ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
ПЕПЕ
КУКУ
индивидуумы от 30 до 40 лет
МЕСТО ДЕЙСТВИЯ
Скромно обставленная холостяцкая квартира. У стены широкая тахта. У другой стены – газовая плита, на ней кастрюли, рядом раковина, над ней зеркало. Холодильник. Посредине стол и два стула. Шкаф с бумагами, книгами, дисками. Старая пишущая машинка. На шкафу – чучело орла. Ночной столик, на нем смешной будильник – например, в форме утки. Туристическая сумка. Разбросанные предметы одежды.
На тахте под одеялом очертания двух тел. Громкий храп. Внезапно утка начинает смешно крякать, исполняя некую мелодию. ПЕПЕ хватает утку за голову и сбрасывает ее со столика. Утка замолкает.
ПЕПЕ. Динг-донг! Двенадцать тридцать восемь…
ПЕПЕ садится. Заметно, что он с сильного похмелья. Бессмысленно ерошит волосы. Встает, подходит к холодильнику, достает початую поллитровку. Смотрит на нее и ему становится нехорошо, он ставит ее обратно. Закрывает холодильник. Подходит к раковине, открывает кран, пьет, но сразу же отплевывается, поперхнувшись. Снова открывает холодильник. Достает бутылку, раздумывает. Берет стакан, садится за стол – спиной к тахте. Наливает водку в стакан. Смотрит на стакан, пытается превозмочь отвращение. Подносит стакан ко рту – в последний момент останавливается. Повторяет попытку. С тем же результатом. Еще раз. Опять напрасно. Голова ПЕПЕ беспомощно опускается на стол. Немного погодя он выпрямляется. В его глазах несгибаемая воля. Он закрывает глаза и вливает водку в себя. Затем встает, от отвращения его тело буквально перекручивается в эффектной пантомиме. Огромным усилием духа и тела удерживается от рвоты. Падает на стул, опершись головой о стол. Состояние полного упадка. Но спустя несколько секунд он поднимает голову – и перед нами другой человек! С сияющим лицом он осматривается. Радостно вздыхает. Смотрит на часы. Встает со стула, подходит к плите, заглядывает в кастрюли.
Как чудно пробудиться на рассвете,
И жадно выпить алый свет зари.
Сегодня утро счастье мне сулит…
Фигура под одеялом поворачивается на бок. ПЕПЕ этого не замечает. Сигнал мобильника. ПЕПЕ отвечает.
Алло? Ну привет, Зигги! Как – что? Классно! Да с какого еще бодуна, старик! Я – что делаю? Сегодня?
Танцует и поет с мобильником в руке.
Сегодня
Я найду – найду себя сама.
Сегодня
Я, конечно, выйду замуж.
Сегодня…
Переходит на нормальный тон.
Как что? А что должно было получиться? С которой? Сейчас, погоди… Ээээ… Напомни-ка вкратце события прошлой ночи? Ой, сам ведь знаешь… Так сразу не получается… (Думает.) Yes! Кася и Ванда! Да! Да нет, конечно же, помню! Я по-страшному запал на Касю и… Погоди…
Фигура под одеялом шевелится. ПЕПЕ замечает ее. Совершает умственное усилие и – уже вспомнил!
Зигги, слушай, все сработало! Ну! Теперь я сам все вспомнил! Я же Каську оприходовал! Да! Что?
ПЕПЕ слушает, похотливо ухмыляется.
Что значит – «ну как»? Ну слушай: пришли мы, значит, ко мне – Кася, Ванда… Потом Ванда ушла, а мы с Касей… Старик, говорю тебе – вулкан! Я же знаю, ты сам таких любишь… Что? Тебе ведь тоже активные нравятся! Что?
ПЕПЕ слушает с торжествующим видом.
Только представь: сперва она меня связала… Да! А потом… Уффф!!! Зигги, у меня сейчас все тело ломит. Так болит везде! Ну крутая… Даже не знаю… как неотесанный разносчик пиццы, да… Ну, это я так, для сравнения. (Мечтательно.) То есть как – «темнишь», да вот она, лежит на моей койке, под моим одеялом! Разумеется, сейчас, именно сейчас! Хочешь с ней поговорить? Да сколько угодно, пожалуйста!
Фигура на тахте шевелится, из-под одеяла вылезает КУКУ. При виде его ПЕПЕ замирает.
Зигги? Я перезвоню.
ПЕПЕ и КУКУ смотрят друг на друга. ПЕПЕ с выражением болезненного удивления. Это длится довольно долго. Звучит сигнал мобильника. ПЕПЕ выключает его резким движением, с каменным лицом встает лицом к залу, затем поворачивается.
Ладно. Что вы делаете на моей тахте?
КУКУ. Кончай треп. У тебя найдется какая-нибудь таблетка?
ПЕПЕ. Я вам задал вопрос.
КУКУ. Вообще-то я в порядке. Только башка трещит. Вот зараза!
ПЕПЕ. Что вы делаете на моей тахте?
КУКУ. Разве это тахта? Так, лежаночка. Собрана по-жлобски. Так мой папаша всегда говорил. (Встает, надевает спортивный костюм.) Ну так как, есть у тебя таблетки или нет?
ПЕПЕ. Есть.
ПЕПЕ достает из ящика письменного стола таблетки. КУКУ берет одну, подходит к раковине.
Не советую. Из крана какая-то хрень течет.
КУКУ проверяет, с отвращением закрывает кран.
КУКУ. Чем же запивать?
ПЕПЕ. Нужно набрать немного слюны.
КУКУ. Откуда, Пепе! (Чмокает сухими губами.)
ПЕПЕ (указывая на бутылку). А может, этим?
КУКУ. Таблетку с водярой? Ну ты даешь, Пепе!
ПЕПЕ. Разве мы знакомы?
КУКУ. Нет, старик, совсем не знакомы.
ПЕПЕ незаметным движением прикасается к своим ягодицам, у него явно что-то болит. ПЕПЕ и КУКУ в задумчивости. КУКУ отдает таблетку.
У тебя правда нет никакой воды, сока, ничего?
ПЕПЕ крутит головой.
А может, пиво?
ПЕПЕ крутит головой.
С перепою я всегда принимаю одно пиво. Такое холодненькое, с пузырьками, с пеной. Нету?
ПЕПЕ. Так прими свое пиво в виде водки.
КУКУ. Что?
ПЕПЕ. Тут главное не газ и не пена. Все дело в градусах. Тебе нужно восстановить алкогольный баланс. Вот и прими дозу, эквивалентную одному пиву.
КУКУ. Ага. (Хочет налить в стакан.) Это, значит, сколько?
ПЕПЕ. Здесь сколько градусов?
КУКУ. Сорок.
ПЕПЕ. Ну вот. А в пиве – шесть. Сорок разделить на шесть – это почти семь, то есть ты должен принять ноль целых семь десятых от этой половинки. Остается подсчитать сколько будет ноль семь от ноль пяти.
КУКУ. Ага. Погоди.
КУКУ морщит брови, думает. Не получается. Наливает сколько придется и выпивает.
ПЕПЕ. Ну ты прямо компьютер.
КУКУ. Да нет, знаешь… Я так…
КУКУ достает из сумки электрическую бритву, начинает бриться перед зеркалом.
ПЕПЕ. Послушай, мне нужно тебя кое о чем спросить… Мы, ночью, с тобой…
КУКУ. Чего?
ПЕПЕ. Сам знаешь! Ты и я… Ну, это…
КУКУ. Что?
ПЕПЕ. Но ведь с нами были телки?!
КУКУ. А как же! Да ты что? Не помнишь? Кася и Ванда!
ПЕПЕ облегченно вздыхает, подходит к КУКУ, целует его в обе щеки.
Да ты чего? Эй, ну зна…
ПЕПЕ. Но… что потом с ними стало?
КУКУ. А что могло стать? Все нормально. Мы их задушили. Они там валяются. Два голых трупа. (Указывает под тахту.)
ПЕПЕ хихикает, потом с беспокойством смотрит на КУКУ и бросается к тахте. Вытаскивает из-под нее ящик. Он пуст. ПЕПЕ облегченно переводит дух.
Ты что, совсем того, да?
ПЕПЕ садится, отирает лоб.
А ты что? Поверил?
ПЕПЕ. Со мной всякое бывает.
Смотрит на бутылку, потом отпивает из горлышка.
КУКУ. Ну и зря… А я люблю приколы. Я вообще прикольщик. Прикольщик и актер, понял?
ПЕПЕ. Да уж. Конечно. Прикольщик.
КУКУ. Чего уж там…
КУКУ втирает в кожу лица лосьон, с беспокойством прикасается к шее.
Вырос, зараза…
ПЕПЕ. Ты о чем?
КУКУ. Так, ерунда.
ПЕПЕ. Но мы их хотя бы трахнули?
КУКУ. Кого? А-а, их? Нет, но… Их – нет…
ПЕПЕ. Кого же тогда?!
КУКУ таинственно улыбается.
Ладно. Готов признать, что после выпивки я перестаю себя контролировать. Но поверь – до сих пор ни разу такого не было, чтобы я…
КУКУ. Да брось ты! Они сами ушли! Живые.
ПЕПЕ. Нет! Я вовсе не об этом. (Пауза.) Ну хорошо. О-кей. Ты мне только одно скажи. Кто из нас… Понимаешь?
КУКУ. Нет.
ПЕПЕ. Потому что у меня все болит… ну, в известном смысле… по-страшному…
КУКУ. Вот те на!
ПЕПЕ. Хорошо. Я все понимаю. И не имею претензий. А если что, я не в обиде. Ты только скажи – кто из нас… ну кто кого? Ты меня, или я тебя?
КУКУ хихикает.
Послушай! Ты – тупая деревенщина…
КУКУ (зло). Конечно же, я тебя! И не притворяйся, будто забыл!
ПЕПЕ. Я же ничего не помню!
КУКУ. Ты прям как баба! «Не помню, пьяная была…» А как ты просил себя связать, помнишь?
ПЕПЕ с безразличным видом пожимает плечами, начинает одеваться. КУКУ встает, подходит к полкам с книгами и дисками.
А знаешь, мне уже получше. (Просматривает диски.) Что это? Джаз, джаз, джаз…
ПЕПЕ. Ты уж извини. Диско не держу.
КУКУ. Эй, полегче! Ты что, вправду считаешь, что я вахлак из деревни, да?
ПЕПЕ. Да ты что, я же знаю. Ты из города. Шесть тысяч жителей.
КУКУ. Восемь! Восемь!!! Да! (Пауза.) А диско я не люблю.
ПЕПЕ. А что любишь?
КУКУ. Хорошие песни.
ПЕПЕ. Хорошие песни.
КУКУ кладет диск на стол, ложится на тахту. ПЕПЕ берет диск со стола, демонстративно кладет его на место.
КУКУ. Слушай, а ты вообще-то мог бы здесь немного прибраться.
ПЕПЕ. Что?
КУКУ. Если уж мы решили жить вместе… Ну что? Только не говори, что ничего не помнишь!
ПЕПЕ. Сваливай! Вон!!!
КУКУ встает, начинает собирать вещи.
КУКУ. Ты хоть помнишь, что мне некуда?
ПЕПЕ. Вали отсюда!
КУКУ. Ладно. Через час наш паб откроется. Я уйду! И всем расскажу. Привет! (Уходит.)
ПЕПЕ. Привет!
ПЕПЕ нервно ходит. Возвращается КУКУ.
О!
КУКУ. Ладно, кончай! Куда я пойду такой пьяный!
ПЕПЕ. А в чем дело? Боишься, что какой-нибудь нехороший дядя тебя использует?
КУКУ пожимает плечами.
Да уж ладно. Но как только протрезвеешь… (Задумывается.) Старик, я ведь правда до сих пор никогда… (Пьет.) Боже, чтобы мужик с мужиком…
ПЕПЕ в отчаянии. КУКУ берет с полки несколько машинописных страниц.
КУКУ. А это что?
ПЕПЕ. Работа. Магистерская, если ты знаешь, что это такое.
КУКУ. Твоя?
ПЕПЕ. Моя. Как раз пишу ее.
КУКУ. На машинке?
ПЕПЕ. А что?
КУКУ. Нет, ничего… Погоди, но… Так ты разве не магистр?
ПЕПЕ. Представь себе, нет. Если пишу магистерскую работу, то, наверное, еще не магистр.
КУКУ. А почему?
ПЕПЕ. Тебе что, биографию рассказать?
КУКУ. Одного предложения хватит.
ПЕПЕ. Э, что там…
КУКУ. Вот я, к примеру. Работал в мастерской у папаши. Утром садился в пикап и за древесиной ездил. Можно мне глоток?
ПЕПЕ (отбирает бутылку). Ты же собирался трезветь!
КУКУ. У папаши был свой бзик. Глядел на дерево, только не на готовый брус, а на такое, что еще растет, понимаешь? И сразу прикидывал: как лежат слои, много сучков или нет… Сорт оценивал… Очень любил природу…
ПЕПЕ. И что дальше?
КУКУ. С папашей? А-а, лаялись постоянно… Нет… Не было во мне души столяра.
ПЕПЕ. Души столяра…
КУКУ. Ну а ты? Такой умник, а не стал даже магистром?
ПЕПЕ. Телевидение.
КУКУ. Телевидение? А! Ты телеманьяк? И я тоже, немного. А вот такие… знаешь… реалити шоу любишь смотреть?
ПЕПЕ. Да нет. Не о том речь. Телевидение меня увлекло.
КУКУ. Как это – увлекло?
ПЕПЕ. Я начал там работать. На телевидении.
КУКУ. Работать на телевидении? По-настоящему?
ПЕПЕ утвердительно кивает.
ПЕПЕ. До чего же хорошо я вас знаю… «Смотри, смотри, это тот?» «Какой тот?» «Ну тот, из телика!» «Правда?» «Да нет, ты что?» «Говорю тебе, это он!» «Нет, тот был повыше!» «Привет, старик, это ты?»
КУКУ. Значит, ты в этом телевидении… тебя показывают? В телике?
ПЕПЕ. Уже нет. Но у меня была своя программа. Даже две. Два раза в неделю, несколько лет подряд. Одна развлекательная и одна музыкальная. По центральным каналам. В прайм тайм. Высочайший рейтинг.
КУКУ роняет стакан.
КУКУ. Господи! Значит, то был… Так это и есть ты?!
КУКУ подходит к ПЕПЕ, опускается на колени, обнимает его, смиренно опускает голову.
ПЕПЕ. Да ладно, ладно. Иди и не греши больше!
КУКУ встает, приносит другой стакан. Наливает водки, рядом ставит чай.
КУКУ. Можно мне с тобой выпить?
Пьют.
Так, ладно – ну и что? Тебя выгнали, или как?
ПЕПЕ. Все равно ты не поверишь.
КУКУ. Да ладно, говори же.
ПЕПЕ. Я ушел.
КУКУ. Брось! Ушел с телевидения? Сам?
ПЕПЕ утвердительно кивает. Пауза, выражающая изумление.
Не верю. Но почему? Из-за кого, как?
ПЕПЕ. Из-за тебя.
КУКУ (хихикает). Скажешь тоже…
ПЕПЕ. Серьезно. Я ушел из-за тебя.
КУКУ. Но, но, только без приколов! Как это – из-за меня?
ПЕПЕ. Потому что был сыт тобой по горло!
КУКУ. Но… Так ты меня помнишь?
ПЕПЕ. Осточертело зарабатывать на жизнь тем, что ритмически раскачивался из стороны в сторону и махал руками – вперед, назад, вперед, назад…! А знаешь, для кого я был вынужден так раскачиваться?
КУКУ. Нет.
ПЕПЕ. Для тебя.
КУКУ. Правда?
ПЕПЕ. Да. Для тебя.
КУКУ. Вот спасибо!
ПЕПЕ подает КУКУ свою магистерскую работу.
ПЕПЕ. Вот, читай.
КУКУ. Все?
ПЕПЕ. Нет. Читай заглавие.
КУКУ. «Внутренний императив формы на службе театра абсурда: Витольд Гомбрович и Славомир Мрожек».
ПЕПЕ. Знаешь этих людей?
КУКУ пожимает плечами. Он все еще удивлен. ПЕПЕ смотрит на него с улыбкой, встает, подходит к окну.
ПЕПЕ. Ну и туман! До чего же я люблю такую вот гнилую осень… Ничего другого в голову не приходит, как только повеситься или в окно выпрыгнуть…
КУКУ (разглядывая магистерскую работу). А почему на машинке напечатано? Ведь теперь все на компьютерах, правда?
ПЕПЕ. Потому что это не сценарий программы наподобие ток-шоу, понял?
КУКУ. Нет.
ПЕПЕ. Если работать на ширпотребе, можно тему испоганить. Теперь понял?
КУКУ. Нет.
ПЕПЕ (указывает на машинку). Это «Ремингтон». От деда. (Показывает работу.) Один-единственный экземпляр. Понимаешь? Этот мир множится как безумный. И если что-то существует в одном, только в одном экземпляре… Понятно? Как античная книга!
КУКУ. А если супом зальешь, или еще чем? Или кофе? А как ветер подует, или еще что?
ПЕПЕ. Нужно быть осторожным, ценить, заботиться… В конце концов, оно того стоит!
ПЕПЕ берет работу, кладет на полку. Смотрит на часы.
Ну как? Протрезвел?
КУКУ. Ты, интеллигент… Знаешь, что я сделал, когда приехал сюда в первый раз?
ПЕПЕ. Ну?
КУКУ. Поднялся на Дворец культуры. На тридцатый этаж.
ПЕПЕ. Весьма оригинально.
КУКУ. Весь город у моих ног, понял? А я был как орел!
ПЕПЕ. Вот это да!
КУКУ. И тогда я себе подумал: я тобой овладею!
ПЕПЕ. Ладно, хватит об этом…
КУКУ. Да не ты! Город! Я к городу обращался! Знаю, ты думаешь: ну и бред! С городом он разговаривал… Если нормально, я же знаю, что с городом разговаривать нельзя, да?
ПЕПЕ. Да. Если нормально, нельзя.
КУКУ. Как орел! Я, правда, пиццу пока развожу, с чего-то надо начинать, но уже скоро…
ПЕПЕ берет со шкафа чучело орла.
Красивый. Настоящий?
ПЕПЕ. Понятия не имею. Остался от прежних жильцов.
КУКУ. Супер. А чем он набит?
ПЕПЕ. Должно быть, их мечтами. (Смотрит на часы.) А ты, значит, в орлином полете развозишь пиццу?
КУКУ. А-а-а… Это так, для начала! Но вообще-то говоря, мотаться по городу – это клево. Особенно осенью, когда рано темнеет. А знаешь, что мне здесь в самый кайф? Пробки на улицах.
ПЕПЕ. Что?
КУКУ. Я от них просто балдею! Длинный ряд красных огней, выхлопы…
ПЕПЕ. Вот как.
КУКУ. Класс!
Пауза.
Знаешь? А сегодня мой день!
ПЕПЕ. Твой?
КУКУ. Мой! Оно ведь знаешь как было? Жил я себе там у нас… Но чувствовал, что как-то… Что как-то так… Ну, не знаю – что я смог бы… того… Понимаешь… ну, может, актером, или там рок-музыкантом… Чтобы вообще стать… чем-то таким… У меня ведь даже способности актерские есть, веришь? Ребята на лесопилке, и то… Такие номера им показывал всякие…
ПЕПЕ зевает.
Ну а потом как-то так… сам знаешь… Жена, дети… Привык уже. Ладно, думаю, ничего не выйдет, что поделаешь… А тут вдруг…
ПЕПЕ. Что «вдруг»?
КУКУ. «Big Brother»!
ПЕПЕ. Что?
КУКУ. Парень! Ну что ты – «что»? Я увидел в телике «Big Brother».
ПЕПЕ. Ну. Понятно. Я тоже увидел. И что?
КУКУ. Не понял, Пепе? Я это увидел!
ПЕПЕ. А-а-а! Постой, кажется, улавливаю!
КУКУ. Ни хрена ты не улавливаешь, я…
ПЕПЕ. Нет, нет, погоди! Вроде улавливаю! Что мол обычные люди – и такие звезды! Да? Люди – как ты? Ни к чему не способны, но существуют! Ведь так?
КУКУ. Ну.
ПЕПЕ. Понятно. Но разве не лучше быть хорошим столяром?
КУКУ. Нет. Потому что я… Не будешь смеяться?
ПЕПЕ. Да ты что…
КУКУ. Потому что мне однажды начало казаться, что меня нет. Понимаешь?
ПЕПЕ. Не уверен.
КУКУ. И как-то чудно было… Смотрю на руку, ну как-то так… Да что, у меня руки что ли нет? Вроде как есть, но… Но как бы и нету… И становилось меня все меньше. Дурь, правда? Сам знаю, что дурь. Я даже в зеркале какой-то такой… Как-то нечетко получался… Будто опять перебрал.
ПЕПЕ. Жуть какая… Ну, ладно, и что дальше?
КУКУ. А потом за стеклом были и другие программы: «Два мира», а еще «Лысые и блондинки», а потом…
ПЕПЕ. И ты становился все менее четким, да? Ну и что?
КУКУ. Ну и вот иду сегодня. На «Доцента и работягу» иду!
ПЕПЕ. А, да. Слышал. Хотят запереть в одной клетке людей умных и глупых, так?
КУКУ. Нет. Не умных и глупых, а нормальных и таких, понимаешь, ну тех, что с высшим образованием. Этих, ну интелле… интеллекту… алов
ПЕПЕ. Ясно, ясно, интеллектуалов! Я уже представляю себе эту давку на кастинге! Вайда отпихивает Мрожека, Мрожек Ружевича, Ружевич Пендерецкого… Супер!
КУКУ. А что? Так и есть! Не читал, какая там давка?
ПЕПЕ. Нет.
КУКУ. А я как раз сегодня иду, ну на этот… на кастинг.
ПЕПЕ. И что? Тебя примут?
КУКУ кивает.
Да откуда ты знаешь?
КУКУ. Ты даже не представляешь, какой я актер! И как играю!
ПЕПЕ. Чем лучше ты играешь, тем хуже, они не ищут актеров, им нужны доценты и рабочие.
КУКУ. Как бы не так! Они хотят меня!
ПЕПЕ. Ну хорошо. Ты можешь как-то разумно обосновать этот твой оптимизм? Подчеркиваю слово – «разумно».
КУКУ. Конечно. Могу и разумно.
ПЕПЕ. Итак?
КУКУ. Я был у гадалки.
ПЕПЕ. Что?
КУКУ. К гадалке ходил. И она высчитала, что как раз сегодня, понял? Именно сегодня наисчастливейший день моей жизни! Самый счастливый! Единственный в жизни, и больше он никогда не повторится! Точно сегодняшнее число! И как раз сегодня кастинг! Ну и что мне обо всем этом думать?
ПЕПЕ. И где же она это прочла? В магическом шаре?
КУКУ (пренебрежительно). Осел ты. В компьютере! Аккурат сегодняшний день!
ПЕПЕ встает, подходит к окну.
Но ты на все это положил с прибором, ведь так?
ПЕПЕ. Знаешь что? Шел бы ты…
КУКУ. Тебе не нравится это, правда?
ПЕПЕ. Иди уже, не то опоздаешь или еще что случится…
КУКУ. Тебе не нравится, что я выиграю кастинг! И тогда поднимусь выше тебя. Ты же по ночам спать не можешь, оттого что теперь простые люди могут возвыситься над тобой!
ПЕПЕ. Что ж! В известной степени это правда. Да, правда… Вот представь себе – ты едешь в Альпы и перед тобой Монблан. Но вдруг ты видишь – рядом еще один – в два раза выше! Собралась толпа людей, восторгаются. Но тут ты замечаешь – презерватив!
КУКУ. Где?
ПЕПЕ. Ну то есть – кондом.
КУКУ. Сам тебя знаю, что такое кондом! Кондом – это и есть презерватив!
ПЕПЕ. Нет, нет! Это тот, другой Монблан, понимаешь? И он – не гора! А просто огромный надутый кондом.
КУКУ. Ты уже сказал, ну и что?
ПЕПЕ. И не пробуй кому-нибудь втолковывать, что это резина, – а внутри пустота. Это известно любому, и все с этим смирились! Так же, как миришься с тем, что существуют комары! «Что поделаешь, так уж устроен мир»! И ты даже не мечтаешь о мире без комаров!
КУКУ. Кондом, горы, комары…
Они смотрят друг на друга, ПЕПЕ замолкает.
Пепе, что ты тут мне гонишь?
ПЕПЕ пожимает плечами.
Ну увидел ты надутый кондом, так? В Швейцарии. Ну ладно. Наверно, была какая-нибудь презентация. Огромный кондом, как Монблан, так?
ПЕПЕ. А как же! И все должны восторгаться! Потому что презерватив взлетает и заслоняет собой все небо! А те, кто не восторгается, вынуждены комментировать происходящее. Так умные люди тратят время, анализируя процесс полета Великого Кондома!
КУКУ смотрит, раздумывает.
Нет, ты-то не анализируешь, ты лишь с воодушевлением смотришь на небо – и восторгаешься. И в общем хоре поешь бесконечный псалом в честь идолов нашего времени. Печальную песнь «El Condom Pasa»?
ПЕПЕ начинает напевать. КУКУ пожимает плечами.
А все дело в том, что можно быть идиотом, абсолютным нулем, но достаточно встать под душ перед объективами камер – и уже толпы людей начинают тебя спрашивать, как им жить?
КУКУ (восторженно). Ну!
ПЕПЕ. Разумеется, я все понимаю. Обмылки демократии. Завоевывая демократию, попутно получили… ну, например, такого Куку в телевидении.
КУКУ. Значит, ты в меня веришь, правда?
ПЕПЕ. О! Еще как! А я именно потому и свалил оттуда! Понял?
КУКУ мечтательно вздыхает.
Ты знаешь, что я был на банкете с Ми лошем? И вели мы мы с ним беседу возле бутербродов, как равный с равным! Один – нобелевский лауреат, а другой, потому что ритмично махал руками! И едим вместе. Он с лососем, а я с ветчиной! Круто!
КУКУ. С лососем, наверно, лучше, да? Ну и что?
ПЕПЕ. Не понимаешь? Два человека, один как гора, а другой – обыкновенный презерватив!
КУКУ. Знаешь, я у тебя кое-что замечаю. Тебе ужасно нравится обижать людей! Ну что тебе сделал этот самый Милош?
ПЕПЕ. Да нет же! Это я был презерватив, а он был гора!
КУКУ. А, тогда sorry. Но почему?
ПЕПЕ. А потом подошли две девицы. За автографами. Угадай, к кому?
КУКУ. К тебе, что ли?
ПЕПЕ (трагически). Ко мне. И потом мы устроили миленькую вечеринку. Они две и я.
КУКУ вздыхает. Берет в руки орла.
КУКУ. Деньги, телки… Все у тебя было!
ПЕПЕ. Но чем я это заслужил? Почему? А потому, что мир так чудовищно глуп!
КУКУ. Умный, глупый… Да если тебе так его жаль, отдал бы одну ему.
ПЕПЕ. Что? Кому?
КУКУ. Ну одну эту девку, а что? Их же было две. Одна тебе, другая этому самому Милошу. Все по справедливости. Он бы потрахался, ты бы потрахался!
ПЕПЕ. Куку, ты что, твою мать? Че слав Милош не трахается!
КУКУ. Совсем?
ПЕПЕ. Ты просто не знаешь, кто он такой! Это великий поэт! Лауреат Нобелевской премии!
КУКУ. Конечно же знаю. А не трахается почему? С чего бы это?
ПЕПЕ. Он наш нравственный оплот! В нем огромная мощь, он как утес, о который разбиваются волны. Как неприступный редут!
КУКУ (пренебрежительно). Редут, утес… Теперь у всех встает. Медицина.
Пауза.
ПЕПЕ. Отец в моем возрасте уже докторскую защищал, ему в свое время пришлось уехать из страны. За политику, понимаешь? Боролся с режимом! Перебивался где-то на чужбине, брался за любую работу, с такими как ты вкалывал…
КУКУ пожимает плечами.
У него даже кореш был такой. Они жили вместе, где-то под лестницей.
КУКУ. Какой – такой?
ПЕПЕ. Ну, такой. Такой и еще несколько других… Но они его уважали, понял? Каждое его слово ловили! (Пьет.) Потому что это был стойкий характер. Несгибаемый! И они это чувствовали! И уважали его! А ты? Ты же меня вообще не уважаешь!
КУКУ. Уважаю…
ПЕПЕ.А вот и нет! Ну, признайся!
КУКУ. Да нет же, я уважаю!
ПЕПЕ вскакивает, хватает КУКУ за горло.
ПЕПЕ. Врешь! За говно меня держишь, говном считаешь, говном!!!
КУКУ. Отвяжись! Уважаю я тебя!
ПЕПЕ. Какое там на хер…
ПЕПЕ валит КУКУ на пол, душит его.
КУКУ. Да ладно, ладно! Ну, может, и нет.
ПЕПЕ. Нет! Потому что у меня характер не тот. Нестойкий!
КУКУ (потирает шею). Ну ты и бешеный! Раньше таким не был.
ПЕПЕ смотрит удивленно.
Что, ты сказал, у тебя?
ПЕПЕ. Нестойкость!
КУКУ. Так я уже говорил… Медицина – и все дела…
ПЕПЕ встает, рассыпает книги с полок на пол.
ПЕПЕ. А ведь я стараюсь! Читаю, пишу, делаю что в моих силах! Решил, что буду так жить – и живу! Я всегда к этому стремился! Раз в две недели серьезное эссе в серьезном журнале!
КУКУ. Эй, книжки жалко!
ПЕПЕ. Это ничего! Пусть! А вы здесь – как потоп, все заполонили! Шапками нас закидали!
КУКУ. Эй…
ПЕПЕ. И даже не в том беда, что нет идеи, так нету даже идеи идеи! То есть уже нет идеи, чтобы идею иметь… идею… хоть какую-нибудь! А дальше будет…
КУКУ. Как что не так – то срак! Шизик ты! (Наливает пьет.)
ПЕПЕ. А знаешь, что за последние годы я испытал только один катарсис?
КУКУ. Сочувствую… Может, тебе виагру попробовать?
ПЕПЕ. Нет, два. Один, когда Адам Малыш прыгнул с трамплина за вторым золотом, и второй во время отборочного на чемпионат мира. Не находишь, что это маловато?
КУКУ. А знаешь, почему? Ты один живешь, все потому.
ПЕПЕ. Один?
КУКУ. Один! Девкам ты уже даром не нужен, – по телеку-то тебя больше нет. И рожа уже не та.
ПЕПЕ. А знаешь? Когда кореш Осама воткнул тогда в те небоскребы в Нью-Йорке… Я еще на момент подумал: а может удастся? Потому что все это происходило взаправду. Могучие небоскребы – шарах! Апокалипсис! Хохот Дьявола! Наконец хоть что-то подлинное! Пылающий Манхэттен… Манхэттен в огне!!!
КУКУ. Да нет! Дело в другом! Пойми! Они могут весь этот свой Манхэттен раскурочить, а ты все равно останешься с этой своей проблемой!
ПЕПЕ. Что?
КУКУ. Сам подумай! Нельзя же все валить на арабов!
ПЕПЕ. А пусть раскурочат!
ПЕПЕ закрывает лицо ладонями, КУКУ гладит его, ПЕПЕ вырывается.
Думаешь, ты орел, да? Да ты мартышка на проволоке! А орел – я! Я!
КУКУ. Во напился, гад.
ПЕПЕ. Я был идейный, понял? И остаюсь! Ценности, зараза, высшие ценности! И даже родину, шла бы она на хер, продолжаю любить, хоть теперь это уже не слишком модно, и вообще!
КУКУ. А я, думаешь, нет?
ПЕПЕ. Да что ты… А демонстрации? За родину! В прежние годы, а? Но я в этом участвовал, понятно? Я боролся!
КУКУ. Я тоже.
ПЕПЕ. Ты тоже?
КУКУ. Тоже.
ПЕПЕ. Да ты что? Правда? Когда, как?
КУКУ. Э-э, давно уже и неправда.
ПЕПЕ. Ты ходил на демонстрации? Ты?
КУКУ. Думаешь, только такие как ты любят родину?
ПЕПЕ. Значит, правда? Прости! (Целует его.) Смотри, кое-что осталось на память! (Достает милицейскую дубинку.) Трофейная!
КУКУ. Тогда и я, может, тебя удивлю… (Достает из сумки наручники.) Всегда ношу с собой! Всегда!
ПЕПЕ. Тебя взяли? И что? Ты смылся?
КУКУ. Мы потом поразвлекались с моей Мариолой, сам понимаешь…
ПЕПЕ. Может, ты и на Замковой площади был
КУКУ. А как же? Мой первый приезд в Варшаву!
ПЕПЕ встает, обнимает КУКУ.
ПЕПЕ. Дружно, сплоченно шагаем вперед!
С польской шляхтой – польский народ!
КУКУ. Во, во, та самая заварушка!? И ты там был? В какой роте?
ПЕПЕ удивленно смотрит.
Я был в шестой механизированной, а ты? В меня даже камнем угодили, правда, только по каске попало, обошлось. Так значит ты, брат, тоже армию отслужил в ОМОНЕ? Даже не верится!
КУКУ хочет обнять ПЕПЕ, тот смотрит страшным взглядом.
Пауза. ПЕПЕ успокаивается, ему вдруг становится все безразлично.
Что бы ни было, ты знаешь. Родина есть родина. Твоя, моя, общая, ведь так? Моя война, твоя война – наша война!
ПЕПЕ встает, начинает что-то искать, находит резиновую перчатку. Подходит к КУКУ и бьет его перчаткой по лицу.
Ты что?
ПЕПЕ бьет еще раз.
Что такое?
ПЕПЕ. Так мой прадед хлестал по роже конюхов.
КУКУ. Ты что?…
ПЕПЕ бьет снова. КУКУ сильно хватает его за руку.
Перегибаешь палку…
ПЕПЕ. Ты конюх. От тебя смердит. Деревней смердит и навозом. Коровьим говном.
КУКУ. Я из города!
ПЕПЕ. Я уж не говорю о соломе в твоих сапогах! Деревня в твоих глазах, в твоей роже. У тебя нет лица, а есть рожа! У вас у всех рожи. Рожи, понимаешь?!
КУКУ. Да я же из города!
ПЕПЕ снова хлещет перчаткой, КУКУ дает сдачи кулаком. ПЕПЕ падает. КУКУ складывает вещи в сумку.
Вот придурок, я же так не хотел! Не хотел, понял? Ладно! Но уж теперь-то я ухожу. И знаешь что? Мы больше не увидимся! То есть… погоди! Может, и увидимся! Сказать, где? Уж я-то знаю! Встретимся в этом твоем засраном пабе! Я нарочно приду! И ты будешь глазеть на всех тех девок, но ни одна даже не посмотрит на тебя! А почему? А потому, что все будут стоять вокруг меня! Вокруг меня будут стоять, понял? А ты сможешь только помахать им вот этим! (Рассыпает страницы магистерской работы.) Будешь сидеть здесь и ожидать пока снова не захватят самолет! Только это будет тебе интересно!
ПЕПЕ. Весьма сожалею, но нет…
КУКУ. Что – нет?
ПЕПЕ. Нет. Не будет вокруг тебя никаких девиц. Никакого телевидения не будет. Никаких «Работяг и доцентов». Ничего.
КУКУ. Что? Думаешь, у меня нет шансов? А знаешь, что я тебе скажу на твою брехню? Положил я на нее! С прибором!
ПЕПЕ. Нет. У тебя шансы большие! Знаешь? Если бы я проводил этот кастинг, я бы тебя сразу принял! Ты – работяга идеальный.
КУКУ. А то! И меня возьмут! Если не ты, то кто-нибудь другой!
ПЕПЕ. Кто-нибудь другой. Зигги.
КУКУ. Вот именно. Я ведь, собственно… хотел тебя попросить…
ПЕПЕ. И потому ты здесь торчишь, правда?
КУКУ. Где?
ПЕПЕ. Здесь! У меня! Привязался ко мне, зная, что я могу тебе это устроить, ведь так?
КУКУ. Да ты что! Я только сейчас узнал, что…
ПЕПЕ. Хорошо. Обещаю тебе. В обмен на одну услугу.
КУКУ. Чего только захочешь! Ну?
ПЕПЕ. Скажи, что ты деревенский вахлак. Что в сапогах у тебя солома. Что от тебя воняет. Что, короче говоря, ты просто хам. Несмотря ни на какую эволюцию! Смирись, признай, что ты смерд. И получишь свою программу! И станешь звездой! Ну!
КУКУ размышляет, потом встает, подходит к ПЕПЕ.
КУКУ. Плюнул бы я тебе в морду, понял? Да слюны нет! (Выходит.)
ПЕПЕ тяжело вздыхает.
ПЕПЕ. Что делается…
КУКУ возвращается. Он испуган, взволнован.
КУКУ. Да, да! Я деревенский! От меня смердит! В сапогах солома, все что пожелаешь, только не отказывайся помочь!!! Пепе…
ПЕПЕ. И ради этого ты специально лез в дружбу, да? Здесь? Со мной?
КУКУ. Не совсем.
ПЕПЕ. Специально, специально. Я знаю, что такое деревенский мужик. Я вас знаю.
КУКУ. Что ты можешь знать?
ПЕПЕ. Ребенком я каждый год ездил в Клодни цу. Есть такая деревушка в Жешо вском воеводстве. Насмотрелся… Впрочем, неважно!
КУКУ (с напряжением). Так ты еще помнишь?
ПЕПЕ берет телефон, набирает номер.
ПЕПЕ. Зигги? Привет! Ну как там? Слушай, во сколько ты начинаешь кастинг? Ну этот, сегодня… Ага. У меня, знаешь, есть один кандидат… Да! Подходит идеально!
КУКУ в восторге.
Но у меня просьба, ты не мог бы его не принять? Да! Ты не должен его брать ни под каким видом! Да, сделай это для меня, ладно? Сейчас скажу! Его зовут… Погоди…
ПЕПЕ вырывает у КУКУ сумку, все из нее высыпает, хватает бумажник. КУКУ вырывает у ПЕПЕ телефон, выключает его. ПЕПЕ тяжело вздыхает, отдает КУКУ бумажник. Тот прячет его в карман.
Что ж, сам схожу к нему и все скажу. Послушай, Куку, отдай телефон. Какая тебе разница, позвоню я сейчас, или пойду к нему?
КУКУ отдает телефон, ПЕПЕ начинает звонить, КУКУ берет магистерскую работу, подходит к окну.
КУКУ. В одном экземпляре, да? (Выставляет руку за окно.)
ПЕПЕ. Ты что там вытворяешь?
КУКУ. Ветер. Это хорошо. Прощай, магистр!
ПЕПЕ (выключает телефон). Ну ладно! Ладно, все!
КУКУ. Беру это в заклад. Если меня примут – завтра отдам!
ПЕПЕ опускается на колени, начинает собирать вещи КУКУ.
ПЕПЕ. Неужели ты подумал, что для меня это так важно? Да иди себе в эту программу, мне-то, собственно, что? Если не ты, будет кто-нибудь другой, так? Мне-то какая разница?
КУКУ. Приятно слышать, что сообразил. Жаль, что пришлось…
Внезапно ПЕПЕ поднимает какую-то фотографию. Удивленный, поднимается.
ПЕПЕ. Что это?
КУКУ. Ничего!
КУКУ вырывает у него фотографию и прячет в бумажник.
ПЕПЕ. Откуда это у тебя?
КУКУ. Ниоткуда!
ПЕПЕ долго смотрит на КУКУ.
Ну и что?
ПЕПЕ. Куку…
КУКУ. Да?
ПЕПЕ. Хорошо, тогда давай поработаем. Прежде всего, ты не можешь идти в таком виде.
КУКУ. Это почему?
ПЕПЕ. Потому что тебя не возьмут.
КУКУ. Как это?
ПЕПЕ. Обыкновенно. Они будут набирать простых рабочих, но не до такой же степени. Не в таком прикиде.
КУКУ (оглядывает свой спортивный костюм). Да знаю, знаю! Я копил на новый, только не успел. Правда, плохой?
ПЕПЕ. Дело не в том – хороший, плохой. У них принцип – не брать тех, кто в спортивных костюмах.
КУКУ. Но почему?
ПЕПЕ. Боятся выделить конкретную социальную группу. Кто-то из начальства возражает. Мне Зигги говорил.
КУКУ. В чем же мне тогда идти?
ПЕПЕ. Ладно. Я тебе одолжу. (Роется в шкафу.)
КУКУ. Ты… что это вдруг как-то…
ПЕПЕ. Я все продумал. Ведь ты просто существуешь. Вот и вся твоя вина. Ты существуешь, и тебе этого достаточно. Да, и еще. Можешь не отдавать мне работу.
КУКУ. Не надо?
ПЕПЕ. Нет. Я же не до такой степени идиот, ясно? Это всего лишь копия. Оригинал у научного руководителя.
Достает из шкафа свитер и джинсы.
КУКУ. Это мне? Спасибо! (Примеряет.) Но ты же знаешь, – я туда иду на работягу? Не на доцента?
ПЕПЕ. В крайнем случае сам скажешь.
КУКУ. Ну да, ну да. В крайнем случае сам скажу.
ПЕПЕ. Погоди-ка… (Прикасается к шее КУКУ.) Что это у тебя здесь?
КУКУ. Это? Так, ничего…
ПЕПЕ. Ты! Ты действительно смотрел хоть одно реалити шоу?
КУКУ. А как же! Да ты что? Я все смотрел!
ПЕПЕ. И что? Сколько ты видел фурункулов или чирьев? Ни одного. На телевидении не может быть места для чирьев.
КУКУ. Да как же так? Думаешь, что…
ПЕПЕ. Я не думаю, я знаю! С этим тебя не примут!
КУКУ. Но почему?
ПЕПЕ. Пойми, это могло бы у зрителя вызвать озабоченность!
ПЕПЕ подходит к плите, ставит на газ кастрюлю с водой, достает бритвенное лезвие, бросает его в кастрюлю.
КУКУ. Погоди, ты чего это делаешь?
ПЕПЕ. Лезвие кипячу. Стерилизую. Твой фурункул необходимо вскрыть.
КУКУ. Спятил, да?
ПЕПЕ. Его нужно вскрыть и заклеить пластырем с ихтиоловой мазью.
КУКУ. Но это ничего не даст! У меня ведь через час кастинг!
ПЕПЕ. Пойми! Там, внутри полно дерьма. Полно! Под самый потолок! Ихтиол его вытянет. Будет не идеально, но все лучше, чем так. Ну, садись, будем резать!
КУКУ. Нет!
ПЕПЕ. Как угодно.
Пауза. КУКУ смотрит в зеркало.
КУКУ. Ладно. Только я сам разрежу.
ПЕПЕ пожимает плечами. Берет щипцы, достает их кастрюли лезвие, дает его КУКУ. Тот становится перед зеркалом. Пытается резать, не может.
Я не смогу.
ПЕПЕ. Дай сюда.
КУКУ. А ты умеешь?
ПЕПЕ. Садись.
КУКУ садится. ПЕПЕ примеряется. Прикасается лезвием к его шее. КУКУ хватает его за руки.
КУКУ. Нет!
ПЕПЕ. Спокойно!
Ситуация повторяется.
Убери руки!
Еще раз то же самое.
Что ж! Прощайте, мечты!
КУКУ. Если я не могу! Вот! (Показывает руки.) Они сами ходят!
ПЕПЕ. Значит, конец мечтам. Орел, сраженный гноем!
КУКУ осматривается, берет наручники.
КУКУ. У меня тут где-то ключ…
КУКУ с минуту раздумывает, потом отдает ключ ПЕПЕ.
Но чтобы не больно, да?
ПЕПЕ. Ладно, ладно…
КУКУ приковывает себя к подлокотнику тахты. ПЕПЕ берет лезвие. КУКУ закрывает глаза. ПЕПЕ усмехается, кладет лезвие на стол, достает из сумки КУКУ свою магистерскую работу. Прячет ее в ящик стола, запирает на ключ.
КУКУ. Ты чего делаешь?
ПЕПЕ. Ничего, ничего. Сиди спокойно!
Достает бумажник из кармана КУКУ.
КУКУ. Ты же хотел мне разрезать!
ПЕПЕ. Ну! Уже разрезал.
КУКУ. А гной!
ПЕПЕ. Где там! Чирей совсем маленький, почти не виден…
КУКУ. Ты зачем?…
ПЕПЕ (достает фотографию). Снимок весьма интересный, правда? Горы, весна… Татранская Буковина… Столько народу подходило… А я запомнил как раз тебя. Из-за этого «Куку от Пепе». Смешно, да? Даже костюмчик твой помню, веришь?
КУКУ. Клевый был, да?
ПЕПЕ. Поддельный «Адидас», зеленый, так?
КУКУ. Бирюзовый… А почему знаешь, что подделка? Нормальные три полоски, четвертую я тогда всю ночь отпарывал. Правда, помнишь?
ПЕПЕ. «Куку, Пепе»… Довольно забавно получилось, да? Я и запомнил.
КУКУ. Дай ключ.
ПЕПЕ. Ты тоже помнишь? То была твоя великая минута, правда? Как это было?
КУКУ. Я с женой был. С моей Мариолой. Вообще-то жалел, что не попросил написать – «для Мариолы».
ПЕПЕ. Потому что одурел, правда? Даже краткое общение с Абсолютом нарушает ориентацию, правда? Отпуск, жена, лыжи там всякие… Все более нечеткий в зеркале Куку вдруг смотрит – а там? А там, мать его, Куст Горящий! А из Куста глас Господа! Господа из Телевизора! Любой бы спятил!
КУКУ. Положил я на твой куст, ключ давай!
ПЕПЕ. А знаешь? Одно я должен признать. Ты в самом деле актер! Но сейчас – что делать, старик! Если пожелаю – отпущу тебя на кастинг. А не пожелаю – что ж, придется тебе идти с моей тахтой.
КУКУ. Но ведь я и так в твоих руках! Позвонишь своему Зигги и будет то же самое!
ПЕПЕ. Успокойся! Зигги и кастинги! Этого еще не хватало! Зигги, кореш, работает в культурной редакции. Улавливаешь? Культурной!
КУКУ. То есть – что?
ПЕПЕ. Он делает программы о художниках, о драматургах. Вот недавно ходил за Мрожеком. По всему Кракову, с камерой. Снимочки получились – пальчики оближешь! Склонившийся Мрожек, а на фоне наклонившиеся дома, Краков наклонившийся, мир наклонившийся… Роскошно!
КУКУ. Но ведь вчера…
ПЕПЕ. Ах ты, глупенький! Разве один ты актер? Старик!
КУКУ. Сукин ты сын! Хрен моржовый, хер на курьих ножках, ты…
ПЕПЕ. Обожаю этот язык! Ах народ, мой народ! Ну да ладно. Только к чему был весь этот цирк? Только честно!
КУКУ. А если честно, отпустишь?
ПЕПЕ. Отпущу.
КУКУ. Ну договорились. А теперь смотри на меня.
ПЕПЕ. Я смотрю, смотрю. Столько лет ничего другого не делаю, только на тебя смотрю, понял?
КУКУ. Хрен тебе – понял! Каникулы в Клодни це, кретин! Каникулы в Клоднице!
ПЕПЕ. Ну и что? Ну были! Каждый год!
КУКУ. Идиот! А Стася Куку лу помнишь?
ПЕПЕ. Да, был такой, действительно! Раз мне морду набил, да так по-жлобски и…
ПЕПЕ смотрит на КУКУ, широко открыв глаза.
Боже праведный! Стасик?!
Пауза.
КУКУ. Как в первый раз увидел… Я тогда как раз навоз из-под свиней выгребал и вдруг зазвонил телефон… Я побежал… не успел… Но в доме телевизор был включен… И только голос твой услышал и думаю – боже! Пепе?! Смотрю… Ты стоишь! С микрофоном стоишь и треплешься! Нормально говоришь мне из телевизора! Боже мой…
Пауза.
ПЕПЕ. Ну дела…
КУКУ. Ты был великий, знаешь?
ПЕПЕ. Слушай, а помнишь наши костры из коровьих лепешек?
КУКУ. А когда Зе нек вернулся из армии и катал нас на мотоцикле?
ПЕПЕ (наливает себе). А как мы с этим, ну тогда в болото… Да как его? С Фу рманом?
КУКУ. Гжесь Фурман. Упился до смерти.
ПЕПЕ (смотрит на стакан, затем отставляет его). Как мы с ним провалились в болото?
КУКУ. Я же сам вас вытаскивал.
ПЕПЕ. Ты еще мне морду набил! Господи, я на всю жизнь запомнил! Твои жлобские кулачищи!
КУКУ. Я же старше был, да и крупнее, да?
ПЕПЕ. Потом уже никто меня так не унижал, никто! Ладно, говори! Как ты меня нашел?
КУКУ. Долгая история.
ПЕПЕ. Время еще есть, да?
КУКУ. Я как сюда приехал… Подумал: я должен его разыскать! Разносил пиццу. На телевидение, везде! Людей поспрошал… Ну и узнал…
ПЕПЕ. И так оказался в пабе?
КУКУ. Ну! И ты был там. Был! Поначалу, понимаешь, опять… Думал, – ты… Не ты?… Не обижайся, но ты потолстел немного, знаешь? Толще стал, понял! И рожа у тебя как-то так… Немного обрюзгла, да.
ПЕПЕ. О…
КУКУ. А уж когда ты заказал пиво… Твой голос…
ПЕПЕ. И что голос?
КУКУ. Да… Голос твой остался. Так мы и подружились.
ПЕПЕ. А поскольку ты отчасти гей, то решил воспользоваться своим шансом и вместе со мной попасть в мой дом, ведь так?
КУКУ. Никакой я не гей. Между нами ничего не было.
ПЕПЕ. «Между нами лишь были те луга и потоки…»
КУКУ. Не было ничего! Старик, да разве я когда-нибудь полез бы на мужика?
ПЕПЕ. Но ведь…
КУКУ. Были те девки, мы хотели их трахнуть, а они ушли. Ну и тогда мы легли спать. Бухие были и сонные!
ПЕПЕ. Ага. (Пауза.) Но там есть раскладушка. Мог лечь на раскладушке.
КУКУ Так как-то вышло… Ну чего уж… Мне просто хотелось быть поближе к тебе.
ПЕПЕ. Значит – все-таки.
КУКУ. Но не так! Просто прижаться!
ПЕПЕ. Педрило!
КУКУ. Нет! Пойми! Ведь я… Никогда не спал рядом с кем-то из телевидения!
ПЕПЕ. Вот как.
КУКУ. Я к тебе даже не притронулся.
ПЕПЕ. Ага. А я к тебе?
КУКУ. Тоже нет. Знаешь, ты жутко храпишь.
ПЕПЕ. Но ты вовсе не обязан скрывать. Бисексуализм – это скрытая черта, свойственная людской натуре. Возьмем, например, Платона, Шекспира, Микеланджело…
КУКУ. Да ты посмотри на себя! Я уж лучше, – ну не знаю, – да хоть аллигатору в зоопарке влупил бы, чем тебе!
Пауза. ПЕПЕ выглядит несколько разочарованным.
ПЕПЕ. К чему тогда весь этот спектакль?
КУКУ. А ты, гад, сам меня довел! Зачем было болтать, что мол я деревня и всякое такое…
ПЕПЕ. Значит, ничего не произошло?
КУКУ. Ничего.
ПЕПЕ. Но погоди… Если ничего… Почему же у меня так болит?!
Трогает свою задницу.
КУКУ. Ты напился и стал показывать как с трамплина прыгает Малыш!
ПЕПЕ. И что?
КУКУ. Ну и показал…
Смеется, вспомнив как ПЕПЕ упал.
ПЕПЕ. Твое здоровье! Или нет! За мое здоровье! Мое гетеросексуальное здоровье! (Пьет.) Знаешь, я ведь немного боялся, а то со мной всякое случается…
КУКУ. Ты освободишь меня?
ПЕПЕ. А зачем, собственно?
КУКУ. Я же в самом деле хочу попасть в ту программу!
ПЕПЕ. Погоди… А ведь я действительно имею сейчас власть над тобой!
Они пристально смотрят друг другу в глаза.
Я еще тогда, в твоей деревне… Тогда, в общем-то, всем заправлял ты, ведь так? Большой, крепкий бычок… А сейчас? Нужные люди в нужном месте… Все по-божески, все как требуется… Конец демократии! Конец прикольным программам, нет больше реалити шоу, а я теперь – доктор Геббельс… Или, скажем, доцент Геббельс… Маленький, невозмутимый, довольно хитроумный доцент Геббельс… Ну что ты на это скажешь, дорогой мой работяга?
КУКУ. Какой еще Геббельс, отпускай!
ПЕПЕ. А может, все же… а? Может, я с сегодняшнего дня распоряжусь, что всему этому говну – конец! Работяги за работу, доценты по кафедрам! В телевизоре только Ружевич, в филармонии Пендерецкий! А из иностранных… ну пусть будет Моцарт, Гете, может еще Джармуш какой-нибудь… Пусть будет еще Вуди Аллен, чтобы смешней было. Я ведь тоже не дурак посмеяться!
Пауза. ПЕПЕ ходит взад и вперед.
Есть такое еврейское изречение: кто спас одно человеческое существо, тот весь мир спас… А если бы я вот так целый мир спас? От Куку? И даже тебе принес избавление! Избавить Куку от Куку… Достаточно продержать тебя еще с полчаса… И что ты тогда сделаешь? К своим вернешься! Будешь землю возделывать… Коровьи лепешки, болота, ссать будешь ходить в крапиву, как дед и отец… Или столяркой займешься… Или еще чем. Все будет на своем месте!
У КУКУ внезапный позыв к рвоте.
Спокойно, спокойно! Снова будешь производить конкретные, реальные, полезные предметы – а не стоять голый под душем перед камерой. Это непродуктивно, понимаешь?
КУКУ. А знаешь? Когда-то ты был отличный парень!
ПЕПЕ. Вот как! Потому что позволял бить себя по морде, да?
КУКУ. Да! Думаешь, я не знаю, из-за чего ты не работаешь на телевидении?
ПЕПЕ. Из-за чего же?
КУКУ. Из-за того, что тебя выгнали! А знаешь, почему? Потому что ты постарел!
ПЕПЕ. Хо, хо, хо!
КУКУ. Да! Ты столько пил, что в конце концом рожа вся перекосилась!
ПЕПЕ удивленно смотрит.
В двадцать восемь ты выглядел на сорок!
ПЕПЕ. И что?
КУКУ. И что? И облевался!
ПЕПЕ. Как это – облевался?
КУКУ. Не прикидывайся, не надо! Во время интервью, радость ты моя! Проводил интервью с министром культуры, и тебя нормальным образом вырвало! Министра культуры облевал и себя вместе с ним!
ПЕПЕ. Хреновина все это!
КУКУ. Да! Они тогда взяли парня помоложе, и поставили вместо тебя. На кой хрен им сдался облеванный, если можно взять трезвенького, ведь так? И разве мало их, ожидающих своей очереди?! И все необлеванные!
ПЕПЕ. Любопытно, тебе-то откуда это известно?
КУКУ. Все это знают! Все! Походи по телестудии, походи! Кого ни спросишь, любой скажет! Тебе-то, конечно, не скажут! А мне рассказали!
ПЕПЕ. С телевидения я ушел сам!
КУКУ. Тебя вышвырнули! Под жопу коленом! Вот так!
ПЕПЕ. А ты когда-нибудь слышал о чести?
КУКУ. Знаешь что, кончай травить, ладно?
ПЕПЕ. Ты, разумеется, даже представления не имеешь о том, что такое честь, этого понятия нет теперь даже в словарях! В твоих словарях уже пишут, что это слово устаревшее, я же ушел потому, что была задета моя честь! Честь! Потому что это я – орел!
Бросается чучелом орла.
КУКУ. Ну конечно! И еще орлом кидается! Тебе лучше павлином кидаться, понял?
ПЕПЕ. Заткнись!
КУКУ. Потом – да! Потом ты в амбицию ударился, а знаешь, почему? Тебя поставили на какую-то другую программу, кажется, про автомобили, к тому же на другом канале. Но тебя и там уже не хотели, там ты им тоже ни на хер не был нужен! И вот тогда ты уже окончательно превратился в домашнего орла и начал писать об этом самом Мрожкевиче, или как его там… Эссе, обоссе… (Пинает орла.)
ПЕПЕ. Неправда!
КУКУ. Правда!
ПЕПЕ. Неправда!
КУКУ. Правда! Тебя только позови – на коленях бы приполз! А знаешь, почему?
ПЕПЕ смотрит презрительно, но с любопытством.
Потому что твоя жизнь только тогда имела смысл! И ты жутко тоскуешь, но теперь уж… Sorry!
ПЕПЕ. Хреновина все это!
КУКУ. На коленях! Только бы разрешили!
ПЕПЕ начинает душить КУКУ. Тот хрипит, его голова безвольно повисает. ПЕПЕ испуган, хлопает КУКУ по щекам.
ПЕПЕ. Сташек! Станислав! Да ты что? Куку! Куку, что с тобой? Эй, дорогой, ну же! Сташек! Кукула, ну! Куку ты мой, зачем ты со мной так!…
КУКУ (вдруг очнувшись). Отцепишь меня?
ПЕПЕ тяжело вздыхает, отпирает наручники.
ПЕПЕ. Проклятье… Мой дед в Варшавском восстании немецкий танк сжег, а я…
ПЕПЕ недовольно крутит головой при мысли о том, с кем ему пришлось воевать. КУКУ растирает руки. ПЕПЕ садится, опускает голову на стол.
КУКУ. Ну. Было очень приятно, но я, наверное, пойду.
КУКУ собирает вещи. ПЕПЕ наливает себе водки. Пьет.
ПЕПЕ. Так значит, ты предпочел бы аллигатора, да? Такой я урод?
КУКУ пожимает плечами, раздумывает, идти ли ему, садится, наливает себе водки.
Неужели так растолстел?
КУКУ. Ты противный. Не то, чтобы толстый. А какой-то противный.
ПЕПЕ. Ты, Куку… Но тогда зачем я, собственно, живу, а?
КУКУ. Откуда мне знать. Это ты книжки читаешь.
ПЕПЕ. Ну, а если так, без книжек, а? Зачем?
КУКУ. Не знаю. Наверное, магистром станешь, или еще кем… Меня-то чего спрашивать?
ПЕПЕ. Магистром.
КУКУ. Любой хотел бы… Я вот не стану, а ты станешь!
ПЕПЕ. А что, если мне выпрыгнуть из окна, как думаешь? (Подходит к окну.) В эту мрачную осень… Ветер… и вообще… Дождь, зараза… Мир и дальше существовал бы, ведь так?
КУКУ. Ну.
ПЕПЕ. И никто, верно, не заметил бы, что меня нет, правда? (Возвращается назад.)
КУКУ. Ну. То есть, нет. Я бы заметил.
ПЕПЕ. Может, вернулся бы как призрак. И продолжал бы вам досаждать.
КУКУ. Как зомби.
ПЕПЕ. Что?
КУКУ. Такой труп, который живой, – это и есть зомби. Значит, если бы ты вернулся, то как зомби. Фильмы что ли не смотришь?
ПЕПЕ снова подходит к окну.
ПЕПЕ. В сущности, это самое подходящее время. Сейчас… A что? (Встает на подоконник.)
КУКУ. Прекрати. Я же говорил – кончай пить!
ПЕПЕ. Подходящее время для полета! Для орлов! Верно?
КУКУ. Ты, осторожней! У нас один вот так напился и выпрыгнул!
ПЕПЕ. И что?
КУКУ. Ничего. Ногу сломал.
ПЕПЕ. Всего один прыжок… Ветер в волосах, я парю над тучами, Помнишь, как они летели?
КУКУ. Ты чего. Со второго этажа самое большее – ногу сломаешь. (Иронически.) Ветер в волосах…
ПЕПЕ. Хлюп! В теплый, шумящий праокеан небытия…
КУКУ (подходит к окну). Да тут даже ногу не сломаешь. Слишком низко.
ПЕПЕ. А я могу сделать сальто! Сделать сальто и упасть на позвоночник. Вот сюда, на шейную часть.
КУКУ. А к чему? Парализует тебя и будешь как растение.
ПЕПЕ. Какая разница? Теперь уж все равно. Все равно, мой дорогой Куку! Прощай.
ПЕПЕ выпрыгивает из окна. КУКУ бросает равнодушный взгляд, пожимает плечами. Допивает водку, проверяет в сумке, все ли собрано.
Что ж. Время трогаться! (Становится перед зеркалом.) Ну, Куку, держись!
В дверь входит ПЕПЕ. Идет несколько автоматически, растирает себе шею.
Ну как? Разбился?
ПЕПЕ. Да.
КУКУ. Эх ты, зомби! И как оно было?
ПЕПЕ. Супер! Уже уходишь?
КУКУ. Пока, Пепе! Ты мне даже нравишься, веришь? Только не пей столько, ладно?
ПЕПЕ. И ты мне нравишься. Ты мне еще тогда нравился. Там, в деревне. Ты был самый крутой.
КУКУ. Правда?
ПЕПЕ. Останься. Еще пять минут. Расскажу тебе, как оно там.
КУКУ. Что – как там?
ПЕПЕ. Как это – быть звездой. Про глаз камеры расскажу, хочешь?
КУКУ. Про глаз камеры…
КУКУ хочет уйти, думает, возвращается.
ПЕПЕ. Так вот, там был большой съемочный павильон. На телестудии. Вход через проходную. И охранник со всеми здоровался. Потом я шел в тот павильон. А там уже шуровали коллеги – сценографы, техники… Такой, знаешь ли, полезный народец.
КУКУ. А потом?
ПЕПЕ. Потом я шел в костюмерную. Переодеваться. Ну и еще грим.
КУКУ. Грим?
ПЕПЕ. Make up. Нужно попудриться, чтобы лицо не блестело, ясно? А рядом была кабинка для переодевания… (Ухмыляется.) Как-то раз входит туда такая худенькая, из статистов. Можно ли ей переодеться. Я ей: разумеется! И отворачиваюсь. А она: можешь не отворачиваться!
КУКУ. И что?
ПЕПЕ. Догадайся!
КУКУ. Да нет! В самом деле?
ПЕПЕ. Хм…
КУКУ. Скажи, а она какая была? Ну? Как выглядела?
ПЕПЕ. Красивая!
КУКУ. Но какая? Буфера были?
ПЕПЕ. Были. И буфера были, и задница… Все было!
КУКУ. Буфера, задница… Там, дома, у наших вроде тоже… Да куда там… И часто ты так?
ПЕПЕ. В костюмерной только раз. Ну а так – сам понимаешь!
КУКУ. Я так и думал… Слушай, а тачка? У тебя какая была?
ПЕПЕ. А как бы ты думал! Спортивная!
КУКУ. Спортивная, – да, конечно, спортивная! Я бы тоже спортивную…
ПЕПЕ. Для тебя, может, лучше внедорожник!
КУКУ. Очень смешно. А ведь там и бабки немалые платят, верно? Большие… Если ты в таком деле, да?
ПЕПЕ шепчет на ухо КУКУ.
КУКУ. Господи!
ПЕПЕ. Но это без вычетов.
КУКУ. Господи!!!
ПЕПЕ. Но я не об этом хотел…
КУКУ. Глаз камеры, да?
ПЕПЕ кивает.
ПЕПЕ. Помнишь, как тебе было пятнадцать лет? И ты впервые смотрел в глаза девушки?
КУКУ. Ты лучше про камеру! Что тогда чувствуешь?
ПЕПЕ. Такую дрожь, понимаешь? Вдоль позвоночника.
КУКУ. Наверное, снизу вверх, да? Или как-то наоборот?
ПЕПЕ. Тот глаз – как бездонная пропасть! Черный, таинственный… Нет, ты прав! Ни у одной девушки нет таких глаз!
КУКУ. Конечно! Куда там – девушка! Ну а дальше? Ты смотришь – и что?
ПЕПЕ. И внутри такая чернота… Мерцающая, как бы пустота…
КУКУ. Скажешь тоже – пустота…
ПЕПЕ. Нет, конечно. Там не может быть пустоты. Ибо там миллионы. Миллионы пар глаз.
КУКУ. И эти глаза – что?
ПЕПЕ. Все смотрят на тебя – хочешь ты этого или не хочешь. Даже если ощущаешь себя мелким, ничтожным… Неважно! Потому что вдруг ты чувствуешь, как тебя становится все больше! Ты разрастаешься.
КУКУ. Разрастаюсь…
ПЕПЕ. Разрастаешься лавинообразно, понимаешь? Цепная реакция. За долю секунды я пронизываю пространство, из города в город, сквозь ограды, сквозь стены, ничто не способно мне противостоять! А меня уже теперь – миллион, два, три, пять миллионов, чужие глаза наполняют меня мощью и бесконечно множат. (Пауза.) А всего минуту назад – что было? Маленький, жалкий типчик, с похмелья, в старых кроссовках…
КУКУ. Скажи, Пепе…
ПЕПЕ смотрит на КУКУ.
Не жалко тебе этого?
ПЕПЕ отводит взгляд.
Сейчас ты так вот здесь сидишь… А тогда? Ведь жил, да?
ПЕПЕ. Жил.
КУКУ. А знаешь… что, если бы мы так… вместе?
ПЕПЕ. Вместе? Что, вместе?
КУКУ. Ну понимаешь… На этот… этот кастинг…
ПЕПЕ. На кастинг?
КУКУ кивает.
Чтобы я вместе с тобой пошел на кастинг в реалити шоу «Доценты и работяги»?!
КУКУ Ну!
ПЕПЕ. Знаешь, я не такой работяга, как ты…
КУКУ. Зато доцент! Старик, ты такой доцент, что пусть мой хер выстрелит, если тебя не возьмут! Да впрочем, ты, наверное, и сам можешь все устроить, правда? И себе, и мне! Ну что, разве не можешь? Ты?
ПЕПЕ. Ты псих!
КУКУ. Не хочешь вновь прославиться?
ПЕПЕ внимательно смотрит.
Не хочешь иметь бабки? Крутую тачку? Ну а телки? Когда ты в последний раз поимел хоть одну приличную?
ПЕПЕ. Нет, прекрати! А как с этим? (Указывает на магистерскую работу.)
КУКУ. А чем это мешает? Можешь себе писать, хоть всю жизнь!
ПЕПЕ. Куку, я тебя понимаю. Но пойми и ты – интеллигентному человеку не пристало принимать участие…
КУКУ. Эх ты! Там записалось восемь тысяч доцентов и доценток! И все они, мать их так, интеллигенты! Что, может, они интеллигентнее тебя?
ПЕПЕ. Не знаю…
КУКУ. И еще восемь тысяч таких как я!
ПЕПЕ. Ну и что?
КУКУ. Вместе выиграем, станем знамениты! У тебя снова будет твоя программа… Любая, какую только пожелаешь! Например, про алкоголизм! Или, может, нам вместе? А что, разве мы не сумеем вместе? Можешь меня перед камерой даже… Ну! И эту работу свою напишешь, и все что захочешь! Ну какая тебе разница? Сам же говорил, что в общем – все равно!
ПЕПЕ молчит.
Ну подумай! Вновь появишься на свет! Ну так как?
ПЕПЕ молчит.
Ладно, все! Пошли! Пойдем, пойдем! Идем! Воскресение из небытия, курва! Воскресение!
Медленным шагом КУКУ выводит ПЕПЕ из комнаты. ПЕПЕ ступает медленно, как лунатик. Но идет. Оба выходят.
Занавес.