В порт я пришла до рассвета. Шторм так и не разыгрался. Было тихо. Серое море лежало под серым небом. В порту бродили только старики, которым не спится по утрам. Над входом в здание вокзала светилось табло: все рейсы сегодня были бесплатные, за счёт Всемирного Фонда.

Сняв с себя медальон, я поднесла штрих-код к ячейке для флэшек на кассовом автомате, и на экране появилось время и номер рейса: четвёртый. У меня оставалось в запасе три минуты.

Бегом, с вещами я успела к четвёртому доку. Мой поезд был тот, что стоял параллельно причалу слева, метрах в двадцати, и к нему шёл узкий, слегка покачивающийся на воде понтонный трап. Кто придумал такое название — «монорельс»? Какие рельсы могли быть на поверхности океана? Но сейчас, я кажется, поняла. Поезд, стоявший справа на пятом пути, бесшумно дрогнул и двинулся вперёд вдоль причала, а когда ушел, стал виден блестящий металлический остов в воде — барьер высотой в полметра и в длину поезда, он и вправду немного напоминал рельс… И на этот «рельс» просто-напросто опирался поезд во время стоянки…

Технология монорельса была разработана до Потопа и уцелела. А флот погиб. Теперь человечеству не под силу было строить огромные корабли. Да и зачем? Монорельс был гениальным спасительным изобретением.

Я побежала к моему поезду. Вагонов было, как всегда, пять, трап вёл к тому, что посередине. Первые два, как обычно, представляли собой открытые платформы — для автобусов и автомобилей — и были пустыми. На здешних айлах транспорт не нужен, это у нас в Шотландии есть дороги, по которым ездят машины, особенно много их в Лондоне, а в Королевской школе у каждого класса был автобус, и мы приехали в своём собственном — на такой вот платформе…

Я вовремя добежала до двери в средний вагон, и как только прижала крышечку медальона к контрольной ячейке — двери разъехались, а потом сомкнулись с такой быстротой, что другой человек уже не успел бы войти. Сделав несколько глубоких вдохов, я позволила себе передохнуть. Потом, отдышавшись, двинулась влево. В школе нам прочно вбили в голову, что ехать нужно обязательно в конце поезда. На вопрос «почему» был ответ: спасатели станут искать тебя в последнем вагоне. В двух первых людей было очень мало, в третьем не было никого.

Стоя в дверях, я осмотрела вагон — зелёные стены, окна и лавки — и, не заметив ничего подозрительного, заняла, как нас учили, последнюю скамейку в том ряду, что был от меня слева, чтоб видеть причалы и острова во время остановок, а мою голову в окне мог заметить спасатель. Вагон был определённо длинней других. Расстояние между моим и ближайшим окном тоже было значительно больше, скамейка между ними отсутствовала, а на стене светилась надпись: «Аварийная дверь». Ниже — кнопка открытия и стоп-кран. Я села по ходу поезда и вещи засунула под сиденье.

Поезд тронулся. Он плыл легко и бесшумно. Скорость не ощущалась. Только в окошке сияли море и голубое небо — так быстро наступил рассвет.

Внезапно от скорости заложило уши. Замелькали гребешки волн.

Неслись назад облака и чёрные точки островов на горизонте.

Но я закрыла глаза, я видела Лена в гробу, видела чёрное ночное небо в Гималаях — мёртвый космос с осколками звёзд над вершинами замёрзших ёлок. В этой чудовищной пустоте существует наш мир, и мы приходим в него, чтобы пожить и уйти. И никто не знает зачем. И куда девается весь человек, когда он умирает и остаётся только тело. И тело — уже не тайна. Она из него уходит. Живой, существующий человек — вот что загадочно и невообразимо сложно. И в сравнении с этим даже существование придуманных нами духов и потустороннего мира было бы вполне допустимо и ничтожно! Реальный мир — куда более невероятная загадка. И что держит человека в этом мире даже тогда, когда ему не хочется жить? Что заставляет его радоваться в этом страшном «лучшем из миров», где у человека есть всё кроме возможности выжить, гарантии встретить завтрашний день? Зачем я сижу в этом поезде и куда-то несусь? Что гонит меня навстречу смерти и что даёт человеку силы? Сначала это детский интерес к жизни. И потом — тоже… Человек борется, пока в нём не умрёт ребёнок. И, конечно, любовь. Блаженное состояние любви. Оно приходит на смену врождённому жизнелюбию ребёнка…

И тут я поняла, что думаю не только о смерти, я думала про Али, я его любила. Эту ночь надо было провести именно так, чтобы всё понять. Утром он мне сказал, что такого счастья не испытывал никогда. Он был счастлив только лишь от того, что был вместе со мной. «Богиня моя, богиня… Богиня любви…» — шептал он. А ведь это и есть любовь — когда наслаждаешься присутствием человека, которого любишь. И это единственное, что запретить невозможно. Это единственное, что всегда с тобой. Я страдала уже без Али, я его любила. Но зачем я сейчас от него бежала? Куда и зачем?

Просто во мне победил «детский интерес к жизни». Я ехала к незнакомому человеку, чтобы узнать, зачем меня хотят убить. Кому и чем я так помешала, почему на меня идёт такая жестокая охота? И из-за этого уже погибли Лен и весь выпускной класс королевского колледжа — двенадцать ни в чём неповинных девочек, каждая из которых была, быть может, в тысячу раз лучше меня?

«Я всё выясню и вернусь к Али, — думала я. — Вернусь. Ведь уже сейчас мне кажется, что нас разрезали пополам, я без Али тоскую. А что же чувствует он? Нельзя так бессовестно поступать! Ведь его любовь ко мне сильнее, чем любовь Лена. Того знал и любил весь мир. И он сам кого только ни любил в своей жизни! А другой любовью было для него творчество. И если бы судьба не загнала меня к нему в постель, неизвестно кто оказался бы в тот день на моём месте. Наверняка оно бы не пустовало. А вот Али любил только меня. Всю жизнь он делал и знал лишь своё дело, работал ради своей семьи. Случайно увидев меня, потерял голову и купил весь Королевский класс — содержал его, чтобы получить меня. Наверное, он не мог это сделать проще. По причинам, которых я не знаю, но собираюсь выяснить, Секретная Служба не разрешила бы ему это, не могла выпустить меня из-под опеки. Наверное, Али что-то знал. С его деньгами он мог выяснить всё… Но он обманул всех, сделав вид, что хочет стать королём. Пришлось покривить душой перед Региной…»

Вверху перестали плыть облака, потому что поезд останавливался. В окне появился прямо-таки райский остров. Вагон оказался вплотную к суше. Это был цветущий уголок. Аварийная дверь открылась прямо в чудесный сад, в вагон внесло запах влажной земли, скошенного газона и аромат цветов. Где-то журчала вода. Щебетали птицы. Зелёные ветки заглядывали прямо в дверь.

Впорхнули четыре женщины, яркие и нарядные. Они несли цветы и коробки с подарками, украшенные ленточками и бантами. Последним вошел мужчина, и дверь закрылась.

Он стоял и смотрел на меня, пока его женщины шумно рассаживались у окошка. Глаза у него были, как у Али. Наверное, у всех тут были такие глаза. В них хотелось смотреть. Наверное, он был из тех, кого я могла бы полюбить… Я теперь знала, что любить можно не одного человека сразу.

Его женщины расселись напротив меня и оживленно болтали, это были восточные красавицы. Утончённые. Томные и очаровательные. А он стоял, смотрел в мою сторону, и с ним что-то происходило.

Ему осталось единственное место возле меня. И он сел. Он сел, и с ним что-то произошло. Я не знаю, что делается с мужчинами, но что-то с ними происходит. Не знаю, со всеми ли, на всех я не обращаю внимания. Но с теми, на кого я это внимание обращаю, что-то случается. Что делаю с ними, я не знаю. Не знаю и не могу знать. И этот человек, севший возле меня, застыл, словно видел сон наяву. Его женщины весело переговаривались, о чём-то его спрашивали, шутили, но он ничего не слышал. Словно читал книгу, от которой нельзя оторваться. Я тихо сидела рядом, и мне было хорошо. Возможно, мы могли бы быть счастливы с ним вместе.

Когда поезд снова остановился, в окне показался ещё один райский остров. Аварийная дверь открылась, и женщины стали вспархивать со своих мест.

Но тот, кто сидел со мною, не мог очнуться. Женщины ждали его у открытых дверей. Наконец, одна из них подбежала, смеясь, подхватила за руку, и все они благополучно выскочили из поезда. Дверь закрылась. Я с тревогой подумала: остановки не объявляют, и как я сумею выйти именно на моей. Знала, что называлась «Остров Гордона», но острова никогда и в глаза не видела…

Долго думать мне не пришлось. В конце вагона, в дверях появился широкоплечий человек в светлом. Это был тот, кто следил за мной на вокзале, я узнала его по приземистой крепкой фигуре и по костюму. Он подбежал ко мне, схватил за руку, провёл пальцами по мозолям у основания пальцев на ладони. «Это ты, — быстро проговорил он. — Непривычно видеть тебя блондинкой… Тебя не узнать в этом парике… Скорее!» Мы были уже у окна напротив. «Смотри! — сказал он. — И быстро давай сюда медальон!»

Высоко в небе висели четыре «тарелки», четыре золотых диска цвета луны светились в безмятежной голубизне, выстроившись друг за дружкой. Казалось, они нацелились прямо на наш вагон.

Я на ходу сняла медальон, и меня уже оттащили от окна. Мы стояли у задней стены поезда, глухой, зелёной пластиковой стены, а он прикладывал медальон к какому-то месту над моей головой… Это был самый конец состава, и за стеной был только океан! Неужели мы сейчас прыгнем в воду?

Стена раздвинулась. Я увидела почти круглое помещение повыше вагона, без окон и обитое чем-то мягким и белым.

— Что это? — прошептала я изумлённо. — Я же видела при посадке весь поезд. Мой вагон был последний. А этот?.. Его где-нибудь прицепили? По дороге?

— Нет. Просто ты его не могла заметить. Над кабиной — защитная голографическая картинка.

— Иллюзия? Мимикрическая голография?

Он кивнул.

Я слышала про такое. Когда цвета меняются под цвет воды и неба в зависимости от погоды и освещения.

— И мы сейчас в этой штуке отцепимся? И спасёмся?

— Отцепляться нет времени.

— Надо позвать других!

— Поздно! — прокричал он, втаскивая меня в дверь. — На настройку при погружении батискафа нужно время, а болтаться на волнах нет смысла. И у нас цель другая. Меня нанял Малик доставить тебя к Гордону. Тебе нужно добраться туда во что бы то ни стало… Только там ты окажешься в безопасности, его убежище глубоко внутри гор, под скалами гранитных пород.

Он по-прежнему держал меня за руку, не отпуская, и нежно привлёк к себе… Склонил голову к моей ладони и поцеловал мозоли, о которых знал только он. Я всегда знала, что он меня любит. Ведь он тренировал нас с Региной, был нашим тренером по науке выживания, учил приёмам самозащиты, поддерживал и подхватывал на лету, когда мы учились прыгать с высоты, вкладывал пистолет в мою руку… И сейчас он прижался губами к ней с такой страстью, как будто целовал меня всю до кончиков пальцев ног…

Раздался какой-то звук. Мы глянули в дальний угол слева, если круглый изгиб стены можно назвать углом. Там, на полу, утопая в мягкой подушке, спал котёнок, и это он стал урчать, урчал всё громче, но мы разглядели его, только подойдя ближе.

Маленький «голубой британец» спал, свернувшись калачиком, как все коты этой породы — в позе эмбриона, обнимая хвостом и лапками свою крупную ушастую головку с пушистыми усиками. Они топорщились во все стороны, как антенны.

Я с удивлением рассматривала три посудины, что крепились к стене, — кошачий туалетик с решёткой и две миски из пенопласта: с водой и кормом.

— Зачем тут котёнок? — удивилась я.

— Господи не приведи узнать… — прошептал он. — И сядь скорее… Дай мне свой медальон.

Я опустилась на что-то упругое и сняла цепочку. Незаметный издали мягкий валик вроде длинной подушки опоясывал здесь стену. Сидеть было удобно. Дверь, в которую мы вошли, очевидно, была сейчас напротив, я и не заметила, как та закрылась. На уровне человеческого лица там виднелся небольшой пульт — белая доска с кнопками, где мой спаситель что-то проделывал с медальоном.

— Следующая остановка — твоя. Дверь откроется, ты пройдёшь через поезд к знакомому тебе выходу в среднем вагоне… одна, если меня не станет.

Внезапно завыл котёнок. Он выпрыгнул на пол с подушки, поднял головку и заорал противным голосом, как орут мартовские коты. В этом вопле было столько безнадёжности и тоски, что стало страшно.

— Он же маленький. Как у него получается? — попробовала я пошутить. И по-настоящему испугалась: стоявший напротив человек обернулся ко мне. Я его хорошо знала, но таким его никогда не видела. В лице было отчаянье. Полное отсутствие надежды. Он обречённо указал на потолок:

— Они там, над нами. «Тарелки»…

— И что теперь будет?

Кот продолжал орать.

— Он их чувствует?

— Да. Только эта порода… «Голубые британцы» с большой головой наделены особой чувствительностью.

— Так что же нам делать?

— Вопрос только в том, какой выберут способ нас убить. Повезёт — если голография их обманет. От нейтронного… и всех других излучений кабина нас защитит. Но если…

Где-то над головой зазвучал далёкий, леденящий душу однообразный напев. Словно электронная музыка или завывание метели. Мы посмотрели на потолок.

— Вот… Самое страшное. Они предпримут иголочную атаку…

«Атака иголками»! Об этом я тоже знала. Потоки тончайших игл, проходящих сквозь всё, как сквозь масло. Через металл и пластик. Но внедрившись в живое, они останавливаются. Проникают в тело не глубже двух сантиметров. Этого достаточно, чтобы поразить мозг. А попав в человеческое тело, иголки начинают вертеться, как винт в мясорубке, и приносят мгновенную смерть. Спасти может лишь многометровый слой гранита.

Поющий небесный звук леденил душу. Это было пение эфира — волшебная музыка сфер, о которой я где-то читала. Вдруг звуки сделались громче, усилились, как зубная боль…

— У нас ещё две минуты… Ди, я должен тебе объяснить… Спасёшься ты и котёнок.

— Как?

Он невесело усмехнулся:

— «Голь на выдумки хитра», знаешь ли… Когда-то существовала такая поговорка. Люди всегда что-нибудь да придумают! Один не спасётся, нет. Только если их двое. Двое выживут из четырёх. Десять из двадцати… Понимаешь?

— Да.

Я понимала. Спастись могли только люди. Способные закрыть других своим телом. Разумные. Способные к самопожертвованию. Животные погибнут все.

Он протянул мне котёнка.

— Положи его на пол. И ложись сама. Руки… по швам… вытяни так, чтобы кот оказался между ними, на него будет меньше нагрузка… Не бойся, мы его не раздавим. Кошки живучие. Он выдержит наш с тобой вес…

Я заплакала. Слёзы полились сами, но рыдания не принесли облегчения. Как тогда в театре…

— Не плачь!.. Мне совсем не страшно. Так умереть будет для меня счастьем. Как можно было с этим смириться? Меня сотрясало от прорвавшейся боли. От горьких рыданий, неподвластных разуму и воле. Я не могла их остановить.

— Перестань! Мы теряем время. Погибнем все…

Наконец, мы с котёнком устроились на полу. Он лёг рядом.

— Это пока. Я прикрою вас в последний момент.

— Слышишь?

Воющий звук делался всё слабей.

— Нам осталась минута. Атаку начнут, когда настанет полная тишина…

И он дал мне последние инструкции. Лежать что бы ни случилось, не высовывая даже палец — иначе тот превратится в кровавый фарш. Лежать даже тогда, когда всё кончится, пока не зазвучит сигнал. Объявят: «Остров Гордона». Я должна взять только котёнка. О вещах не думать. Они остались там, под сиденьем у окошка… И бежать, мчаться к выходу в среднем вагоне. На выживших не обращать внимания — чем скорей отправится поезд, тем скорее к ним придёт спасение… Это было всё. Звук сделался еле слышным… и наступила тишина.

— Теперь потерпи…

От донёсшихся из вагонов душераздирающих криков я потеряла сознание.