Глава первая

МАЛЬЧИК, КОТОРЫЙ СПАС ПЛАНЕТУ

Странное это было королевство; в нем не было короля.

Однажды в королевство Кирпирляйн прилетел космический корабль. С этого и началась наша история. Жители Кирпирляйна не имели космических кораблей, потому что их собственная планета была такой замечательной, что им в голову не приходило куда-нибудь улетать и строить для этого летающие машины. И, кроме того, их крошечная планета сама была как космический корабль. Она вращалась вокруг своего солнца по вытянутой орбите, которую звездочет Крио и волшебник Каспар называли эллипсом. Если вы не знаете, что такое эллипс, то представьте себе один не слишком длинный огурец, из тех, которые растут на грядке, или на удивление длинное яйцо какой-нибудь невиданной птицы, которое было бы размером с этот огурец. А тот длинный путь, по которому проползет муха через оба вытянутые конца — от одного к другому и обратно, будет эллипс. Это и есть та самая эллипсоидная орбита, по которой вращается крошечная планетка вокруг своего солнца. За год планета проделывает один оборот. Два раза в год она бывает совсем близко к солнцу и два раза — очень далеко от него. Теперь понятно, почему на планете Кирпирляйн две зимы и два лета в одном году? И само название Кирпирляйн означает зима-лето-дважды. Ведь в переводе с кирпирляйнского лето — пир, зима — кир, а ляйн по-кирпирляйнски два. Кирпирляйн же — название королевства, которое расположилось на крошечной планетке. Та и вправду была такая маленькая, что какое-то одно время года наступало одновременно на всей планете — она или сразу целиком замерзала, или целиком оттаивала.

Жителям Кирпирляйна никогда не было скучно — времена года сменялись так быстро! Не успев насладиться летом, дети и взрослые радостно встречали зиму и, несмотря на то, что она была короткой, ждали и не могли дождаться второго лета. Потому что именно в летнюю пору в лесу распускались деревья, зацветали цветы, поспевали ягоды и орехи, а пчелы собирали замечательный кирпирляйнский мед.

В самом центре леса у подножья Снежной горы в давние времена был построен город. В город жители Кирпирляйна перебирались на зиму, а летом он пустовал, потому что как только становилось тепло, горожане с палатками и рюкзаками разбредались по всему лесу, и каждый жил, где ему понравится. У каждого была своя любимая поляна, любимая опушка леса, берег озера или ручейка. Там разбивался лагерь: расставлялись палатка с навесами от дождя, складные стульчики и кровати, стол, самовар, который топился шишками, а также электроветряк с антенной, маленькая плита и объемистый надувной холодильник на солнечных батарейках. Кроме этого, конечно же, нужны были сотни мелочей: кастрюльки и скороварки, стерилизаторы, лампы для освещения, впитывавшие днем свет, как губка воду, и отдававшие его по ночам, когда кто-то хотел почитать в палатке. Нужны были легкие и удобные лодки с веслами, магнитные компасы, в конце концов, просто куклы и воздушные шары для детей. Все это с избытком изготовлялось в игрушечных мастерских братьев Криксов и доставлялось в лес игрушечными носильщиками, поэтому очень многие жили там не только все лето напролет, но и целую осень. Закрывались школа и библиотека, игрушечные мастерские и швейные ателье, потому что за одну только зиму, к примеру, нашивалось столько шапок, ботинок и шуб, что всего этого хватало на десять лет вперед. А ведь шубу или ботинки жители Кирпирляйна носили по нескольку лет. Больше же им и не нужно было почти ничего, поэтому они и могли себе позволить все лето жить в лесу. Однако это вовсе не означало, что они бездельничали. Как раз нет: все были заняты приготовлением пищи на зиму — сушили и солили грибы, мариновали витаминную черемшу, собирали пчелиные соты и варили медовое варенье из разных ягод, копали петрушку и дикую морковь и, наконец, собирали орехи. Этой работой все были заняты целое лето, и это было одним удовольствием. Ходить по лесу, искать ягоды и грибы — что может быть замечательней такого занятия?

Правда, были среди жителей Кирпирляйна и такие, кто целый год занимался одним-единственным делом, например, звездочет Крио, сочинители книжек или игрушечные мастера. Никто им этого не запрещал, потому что вообще никто никого не заставлял летом собирать ягоды, а зимой шить шубы или мастерить что-нибудь в мастерских братьев Криксов.

Игрушечные мастера, конечно же, распускали на лето своих работников, но сами целыми днями не выходили из мастерских, потому что все время что-нибудь изобретали. Чего только ни делали они своими руками! Говорящих кукол, летающие машинки и машинки с моторчиками: все это были игрушки для кирпирляйнских детей, потому что настоящие автомобили и самолеты для взрослых не нужны были в Кирпирляйне. Для взрослых делались, как правило, разные игрушечные помощники: механические носильщики и грузовики, подметальщики улиц или, к примеру, игрушечные помощники для фирмы «Гоголь-Моголь и Сладкоежка», которая выпекала булки из ореховой муки, а также изготовляла шоколадки и медовые леденцы исключительно для того, чтобы побаловать кирпирляйнских детей.

Глава фирмы — Гоголь-Моголь — худой и высокий, как цапля в очках, все лето проводил в городском парке, где была единственная плантация выведенных им шоколадных и кофейных деревьев. Целыми днями он то пил кофе в тени под зонтиком, то бегал туда-сюда, присматривая за своими игрушечными помощниками, которые ухаживали за деревьями: поливали их, собирали урожай шоколадных и кофейных зерен, а зимой в одной-единственной шоколадоварне изготовляли маленькие шоколадки, которых на целый год хватало кирпирляйнским детям.

Друг и компаньон Гоголя-Моголя, Сладкоежка, был таким же непоседой, как глава фирмы, хоть внешне совсем на него не походил и напоминал с виду толстый гриб подосиновик. Этот краснощекий крепыш так был занят целыми днями, что его всклокоченные рыжие волосы вечно торчали во все стороны, точно не знали, что такое ножницы и расческа. Но попробуй, однако же, усмотри и за тем, чтобы медовые леденцы удались на славу, и за тем, чтобы пряники из ореховой муки получились сладкие и рассыпчатые, и булки в пекарне не подгорели! А как напробуешься всего этого за целый день, — ведь тут ни один механический помощник тебя не заменит, — волей-неволей приходится бегать по парку еще и перед сном, да только успевать заказывать в ателье безразмерные вязаные костюмы. При такой жизни Гоголю-Моголю и Сладкоежке очень редко удавалось бывать дома.

А вот сказочники и сочинители взрослых книжек, наоборот, могли по году не выходить из дома или вдруг отправиться в путешествие, пешком вокруг всего Кирпирляйна, и тогда их годами никто не видел. Они могли уплыть на проклятый остров к волшебнице Кассандре, улететь на воздушном шаре на неисследованный материк или даже забраться в подземные заколдованные пещеры волшебника Каспара.

И, уж тем более, никому не приходило в голову заставлять этих чудаков собирать ягоды или шить шубы, потому что орехов и ягод всегда собиралось с избытком, а хранить их было бы величайшей глупостью. Куда, спрашивается, девать в таком случае то, что вырастет через год? Ведь собирать ягоды и грибы — такое удовольствие! А в королевстве Кирпирляйн, как вам уже следовало догадаться, никто и никогда не отказывал себе в удовольствиях…

Но вся расчудесная жизнь Кирпирляйна кончилась в один прекрасный день. Вдруг, откуда ни возьмись, в городском парке на поляне у фонтана приземлился космический корабль. Случилось это в самом разгаре первого кирпирляйнского лета, когда, кроме Гоголя-Моголя и Сладкоежки, в городе не было никого. Даже сказочника Кариониса, звездочета Крио и трех игрушечных мастеров братьев Криксов не оказалось дома на этот раз. И им захотелось пожить в лесу. Правда, их мастерские надолго не оставались без присмотра, при них частенько находился Дедуня Подсоби. Мало ли что случится. К нему в гости захаживал смелый охотник Пиф-Паф Гильза, который летом никогда не охотился, потому что был очень благородным охотником. Летом Пиф-Паф Гильза готовился к охотничьему сезону, делал запасы пуль и патронов, чинил ружья и прочее охотничье снаряжение с помощью Дедуни Подсоби.

Но и охотник вместе с собакой Пулькой, как назло, отправился в лес — привести в порядок зимнюю охотничью избушку. Дома в городе стояли пустые, окна и двери были закрыты, чтобы в них не могли забежать белки и зайцы. Вымощенные кирпичом дорожки были засыпаны сухими сосновыми иголками, они лежали с самой весны, а выметали их только к осени, когда люди возвращались в город. А вообще-то на городских улицах росли только елки и сосны. Зимой, когда в городе жили, была зелень, а летом не нужно было в случае засухи заниматься поливкой.

Зато в парке росли самые разные деревья, и фонтан, у которого приземлился космический корабль, работал все лето без передышки — можно сказать, просто так, — и никому не приходило в голову перекрыть в нем воду. Ведь иногда кто-то мог наведаться в город из леса или мэр города от нечего делать выходил прогуляться в парк, не говоря уже о том, что Сладкоежка и Гоголь-Моголь то и дело пробегали мимо по своим делам.

Космический корабль сел на большой поляне у того самого фонтана, который кого хочешь мог ввести в заблуждение. «Какой великолепный фонтан!» — подумал бы каждый, выглянув в иллюминатор, потому что фонтан был и в самом деле великолепный. Не во всяком городе даже по праздникам бьют такие фонтаны! И поэтому гости тотчас бы предположили, что в этом городе праздник, и, чего доброго, им посчастливилось прилететь в самый его разгар! Вот-вот прибегут толпы гуляющих и радостно забросают их всех букетами цветов.

Именно так и подумал доктор Кук, который прилетел на корабле Он оглядел парк через щель приоткрытой двери, недовольно фыркнул и решил подождать, пока толпы встречающих прибегут к кораблю. За это время он посмотрелся в зеркало — хорошо ли завязан галстук, придал своему лицу побольше важности и жестом, который репетировал много раз, распахнул дверь корабля.

Но увы, никто его не встречал. Ни у фонтана, ни под деревьями на дорожках не было ни души.

«Добежать не успели!» — решил самоуверенный доктор Кук и вернулся в корабль, давая время нерасторопным жителям города домчаться с букетами цветов.

Когда он опять распахнул дверь, в парке по-прежнему было пусто

«Наверно, они прячутся за кустами, — подумал доктор. — От робости в пятки душа ушла! Надо бы их научить, как положено встречать гостей!»

И, желая поучить незадачливых горожан, он сбежал по трапу, повернулся к кораблю лицом, громко зааплодировал и радостно закричал:

— Добро пожаловать! Добро пожаловать!

Кирпирляйнский язык он выучил хорошо, и не было никаких сомнений, что местные жители его поймут, но доктор Кук все-таки оглянулся через плечо и на всякий случай пояснил:

— Теперь видите, как надо встречать гостей?

Видеть это было некому, но слышно было далеко. Сладкоежка и Гоголь-Моголь очень удивились, услышав крики доктора Кука. Они как раз пробегали по главной аллее, направляясь в шоколадоварню, куда с минуты на минуту должны были приехать из леса два грузовика с пчелиными сотами.

— Кто это там кричит? Слышишь?… — спросил Сладкоежка.

— Может быть, это мэр? — сказал Гоголь-Моголь. — Опять перепил забродившего квасу и заблудился в парке…

Компаньонам пришлось отложить дела и бежать спасать загулявшего мэра, потому что с мэром частенько случались неожиданные истории.

До чего же оба они удивились, увидев спину доктора Кука, который радостно взбегал вверх по корабельному трапу, размахивал букетом цветов — их он успел нарвать в парке — и кричал кому-то охрипшим голосом: «Добро пожаловать’».

— Что вы делаете здесь, сэр? — поспешно крикнул Гоголь-Моголь, когда доктор Кук, забравшись по трапу, наклонил голову и уже собирался нырнуть в корабль.

— Вы кого-нибудь встречаете? — в недоумении добавил Сладкоежка.

Доктор Кук, оглянувшись, остолбенел. Такой наглости он не мог представить.

— Меня… Меня! — только и выдавил он, глотнув воздух.

— Вас?… Вы встречаете самого себя, сэр? — еще больше удивился Гоголь-Моголь.

— Это вы!.. — захлебнулся от возмущения незнакомец и топнул ногой. — Это вы сейчас должны встречать меня!

— Почему мы должны вас встречать, сэр?

— Потому что я… я… прилетел к вам в гости… — немного присмирел гость, увидев искреннюю растерянность Гоголя-Моголя и Сладкоежки.

— В таком случае, милости просим…

— Мы же не знали, что вы должны прилететь, — как мог, постарался исправить положение Сладкоежка.

— Вот именно! — обрадовался Гоголь-Моголь и стал обдумывать, как повежливей отослать гостя к мэру, прямая обязанность которого — прием гостей.

Подумывал об этом и Сладкоежка, ведя гостя через поляну к ближайшей аллее, которая шла прямиком к шоколадоварне. Как раз сейчас механические помощники выгружают там медовые соты.

Дойдя до края поляны, где начиналась плантация шоколадных деревьев, гость неожиданно остановился, в ужасе вытаращил глаза, ткнул пальцем в ствол и вскрикнул:

— Что это?

— Дерево, — удивленно ответил Гоголь-Моголь.

— Какое дерево?

— Шоколадное…

— Шоколадное дерево! — всхлипнул испуганный доктор Кук. — Как оно здесь появилось? Кто его посадил?

— Я его посадил, — не мог понять, в чем дело, Гоголь-Моголь. — Я вывел холодостойкий сорт.

— Вырубить, вырубить, вырубить! — затопал ногами доктор. — Вырубить его сейчас же!

— Зачем же рубить такое прекрасное дерево? — вмешался тоже растерявшийся Сладкоежка.

— Как зачем? Кто это спрашивает, зачем? А это что? — тыкал он трясущимися руками в многочисленные бобы какао, которые лепились к веткам под ярко-зелеными листьями. — А это? Это… по-вашему, что такое?

— По-нашему, будет очень хороший урожай, — спокойно сказал Сладкоежка, начиная, кажется, понимать, что их гость просто-напросто перепил забродившего квасу. — Советую вам хорошенько отоспаться, а потом, если найдете время, можете навестить нашего мэра.

— И корабль советуем посадить на городской площади, — добавил вежливо Гоголь-Моголь, посмотрев на выжженную траву.

— Здесь вам не стартовая площадка и не космодром! — подтвердил Сладкоежка, более прямой по натуре. — Прощайте, у нас дела.

— Извините, всего хорошего! — постарался сказать помягче Гоголь-Моголь, и оба компаньона заспешили по своим делам.

Увы! Если бы они могли знать, какой план возник в голове оскорбленного доктора Кука и что натворит он в королевстве Кирпирляйн, они затолкали бы незваного гостя в космический корабль и заставили бы отправиться восвояси!..

Доктор Кук бросился в свою каюту, схватил бинокль и забрался по корабельной лестнице к самому верхнему иллюминатору, откуда город был виден как на ладони.

Он рассматривал улицу за улицей, отыскал домик мэра, центральную площадь и памятник на центральной площади. И все было бы тут, как в каждом городе, если бы не одно удивительное обстоятельство: сколько ни водил доктор Кук биноклем, он так и не нашел ни единого человека. Это окончательно подтверждало самые ужасные подозрения.

Не теряя ни минуты, он поднял корабль в воздух и, облетев планету, приземлился на городской площади.

Мэр города Свистун Писулька мирно дремал после обеда за письменным столом. Это был единственный человек в целом городе, который каждый день ходил на работу, и единственный горожанин, который ничего не делал. В далекие времена, когда у подножья Снежной горы построили город, жителям этого города нужно было выбрать мэра и секретаря. Так принято во всех порядочных городах, но желающих не нашлось, потому что никто не мог понять, в чем заключалась работа мэра и секретаря. Красивенькая резиденция городских властей долго пустовала. И вот однажды прилетел космический корабль, потому что в те годы на космических кораблях привозили всякую всячину для мастерских братьев Криксов. Команда этого корабля захотела избавиться от двух лентяев и бросила их на чужой планете. Когда этим двум несчастным предложили стать мэром и помощником мэра, те сразу же согласились, только набили друг другу порядочно синяков — никак не могли разобраться, кто кем будет.

Обязанности, наконец, распределили. Мэром стал чужестранец по прозвищу Свистун Писулька, он должен был принимать прилетавших на планету гостей, записывать их в специальный журнал и вести учет использованных бутылок забродившего кваса, которым потчевали гостей В обязанности секретаря, которому дали прозвище Чернильник Бумажка, входило ведение Летописной Книги: нужно было чернилами на блестящей бумаге записывать все события городской жизни.

Однако в скором времени горожане начали примечать, что Писулька все чаще вносит в журнал учета гостей, которые никогда не прилетали, и требует все больше забродившего кваса для торжественных встреч. А Чернильник Бумажка и вовсе, вместо того, чтоб записывать события, которые произошли, начал придумывать такие, которые на самом деле не происходили и не дай бог, чтобы когда-нибудь произошли! Писал, к примеру, что на площади построили для него вторую мэрию рядом со старой, что мэра отправили помощником в мастерские, а его самого назначили мэром. И требовал, чтобы все это выполнялось на том основании, что уже записано в Летописную Книгу.

В конце концов горожанам все это надоело.

— Зачем нам держать двух бездельников? — сказали они себе. — Если уж так положено, чтобы был мэр, пусть уж сидит за своим столом, но никаких ему больше гостей и никакого перебродившего кваса!

После такого решения и бездельники на космических кораблях перестали заглядывать в Кирпирляйн.

А Чернильника Бумажку отправили помогать братьям Криксам в ту мастерскую, где печатались книжки с картинками и без картинок.

Поэтому-то в ту минуту, когда Свистун Писулька проснулся от рева космического корабля, он радостно встрепенулся, вспомнив былые времена. Высунувшись в окно и увидев на площади доктора Кука, он выскочил ему навстречу.

— Добро пожаловать! — закричал Свистун Писулька, размахивая на бегу еловой веткой, и очень обрадовал всем этим доктора Кука.

Оказав такую теплую встречу, он тотчас начал знакомить гостя с городскими достопримечательностями. Не успел доктор Кук опомниться, как оказался у первой, попавшейся на пути. Он удивленно уставился на памятник, к которому его подвел мэр.

— Безобразие! — крикнул вдруг доктор Кук и затопал ногами. — Что это вы мне показываете! Издеваться решили?

— А что? — удивленно зевнул Писулька. — Памятников не видели?

— Памятник? Вы с ума сошли?! Кому это, спрашивается, памятник?! Кому?

— Герою… — вытаращил глаза вконец растерявшийся мэр — Это памятник нашему замечательному герою.

— Как? — еще шибче затопал ногами гость. — Да на вашем памятнике мальчишка изображен!

— Вижу, что не девчонка. Так что?… — обиделся мэр.

— Девчонка или мальчишка, это как раз все равно. А вот памятники ни тем ни другим ставить нельзя!

— Почему ж нельзя? А если он спас планету?

— Всех вас лечить надо, — серьезно сказал доктор Кук, — если вы не понимаете, что памятники детям ставить… глубоко непедагогично. И не рассказывайте мне, пожалуйста, что какой-то мальчишка может спасти планету!

Такого оскорбления даже Свистун Писулька не мог снести. Он схватил за руку ничего не понимавшего гостя и потащил в мэрию, где в древней Летописной Книге были записаны исторические события.

Книгу долго искали на пыльных полках. Наконец нашли, — вытерли паутину и хотели было читать, но ни гость, ни хозяин не могли разобрать ни слова.

— Сами читайте свои каракули! — сказал, наконец, доктор Кук, и только тогда мэр вспомнил, что писал-то совсем не он, а Чернильник Бумажка.

В это время в окно было видно, как к кораблю со стороны мастерских направлялась какая-то согнутая фигура. Мэр обрадовался.

— Эй! Дедуня! — закричал он, высунувшись в окошко. — Подсоби!..

Через пять минут Дедуня Подсоби привел отставного секретаря.

— Читай, что ты тут накорябал, — шепнул мэр, подсовывая Чернильнику Летописную Книгу.

— Бэ… Мэ… — начал неохотно Чернильник и сразу вспотел.

— Может, тебе очки дать? — спросил мэр.

— Не надо очков, — сказал Чернильник Бумажка и пальцем поманил мэра в сторону. — Знаешь, это ведь не я писал… — признался он на ухо мэру. — Я ведь… того. Неграмотный. До сих пор- этот проклятый язык не выучил…

— Так кто же тогда писал, так тебя и растак?… — зашипел на Бумажку мэр. — Кто, говори скорей!

— Э-э-э… Уж теперь не отыщешь. Гостей наших дорогих помнишь?

— Как не помнить…

— Так вот… Подарю я кому-нибудь бутылочку забродившего квасу и подсуну Летописную Книгу… Мне туда чего-нибудь и запишут… А один очень шустрый был. Так это — его работа, — кивнул Чернильник на густо исписанную страницу.

— Идиот! — разозлился мэр. — Что делать теперь перед иностранными гостями?

— Дело поправимое, — затараторил Чернильник. — Пошли Дедуню в те мастерские, где мне доверили пыль вытирать. Там книжки печатают, а в тех книжках все и без нас написано, даже лучше…

«Хорошая идея!» — подумал мэр и вернулся в свой кабинет.

— Видите ли, — обратился он к гостю, важно захлопнув книгу. — Мы тут посоветовались… и решили, что наша летопись написана чересчур научным языком и покажется непонятной из-за своей сложности. Работали над ней большие государственные умы… Но есть у нас, знаете ли, так называемые писатели, которые пишут так, чтобы всем было все понятно… простым, доходчивым языком. Мы попросим нашего уважаемого Дедуню принести нам из мастерских братьев Криксов книгу наших писателей…

— А какую вам надо книгу? — строго спросил Дедуня. — Книг много, только недавно мы напечатали целых три.

— Ну, видите ли, — замялся мэр. — Принесите ту, где рассказывается, как мальчик спас нашу планету от Лизунов.

— Теперь понятно, — кивнул Дедуня. — Вам нужна детская «Сказка про Снежную планету» сочинителя Сказочки, любимая книжка всех детей. Мы как раз выпустили ее с новыми картинками.

Раньше чем мэр и отставной секретарь пришли в себя от пережитого страха, Дедуня Подсоби принес чудесную новенькую книжку с яркими цветными картинками на обложке и таким замечательным запахом свежей краски, которого мэр и отставной секретарь в жизни своей не встречали, иначе зачем бы они стали тотчас принюхиваться, а мэр сказал:

— Не разлили ли в коридоре банку с краской?

Выяснилось, что не разлили.

— Ну, а теперь, дорогой Дедуня, почитайте, а мы послушаем! — сладким голосом попросил мэр.

— Нам-то не привыкать, — проворчал Дедуня, надевая очки. — Детишки зимой только и пристают: почитай им да почитай новую книжку, которую только что напечатали в типографии Ну так слушайте: «Сказка про Снежную планету».

«Почему планету назвали Снежной? — спросите вы Да потому, что в тот год очень долго лежал на ней глубокий снег. Планета наша маленькая, совсем крошка — зимой промерзает насквозь, а летом очень быстро оттаивает. Ведь маленькая лужица замерзает быстрей, чем озеро или пруд. А море совсем не успевает замерзнуть. В тот год зима на нашей планете была очень суровой. Морозы держались такие лютые, что только пушистый снег спас от гибели цветы и деревья того единственного леса, который был на нашей планете. И город был только один, и одна-единственная гора, с которой дети катались на санках. Так вот, однажды наступила какая-то странная зима. Морозы крепчали, а снег все не ложился на землю. С утра в воздухе кружились снежинки, к вечеру все вокруг покрывалось белым пушком, а за ночь словно кто-то слизывал языком весь снег. Проснувшись утром, дети видели за окном только красные черепичные крыши и черную скованную морозом землю. Днем снег выпадал снова, а за ночь начисто исчезал.

— А может, и в самом деле кто-нибудь слизывает языком наш снег? — подумал однажды смышленый мальчик, живший на краю города у Снежной горы.

Всю ночь просидел он у окна, карауля похитителей снега, а утром сказал папе с мамой:

— Я знаю, куда исчезает снег! И я понял, как помочь беде.

— Что же делать? — спросили взрослые.

— Если вы не хотите, чтобы деревья в лесу замерзли без снега, вам придется выполнить одну просьбу.

— Что же это за просьба? — спросили взрослые.

— Вы должны раздобыть три игрушечных грузовика, в которых механические носильщики привозят из леса орехи и пчелиные соты.

Первый грузовик вы должны нагрузить солью, во второй насыпать самого горького в мире перца, и еще мне понадобится целый грузовик шоколада’.

— Ну и ну! — удивились взрослые. — Где же взять столько соли и столько перца, да еще целый грузовик шоколада?

За солью и перцем пришлось отправиться на остров к волшебнице Кассандре. Шоколад подарила фирма «Гоголь-Моголь и Сладкоежка». И к вечеру у подножья горы стояли грузовик соли, грузовик самого горького в мире перца и целый грузовик шоколада.

— А теперь принимайтесь-ка за работу, — сказал мальчик взрослым и детям, которые собрались с ведерками и лопатами по его просьбе, — да хорошенько посыпьте перцем эту горку до самой верхушки. А сверху — солью! Как будто это снег…

Когда все было сделано, мальчик сказал:

— А теперь сидите тихо и ждите! Тс-сс-с…

Наступила ночь. Из-за облака выкатилась серебряная луна и засветилась над городом, словно круглый фонарь. И тогда в фиолетовом, как чернила, небе появились две черные точки. Они росли, росли… и превратились в маленькие мохнатые тучки. Тучки подлетели к горе, высунули красные языки и, как два хитрых котенка, стали слизывать снег с верхушки горы, точно это мороженое на палочке.

— Узнаете? — прошептал мальчик.

— Да это же Лизуны! — догадались взрослые. — Те самые, что живут в космосе и так любят слизывать снег с маленьких снежных планет! И как это нам раньше в голову не приходило?

— Ой! — запищал вдруг один Лизун. — Снег соленый!

— Горький! — обиженно взвизгнул второй. — Совсем-совсем горький! Я весь язык обжег!

— Полетим-ка в другое место! Какой-то тут совсем не вкусный снег!

— Правильно! — обрадовались взрослые. — Найдите себе другую планету, на которой не растут деревья и не живут люди, которым этот снег так нужен зимой!

— Ура! Ура! Ура! — закричали все, когда Лизуны улетели.

Мальчика подхватили на руки и стали подбрасывать в воздух.

— Но зачем тебе… нужен был шоколад? — вспомнили взрослые.

— А он мне еще понадобится! — ответил мальчик и ловко вскочил в кузов третьего грузовика. — Ведь это премия! Для всех детей. Не съем же я один целый грузовик шоколада?

Мальчик стоял в кузове грузовика и раздавал шоколадки всем желающим, даже взрослым.

— Вот это здорово! — веселились дети. — Целый самосвал шоколада! Для всех, для всех!»

 

Глава вторая

ДОКТОР КУК СОШЕЛ С УМА

Дедуня кончил читать, и с доктором Куком случилось то же, что раз уже произошло у шоколадного дерева и второй раз — у памятника смышленому малышу. Все, кроме мэра, который уже знал, как умеет топать ногами доктор Кук, удивленно уставились на гостя.

— Безобразие! Безобразие! Безобразие! — кричал он неприлично визгливым голосом. — Куда вы смотрите? Как можете вы читать детям такие книги? Как вы смеете ставить им памятники на площади и кормить детей шоколадом?

Даже мэр не мог сообразить, в чем тут дело, даже отставной секретарь гадал и никак не мог догадаться, что здесь плохого… Эти двое так долго прожили среди горожан, что невольно стали больше похожи на них, чем на доктора Кука.

— Ах, я, наконец, понял! — орал тем временем доктор Кук. — Вам грозит величайшая из опасностей. Среди вас завелись враги! И они специально сочиняют детям такие книги, кормят их шоколадом и ставят им памятники на площади!

— Да? — удивился мэр.

— Надо немедленно поймать врагов! Надо немедленно вырубить все шоколадные деревья, сжечь опасные книги и сломать этот мерзкий памятник!

— Подождите-ка, — начал было Дедуня, у которого возникла мысль, что это мэр по старой привычке напоил доктора забродившим квасом. — Вам бы сперва отдохнуть с дороги.

— Какой отдых? Какая дорога? — так и подскочил сумасшедший доктор. — И как можете это говорить вы, кто одной ногой… — Доктор хотел сказать, что Дедуня тут самый старый и одной ногой уже стоит в могиле, но вовремя остановился. — Как можете вы откладывать борьбу с опасностями, которые прежде всего грозят вам?

— Мне-то ладно… — отмахнулся Дедуня. — А вот что плохого от шоколада?

— Как что? — испугался доктор Кук. — От шоколада-то все болезни!

— А что это такое? — спросил Дедуня, потому что в королевстве Кирпирляйн до сих пор не знали, что такое болезни.

— Ну, знаете… — оскорбился доктор, подумавший, что Дедуня шутит. — Может, вы еще скажете, что никогда не болели?

Дедуня опять не понял, что значит «болели», но на помощь ему пришел мэр, который хорошо понял доктора Кука, потому что там, откуда он сам прилетел когда-то, болезни очень даже были известны.

— Я готов подтвердить, — обратился он к доктору Куку, — что в королевстве Кирпирляйн никто еще ни разу не болел!

— Да… но от шоколада разрушаются зубы! — воскликнул доктор и с прежней самоуверенностью подошел к Дедуне. — Скажите а-а-а!

Дедуня открыл рот. Доктор склонился над ним и в первый раз по-настоящему растерялся. Он что-то пробормотал и почесал в затылке.

Конечно же, доктор должен был удивиться, потому что у Дедуни, как у всех жителей Кирпирляйна, не было ни одного больного зуба.

Но снова доктор был полон важности. Он сочувственно похлопал Дедуню по плечу и нравоучительно протянул:

— Да-а, ба-атенька, рановато в вашем возрасте иметь вставные зубы… Вот он, результат! Наверное, вы любили шоколад в детстве?

— Еще бы! — сказал Дедуня. — Только скажите, что такое вставные зубы?

— Я подтверждаю, — еще раз вмешался мэр, — что зубы у нашего уважаемого Дедуни его собственные, настоящие.

Иначе и быть не могло, ведь в королевстве Кирпирляйн не было ни одного зубного врача. Но доктор Кук не поверил. Он побледнел, потом побагровел и затопал ногами.

— Вы все издеваетесь надо мной! Я заявлю протест вашему правительству.

— Кому-кому? — переспросил Дедуня, а мэр почему-то захихикал. Смеялся и отставной секретарь, а Кук и Дедуня в недоумении смотрели друг на друга, не в силах понять, что тут смешного.

Наконец доктор Кук понял это по-своему.

— Чему смеетесь? — спросил он. — Не верите? Тогда смотрите сюда! — Он открыл рот, и. каждый смог убедиться, что у доктора не хватает трех зубов.

— Куда же ваши зубы девались? — спросил мэр.

— Их вытащили клещами! — И доктор впечатляюще изобразил, как их выдергивали изо рта.

— Стало быть, и вы пробовали шоколад в детстве? — сказал Дедуня.

— Нет, я не ел шоколада! Но я любил конфеты и леденцы! От этого у меня разболелись зубы, и пришлось их рвать с корнем. — И он еще раз это выразительно представил.

— Да? — удивился мэр.

— И вас это ждет непременно, если по-прежнему будете есть сладости.

— И мед? — спросил отставной секретарь.

— И мед! — сказал доктор Кук. — Ваши зубы выдернут железными щипцами, и вы будете кричать от боли!

На этот раз доктор Кук добился успеха. Все сидели и испуганно молчали, держась за челюсти.

— Вот поэтому я немедленно предлагаю схватить главных врагов — Гоголя-Моголя и Сладкоежку. Схватить и посадить в тюрьму.

— А что такое тюрьма? — спросил Дедуня.

В дверь постучали.

— Войдите, — сказал мэр, и в комнату вошел высокий человек с ружьем за плечами и собакой на поводке.

Мэр вздохнул с облегчением и представил вошедших:

— Знакомьтесь! Это наш храбрый охотник Пиф-Паф Гильза и его верная собака Пулька.

— Как это кстати! — так и подпрыгнул от радости доктор Кук. — В решительную минуту всегда полезно иметь под рукой военного человека.

— Я вовсе не военный человек, — сказал независимо Пиф-Паф Гильза. — Я свободный охотник, и вряд ли окажусь вам полезен.

— Безусловно, окажетесь! — заверил восторженно доктор Кук, не заметив насмешки в словах охотника. — Вы-то нам и нужны!

Охотнику с первого взгляда не понравился доктор Кук. Он подошел к Дедуне и завел разговор о ружье, которое надо было починить.

— Ай-ай-ай! Какая беда! — воскликнул доктор, слушавший разговор. — У вас сломалась винтовка? Простите… ружье.

— А зачем вам мое ружье?

— Без него мы не сможем схватить злоумышленников.

— Кого-кого? — удивился охотник.

— Гоголя-Моголя и Сладкоежку, которые занимаются тем, что делают шоколад и медовые леденцы.

— И за это вы собираетесь их схватить?

— Не только схватить, но и посадить в тюрьму!

— И вы надеетесь на мою помощь? — усмехнулся охотник. — Так знайте, я вас слушаться не собираюсь.

Тогда доктор Кук придал своему глуповатому лицу то заносчивое выражение, которое не раз репетировал перед зеркалом.

— Я назначаю вас главным полицейским, — сказал он важно, — и приказываю немедленно схватить и доставить сюда Гоголя-Моголя и Сладкоежку.

— Не смешите меня, — грозно сказал Пиф-Паф Гильза. — Я свободный охотник и не собираюсь быть полицейским.

— Тогда я назначаю вас генералом…

«И за невыполнение приказа — трибунал!» — хотел сказать доктор Кук, но тут Пиф-Паф Гильза окончательно рассердился, снял ружье и не дал гостю договорить.

— Скажите, пожалуйста, доктор Кук, не вы ли прилетели сюда на том космическом корабле, который стоит на площади?

— Я… — сказал испуганно доктор Кук, потому что дуло ружья смотрело прямо на доктора Кука.

— В таком случае я советую вам сейчас вернуться в свой корабль и возвращаться туда, откуда вы прилетели.

Доктор Кук не трогался с места.

— Мое ружье хоть и требует кое-какого ремонта, но может выстрелить в любую минуту, — добавил охотник. — Поэтому я прошу вас как можно скорее покинуть нашу планету.

На этот раз доктор струсил. Пиф-Паф Гильза проводил его до самого корабля и пожелал счастливого пути.

Охотник вернулся в домик мэра, достал из походной сумки флягу лучшего кирпирляйнского меда, корзиночку только что собранной земляники и четыре молоденьких лесных морковки. Все с удовольствием отметили проводы странного гостя, и охотник с Дедуней завели прерванный разговор о том, как починить ружье.

Но в дверь опять постучали. Вошел доктор Кук — на этот раз он был в белом халате и в белом докторском колпаке, а в руках он держал большую медицинскую сумку.

— Вы что-то забыли? — спросил охотник.

— Я забыл самое главное, — сказал доктор Кук. — Ведь я прилетел сюда для того, чтобы сделать прививки от опасных болезней.

— Ну, это другое дело, — сказал охотник. — Делайте поскорей ваши прививки и улетайте.

Ему и в голову не могло прийти, что доктор Кук — коварный обманщик, что он давно уже никакой не доктор, а прививки — это хитрая уловка, чтобы усыпить снотворным непокорных жителей Кирпирляйна. Поэтому ничего не подозревавший охотник любезно согласился сходить за Гоголем-Моголем и Сладкоежкой.

Когда все собрались, доктор Кук сказал, что прививку надо делать лежа, поэтому мэр предложил перейти в комнату для приема гостей, где стояли мягкие диваны и удобные кресла.

Доктор велел лечь охотнику, Дедуне Подсоби, Гоголю-Моголю и Сладкоежке, а мэр и отставной секретарь должны были помогать ему в работе. Всем «»закатали рукава на правой руке, доктор достал большой шприц и стал колоть по очереди лежащих на диванах.

Как только прививки были сделаны, все четверо заснули мертвым сном. Доктор Кук достал из сумки веревку и приказал мэру и отставному секретарю связать спящих.

Когда все были крепко связаны по рукам и ногам, доктор сказал своим помощникам:

— А теперь берите-ка топоры и рубите шоколадные деревья под самый корень

 

Глава третья

САМАЯ ПОЛЕЗНАЯ В МИРЕ КАРАМУКОВАЯ КАША И КАПУСТА КАССАНДРЫ

Вы спросите, зачем все это нужно было доктору Куку? Этот же вопрос задал себе и мальчик Киркирук. когда вернулся в город из леса вместе со своей сестричкой Кититак. Они приехали неожиданно, раньше других горожан, потому что их папа, сочинитель Карионис, никогда подолгу не жил в лесу, а всегда спешил сесть за работу в своем маленьком кабинете. И теперь он тотчас же принялся за новую книжку без картинок, а Киркирук отправился в лавку Гоголя-Моголя и Сладкоежки за медовыми леденцами.

Мальчик шагал по кирпичной дорожке и пел любимую песенку про хитрого кролика и собаку Пульку. Остановившись у знакомого домика на краю парка, он глазам своим не поверил, потому что над дверью лавки всегда висела вывеска с надписью:

«ГОГОЛЬ-МОГОЛЬ И СЛАДКОЕЖКА.

ШОКОЛАДКИ И МЕДОВЫЕ ЛЕДЕНЦЫ».

Теперь вывеску кто-то снял, приколов на дверь листок бумаги, где корявыми буквами было выведено:

«ДОКТОР КУК

И САМАЯ ПОЛЕЗНАЯ В МИРЕ

КАРАМУКОВАЯ КАША».

На двери висел большой незнакомый замок.

Мальчик пожал плечами и отправился в парк, где всегда можно было найти Гоголя-Моголя и Сладкоежку. Как же он удивился, придя в парк! Фонтан не работал. Половина деревьев шоколадной плантации была срублена под самый корень, одни только пеньки торчали. А два каких-то человека с лопатами вскапывали землю между пеньками. У неработающего фонтана расхаживал какой-то пузатый коротышка и, важно заложив руки за спину, поучал людей с лопатами.

Мальчик подошел поближе к людям, которые копали землю. Это оказались мэр Свистун Писулька и помощник игрушечных мастеров Чернильник Бумажка.

— Что вы тут делаете? — спросил Киркирук.

— Мы сажаем карамуку, — ответил мэр.

— Лучшую в мире, карамуку! — добавил коротышка с глуповатым лицом.

— А зачем вы срубили шоколадные деревья?

— Мы срубили их потому, что это очень вредные деревья, — сказал толстяк-коротышка. — И вместо них посадили самую полезную в мире карамуку.

— Но я хочу шоколада! — сказал Киркирук. — А где Гоголь-Моголь и Сладкоежка?

Толстяк подошел к мальчику, сделал грустное лицо и сказал:

— Гоголь-Моголь лежит в больнице. Он заболел очень опасной болезнью, которая бывает от леденцов и шоколада. Поэтому мы и срубили шоколадную плантацию. Теперь вместо шоколада все будут получать карамуковую кашу.

Доктор Кук взял удивленного мальчика за руку и повел в лавку Гоголя-Моголя и Сладкоежки: Там он наполнил миску карамуковой кашей.

— Какая гадость… — сказал Киркирук, попробовав карамуковую кашу.

— Завтра она тебе покажется очень вкусной, — ласково сказал доктор. — Просто ты еще не привык.

— А я и не хочу привыкать! — возразил мальчик. — Разве можно привыкнуть к гадости?

— Можно, можно, — еще ласковей просюсюкал доктор. — Только нужно быть умницей и слушаться взрослых.

Киркирук был очень смышленым мальчиком. Он хорошо помнил сказку про другого смышленого мальчика, который спас планету от Лизунов. Теперь мальчик Киркирук понял, что настало время спасать планету от доктора Кука.

Он сказал доктору спасибо, взял кашу и пошел домой. Дома он сразу же постучался в папин кабинет и хотел рассказать про доктора Кука, но сказочник Карионис и слушать его не стал, потому что был очень занят сочинением своей новой книжки.

Тогда Киркирук решил посоветоваться со своей сестричкой Кититак и очень напугал ее своим рассказом. Кититак поняла, что очень скоро доктор Кук вырубит все шоколадные деревья и всех жителей Кирпирляйна заставит есть карамуковую кашу.

— Знаешь что, — сказала умная Кититак, — все взрослые сейчас в лесу, и, чего доброго, они не поверят нам, как наш папа. Помочь сможет только волшебница Кассандра.

— Но в таком случае нам придется одним поплыть на проклятый остров.

Волшебница Кассандра жила на острове Кабале, который назывался волшебным или проклятым островом, потому что там были собраны запретные вещи, которые и охраняла мудрая волшебница.

На остров можно было добраться только в лодке. Дети тотчас же отправились на берег озера, спрятались в камышах и стали высматривать какого-нибудь рыболова.

Только вечером к берегу причалила лодка. Это была замечательная лодка с моторчиком, сделанная в мастерских братьев Криксов. Рыбак выгрузил свой улов и скрылся в лесу. Тогда дети забрались в лодку, включили моторчик, и через десять минут остров волшебницы Кассандры был перед ними как на ладони.

Золотоволосая всадница на черной лошади встретила детей у самого берега. Это была сама волшебница Кассандра в коротенькой охотничьей тунике, на поясе у нее висел охотничий нож, а за спиной — лук и колчан со стрелами.

Волшебница соскочила с лошади и отпустила ее пастись. Она ки о чем не стала расспрашивать и повела гостей в свой волшебный домик, где принялась угощать разными вкусными вещами. Только тут можно было попробовать замечательный молочный коктейль, настоящий гоголь-моголь и тающее во рту пирожное из кукурузной муки.

Кититак впервые была на волшебном острове и поэтому только и делала, что задавала вопросы.

— А почему у нас нет коров, которые дают молоко? — удивлялась, допивая коктейль.

— А что такое капуста? — спрашивала, доедая пирожок с вкусной начинкой.

Волшебнице не оставалось ничего иного, как показать свой остров, и, когда дети поели, она распахнула перед ними двери во двор:

— Добро пожаловать в мой заповедник! Сейчас вы увидите, что такое капуста.

Во дворе щипала траву коза. За забором паслась на лугу корова. За лугом колосилась высокая рожь, а по дороге у края поля расхаживали куры и петухи.

Куры вдруг закудахтали и бросились в густую рожь. Волшебница остановилась и посмотрела вверх.

В синем небе висела неподвижная черная точка. Тотчас лук оказался в руках волшебницы, натянулась тетива, и поющая золотая стрела полетела в небо.

Не успели дети опомниться, как большая птица с загнутым клювом упала на дорогу. Коршун, сраженный стрелой волшебницы, был мертв.

— А теперь вы видите впереди капусту!

Там, где кончалось поле, на черной влажной земле рядами лежали салатного цвета шары в ярко-зеленых листьях.

— Почему же капуста не растет в лесу? — спросила маленькая Кититак.

— Потому что она не может вырасти просто так… Посмотри на нее внимательней!

— Гусеницы! — воскликнула Кититак, развернув капустные листья.

— И их так много, — согласилась Кассандра, — что если с ними не справиться, они съедят капусту. А если их погубить специальным ядом, мы отравим капусту и землю, на которой она растет.

— И поэтому ее место в заповеднике? — догадалась умная Кититак.

Все снова прошли мимо ржаного поля, мимо кур и рыжей коровы, и мимо козы, которая щипала траву.

— И все это запрещено? — заметила Кититак.

— Все это строго-настрого запретил вывозить с острова волшебник Каспар. Кроме зайцев, которых выпустили в ваш лес с тем условием, что каждую зиму на них охотится Пиф-Паф Гильза,

Могущественный волшебник Каспар днем и ночью приказал мне охранять заповедник, потому что каждое из растений и каждое из животных может таить неожиданную опасность.

«Наверно, и карамука тоже очень опасное растение!» — подумал догадливый Киркирук и рассказал Кассандре про странного доктора Кука.

Он и представить себе не мог, что рассказ про пузатого коротышку так напугает волшебницу.

— Так кто же такой — доктор Кук? — спросил он Кассандру.

— Наверное, он злой волшебник? — добавила Кититак.

Кассандра задумалась.

— Может быть, и не злой… — сказала она наконец, — а просто глупый…

— Глупый? — переспросила девочка, потому что еще не слышала такого слова.

А Киркирук слышал, как жители города глупым называли мэра.

— Что же такое — глупый? — спросил он.

— Глупый человек тот, — сказала волшебница, — кто не способен заглянуть в будущее и предсказать, что получится из его поступков. Может быть, доктор Кук и не хочет зла, но он глуп, потому что не может предвидеть, что получится из его карамуки и сколько она принесет зла…

— Так что же делать? — спросил Киркирук.

— Нужно срочно пойти к могущественному волшебнику Каспару и попросить о помощи.

Мальчик Киркирук и его сестричка попрощались с Кассандрой, сели в лодку и отправились в обратный путь.

В городе происходили очень грустные события. Взрослые возвращались из леса, и к несчастью, всех их удалось обмануть доктору Куку.

Увидев тех, кто спал в домике мэра, они верили, что эти четверо больны опасной болезнью. А поверив, соглашались рубить шоколадные деревья и сажать карамуку. Ведь они думали, что спасают своих детей.

Как только Киркирук и Кититак вернулись в город, их сразу же посадили в изолятор. Это была маленькая пыльная комната, рядом с той, где спали охотник, Дедуня и Гоголь-Моголь со Сладкоежкой.

«У детей появились первые признаки сонной болезни!» — сказал Кук сочинителю Карионису и строго-настрого запретил навещать детей.

И все это только из-за того, что мальчик решился назвать карамуку гадкой.

«Зачем мы пошли домой? — жалел Киркирук. — Почему не отправились прямиком к волшебнику! Теперь все погибло…»

«Как жаль, что нельзя написать записку! — горевала Кититак. — Даже маму с папой к нам не пускают!»

Один только Свистун Писулька приносил им завтраки и обеды из противной карамуковой каши. Да несчастная Пулька, которую из жалости приютил мэр, скулила под соседней дверью, где спал охотник, все надеясь пробудить его ото сна.

— Пулька, Пулька… — позвал однажды мальчик и подсунул под дверь собаке остатки каши.

Пулька не только слизала кашу, но просунула узкую мордочку в щель и лизнула Киркирука в нос, когда мальчик лежал на полу.

Тогда Киркирук вспомнил про лежавший в кармане маленький складной ножичек, с которым всегда ходил за грибами. Теперь ножичек пригодился совсем для другого дела Целыми днями мальчик упорно строгал снизу деревянную дверь, пока не образовалась дыра, в которую могла прошмыгнуть маленькая Пулька.

Может быть, мэр и заметил испорченную дверь, но не придал этому никакого значения. Ведь ни мальчик, ни девочка не могли выбраться через этот ход.

 

Глава четвертая

ПОБЕГ

Каждый день Пулька стала прибегать в изолятор. Кититак гладила собаку по пушистой спинке и говорила:

— Пулька, Пулька… Вот если бы ты была умная! Ты принесла бы записку от мамы или украла бы ключ у доктора Кука…

Но Пулька не понимала человеческого языка. Она только жалобно смотрела на девочку, и глаза ее слезились от нездоровой пищи. Ведь Пульку тоже кормили теперь только карамуковой кашей.

Пришла осень. В парке выросла карамука, которую посадили мэр и отставной секретарь. В сущности, это была просто большая-большая репа… Однажды вместо завтрака детям дали кусок пареной карамуки.

А однажды днем дети услышали какой-то стук, доносившийся со стороны леса.

— Что это? — спросили они у мэра.

— Это лес рубят, — ответил Свистун Писулька. — Кук приказал всем жителям города рубить деревья, чтобы сделать новые плантации карамуки.

Киркирук сжал кулаки, а Кититак заплакала — ведь в королевстве Кирпирляйн любили свой лес больше всего на свете.

— Надо что-нибудь делать! — сказал Киркирук.

— А что мы можем сейчас сделать? — сказала сестра.

— Бежать! Бежать к волшебнику Каспару! Ведь можно разбить стекло! Они же не догадались поставить решетки на окна! И поскорей — пока не наступили морозы.

— Мы сделаем это сегодня ночью! — обрадовалась Кититак. — И Пульку возьмем с собой. — Она взяла собаку к себе на руки, а дырку в двери на всякий случай заслонила подушкой.

Поздно ночью, как только погас свет во всех окнах городских домов, Киркирук разбил стекло в окошке, и все трое благополучно спрыгнули с подоконника на клумбу осенних цветов.

Путь беглецов лежал через весь город и через парк, в дальнем конце которого высилась Снежная гора.

Когда проходили по аллее мимо фонтана, Пулька вдруг заскулила и вырвалась из рук Кититак.

«Что это с ней случилось?» — удивились дети и, ничего не понимая, бросились за собакой.

Киркирук бежал первым. Прямо на его пути выросла черная высоченная башня. Он не сразу сообразил, что это космический корабль доктора Кука.

— Подожди тут, — сказал Киркирук сестричке и побежал вслед за Пулькой по трапу спящего корабля

Пулька нырнула в полуоткрытую дверь. Киркирук на цыпочках прокрался следом.

Стены тряслись от храпа доктора Кука, а храп доносился из самой дальней каюты в конце коридора.

Пулька бежала вперед и вдруг остановилась у входа в каюту. Тихонечко заскулила и стала обнюхивать что-то, стоявшее на полу. Это была сумка доктора Кука, а из сумки торчало ружье охотника.

«Не стоит оставлять его доктору Куку!» — подумал мальчик и схватил ружье вместе с сумкой. Собака перестала скулить.

— Умная, хорошая собака… — погладил ее Киркирук. — Ты почуяла вещь своего хозяина…

Ждавшая снаружи Кититак очень обрадовалась, когда снова все были вместе.

Остальной путь к Снежной горе прошел без приключений.

— А как мы отыщем волшебника? — задумалась Кититак у подножья горы. Вход в пещеру был закрыт глухой железной дверью.

— Наверное, надо выстрелить из ружья! — решил мальчик, подумав, что волшебник услышит выстрелы и выйдет наружу.

Киркирук дал два залпа в воздух. Железная дверь дрогнула и открылась. Глаза ослепил яркий свет, и дети увидели стоящего перед ними волшебника.

Волшебник Каспар был совсем не похож на Кассандру. Длинные волосы и борода были черны, как ночь, а глаза сверкали и метали молнии. Но увидев, что перед ним дети, он улыбнулся и перестал сердиться.

Ни слова не говоря, он повел детей в глубь пещеры по бесконечным запутанным коридорам. Стены блестели, точно сделанные из металла, тут и там мелькали разноцветные огоньки, что-то гудело и урчало, как гудят иногда игрушечные машины из мастерских братьев Криксов.

Наконец все вошли в какую-то дверь и оказались в комнате, похожей на библиотеку.

Механический игрушечный помощник принес поднос с горячим кофе, тарелку с булочками из ореховой муки и маленькими шоколадками.

Мальчик Киркирук очень соскучился по булочкам и шоколадкам, уплетал за обе щеки и рассказывал обо всем, что случилось в городе. Лицо волшебника все больше мрачнело. Он грозно насупил брови, когда услышал, что жители города послушались доктора Кука и начали рубить лес.

— А что думают об этом дети? — спросил он наконец.

Но ни брат, ни сестра не могли ответить на вопрос волшебника. Ведь все это время они просидели в изоляторе и не видели своих друзей.

— Завтра же я отправлюсь в школу и все узнаю, — сказал Киркирук.

Утром он поспешил к самому началу уроков. Но школа была пуста, в классах не было ни учителей, ни учеников.

Горестно обошел он весь парк, но и здесь не было ни души. Сел на траву и задумался: «Что делать?»

Вдруг вдалеке послышались детские голоса. Все дети города толпой шли по дорожкам и по газонам. Мальчики и девочки с узелками и рюкзаками, с палатками и игрушечными помощниками — те помогали нести вещи. Мальчик бросился им навстречу.

— Киркирук! — закричали дети. — Это ты?

— Нам сказали, что ты умер от неизвестной болезни!

— Я жив и здоров! — сказал Киркирук. — Это все выдумки доктора Кука.

Он так обрадовался, увидев своих старых друзей. Оказывается, все дети невзлюбили доктора Кука с самого первого дня. Но когда взрослые начали вырубать лес, дети решили уйти из дома и зимовать в лесу.

— Но зачем в лесу? — сказал им Киркирук. — Пойдемте к волшебнику Каспару.

Железные двери пещеры закрылись перед самым носом у взрослых, которые бросились вслед за детьми. Им ничего не оставалось делать, как поплакать и воротиться к доктору Куку.

А волшебник Каспар рассказал детям удивительную историю, которая могла показаться сказкой… Но ведь это была правда. Он привел их в огромную железную пещеру с высоким куполом, где светились экраны с изображением звездного неба, мигали лампочки и жужжали таинственные приборы.

— Мы находимся в рубке космического корабля, — сказал волшебник Каспар. — Гора, которую мы называем Снежной, — это гигантский космический корабль, на котором в давние времена прилетели ваши родители. Они родились на Земле, но покинули ее навсегда. Там еще можно было жить, хотя планета неизбежно превращалась в пустыню. Тысячи лет люди вырубали леса, распахивали степи, осушали болота — а на месте полей через тысячи лет оставались бесплодные безжалостные пески. Планета медленно умирала. И тогда мы с волшебницей Кассандрой собрали со всей Земли самых смышленых и самых смелых детей, сели в этот корабль и отправились на поиски новой планеты. Мы нашли ее, построили город, и в этом городе родились вы. Корабль был засыпан землей и стал горкой, с которой каждую зиму дети катались на санках.

— Но почему же скрывали от нас главное? — обиделся Киркирук. — Почему мы не знали, что Снежная гора — корабль?

— Могущественная волшебница Кассандра запретила мне это. Она решила, что настоящие многочисленные автоматы причинят много зла маленькой Снежной планете, и поэтому мне пришлось навсегда остаться в космическом корабле и следить за исправностью всех приборов.

— Но волшебница Кассандра сказала, что это ты — могущественный волшебник, и это ты запретил ей отлучаться с острова, приказал ей жить в заповеднике и ухаживать за животными и растениями, которые таят опасность…

— Это так, — сказал волшебник Каспар. — На острове Кабале собрано все, что может причинить вред маленькой Снежной планете. Но это надо бережно сохранить… на всякий случай…

— Как и корабль? — спросил Киркирук. — А теперь этот случай настал…

«И этот случай — доктор Кук…» — подумала Кититак, которая хотела сказать, что всех детей надо обязательно свозить на остров, но какие же теперь экскурсии?…

— К сожалению, доктор Кук все испортил, — подтвердил волшебник Каспар. — Как только вырубят лес, наша планета начнет тоже превращаться в пустыню…

— В таком случае надо искать новую! — сказали дети. — Пора отправляться в путь.

— Но для этого надо сначала многому научиться!

Занятия начались на следующий день. Волшебник Каспар рассказывал, как управлять космическим кораблем, как ремонтировать приборы и изготовлять новые запчасти.

Назначили день отлета. В корабельных каютах расселили не только детей, но и волшебных животных, которых привезла с острова Кабалы волшебница Кассандра: теленка, козленка, цыплят и маленьких зайчиков. В аквариуме плавали караси, а в теплицах зазеленели елки, сосенки и молодые шоколадные деревья. До старта оставался ровно один день.

Всем стало очень грустно. Только сейчас дети поняли, что навсегда им придется расстаться со своими родителями. «Ах, почему они все-таки не прогнали доктора Кука?» — думал каждый.

За час до старта все дрогнуло от страшного грохота. Где-то ревели двигатели — где-то рядом взлетел космический корабль.

Но на планете было только два корабля. Вторым был корабль доктора Кука! Еще не веря в то, что, кажется, наконец-то произошло, дети высыпали из пещеры волшебника.

Навстречу им спешили, бежали взрослые. Они бежали и плакали — плакали и смеялись от радости. Доктор Кук покинул планету, ему предложили убраться восвояси! И все так благополучно кончилось благодаря мальчику Киркируку — ведь это он унес сумку с ружьем охотника! Ту самую сумку, в которой хранилось снотворное. Доктор Кук вводил его раз в неделю охотнику, Дедуне Подсоби, Гоголю-Моголю и Сладкоежке.

И настал день, когда пленники проснулись. Они начали кричать и стучать в дверь — подняли такой шум, что сбежался весь город. Все узнали, что доктор Кук — настоящий обманщик.

А все четверо прыгали и танцевали, чтобы каждый видел, что они здоровы, а все болезни выдуманы доктором Куком.

Не теряя ни минуты, взрослые заставили доктора сесть в корабль и пожелали ему навсегда забыть путь на Снежную планету. Кругом уже лежал снег, и все замерзли, разговаривая на морозе, поэтому волшебник Каспар предложил перебраться в рубку космического корабля. Игрушечные носильщики принесли кофе и шоколад, и все отпраздновали исчезновение доктора Кука, как самый замечательный праздник.

— Так все-таки вреден ли шоколад? — спросили взрослые.

— Он вреден, если есть карамуку, — сказал волшебник Каспар. — Но если мы вернемся снова к нашей лесной пище, то шоколад никому не причинит вреда. Этого не знал доктор Кук. Но, к сожалению, он не знал и другого: того, что карамуковая каша вредней шоколада.

Вот так окончилась наша история. Гоголь-Моголь вырастил новую плантацию шоколадных деревьев. Горожане посадили молодой лес, там, где вырубили по приказу доктора Кука. И еще одно чрезвычайно важное добавление — мэра и отставного секретаря тоже отправили с доктором Куком, просто-напросто выгнали их навсегда со Снежной планеты. А в домик мэра попросили перебраться волшебника Каспара и волшебницу Кассандру. На остров же послали механических помощников — те исправно следили за порядком в заповеднике. Железные пещеры корабля в Снежной горе тоже содержались в полном порядке с помощью братьев Криксов и их механических помощников.

А самым знаменитым стал мальчик Киркирук. Взрослые даже хотели поставить ему памятник на площади — рядом с тем, который уже стоял там. Но сам Киркирук убедил их, что второй памятник совсем не нужен. Разве имеет значение, кто там изображен? Главное, чтобы на площади всегда стоял памятник Мальчику, который спас планету…

 

Глава первая

ПОЛОСА НЕУДАЧ. ПРОПАЛИ ЛЬВЫ. РАЗНЫЕ ВЕРСИИ. МЯФА

Михаил Худоежкин медленно шел по Парку, мрачно глядя себе под ноги. Ему не хотелось смотреть на яркую веселую зелень, на сияющие, словно налитые солнцем пруды, на мельтешащих вокруг песочниц малышей. Летнее утро не радовало его.

— Полоса неудач — вот как это называется, — тихо и жалобно пробормотал Михаил себе под нос.

Он точно знал, с чего началась эта полоса, — с того момента, как он обнаружил в своем табеле две тройки: по поведению и по физике. Тройку по поведению он пережил легко — Худоежкин-старший не раз говорил, что презирал в детстве мальчишек, имевших «отлично» по поведению. Но тройка по физике… Она означала — прощай, «Орленок», прощай, мечта: физику Худоежкин-старший уважал. «Есть тройка — нет велосипеда», — лаконично сказал он, и спорить было бесполезно — существовал между ними такой договор.

Михаил вздохнул и двинулся по дорожке, ведущей к львам. Только их бронзовое спокойствие и величие могли утешить его. А в утешении он нуждался потому что тройка по физике была лишь началом.

Следующим ударом судьбы было ОРЗ, подкараулившее Михаила сразу после бесславного окончания пятого класса. Всего неделю провалялся в кровати, казалось бы, пустяк, но из-за этого пустяка не попал в пионерлагерь и будет теперь целый месяц торчать в городе. И это летом, когда все друзья разъехались!

Михаил вздохнул тяжелее прежнего. К львам, к львам! Он мужественно переносил обрушившиеся на него невзгоды, но сегодня… Нет, это уж слишком! Это и есть та соломинка, что сломала хребет перегруженному верблюду. Пропустить утренник!

Михаил вздохнул так тяжело, что ленивые голуби с шумом взлетели у него из-под ног. К счастью, до львов было уже недалеко.

Михаил застыл, выкатив глаза и разинув рот от удивления. Потом закрыл рот, похлопал длинными, отвратительно загибающимися вверх, почти как у девчонок, ресницами и почесал в затылке. Львов не было.

Канал между прудами, заросшими по берегам плакучими ивами и густым невысоким кустарником, был. Два выдающихся навстречу друг другу полуострова, на которых раньше стояли львы, остались на прежнем месте. Даже постаменты, облицованные плитами известняка, сохранились, а львы пропали. Большие бронзовые львы, правые передние лапы которых опирались на шары. Львы, которые являлись гордостью Парка и были лишь капельку мельче своих знаменитых невских собратьев.

Михаил Худоежкин протер глаза, помотал головой, подошел к постаменту и потрогал его рукой. Постамент — шершавый, прохладный, с нацарапанной на одной из плит надписью «Здесь был Вася Смердов» — стоял на месте, но лев отсутствовал.

— Что же это за Парк без львов? — Михаил растерянно оглянулся по сторонам. — Как же это без львов-то?

И тут он понял, что все его прежние неудачи, в общем-то, ерунда. Подумаешь, велосипед, подумаешь, утренник! А вот львы…

Он не просто привык к ним, он любил львов! Любил за их мощь, красоту и спокойствие. За то, что под шапками снега, в пелене дождя и в солнечных лучах они не меняли своего гордого вида. За то, что они всегда были и всегда будут. А рядом с вечным что стоит случайная тройка, замечание в дневнике или плохое настроение?

Несколько минут Михаил смотрел на ставший вдруг куцым и скучным канал, а потом побежал на аллею.

— Простите, вы не знаете, куда делись львы? — обратился он к молодой мамаше, которая катила перед собой коляску и одновременно читала испещренную формулами тетрадь.

— Кто? Какие львы? — Она подняла на Михаила отсутствующие глаза.

— Бронзовые, вот тут стояли, — указал Михаил рукой на постаменты.

— Не знаю. А разве тут были львы? — удивилась женщина.

— Были, — дрогнувшим голосом ответил Михаил.

Ребенок пискнул, и молодая мамаша, сердито мотнув головой, мол, какие еще львы, быстро покатила коляску по дорожке, приговаривая: «Агусеньки-матусеньки-кукусеньки. Нету никаких львов, нету. Нет и не было никогда. И не надо нам их, не надо».

Старичок-пенсионер, остановленный Михаилом, приподнял очки, посмотрел на пустые постаменты и, вздохнув, сказал:

— Да-а… Как время бежит! А ведь помню, хорошо помню, были львы. Были…

Молодой мужчина, шедший по аллее быстрым шагом, остановился с явной неохотой и долго смотрел на Михаила непонимающими глазами:

— Где львы? Откуда львы? Какие львы? Два года ведь прошло, как здесь «Шапито» не выступает!

— Да не живые, а бронзовые. Скульптуры.

Мужчина внезапно нагнулся, пристально вгляделся в лицо Михаила и спросил громким шепотом:

— А тебе они зачем, а?

Казалось, еще минута, он схватит Михаила за руку и, несмотря на свою занятость, потащит в ближайшее отделение милиции.

— Да нет, я просто так, — промямлил Михаил. Конечно, он не испугался, но галстук, строгий черный костюм и жесткий пробор портфеленосного мужчины подействовали на него угнетающе.

— Ах, просто так? Странно, странно… — подозрительно процедил мужчина и пошел прочь, время от времени оглядываясь на Михаила. Видимо, он все еще колебался, оставить ли это чрезмерное любопытство безнаказанным, или принять соответствующие меры.

Толстая тетка с метлой и в ватнике так же, как и Михаил, почесала в затылке, а потом вымолвила:

— Кажись, были львы-то? Ей-бо, были. Хм-гм. Ну, стало быть, увезли их. А тебе они нужны, что ль? Зачем?

Михаил Худоежкин пожал плечами, поковырял землю ногой, обутой в красную с белым кроссовку, и ничего не ответил толстой тетке. Потому что объяснить, зачем ему нужны львы, было очень трудно. Львы — это не ватник, без которого зимой холодно, не метла, без которой не сделать порученную работу… Но они тоже нужны.

И, может быть, не меньше чем ватник и метла.

Михаил Худоежкин понуро брел к своему дому, когда его неожиданно окликнули:

— Мишка, привет!

Михаил поднял голову — и увидел своего одноклассника Витьку Суковатикова. С Витькой Михаил был в прохладных отношениях, потому что тот жил в другом дворе, но сейчас обрадовался, как лучшему другу.

— Привет! А ты знаешь, что львы в Парке пропали?

— Бронзовые? Врешь!

— Честно. Постаменты стоят, а львов нету.

— Врешь!

— Ну, заладил. Пойдем, сам убедишься.

Пока они шли к месту, где раньше стояли львы, Михаил поделился с Витькой своими печалями, а тот, в свою очередь, рассказал, что путевку в пионерлагерь ему не достали и придется до августа сидеть в городе. А в августе он вместе с родителями поедет на Кавказ.

— Смотри-ка, действительно нету! — Витька вытаращился на пустые постаменты. Тут же ребята услышали возмущенный бас:

— Куда их дели? Вчера еще тут стояли!

— Стояли, стояли. Я помню.

— Да что вы помните! У меня вот холст незаконченный остался! Хотел сегодня дописать, а их нету. Безобразие!

Ребята выглянули из-за кустов. На полянке стояли бородатый мужчина с висящим через плечо этюдником и средних лет женщина.

— Действительно, безобразие!

— Ну, я это так не оставлю! Я этих горе-администраторов найду!

— Правильно-правильно, надо найти того, кто всем тут заведует, и все выяснить. Как это наш Парк — и вдруг без львов! Сегодня скульптуру увезли, завтра воду из прудов отведут. Надо узнать…

— Узнаем! — пообещал художник и решительно двинулся по аллее. Женщина засеменила следом.

— Вот это да! Исчезли львы, — Витька не мог прийти в себя от изумления. — А ты не знаешь, куда они делись?

— Спрашивал. Никто не знает.

— Здорово! — Витька обошел постамент, но никаких подозрительных или наводящих на дельную мысль следов не обнаружил, — Ну ничего, найдем и узнаем.

— Может, их ремонтировать увезли?

— Что в них ремонтировать-то? — Витька смотрел на пустой постамент, и на губах его блуждала сладкая улыбка. — Нет, тут дело не простое. Тут надо мыслить не традиционно, предлагать смелые гипотезы, иначе эту загадку не разгадать. Есть у тебя смелая гипотеза?.

— Нет, — честно признался Михаил. — Ума не приложу, кому наши львы могли помешать.

Витька посмотрел на него с сочувствием:

— М-да! Ум не надо прилагать, им надо работать. Они не помешали, а понадобились. А понадобиться они могли многим.

— Например?

— Например, их могли похитить какие-нибудь мафиози, чтобы продать миллионеру, верно?

— А через границу их что, на вертолетах повезут, да?

Витька помолчал, а потом с огорчением признался:

— Нет, через границу их не переправить.

— А может, их увезли, чтобы сделать форму и отлить таких же львов для других парков в других городах?

— Вряд ли. Тогда бы объявление написали. «Увезены по техническим причинам» или что-нибудь в этом роде. Тем более, что они еще вчера были здесь… О! — Витька чуть не подпрыгнул от восторга. — Их ведь ночью увезли! Так? Втихаря, значит, злоумышленники поработали.

— Какие?

— Да что ты все спрашиваешь, сам думай. Вот хоть инопланетяне могли стащить. У них техника может быть ого-го какая.

— Зачем же инопланетянам наши львы? — опешил Михаил.

— А зачем вообще все произведения искусства? Чтобы любоваться. Хороша гипотеза? Сразу получают объяснение все похищения картин, статуй и прочих шедевров. Ты ведь знаешь, что такие случаи участились?

— Ну.

— Да не «ну», а точно. Зачем мне похищать картину, если я могу пойти в музей и посмотреть на нее? Незачем. А инопланетяне не могут, их ни в музей, ни в парк не пустят. Значит, они и похищают.

— Почему же обязательно — инопланетяне? — не согласился Михаил. — А если человек в другом городе живет, и ему до музея добираться далеко?

— Захочет — доберется. Или просто хорошую репродукцию купит. Сейчас фотоспособом на холсте знаешь как здорово делают? Лучше настоящих картин выходит!

— А скульптуру?

— Так ведь этих львов в комнату к себе не поставишь? Нет. Значит, и похищать их не будешь. А инопланетяне на площади их у себя поместят или в парке.

— Чего же они тогда «Медного всадника» не взяли?

— Ха! Будто не понимаешь! Они к себе внимание не хотят привлекать. А «Медного всадника» незаметно не стащишь. Хотя, кто знает… — Витька на мгновение задумался. — Вдруг они его уже уволокли, а на площади Декабристов копию поставили. И никто ничего не заметил.

— Зачем им это нужно? — Михаил думал, что уж этим-то вопросом загонит Витьку в тупик, но тот снова вывернулся:

— Как зачем? Чтобы спасти шедевры земного искусства от уничтожения.

— Да кто их уничтожать-то собирается? Наоборот…

— Земляне. Люди то есть. Вот начнется атомная война, так от статуй и картин один пшик останется.

— А если не начнется? И почему тогда эти всесильные инопланетяне людей не спасают? Или им статуи и картины дороже?

— Может, и дороже. Или они не имеют права вмешиваться.

— Ага. Вмешиваться права не имеют, а красть памятники, значит, имеют? — возмутился Михаил.

— Так ведь они из лучших побуждений. Чтобы спасти их для жителей других миров. К тому же, они эти статуи, может, и не насовсем берут. Посмотрят, подождут, и если мы между собой войну учинять не будем, вернут все, что взяли.

— Бред.

— Почему это бред? — обиделся Витька. — Все, по-моему, логично.

— Логично. Не спорю, — согласился Михаил. Врал Витька складно — не подкопаешься.

— А чего тогда говоришь — «бред»?

— Я? Ничего я не говорил. Я молчал.

— Ну я, я сказала, что все это бред.

— Кто? — Ребята уставились друг на друга, а потом одновременно повернулись к кусту цветущей сирени, из которого донесся ленивый голос. Приподняли нижние ветки и заглянули под куст, но там никого не было.

— Странно. Ты ведь тоже слышал?

— Слышал, — подтвердил Михаил, — но ничего не вижу.

— Смотреть — еще не значит видеть, — назидательно сказал уже знакомый ребятам голос. Казалось, он шел прямо из земли.

— А ты есть? — опасливо спросил Михаил.

Послышался легкий смешок.

— Мыслю, значит, существую, — торжественно провозгласило невидимое существо. — А раз вы меня слышите, так и подавно.

— Ты инопланетянин? — с надеждой спросил Витька, уже уверовавший в правильность своей смелой гипотезы.

— Ничуть. Но выгляжу, на ваш взгляд, довольно странно.

— Все равно. Вылезай, — потребовал Витька. — Нас не удивишь, мы всякое повидали.

— По-моему, не очень вежливо разговаривать, не показываясь, — поддержал его Михаил. — Как бы ты ни выглядело, покажись, пожалуйста.

— Воля ваша, — помолчав, согласился голос. — Но чур не пугаться и шума не поднимать.

И тут же ребята увидели, что бугор земли под кустом сирени начал менять цвет. Из бурого он превратился в густо-фиолетовый, потом в темно-багровый и, наконец; в светло-розовый.

— Вам нравится такой цвет? — Голос явно исходил из бугра.

— Н-ничего.

— Так ты что, обычная земля? — прошептал Михаил, сам неожиданно потерявший голос.

— Нет, я просто маскируюсь. Значит, такой цвет вас устраивает? А то я могу сменить.

— Устраивает, — пробормотал Михаил. — Очень красиво.

— Правда? — обрадованно спросил розовый холмик. Он слегка надулся, став похожим на поднявшееся тесто, потом, подобно гигантской капле воды, обтек стволы сиреневого куста и перелился поближе к ребятам. Теперь он напоминал большой перевернутый таз.

— Здорово! — восхитился Витька. — Совсем как кисель.

— Извините, — недовольно, сказало похожее на перевернутый таз существо, и по слегка поблескивающей поверхности его прошла легкая рябь. — Но это сравнение мне неприятно.

— Он не нарочно, — извинился Михаил. — А можно тебя потрогать?

— Только осторожно.

Михаил нагнулся и провел рукой по теплой, гладкой поверхности невиданного существа.

— Ой! — внезапно взвизгнуло оно, Михаил отдернул руку.

— Больно?

— Щекотно.

— Давайте познакомимся, — официальным тоном предложил Витька. — Меня зовут Виктор, его — Михаил, а тебя как?

Существо задумалось. Розовый цвет его приобрел лиловатый оттенок, и наконец, когда ребята уже начали недоуменно переглядываться, оно сказало:

— Друзья зовут меня Мяфой.

— У тебя есть друзья? А как ты видишь? И слышишь? И двигаешься?

После первого вопроса тело Мяфы сморщилось и покрылось зелеными пятнами. Михаил предположил, что она обиделась, и собрался уже обругать Витьку за грубость, но Мяфа быстро справилась с собой и приняла прежний облик. Наверное, поняла, что если Витька и допустил бестактность, то сделал это случайно.

— У меня есть друзья, и заговорила я с вами вовсе не от скуки…

— А давно ты живешь в Парке?

— Давно. Можно сказать, всю жизнь. Почему тебя это интересует?

— И тебя никто никогда не видел? — не утерпел Михаил, уже сообразивший, куда гнет Витька.

— Ну, во-первых, я неплохо маскируюсь. Во-вторых, я вовсе не стремлюсь показываться людям, особенно взрослым. И сейчас открылась вам с определенной целью… — Мяфа говорила неторопливо, словно через силу, и ребятам трудно было удержаться и не воспользоваться паузами в ее речи.

— А как ты все-таки говоришь?

Мяфа снова начала зеленеть и покрываться рябью, однако и на этот раз сдержалась.

— Неужели так важно, как я говорю? Мне кажется главное, что я мыслю.

— Конечно, конечно, — поспешил согласиться Михаил. — Мы вовсе не хотели сказать ничего обидного.

— Я не обиделась. Но давайте спрячемся — сюда идут люди, — сказала Мяфа и поспешно начала перетекать вглубь зарослей сирени, отделенных от львиного постамента неширокой дорожкой.

Ребята последовали за ней.

— Вот хорошее место, ниоткуда нас не видно, — остановилась Мяфа.

Ребятам, присевшим на корточки, чтобы как-то поместиться под кустами, место показалось не слишком удобным, но спорить они не решились.

— Ну-ка, взгляните, в таком виде я вас меньше смущаю? Теперь не будете отвлекать меня вопросами?

Ребята, застыв от удивления, смотрели на Мяфу — посреди нее вдруг появилось некое подобие рта, открывавшееся и закрывавшееся по мере того, как она говорила.

— Да-а-а, — растерянно протянул Витька, а Михаил попросил:

— А нельзя ли, чтобы еще глаза появились? Приятно разговаривать, глядя собеседнику в глаза.

— Глаза — зеркало души, — согласилась Мяфа, и почти тут же надо ртом появились два глаза. Круглые, без ресниц, но с веками. — Какого цвета глаза вы предпочитаете?

— Карие! — выпалил Витька, сам имевший шоколадные глаза.

Михаил хотел сказать, что ему больше нравятся серые, как у него самого, у мамы-Худоежкиной и папы-Худоежкина, но промолчал. В самом деле, если у тебя серые глаза, светлые волосы и курносый нос, это еще не значит, что и у других все должно быть точно таким же.

Глаза у Мяфы из красноватых стали коричневыми, и Витька удовлетворенно улыбнулся.

— Ну а теперь давайте перейдем к серьезному разговору.

Ребята согласно кивнули, не отводя завороженных взглядов от Мяфы, все тело которой представляло теперь как бы одно большое лицо. «Настоящий Колобок», — подумал Михаил, но вслух этой мысли благоразумно не высказал.

— Так вот, показаться я вам решила, когда услышала разговор про исчезновение львов. Мне стало ясно, что вас это исчезновение волнует почти так же, как меня. Ведь это правда, оно волнует вас?

— Еще бы! — подтвердил Витька. — Да лучше бы у меня дневник из портфеля пропал!

При этом заявлении Михаил едва не рассмеялся. Если бы у Витьки среди года, а особенно в конце четверти, пропал дневник, тот был бы только рад. Однако удержался Михаил от смеха не только потому, что боялся обидеть Мяфу, а обидеть ее ничего не стоило, но и потому, что сейчас Витька говорил искренне Ему действительно было неприятно, что львы пропали, а про дневник он просто так ляпнул. Им так долго внушали, что дневник — это их главный документ и едва ли не самое ценное в жизни, что фраза о нем вырвалась у Витьки совершенно автоматически.

— Именно такой вывод я сделала из вашего разговора, — продолжала Мяфа. — Я видела, как Михаил пытался узнать о судьбе львов у других людей… К сожалению, одни их исчезновению не придали значения, а другие его и вовсе не заметили. Это обидно, но иного я от взрослых и не ожидала, — сказала Мяфа, и Михаилу показалось, что рот ее скривила горькая усмешка.

— Ну, они ведь не все такие, — попробовал он вступиться за взрослых. — У них ведь дела…

— Естественно, — откровенно усмехнулась Мяфа. — Деловые люди. Но важно не это, важно, что никто из них не знает, куда исчезли львы. Я этого тоже не знаю. Но подозреваю, что их украли. Похитили. И готова приложить все силы, чтобы вернуть их Парку.

— Мы тоже! — почти крикнул Витька. Михаил согласно кивнул.

Раньше он никогда специально не думал о львах, они были как бы частью его жизни. Как школа, Парк и сам город. Михаил любил их, но не отдавал себе в этом отчета. Однако стоило им пропасть, как он остро ощутил их отсутствие. Парк без них стал другим; кажется, даже весь город изменился. И сам Михаил чувствовал себя другим — ограбленным и обиженным, причем, в значительно большей степени, чем когда Егор Брюшко, по кличке Брюхо, отнимал у него мороженое или пирожок. Наверное, потому, что пирожок или мороженое принадлежали лично ему и ограблен был он один, в то время как львы принадлежали всем: маме, папе и бабушке Худоежкиным, родителям Витьки и самому Витьке, и неизвестному Васе Смердину, оставившему свой автограф на одном из львиных постаментов, и даже Брюху, а значит, ограблены были они все. И обида была уже не личная — маленькая, а общая, за всех — большая.

— Я не знаю, кто похититель львов, но по-другому объяснить их исчезновение не могу. Я собираюсь начать розыск похитителя, — продолжала Мяфа.

Когда подобные слова говорит похожее на колобок существо, это выглядит довольно забавно, но ребята даже не улыбнулись. Напротив, они были благодарны Мяфе.

— Мы поможем тебе! — горячо сказал Витька.

— Конечно, поможем, — помедлив, подтвердил Михаил.

— Отлично, — Мяфа улыбнулась. — Это как раз то, на что я рассчитывала. Попытайтесь что-нибудь разузнать у администрации Парка, сторожей и садовников. А когда часы на башне покажут десять, подходите к руинам беседки, там и поговорим. Быть Может, я познакомлю вас со своими друзьями, которые тоже обеспокоены исчезновением львов.

 

Глава вторая

ГИТАРИСТ ГОША, АНЮТА И ШЕРЛИ. К ЧЕМУ ПРИВОДЯТ НЕДОМОЛВКИ. В РАЗРУШЕННОЙ БЕСЕДКЕ. СКАЧИБОБ И ДРУГИЕ. ВОЕННЫЙ СОВЕТ

До вечера Михаил Худоежкин и Витька Суковатиков успели обежать весь Парк и поговорить со всеми парковыми служителями, мороженщиками и киоскерами. Никто из опрошенных не мог пролить свет на загадочное исчезновение львов. Отчаявшись, Михаил с Витькой подвергли допросу даже пенсионеров — завсегдатаев парковых аллей, но и те не смогли сказать ничего интересного. Достоверно удалось установить только одно — еще вчера вечером львы были на месте. Оставалось надеяться, что какие-нибудь сведения удалось раздобыть Мяфе или ее друзьям.

Витьке отпроситься на вечер из дома удалось легко. Он сказал, что идет в гости к Худоежкину, и родители не стали возражать, поскольку помнили бабушку-Худоежкину по выступлениям на родительских собраниях и верили, что под таким присмотром Витьке не удастся натворить ничего страшного. Они вообще питали неограниченное доверие к чужим бабушкам, и Витька пользовался этим самым бессовестным образом.

Зато Михаилу, чьи родители считали, что детям незачем шляться поздним вечером по улицам, пришлось покрутиться. В конце концов он изобрел историю про починку Витькиного велосипеда и был отпущен с миром, оставив на случай позднего возвращения покаянную записку.

К восьми часам, когда все домашние проблемы были решены, ребята встретились во дворе Михаила. Усевшись, подобно воробьям, на спинке ободранной скамейки, они отдыхали и слушали, как Гошка Башковитов бренчит на гитаре. Что ни говори, а бегая весь день по Парку, они изрядно устали. Однако, когда фирменные электронно-музыкальные Гошкины часы, которые он получил совсем недавно на шестнадцатилетие и которыми очень гордился, показали половину десятого, ребята без сожаления покинули скамейку.

— Посидели бы еще, куда спешите? — предложил Гошка, тоскующий по разъехавшимся на лето поклонникам и поклонницам и потому готовый играть и петь даже для такой малолетней и малочисленной аудитории.

— Не можем, дела, — важно ответил Витька и прибавил шагу, увлекая за собой Михаила.

Стоило ребятам выйти со двора, как их окликнули:

— Эй, привет! Куда так поздно собрались?

Ребята разом обернулись и увидели Анюту Трифонову из параллельного «А» класса.

— Привет, а ты чего в городе? — сразу перехватил инициативу Витька.

— Я с Шерли гуляю.

— Эт-то что еще за зверь? — сделал Витька строгое лицо.

— Это фокстерьер, фоксик. Шерли, Шерли!

На зов откуда-то из-за дома выскочил лохматый пес и с веселым лаем бросился Анюте под ноги.

— У, какой! — Витька попятился. Он жил в соседнем дворе и видел Шерли только мельком.

— Хороший пес, — Михаил наклонился к фокстерьеру. Он любил смотреть, как Анюта выгуливает Шерли, и часто наблюдал за ними исподтишка. Между прочим, Анюту даже учителя в школе зовут Анютой. Не Аней, не Анной, не Трифоновой, а именно Анютой. Наверное, потому, что у нее вьющиеся волосы, голубые глаза и вообще она очень милая.

Михаил при виде Анюты всегда немного робел, в этот раз он тоже отошел чуть-чуть в сторону.

— Значит, это твой фокс. Ну-ну. — Витька тем временем оценивающе осмотрел носящегося вокруг Анютиных ног Шерли. — А я думал, в городе из наших только мы с Михаилом остались.

— Нет, я тоже осталась, — сказала Анюта звонким голосом и слегка откинула голову, поправляя волосы. — Родители хотели меня на турслет взять, где они за свой завод выступают, но Шерли как раз прививку сделали, и ему ехать нельзя было. Правда, Шерли? — Шерли радостло залаял. — А вы куда так поздно собрались?

Михаил потряс головой и сделал глотательное движение. Он знал, что говорить про львов и про Мяфу не надо, но чувствовал, что сейчас не удержится и скажет.

Витька с одного взгляда понял его состояние и пришел на помощь:

— Мы по делам. Договорились тут кое с кем встретиться и вот опаздываем. Извини, Анюта, бежим! — Он схватил Михаила под руку и потащил за собой.

— Но с кем, куда? — удивленно подняла брови Анюта. Она привыкла, что мальчишки почитают за честь посвятить ее в свои планы.

— С кем надо, далеко! — пробормотал себе под нос Витька.

Михаил покорно следовал за ним, не в силах в то же время оторвать взгляд от Анюты.

— Ты ей ушами на прощанье помаши! Забыл, что нас Мяфа ждет? — возмущенно процедил Витька сквозь зубы.

Витька напрасно торопился. Времени для того, чтобы добраться до развалин беседки, было еще больше чем достаточно. Часы на доме с башней, хорошо видимые с этой стороны Парка, показывали без пятнадцати десять.

Людей в Парке почти не было. Ребятам встретились только три-четыре пары, медленно бредущие по аллеям. Они тихо ворковали о чем-то своем и не видели ничего вокруг.

Белая ночь окутала Парк мягким голубоватым светом, который лился отовсюду: с неба, от воды, с цветущих яблонь, от розовых, голубых и снежно-белых шапок сирени. Стояла удивительная, неподвижная тишина. Парк словно погрузился в волшебный сон. Все медленнее и медленнее шли ребята.

До разрушенной беседки оставалось совсем немного, когда Витька остановился и прислушался:

— Кажется, за нами идут.

— Да нет, — ответил Михаил и тут же уловил легкие шаги с той стороны, откуда они только что пришли.

— Не-ет! — тихо передразнил Витька. — Идут. Давай спрячемся, посмотрим, кто это.

Они нырнули в ближайший куст сирени и затаились.

Не прошло и двух минут, как на дорожке появился Шерли, тащивший за собой Анюту. Нос его был уставлен в землю, поводок натянут.

— Допрыгались! — зловещим шепотом заявил Витька.

— Ничего страшного, это ведь свои, — широко улыбнулся Михаил при виде Анюты.

— Свои! — уничтожающе взглянул на него Витька и осекся.

Шерли поднял голову и уверенно направился к кусту, в котором спрятались ребята. Поводил из стороны в сторону черным, влажно блестящим носом, сверкнул хитрыми глазами и радостно залаял.

— Ребята, выходите. Все равно от нас не спрячетесь, — позвала Анюта.

Первым, сердито пыхтя и громко шурша листьями, вылез Витька.

— Ну что, нашла? Рада, да? Делать тебе больше нечего, да? — громко и раздраженно начал он, но под взглядом голубых глаз Анюты голос его с каждой секундой становился все тише, пока не перешел в еле слышное ворчание.

— Раз мы с Шерли вас обнаружили, возьмите нас с собой, — попросила Анюта и улыбнулась. — Кажется, у вас затевается что-то интересное?

— Вот еще не хватало!

— А что, возьмем? — Михаил присел на корточки и почесал Шерли за ушком.

Витька исподлобья взглянул на улыбающуюся Анюту.

— Да уж придется, как видно. Времени у нас мало, а от этих скоро не отвяжешься.

— Точно. Шерли вас из-под земли достанет!

Шерли согласно тявкнул.

— Это опасно! — неожиданно рявкнул Витька во весь голос.

Анюта вздрогнула, поджала губы и строго взглянула на него:

— Тем более. Мы с Шерли не подведем.

— Конечно, не подведут, я их знаю, — кивнул Михаил.

— Знаю, знаю! Эх, Худоежкин! Знал бы я, что в нашу компанию девчонка с фоксом затешется… — начал Витька и тут же просиял: — А ты подумал, как Мяфа к Шерли отнесется?

Михаилу пришлось прикусить язык, но под умоляющим взглядом Анюты верное решение сразу пришло ему в голову:

— Мы привяжем Шерли около беседки, и Анюта попросит его сидеть тихо. А сами пойдем и поговорим с Мяфой, вдруг она ничего против собак не имеет.

— Хм! Сомневаюсь я, однако. Ну, пошли, там видно будет, — мрачно сказал^ Витька и двинулся вперед.

— Ребята, ну расскажите же мне, в чем дело?

— Скоро узнаешь, — хмуро пообещал Витька.

Михаил взглянул на башенные часы — без трех минут десять, времени на объяснения действительно не было.

По замыслу создателей Парка «разрушенная беседка» должна была изображать руины старинного храма, однако значительная часть посетителей Парка об этом не подозревала. Глядя на пять разновысоких колонн, отдыхающие восхищались живописностью развалин и красиво упавшими обломками их, не догадываясь, что место для каждого такого обломка утверждал Художественный совет города. Многие посетители Парка выражали недоумение по поводу скверного состояния великолепной некогда постройки, а какой-то пенсионер, любитель старины, даже написал в Общество охраны памятников гневное письмо, требуя восстановить представляющие культурную и историческую ценность развалины. Досадное недоразумение это было связано с тем, что в незапамятные времена группа хулиганов утащила табличку, пояснявшую замысел создателей Парка, а администрация, занятая своими неотложными делами, не удосужилась повесить новую.

Ребята раздвинули цветущие кусты сирени и вошли в беседку, когда часы на башне показали десять.

Из-за разросшейся вокруг зелени в беседке даже в солнечный день было тенисто и прохладно, а сейчас и вовсе царил зеленоватый сумрак. Ребята осмотрелись — никого.

— Мяфа! Мя-фа! — негромко позвал Витька.

Из-под ближайшей к выходу скамьи послышался невнятный голос:

— Мнэ-э-а… Я тут. Малость вздремнула в ожидании вас. А это кто?

— Это Анюта, наша приятельница, — выступил вперед Михаил.

— Анюта? Хм… И она тоже взволнована исчезновением львов и жаждет найти похитителя?

— Конечно! — уверенно ответил за Анюту Михаил.

— Ну ладно. Чем больше благородных сердец примут участие в этом деле, тем больше шансов на успех, — сказала Мяфа и перелилась из-под каменной скамьи к центру беседки.

Анюта тихонько ойкнула и попятилась.

— Знакомьтесь, это Мяфа, а это Анюта.

— А… очень приятно… — растерянно выдавила из себя Анюта.

— Мне тоже, — с чувством сказала Мяфа. — Какие замечательные голубые глаза! Обладать такими может только очень порядочное и смелое существо. Я сделаю себе такие же.

Ребята не могли рассмотреть цвет глаз Мяфы, но можно было не сомневаться: они стали голубыми.

— Ладно, знакомство состоялось, перейдем к делу, — предложил Витька. — Мы обошли весь Парк и опросили всех, кого можно, но узнали только одно — львы были похищены этой ночью или ранним утром.

— А что, пропали бронзовые львы? — спросила Анюта, но ей никто не ответил.

— И это все? — грустно уточнила Мяфа.

— Все.

Анюта снова попыталась что-то спросить, но Михаил поднес палец к губам, призывая ее к молчанию.

— Не много. К сожалению, я тоже не могу похвастаться большим. Но зато у меня есть для вас сюрприз, — сказала Мяфа.

Ребята оживились.

— Я уполномочена пригласить вас на военный совет, который состоится здесь в половине одиннадцатого. Чему он будет посвящен, я думаю, нет нужды говорить?

— Поискам похитителей львов! — выпалил Витька.

— Правильно, — торжественно похвалила его Мяфа.

Михаил ухмыльнулся, а Анюта тихонько шепнула ему на ухо:

— Спроси, нельзя ли мне привести сюда Шерли? Он очень не любит сидеть на привязи.

Что-то подсказывало Михаилу, что вопрос этот будет Мяфе неприятен, но все же он набрал побольше воздуха и спросил:

— Уважаемая Мяфа, как ты относишься к собакам?

— Ненавижу! — пылко воскликнула Мяфа, и первый раз в голосе ее не было ни малейшего оттенка лени.

— А фокстерьеров?

— Ненавижу, — повторила Мяфа, но уже спокойнее. — А чем они отличаются от других собак?

— Они очень симпатичные, — прошептала Анюта.

— Возможно. Дело не во внешности. Не всяк тот добрый молодец, кто в штанах, — Мяфа выразительно покосилась на голубые брючки Анюты. — Но все эти псы так отвратительно повсюду шныряют, постоянно что-то вынюхивают, выискивают, того и гляди, по ошибке проглотят. И проглотили бы, — почти истерично закончила Мяфа, — будь я поменьше.

— Но ведь они не со зла…

— Понятно, что не со зла. Мозги у них куриные, где там злу уместиться, — проворчала Мяфа. В начале разговора о собаках она забралась в глубокую тень под скамьей, и теперь ее не было видно, но Михаил готов был поклясться, что сейчас она изумрудно-зеленого цвета и вся покрыта глубокими, словно шрамы, морщинами.

— О да, среди них попадают отвратительные экземпляры! — неожиданно поддержал Мяфу Витька.

Анюта посмотрела на него как на предателя, а Михаил вздрогнул от удивления.

— Но есть благородные исключения, — добавил Витька вкрадчиво. — Да-да, очень и очень достойные исключения.

— Хотелось бы верить, — согласилась Мяфа. Голос ее при этом ясно говорил, что возможности существования подобных исключений она не допускает.

— И если бы одно из таких существ, высокое духом и горячо любящее бронзовых львов…

— Нет-нет!

— Правда, оно могло бы очень нам помочь, — проникновенно сказал Михаил. — Как замечательно оно идет по следу преступника, как вовремя может предупредить об опасности громким лаем…

— Какое доброе и веселое! — вставила Анюта.

— И как искренне любит всякое мыслящее существо! — елейным голосом закончил Витька.

— Да? Хм… Петушка хватит кукуха… Тьфу, дьявол! — Мяфа, видимо, вконец расстроилась. — Ладно, зовите эту собаку! Или нет, постойте…

— В конце концов справедливость требует, чтобы она тоже участвовала в спасении львов. Все, кто любит их, должны в эти решающие минуты объединиться! — провозгласил Михаил, стараясь попасть в обычный тон Мяфы.

— Зовите, пусть мне будет хуже, — согласилась Мяфа. — Но учтите… — закончить она не успела, потому что Анюта, получив разрешение, сразу бросилась за Шерли.

— А вот и наша собачка, ее зовут Шерли, — сказала Анюта, появляясь в беседке в сопровождении Шерли.

— Очень приятно. Она на поводке? Замечательно, — Мяфа, как существо мыслящее и к тому же вежливое, ничем не выразила своего неудовольствия при виде фокстерьера. Она, правда, перетекла к дальнему краю беседки, но сделала это не демонстративно, а медленно и почти торжественно.

Шерли тоже держался молодцом. Его глаза сверкали довольно дружелюбно, шерсть на загривке слегка топорщилась, но дыбом не стояла, а легкий оскал сахарных зубов при желании можно было принять за учтивую улыбку. Анюта не теряла времени даром и успела провести с ним большую воспитательную работу.

Словом, все было чинно и пристойно. «Как на приеме у английской королевы», — почему-то подумал Михаил и уже собрался спросить у Мяфы, из кого будет состоять военный совет, как внезапно на середину беседки, почти на голову Шерли, упало какое-то существо. Оно тут же снова взвилось вверх, Шерли коротко рявкнул, рванул поводок и обнажил великолепные зубы, готовясь дорого продать свою жизнь. Анюта тихо ахнула и дернула пса назад, опасаясь за сохранность неизвестного летуна. Витька отпрыгнул в сторону и выставил вперед кулаки. Михаил непроизвольно заслонил собой Мяфу, которая единственная из всех сохранила полное спокойствие.

— Не волнуйтесь, это Скачибоб, он сейчас вернется, — проговорила она успокаивающим тоном.

Скачибоб действительно вернулся. Раза три или четыре он взмывал ввысь, падал и снова подскакивал, как резиновый мяч.

Шерли яростно лаял и рвался в бой. Михаил помогал Анюте держать поводок, а Витька наблюдал за Скачибобом, дергая головой вверх-вниз, вниз-вверх, словно заводная игрушка.

— Ну, довольно, хватит уже… — следя за прыжками Скачибоба, повторяла Мяфа скучным голосом.

Наконец Скачибобу надоело прыгать. Он рухнул на каменную скамью и издал протяжный вздох — словно из котла разом выпустили пар. Он оказался действительно похожим на боб, только очень большой, размером с голову взрослого человека. Да еще снизу, а может быть, сверху у него торчал хвостик. Маленький тоненький хвостик.

— Самый бестолковый член нашего дружного коллектива, — отрекомендовала Скачибоба Мяфа. — Говорить не умеет, мыслит эпизодически, от случая к случаю. Если Шерли его съест, это будет печально, но не более того.

При этих словах Скачибоб снова устремился к светлому небу и, падая, постарался угодить в Мяфу. Но та заблаговременно забралась под скамью и теперь тихонько посмеивалась оттуда.

— Ну и запятая! — ахнул Витька, потирая ушибленное колено. При внезапном прыжке Скачибоба он шарахнулся в сторону и больно ударился о колонну.

Шерли продолжал скалить зубы, Михаил пытался скрыть свою растерянность, а Анюта рассмеявшись сказала:

— А ведь и правда похож на запятую!

— Или на головастика. Но это только с виду, — донесся из кустов ворчливый бас. — А на самом деле он ни на что не похож. Урод — он урод и есть.

Все вздрогнули. Не столько из-за неизвестного голоса, сколько опасаясь того, что Скачибоб снова унесется ввысь. Но тот продолжал лежать, как ни в чем не бывало.

— Вылезай, не стесняйся, здесь все свои, — позвала Мяфа и пояснила: — Это Хрюка. Сам он, правда, называет себя Свинклем и предпочитает, чтобы другие величали его так же.

— Свои, свои, — подозрительно проворчал Свинкль, не показываясь. — Тебе все кажутся своими, а они вот схватят и в живой уголок потащат или шашлык решат сделать.

— Из свинины шашлык не делают.

— Это если по кулинарным книгам. А кто малограмотный, тот вникать не будет, к свиньям ты ближе или к баранам, разумное существо или бродячая закусь. Лишь бы на дармовщину, — не унимался Свинкль.

— Ну ладно, хватит, вылезай. Довольно ломаться, — подавая пример, Мяфа вытекла из-под скамьи. — Узнал что-нибудь про львов?

— Ничего не узнал. Никого, кроме нас, эти львы не интересуют, никому они не нужны. Никто даже не удивился, что их нету на месте, — недовольно пробурчал Свинкль.

С этими словами он вошел в беседку — небольшой, круглый поросенок какого-то странного серо-голубого цвета. Обвел маленькими глазками собравшихся, задержался взглядом на Шерли и недружелюбно спросил:

— Это что, тоже борец за идею?

— Ага, — подтвердил Витька.

— Ой, какой хорошенький! — восхищенно всплеснула руками Анюта и сделала шаг навстречу Свинклю.

— А без фамильярностей нельзя? — раздраженно спросил тот и уставился на Анюту неподвижным взглядом. — Я не хорошенький, я уникальный. Единственный в своем роде, и прошу дешевые восторги и умиление моей внешностью оставить для обычных поросят.

Анюта обиженно мигнула.

— Неужели хотя бы ради знакомства ты не можешь быть повежливее? — Мяфа укоризненно поджала подобие губ. — Не обращайте на него внимания, характер у Хрюка свинский…

— Попр-рошу без обидных кличек! — прервал ее Свинкль.

— Но его можно понять, — продолжала Мяфа, сделав вид, что ничего не слышала. — Из-за несколько незаурядной внешности он имел в жизни массу неприятностей. От этого любой характер испортится, а у Свинкля он и раньше был не ангельский. Но где, интересно, Жужляк? Обычно он точен.

— Я ждесь. Гляж-жу, — послышалось откуда-то сверху, и ребята задрали головы, пытаясь рассмотреть нового участника военного совета.

— Он что, тоже прыгает? — спросил Витька с опаской.

— Хуже, — сказал Свинкль, усаживаясь на пол беседки. — Он летает. То есть сейчас он сидит на одной из колонн и от нечего делать обгрызает капитель. А вообще-то летает. И, между прочим, летает обычно там, где не надо, и подслушивает то, что слушать ему вовсе не полагается.

Добавление это вызвало у ребят живую симпатию к существу, сидящему на колонне.

— Мы сюда что, счеты сводить собрались? — спросила Мя-фа очень спокойно, и всем почему-то стало стыдно за Свинкля. И даже сам он, кажется, почувствовал себя неловко — потупил глазки и сделал вид, что поглощен тем, как бы поудобнее устроиться. Поерзал на полу, привалился спиной к основанию колонны и положил коротенькие толстенькие задние ножки одна на другую. Совершенно как человек, развалившийся в кресле.

— Ты давно тут сидишь? — спросила Мяфа, жужжащего неизвестного.

— Ижрядно сиж-жу.

— Тогда нет нужды представлять тебе собравшихся. Про ребят я тебе говорила днем, а это Анюта и Шерли…

— Жамечательно.

Раздался гул, словно над беседкой пролетел вертолет, и на скамью рядом со Скачибобом опустилось очень странное существо, похожее на гигантского черного жука.

Михаил взял Анюту за локоть, опасаясь, как бы она не упала в обморок при виде этакого чудовища, но девочка лишь слегка вздрогнула. То ли она успела привыкнуть к чудному виду посетителей беседки и ожидала чего-то подобного, то ли нервы у нее оказались на редкость крепкими. Михаил и то в первую секунду немного струхнул, а эмоциональный Витька даже бросился вон из беседки. Удрать он, правда, не удрал, но зато второй раз ударился коленкой о каменную скамью и тихо взвыл. Шерли последовал его примеру. И было отчего.

Жук стоял на задних лапах, среднюю пару сложив на покрытом черной броней животе, а передними расправляя усы, торчащие над большим ртом, мощные челюсти которого были увенчаны серповидными рогами-пилами. Шарики глаз его, расположенные на тонких стебельках, помещались ниже рогов, усов и рта и поглядывали с обеих сторон головы с высокомерным выражением.

— Жужляк, — представился гигантский жук. — Прошу любить и ж-жаловать

— Челюсти у него страшные, крепче железных, но душа трепетная, — сказала Мяфа, заметив, что Витька все еще колеблется — покинуть ему беседку или нет.

— Очень приятно, — вежливо сказали хором Анюта и Михаил.

— Да, — подтвердил замешкавшийся Витька.

И только Шерли, поджавший хвост и превратившийся внезапно из грозного пса в маленького испуганного щенка, не торопился выразить свою радость по поводу знакомства с Жужляком.

— Я ражужнал кое-что про Жлыгость, раж-жившуюся ижвестиями о похитителях львов, — безо всякого вступления начал Жужляк.

— Ну! — Витька мигом забыл свою прежнюю робость перед новым участником военного совета.

Михаил поднял брови, а Анюта, толком еще не знавшая об исчезновении львов, но о многом уже догадавшаяся, с интересом посмотрела на Жужляка.

— Тебе известно, что Злыгость что-то знает про львов? — спросила Мяфа.

— Ижвестно, она сама прижналась. И сбеж-жала.

Скачибоб стремительно унесся вверх Ребята от неожиданности качнулись в разные стороны, а Анюта крикнула: «Осторожно!». Она испугалась, что Скачибоб спикирует прямо на рога-пилы Жужляка.

Но этого не случилось. Скачибоб, наверное, мыслил не периодически, как утверждала Мяфа, а постоянно, и приземляться на Жужляка не стал. Он упал прямо в ладони Анюты, которые та непроизвольно подставила, увидев, что он летит прямо к ее ногам. При этом она выпустила поводок, но Шерли уже вполне освоился в беседке и возможностью броситься на кого-нибудь из членов военного совета не воспользовался.

— Да вы садитесь, в ногах правды нет, — предложила ребятам Мяфа. — А скакуна этого ты лучше положи, а то он еще что-нибудь отколет

— Ничего, он не тяжелый, — сказала Анюта, садясь на скамью и укладывая Скачибоба на колени.

— Значит, Злыгость что-то знает, — повторила Мяфа задумчиво.

— Ясное дело, — громко пробурчал Свинкль. — Если бы не знала, обязательно притащилась бы сюда. А так ей, конечно, не интересно.

— А что, она тоже член совета? — спросил Витька.

— Да, но у нее довольно своеобразный характер.

— Злыгость — она Злыгость и есть, — сказал Свинкль, поднялся с пола и прошелся по беседке на задних лапах, скрестив передние за спиной.

— Так что же будем делать? — спросил нетерпеливый Витька.

— Нуж-жно ражыскать Жлыгость, — сказал Жужляк, обращаясь, в основном, к Мяфе и Свинклю. Ребят он, видимо, всерьез не воспринимал и внимания на них обращал мало.

— Да-да. Ее надо разыскать. Я тоже подозревала, что ей кое-что известно. Не помню случая, чтобы она пропустила хоть одно несчастье, происшедшее в Парке. У нее прямо-таки чутье на них Любит она трагическое.

— А как нам узнать эту Злыгость, на что она похожа?

Простой вопрос этот озадачил всех присутствующих: Жужляк перестал расчесывать усы, Свинкль замер посреди беседки, а Мяфа на секунду потеряла свои очертания: рот и глаза пропали, и все тело подернулось легкой рябью.

— Хм. — наконец сказала она. — Хм… Я и забыла, что вы не знакомы со Злыгостью. Тогда задача осложняется. Узнать ее, ни разу не видев, трудно, потому что маскируется она почти так же хорошо, как я. Но вообще-то Злыгость напоминает большой пук высохшей травы или водорослей, это ее волосы, а тела под ними не видно…

— По стихам ее узнать можно, — подсказал Свинкль.

— Ну да, это самое верное средство, — ободрилась Мяфа. — Она почти все время читает вслух стихи собственного сочинения. Услышите — ни с чем не спутаете.

— Уж-жасная гадость! — с чувством сказал Жужляк.

— Да, стихи, прямо скажем, отвратительные, но говорить ей этого ни в коем случае нельзя, иначе она обидится и удерет.

— От нас не удерешь! — самоуверенно сказал Витька.

Жужляк рассмеялся жужжащим смехом, Свинкль негромко хрюкнул и даже Скачибоб слегка подпрыгнул у Анюты на коленях.

— Она может удрать от любого и, если не захочет, ничего не скажет, — терпеливо начала объяснять Мяфа. — Поэтому ловить ее не надо. Ее даже Свинкль загипнотизировать не может.

— Если б мож-жно было жадерж-жать ее силой, я бы ее жадерж-жал.

— Так что нам с ней делать, если увидим?

— Ее надо уговорить, обаять, разговорить, может быть, даже усовестить. А уж как — это надо решать по обстоятельствам. Михаил с Витькой недоуменно переглянулись. Вот уж чего они не умеют, так это очаровывать и уговаривать. Схватить — это другое дело.

— Хорошо. Уж уговорить-то мы ее сумеем, если, конечно, встретим, — уверенно сказала Анюта, заметно повеселевшая при известии, что хватать никого не надо.

— Давайте теперь решим, где мы будем искать Злыгость. Нас шестеро, не считая Скачибоба и Шерли. Значит, надо разделить территорию Парка на шесть частей…

 

Глава третья

ГДЕ ИСКАТЬ ЗЛЫГОСТЬ. ВЕЛИКАЯ ПОЭТЕССА. ЗЛЫГОСТЬ В РОЛИ КРИТИКА. ТАЙНА ПОХИЩЕНИЯ ЛЬВОВ. ПОЛНЫЙ СБОР

На следующий день Михаил, Витька и Анюта встретились около лодочной станции, когда часы на башне показали половину десятого, и сразу же разгорелся спор: где искать Злыгость? Одна из трех выделенных им для поисков частей Парка была совершенно заброшенной, и Витька считал, что начинать розыски надо именно с нее., Анюта утверждала, что если Злыгость любит читать стихи вслух, то она вполне может расположиться в людном месте, ей ведь нужны слушатели. «Но она должна скрываться от людей!» — доказывал Витька. «Да, но она ведь может читать стихи, чтобы люди ее не слышали, а сама воображать, что они слушают и восхищаются», — возражала Анюта. Михаил, уже сообразивший, что ни один из спорщиков другому не уступит, присел на корточки и гладил Шерли, который негромко ворчал, не понимая, как это кто-то может не соглашаться с его хозяйкой.

— Хватит! — наконец не выдержал Витька. — Я с тобой спорить больше не могу. Бери вот Михаила и осваивай с ним людные участки. А мне дайте Шерли. Мы с ним — парни толковые, и через час-два притащим вам хранительницу львиной тайны.

Вариант этот, как нельзя больше устраивавший Михаила, не вызвал возражений и у Анюты, зато совершенно не понравился Шерли, и его пришлось долго уламывать и уговаривать. Витька уже готов был отказаться от такого несговорчивого напарника, мысль о том, чтобы отпустить Анюту на поиски таинственной Злыгости в сопровождении одного фокстерьера ему и в голову не пришла, когда Шерли неожиданно согласился. Витька тут же ухватил поводок и потащил несчастную собаку в дальний конец Парка, а Анюта с Михаилом медленно побрели к площадке детских аттракционов.

Они шли по разные стороны дорожки, вглядываясь в растущие по обочинам траву и кусты. Анюта часто останавливалась перед яблонями, сиренью и другими цветущими кустами, вдыхала их аромат и удивлялась буйному и одновременному цветению. Весна в этот год выдалась холодная, и потому многие растения, которым уже давно следовало бы отцвести, только сейчас набирали силу. Михаил же, вместо того чтобы разглядывать цветы, исподтишка наблюдал за Анютой. И никто ему не мешал — Анюта этого не замечала, а людей вокруг было мало. И не было рядом тонкого психолога, который бы крикнул: «Мишка влюбился!» или «Жених и невеста!»; в Парке царила лень и тишина солнечного утра.

Ребятам встречались только бабушки, выведшие внуков и внучек подышать свежим воздухом и подкормить уток, в изобилии плававших по тихой поверхности прудов, да неподвижные, словно статуи, фигуры несовершеннолетних рыбаков, мечтающих поймать неопределенной породы рыбку размером с мизинец.

Анюте было жаль мальков, годных в пищу лишь очень голодной кошке, да и то не всякой. Настроение у нее при виде горе-рыбаков начало портиться, и она прибавила шагу.

Детские аттракционы по будням не работали, однако хитроумная малышня, нашедшая дыру в ограде, все же пролезла на площадку и облепила пестрые карусели, расселась по лошадкам, машинам и мотоциклам. Анюта и Михаил с трудом протиснулись в лаз, знакомый им еще с дошкольных времен, осмотрели карусели, заглянули на всякий случай под них и в киоск билетерши, до Злыгости нигде не было. Не было ее ни у «чертова колеса», ни у лодок-качелей, ни в кустах, окружавших площадку.

Посовещавшись, они направились на Центральную аллею.

Уже несколько часов Анюта с Михаилом бродили по Парку, но никаких следов Злыгости не обнаружили. Несколько утешало сознание того, что где-то поблизости ведут поиски Мяфа, Жужляк, Свинкль и Витька с Шерли.

Сначала Михаилу казалось, что посчастливиться должно именно ему, и он был удивлен, что этого до сих пор не произошло. Но в какой-то момент в душу закрались сомнения. Вспомнив про преследовавшие его неудачи, он подумал даже, что напрасно ввязался в эти поиски. Чего доброго, его неудачливость распространится не только на Анюту, но и на всех остальных. Он поделился этими соображениями с Анютой, но та в ответ лишь рассмеялась и начала строить всевозможные предположения по поводу появления в Парке Мяфы и остальных участников военного совета.

Уже два раза они подходили к станции метро и брали мороженое, чтобы поддержать свои силы — нелегко, гуляя по Парку, заглядывать под каждый куст и прислушиваться к каждому шороху, боясь пропустить стихи, читаемые Злыгостью.

— Знаешь что? Давай сядем на какую-нибудь скамейку и отдохнем, — сказал наконец Михаил, опасавшийся, что Анюта уже сильно устала и только из самолюбия не предлагает сама устроить привал.

— Что, утомился?

— Нет, но…

— Ну, и я не устала! — Анюта гордо вздернула голову и громко ахнула: — Смотри!

Из-за высоких тополей, окружавших аллею, выскочил Скачибоб и стал приближаться к ним большими прыжками. Издали он был похож на хвостатый теннисный мяч, сам собой скачущий по дорожке.

При виде Скачибоба Анюта радостно засмеялась и протянула вперед ладони. Подскочивший Скачибоб на мгновенье опустился в них и тут же упрыгал обратно.

— Подбадривает, — растроганно сказал Михаил.

Упрыгав метров на двадцать, Скачибоб вернулся, опять коснулся Анютиных ладоней и опять поскакал вперед.

— Играет, — улыбнулась Анюта. — Да нет же, он зовет нас за собой! Так и Шерли иногда ведет себя, когда хочет показать мне что-нибудь интересное.

Скачибоб вернулся и снова унесся куда-то вперед, и Михаил вынужден был признать, что, скорее всего, Анюта права.

— Ну, так пойдем за ним.

Следуя за Скачибобом, они вышли к маленькой, метра два шириной, протоке, по берегам густо заросшей камышом. Скачибоб подпрыгнул последний раз и упал около корней большой ивы, нависшей над темно-зеленой водой. Осторожно, стараясь не шуметь, ребята приблизились к протоке и тут же услышали какое-то заунывное бормотание, похожее на заговорные причитания колдуний:

— Фу! — отшатнулась Анюта.

— Это она! Это, конечно, Злыгость! Мяфа же говорила, что ее стихи ни с чем не спутаешь! — Михаил шагнул к иве, стараясь рассмотреть мрачную поэтессу.

— Разве это стихи?

— Ну… — начал Михаил и замолчал. Он увидел Злыгость.

Большой ком желтоватой травы лежал около корней ивы, в метре от притаившегося Скачибоба, и медленно шевелился, словно раздуваемый ветерком. Часть его травинок-волос была погружена в воду и колебалась там, наподобие водорослей.

— Нет, что-то не выходит, — неуверенно пробормотал голос, читавший стихи. — Как бы это повыразительнее… Ну, например… Э-э… Пауки с гниющими глазами… Хорошо, вот это образ! Значит, так:

— Очень хорошо! Здесь и декаданс, и предощущение грядущей катастрофы, и самовыражение, и даже элементы антиутопии есть.

Михаил услышал, как сзади тихонько застонала Анюта, и понял, что в данной ситуации на нее рассчитывать не стоит.

— Замечательно! Неужели это написала Злыгость? А мне говорили, что она даже не умеет рифмовать слова! — сказал он громко, самым восторженным голосом, на какой был способен.

Пучок водорослей дернулся, словно через него пропустили электрический ток, — и в глубине желтых прядей-травинок мутно блеснул зеленый глаз. Будто луч солнца упал на осколок бутылочного стекла.

— Не люблю подхалимов.

— Это не подхалимаж. Это искреннее преклонение перед большим поэтом.

— Перед великим поэтом, — поправила Злыгость. — Девочка тоже преклоняется?

— Нет, — честно созналась Анюта. — Ужасные стихи!

— Грубо. Грубо и невежливо. Могла бы хоть из приличия смягчить выражения. — Злыгость извлекла из воды свои волосы и чуть-чуть отодвинулась от корней ивы. — Присаживайтесь, поговорим.

Михаилу хотелось броситься на Злыгость и, не разводя церемоний, схватить ее, но, памятуя предупреждение Мяфы, он сдержался, обошел ее и уселся на ствол ивы. Анюта опустилась рядом, с опасением поглядывая на ком шевелящейся желтоватой травы.

— Уверена, что это Скачибоб вас привел, не зря он тут околачивался, — помолчав, прошелестела Злыгость. — Небось про львов хотите узнать?

— Да.

— Понятно. А тебе мой стих действительно понравился? — обратилась она к Михаилу.

— По-моему, это маленький шедевр! — с преувеличенным энтузиазмом ответил тот. Анюта посмотрела на него с осуждением.

— Приятно иметь дело с вежливым существом, — волосы Злыгости плавно зашевелились. — Конечно, я вам скажу, что случилось со львами. Во-первых, потому, что я тоже их люблю, а во-вторых, потому, что Мяфа от меня все равно не отстанет. Она такая зануда. Но прежде мне хотелось бы узнать ваше мнение о некоторых моих стихотворениях и послушать ваши.

— Но мы не пишем стихов! — Анюта вопросительно посмотрела на Михаила.

— Не пишем, — неуверенно подтвердил он.

— Тогда нам не о чем разговаривать, — сухо сказала-прошелестела Злыгость. — Стихи может писать любое разумное существо. Конечно, не такие прекрасные, как мои, но может.

— Хорошо, мы попробуем, — торопливо согласился Михаил.

— Ну, то-то. По-моему, это справедливо. Я пойду навстречу вашим желаниям и расскажу про львов, а вы пойдете навстречу моим и — почитаете стихи. Потому что настоящий талант расцветает в полную силу, только если у него есть конкуренция.

Судя по самодовольному тону Злыгости, она не верила, что ребята могут конкурировать с ней по части писания стихов.

— Устраивайтесь поудобнее, для начала я прочту вам несколько моих последних стихотворений. Это, конечно, не лучшее, но самое свежее.

Ребята поудобнее устроились на иве, свесив ноги почти до воды. Анюта приготовилась не слушать, потому что от стихов Злыгости ей становилось нехорошо. Михаил… Михаил тоже приготовился не слушать, потому что начал думать над ответным стихом.

— Итак, стихотворение номер триста сорок пять, — провозгласила, завывая, Злыгость:

— Здорово! — восхитился Михаил, не слышавший ни единого слова.

Анюта едва удерживалась, чтобы не зажать себе уши пальцами, хотя про себя, пытаясь не услышать стихов Злыгости, она старательно пела песенку: «От улыбки станет всем светлей».

— Нравится? Тогда слушайте стихотворение номер триста сорок шесть:

— Почему караси? — удивился Михаил, отвлекаясь от сочинения собственного стиха.

Но Злыгость молчала. Она была слишком потрясена силой своего гения, чтобы отвечать на глупые вопросы.

— Так почему живые караси должны лезть в пасть? И что это за караси? — не унимался Михаил.

— Караси? — переспросила Злыгость, выходя из транса. — Потому что это жутко, когда живые караси лезут в рот. Жутко тем, в чей рот они лезут. А если они лезут в пасть, то им самим тоже страшно. Таким образом, безысходность становится полной. Вам этого не понять, но силу энергетического заряда стихотворения вы почувствовали?

— Да, — подтвердил Михаил, пожалев, что с ними нет Витьки. Уж тот бы сумел восхвалить великую поэтессу. Он бы ей с три короба наврал о ее гениальности. Михаил с надеждой взглянул на Анюту, но та вовсе не собиралась рассыпаться в похвалах поэтическому дару Злыгости.

К счастью, великая поэтесса в этом не нуждалась. Она считала, что слов, которыми можно оценить силу ее дарования, вообще не существует, и поэтому приняла молчание слушателей за немой восторг.

— У вас нету слов от восхищения? Так я и думала. Не надо слов. Прочитайте лучше свои стихи. Я убеждена, что писать должны все — только пишущий может по-настоящему оценить пишущего. Так не упускайте случая, ибо где вы найдете лучшего критика, чем я? Быть может, мне даже удастся указать вам истинный путь в поэзию. А это пригодится вам значительно больше, чем тайна похищения львов. Поскольку существо, не пишущее и не ценящее стихов, едва ли можно назвать вполне разумным.

Ребята покорно закивали головами. А что им еще оставалось делать?

— Ну-с, с кого начнем? Пожалуй, с девочки. Дамам, надо уступать.

Анюта беспомощно посмотрела на Михаила.

— Но я, правда, никогда не писала стихов. Вот разве что… она задумалась. — Когда-то я придумала четверостишие…

— Не кокетничай! — прервала ее колебания Злыгость.

— Ну, хорошо. Кажется, оно звучит так:

Михаил удивленно посмотрел на Анюту. Он ожидал услышать что-нибудь о розах, а тут…

— Н-да, если учесть, что это первая проба пера, то не так уж плохо. Однако слишком уж оптимистично, слишком поверхностно. Не видно глубины проникновения в тему и серьезного взгляда на жизнь. Хотя, если понимать этот стих в том смысле, что никакой другой приправы к макаронам тебе не дают, то есть допустить, что тут присутствует элемент сарказма… Н-да. Нет. Все равно неважно. Думаю, что настоящей поэтессы из тебя не выйдет. Тем более что ты, в отличие от своего приятеля, не смогла сразу оценить настоящей поэзии. Но это вовсе не значит, что тебе надо опускать руки и бросать работать. В конце концов, миру нужны не только большие поэты, но и малые. Они как бы составляют тот фон, на котором еще ярче сияет истинное дарование.

Анюта слегка покраснела, Михаил легонько подтолкнул ее и прошептал:

— Отлично. Мне понравилось. Я тоже люблю макароны с сыром.

Анюта подняла голову и благодарно улыбнулась ему.

— А теперь мы послушаем воспитанного мальчика, у которого явно присутствует поэтическое чутье. Он, мне кажется, должен понимать в поэзии побольше, — прошелестела Злыгость. — Начинай, я вся внимание.

— Мне неудобно читать свой экспромт после таких блестящих и глубоких произведений, но раз вы настаиваете… — Михаил покрепче утвердился на стволе ивы и начал, стараясь подвывать так же, как великая поэтесса:

— Хм-хм, — оживилась Злыгость. — Очень, очень неплохо! Интонация взята верно. Трагические противоречия мира имеют место. И приятно, что объектом стихотворного исследования выбран достойный субъект. Однако… Зачем эта излишняя конкретность? При чем здесь гриб, который я вовсе не кусаю, хотя и не прочь бы закусить, скажем, чернильным грибом? Зачем упоминать о совести, которая меня вовсе не гложет? И что это за слово — сдохнет? Так можно сказать о собаке, но вовсе не о великой поэтессе! Хотя «тухлый гриб» — это неплохо. «Тошно ей, противно жить» — тоже очень и очень неплохо. Из тебя со временем может выйти толк, если ты, конечно, не будешь злоупотреблять глагольными рифмами.

— Это как? — не понял Михаил.

— Ну, «жить-открыть», «гложет-поможет», «давясь-таясь». То есть рифмами, образованными при помощи глаголов.

Михаила подмывало сказать, что «давясь» и «таясь» не глаголы, а деепричастия, но вместо этого он горячо заверил великую поэтессу, что обязательно примет к сведению ее замечания и не замедлит воспользоваться ценными советами.

— Да, если будешь им следовать, толк выйдет, — важно подтвердила Злыгость.

— О да, толк выйдет! — смиренно пробормотал Михаил и придушенно хрюкнул, представив, какое лицо станет у учительницы литературы, если он прочтет ей стихотворение, сделанное по рецепту Злыгости.

— Что такое? — насторожилась великая поэтесса.

— Нет-нет, все в порядке, вы так ко мне снисходительны, — промычал Михаил, боясь поднять глаза на Анюту.

— Да, снисходительна, — согласилась Злыгость. — И потому я сдержу слово и открою вам тайну львов. Особенно охотно я открою ее вот этой девочке: если она погибнет, пытаясь вернуть львов на место, искусство не пострадает. Во всяком случае, гибель потенциального поэта мне оплакивать не придется.

Услышав эти слова, Михаил едва не бросился на Злыгость с кулаками, но Анюта вовремя пихнула его локтем в бок: молчи — львы важнее. Она любила львов не меньше Витьки и Михаила и готова была выслушать от Злыгости еще и не такое, лишь бы узнать, как их спасти.

— Это было ночью! — неожиданно громко и противно завопила великая поэтесса, и волосы ее встали дыбом.

Анюта отшатнулась и, если бы Михаил не поддержал ее, непременно свалилась бы в воду.

— Мрачная мусороуборочная машина въехала в Парк. Подобно тени, проскользила по аллеям и, зловеще урча, остановилась около одного из львов. Из кабины вылезли двое злодеев. Один — высокий, скулы его, казалось, вот-вот проткнут кожу — указал рукой на бронзовое изваяние и скрипучим, отвратительным голосом спросил многозначительно: «Этого, что ли?» — «Этого», — еще более отвратительным, жирным, как свиное сало, голосом ответил второй — толстый и короткий, нос которого утопал в щеках.

После этого злодеи сели в машину. Над ней поднялась стрела подъемного крана. Поднялась и замерла надо львами. Это был ужасный миг!

Первый злодей снова вылез из кабины и закрепил тросы, свисавшие с крана, под брюхом льва. Затем он вернулся в машину, стрела крана поползла вверх, и статуя, веками украшавшая наш Парк, оторвалась от пьедестала и закачалась в воздухе. В следующую минуту подъемный кран повернулся, и наш бронзовый красавец, свет наших очей, оказался погруженным на машину. Он стоял на платформе, предназначенной для контейнера с мусором, и призывно смотрел на своего бронзового собрата. Увы, тот ничем не мог ему помочь…

Машина уехала, а через несколько часов, перед рассветом, вернулась за вторым…

Ребятам показалось, что Злыгость всхлипнула.

— Ах, вот, значит, как дело было… — растерянно протянул Михаил. За последние два дня он уже привык ко всяким необычностям, и прозаический увоз львов на мусорной машине разочаровал его.

— А вы? Неужели вы ничего не предприняли? — возмутилась Анюта.

— Я… Я едва не лишилась чувств, — ответила Злыгость расслабленным голосом. — Со мной случилось что-то вроде обморока. Я такая впечатлительная…

— Нашли время, когда лишаться чувств, — с сожалением посмотрела на нее Анюта. — А еще считаете себя великой поэтессой! — на этот раз во взгляде голубых Анютиных глаз сквозило явное презрение. — Поэт, даже самый захудалый, должен бороться с любой несправедливостью, а вы… — Анюта на секунду запнулась, а потом выпалила: — Должны бы, кажется, помнить, что Некрасов сказал: «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан!».

Михаил с тревогой посмотрел на Анюту. Он разделял ее недоумение и даже возмущение, но сейчас важно было не обличать Злыгость, а узнать у нее подробности.

— А номер, номер машины вы запомнили? — спросил он, как только Анюта замолчала.

На Злыгость было жалко смотреть — и куда делась ее прежняя спесь? Травы-волосы полегли, вся она будто уменьшилась и подалась ближе к воде. Наверно, ей стало стыдно, и она собиралась удрать, чтобы скрыть свой позор. Вопрос Михаила окрылил ее.

— Да! Я запомнила. Я знаю номер: ЛЕВ 22–01! — радостно вскричала она. И тут же дрожащим от волнения голосом спросила: — Но вы ведь не думаете, что одна ошибка может погубить во мне поэта?

— Думаем! — жестко сказала Анюта. Она хотела добавить, что и без этой ошибки стихи Злыгости отвратительные, но не успела.

— Нет! — перебил ее Михаил. — Не думаем. Случалось, что и великие поэты ошибались. Но истинно великие находили в себе силы признавать свои ошибки. — Он укоризненно посмотрел на Анюту — разве так можно!

— Я докажу, что я — великая поэтесса! Я приму участие в поисках львов, — сказала Злыгость, и слова ее прозвучали как клятва.

— Жначит, о поэжии жаговорили! — прожужжало под старой ивой, и к корням ее опустился Жужляк. — Жлыгость, жадав-лю! Ты о львах долж-жна думать, а не о поэжии! — Он грозно повел своими пилами-рогами, но Злыгость даже не вздрогнула.

— Я все осознала и уже открыла тайну львов. И готова принять участие в их розыске.

— Даж-же так? — Жужляк замер на месте, и усы его, похожие на щетки, растерянно опустились. — Ижумительно… — начал он, с уважением глядя на беспечно болтавших ногами ребят, но тут в кустах послышался шум, и ворчливый голос спросил:

— Где тут эта старая швабра, эта стихоплетная блудословка, именующая себя великой поэтессой?

Ребята переглянулись. Выражаться так способно было только одно существо — Свинкль. И через минуту он действительно появился на полянке.

— Как ты мож-жешь так выраж-жаться?

— А что я такого сказал? — удивился Свинкль. — Все же… — он заметил ребят, а потом Злыгость и стушевался. Однако быстро оценил обстановку и непринужденно соврал: — Я же любя.

— Хам! — высокомерно бросила Злыгость.

Анюта поежилась. Назревал скандал. И он непременно бы разразился — не таким существом был Свинкль, чтобы не затеять скандала, если представился случай, — но тут издалека донесся громкий лай.

— Это Шерли! — радостно воскликнула Анюта.

И тут же все увидели веселого фокстерьера, лихо тащившего на поводке упирающегося Витьку.

— А, все уже в сборе! Славненько. А я — то думал, чего это Шерли меня сюда тащит? Всю программу поисков нарушил. Схватили Злыгость?

— Меня не надо хватать!

— Я знала, что она в конце концов встанет в ряды борцов за правое дело. Лучше поздно, чем никогда, — произнесла Мяфа, переливаясь из-за спины ребят к центру полянки. Следом за ней выпрыгнул Скачибоб, ударился о корни ивы, взвился вверх и упал в ладони Анюты.

— Жамечательно. Общий сбор. Расскаж-жите-ка о похищении.

Анюта с Михаилом посмотрели на Злыгость, но та молчала.

— Давай ты, — подтолкнула Анюта Михаила, и тот рассказал собравшимся все, что узнал от великой поэтессы.

— Теперь надо искать мусорную машину с названным номером, — закончил он свое сообщение.

— Ее надо искать во дворах, прилегающих к Парку. Вряд ли она приехала сюда издалека, — поторопился уточнить Витька. Видно было, что он раздосадован столь несомненным успехом приятелей и теперь будет стараться изо всех сил.

— Как же мы будем ее по дворам искать? Нас там сразу засекут, — проворчал Свинкль.

— Придется попросить ребят заняться поисками. Вы только найдите ее и дайте нам знать, — обратилась Мяфа к Михаилу: — А уж мы возьмемся за шофера.

— Возьмемся за шофера, — как эхо повторила Злыгость.

— Ты правда хочешь принять участие в поисках львов? — Мяфа была растрогана.

— Да. Я готова на подвиг. За столь благородное дело не жаль отдать жизнь даже такой великой поэтессы, как я, — произнесла Злыгость прочувствованно. Не выдержала и всхлипнула: — То есть жалко, конечно, но если надо…

— Молодчина! — похвалил ее Михаил.

— Не молодчина она, а Злыгость. А вот вы с Анютой действительно молодцы, — сказал Свинкль и, видя, как завистливо сверкнули у Витьки глаза, добавил: — Да, настоящие молодчаги. Придется вас поощрить.

Михаилу показалось, что перед глазами у него проплыло розовое облако, тело потеряло тяжесть, и он полетел куда-то в светлое небо под аккомпанемент нежных мелодичных звуков…

— Михаил! Очнись, Мишка!

Михаил открыл глаза. Он лежал на траве. Анюта поправляла у него на лбу мокрый платок., Шерли лизал руку, а Витька, Злыгость, Мяфа и Жужляк ругали Свинкля.

— Соображаешь, что делаешь? А если бы они в воду кувырнулись? Кио чертов! — кричал, размахивая руками, Витька.

— На местных хулиганах свои фокусы показывай, а не на друзьях, — сурово выговаривала Мяфа. — Ишь, сила есть — ума не надо! Не было печали — купила баба порося, пригласили тебя в кои-то веки в приличное общество!

— Ижорву мержавца! Жаболеет — жагрыжу! — ревел разъяренный Жужляк, лязгая пилами-рогами над покаянно склоненной головой Свинкля.

— Хам, свинское отродье, бифштекс недоеденный! — ругалась Злыгость.

— Да я же как лучше хотел! Хотел им приятное сделать; Вы у них самих спросите, ведь понравилось! — наконец выдохнул Свинкль, отступая от наседавшего на него Жужляка.

— А что случилось? — спросил Михаил, снимая со лба мокрый носовой платок и садясь на траву. В голове у него еще звенела чудная музыка.

— Он нас загипнотизировать хотел, — кивнула Анюта на Свинкля. — Тебя сумел, а вместо меня Скачибоба в блаженство вверг.

Михаил оглянулся — Скачибоб лежал рядом, подогнув хвостик под себя.

— А зачем?

— Чтобы нам удовольствие доставить. В награду за успешные переговоры со Злыгостью.

В этот момент Скачибоб шевельнулся, подпрыгнул метра на полтора над землей и упал рядом с Анютой. Шерли фыркнул и отскочил в сторону.

— Как он? — участливо спросил Михаил, глазами указывая на Скачибоба.

— Ему-то что, ему нравится. Он у нас единственный, кто гипнозу поддается, — пояснила Мяфа. — И то не всегда.

— А почему?

— Да он ведь такой, с переменной мыслительной способностью, — пробормотала Мяфа, опасливо скосив глаза на Скачибоба. Но он не двигался.

— А людей Свинкль может гипнотизировать?

— Только это он и может, — неприязненно прошипела Злыгость. — Только тем и харчится. То у одного малыша мороженое отнимет, то у другого.

— Я не отнимаю, они сами мне отдают. Да еще и радуются при этом.

— Фу, как гадко! — возмутилась Анюта.

— Гадко, — согласился Михаил, — но с таким помощником мы быстро львов вернем.

— Точно, — радостно подхватил Свинкль. — Я же любую команду могу внушить.

— Любому человеку?

— Почти, — уклончиво ответил он. — Ну, ты скажи, тебе ведь понравилось твое состояние, а? Многим людям нравится. Ведь приятно было? — заискивающе, но настойчиво допытывался Свинкль.

— Если бы Анюта не поддержала, ты бы точно в воду брякнулся, — вставил Витька и погрозил Свинклю кулаком.

— Нет, мне не понравилось, — подумав, ответил Михаил. — То есть, приятно, конечно, но мне не нравится, когда меня гипнотизируют.

Все снова закричали на Свинкля, и Михаил, чтобы спасти гипнотизера, сказал:

— Да ладно, он же ничего плохого не хотел. Оставьте его, пожалуйста.

— Ж-живи! — смилостивился Жужляк, и Свинкля оставили в покое.

Только Злыгость напоследок сказала:

— Глупо все-таки доверять Свинклю. Он же только и смотрит, как бы кому свинью подложить, а потом невинной овечкой прикинуться.

Но на ее слова внимания не обратили — разве может Злыгость сказать о ком-нибудь доброе?

— Значит, мы берем на себя обследование дворов и поиск мусорной машины, — вернулся к прерванной беседе Витька. А как мы дадим вам знать, что нашли?

— Пришлите Шерли. Он кого-нибудь из нас найдет, и тот оповестит остальных, — сказала Мяфа, покрываясь рябью.

— Хорошо, мы ему записку под ошейник вложим, — сразу поняла ее Анюта.

— Жамечательно, будем ж-ждать ижвестий.

— Спасибо, — сказала Мяфа. — Правда, отличные ребята? Я в них не ошиблась. Свой глазок — смотрок.

— Правда, — согласились все.

— Тогда мы сегодня же начнем розыски, — заторопился Витька. Уж очень ему не терпелось показать себя настоящим следопытом.

Михаилу хотелось о многом спросить своих новых товарищей, но похвал он стеснялся, и сейчас, поняв, что его и Анюту собираются хвалить, решил отложить расспросы до лучших времен.

 

Глава четвертая

НОС СУХОЙ И ТЕПЛЫЙ. ГАРАЖ ГОШИНОГО ПАПАШИ. В ОЖИДАНИИ МАШИНЫ. КАК ВЗЯЛИСЬ ЗА ШОФЕРА. БЫСТРО, БЕЗОПАСНО, ЗДОРОВО

Найти обычную машину, вывозящую мусор с дворовых помоек, оказалось, как это ни странно, значительно труднее, чем обнаружить в Парке таинственную Злыгость. Два дня с утра до позднего вечера бродили ребята по окрестным дворам — и все тщетно. Сначала, чтобы не привлекать к себе внимания, они никого ни о чем не спрашивали — надеялись на случай. Потом Витька разработал блестящий план: они стали устраивать засады у полных мусорных контейнеров. Сидеть в солнечный летний день на какой-нибудь скамейке и несколько часов не сводить глаз с помойки — занятие не слишком веселое, но Анюта и Михаил не возражали: если надо, значит — надо. К сожалению, бдения эти не увенчались успехом — мусорные машины иногда подъезжали, но среди них не было искомой, носящей номер ЛЕВ 22–01.

Тогда Михаил предложил порасспрашивать дворников, а хитроумный Витька изобрел легенду, оправдывающую их интерес к конкретной машине. Якобы водитель ее потерял связку ключей, а они ее нашли и теперь хотят вернуть. И опять успех, мерещилось, не заставит себя ждать, но дворники, как оказалось, не имеют привычки запоминать номера мусорных машин. Они даже не могли подсказать, в какое примерно время те приезжают.

Шел третий день поисков, когда, уставшие от расспросов и бегов, ребята приплелись во двор Анюты и Михаила и в мрачном молчании уселись на одну из скамеек. Даже Шерли имел удрученный вид — хеост опущен, глаза полузакрыты. Вдобавок к этому, Анюта сообщила, что нос у него сухой и теплый.

— У меня тоже, — невесело пошутил Михаил.

— Это потому, что у нас нет хорошего плана, — неуверенно предположил Витька.

— Предлагай, послушаем.

— Что я, завод по изготовлению планов, что ли?

— Может, обратимся в милицию? — робко предложила Анюта.

— А что мы ей скажем?

— Ну, про ключи.

— Не годится. С милицией лучше не связываться, особенно, если начинать с вранья. Разве что поискать автопарк, куда приписаны мусороуборочные машины нашего района?

— А что, это мысль. И если не обнаружим там машину с нужным номером, начнем прочесывать все автопарки города.

— Ого! Сколько же времени на это понадобится?

— Много. Но других предложений нет. Михаил, у тебя нет предложений?

— Нет. Вот только версия про связку ключей слабовата. Может, придумаешь что-нибудь посолиднее?

— Попробую, — кивнул Витька и задумался.

Михаил тоже задумался, и мысли ему в голову приходили невеселые. Еще совсем недавно ему казалось, что он наконец вышел из полосы неудач, но практика показала, что рано он радовался.

Задумалась и Анюта. Ей не нравилась вся эта партизанщина, и сейчас как никогда хотелось посвятить в их тайну еще кого-нибудь. Удерживало только то, что посвящать было некого. Вот если бы не разъехались из города ребята…

Милиция бы, конечно, сразу нашла и мусороуборочную машину и ее шофера, но разве поверит она в существование Злыгости или Мяфы? Не поверит. А если поверит, так им же хуже будет — паспортов у них нет, живут непонятно где и сами непонятно кто… Правда, милиции можно сказать, что они сами видели похищение львов, но тогда какой-нибудь сердитый полковник обязательно спросит: «А что вы делали ночью в Парке? И почему сообщаете о том, что видели, только сейчас?» Вряд ли поверят, но попробовать можно, все же вариант…

Как раз в тот момент, когда Анюта хотела поделиться с ребятами своим планом, Михаил вдруг подался вперед, поднял вверх указательный палец и спросил громким шепотом:

— Слышите?

Где-то в районе их мусорки урчала грузовая машина.

Витька поднял затуманенные умными мыслями глаза и сказал:

— Свистни, если что.

Михаил с Анютой посмотрели на Витьку с уважением — наверно, именно сейчас у него начала проклевываться гениальная идея. Тихонько, чтобы не мешать товарищу, они поднялись со скамейки и, прихватив Шерли, пошли проверять: уж не голубая ли мечта их, не жар-птица ли с номером ЛЕВ 22–01 прилетела, к мусорке…

Додумать гениальную мысль Витьке не удалось — не прошло и пяти минут с момента ухода ребят, как он услышал пронзительный свист. Витьку словно ветром сдуло со скамейки, и уже через несколько мгновений он присоединился к Анюте и, Михаилу, во все глаза смотревшим на стоящую у помойки мусорную машину.

— Наша! — покосившись на Витьку, прошептала Анюта.

Они стояли метрах в двадцати от машины, и стена помойки мешала Витьке рассмотреть номерной знак.

— А не ошиблись?

— Нет. Но послать Шерли мы не успеем. Еще пять минут — и машина уедет.

Михаил был прав. Пустой контейнер уже стоял на земле, и сейчас шофер подцеплял тросами второй — полный.

— Что же делать?

— Пойду спрошу, когда он снова сюда приедет.

— Так он тебе и сказал. Ты посмотри на его рожу — он тебя даже не заметит.

Лицо у шофера было действительно неприятное.

— Все равно пойду, — упрямо насупился Михаил.

— Иди, но только с Анютой. Тяните время, говорите, что кто-то вас просил узнать, но не признавайтесь кто. Есть мысль, — скороговоркой выпалил Витька и умчался во двор.

Ребята вышли из-за деревьев.

— Здорово, быстро работаете, — сказал Михаил, останавливаясь около мусорной машины.

Высокий скуластый шофер с брезгливо опущенными уголками рта повернулся к Михаилу, окинул его уничтожающе-презрительным взглядом и промолчал. Ему никак не удавалось подцепить последнее ушко контейнера — видимо, его погнули при разгрузке. Кроме того, он терпеть не мог, когда говорят под руку, и вообще не любил дворовую шпану.

— А какую скорость вы можете развить? — нарочито тонким голосом пропищала Анюта.

Шофер сурово молчал.

— А сколько тонн такой кран поднять может, а, дядя? — самым подхалимским голосом полюбопытствовал Михаил.

Шофер еще раз взглянул на ребят. Не будь здесь Анюты, он бы сказал Михаилу… Но девчонка не поймет, еще разревется.

— Будь ты моим племянником, не шатался бы по улицам.

— Я не шатаюсь. У нас каникулы.

Шофер с досадой бросил трос и повернулся к ребятам:

— Ну что вам здесь надо? Чего стоите, языками мелете? Шли бы себе, гуляли, раз каникулы. Тем более, такой Парк под боком.

— Мы в Парке уже нагулялись, мы техникой интересуемся, — Анюта потупила глаза — ни дать ни взять хорошистка-отличница, маменькина дочка, идеальный ребенок.

— Рано вам еще техникой интересоваться, — уже мягче пробормотал шофер и снова принялся крепить трос.

— Дядя, а вы завтра когда приедете? — Михаил чувствовал, что работа вот-вот будет закончена, шофер залезет в кабину — и тогда ищи его.

— А тебе что за дело?

— Просили узнать.

— Кто же это просил?

Михаил замялся и стал посматривать по сторонам. Витьки не было видно, но из-за угла дома вдруг показался Гошка-гитарист.

Чего это он тут забыл?

Гоша быстрым шагом направлялся к машине, издали махая ребятам рукой. Неужели?

— Вот он и просил, — нахально соврал Михаил, указывая на Гошку.

— Он? — Шофер наконец закрепил трос и с любопытством взглянул на приближавшегося Гошу. — Зачем я ему нужен?

— Не знаю, — пожал плечами Михаил.

— Привет, шеф! — Гошка развязно сделал шоферу ручкой. — Дело есть на червонец. Гараж видишь?

— Мал еще тыкать, — ухмыльнулся шофер и посмотрел на маленький, обитый металлическими листами гараж, притулившийся недалеко от помойки.

— Папаня его из земли вытащить хочет, видишь, как зарылся? Пособишь?

«Ну, Витька и тип! Ну и силен врать! И как ему Гошку в эту авантюру втравить удалось? У того ведь не только машины нет, но и отец в другом Городе живет». Михаил представил хозяина гаража, какое стало бы у него лицо, если бы он слышал этот разговор, и, отвернувшись в сторону, сдавленно хихикнул.

— Сейчас, что ли, пособлять надо? — поинтересовался шофер.

— Не, сейчас папани нет. Скажи, когда приедешь, мы ждать будем.

— Хм. Так вот отчего эти сорванцы вокруг меня вьются.

— На мороженое зарабатываем, — противно осклабившись, пояснил Михаил и покосился на Анюту — должна же она понять, что иначе нельзя!

— Молодцы! — хохотнул шофер. — Послезавтра часа в три буду.

— О’кэй! — кивнул Гоша.

— Бизнесмены! — одобрительно бросил шофер и полез в кабину.

Три часа миновало, а машины все не было. Мяфа, Жужляк и другие существа, пришедшие из Парка, чтобы «взяться за шофера», сидели в засаде: под скамейками, под каруселью, под кустами — кому где больше нравится. Витька, Анюта и Михаил расположились на скамейке, откуда хорошо была видна помойка.

— А вдруг не приедет? — в который уже раз спрашивал Витька. Его одолевали сомнения.

— Приедет, куда ему деваться. Видал, как у него глаза разгорелись, когда Гоша про десятку сказал? — Сам Михаил не помнил, чтобы у шофера разгорались глаза, а Витька этого тем более не мог видеть, но надо же было как-то успокоить приятеля. — Кстати, слышали вы, что сегодня в Парке митинг будет по поводу похищения львов?

— Слышали. Вместо того чтобы их искать, решили собрание провести. Нашли выход, — сердито сказал Витька.

— А это чтобы администрация Парка могла «галочку» поставить. Даже две. Первую, что проведено массовое общественное мероприятие, и вторую, что меры по возвращению львов приняты. Еще и прения организуют. На тему: «Нужны ли нашему Парку львы?» — Анюта усмехнулась — Мне мама об этом говорила.

— Твои что, уже приехали с турслета?

— Да, но они сегодня опять уехали, до завтрашнего вечера. На какое-то подведение итогов.

— А мои пошли на митинг, — сказал Витька. — Все равно, говорят, суббота, делать нечего, а погода хорошая. И меня хотели с собой взять — еле отбрыкался.

— А мои ремонт квартиры затеяли. Скоро бабушка вернется, она у сестры в Харькове гостит, так они ей сюрприз хотят устроить, — подумав, сообщил Михаил. — Вот она им покажет сюрприз, когда они все не по ее сделают. Да не дергайся ты, никуда эта машина от нас теперь не денется.

— Скорей бы уж! — нетерпеливо пробурчала из-под скамейки Мяфа. — Того гляди, народ с работы пойдет, тогда незаметно не скроешься.

Момент показался Михаилу самым подходящим, и он спросил:

— Слушай, а как это вас в Парке до сих пор не обнаружили?

— Потому и не обнаружили, что в Парке. Находит кто? Тот, кто ищет. А в Парке никто ничего не ищет, разве что успокоения.

— Неужели ни разу не видели?

— Да нет, мельком-то, конечно, видели, но это не в счет. Сам посуди, можно ли меня или Злыгость воспринять всерьез? Люди и думают, что привиделось, галлюцинации, мол, от переизбытка информации. Вот Свинклю труднее приходится, он ведь у нас заметный.

— Ну и как?

— Да так. То за кошку, то за собаку или поросенка его принимают. В лесу бы уже давно словили, а то и подстрелили бы. В лесу человек не расслабляется, не то что в Парке.

— Верно. Это вы здорово придумали. А в Парк откуда пришли?

Ребята затаили дыхание. Они давно уже спорили между собой на эту тему, а прямо спросить как-то стеснялись.

— Хм… Так тебе и скажи. А впрочем, почему бы и нет? Рано или поздно… Мы, как бы это сказать… результат смелого эксперимента по созданию разумных существ. Раньше нас много было, а теперь… — Голос у Мяфы стал грустным. — Теперь только самые приспособленные остались, самые жизнестойкие. Но уж те, которые остались, те живучие. Да вы, наверное, про маленьких зеленых человечков слышали, их еще за инопланетян принимают? Наши ребята, а ведь будто даже в Америке их видели. Эк куда занесло…

— А что это за эксперимент был, кто его проводил, зачем? — Витька как с цепи сорвался.

— Разве я знаю? Много ли знают подопытные кролики о цели проводимых над ними экспериментов?

— Ну, дела! — Витька звонко хлопнул себя ладонями по коленям. — Да как же вы на свободе-то оказались? И почему об этом нигде ничего не сообщали?

— Так ведь когда было! И что значит — на свободе? А где же н-ам еще быть?

— Ну… — Витька смутился, — все-таки раз вы результат эксперимента…

— Да, это верно, — сказала Мяфа, помолчав. — Место нам было в лаборатории, там мы до поры до времени и обитали. А потом хозяин пропал, кормить нас перестали, пришлось спасаться. Время такое наступило, что не до нас стало. Слышали наверно, как век начался? Война, революция, опять война…

— Знаем. Но неужели больше о вас совсем-совсем ничего не известно? — Анюта присела на корточки и заглянула под скамейку.

— Кому-то, может, и известно. Но что может знать цыпленок о своем инкубаторе? Много ли мы, живя в Парке, узнать можем? Жаргона наслушаешься, песенок всяких, ну, в газету заглянешь к кому-нибудь через плечо, вот и все. Это вы по библиотекам ходить можете.

— Так ты и газеты читаешь?

— Читаю иногда.

— А как ты видишь?

— А вы можете объяснить, как вы видите, слышите и вообще чувствуете? Не можете? Слабо? Ну вот и мне слабо.

— А почему вы не хотите обратиться к ученым? — после некоторого молчания спросил Михаил.

— Чтобы нас в клинику поместили? Пропускали через тело ток? Жгли кислотами и резали во имя науки на куски? Нет уж, увольте!

— Ну, ты скажешь!

— Погодите! Вы о чем-то не том говорите! Как же так? Был проведен великолепный эксперимент, существовала прекрасная лаборатория — и ничего не осталось? — Витька недоуменно поднял брови. — Такого просто не может быть!

— Как это ничего не осталось? А мы?

— Это-то конечно, ну, а документы? Ход проведения опытов, цели… Такого ведь до сих пор никто повторить не может!

— А если поискать по архивам… — начал Михаил, но закончить ему не удалось. Под ноги сидящим на скамейке упал Скачибоб, снова вознесся вверх и аккуратно опустился в подставленные Анютой ладони. Ему почему-то очень нравилось в Анютиных ладонях, но на этот раз он не стал в них лежать, а снова унесся ввысь.

— Ребята, машина! — прошептал, вытаращив глаза, Витька.

Чуть слышно урча, во двор въезжала машина для сбора мусора. Номерной знак ее был отчетливо виден:

ЛЕВ 22–01.

Честно говоря, никакого плана, как добыть у шофера мусорки сведения о львах, ребята не имели. Узнав, что машина выслежена, Мяфа заверила их, что шофера она с товарищами берет на себя. Ребятам она предложила присутствовать при этом в качестве зрителей, пообещав, что зрелище будет интересным.

Подождав, пока машина остановится около помойки, ребята, стараясь не привлекать к себе внимания, но и не особенно скрываясь, приблизились к ней.

Шофер огляделся, высматривая Гошу и его отца, посигналил на всякий случай и вылез из кабины. Размял затекшие ноги и пошел к гаражу. На дверях его, как и следовало ожидать, он увидел замок размером с арбуз и, плюнув, направился к машине. Что он думал о Гоше и его отце — осталось неизвестным, однако лицо у него в эти минуты было очень нехорошее.

Выражение его не стало лучше, когда он залез в кабину и, манипулируя рукоятками и кнопками, начал сгружать пустой контейнер. Поставив его на место, шофер снова вылез из машины. Отцепил тросы от пустого контейнера и стал крепить на полный.

— Странно, что ничего не происходит, — волновался Витька. — Не видят они машину что ли?

Михаил хмурился.

— Сейчас, сейчас, — Анюта нервно теребила в руках прутик. — Я чувствую, что сейчас что-то случится.

И что-то действительно случилось, потому что звяканье стихло и наступила тишина.

Витька высунулся из-за стены:

— Ого!

— Что там? — Анюта с Михаилом выглянули вслед за Витькой.

Шофер стоял и смотрел на контейнер, и лицо у него было такое, будто он обнаружил на асфальте груду золотых монет. Но чтобы понять, что же он увидел на самом деле, ребятам пришлось почти полностью выйти из-за помойки. Будь шофер не так поражен, он непременно заметил бы их. Но он не заметил.

Он стоял, ухватив нижнюю губу пятерней, и смотрел на женскую бордовую сумочку, лежащую под контейнером. — Сумочка была приоткрыта, и из нее выглядывало несколько фиолетовых бумажек.

— Двадцатипятирублевки! — ахнул Витька.

— Мяфа! — поправил его Михаил.

Шерли заскулил.

— Тихо! — шикнула на него Анюта, но она напрасно опасалась, шоферу было не до них.

Он осторожно шагнул к сумочке, нагнулся над ней, протянул руку и застыл. На верхнем крае сумочки появились два глаза, выпученных, как у лягушки, а двадцатипятирублевки превратились в ярко-красный язык. Сумочка-голова хлопнула своими крышками-губами и ехидно спросила:

— Куда руки тянешь? Твое, что ли?

Шофер отдернул руку и затравленно оглянулся по сторонам. Но ребят, конечно, не заметил. Взгляд его искал, видимо, не обыкновенных детей, а что-нибудь подиковиннее.

Посмотрев по сторонам, шофер снова склонился над сумочкой-головой и спросил:

— А где деньги?

— Какие деньги? — удивилась сумочка-голова, подмигнула и показала шоферу огненно-красный язык.

— Эти, ну, четвертные.

— Хо-хо! — издевательски расхохоталась сумочка-голова, и тут же откуда-то сверху на шофера спикировал Скачибоб.

— Оуа-а! — взвизгнул шофер, отшатнулся от сумочки-головы, присел на корточки и прикрыл голову руками.

Машина засигналила.

Сквозь растопыренные пальцы шофер взглянул на сумочку-голову, успевшую превратиться в обычный булыжник, и на лежащего рядом Скачибоба, тоже похожего на булыжник удивительно правильной формы. В ошалелых глазах его мелькнула искра разума, и он, пригибаясь, словно под обстрелом, побежал к машине.

Ребята, сохраняя дистанцию, побежали за ним.

Шофер рванул ручку кабины, но дверца не открылась. Прозвучал длинный гудок, и, как только он стих, завывающий голос, от которого по спине шофера побежали мурашки, произнес:

— И не только у людей, но это, к сожалению, в рифму не укладывается, — ворчливо сказал тот же голос. Что-то волосатое, желто-зеленое появилось в окошке кабины и пронзительно-изумрудными искрами глянуло на шофера. Будто луч солнца отразился от осколков бутылки.

Снова раздался гудок — на этот раз резкий и короткий, как удар в солнечное сплетение, и Злыгость продолжала:

Шофер отшатнулся от кабины и грохнулся наземь.

— Моя школа, — восторженно хихикнул Михаил, потирая руки. — Какой боевой ритм, а смысл?! Это вам не «призрак прелый»!

В этот миг из-за переднего колеса машины выглянул гигантский черный жук, такай жуть только в дурном сне может померещиться, и угрожающе сказал:

— Ж-жить небось хочешь, подлец? Ж-живи. Пока. Я такой жаражой отравиться боюсь. Но агрегат твой подчистую сож-жру. Винтика не оставлю.

Жужжащий гигант задвигал громадными пилами-рогами у самого носа шофера, но это уже не произвело впечатления. Шофер только чуть-чуть отодвинулся от Жужляка и плачущим голосом заныл:

— Жри. Все жри, не жалко. Все равно машина государственная Жри, только душу отпусти.

— Душу? — удивленно прожужжал Жужляк и разомкнул пилы-рога, охватившие колесо. — Кому твоя мержкая душа нуж-жна?

— Спасибо! Спасибо, благодетель! Кормилец! — заскулил шофер, елозя задом и отползая все дальше и дальше от Жужляка. — Ты с покрышек, с покрышек начни, они помягче. Сахарные! Сам бы ел, да денег нету. Настоящий каучук! — захлебываясь, врал он.

Дверца машины распахнулась, и с сиденья кабины свесились бледно-зеленые космы Злыгости.

— Не могу. Не могу больше слушать. Не могу больше смотреть на этого… Это… Не могу — сейчас стошнит. Где Свинкль? Опять прохлаждается? Пора кончать!

И тут откуда-то из-под машины, из-за заднего колеса, неторопливо вышел голубовато-серый поросенок. Розовые глазки его светились, фосфоресцировали неестественным светом, но шофер этого свечения не заметил и потянулся к поросенку, как к родному.

— Милый, — просипел он и поднял руку, чтобы погладить поросенка по голове.

— Руки убери, пока не отъел, — дружелюбно посоветовал Свинкль и поинтересовался: — Созрел?

— Созрел, — покорно ответил шофер и подтянул под себя руки.

— Это хорошо, — глазки серо-голубого поросенка прищурились. Он по-детски хлопнул рыжеватыми ресницами и переступил с копытца на копытце. — Так что, даром все скажешь или тебе денег дать? Или стихи послушать хочешь?

При слове «даром» лик шофера, и без того перекошенный, скривился еще больше, ребята даже удивились, как он при этом сумел выдавить из себя:

— Все скажу, — и, помедлив, добавил: — Даром.

— Славненький ты наш, умненький. Так ты, верно, и сам догадываешься, о чем говорить надобно? — Глаза Свинкля стали похожими на иголки, маленькие острые ушки встали торчком.

— Не догадываюсь, но все скажу. Все! — Шофер умоляюще приложил руки к груди, потерял равновесие и ткнулся носом в асфальт. — Про цемент, который я налево двигал, да? Нет? А там тонн триста было. Не интересуетесь? Жаль. Про балки железобетонные? Нет? А свинарник я не один ломал, с Петькой — это он все затеял и председатель ихний. Опять не то? Ну не про пионерский же лагерь? Это ведь мелочь, об этом и говорить не стоит. Ну купят пионерам этим новые кровати, не обеднеет завод, верно? Да и кровати-то были не новые, а отдыхающим турбазы тоже на чем-то спать надо, правда? — Шофер, кажется, перебрал уже все свои грехи и начал затихать.

— Про львов, — напомнил Свинкль.

— Про львов? Про бронзовых? Боже ж мой! Дак ведь это я для Верзилина. Для него я Москву увезу, не то что львишек паршивых! — Голос шофера приобрел уверенность. — Личность. Изюмина в творожной массе человечества. За ним — как за стеной: все прикроет, отовсюду вытащит. Мог бы просто попросить, а он еще полсотни бросил. Человек… — На глазах умиленного шофера выступили слезы.

— Где львы, задрыга? — рявкнул Свинкль.

— На даче. На даче у Верзилина. Не у меня же. Мне они без надобности. Это там, за Каменным островом. В бывшем имении Бобриковых. Это чуть-чуть не доезжая совхоза «Равенство». Там еще автобус ходит. Как с шоссе съедешь — направо песчанка, бездорожье почти, чтобы, значит, кому не надо неповадно было ездить, а потом бетонка — высший класс, как стекло. Я…

— Понятно. Вали в машину и исчезни. И никому никогда ни-ни. Спокойней спать будешь.

— Да я конечно. Я с радостью Уезжаю. Спасибочки. Да я… — Шофер замолк, осторожно вылез из-под машины, окинул невидящим взглядом двор и ребят, стоящих рядом, и полез в кабину.

— Как бы он кого не сбил по дороге, — забеспокоилась Анюта.

— Не собьет, — сказал Свинкль, выбираясь из-под машины.

Загудел мотор, и мусорная машина начала выезжать со двора.

— А контейнер взять забыл, — сказал Витька, почесал в затылке и с надеждой спросил: — А могут ему за это выговор на работе влепить, а?

— Вряд ли, — лениво буркнул Свинкль, покосился на подошедшего Шерли и зевнул.

— Прежде всего нам надо решить, когда мы отправимся на дачу Верзилина, — услышали ребята голос Мяфы, опять устроившейся под скамейкой. — Думаю, лучше всего это будет сделать завтра.

— Завтра воскресенье, трудно из дома вырваться, — сказал Витька.

— Зато мы наверняка застанем хозяина на месте.

— А нам нужно его заставать? — усомнилась Анюта.

— Нуж-жно. Не на себе ж-же мы львов потащим.

— Он, что ли, их на себе потащит? — спросил Витька, поворачиваясь к цветущему кусту барбариса, в котором засел Жуж-ляк.

— Есть два способа вернуть львов, — начала рассуждать Мяфа. — Выкрасть их или заставить Верзилина самого привезти львов обратно. Поскольку сами мы увезти их не можем, остается только допечь Верзилина.

— А что если мы попробуем возвратить их в Парк тем же способом, каким они были похищены?

— Это как же?

— Ну, надавить на психику шофера и заставить его привезти львов назад на мусорной машине? — развил свою мысль Михаил.

— Нет, это совершенно невозможно. Во-первых, потому, что шофер, как ты видел, почитает Верзилина больше отца родного и против него не пойдет — тут Свинклю делать нечего. А во-вторых, потому что если нам даже как-то удастся доставить львов обратно в Парк…

— Грузовое такси наймем! — выпалил Витька.

— Да, так вот, если львы каким-то образом снова вернутся в Парк, Верзилин в любой момент снова может их похитить.

— Так что же делать?

— Надо выходить на него самого. Проникать в его логово и обрабатывать мерзавца до тех пор, пока он не согласится вернуть львов.

— А удастся? — усомнился Михаил.

— Если уж-ж мы не смож-жем…

— На месте видно будет, — проворчал Свинкль.

— Что тебе стоит справиться с каким-то Верзилиным? — искренне удивилась Анюта, поглаживая лежащего на ее коленях Скачибоба.

Свинкль самодовольно хрюкнул.

— А зачем тогда вообще было устроено все это представление с шофером? Нет, оно мне, конечно, понравилось, и даже очень, — поспешно добавил Михаил, чтобы никого не обидеть. — Но не проще ли было бы одному Свинклю прийти сюда и, загипнотизировав шофера, все у него выведать?

— Было бы проще, если бы он мог, — ехидно сказала из зарослей шиповника Злыгость.

— Как это?

— Так ведь он у нас не профессиональный гипнотизер, а самоучка, — лениво пояснила Мяфа, — кое-что умеет…

— Детишек завораживать, например, — не преминула вставить Злыгость.

Свинкль недовольно заворчал. Шерли последовал его примеру.

— Да, кое-что он умеет. Но заставить говорить того, кто не хочет говорить, причем рассказывать о том, что тот скрывает, Свинклю трудно. Поэтому нам пришлось клиента подготовить. Подготовка к делу — половина дела.

— Точно. Ему приготовь, поджарь, разжуй, тогда он, может быть, проглотит, — ввернула Злыгость.

— Молчала бы уж, стихоблудка! — сердито засопел под скамейкой Свинкль. — Я предлагаю морскую капусту вообще к Вер-зилину не брать.

— М-да… — протянула Мяфа.

— Эт-то почему же не б-брать? — начала заикаться от волнения Злыгость.

— А потому, что толку от тебя никакого. И нервная ты очень, — мстительно сказал Свинкль.

— Бросьте спорить. Дело предстоит серьезное, со стихами на Верзилина не попрешь — тот еще фрукт, — вслух подумала Мяфа и пожаловалась: — И каких только словечек, в Парке живя, не наберешься!

— Ну и пожалуйста, и не больно-то хотелось! — всерьез обиделась Злыгость.

— Главный-то вопрос какой? Как мы на дачу Верзилина попадем? Если это за Каменным островом, то мы со Свинклем туда едва к зиме поспеем, — сказала Мяфа.

— Дорогу я у папы спрошу. Он наверняка знает, где усадьба Бобриковых располагалась, — прокашлявшись для солидности, сказал Михаил. — Он у меня специалист — культурными памятниками города с детства интересуется.

— А я дома карты посмотрю. У нас карты всей-всей Ленинградской области есть, — пообещала Анюта.

— Хорошо, дорогу вы узнаете, а как мы туда доберемся? Ну, Жужляк…

— Я полечу! — гордо сказал Жужляк.

Скачибоб стремительно взвился вверх и запрыгал по садику, показывая, что уж он-то сумеет добраться до дачи похитителя львов, где бы она ни находилась.

— Во носится! — восхитился Витька.

— Шустрый, как вор на ярмарке, — пробормотала Мяфа то ли с осуждением, то ли с завистью.

— А я знаю, как вы туда попадете! — сказала Анюта. — Мы вас в сумках повезем!

— Как?!

— Ну вот еще! — возмущенно фыркнул Свинкль.

— А что, это мысль! — Витька хлопнул себя ладонью по лбу. — И как это мне в голову не пришло?

— Возьмем три большие хозяйственные сумки, — с воодушевлением продолжала Анюта. — В одну влезет Мяфа, в другую Свинкль, а в третью Злыгость. А иначе как вы в общественном транспорте поедете?

— Пожалуй, — неуверенно сказала Мяфа.

С другого конца двора послышался шум.

— Что там такое? — насторожился Свинкль.

— Какая-то компания сюда идет. Пять парней и три девицы.

— Ясно. Пора возвращаться в Парк.

— Давно пора, — согласилась Мяфа. — Всяк сверчок знай свой шесток. Злыгость, Жужляк, вы готовы?

— Готов! — отрапортовал Жужляк. Злыгость промолчала.

— Надулась, наверное, и ушла. Очень на нее похож-же.

— Значит, она вне опасности. А нам пора…

— Погодите! — перебил Михаил Мяфу. — Если вы согласны добираться завтра до Верзилина в сумках, то почему бы вам сегодня не прокатиться до Парка у нас на руках?

— Быстро и безопасно, фирма гарантирует, — подхватил Витька.

— Н-ну, попробуйте, — Мяфа вылилась из-под скамейки.

— С людьми только свяжись! — буркнул Свинкль, но позволил Витьке взять себя на руки.

— Тяжел гипнотизер-то! — охнул Витька и легонько похлопал Свинкля по упитанному боку. — Разжирел на детских подачках.

— Прекрати фамильярности! — взвизгнул Свинкль.

— Все-все. Прекратил.

Витька прижимал серо-голубого поросенка к груди. Мяфа превратилась в ученический портфель, и Михаил взял его за ручку. Жужляк вертикально, словно ракета, взмыл вверх.

— Если вы готовы — пошли.

Первым запрыгал по дорожке Скачибоб, за ним двинулись Шерли с Анютой, затем Витька со Свинклем и Михаил с портфелем.

— Ну, как?

— Неплохо, — отозвалась Мяфа-портфель, прислушавшись к своим ощущениям — Немного трясет, но, в общем, терпимо.

— В сумке будет удобнее.

— Надеюсь. Значит, завтра утром, часов я девять, мы вас будем ждать у разрушенной беседки. Да?

— Да. На Злыгость сумку захватить?

— Не стоит. Пользы от нее будет мало, да к тому же она обиделась, теперь ее не скоро сыщешь. Неужели к дороге подошли? Быстро. Безопасно. Здорово!

Скачибоб уже миновал дорогу, за которой начинался Парк. Перешли ее и Анюта с Шерли. А Витька со Свинклем на руках остановился у светофора.

— Где это вы, ребята, поросенка взяли? — неожиданно раздался сзади строгий голос.

Михаил обернулся и вздрогнул — в двух шагах от него стоял милиционер.

— А… мы… э-э… — начал Михаил.

Свинкль взволнованно хрюкнул.

— Из зоокружка, — сказал Витька и взглянул на светофор.

— А почему он синий?

— От скучной жизни.

— Гм! А зачем в Парк его тащите?

— Свежим воздухом подышать. Разрешите, товарищ полковник?

— Я не полковник, — смутился молоденький старшина и покраснел.

— Спасибо, тогда мы пойдем, — нахально сказал Витька и, не оборачиваясь, пошел через дорогу.

— Идите, — машинально вскинул руку к фуражке милиционер и пробормотал: — Хорошо хоть крокодилов в зоокружках держать не додумались.

Он проводил ребят взглядом. На мгновение ему показалось, что портфель, который держал белобрысый, шедший последним мальчишка, вдруг превратился в маленького крокодильчика. Милиционер вытер вспотевший лоб, потянулся за свистком, но вовремя опомнился. Хотел расстегнуть верхнюю пуговицу рубашки — жарко, но рука замерла в воздухе — при исполнении служебных обязанностей не положено ходить расхристанным.

 

Глава пятая

ЕГОР БРЮШКО. НА МЕСТЕ. ВЕРЗИЛИН. КОМУ НУЖНЫ ЛЬВЫ. ВСЕ ТЕЧЕТ, ВСЕ ИЗМЕНЯЕТСЯ

— Значит, сначала едем на автобусе, потом на трамвае, а потом опять пересаживаемся на автобус, да?

Михаил кивнул и переложил сумку с Мяфой в правую руку.

— А Шерли мы куда денем? — подала голос Анюта.

— Верно, про Шерли я не. подумал.

— А я вот беспокоюсь, найдет ли Жужляк дорогу без нас, — сказала Анюта, поглаживая, Скачибоба. — Мы ему, кажется подробно объяснили, и все же…

— Раз обещал, значит, найдет. Он такой, — нехотя сказал Свинкль из Витькиной сумки. После того как милиционер вчера чуть не арестовал его, он был явно не в духе.

Ребята подошли к автобусной остановке, на которой по случаю воскресного утра никого не было, и поставили сумки на асфальт. Скачибоб спрыгнул с Анютиных рук и принялся скакать вокруг.

— Не вылезай на проезжую часть! — строго предупредила его Анюта.

Шерли неодобрительно покосился на Скачибоба, но промолчал. Он успел привыкнуть к этому непоседе и уже не ревновал его к своей хозяйке.

— А чем митинг, посвященный львам, кончился? — спросил Михаил.

— Выбрали какую-то комиссию, ответственную за розыск, и поручили ей связаться с милицией, — ответил Витька и с беспокойством сказал: — Смотрите-ка, кто к нам идет.

Вразвалочку, но довольно быстро, к автобусной остановке приближался Егор Брюшко. Руки его были засунуты в карманы фирменных джинсов, на футболке синел знаменитый трилистник, пересеченный горизонтальными белыми полосами. Брюшко имел вид приличного, ничем не примечательного человека, однако сердце у Михаила тревожно сжалось.

— Не было печали!

— Салют, полупочтенные! — приветствовал собравшихся на остановке Брюхо и длинно сплюнул под ноги Витьке. — Далеко собрались?

— Далеко, — сказал Витька и насупился.

— А точнее?

— По делам, — коротко ответила Анюта.

Михаил молча сжал кулаки и приготовился к драке.

— В ЦПКО, — сказал Витька и пнул свою сумку.

— В ЦПКО? Зачем это вас туда несет, когда под боком такой замечательный Парк? — удивился Брюхо. — Или на пикник собрались? Похвально. Небось, что-нибудь вкусненькое с собой тащите? — Он плотоядно уставился на сумки.

— Тащим. Но делиться ни с кем не собираемся! — вызывающе сказал Михаил. Брюхо был сильнее и его и Витьки. Сильнее их обоих, но делать было нечего. Можно уступить и отдать пирожок, но когда дело идет о львах… Жаль, что Жужляка нет с ними.

Скачибоб упал с ладони Анюты и, казалось, внимательно прислушивался к разговору.

— Ах, не собираетесь делиться? — зловеще протянул Брюхо. — Так вы еще и жадины, к тому же? А знаете, как поступают с жадинами?

Анюта нагнулась и отпустила Шерли с поводка:

— Возьми его!

Шерли заворчал и обнажил клыки Кажется, настал и на его улице праздник.

Брюхо зло сощурился:

— Ты своего зверя лучше придержи, а то его потом ни одна больница не примет, — он постучал по асфальту остроносым ботинком.

— Шерли, возьми его! Ребята!

— Стойте! — взмахнул рукой Витька. От неожиданности Шерли присел на задние лапы. — Пусть посмотрит, что у нас в сумках, и возьмет, что понравится.

— Как? — не поняла Анюта.

— А так, — снисходительно ухмыльнулся Брюхо. — Ну-ка, показывай, что там у тебя? — кивнул он Михаилу.

— Пожалуйста, — улыбнулся Михаил, прекрасно понявший Витьку. Наклонился и расстегнул молнию на сумке.

Шерли, казалось, тоже сообразил, что к чему, напружинившиеся мышцы его расслабились, а оскал начал напоминать саркастическую усмешку.

Брюхо присел на корточки и сунул руку в сумку. Но тут же выдернул ее, и на лице у него появилось выражение гадливости и недоумения.

Стенки сумки раздвинулись, и из нее выглянула отвратительная лягушачья морда — грязно-зеленая, в больших бородавках. Затем появилась перепончатая лапка, еще больше раскрыла сумку и погрозила Брюху тонким пальчиком с длинным когтем на конце. Громадный рот распахнулся, и противно скрипящий голос спросил:

— Ну, что, молодец? Молодец на овец, а на молодца сам овца?

Тут же открылась Витькина сумка, и из нее выглянул Свинкль, Он ничего не сказал, но розовые глазки его, обрамленные рыжеватыми ресницами, начали светиться неестественным фосфоресцирующим светом.

Отступая от Мяфы, Брюхо оглянулся, уперся взглядом в светящиеся глазки Свинкля и замер. Потом, ни слова не говоря, упал на четвереньки, повернулся и побежал вдоль проспекта к ближайшему дому, украшенному вывеской «Парфюмерия». Шерли громко и радостно залаял и бросился вдогонку. Редкие прохожие останавливались и провожали Брюхо удивленными взглядами.

— Шерли, назад! — позвала Анюта.

Свинкль издевательски захрюкал. Зрелище было потешное, но ребята не смеялись. Им было страшно.

— Как это ты его, без подготовки? — поразился Витька. Вызывая Свинкля из сумки, он не ожидал такого эффекта.

— Пустяки, ничего особенного. У всех трусов психика слабая, — хихикнул Свинкль.

— Внимание, — сказал Михаил. — Все по местам. Автобус.

Путь был кончен. Дорога, шедшая через густой березовый лес, уперлась в массивные металлические ворота, окрашенные серой краской.

Позади осталась тряска на городском транспорте, ухабы сельской дороги и раскаленная, пышущая жаром бетонка. Затаившись в кустах, ребята во все глаза смотрели на серый неприступный забор, составленный из глухих бетонных блоков, на металлические плиты ворот и стоящую на разворотной площадке бежевую «Волгу».

— Крепость! — тихо и уважительно сказал Витька.

— Здесь незаметно не проберешься, ишь, глазков понатыкали. Надо в обход идти. Как ты думаешь? — обратился Михаил к Мяфе.

— Что тут думать? Для нас внезапность — залог успеха. Створки ворот раздвинулись, пропустив мужчину, направившегося к машине, и снова сомкнулись.

— Видал? Как в метро. А толщина сантиметров десять — броня!

— Да, надо уходить, пока не заметили. Налево пойдем или направо?

— Направо нельзя, я чувствую, там люди, — подал голос Свинкль. — Может, лучше отойдем подальше и подождем Жужляка на бетонке?

Загудел мотор, машина развернулась и проехала мимо ребят.

— Зачем нам здесь прохлаждаться? Надо до прилета Жужляка хотя бы через ограду перелезть, — выглянула из сумки Мяфа. — Пошли в обход, только тихо-тихо.

— Куда уж тише! И так крадемся, будто в чужой дом забрались, — огрызнулся Витька.

Сделав небольшой крюк по лесу, ребята снова вышли к забору и двинулись вдоль него. Минут двадцать пробирались они по бездорожью, обходя старые деревья, продираясь сквозь осиновую и березовую поросль, а забор, тянущийся справа, был все также высок, монолитен, неприступен.,

Свинкль еще на подходе к бетонке пожелавший покинуть сумку, теперь уныло ковылял в конце маленького отряда, время от времени бурча себе под нос что-то невнятное. Наконец он совсем замаялся, остановился и сказал:

— Нет, так дело не пойдет. Надо Жужляка ждать, пусть он нам дыру в заборе прогрызет.

— Т-с-с-ш! Тише!

— Чего скрываться? Чую, что вокруг ни одной живой души, кроме на? нет. А идти дальше просто глупо. Уверен, что проломов в таком капитальном заборе быть не может.

Анюта с Михаилом остановились около Свинкля, а Витька, сделав вид, что разговор его не касается, устремился вперед. Шерли последовал за ним.

— Наверное, ты прав, — сказала Мяфа, высовываясь из сумки, — и все же лучше заняться поисками, чем просто сидеть и ждать Жужляка. С забором он тоже сразу не справится, а шум поднимет такой, что нас обязательно обнаружат. Надо уж как-нибудь самим…

— Но он хоть может слетать, посмотреть, есть тут где-нибудь лаз или нету.

При этих словах Скачибоб, до этого мирно лежавший на руках у Анюты, взвился вверх и исчез за забором.

— Куда ты? — вскрикнула Анюта встревоженно, но того уже и след простыл.

— Да, такому три с половиной метра нипочем!

— Вот-вот, все люди как люди, а этот — черт на блюде, — сказала Мяфа, и, как обычно, когда она говорила о Скачибобе, непонятно было, осуждает она его или завидует.

— Прыгает, а пользы никакой, — продолжал ворчать Свинкль. — Все равно об увиденном сказать не может.

Неожиданно далеко впереди залаял Шерли.

— Неужели нашли? — Михаил подхватил сумку с Мяфой и быстро пошел вперед. За ним двинулись Анюта и Свинкль.

— Есть! Есть перелаз! — громко зашептал Витька, появляясь из кустов и возбужденно размахивая руками.

Вскоре все увидели перелаз — это была тоненькая осинка, полого наклонившаяся над забором.

— Полезем? — ни к кому не обращаясь, спросил Михаил.

— Многие уходят стричь овец, а приходят остриженные сами, — отозвалась Мяфа.

— Ты имеешь в виду нас или того, кто похитил львов?

— А почему ты все время сыплешь всякими изречениями? — поинтересовалась Анюта.

— Это я когда волнуюсь, — смущенно призналась Мяфа. — Какие-то школьники забыли в Парке на одной из скамеек несколько книг: «Крылатые слова», «Народные пословицы и поговорки» и «Афоризмы». А поскольку с книгами у нас туго, приходится по нескольку раз перечитывать одно и то же.

— Так Злыгость?… — догадался Михаил.

— Да, ее погубил сборник какого-то дрянного поэта, — подтвердила Мяфа. — Сами знаете — с кем поведешься, от того и наберешься. И набралась. Имя-то ей по ее стихам дадено.

— Ну так что, полезли? — нетерпеливо спросил Витька и, не дожидаясь ответа, начал карабкаться на осинку. Она раскачивалась и прогибалась под ним, но видно было, что такой вес выдержит.

Руками и ногами цепляясь за тонкие веточки, Витька быстро миновал первую половину пути, сделал еще усилие и высунул голову над забором. Несколько минут внимательно осматривался, потом удовлетворенно улыбнулся и сел на ограду.

— Ну, что там?

— Заросший парк. Дикий какой-то уголок, никого не видать.

— Надо посмотреть, — решил Михаил и шагнул к осине.

— Надо, но позволь сначала мне, — попросила Мяфа. — Все же вы дети, а я…

Михаил пожал плечами — пять минут раньше, пять минут позже значения не имеет. Он аккуратно вынул Мяфу из сумки и перенес к осине.

Мяфа помедлила, осматриваясь, и, к удивлению ребят, довольно быстро начала взбираться по наклонному стволу, обтекая торчащие в разные стороны сучья. Глаза и рот на ее теле исчезли, но каким-то образом она продолжала все видеть, слышать и даже говорить:

— Да, никого и ничего особенного отсюда не видно. Можете подниматься.

— А Скачибоба ты не видишь?

— А как спускаться на ту сторону?

— Проще простого. Мы используем вершину осинки как парашют. Она согнется под моей тяжестью, и я опущусь на землю. Демонстрирую, — сказав это, Витька исчез Ствол осины выгнулся дугой, вздрогнул и принял исходное положение.

— Приземлился благополучно, — сообщила Мяфа сверху и тоже исчезла.

— А я бы подождал Жужляка, — упрямо сказал Свинкль. — И вообще, мне на ограду не взобраться. Я не Мяфа, и по осине мне не пройти.

— Я помогу тебе, — сказал Михаил.

Переправа через забор заняла гораздо больше времени, чем предполагал Михаил, и потребовала от него значительных усилий. Анюта белкой взлетела на осину и помогла поднять Шерли. А со Свинклем пришлось повозиться. Он, как и обыкновенный поросенок, оказался совершенно не приспособленным к лазанию по деревьям и, к тому же, отчаянно трусил. Но в конце концов все завершилось благополучно. Напоследок Михаил поднял на забор пустые сумки, скинул их Витьке в руки и огляделся.

С ограды местность казалась благоустроенной: дорожки радиально расходились от небольшого круглого озера, просвечивающего сквозь кроны деревьев; сами деревья были посажены по определенной системе, молодняк под ними тщательно вырезан, кусты, там и тут раскиданные темно-зелеными островками, сформированы заботливой рукой Словом, создавалось впечатление, что это парк, искусно замаскированный под лес, и над созданием его потрудился талантливый планировщик.

— Ничего себе — дачный участок! — Михаил присвистнул от удивления и начал спускаться.

С земли, однако, местность эта нисколько не напоминала парк. Напротив, впечатление было такое, будто они попали в очень красивый, но совершенно не тронутый человеком уголок леса: зеленые лужайки окружали группы берез и дубов, дорожек не было вовсе, а тропинки едва угадывались в шелковистой траве.

— Сюда-то мы забрались, а как назад попадем? — оторвал Михаила от созерцания природы Свинкль.

— Как? — Михаил машинально поднял глаза на осину. Вершина ее упиралась в синее яркое небо, по которому плыли густые белые облака, похожие на взбитые сливки. — Да, пожалуй, этим путем не получится.

— А каким получится?

— А зачем нам искать путь назад? — удивился Витька. — Наш девиз должен быть — вперед и только вперед, к львам!

— К львам, — повторил Михаил и подумал, что в суете последних дней они как-то совсем не задавались вопросом, каким образом Верзилин, даже загипнотизированный, сумеет вернуть львов на прежнее место в Парке. Но и сейчас сосредоточиться на этом ему не удалось, потому что Мяфа сказала:

— Думаю, что львов надо искать около озера. Судя по всему, создатель этого парка обладает известным вкусом, а лучше всего наши львы смотрятся у воды. Особенно когда отражаются в ней, — мечтательно добавила она.

— Тогда пойдем к озеру! Я видел его с ограды, оно должно быть во-он в той стороне.

— Пойдем, — согласилась Мяфа, — но только тихо. Надо постараться, чтобы прежде времени нас никто не заметил.

— Отлично. Пойдем как индейцы — след в след, это мы умеем. Шерли и я впереди, потом Анюта, за ней Михаил с Мяфой, а замыкающим будет Свинкль.

Витька взял пустую сумку. Михаил, вздохнув, поднял сумку с Мяфой.

Ах, как хорошо было жарким, солнечным днем в тенистом парке, где так весело, самозабвенно щебетали птицы! Даже если при этом необходимо соблюдать правила конспирации и, только внимательно оглядевшись по сторонам, перебегать от дерева к дереву. Просто прекрасно!

Пожалуй, только Михаил, обремененный тяжелой сумкой, заметил, что шли они по парку довольно долго. Но когда все же вышли на берег озера, он забыл и про оттянутые сумкой руки, и про обиду на Витьку, который мог бы хоть немного понести Мяфу.

Черные и белые лебеди плавали по ровной и блестящей, как витринное стекло, поверхности озера. Бело-голубые шапки цветущей сирени на берегах казались нарисованными, настолько они были яркими и плотными. Широкая и величественная лестница, спускавшаяся от желтого с белыми колоннами, похожего на дворец дома, по размерам своим уступала разве что Потемкинской лестнице в Одессе А в том месте, где ступени ее сбегали к воде, на постаментах из серого гранита стояли бронзовые львы. Те самые, что ночью были украдены и на мусороуборочной машине вывезены из Парка.

— Вот они, — тихо сказала Анюта, оказавшаяся за спиной у Михаила.

— Львы… — сказала Мяфа, и голос ее дрогнул. — В Парке они были веселее.

Михаил присмотрелся, и то ли это действительно было так, то ли померещилось после слов Мяфы, но выражение львиных морд показалось ему печальным.

— Ничего, мы вас выручим, — прошептал он.

В это время луч солнца скользнул по ближайшему льву, и словно улыбка озарила его бронзовую морду.

— А кроме львов вы никого не видите? — ехидно спросил Свинкль. — А зря. Обратите внимание, по лестнице спускаются два человека, и я даю хвост на отсечение, что один из них тот, кто нам нужен.

— Я за тебя замолвлю где надо словечко, а ты не зевай, обещаний и посулов не жалей. Не стесняйся, если что, передержки на энтузиазм спишут. Время такое, — поучал сутулого человека толстый коротышка, нос которого утопал в щеках. Голос поучающего, по определению Злыгости, был «жирный, как свиное сало».

— Вот этот — Верзилин, — Витька указал пальцем на толстого коротышку.

Михаил кивнул.

Разговор между стоящими на величественной лестнице мужчинами подходил к концу, когда ребята вместе с Мяфой, Свинк-лем и Шерли добрались до одного из львиных постаментов и затаились за ним. Пробраться незамеченными оказалось нетрудно, потому что берега озера заросли кустарником, за которым было удобно прятаться, а мужчины, поглощенные разговором, почти не смотрели по сторонам.

— Под вашим покровительством… — раболепно мямлил сутулый.

— Время, время чувствовать надо! — нетерпеливо перебил его толстяк. — Тебе до меня далеко, должен поэтому особенно нос по ветру держать, движение времени улавливать…

— Анюта, о чем задумалась? — громким шепотом спросил Витька. — Что рот раскрыла? Ты слушай, может пригодиться.

— Да противно мне их слушать! — отмахнулась Анюта. Значительно приятнее было думать о розах.

Пробираясь к львиному постаменту, они увидели несколько удивительных кустов роз. Мало того, что они цвели — это в начале июня-то, и цветы у них были громадные, размером с тарелку, — они, к тому же, были синими. Потрясающей красоты зрелище.

— Помни, если что, на меня не ссылайся. Я скоро вообще от дел уйду. Ну, и сам знаешь, чье дело — спасение утопающих…

— Знаю.

— Тогда дерзай. И помни — умные люди и по облигациям выигрывают. Иди.

Сутулый протянул руку, но толстяк, брезгливо сморщившись, повторил:

— Иди-иди. Провожать не буду,

Сутулый несколько раз суетливо поклонился и побежал вверх по лестнице, а толстяк, скривив губы, пробормотал:

— Руку еще тянет, тоже мне, приятель.

Он расстегнул черный с золотой искрой пиджак, ослабил ворот белоснежной рубашки и начал спускаться к воде. Минут пять молча смотрел на озеро, потом опустился на нагретые солнцем ступени, сунул руку в карман пиджака и вытащил оттуда надкушенный бублик. Сложил губы трубочкой и пронзительно крикнул:

— Уа-уа! Уа-уа!

Два белых лебедя, услышав призыв, заскользили к лестнице.

Верзилин отломил от бублика несколько кусочков, один сунул себе в рот, остальные бросил лебедям.

— Ну, что, начнем? — спросила Мяфа, выбираясь из сумки. — Ситуация подходящая — противник расслаблен. Мы застанем его врасплох. Свинкль, ты готов?

— Готов, — неохотно отозвался Свинкль. — А хорошо здесь, правда? Это вам не наш Парк, где везде люди, собаки, везде окурки, фантики, стаканчики от мороженого разбросаны. Чистота, порядок. А какие лебеди… — Голос Свинкля стал нежным. Михаил посмотрел на него с удивлением. Он уже успел привыкнуть к тому, что псевдо-поросенок вечно всем недоволен.

— Значит, первой появляется Мяфа. Если ей не удастся обработать толстяка, выскакиваем мы и сталкиваем его в воду. А Свинкль в это время давит ему на психику, — повторил Витька план, разработанный еще на том берегу озера.

— Хорошо, я пошла, — сказала Мяфа и начала вытекать из-за постамента на лестницу.

Верзилин, казалось, нисколько не удивился и не испугался, увидев сидящего рядом с собой кузнечика величиной с собаку. Отломив от оставшегося куска бублика половину, он протянул ее странному соседу и спросил:

— Будешь?

Кузнечик отрицательно помотал головой. Проведя передней лапой по задней, как смычком по скрипке, он извлек из своих конечностей скрежещущий звук, от которого лебеди шарахнулись к центру озера, и пропел неприятным голосом:

— Ясно, — задумчиво сказал Верзилин и потрогал чисто выбритый подбородок. — Механическая игрушка? А где автор?

Кузнечик взмахнул лапками и превратился в большущего мохнатого паука.

— Так. Значит, не игрушка. И не механическая, — продолжал размышлять вслух Верзилин.

— «Все живое особой метой…» — низким утробным голосом продекламировал паук.

— Знаю:

Есенин. Ну, и что это значит? — вопросил Верзилин.

— Что ты — мошенник и вор! — скрипнул челюстями паук.

— Допустим, — безмятежно согласился толстяк.

— По-моему, у Мяфы не получается, — тревожно зашептал Витька. — Свинкль, попытайся ты.

Свинкль молча вышел на лестницу.

— О! Ко мне целое паломничество. Изумительно оригинальный цвет! — восхитился Верзилин, заметив серо-голубого поросенка.

Розовые глазки Свинкля зажглись неестественным светом.

— Чем обязан? — любезно продолжал толстяк.

— Верни львов в Парк, дрянь! — рявкнул Свинкль. Глаза его из розовых стали малиновыми.

— Зачем? — удивился Верзилин. — Разве им здесь не место?

— Не место! — сказала Мяфа-паук и, превратившись в полутораметровую змею, заскользила к Верзилину. Желтые ромбы на ее спине зловеще вспыхивали на солнце.

— Вот чего не могу терпеть, так это змей! — Верзилин проворно вскочил на ноги. — Свистнуть? — В правой руке у него блеснул маленький серебряный свисточек.

— А что случ-чится? — с любопытством прошипела змея.

— Прибегут мрачные дяди, пустят этого молчаливого джентльмена на котлеты, а вас на силос…

— С-с-с, — задумалась змея и свернулась кольцами. Из-за ступеней это вышло у нее не очень ловко и даже как-то неестественно.

— Уберите свисток. Мяфа, прекрати. Поговорим как разумные существа, — торопливо предложил Свинкль. Хвостик его слегка вздрагивал. Перспектива пойти на котлеты не показалась ему заманчивой.

— Поговорим. — Верзилин убрал свисток. — Вас беспокоили львы, не так ли?

— Так, — подтвердила Мяфа-змея, слегка покачивая в воздухе приплюснутой головой и время от времени высовывая раздвоенный язык.

— Да перестаньте вы меня гипнотизировать! — повернулся Верзилин к Свинклю. — Я, чтобы бороться с внушением, специально частные уроки брал, так что ничего у вас не выйдет.

— Что же вы тогда волнуетесь? — полюбопытствовала змея обычным голосом Мяфы.

— Щекотно. За ушами чешется, — признался Верзилин — Да, так мы говорили про львов. Посмотрите, разве не чудесно они здесь встали? — он простер руку к озеру.

— В нашем Парке они стояли лучше, — сказала змея и превратилась в прямоугольный брусок с очень четкими гранями.

— По-моему, вы ошибаетесь. Посмотрите, какой здесь простор, какая тишина и благолепие. Львы стоят здесь не просто удачно, а высокохудожественно. А вы как находите? — обратился он к Свинклю.

— Неплохо, — промямлил тот, и глазки его начали меркнуть. — Но мы к ним привыкли, они для нас как близкие родственники. Да и вообще я не представляю себе Парка без львов!

— Ну и прекрасно, в чем же дело? Львы уже покинули тот парк, теперь очередь ваша. Неужели вы думаете, что в моем парке для вас не найдется уголка? Поверьте, я буду рад и счастлив, если вы изберете его постоянным местом своего жительства, — Верзилин улыбнулся и сделал приглашающий жест.

— Кажется, влипли! — с тоской в голосе прошептал Витька.

— Мяфа не выдаст.

— Мяфа-то да…

В ответ на предложение Верзилина плоскости Мяфы, теперь уже бруска, сверкнули непримиримым металлическим блеском.

— Будете рады? — недоверчиво спросил Свинкль.

— Конечно. Я умею ценить не только прекрасное, но и уникальное. Ведь вы уникальны, это видно с первого взгляда.

Маленький хвостик Свинкля закрутился в спиральку, а ушки встали торчком. Он не мог скрыть своего удовольствия.

Мяфа-брусок потеряла прямоугольные очертания. Поверхность ее покрылась рябью, и на ней лишаями проступили изумрудно-зеленые пятна.

— Если вы согласитесь, вам будет предоставлен кров — размеры и форма по вашему усмотрению, и полный рацион — по вашему вкусу, — продолжал искушать гостей Верзилин.

— Свинкль, одумайся, в чужих руках ломоть велик! Помни: худшее из преступлений — предательство! — сказала Мяфа и перелилась на полметра в сторону от Свинкля. Рябь на ее теле превратилась в глубокие морщины, а зеленая окраска стала повсеместной. Любому, кто хоть немного знал ее, было ясно, что разговор, происходящий на лестнице, ей в высшей степени омерзителен.

— А что вы потребуете взамен? — деловито спросил Свинкль, подходя поближе к Верзилину. На слова Мяфы он не обратил ни малейшего внимания. — Насколько я понимаю, даром такие вещи не делаются.

— Да, — кивнул толстяк. — Но обязанности будут не затруднительные. Примерно раз в неделю у меня бывают гости. Если изредка, когда у вас появится настроение, разумеется, вы будете появляться перед ними и беседовать с кем-нибудь, с кем сочтете, не зазорным для себя, мы будем полностью квиты.

— Идет! — сказал Свинкль солидно, но не удержался и восторженно хрюкнул.

И тут Шерли не выдержал. С коротким рыком он бросился на изменника.

— Шерли, назад! — крикнула Анюта.

Пронзительно засвистел серебряный свисток Верзилина.

Из прибрежных кустов, из-за ограждающих верхнюю часть лестницы парапетов, кажется, прямо из земли и из озера, выскочила толпа мужчин в серых костюмах, с серыми бесцветными лицами.

Ребята и ахнуть не успели, как их схватило множество сильных рук, повертело, покрутило и мгновенно обшарило. Множество холодных глаз осмотрело их с ног до головы, словно сфотографировало. Сильные руки снова схватили ребят, и через считанные секунды они оказались стоящими на ступеньках лестницы перед Верзилиным.

— И больше никого? — выразительно поднял он левую бровь.

— Никого! Выбросить за ограду? — дружно спросил хор невыразительных голосов из-за ребячьих спин.

Верзилин сунул в рот оставшийся кусок бублика и невнятно произнес:

— Соваку прыжите во льву ы ысшезнытэ. Но нэвавэко.

Тут же ребята почувствовали, что больше их никто не держит. Шерли, привязанный к лапе бронзового льва, тихонько повизгивал и рвался с короткого поводка. Люди с серыми лицами исчезли, словно в воздухе растворились.

— И ходят… И ездят…, И всем чего-то надо… Теперь еще и через ограду лазать начали… Ну куда это годится? И разве это жизнь? — задумчиво бормотал Верзилин, прохаживаясь по лестнице на две ступеньки ниже ребят и изредка бросая на них косые взгляды. За ним, еще на ступеньку ниже, важно цокая копытцами, вышагивал Свинкль. Мяфы видно не было.

— Ну и зачем же вы пожаловали ко мне? — наконец остановился Верзилин. — За львами?

Витька, опустив голову, молча кусал губы. Папа хотел, чтобы он записался в кружок легкой атлетики, и он, дурак, согласился. А надо записаться в секцию каратэ. Тогда такие вот верзилины львов из Парка не поворуют, за бетонными стенами не спрячутся. И он этим займется. Обязательно.

Михаил молчал и думал о том, что хорошо бы стать изобретателем и изобрести что-нибудь вроде гиперболоида инженера Гарина. Навел на верзилинскую «дачу» — бжик — и нет ее. Навел на этих серых людишек — один пепел от них остался. А самого Верзилина в обезьянник — пусть все видят, кто за бетонным забором живет, кто львов ворует.

Михаил улыбнулся.

— Ну, что же, так и будем молчать? А ты чего улыбаешься?

Михаил уже собрался рассказать Верзилину, какое место обитания он уготовил ему в ближайшем будущем, но в этот момент Анюта спросила:

— Скажите, а как вам удается выращивать синие розы? Чтобы они были такие большие и так рано цвели?

Верзилин улыбнулся, и лицо его стало почти приятным.

— Тебе они понравились?

— Очень.

— Видишь ли, я не сам их развожу. Их для меня выводит один знакомый биолог в питомнике. Он поливает обычные кусты роз каким-то специальным раствором. Уж не знаю, каким, но, кажется, в него и обычные чернила входят.

— И получается такая прелесть?

— Получается. У них и еще одно замечательное свойство есть — они цветут все лето. Правда, потом розовый куст гибнет, так что удовольствие недолговечное, но…

— Значит, каждый год вам привозят новые кусты? — опросила Анюта со страхом и удивлением.

— Да. Хлопотное удовольствие А душа к старости хочет чего-то постоянного. Наверно, поэтому я и перевез сюда этих львов.

— Как же вы решились их из Парка украсть, стольких людей ограбить?

— Что значит — «украсть»? Вот если бы я кошелек у кого-то из кармана вытащил, тогда другое дело. Там деньги, они нужны людям — это воровство. А львы им зачем?

— Но это же произведение искусства!

— А зачем людям произведения искусства? Что они, лучше от них становятся?

— Да… — неуверенно сказала Анюта.

— Вряд ли. Меня вот окружают произведения искусства, а разве я стал хорошим человеком в твоем понимании? А цари всю жизнь себя шедеврами окружали — они что, хорошие?

— Нет, — пробормотала Анюта.

— Так для чего нужны львы?

— Ну-у… Они украшают нашу жизнь.

— Нет. Они мою жизнь могут украсить, потому что у меня есть время и желание ими любоваться. А в вашем Парке кто на них смотрит? Одним некогда, у других дети непослушные, у третьих глаза к старости плохо видеть стали. Не нужны они там никому. Вот я их увез, разве хватился кто-нибудь пропажи?

— Ага. Вчера даже митинг на эту тему был.

— Правильно, это я его организовал.

— Зачем? — поразилась Анюта, и даже ребята подняли головы.

— Ну, во-первых, чтобы зарекомендовать себя с хорошей стороны. А во-вторых, чтобы, если такие, как вы, пронюхают что-нибудь и придут в соответствующие инстанции, их подняли насмех.

— Все равно, митинг бы и без вас устроили! — чуть не плача сказала Анюта.

— Очень может быть. Ты только не реви, не выношу вида слез, самому плакать хочется, — лицо Верзилина сморщилось, будто он действительно вот-вот заплачет.

— Я не плачу, — всхлипнула Анюта.

— А выбранная комиссия все равно работать будет. Хоть вы и устроили этот митинг, а она все равно вас разоблачит, — хмуро сказал Витька.

— Мы к ее председателю пойдем, а потом в соответствующие инстанции, — сказал Михаил спокойно. — Гиперболоид — это, конечно, фантастика, а вот лазер уже существует. Надо только ручной вариант сделать, чтобы с ним в автобус можно было влезть.

— Идите. Начинайте с председателя.

— И начнем.

— Так начинайте, к чему откладывать? Говорите. Я и есть председатель общественной комиссии по розыску львов.

— Гад ты! — взвизгнул Витька, забывший, что он еще не владеет приемами каратэ, и бросился на Верзилина. Михаил едва успел поймать его за руку.

— Тебя папа в угол ставит или ремнем порет? — поинтересовался Верзилин. — Придется вас в детскую комнату милиции отправить, раз вы по-хорошему договориться не хотите. Там с вами проведут воспитательную беседу, а потом родителям на работу сообщат, что вы по чужим дачам лазаете. Мебель портите, мелочь всякую воруете. Да еще и надписи на стенах неприличные пишете. Этих разборок вам до конца школы хватит. Любить львов, конечно, похвально — красоту надо любить, но дураками-то быть при этом вас никто не заставляет! — Верзилин с сокрушенным видом оглядел ребят, и в ладони его блеснул серебряный свисток.

Что-то мелькнуло в воздухе, свисток, будто живой, выскочил из руки Верзилина, попрыгал по ступеням и упал в воду.

— Скачибоб! — радостно крикнула Анюта.

— Он! — ахнул от неожиданности Витька.

— В ж-жижни таких сущ-ществ не видывал! — прожужжало над головами ребят, и на лестницу опустился ослепительно сияющий на солнце гигантский черный жук. — Сражу уничтож-жить или помучаем? — спросил он и двинулся на Верзилина, угрожающе лязгая пилами-рогами.

— Если попытается позвать на помощь — уничтожай, — серьезно сказал Михаил.

Скачибоб, легко прыгая вверх по лестнице, подскочил к Анюте — попросился на руки.

— Погоди, надо сначала Шерли отвязать, — Анюта вытерла ладонью глаза и пошла к сидящему на привязи фокстерьеру Поняв, что ситуация изменилась, Шерли перестал рваться с поводка. Весело крутя хвостом, он посматривал на Верзилина с нескрываемым презрением.

А тот уже дважды открывал рот, чтобы позвать на помощь, и оба раза беззвучно закрывал его. Грозные пилы-рога, щелкающие у самого носа, были веским доводом в пользу молчания.

Жужляк теснил его ближе и ближе к воде, и с каждой оставленной ступенькой все бледнее и бледнее становилось толстое лицо председателя комиссии по розыску львов.

— Кто бы мог ожидать? — пробормотал он, оценив взглядом расстояние, оставшееся до воды — Ай-ай-ай.

— Все течет, все изменяется, — донесся откуда-то сверху голос Мяфы.

Все подняли головы.

Мяфа, как ни в чем не бывало, сидела на загривке бронзового льва и посматривала оттуда вниз круглыми, без ресниц, глазами, такими же голубыми, как у Анюты.

Верзилин со вздохом шагнул на последнюю ступеньку лестницы. Свинкль, путавшийся у него под ногами, отчаянно взвизгнул.

— Сейчас он будет кричать, — предупредила Мяфа.

— Буду, — спокойным голосом, хотя губы у него слегка дрожали, сказал Верзилин. — А что мне еще остается? Плавать я не умею.

— Выполнить наши условия. Кто, как говорится, платит, тот и музыку заказывает, — подсказала Мяфа и, обращаясь к Жуж-ляку, добавила: — Покажи ему, на что ты способен, чтобы он стал покладистее.

— Ж-жрать начну, тогда ужнает! — бросил немногословный Жужляк, но теснить Верзилина к воде перестал.

— Ты на львином постаменте продемонстрируй, — посоветовал Витька.

— Жачем портить вещь? — заупрямился Жужляк.

— Все равно постаменты в наш Парк не свезти.

— Свежет, — угрюмо пообещал Жужляк. — А впрочем…

Он неторопливо приблизился к львиному пьедесталу, приложил к его углу пилы-рога. Раздался скрежет, и кусок гранита стукнулся о ступени лестницы. С шорохом посыпалась каменная крошка.

Верзилин побледнел еще сильнее:

— Говорите ваши условия.

Ребята переглянулись. Все произошло так стремительно, что об условиях они как-то не успели подумать.

— Пусть Мяфа говорит, — предложил Михаил.

— Скажу. Тем более, у меня было время подумать. Семь раз отмерить, прежде чем резать.

— Ну! — поторопил ее Верзилин, отпихивая Свинкля, жавшегося к его ногам.

— Условие одно, нет, теперь уже два Первое — вернуть львов в Парк и второе — сменить парковые пьедесталы из известняка на эти — гранитные.

— Хорошо, — Верзилин улыбнулся.

— Жря улыбаешься. Ж-ждать буду три дня. Потом пеняй на себя.

— Именно так. А потом Жужляк приведет сюда стаю своих приятелей и останутся от вас рожки да ножки. Если останутся, — усомнилась Мяфа. — Но если даже и останутся, если даже вы решите остаток своей жизни провести в секретном сейфе, замурованном в тайном погребе, то представьте, во что превратится ваша замечательная усадьба и ваш очаровательный парк. Ведь они вам обошлись дороже львов, не так ли?

— Еще бы, — сказал Верзилин и в задумчивости потрогал чисто выбритый подбородок.

— Кстати, Хрюка, если ты будешь распускать язык, то уж тебя-то Жужляк из-под земли достанет Ты его знаешь. И меня тоже.

— Знаю, — тихо и печально всхрюкнул Свинкль.

— Значит, договорились?

— Да, — улыбнулся Верзилин.

— А чему вы, собственно, улыбаетесь? — спросил Михаил, припомнивший, что совсем недавно этот же вопрос был задан ему.

— Проигрывать надо с улыбкой, — пожал плечами Верзилин — Да и что, в конце концов, львы? Это была недостойная авантюра, и пусть поражение послужит мне уроком. А львов в городе много, не всех же охраняют такие монстры. Только не обижайтесь, это я шутя.

— А постаменты?

— Не жалко! — махнул рукой начавший оживать Верзилин. — Все равно вы мне один испортили.

— Во! — звонко хлопнул себя по лбу Витька. — Вспомнил! Третье условие.

— Какое? — нахмурился Верзилин.

— Да мелочь, пустяки. У такого монстра, как вы, только не обижайтесь, это я шутя, наверно, есть личный транспорт?

— Казенный есть, — буркнул Верзилин.

— И шофер?

— Да.

— Так пусть он отвезет нас домой. В Парк, я имею в виду. А то от вас добираться — все ноги собьешь.

— Нахал! Ну, нахал! — Верзилин даже руками от восхищения всплеснул. — И машину ему дай, и шофера!

— Снявши голову по волосам не плачут, — мудро заметила Мяфа и начала стекать со льва.

— Ладно, берите.

— Гляди, без подлостей, я прослеж-жу!

— О чем речь! Пусть Ванька разомнется, все равно бензин казенный.

 

Эпилог

— Витька! Витька, глухая тетеря, тебе говорят!

— Что? — Витька обернулся и увидел на дорожке Гошу-гитариста, махавшего ему рукой.

— Львов нашли!

— Где?!

— На старом месте стоят. Я только сейчас оттуда. Народу-у!

— А кто нашел?

— Неизвестно. Не знаю. Не важно, — Гоша прощально взмахнул рукой и побежал по своим делам.

— Слыхали? — Витька повернулся к вышедшим из воды Анюте и Михаилу.

— Здорово! — сказала Анюта и принялась выжимать волосы.

Михаил кивнул и запрыгал на одной ноге, вытряхивая воду из уха.

— А вы чего, не рады? Ведь вернул Верзилин львов! Наверное и постаменты у них новые.

— Не, — Михаил повернулся к солнцу мокрой спиной, чтобы скорее обсохнуть. — Постаменты, скорее всего, старые. Должен же он новые как-то оформить, иначе подозрительно будет.

— Да черт с ними, с постаментами. Вы чего не пляшете-то? Ведь львов вернули!

— А чего плясать? — Анюта прищурилась и посмотрела на солнце. — Ясно было, что вернет.

— Ничего неясно! — обиделся Витька. — А вдруг Свинкль сказал бы ему, что никакой стаи у Жужляка нет? Или что у него душа нежная, и он мухи не обидит? Что тогда? Плакали бы наши львы.

— Они не заплачут, они бронзовые, — сказала Анюта, жмурясь и потягиваясь на солнышке.

— Ничего бы он не сказал. А если бы и сказал? Жужляк и один такого шороху даст — только держись. И душа у него к живому нежная, а не к вещам. Верзилин имел возможность в этом убедиться.

— Ну и что, это причина, чтобы не радоваться возвращению львов?

— Мы радуемся, — сказал Михаил, натягивая одежду на влажное тело. — А что, если Верзилин других львов попытается украсть, помнишь, он говорил?

— Хм… — Витька подумал, махнул рукой. — Да ну вас! Дайте хоть возвращению наших львов порадоваться. Потом соберемся все вместе и что-нибудь придумаем.

— Что тут придумаешь?

— Все что угодно. Все в наших силах. Ну, пошли, что ли, львов смотреть?

— Пошли

— Шерли, ко мне! — позвала Анюта

Шерли весело махая хвостом, выбежал на полянку, следом за ним выпрыгнул Скачибоб.

— О, и этот тут как тут! — удивился Витька.

— Скачибоб — молодец, он всегда вовремя появляется Понимает, что в компании на вернувшихся львов смотреть веселее.

Под предводительством Скачибоба ребята направились к львам, но, не пройдя и двадцати шагов, остановились.

— Слушайте, — Михаил поднял палец.

Откуда-то снизу, казалось, прямо из пруда, доносился чуть подвывающий голос:

— Что-то знакомое? — Витька посмотрел на ребят.

Анюта с Михаилом переглянулись и рассмеялись:

— Это же Злыгость!

— Да? Ну вот, а говорили, что она плохие стихи пишет. Мне нравятся.

— Так это не ее стихи! Эта я ей сборник Ахматовой дала, чтобы она к классике приобщалась. Надо же было как-то ее утешить.

— А-а. Подойдем?

— Пусть читает, не будем мешать. Все равно мы в три часа хотели с Мяфой увидеться. И Злыгость обязательно придет, чтобы прочитать посвященную Жужляку оду собственного сочинения.

— Тогда ладно.

Чем ближе ребята подходили к каналу, соединяющему пруды, тем больше появлялось народу в аллеях: дети, пенсионеры и мамаши с колясками дружно шли в одном направлении — к, львам. Среди них увидел Михаил и бородатого художника, спешащего закончить свою картину.

Около самого канала ребята нос к носу столкнулись с Егором Брюшко, но тот сделал вид, что не знаком с ними, и поспешил пройти мимо.

— Что это он нас не узнает?

— Он теперь нас долго узнавать не будет, — усмехнулся Михаил, вспомнив, как Брюхо на четвереньках бежал по проспекту.

— Львы! — сказала Анюта и, обращаясь к Скачибобу, добавила: — Иди-ка на руки, чтобы не смущать почтенную публику.

Почтенной публики вокруг львов собралось немало. Много здесь было и «полупочтенной» публики, как называл малышню Брюхо. Почтенные разглядывали львов издали — уважительно и радостно. Полупочтенные, отчаянно визжа и мешая друг другу, пытались забраться на вновь обретенные произведения искусства. И некоторым это удавалось. Особенно преуспели те, кто карабкался на льва, стоящего по эту сторону канала.

— Наши ловчее! — с гордостью сказал Витька.

— Ничего подобного. Просто на нашем постаменте след от укуса Жужляка. Они его как ступеньку используют, — поправила его Анюта.

— Ага! Постаменты-то новые! А ты что говорил?

— А что я говорил? — спросил Михаил рассеянно. На постаменты он еще не успел посмотреть. Значительно больше его заинтересовали сами львы. Он мог поклясться, что они улыбаются, хотя никаких оптических иллюзий и в помине не было — солнце освещало их ровным теплым светом. А раз уж бронзовые львы улыбаются — значит, полоса неудач явно кончилась.

 

…Снова и снова возвращался я к черной, продолговатой, похожей на лошадиную голову глыбе и подолгу неподвижно стоял перед ней, словно загипнотизированный размытыми бликами, пробегающими время от времени по оплавленной поверхности метеорита. Откуда, из каких глубин необозримой Вселенной прилетел он на Землю? Кто наделил его этими таинственными свойствами, в странной сути которых я тщетно пытаюсь разобраться? Случайно он оказался здесь или был послан неведомым, непостижимым для нас разумом?

Когда смотришь на ноздреватую поверхность метеорита, возникает удивительное чувство прикосновения к бесконечности. Сотни тысяч, а то и миллионы лет блуждал он в космосе, подчиняясь программе, заложенной его создателем, но память об этих временах — я уверен — до сих пор хранится в толще небесного странника. Стоя посреди зала, обитого темно-синей со звездами тканью, перед черной глыбой метеорита, лежащего на мраморном постаменте, я начинал чувствовать, как часть этих воспоминаний становится моими собственными.

Если бы кто-нибудь мог окинуть взглядом всю Вселенную с ее звездными скоплениями, туманностями, планетными системами и астероидами, он наверняка обратил бы внимание на странные эволюции, совершаемые крохотной песчинкой, курсирующей от одной планеты к другой. Движение ее нарушало все физические законы. Черный странник далеко стороной облетал звезды умершие, холодные, равно как и вспыхнувшие недавно, поливающие пространство вокруг губительным излучением; медленно и осторожно приближался к обитаемым планетам, кружил возле них, будто по-хозяйски оглядывая поверхность, и наконец погружался в атмосферу.

Проходили мгновения или тысячелетия — в масштабах Вселенной трудно отличить одно от другого — и неутомимый странник вновь объявлялся в межзвездном пространстве.

Так повторялось десятки и сотни раз.

Но что он искал на обитаемых планетах? В чем смысл его многовековых блужданий? Какая неведомая субстанция впиталась сквозь эту ноздреватую поверхность? Знания, накопленные цивилизациями? Или эмоции — энергия гнева, боли и радости? Или что-нибудь другое?

Ни на один из этих вопросов я не узнаю ответа до тех пор, пока…

 

Глава 1

Солнце садилось за зубчатую гряду скал, обступивших долину. Его последние лучи еще горели на окнах замка, стоявшего на холме, но городок в долине уже погружался в сумерки. В свете заката на дороге, спускавшейся от замка к городу, показался всадник. Конь его мчался рысью, но было видно, что он устал и спешит лишь потому, что чует близкий отдых

Въехав на улицу города, всадник придержал коня и стал внимательно вглядываться в вывески, очевидно, в поисках харчевни или постоялого двора. Вид его мог удивить редких прохожих, спешивших по своим делам, если бы в этом краю кто-либо умел удивляться. На голове всадника был шлем с поднятым забралом, в руке турнирное копье, а на боку — меч. Одет же он был в пропыленную, выгоревшую на солнце штормовку с надписью по спине «Мингео» Под штормовкой виднелась аккуратно заштопанная на груди тельняшка, из-за пояса торчала рукоять револьвера. Длинные ноги в узких панталонах, обутые в ботинки на рубчатой подошве, едва не касались земли Картину дополняла подзорная труба, повешенная через плечо, и огромный фибровый чемодан, притороченный к седлу.

Словом, всадник был, без сомнения, странствующим рыцарем.

Вид запущенных, покосившихся домишек с подслеповатыми окнами приводил его в уныние. Он помнил этот город совсем другим, сверкающим яркими красками, с нарядными толпами на площадях и улицами, полными улыбчивых прохожих… Сколько знакомых, дружеских лиц встречалось тогда на каждом шагу! Где же они теперь? Неужели никого не осталось? Неужели всех этих смелых, жизнерадостных людей поглотило неумолимое время? Впрочем…

Вон та приземистая фигура… Ведь это же… Не может быть! Да нет, никакого сомнения!

— Силач! — окликнул рыцарь прохожего, сгорбившегося под тяжестью огромного мешка.

На мгновение тот остановился и даже обернулся было, но сейчас же почти бегом припустил дальше.

— Постойте! — воскликнул рыцарь — Чего вы испугались, чудак? Ведь это же я, Ланселот!

Человек с мешком не отозвался Втянув голову в плечи, он скачками несся по улице, так что рыцарю была видна лишь его широкая спина.

— Остановитесь, Силач! — увещевал его Ланселот. — Да посмотрите же на меня, черт вас возьми!

Но тот лишь испугался еще больше. Бросив в отчаяний мешок, он в три прыжка скрылся в узком темном переулке.

Рыцарь сокрушенно покачал головой, и продолжал путь, недовольно бормоча что-то себе под нос и время от времени пожимая плечами.

Как все-таки давно он здесь не был. Немудрено, что за это время все так изменилось. Сколько долгих лет поглотили его бесконечные скитания! Вечный странствующий рыцарь, он и сам, пожалуй, не смог бы сказать, какие края были для него родными. С равной самоотверженностью Ланселот совершал рыцарские подвиги на каменистых дорогах Испании, сражался с пиратами в просторах Карибского моря, добывал нефть в Северных широтах и отбивал атаки наемников, будучи комиссаром провинции на жарких равнинах восставшего Гарменона. Куда бы ни занесла его судьба, он нигде не считал себя случайным путником и свято верил, что именно здесь кто-то нуждается в его, Ланселота, помощи.

Именно эта вера и привела его теперь в город, который он покинул много лет назад.

В конце улицы он, наконец, нашел то, что искал, а именно харчевню «Горный Дракон», принадлежащую старому Перечнику, человеку степенному и в городе уважаемому.

На вывеске харчевни был изображен ощетинившийся иглами камнегрыз, и рыцарь, слезая с коня, про себя отметил, что художник, столь правдиво изобразивший этого страшного хищника, непременно должен был видеть его живьем.

Дверь харчевни отворилась, и на крыльце появился сам хозяин — старый Перешник Он учтиво поклонился гостю и произнес:

— Добро пожаловать в «Горного Дракона», сэр. У нас вы можете отдохнуть и подкрепить силы. Кушанья и напитки превосходные, цены умеренные!

Рыцарь покивал.

— Хорошо, хорошо. Но сначала позаботьтесь о моем коне. Он проделал сегодня немалый путь и нуждается в подкреплении сил больше, чем я. Надеюсь, у вас найдется свежее сено и овес?

— О, не беспокойтесь, сударь! — с гордостью произнес хозяин. — На чем бы ни приехал к нам благородный путешественник, в «Горном Драконе» всегда смогут угодить, и ему и его э-э… животному. А уж кто только здесь не бывает! Позвольте, я немедленно распоряжусь… Эй, Форшмак!

На зов хозяина прибежал кругленький коротышка, принял у рыцаря копье, взял коня под уздцы и увел в стойло, сказав на прощание:

— Не извольте беспокоиться, ваша милость. Мы свое дело понимаем!

Рыцарь вслед за хозяином вошел в харчевню и расположился за столом в углу. В ожидании заказанного ужина он снял шлем, под которым обнаружилась небольшая лысина, и принялся набивать трубку. Его удлиненное бледное лицо с острой бородкой и торчащими в стороны усами стало задумчивым. Он рассеянно оглядывал посетителей харчевни сквозь пенсне, оседлавшее его большой с горбинкой нос.

Неожиданно во дворе послышались крики, скрип тормозов и завывание ездовых волков. Дверь распахнулась, и в харчевню ввалились солдаты дворцовой стражи во главе с капитаном Кнутом.

— Всем сидеть! — скомандовал он. — Хозяин, ко мне! Живо!

Перешник стремглав прибежал с кухни. В руках у него было серебряное блюдо с жареным гусем, обложенным яблоками.

— К вашим услугам, господин капитан! — воскликнул он. — Рад приветствовать вашу милость и всех молодцов в «Горном Драконе»! Прикажете выкатить бочку?

— Молчать! — рявкнул капитан Кнут. — Вопросы задаю я, понятно?

Он обвел помещение взглядом, от которого посетители втягивали головы в плечи. Они знали, что капитан Кнут шутить не любит и под горячую руку ему лучше не попадаться. Хозяин, стоял навытяжку, блюдо с еще шкворчащим гусем жгло ему пальцы, но он не смел шевельнуться.

— Кто из них, — Кнут кивнул на посетителей, — прибыл за последние полчаса?

— Только вот этот господин, — сказал хозяин, показывая блюдом на странствующего рыцаря. — Но он приехал только что… Вот я ему как раз подаю ужин… с вашего разрешения.

— Стоять! — снова рявкнул Кнут, и хозяин, попытавшийся было освободиться от гуся, застыл, прикованный к месту этим грозным окриком.

Капитан медленно приблизился к рыцарю, который давно уже с любопытством за ним наблюдал, и, остановившись перед его столом, спросил:

— Кто такой?

Тот, сложив руки на груди, откинулся на спинку стула и с достоинством произнес:

— Сначала я хотел бы знать, сударь, кто вы такой, что считаете себя вправе задавать мне этот вопрос. А заодно потрудитесь объяснить, кто дал вам право врываться в заведение, предназначенное для отдыха усталых путников, и допрашивать мирных посетителей?

— Молчать! — рассвирепел капитан. — Или я прикажу доставить вас в такое место, где вы живо расскажете все, что у вас спросят! Я капитан Кнут, начальник сыскного отряда, и перечить мне не советую, ясно?

Удивительный посетитель «Горного Дракона» усмехнулся и указательным пальцем поправил пенсне.

— Что ж, в свою очередь я готов представиться, — сказал он. — Мое имя — Ланселот. Я странствующий рыцарь. Теперь, когда вам известно, с кем вы имеете дело, я имею честь сообщить вам, сударь, что вы невежа.

На минуту в харчевне воцарилась мертвая тишина. Затем горожанин, сидевший ближе других, с грохотом отодвинул стул и полез под стол — он понял, что сейчас начнется.

— Ах, так? — прорычал Кнут и, обернувшись к солдатам, скомандовал: — Взять его!

Но прежде чем те двинулись с места, рыцарь был уже на ногах. Он отступил в угол и выхватил меч из ножен.

— Что ж, прошу, господа стражники, смелее! И пусть каждого из вас на смертном одре утешит мысль, что он пал от руки благородного рыцаря!

Однако капитан, вместо того, чтобы командовать атакой, вдруг закричал:

— Стойте! Это не тот меч! Все назад! Хватит терять время, едем дальше!

Он повернулся и вышел за дверь. Солдаты гурьбой потянулись за ним. Снова застучали по мостовой колеса, послышался вой волчьих упряжек, и скоро отряд растворился в темноте.

— Уехали, — облегченно вздохнул хозяин, затворяя дверь. Блюдо с гусем уже стояло на столе перед Ланселотом, но тот все еще с удивлением разглядывал свой меч.

«Интересно, — бормотал он, что имел в виду этот грубиян? Эх! Опять не повезло. А ведь так хорошо все складывалось!»

Сокрушенно покачав головой, рыцарь сел на свое место и с ожесточением, словно перед ним был отряд стражников, набросился на ни в чем не повинную птицу.

Когда от гуся остались одни кости, Ланселот, восстановивший душевное равновесие, сыто отдувался, дверь харчевни опять открылась, пропуская новых гостей. Первым вошел юноша, почти мальчик, в клетчатой рубашке с закатанными рукавами, в школьных брюках и кроссовках, с широкой кожаной перевязью через плечо, на которой висел упрятанный в ножны меч. Позади него стояла высокая белокурая девочка с синими испуганными глазами. Она была в джинсах и светлой курточке.

Юноша обвел тревожным взглядом помещение и спросил хозяина. Появился старый Перешник. Подозрительно косясь на разорванный, перепачканный кровью рукав гостя, он просил пожаловать, отдохнуть и подкрепить силы, но прежнего оживления и радушия уже не слышалось в его голосе.

Однако юноша шепнул что-то на ухо хозяину, и тот сразу переменился.

— Ах, от Бруса! — воскликнул он. — Проходите, проходите же, друзья мои, вот сюда, рассаживайтесь. Так вы что же, прямо из замка?

Юноша кашлянул.

— Не совсем…

— Понимаю! — закивал хозяин. — Старина Брус! Ну как он там? Все в караулы ходит!?

— Он? Да. То есть нет! Собственно, он уехал. Сегодня.

— Уехал? Куда?

— К родственникам. На север.

От этих слов хозяин застыл, точно громом пораженный.

— Ах, вот оно что! — проговорил он наконец. — К северянам, значит, за подмогой… Не иначе, события приближаются! То-то я смотрю, стража… — он быстро огляделся по сторонам и громко сказал: — Однако здесь что-то шумно, идемте, господа, я провожу вас в более спокойное помещение. Там вы сможете отдохнуть.

Юноша поднялся было со своего места, но в этот момент раздался страшный треск, и вместе с дверью, сорванной с петель, в комнату влетели трое стражников. Следом за ними в дверном проеме показался высокий, закутанный в плащ человек. Длинные седые волосы выбивались из-под его широкополой, надвинутой на глаза шляпы.

— Вот он! — закричал человек, показывая на юношу рукой. — Хватайте его!

Юноша не стал дожидаться атаки и с криком: «Марина! Я задержу их, беги!» — сам бросился навстречу стражникам.

Он на ходу выхватил из ножен меч, и все, кто был в харчевне, ахнули разом и зажмурились на мгновение, потому что лезвие меча сияло ярким голубым светом!

— Серебрилл… Серебрилл! — пронесся шепоток. — У него в руках Серебрилл!

Один из стражников, также вооруженный мечом, размахнулся и нанес удар, нацеленный юноше в голову, но легкий клинок Серебрилла метнулся навстречу тяжелому двуручному мечу, искры брызнули во все стороны, толстое стальное лезвие переломилось, как тростинка, и в руках стражника остался лишь жалкий обломок. Не теряя времени, юноша повернулся ко второму нападающему и сделал стремительный выпад. Шлем стражника разлетелся на куски, а сам он, схватившись за голову, бросился наутек. Третий стражник, угрожающе ворча и прикрываясь щитом, отступил сам.

— А, трусы! — закричал человек в плаще и бросился к дверному проему. — Арбалетчики, вперед!

Один за другим в харчевню вбежали четверо стрелков с арбалетами и выстроились в одну линию. Но едва они вскинули арбалеты, как самый крайний из них получил такой удар в плечо, что полетел на пол и повалил троих остальных — это странствующий рыцарь пришел на подмогу храброму юноше. Он вмиг разоружил арбалетчиков и выбросил их за дверь в том же порядке, в каком они появились. Затем он повернулся к человеку в плаще.

Тот неподвижно застыл у двери, словно ноги его вросли в пол. Рыцарь медленно приблизился к нему.

— Ланселот! Ты… — прохрипел человек в плаще. Плечи его вдруг затряслись, он стянул с готовы шляпу и обеими руками прижал ее к лицу.

— Мы все-таки встретились, Бескорыстный, — тихо произнес Ланселот, — хотя для старых друзей тебя теперь нет дома. Не так ли ты велел ответить сегодня? О, не надо оправдываться! Я понимаю, у тебя теперь столько дел! Столько нововведений: сыскной отряд, полный город стражи! Всем этим нужно руководить, не правда ли? Необходимость, я отлично понимаю! Как же без сильного войска охранять свою репутацию Бескорыстного? В нее теперь просто так никто не поверит!

Последние слова рыцарь произнес во весь голос. Посетители харчевни испуганно уставились на человека в плаще.

— Да ведь это же сам Бескорыстный!

Вот тебе раз! Сначала сыскной отряд, наводящий ужас одним своим появлением, затем Серебрилл — знаменитый меч со светящимся лезвием, и, наконец, сам верховный правитель страны, врывающийся во главе стражи в придорожную харчевню, — не слишком ли много зрелищ на один вечер даже для славящихся своей невозмутимостью жителей этих мест? Многие из них на всякий случай согнулись в поклоне.

Бескорыстный отнял шляпу от лица и поглядел на рыцаря

— Ланселот! — пробормотал он — За что? При посторонних…

— При посторонних?! — гневно воскликнул рыцарь. — Люди, ради которых мы вместе когда то сражались, люди, окрестившие тебя Бескорыстным, стали теперь посторонними?! Как же они ошиблись в тебе! Ты всегда отказывался от награды за свои подвиги, и они приписывали это твоему бескорыстию, а оказывается, тебе просто мало было той награды, которую тебе предлагали. Ты жаждал абсолютной власти и громкой славы, ты добился своего и теперь преследуешь каждого, кто хотя бы не усердствует в восхищении тобой Я только сегодня въехал в твои владения, но успел многое увидеть: взоры людей полны рабского страха, старые друзья, способные потревожить совесть Бескорыстного, не пускаются на порог его замка, а в городе банда головорезов, под названием «сыскной отряд», устраивает охоту на людей!

— Но он же украл Серебрилл! — вскричал Бескорыстный.

— Ерунда! — оборвал его рыцарь. — Ты отлично знаешь, что Серебрилл невозможно украсть. Он не каждому дается в руки.

— Но это же мой меч!

— Снова ложь! Он давно уже не светился в твоей руке. Вспомни наш разговор во время моего последнего приезда. Узнав, что лезвие Серебрилла утратило свой блеск, я сразу заподозрил неладное. Мне следовало тогда же потребовать испытания меча в других руках, но ты был моим другом, и, боясь оскорбить тебя недоверием, я предпочел поверить в то, что волшебная сила его иссякла. Однако прошли годы, и все встало на свои места. Меч оказался ни при чем. Он сам нашел теперь нового хозяина, и тебе ничего с этим не поделать. Иссякла не волшебная сила древнего клинка — не выдержала испытания совесть Бескорыстного!

Ланселот сунул, оружие в ножны и отвернулся.

— А теперь пошел вон, — спокойно произнес он. — И помни — скоро всем станет известно, что Серебрилл снова в честных руках, и лезвие его по-прежнему горит ярким пламенем. Берегись же!

Не обращая больше внимания на Бескорыстного, Ланселот подошел к юноше и протянул ему руку.

— Вы храбро сражались, молодой человек, поздравляю! Назовите же ваше имя, оно должно стать известным в этом городе.

— Ростик, — просипел было мальчик, но, спохватившись, откашлялся и произнес громче:

— Ростислав.

— Прекрасно, сэр Ростислав! Разрешите мне просить у вас чести быть представленным вашей даме!

Они подошли к девочке, которая все еще не могла прийти в себя и с ужасом глядела на черный дверной провал.

— Марина, — запинаясь произнес юноша. — Это вот… сэр Ланселот.

— Спасибо вам, — прошептала Марина — и вдруг разрыдалась — Спасибо! — всхлипывала она — Если бы не вы.

— О! Какие пустяки! — воскликнул Ланселот. — Я рад, что помог сэру Ростиславу проучить этих бездельников. Не стоит расстраиваться из-за таких мелочей… Ведь нет же никакой опасности, что вы! Я вообще не понимаю… — рыцарь недоуменно пожал плечами и украдкой подмигнул юноше, как можно думать об опасности, находясь под защитой столь отважного спутника? Да еще когда в руках у него Серебрилл — легендарное оружие древних героев!

Знаете ли вы, что такое Серебрилл? Ого! Не выплавлена еще та сталь, не найден еще тот минерал, которые могли бы оставить царапину на поверхности этого клинка. Самые мужественные воины, самые прославленные рыцари всех времен совершали подвиги с его помощью. И вот сегодня открывается новая страница истории Серебрилла. Поведайте же, прошу вас, как вам удалось им овладеть. И мне, и собравшимся здесь почтенным горожанам не терпится услыхать эту историю.

Ростислав пожал плечами.

— Даже не знаю, что сказать. Он сам попал мне в руки в замке…

Рыцарь кивнул.

— Чаще всего именно так и случается. Но как же вы проникли в замок?

— Мы не проникли, — сказала Марина, проглатывая слезы. — Мы там очутились. Нам нужно выбраться отсюда и попасть домой!

— Да, — подтвердил Ростислав. — Мы до сих пор не понимаем, куда попали Нас было пятеро, мы шли по музею в нашем родном городе, и вдруг… Очутились здесь. Теперь нам нужно найти троих наших друзей, они, наверное, тоже где-нибудь здесь, — и потом вернуться домой. Вот только неизвестно, как это сделать, мы даже не знаем, куда идти.

— На этот вопрос отвечу я!

Все обернулись. Бескорыстный все еще стоял у дверей. Он сгорбился и выглядел теперь совсем дряхлым стариком. Бесцветные глаза его мрачно глядели из-под густых седых бровей.

— Говори же! — сказал Ланселот. — Что тебе известно?

— Им некуда идти, — медленно произнес Бескорыстный. — Они пленники Черного Метеорита!..

…Ранним утром трое всадников крутой извилистой дорогой поднимались в горы. Ланселот весело болтал, Марина и Ростислав молчали, сосредоточив все силы на управлении лошадьми.

— С этим Черным Метеоритом связана какая-то тайна, — говорил Рыцарь. — Но что именно, я не знаю. Бескорыстный мог бы, пожалуй, кое-что рассказать, но не станет. Вы же видели, как он уперся! Да и доверять ему опасно, он теперь совсем не тот человек, каким я его когда-то знал…

Во всяком случае, друзья ваши где-то здесь, не во владениях Бескорыстного, так рядом, не рядом, так поодаль — что за беда! Мы объедем все известные мне земли и непременно их найдем! Ого-го-о!

Голос Ланселота гулким эхом рассыпался в горах.

— До чего же я люблю вот этот час, час начала нового путешествия, когда впереди лишь дальняя дорога и благородная цель! Что может быть милее сердцу настоящего мужчины! Не правда ли, сэр Ростислав?

— Вы совершенно правы, — ответил Ростислав, задумчиво глядя на дорогу. Благородная цель, новое путешествие… Но сейчас его беспокоило другое. Что-то мешало ему до конца поверить в реальность происходящего. Эти серые скалы, поднимающиеся впереди, стук подков по каменистой тропе, ножны меча, бьющие по ноге, — все это без сомнения не сон, и рана на руке все еще ноет, напоминая о битве с мерзким чудовищем в полутемном коридоре замка Бескорыстного.

Но ведь вчера еще ничего этого не было! Не могло быть!

Был город. Обыкновенный человеческий город с улицами, покрытыми асфальтом, с милицейскими свистками на перекрестках, с толчеей у дверей магазинов и кинотеатров. Был краеведческий музей в старом замке на окраине города, и шла по музею экскурсия…

Экскурсия, подумал Ростислав. Вот! Вот с этого-то все и началось…

 

Глава 2

…Ростик медленно брел за экскурсантами, исподлобья поглядывая на развешенные вдоль стен портреты. Напудренные придворные красавицы и усатые бароны надменно смотрели на него, как бы спрашивая: «А этот-то зачем здесь? Что он вечно путается у людей под ногами? Посмотрел бы сначала на себя, а потом бы лез в приличное общество!»

Ростик поежился и поглядел на Марину и Арвида. Они давно уже отошли в сторону и, не обращая внимания на экспонаты музея, оживленно о чем-то болтали.

Ростик вздохнул. С ним она никогда не была такой веселой Да и вообще не разговаривала. В лучшем случае, подарив усталый взгляд, бросала небрежно: «А! Это опять ты!» Ну почему? Почему этому самоуверенному выскочке Арвиду так легко удалось добиться ее расположения, а он Ростислав Свечкин, человек во всех отношениях не глупый и не урод, не смеет даже подойти к ней, потому что знает — шансов на успех у него нет. И некому даже посетовать на свою горькую судьбу — в классе все считают его рохлей и слышать ничего не захотят о его переживаниях

«Неужели для того, чтобы тебя заметили, нужно быть дылдой метр восемьдесят пять, играть в баскетбол за сборную школы, тридцать раз подтягиваться на турнике, уметь водить отцовскую машину и ласточкой прыгать с пятнадцатиметровой вышки?»

Начав про себя перечислять достоинства Арв-ида, которые снискали ему всеобщее восхищение, Ростик совсем загрустил. Конечно, ростом он был всего на несколько сантиметров ниже Арвида, но никому и в голову не приходило взять его в сборную не то чтобы школы, но даже класса. Про него как-то всегда забывали. В лучшем случае Ростику доводилось участвовать в каком-нибудь скучном, всеми презираемом мероприятии, вроде олимпиады по физике, химии или литературе…

Марина, весело смеясь, оглянулась, но, скользнув равнодушным взглядом по залу, снова повернулась к Арвиду.

Ростик поспешно нагнал остальных Экскурсия остановилась перед большим застекленным стендом с образцами средневекового оружия.

«Вот вам, пожалуйста, — думал Ростик, из-за спин столпившихся ребят разглядывая блестящие латы, рыцарские шлемы с пышными перьями, длинные копья и щиты с гербами. — Только тем и занимались, что тузили друг друга чем попало Кто больше всех железа нагнет, тот у дамы в почете. А заглянуть такому болвану под шлем, у него там что сейчас, то и тогда — опилки. Эх, женщины, женщины…»

Однако девочек больше интересовали наряды фрейлин, обильно украшенные бантами и лентами, только Зойка Сорокина послушно смотрела на железные доспехи. Она стояла рядом с экскурсоводом — молодым бородатым парнем, — внимательно слушала его и кивала каждому слову. Что касается Борьки Меньшикова, то он откровенно зевал. Было видно, что вся эта средневековая рухлядь ему, в общем, до лампочки.

Объяснив все про доспехи и оружие, экскурсовод повел ребят в следующий зал, стены которого были обиты темно-синей со звездами тканью. В центре этого небольшого, без окон помещения на мраморном пьедестале лежал черный камень, величиной и формой напоминающий лошадиную голову.

«Этот метеорит, — значилось на табличке, — упал в окрестностях нашего города 27 июня 1753 года. Представляет собой сплав железа и никеля с вкраплениями молибдена, вольфрама и кремния».

Экскурсовод принялся рассказывать то же самое, только гораздо красивее. Он упомянул имена Галилея и Коперника, портреты которых висели на стене среди звезд, рассказал о значении этого метеорита для науки и общественной жизни города и, подчеркнув еще раз, что представленный экспонат является гордостью музея, направился дальше, увлекая за собой слушателей. Ростик пошел было вслед за всеми, но вдруг заметил, что Арвид и Марина отстали.

Арвид все еще стоял перед Коперником и, крепко держа Марину за руку, казалось, вдохновенно ей что-то рассказывал о трудной судьбе ученого. Марина оглядывалась вслед уходившей экскурсии и пыталась высвободить руку, но делала это, как показалось Ростику, без должной настойчивости.

«Вот еще не хватало! — подумал он про себя и сейчас же вернулся к пьедесталу с метеоритом. — Хотят остаться наедине! Не выйдет!»

Внутри у Ростика все кипело от негодования, но внешне он оставался совершенно спокоен. Склонившись над черной глыбой гордости музея, он принялся внимательно разглядывать ее ноздреватую поверхность, не без мрачного удовлетворения ощущая, как взгляд Арвида буравит его спину.

Ростик осмотрел метеорит со всех сторон и даже понюхал его, затем отошел на шаг и, сложив руки на груди, прищурился, как истинный знаток, любующийся осколком античной статуи. Ему было неловко и стыдно перед Мариной, он чувствовал, что уши его горят в полумраке зала рубиновым светом. Но уступить этому наглецу! Ни за что.

В дверях показался Борька. Ему, видимо, нестерпимо надоела музейная скука, и он решил сбежать. Ростик обрадовался ему как лучшему другу — теперь он был не один!

— Боб, — сказал он, не отрывая глаз от глыбы, — можно тебя на минутку? Есть одно дельце…

Борька удивился. Он считал себя деловым человеком и редко обращал внимание на «чайников» вроде Ростика, которые не то что партию видеокассет толкнуть — одеться-то не могут по-человечески. Тем не менее, услышав об «одном дельце», он задержался и даже повернул голову в сторону Ростика.

— Ну?

Марина, наконец, высвободила руку и от портрета Коперника перешла к портрету Галилея. Арвид двинулся за ней.

— Ну? — повторил Борька, подходя к Ростику.

Тот лихорадочно соображал, чем бы таким подольше задержать Боба в комнате.

— Знакомый один… предлагает… может, тебе нужно…

— Что?

— Ну, это, как оно… — Ростик ничего не мог придумать, как ни старался.

— Что «как оно»? Забыл, как называется? — Боб усмехнулся презрительно и повернулся, чтобы уйти, но его остановил неожиданно раздавшийся в зале голос Зойки Сорокиной:

— В чем дело, Меньшиков? Ты куда? И остальные тоже, что такое? Кто вам разрешил оставить экскурсию?

Зойка влетела в зал и, подбегая ко всем по очереди, выносила порицания. Она любила so всем быть первой, или, вернее, главной и везде успевать. Ростик мог бы поручиться, что в этот самый момент в соседнем зале она продолжает стоять возле экскурсовода и заглядывает ему в рот.

— Я, понимаете, договариваюсь, — кричала Зойка, — стараюсь организованно провести ваше свободное время, а вы? Вот ты, Ростислав, скажи пожалуйста, что ты здесь делаешь? Знакомишься с метеоритом? А кто тебе дал право знакомиться с метеоритом, когда все уже знакомятся с бытом деревни девятнадцатого века? Вот так и всегда, когда нужно сделать что-нибудь общественно-полезное, ты стараешься улизнуть!

Ростик не ожидал такого поворота. Зойка выбрала для чтения нотаций его одного, как самого беззащитного, и уже не обращала внимания на остальных, а между тем за ее спиной Арвид снова завладел рукой Марины, шепнул ей что-то на ухо, и они быстро направились к выходу. Борька отступал в том же направлении.

Ростик чуть не лопнул от злости. Он не мог ничего сделать, вечная его неудачливость снова сыграла с ним злую шутку. В этот миг он по-настоящему ненавидел весь мир, а особенно белобрысого красавчика Арвида с его наглыми замашками, Марину, упорно не обращающую на него, Ростика, ни малейшего внимания, Борьку с его вечной пренебрежительной усмешкой и, наконец, больше всех — дуру Зойку с ее общественно-полезным сдвигом.

— Ну что ты молчишь? — продолжала она наседать. — Я с тобой разговариваю, или нет?

— Да отвяжись ты наконец!!! — не выдержав, завопил Ростик и в отчаянии хватил кулаком по черной глыбе метеорита.

Где-то вне стен здания раздался вдруг громовой удар, и в зале погас свет. Настала долгая, не нарушаемая ни единым звуком тишина.

— Что это? — послышался наконец голос Марины.

— Электричество отключили, — сказал Арвид.

— Нет, — хмыкнул Борька — Это Ростик сигнализацию порвал под метеоритом. Сейчас милиция прибежит.

— Ну, Свечкин, ты за это ответишь… — процедила Зойка.

Ростик представил себе, как на поясе у нее сейчас тихо стукнет деревянная кобура, и во тьме тускло блеснет ствол маузера. Что ж, на Зойку это было бы похоже. Но что все-таки случилось? Он хотел как-нибудь поправить глыбу, на случай, если она действительно сдвинулась с места и включила сигнализацию, но к своему огромному удивлению, никак не мог нашарить ее в темноте.

— Ну ладно, меня здесь не было, — сказал Борька. Послышались его торопливые, шаги, а затем глухой удар.

— Ох! Что за черт? Где дверь? А-а, все ясно! Сработала мышеловка. Скажи-ка, Свечкин, ну отчего ты такой дурак? Кто тебя просил трогать эту каменюку?

— Спокойно! — раздалась команда Зойки. — Всем оставаться на своих местах. Сейчас кто-нибудь придет и нас выпустят.

Но Борька не хотел ждать. Он стал ощупывать стену в поисках другого выхода.

— Не пойму я что-то, — слышалось его недовольное бормотание. — Камни какие-то… Обтянутые же стены были! Поплином по два пятьдесят, как сейчас помню!

— Боб, у тебя спичек нет? — спросил Арвид.

— Нету, нету, погоди! Что-то тут… Э, мужики, да здесь дверь!

Откуда-то вдруг послышался металлический скрежет.

— Открывается! — обрадованно воскликнул Борька.

— Подожди, сам не лезь! — сейчас же отозвался Арвид. — Я иду к тебе

— Вы что?! Бежать собрались? — заверещала Зойка. Не выйдет! Все останутся здесь до прихода администрации. Меньшиков, ты слышишь? Немедленно отойди от двери! Меньшиков! Эй! Я, кажется, к тебе обращаюсь?

Но Борька не отзывался.

— Боб, ты где? — позвал его Арвид. — Я правильно иду?

Тишина.

— Смылся уже! — Голос Арвида слышался теперь из другого конца комнаты и звучал громко, как в трубе:

— Здесь коридор… Марина, иди сюда!

— Ребята, — заговорил наконец Ростик, — а метеорита-то нет! Ни его самого, ни тумбочки…

— Бедняжка! — сказала Марина где-то поблизости. — Ты просто заблудился. Лучше уж держись от этого камня подальше, а то еще что-нибудь случится.

Кто-то вдруг схватил Ростика за руку и уверенно повел через комнату.

— Марина! — прошептал он, не веря счастью.

— Какая Марина? — взорвался над ухом Зойкин голос. — Ты, Свечкин, совсем ориентацию потерял, я вижу.

— А я не вижу, — вздохнул Ростик, покорно ступая за ней, — я совсем ничего не вижу…

— Ничего, ничего, — заявила Зойка, — сейчас я тебя выведу… на чистую воду!

— Правильно, Зойка! — крикнул Арвид из коридора. — Держи его, не отпускай! Будет знать, как экспонаты руками трогать. Марина, скорее!

— Стойте, вам говорят! Арвид, вернись!

Зойка разжала когти и, оставив Ростика одного блуждать во тьме, устремилась на новую жертву. Наверное, она, как кошка, видела в темноте, потому что сразу нашла дверь, через которую вышли Боб и Арвид.

— Оставайтесь здесь! — сказала она Марине и Ростику. — А этих я сейчас верну…

Дверь взвизгнула, как визжат только тюремные решетки в мрачных сырых подземельях, и захлопнулась. Наступила мертвая тишина.

— Марина, ты здесь? — спросил Ростик.

Никто не отозвался.

— Марина! — испуганно закричал он.

— Да не ори ты, — послышалось из другого конца зала, там, где была дверь. — Здесь я!

Что-то тихо позвякивало в той стороне.

— Не открывается, — пробормотала Марина.

Ростик двинулся на ее голос, но сейчас же налетел грудью на какой-то острый угол.

— Ой!

— Что там у тебя? — спросила Марина.

— Здесь какие-то ящики, — Ростик, вытянув руки, поворачивался в разные стороны, и везде ему попадались деревянные стенки и крышки, схваченные металлическими полосами, с руч- ками и висячими замками.

— Брось их, иди сюда, — сказала Марина.

— Но ведь ничего этого не было!

Ростик никак не мог обойти ящики, они обступили его со всех сторон. Впервые Марина позвала его на помощь, а он тычется в эту тару, как слепой котенок! В отчаянии он бросился напролом, баррикада ящиков вдруг раздалась, образовав широкую брешь, и Ростик полетел на пол. Падая, он ухватился за что-то рукой, раздался звон стекла, металлический грохот, и сейчас же перед глазами его вспыхнул яркий свет. От неожиданности Ростик зажмурился.

— Ой, где это мы? — вскрикнула Марина.

Ростик осторожно приоткрыл глаза и замер. Комната, до отказа набитая всякой всячиной, была освещена трепетным голубым светом. Свет этот, яркий, но мутный, призрачный, исходил от меча, украшенного таинственной надписью. И этот меч Ростик сжимал в своей руке!

— Вот это да! — прошептала Марина, озираясь по сторонам.

Вокруг возвышались груды чеканной утвари, отливающей желтоватым блеском, вороха богато расшитой одежды, оружие и доспехи висели вдоль стен на крюках.

— Н-не может быть! — выдавил Ростик. Он с опаской отодвинул от себя меч, но выпустить его из рук не решился. Темнота страшила его еще больше.

«Откуда же все это взялось? — думал он. — И куда девался метеорит? Где Галилей и Коперник? Куда мы попали, в конце концов?!»

Низкий черный потолок. Стены из грубо отесанного камня. Маленькая железная дверь…

— Но этого же не может быть! — пролепетал Ростик.

— Да что ты заладил, не может быть да не может быть! — прикрикнула на него Марина и, помолчав добавила:

— Я и сама знаю, что не может…

Она снова повернулась к двери.

— Проклятый замок. Изнутри его не открыть… Ну что ты там встал? Иди сюда, посвети.

Ступая по рассыпанным на полу золотым монетам, Ростик подошел к двери и, приблизив лезвие к замку, стал разглядывать ржавую железную пластину с отверстием для ключа. Неожиданно с острия меча соскочила длинная искра и ударила прямо в замочную скважину. Замок щелкнул, и дверь сама собой широко распахнулась.

Марина и Ростик вошли в огромный сумрачный зал, шаги их гулко отдавались под высокими сводами. Узкие стрельчатые окна с цветными стеклами бросали неяркие блики на мозаичный пол.

Сначала Ростику показалось, что зал пуст. Но в дальнем его конце, погруженном во тьму, вдруг раздался чей-то истошный крик:

— Да это же Серебрилл! Спасайся кто может!

И сейчас же сотни серых теней замелькали у противоположной стены, разбегаясь в разные стороны.

— Стойте! Стойте, трусы! — визжал чей-то начальственный голос, покрывая гомон толпы. — Немедленно послать за псауком! Стражу на галерею! Он не должен выйти отсюда!

Марина и Ростик остановились, испуганно вглядываясь во мрак, но там, у стены, уже никого не было.

— Странно, — произнес Ростик. — Кто это не должен выйти отсюда?

— Психи какие-то, — пожала плечами Марина. — Или артисты… Надо посмотреть.

Она решительно направилась к смутно поблескивающему в дальнем конце зала сооружению. Ростик пошел за ней, но ему было немного не по себе. Не часто доводилось ему держать в руках светящийся меч. Он почти не ощущал его тяжести, лишь кончики пальцев словно бы покалывало тонкими иголочками.

Под выцветшим мрачным гобеленом, изображающим неведомого шипастого зверя, терзающего добычу, на небольшом возвышении стоял трон — пышно раззолоченное кресло с подушками красного бархата и затейливым гербом на спинке. В стене позади трона было несколько дверей.

— Все разбежались, — сказала Марина, заглядывая в одну из дверей. — Что за чудаки!

— Погоди! — окликнул ее Ростик. — Может, не стоит туда соваться?

Марина вздохнула.

— Свечкин, — сказала она с какой-то даже грустью. — ну почему ты такой трус?

Ростик почувствовал, что краснеет.

— Да нет, я… просто… — забормотал он, — подозрительные они какие-то… И меч этот…

— Ну и сиди здесь со своим мечом! — в сердцах воскликнула Марина, махнула рукой и скрылась за дверью.

— Куда ты? Я с тобой! — Ростик поспешил за ней и оказался в узком коридоре, освещенном несколькими факелами. Марина была далеко впереди. Она дошла до конца коридора, свернула за угол, и сейчас же до Ростика донесся ее отчаянный вопль.

Забыв обо всем на свете, он бросился вперед и в несколько прыжков достиг поворота.

Здесь коридор продолжался, однако теперь он стал шире и светлее — факелы торчали из стены через каждые три шага. Но Ростик ничего этого не заметил, поначалу он увидел лишь Марину, прижавшуюся спиной к стене. Она словно пыталась раздвинуть ее и спрятаться от чего-то ужасного И вдруг Ростик увидел…

Из глубины коридора быстро надвигалось нечто огромное, занимающее все пространство от пола до потолка, на мохнатых суставчатых лапах и с вытянутой, как у собаки, зубастой пастью, выходившей прямо из туловища. Странное существо надвигалось на Марину, а та, застыв в ужасе, не могла сдвинуться с места. Зверь был уже совсем рядом. Ужасная пасть его широко раскрылась, многочисленные глаза свирепо сверкали. Еще мгновение — и он схватит Марину.

И тогда Ростик бросился в атаку.

— Назад! — орал он, размахивая мечом. — Марина, беги!

Об опасности он больше не думал. Что думать, когда она уже перед тобой!

Зверь, остановился и чуть подогнул ноги, как будто готовился к прыжку. Его продолговатое, поросшее шипами тело медленно отодвигалось назад, но когтистые лапы словно вросли в каменные плиты, покрывающие пол.

Ростик увидел множество факелов, мелькающих далеко впереди, за спиной чудовища. Из глубины коридора доносился лязг железа и крики многочисленной толпы:

— Серебрилл!.. Серебрилл похищен! Задержать… Не дать! Травить псауком!

Неожиданно над туловищем зверя взметнулся длинный тонкий хлыст с утолщением на конце. Это был хвост псаука. Ростик едва успел затормозить на скользких плитах. Шипастый шар ударил в пол у самых его ног. Осколки камня брызнули во все стороны, по плитам протянулась глубокая борозда от хвоста.

— Ах, так! — заорал Ростик, и, подняв меч, накинулся на врага. Хвост псаука снова взвился под потолок и обрушил оттуда свой страшный удар. Но на этот раз он встретил на пути сверкающее лезвие меча.

Ослепительная вспышка на мгновение раздвинула стены коридора, от хвоста посыпались искры, как от высоковольтного провода, его извивающийся обрубок с шаром на конце закрутился по полу, разбрызгивая во все стороны капли белой маслянистой жидкости. Ростик, не медля ни секунды, перескочил через шар и оказался перед самыми лапами зверя.

Неожиданно псаук применил новый прием. Его вытянутое тело, словно стенобитный снаряд, рванулось вперед с неудержимой силой.

Ростик не смог отразить этого нападения, ему удалось лишь немного уклониться в сторону и избежать прямого удара. Массивная челюсть с торчащими во все стороны клыками вскользь задела его по плечу и отбросила к стене.

Больно ударившись спиной, Ростик чуть не выронил из рук меч, но в этот самый момент вдруг увидел прямо перед собой усеянный острыми шипами бок псаука. Однако шипы были только сверху, на толстом спинном панцире, а пониже, у самого пола, виднелось белесое и мягкое на вид брюхо. Огромный зверь не мог быстро повернуться в узком для него коридоре. Задними лапами он цеплялся за стены, чтобы отскочить назад, а затем снова атаковать Ростика.

Но Ростик не дал ему этого сделать. Улучив момент, он обеими руками вонзил меч глубоко в брюхо псаука. Тело чудовища вдруг осветилось изнутри тусклым зеленоватым светом,’ по нему пробежала судорожная волна. Зверь беспорядочно задергал ногами. Одна из этих суставчатых колонн резко распрямилась и впечатала в стену глубокий когтистый след возле самой головы Ростика. Он отскочил в сторону и приготовился к отражению новых ударов, но все уже было кончено. Псаук больше не шевелился. В коридоре наступила тишина, только в отдалении слышался топот улепетывающей толпы.

Ростик вдруг опомнился и безумным взглядом обвел сцену сражения.

— К-как же это? — растерянно пробормотал он, почувствовав противную слабость в коленях. Стена, о которую он опирался, стала заваливаться куда-то назад, и ему пришлось сесть на пол.

— Что с тобой?! — закричала Марина. Оцепенение ее разом прошло Перескакивая через вытянутые ноги чудовища, она бросилась на помощь Ростику.

— Что с тобой?! — повторяла она, склоняясь над ним и заглядывая ему в лицо. — Ты ранен?

— Не знаю… — проговорил Ростик. — Кажется, все в порядке…

Он оперся на меч и попытался подняться Марина помогала ему.

— Ой! У тебя кровь на плече!

Ростик скосил глаза на разорванный рукав своей рубашки Кожа на руке была рассечена, и из раны слабо сочилась кровь.

— Это еще… повезло, — сказал он и отвернулся, чувствуя, как в голове опять все поплыло.

Откуда-то издалека послышался слабый крик:

— Вперед! Дружно — навались! Во славу его светлости! Хо-го!

— Хо-го-о! — взревел целый хор голосов.

— Бежим! — Ростик схватил Марину за руку.

— Куда? — спросила она, послушно следуя за ним. — Где мы вообще находимся?

— Откуда я знаю! Попробуем вернуться в зал и поискать выход из этого сумасшедшего дома.

Крики позади стали слышнее.

— Что это за люди? — оглядываясь бормотала Марина. — И что им от нас нужно?

— Ой, не спрашивай ты меня, пожалуйста! — взмолился Ростик. Ему было страшно даже, подумать о том, что нужно этим людям.

Перед поворотом он неожиданно остановился.

— Ты чего? — спросила Марина.

— Т-с-с! — Ростик опустился на четвереньки, осторожно выглянул из-за угла и сразу же снова спрятался. Сейчас же целый рой стрел со свистом пронесся в воздухе и хлестко ударил в стену. Полетели мелкие крошки камня.

Марина зажала себе рот ладонью, чтобы не закричать. По лицу ее текли слезы.

— Гады, — прошептал Ростик. — В живых людей…

Он вскочил и, снова крепко сжав руку Марины, потащил ее назад, мимо тела псаука, вглубь коридора — навстречу приближающимся огням.

Им оставалось надеяться лишь на то, что коридор пересекается где-нибудь другим ходом. Иначе…

Сам не зная для чего, Ростик на бегу считал торчащие из стены факелы: десять, одиннадцать, двенадцать… Только не думать ни о чем другом, а то разревешься. Хорошо Марине, она девчонка… двадцать четыре, двадцать пять, двадцать шесть… Есть!!!

Черное прямоугольное отверстие зияло в стене. Боковой ход.

Повторив свой прием, вычитанный в каком-то детективном романе, Ростик, заглянул за угол. Засады вроде бы не было. Они быстро нырнули в полумрак бокового хода и побежали вперед — подальше От опасного коридора.

Но что готовила им тьма впереди? Ни один из них не мог этого знать.

Путь освещало теперь лишь светящееся лезвие меча. Несколько минут Марина и Ростик бежали сломя голову. Им все казалось, что погоня преследует их по пятам.

Наконец Ростик замедлил бег и, вытирая пот со лба, с трудом пропыхтел:

— Все… не могу… больше! Давай отдохнем!..

Марина была не в силах вымолвить ни слова, она тяжело дышала и только слабо махала рукой, показывая куда-то вперед.

Ростик посмотрел повнимательней и увидел впереди на стене неяркий красноватый отсвет…

Коридор привел их в небольшой сводчатый зал, в котором горел один-единственный факел. Он освещал ряд низких полукруглых дверей, запертых на огромные висячие замки. По залу медленно прохаживался человек с алебардой на плече.

«Что же делать? Больше идти некуда, — думал Ростик. — Возвращаться назад тоже нельзя — с минуты на минуту может появиться погоня. Многочисленная, вооруженная арбалетами, и может быть, снова с псауком… А этот стражник, кажется, один. Придется рискнуть, ничего другого не остается».

Оставив Марину в коридоре, Ростик вышел на свет и зашагал прямо к стражнику. Тот словно очнулся ото сна, вскинул голову, выпучил глаза, а потом вдруг одним прыжком отскочил к дальней стене и, загородившись алебардой, заорал:

— Не подходи! Не подходи, говорю! Хуже будет!

— Но почему? — спросил Ростик.

— Потому что отступать-то мне некуда, — пожаловался стражник. — Понимать же надо! Ой, погибаю! — завыл он. — Погибаю во славу его светлости, глыбу черную ему в глотку!

— Что? — удивился? Ростик. — Что ему в глотку?

— Ой, нет! Это я пошутил! — еще больше испугался стражник. — То есть оговорился, то есть ничего я не говорил! Ни в чем я не виноват, за что же смерть-то принимаю, а?!

— Погодите реветь, я вам ничего плохого не сделаю, — попробовал успокоить его Ростик.

Стражник сейчас же замолк.

— Правда? — произнес он, испытывающе глядя на Ростика. — Честное слово?

— Честное слово.

— Вот за это спасибо, благородный молодой господин! А уж я вам отслужу, в долгу не останусь. Только вы это…

— Что?

— Тут у нас поверье такое есть… У кого в руках Серебрилл, у того честное слово — закон. Нет, это я не к тому, чтобы… А просто, вдруг вы не знаете…

— А где это у вас? — спросил Ростик. — Где мы находимся?

— Находимся? Это, стало быть, докладываю… — стражник вытянулся, взял алебарду на караул и, уставив выпученные глаза в пространство, затараторил: — Пост номер пять, суточный, трехсменный! Под охраной и обороной состоят склады его светлости обмундирования и упряжи. Пароль — «Когтистый Вертихвост». Караульный Брус ответ закончил!

— Ну, понятно, склады, — сказал Ростик, — а где склады? В чем? Что это вообще за место? Что за его светлость? Здесь же музей был!

— Музей? — задумчиво произнес стражник. — Так вон вы откуда! И Серебрилл при вас… Выходит, новые времена наступают…

«Какие времена?» — хотел спросить Ростик, но в зал вдруг в. бежала Марина и закричала:

— Они идут!

Из глубины коридора послышался нарастающий шум.

— Брус, — сказал Ростик. — Как отсюда выбраться? Или хоть спрятаться, а? Побыстрее только!..

Стражник поскреб затылок, глянул на Марину и, наконец, махнул рукой.

— Ладно! Вы меня с налету рубать не стали, и я вам за то помогу. Пошли!

Он снял с пояса связку ключей, отпер одну из дверей и с факелом в руке вошел в склад. Марина и Ростик последовали за ним.

Брус запер изнутри дверь на засов и повел их мимо длинных рядов сундуков и полок куда-то вглубь склада. Смешанный свет от факела и меча выхватывал из темноты туго набитые мешки, седла, бухты канатов, толстые пучки арбалетных стрел, аккуратно разложенные на полках. Откуда-то сбоку вдруг послышался кастрюльный звон. Марина и Ростик испуганно замерли.

— А, ерунда! — небрежно бросил Брус не останавливаясь — Это крысы.

— Крысы!!! — взвизгнула Марина.

Ростик вздохнул. Она еще способна пугаться крыс! Это после псаука-то!

Они отправились дальше. Скоро Брус свернул в узкий проход между стеллажами. — Осторожно, — предупредил он, — не зацепитесь.

Кругом торчали рукоятки мечей, копья, кинжалы, секиры и прочее железо.

— Вот это, я думаю, вашей милости подойдет! — Брус снял с крюка кожаную перевязь с ножнами и протянул Ростику. — Незачем каждому встречному-поперечному знать, что вы несете Серебрилл. В нашем городе вам придется опасаться шпионов Бескорыстного. В открытую-то они побоятся нападать, но могут заманить в ловушку, так что ножны вам пригодятся, да и таскать-то на перевязи легче!

— Какой же он Бескорыстный, если у него кругом шпионы? — спросила Марина, когда они отправились дальше.

— Это верно, ваша милость, кругом, — согласился Брус. — Не найдете такой дыры, где бы их не было. Но и то сказать, как еще узнаешь, верит народ, что ты Бескорыстный, или нет? А так посылаешь шпиона потолкаться на рынке, он тебе и докладывает: так точно, мол, все, как один верят, весь народ только и мечтает положить жизнь во славу Бескорыстного Вождя…

— А если кто-нибудь не мечтает? — ’настаивала Марина.

— Ну, про этих Бескорыстному не докладывают, зачем такого человека огорчать? На то есть начальник Единодушного Одобрения.

— Какой начальник? — переспросил Ростик.

— Единодушного Одобрения. Когда-то все и правда были за Бескорыстного, и он даже слыл защитником слабых и угнетенных. У него тогда друзей было много, и они всю страну освободили от загорных борзаков, которые тут хозяйничали.

И Серебрилл — меч этот… Бескорыстный с ним не расставался. Бывало, как в битве или стычке какой — все равно, сверкнет только лезвие голубое, самосветное — сейчас враги разбегаются. Потому что против Серебрилла воевать сумасшедший разве что станет да псаук безмозглый.

Так, значит, всех и победили. Жизнь пошла — лучше некуда, мир, достаток. Грабители из-за гор и носа не высовывали. И так это славно лет пятнадцать пролетело — до сих пор люди вспоминают… Ну, друзья Бескорыстного которые разъехались постепенно, а которые и померли, один он остался. Но не успокоился, все подвигов хотел, искал, кому бы помочь бескорыстно. И надумал; наконец, напасть на загорские земли.

Как сейчас помню: созвали нас в воскресенье на городскую площадь, и стал нам Бескорыстный расписывать, как тяжело жилось при борзаках, и что, мол, перед потомками первейший наш долг — вырвать с корнем эту заразу, уничтожить разбойничье логово у наших границ.

Ну, мы молодые тогда были, зеленые совсем, вроде вас…

Брус вдруг поперхнулся.

— То есть, я не то… ваша милость Я не вам… не вас…

Ростик отмахнулся:

— Дальше, дальше!

— Ну и вот… Я говорю… молодые были, юные, стало быть. Ну и кричим ему, Бескорыстному, веди, мол, мы им покажем!.. А старики-то молчат.

А Бескорыстный кричит:

— Что же вы? Смелее! Наша слава ждет нас там!

Выхватил он меч и показывает на горы. Тут все так и сели — лезвие-то не горит!

А Бескорыстного чуть и вовсе удар не хватил, побледнел он, безумными глазами поглядел на меч, потом на нас, но ничего не сказал — повернулся и ушел.

После уж нам разъяснили, что из-за большого числа добрых дел, которые совершил Бескорыстный, волшебная сила у меча кончилась. Да только проверить того нельзя было, никто другой его в руках не держал…

С тех пор и пошло: доносы, шпионы — очень уж Бескорыстного заботит, как к нему народ теперь относится, зовут ли все еще Бескорыстным, или выдумали новое прозвище. Набрал он себе помощников, а те и рады — законы издают, недовольных ловят. И сказано: к Бескорыстному относиться всем одинаково — с любовью и уважением, и что он ни скажет — сейчас всем выражать Единодушное Одобрение… Такая вот жизнь наша… Ну, пришли…

Они остановились перед низенькой дверцей с зарешеченным окошком, сквозь которое снаружи пробивался бледный свет. Брус отпер дверцу и по коридору вывел наконец Марину и Ростика на воздух — в тесный хозяйственный дворик позади замка Бескорыстного. Здесь они укрылись в тени раскидистого дерева и осмотрелись.

— Ворота видите? — прошептал Брус. — Сразу за ними повернете налево и бегом на перекидной мост. За мостом уже две дороги. Налево — вниз, в город, направо — в горы. Но в горы не ходите, там такие чудовища обитают, что в одиночку да без опыта нечего и соваться. Бегите вниз — если будет погоня, спрячетесь в переулках. А дальше так: спросите харчевню старого Перешника на борзаковской дороге, ее всякий знает. Ну, а самому старику шепните, что, мол, привет ему от Бруса. Он вам поможет… Да! Серебрилл-то без надобности из ножен не вынимайте, ваша милость, да поглядывайте вокруг повнимательней. Ну а если уже придется драться — тогда рубите смело, нет такой силы, чтобы против этого меча устояла!

— А вы-то что же, остаетесь? — спросил Ростик.

— Нет, — ответил Брус. — Оставаться мне никак нельзя тоже. Мне теперь с Бескорыстным не по пути. Только и с вами я не пойду, уж не сердитесь. Не тянет меня больше на приключения, стар стал. Если Перешник спросит про меня, скажите — на север ушел, родственников навестить… Ну, прощайте. Вам первым бежать…

Ростик хотел ему что-то сказать, но в это время из замка донеслись протяжные звуки трубы. Брус махнул рукой. Быстрее!

Марина и Ростик вышли из тени, миновали сараи и коновязь и бегом пустились к воротам. Как Брус и говорил, за воротами оказалась мощенная камнем дорога, ведущая к подъемному мосту. По ту сторону рва поднимались черные зубцы скал. Охраны нигде не было видно, наверное, она попряталась от лучей нещадно палящего солнца.

Мост прошли без помех. Дальше дорога повернула влево и стала спускаться в долину Внизу показались громоздящиеся друг над другом крыши города…

 

Глава 3

Арвид кончил мести и выбросил мусор в большой деревянный ящик, стоявший у дверей. Веник он швырнул туда же и на подгибающихся от усталости ногах поплелся к своему месту.

— Веселей шевелись, дохлятина! — крикнул ему один из дежурных сержантов.

— Ничего, когда пойдут глоты, у этого молодца прибавится резвости, — добавил другой, сдавая карты.

— Только пятки засверкают! — взвизгнул третий, толстенький краснощекий коротышка, и затрясся от хохота, радуясь собственному остроумию. Первые двое, глядя на него, тоже загоготали.

Несколько заспанных физиономий поднялись над нарами, и кто-то спросил хриплым шепотом:

— Что, подъем?

— Ну-ка, тихо там! — рявкнул сержант. — На цепь захотели?

Головы сейчас же попрятались.

Арвид добрался, наконец, до своего места в дальнем конце казармы. Здесь, у стены, рядом с крохотным окошком, выходящим на освещенный прожекторами плац, приткнулись двухъярусные нары. Угол этот считался особым, мелюзги желторотой, только что набранной по деревням, сюда не селили, нары стояли широко, не в ряд, и помещались на них ребята, успевшие нюхнуть пороху.

Арвид снял кожаный панцирь, ослабил ремни на сапогах, бросил на тумбочку штык и фонарь и без сил повалился на нары.

Несмотря на усталость, сон все не шел. В тяжелом, спертом воздухе казармы глухо отдавался дружный храп, чей-то надсадный кашель, тихо потрескивал динамик сигнального пульта на столе дежурного. Из-под решетки у противоположной стены доносились стоны и всхлипывания пленного нетопыря, на котором во время занятий децим Беляш демонстрировал болевые приемы. Встревоженные близким соседством нетопыря, угрожающе порыкивали коняки в стойлах, трещало дерево, когда они точили о него свои крепкие загнутые когти.

Над собой Арвид видел плохо оструганные доски верхних нар. Стоило лежавшему там Выдерге повернуться с боку на бок, как на Арвида сквозь широкие щели сыпалась соломенная труха. Ворочался Выдерга часто, шумно вздыхал и, наконец, шепотом спросил:

— Хруст, эй, Хруст… ты спишь?

Арвид промолчал, Хруст… Прошло всего несколько дней с тех пор, как он стал Хрустом, курсантом отдельной учебной центурии, но ему казалось, что никто не называет его Арвидом уже целую вечность.

В гарнизонном госпитале, где его держали из-за контузии, он звался «лежачим из второй палаты», только старый военный знахарь во время ежедневного обхода называл его «голубчиком-привстаньте».

Однако, когда Арвид пытался рассказать добродушному старичку о том, как по музейному коридору попал сюда из другого мира, тот лишь досадливо морщился и назначал новые процедуры.

— Придется, голубчик, вам полежать еще день-два, — говорил он, протирая очки, — Да вы не расстраивайтесь — все это пройдет! Главное — не вставайте и не думайте ни о чем.

В конце концов Арвид понял, что лучше помалкивать, если не хочешь проторчать здесь всю жизнь. Он должен отыскать дорогу домой, но для этого нужно, как минимум, выбраться из лазарета.

Приняв это решение, Арвид стал во всем соглашаться со знахарем, исправно принимал лекарства и процедуры, многие из которых не могли доставить больному ни малейшего удовольствия. Следствием такого примерного поведения явилось его полное, с точки зрения знахаря, выздоровление, и несколько дней спустя он был выписан из госпиталя «для дальнейшего прохождения службы в учебной когорте».

В учебную когорту Арвид прибыл поздно вечером. Когда скрипучая колымага, груженная тюками с бельем, через широкие ворота вкатила на хозяйственный двор, ни в одном окне уже не было света, только ослепительно горели прожектора на плацу.

Колымага затормозила у дверей склада и наваленные горой тюки посыпались на задремавшего Арвида. Возница выругался. Арвид протер глаза, спрыгнул на землю и забросил обратно в кузов выпавший мешок.

— Приехали, что ли? — спросил он.

— Тебе вон туда, — возница ткнул кнутом в сторону длинного приземистого здания.

Спустя полчаса Арвид уже сидел на нарах и грыз сухари, добытые для него Выдергой. Сам Выдерга сидел на тумбочке и, болтая ногами, тараторил:

— А я знал, что ты к нам попадешь, выписка на тебя пришла. Я так дециму и сказал: «Этого, говорю, парня непременно надо в наше отделение. Его, говорю, сам легат в учебку направил. Личным, намекаю, распоряжением Я тут даже хотел к тебе сгонять, да разве отсюда выберешься?… Ты ешь, ешь! И водичкой припивай. Знал бы я, что ты сегодня заявишься, я бы тебе каши заначил… Ну, ничего, зато сухарей прорва. А вообще тут жратва ничего, жить можно.

Арвид кивал ему с набитым ртом.

Он вдруг почувствовал, что напряжение последних дней, не оставлявшее его ни на минуту, понемногу спадает. Да, подумал он. Жить можно. Можно, потому что в этом странном, перепутанном мире у него нашелся настоящий друг

От этой мысли Арвиду стало покойно и уютно, он хотел что-то сказать, но вместо этого сунул в рот протянутый Выдергой сухарь и принялся его грызть.

— Черт бы побрал этих молокососов! — послышалось из-за дощатой перегородки, пронзительно заскрипели нары, и в проходе показался всклокоченный, злой со сна децим Беляш. Он был в одних подштанниках и огромной, как у коняка, лапой чесал волосатую грудь.

Завидев его, Выдерга стал тихонько сползать с тумбочки.

— Это что ж такое? — просипел Беляш, приближаясь. — Мало вам пайка столовского? Взяли моду по всей ночи хрустеть. Мозги вышибу!

Выдерга толкнул Арвида ногой и отрапортовал:

— Спешу доложить, господин децим: новенький, прибыл из госпиталя, размещается согласно вашему приказанию!

— Вижу, что из госпиталя! — рявкнул Беляш. — Жрать круглые сутки, где ж такому научишься, как не по госпиталям!

— Да он пайка не получил, — осторожно возразил Выдерга, но, поймав свирепый взгляд децима, сейчас же смолк.

— Хрустеть по ночам я — никому не дозволял и не дозволю! — заявил Беляш. — Под режимную проверку хотите меня подвести? Зайдет дежурный, а тут хруст на всю казарму стоит? Да я вас лучше прямо щас поубиваю!

Он замолчал и, выкатив один глаз, уставился на Арвида, все еще сидящего на нарах

— Доклада не слышу.

Арвид молчал, безуспешно пытаясь проглотить все, что у него было во рту.

— Ты что сидишь, оглобля деревенская, когда с тобой децим разговаривает?!

Арвид поднялся с нар, но говорить он не мог — рот его был набит сухарями. Вместо доклада он принялся жевать сухари, и в притихшей казарме раздался ужасный хруст.

На соседних нарах кто-то хрюкнул в подушку. Беляш свирепо оглянулся, но все вокруг спали мертвым сном.

— Ты что же это, — округлил он глаза на Арвида, — издеваешься?! Ну! Ну… смотри, парень. Ты попляшешь еще у меня. Ты ж меня узнаешь, как родного!

Он круто повернулся и ушел за перегородку.

С тех пор Арвид стал Хрустом, и никто, даже Выдерга, не называл его иначе.

Скоро он и сам привык к этому прозвищу, в жизни его потекли похожие друг на друга пыльные и потные дни учебной когорты. Короткого сна в душной казарме едва хватало на то, чтобы хоть немного сбить дневную усталость, а другого времени для разговоров у курсантов не было, поэтому Арвид так и не сумел никому толком рассказать, откуда он и как сюда попал, да никто этим особенно и не интересовался.

Только однажды он попытался заговорить с Выдергой о своем мире, но тот лишь махнул рукой и заявил, что от проклятых фортификационных работ его тоже в последнее время кошмары одолевают, не стоит обращать внимания, ясное дело — жара виновата.

И все же иногда, в короткие ночные часы, Арвид невольно вспоминал тот день, когда впервые оказался здесь, и перед его глазами одно за другим возникали, словно выплывая из темноты, знакомые лица: Апарина, Ростик, Боб, Зойка…

…Оставив Марину и Ростика у входа, Арвид долго шел тогда по извилистому коридору, вытянув руки вперед и поминутно натыкаясь на покрытые какой-то слизью стены. Воздух тут был тяжелый, затхлый, пахло плесенью, из-под ног с писком разбегались полчища мышей. Когда глаза привыкли к темноте, Арвид различил низкий сводчатый потолок, из стен кое-где торчали крепления для факелов.

Факел бы не помешал, подумал он и представил себя неуловимым лазутчиком, ^’который, обманув бдительность часовых, с факелом в руке пробирается к пороховому складу. Конечно, дверь на склад охраняется, и предстоит жестокая схватка…

Арвид поправил на воображаемом поясе воображаемый меч. Походка его стала стремительной и бесшумной. Опасность могла подстерегать за каждым поворотом этого бесконечного коридора.

Вскоре Арвид почувствовал, что воздух стал чище, слизь на стенах исчезла, а после крутого поворота далеко впереди забрезжил свет.

— Эге-гей! Тут выход! — обрадованно крикнул он и удивился, как гулко, будто а бочке, прозвучал его голос.

Он бегом добрался до маленькой деревянной дверцы, толкнул ее и на мгновение зажмурился от яркого дневного света. Прямо у выхода, почти закрывая его, росли колючие кусты крыжовника. Изрядно поцарапавшись, Арвид выбрался наружу и некоторое время не мог понять, где находится. Местность была незнакомой. Прямо перед ним расстилалось поросшее высоченной травой совершенно ровное поле, на горизонте темнел лес. Слева тоже был лес, а справа на холмах виднелось несколько приземистых строений с высокими конусообразными крышами. Кое-где над крышами поднимался сизый дымок.

«Это я с обратной стороны вышел», — догадался Арвид. Отойдя подальше, он принялся разглядывать стены замка. Высоченные, сложенные из огромных глыб дикого камня, они густо поросли плющом и светло-зеленым мхом. Заросли, крыжовника непрерывной полосой тянулись вдоль стены в обе стороны, образуя непроходимую преграду, и Арвид с трудом смог отыскать глазами то место, где за ними скрывалась маленькая дверца. Чтобы не потерять ее окончательно, он присел на камень и принялся объедать ближайший куст крыжовника, не забывая самые крупные и спелые ягоды складывать в кепку для Марины.

Скоро кепка была полна до краев, а Марина все не появлялась.

«Ну, конечно, — хмыкнул он. — Девчонка, даже самая лучшая, все равно девчонка и, конечно же, боится темных коридоров и мышей».

Он представил Марину, вздрагивающую от каждого мышиного писка, этого размазню Ростика, и решительно обругал себя балбесом. Хорош, нечего сказать! Нужно идти на выручку.

Вдруг внимание его привлек какой-то шум и крики. Арвид огляделся по сторонам и вскочил на ноги. Справа над холмами поднимался огромный столб жирного черного дыма, рвались вверх языки пламени, а слева… Арвид даже потряс головой, чтобы отогнать наваждение.

Слева, со стороны леса, напрямик через поле стремительно несся отряд всадников. Бешено храпели кони, роняя с боков хлопья пены, суровы были лица пригнувшихся к холкам всадников. Руки их крепко сжимали поводья, звездчатые шпоры безжалостно вонзались в бока скакунов. Миг, и отряд скрылся за холмами.

Толком Арвид не успел ничего рассмотреть, но готов был поклясться, что у каждого всадника на голове был шлем с поднятым забралом, в отведенной назад и вниз правой руке — короткий меч, а кони… никогда еще не доводилось ему видеть таких коней.

Через мгновение ноги Арвида сами несли его в сторону холмов.

Где-то по дороге потерялась кепка с ягодами, стебли высокой травы хлестали по лицу, но Арвид не чувствовал боли. Несколько раз он споткнулся и чуть не упал, сбил дыхание, а холмы все не приближались.

И вдруг, разметав заросли кустарника впереди, прямо на Арвида вывалилась огромная бронированная махина. Что-то пронзительно заскрежетало, гусеницы лязгнули, и бронетранспортер замер на месте, обдав Арвида горячей волной выхлопных газов На броне откинулся люк, кто-то заорал из горячего нутра машины:

— Драпаешь?! Почему не в цепи? Марш к орудию, помоги раненому! Кому сказано!

Только сейчас Арвид заметил, что к бронетранспортеру прицеплена пушка с измятым щитком. На лафете едва сидел, ухватившись рукой за какой-то рычаг, человек в потрепанных джинсах, босоножках и синей футболке. Из груди у него с левой стороны, пониже ключицы торчала толстая оперенная стрела. По футболке вокруг нее расплывалось темное пятно.

— Долго ты будешь копаться! — рявкнул все тот же голос.

Арвид бросился к пушке, на ходу пытаясь сообразить что же здесь происходит: война? вторжение пришельцев из космоса? Или он просто сошел с ума?

Он едва успел ухватиться за лафет, как бронетранспортер рванул с места. Рискуя свалиться прямо под колеса, Арвид подобрался к раненому, подтянул его повыше. Глаза у того были закрыты, из уголка рта стекала тоненькая струйка крови. Запекшиеся черные губы что-то шептали.

Меньше всего происходящее походило на съемки фильма. Тогда что же? Война?

Арвид наклонился к самому лицу раненого, но за шумом ничего не мог разобрать. Бронетранспортер внезапно остановился, будто наткнулся на преграду, круто развернулся на месте. Арвид больно ударился обо что-то локтем. Раненый слабо шевельнул рукой и застонал.

В корме бронетранспортера распахнулись створки десантного люка, и оттуда один за другим выпрыгнули пять человек в одинаковой черной униформе и черных же касках с гребнем.

— Орудие изготовить! — раздался уже знакомый Арвиду командный голос. Он принадлежал высокому усатому человеку, также одетому в униформу, но с широким красным шевроном на правом рукаве.

Арвид спрыгнул со станины, осторожно попытался стащить раненого. К нему на помощь подбежал долговязый нескладный парень.

— Придерживай за плечи, — сказал он.

Вдвоем они отнесли обмякшее тело в сторону и положили на землю. Парень опустился перед раненым на колени, приложил ухо к груди. Потом медленно поднялся, сразу как-то сгорбившись, стащил с головы каску.

— Все, кончился Пентюх, — сказал он. — Сам виноват… Все геройствовал, все не верил…

На глазах парня показались слезы, он шмыгнул носом и утерся грязным рукавом. Арвид почувствовал, как в горле у него запершило.

— Как… кончился? — хриплым шепотом спросил он. — «Скорую» надо, врачей… как же это может быть…

Парень дико посмотрел на него и не ответил.

— Выдерга! — заорал вдруг усатый. — Снаряды!

Парень нахлобучил каску и бросился к бронетранспортеру. Орудие уже было отцеплено и повернуто в сторону холмов.

— Левый дом… прямо под крышу, осколочным! — надрывался усатый. — Огонь!

Орудие жахнуло так, что Арвид сразу оглох, под ноги ему отлетела едко пахнущая горелым порохом горячая гильза. Все еще ничего не понимая, Арвид на ватных ногах подошел к орудию, тронул усатого за локоть. К нему обернулось бешеное, измазанное копотью лицо, сильные руки схватились за ворот куртки, голова Арвида замоталась из стороны в сторону.

— Ты что же это, а? — заорал усатый. — Контужен, что ли?

Арвид попытался что-то сказать, но удар кулака чуть не свалил его с ног.

— Снаряды давай, живо! — и усатый пинком направил Арвида в сторону бронетранспортера, где Выдерга доставал из десантного отсека плоские ящики и складывал на землю.

— Отсюда бери, — кивнул он Арвиду. — Да шевелись ты!

Арвид откинул крышку верхнего ящика, осторожно вынул тяжелый, маслянисто поблескивающий снаряд и медленно понес к орудию.

— Куда ложить… класть? — спросил он. Орудие еще раз жахнуло, от неожиданности Арвид чуть не выронил свою ношу.

— Возьмите же… кто-нибудь! — взмолился он. Кто-то выхватил у него снаряд.

— Левее, левее бери! — хрипел усатый. Он оттолкнул наводчика от прицела, сам прильнул к окуляру. — Вот они! Огонь!

Арвид вдруг увидел, как один из домов покосился, осел бесформенной грудой бревен, в небо взметнулся сноп искр, и из развалин выбралась какая-то чудовищная блестящая туша и заскользила вниз по склону холма. От туши поднимался пар или дым, по земле вокруг нее метались сполохи голубого пламени.

— Да скорее же! — донесся до Арвида голос Выдерги.

Не в силах отвести взгляд от утюжащей склон холма туши, Арвид схватил сразу весь ящик со снарядами; согнулся под тяжестью, и вдруг почувствовал, как что-то подняло его над землей, перевернуло — где-то внизу проплыла искореженная гусеницами земля, верхушки деревьев, — а потом со всего маху швырнуло безжалостно спиной на жесткое и острое.

На секунду он потерял сознание, а когда открыл глаза, то из глубины десантного отсека увидел на месте орудия дымящуюся воронку. А потом на краю воронки он увидел рукав с широким красным шевроном. Но только кроме рукава там больше ничего не было.

— Четыре выстрела! Всего четыре выстрела! — всхлипывал Выдерга, орудуя рычагами. Под левым глазом у него расплывался огромный кровоподтек, по измазанным щекам, оставляя светлые дорожки, текли маленькие быстрые злые слезы. Бронетранспортер швыряло из стороны в сторону, по полу десантного отсека перекатывались две черные каски, из угла в угол елозили ящики со снарядами.

— Пентюх говорил, предупреждал ведь Пентюх, не нужно туда соваться, хуже будет… Им что, хорошо им в штабе по картам воевать…

Бронетранспортер тряхнуло, двигатель натужно взвыл.

— Ты там поглядывай! — прикрикнул Выдерга.

Скрючившись в тесной башенке, Арвид его не слышал. Не из-за грохота и лязга. Грохота и лязга он тоже не слышал. И не видел ничего, погрузившись в странное оцепенение, обеими руками судорожно сжимая рукоятки пулемета Перед его глазами бесконечно прокручивалась одна и та же картина: медленно рушится дом, а из развалин медленно выползает уродливое блестящее чудовище и ползёт по склону холма, оставляя за собой черную полосу выжженой земли. Медленно падает искореженное колесо от пушки, комки земли, какие-то горящие ошметки, подрагивает и шевелит пальцами на краю воронки рука с красным шевроном пониже локтя…

Будто сквозь толстый слой ваты донесся до Арвида чей-то голос. Он тряхнул головой, и вдруг шум, скрежет, гулкие удары по броне разом обрушились на него.

— Стреляй же! — истошно вопил Выдерга. — Стреляй!

Сквозь узкую прорезь смотровой щели Арвид увидел, как сверху и слева, прямо на него пикирует что-то серое, похожее на огромные многочисленные клочья мешковины. Только клочья мешковины не летают с такой скоростью. Перед Арвидом мелькнула оскаленная пасть, усеянная треугольными зубами, круглые вытаращенные глаза, вокруг которых росла короткая щетина… Раздался резкий удар, и в смотровой щели застряла, едва не коснувшись Арвида, короткая толстая стрела с зазубренным наконечником.

— Ты будешь стрелять?

Арвид крепко сжал рукоятки, большими пальцами утопил гашетку. Пулемет судорожно задергался у него в руках, быстро пожирая набитую патронами ленту. Арвид до крови закусил губу и медленно водил дулом вверх и вниз, одновременно поворачивая башенку.

Вверх-вниз, вверх-вниз…

Вверх — по шарахающимся в разные стороны серым тварям. Вниз — по ним же, пытающимся укрыться в кустах и высокой траве.

Вверх-вниз, вверх-вниз…

А когда патроны кончились, он разжал онемевшие пальцы, опустился на пол, прямо на кучу теплых еще гильз, зажмурился и зажал уши ладонями.

Легат Кавран выслушал донесение, жестом отпустил посыльного и склонился над разложенной на походном столе картой. Некоторое время он всматривался в нее, а когда выпрямился, лицо его было мрачно. Хрустнул сломанный сильными пальцами карандаш. Тотчас же подскочил денщик, но легат молча отстранил его и вышел из палатки.

Быстрым шагом он миновал артиллерийскую батарею под зеленым маскировочным тентом, отмахнулся от доклада подбежавшего и вытянувшегося в струнку центуриона. Поодаль расположились голубые палатки полевого госпиталя. В ожидании раненых санитары играли в кости. Они еще не знали, что раненых не будет Никто не знал, кроме легата и тех, кто уже не вернется с Красного Плато В роще между холмами укрылись две турмы конницы. Они ждали приказа выступать.

Они еще не знали, что такого приказа легат не отдаст.

В стороне за деревьями слышались какие-то громкие голоса. Легат подошел поближе. Майор Трилага, которого легат недолюбливал за несдержанность и скользкий взгляд маленьких бегающих глазок, распекал кого-то визгливым бабьим голосом.

— Я не спрашиваю, сколько вы сделали выстрелов, — верещал майор. — Я спрашиваю, почему бросили орудие! Почему не выполнили приказ? Почему, почему, я вас спрашиваю, не использовали весь боекомплект? Я спрашиваю…

— А ты там был? — прервал его звенящий от возбуждения голос. — Ты видел? Пушку вдребезги! Ты сходи, сходи проверь, посмотри, что осталось, потом спрашивать будешь! Растряси свое брюхо! Ты глота видел хоть раз?

— Молчать? Как смеешь?! — надрывался Трилага. Стиснутая воротником его шея налилась кровью, щеки тряслись. — В штрафниках сгною, землю жрать будешь! Наши доблестные когорты там кровь проливают, и ни один, ни один человек не отступил, а вы!.. Трусы! Позор для всего легиона!

Легат Кавран вышел из-за деревьев. Посреди поляны, смяв куст акации, застыл бронетранспортер. На лобовой броне видны были многочисленные вмятины, башня сбоку была измазана какой-то слизью с клочками серой шерсти, из смотровой щели торчала оперенная стрела.

Рядом с машиной стояли двое, на вид совсем юнцы, один в форме велиата, другой в цивильном. Вид у обоих был до смерти усталый.

— Оставьте, майор, — сказал вполголоса легат Кавран. Грилага вытянулся в струнку, по-уставному звякнул клинком и задрал подбородок. Глазки его сейчас же забегали, словно пересчитывая пуговицы на мундире легата.

— Оставьте. Мальчики ни в чем не виноваты. Распорядитесь их накормить. Какой когорты? — мягко спросил он у велиата.

— Третьей когорты третьей манипулы первой отдельной истребительной центурии рядовой Выдерга! — отчеканил тот.

— А ты? — обратился легат ко второму юнцу. Тот вскинул безумные глаза с огромными расширенными зрачками и ничего не ответил.

— Ну-ну, — потрепал легат его по плечу. — Ничего, это пройдет.

— Когорты героически сражаются с врагом… — начал было майор Трилага, но легат резко оборвал его:

— Вы слышали: накормить их, а потом отправить на переформирование. А еще лучше — в учебную когорту. С Красного Плато больше никто не вернется.

Легат Кавран круто повернулся и пошел прочь, слыша, как в горле у майора Трилаги что-то булькает.

— …Хруст, подъем! — Выдерга трепал Арвида за плечо. — Да вставай же, тревога!

— Что-что? Сейчас… — Арвид с трудом разлепил тяжелые веки. — Что случилось?

— Тревога! Нетопырь сбежал.

Арвид подскочил. Вся казарма шевелилась, торопливо одеваясь. Позвякивали доспехи, один за другим вспыхивали фонари в руках выходивших из казармы солдат. Снаружи доносились протяжные трели сержантских свистков.

— А ну, скорей! — подгонял свою дециму Беляш. — А ну, живо! Может, догоним еще… Я ж его, собаку бесхвостую, своими руками… Говорил же господину майору! Нельзя, чтобы такая образина рядом с солдатами жила! Нет, не послушали, господин майор! Ловите теперь! Хорошо, что я крылья ему подломал… Да шевелитесь вы, глыбьи дети! Хруст! В сортирах сгною!

Натягивая кожаный панцирь, Арвид посмотрел на яму нетопыря. Толстые металлические прутья прикрывавшей ее решетки были согнуты неведомой силой, вырваны из бетонного фундамента и нелепо торчали над ямой, как рваные края жестяной крышки над вскрытой консервной банкой.

Самому нетопырю такие фокусы были явно не под силу. Что же, выходит, ему кто-то помог? Бред какой-то. Здесь, вдали от Красного Плато и становищ, нетопырю просто неоткуда было ждать помощи. Никогда отряды их разведчиков не залетали так далеко. Да и не могли они проникнуть незамеченными

А люди… Люди видят в нетопыре только омерзительное чудовище и не способны испытывать к нему жалость. Разве что… Арвид вспомнил окровавленные лапы децима Беляша, показывающего как надо выламывать крыло нетопыря, чтобы он не мог больше взлететь. И лицо Выдерги, который глядел на это круглыми больными глазами, вытирая со лба холодный пот…

Лучи фонарей метались по зарослям, сквозь которые цепью пробиралась децима Беляша. Шли тихо. Беляш шуметь не велел, у него была своя тактика преследования. Крики других загонщиков сюда не доносились, лишь изредка слышались выстрелы, но каждый раз с другой стороны, значит, палили так, наудачу или с испугу.

Арвиду до сих пор не удалось перекинуться с Выдергой хотя бы словом, децим будто нарочно поставил их в цепи слева и справа от себя.

Неужели все-таки Выдерга? Но зачем? И как? Ведь это же надо — под носом у дежурных сержантов, в двух, можно сказать, шагах от койки Беляша выломать решетку и выпустить — кого? Нетопыря!

Снова вспомнилось Красное Плато: крылатые тени, пикирующие на медленно ползущий бронетранспортер, и толстая стрела в груди Пентюха. Арвид покачал головой. Нет, человек, побывавший там, не станет освобождать нетопыря.

— Стой, — скомандовал децим. Он наклонился и стал рассматривать что-то в кустах. Арвид вдруг увидел впереди частые линии колючей, проволоки. Здесь кончалась территория лагеря учебной когорты.

— Вот он где прошел, гад! — пробормотал Беляш. — Свет сюда, живо!

Арвид и Выдерга подошли к нему ближе и сейчас же заметили коридор примятой травы, уходящий под проволоку. На колючках самой нижней струны болтались какие-то окровавленные клочья.

— Ну, так, — удовлетворенно произнес Беляш. — Теперь возьмем. Хруст! Беги, доложи сержанту. Пусть идут наружной стороной прямо вон туда, на холмы. А мы его отсюда погоним не торопясь. Выдерга, руби проволоку! Никому не стрелять!

Пробравшись сквозь кусты, Арвид полем побежал на правый фланг, туда, где находился сержант Жвалень, командовавший северной группой загонщиков. Однако постепенно бег его замедлился и скоро превратился в неторопливый шаг.

«Даже если это не Выдерга, — думал он, все равно кто-нибудь из наших. Куда же я в таком случае бегу? А что делать? Ведь нетопырь не безобидная зверушка. Вдруг он убьет кого-нибудь, из людей? Нет! Нельзя позволить такому чудовищу уйти. Нетопырь — это враг».

Арвид снова припустил бегом.

Он нашел Жвальня неподалеку от северных ворот лагеря. Солдаты из двух бывших при нем децим давно уже обшарили все окрестные заросли и теперь слонялись без дела, ожидая команды возвращаться в казармы. Сам Жвалень, брезгливо поглядывая на черную стену леса по ту сторону колючей проволоки, беседовал с децимом Кряхтом.

— Как он у вас вообще оказался, нетопырь этот? Убей, не пойму, зачем он нужен в учебной когорте! — Сержант только вчера приехал из войск за новым набором курсантов и ко всему в учебке относился с показным презрением и неодобрительно.

— Так ведь известное дело, господин сержант., - отвечал децим. — Начальство приказало, и привезли. Велели на нем болевые приемы отрабатывать. Есть тут у нас парень один, Беляш, он с этим нетопырем такое творит — смотреть страшно! На фронте-то Беляш, правда, не был, говорят, по здоровью, но дерется зверски! За то и в децимы произведен.

Жвалень опять поморщился.

— Не знаю. Мудрит что-то ваше начальство. Сроду я никаких приемов с нетопырями не видел. Как налетит стая, тут уж не до приемов. Пулемет перегревается. А в одиночку они и не летают…

Своему, из когорты, сержанту Арвид просто передал бы слова Беляша, а тут не решился. Все-таки Жвалень был из войск, кто его знает? Еще подравняет — как стоишь, да с кем разговариваешь… Ну его!

Подтянув ремень, поправив шлем и проверив, чтобы штык был строго на ладонь от пряжки, Арвид подошел как положено, щелкнул каблуками и бодрым голосом отрапортовал:

— Ездовой второй децимы курсант Хруст! Спешу доложить, господин сержант…

Жвалень повернулся и направил луч фонаря ему в лицо.

— Ну что гам у тебя? — спросил он. — Поймали?

— Никак нет, господин сержант! Обнаружено место выхода э-э… противника за территорию лагеря. Вторая децима продолжает преследование. Децим Беляш просить, послать загонщиков на высоты пятьдесят-тридцать два для перехвата.

Сержант отвернул луч и снова стал виден Арвиду.

— М-м-да, — криво усмехнулся он, — один полудохлый нетопырь… Как раз противник для учебки. И где только вас набирают, таких сосунков? Даром что длинные, а в армию приходят будто из мамкиной люльки… Откуда взят в когорту?

— Из госпиталя! — ответил Арвид. — После Красного Плато.

Сержант смущенно крякнул.,

— Что ж ты тянешься, как молодой, — пробормотал он. — Ладно, веди, показывай свои высоты «пятьдесят-тридцать два». Эй вы там, в кустах! А ну становись! За мной бегом марш!

Когда отряд оказался за воротами, Жвалень, бежавший легкой трусцой, снова заговорил с Арвидом:

— Ты что же, значит, из децимы этого самого Беляша?

— Так точно, господин сержант!

— Да брось ты этого «господина сержанта»! Нарапортуешься еще. Скажи-ка лучше… нетопырь от вас, что ли, сбежал?

— От нас, — кивнул Арвид.

— Как же вы так… не уберегли? Охрана-то была при нем?

— Его в яме держали. С решеткой.

— С решеткой? Аи да молодцы! А на занятиях, значит, вы ему всей командой кости дробили?

— Нет, только децим.

Сержант плюнул в сторону, будто в рот ему попала муха.

— А остальные-то что же? Болевых приемов на нетопыре не отрабатывали?

— Остальные пока нет, — ответил Арвид, — У него еще крылья не срослись.

— Вот что… Стало быть, мы его, бескрылого, теперь наверняка возьмем? Загоним, как зайца в поле, и обратно в яму под решетку, а?

— Децим Беляш… — начал было Арвид, но сержант оборвал его:

— Ты мне на децима не кивай! У тебя самого головенка-то есть на плечах? Вот и доложи, как сам думаешь: поймаем или нет? Ну?

Арвид молчал. Может быть, впервые в жизни он не знал, что отвечать на простой, привычный, просто-таки любимый им вопрос: сможешь? Сумеешь?

Да, я сумею, да, я допрыгну, да, я пройду где угодно, отвечал он обычно не задумываясь, и тут же доказывал это всем и самому себе. Он старался быть первым, быть лучшим, он стремился опередить остальных, и это ему почти всегда удавалось. И вот сейчас… Странное положение! Что значит теперь быть первым? Быстрее всех гоняться за искалеченным нетопырем? И что значит быть лучшим? Точно и без рассуждений выполнять приказы?

Нет, не то. Выполнять приказы — это как раз самое простое. Выполняющему приказ не о чем беспокоиться, все решено, все продумано другим, и он ни за что не отвечает. Гораздо труднее, думать самому. Самому решать, что хорошо, что плохо и ответственность за свои решения брать на себя. А если совесть требует взломать решетку и выпустить нетопыря? Это ведь тоже приказ. Только не каждому дано его услышать…

Жвалень бежал рядом с Арвидом, коротко на него поглядывая, и, казалось, понимал, что творится в его душе.

— Вот что, парень, — сказал он наконец, — бегун ты, я вижу, хороший, несешься как молодой коняк… Потаскай-ка вот эту штуку.

Жвалень отстегнул ремень на плече и протянул Арвиду короткий широкоствольный автомат.

— Разгрузи-ка немного начальника, а то, понимаешь, хитрые вы. Один сержант на две децимы оружие тащит… Да смотри, не балуй, и главное — не- трогай предохранитель. Затвор, имей в виду, взведен. (

Арвид принял автомат, недоумевая, зачем это сержанту понадобилось взводить затвор. Фронтовая, наверное, привычка.

Отряд между тем приближался к подножию холмов. Ветер совсем утих, и из густой травы вокруг неслось пронзительное стрекотание ночных насекомых. Стали видны резкими купами разбросанные по склонам деревья. Край неба на севере начинал отчетливо бледнеть.

Арвид огляделся вокруг и поморщился.

Чертов нетопырь, подумал он вдруг. Не мог выбраться из лагеря незаметно!

Вдали тяжело проревел боевой рог, и сейчас же среди деревьев небольшой рощицы вспыхнули и заметались желтые огни фонарей.

— Это Беляш! Кажется, нашли, — Арвид почувствовал, что задыхается, и остановился, стирая рукавом пот со лба. Все. Нашли. Что же теперь будет?

До этого момента он еще надеялся, что как-нибудь обойдется, что проклятый нетопырь исчезнет, провалится сквозь землю, и он никогда его больше не увидит. Но рог протрубил — значит беглец обнаружен.

— Стой! — крикнул Жвалень — Фонари включить! Направление — на огни. Цепью — марш! Смотреть под ноги!

Две децимы, быстро разворачиваясь в цепь, отсекли рощицу от холмов и двинулись навстречу курсантам Беляша. Жвалень с Арвидом шагали в середине цепи. Оба пристально вглядывались в чащу, стараясь понять, что там происходит.

В общем шуме выделялся визгливый голос Беляша:

— Здесь же он промелькнул! Прочесать заросли! Ну, чего смотрите? Исцарапаться боитесь? Лезьте, вам говорят, головы поотшибаю!

Крайние кусты вдруг затрещали, раздвинулись, и на опушку выбрался сам децим. Увидев приближающееся подкрепление, он отыскал глазами сержанта и поспешил навстречу.

— Ага, в самое время подоспели! — Беляш небрежно козырнул Жвальню. — Децим Беляш, спешу доложить!

— Что тут у вас? Поймали?

— Не извольте беспокоиться, тут он. Прикажите вашим людям оцепить рощицу, и через пять минут я вам его такого представлю, хоть на стол подавай. С хреном. Но живьем, исключительно живьем! Так просто помереть я ему не дам…

Жвалень распорядился окружить рощу и велел дециму показать, как идут поиски.

— Иди и ты с нами, — кивнул он Арвиду. — Может, пригодишься.

Пробравшись сквозь кусты, они оказались среди деревьев. Там и сям на гладких стволах вспыхивали отраженные лучи фонарей.

— Да ветки-то, ветки подымайте! — гаркнул Беляш. — Эй, кто там? Чего мечешься? А ну, стой!

Он осветил кусты впереди, и Арвид увидел Выдергу. Тот стоял перед стеной зарослей, растерянно жмурясь на свет.

— Спешу доложить, господин децим, — выдавил он, — здесь никого нет.

— Никого нет?! — вскипел Беляш. — Да откуда тебе-то знать? Где твой фонарь, ублюдок?

— Сломался, — буркнул Выдерга.

— Ах, сломался! Какая неудача! А ну, дай его сюда!

Выдерга помялся, исподлобья поглядывая на децима, и нехотя протянул ему фонарь.

— А это что такое? — Беляш схватил его за руку и рывком подтащил к себе. Ниже локтя рука была испачкана в крови. Лицо Выдерги побелело от страха.

— Это так, — пролепетал он, испуганно косясь на сержанта, — в кустах… оцарапал…

— Врешь, заморыш! Кому ты врешь-то? Где ты тут царапины видишь? Не царапины это, нет, это зубки! Знаешь, чьи зубки? Знаешь, заморыш! — Он наотмашь ударил Выдергу по лицу. — Вот кто зверя выпустил! Вот он, враг-то! А ну покажи, что ты там прячешь в кустах? Эй, Хруст, сюда! На цепь этого!

Беляш оттолкнул Выдергу и, наклонившись, осветил темный проем, ведущий вглубь зарослей кустарника. И сейчас же что-то запищало, зашевелилось там, шурша листьями. Нетопырь. Судорожно ворочаясь, он подбирал под себя черные полотнища крыльев, словно старался укутаться в них, спрятаться от колющих лучей света.

— Вот ты где, голубчик! — радостно пропел децим. — Ну, погоди. Сейчас.

Он вытащил из-за пояса перчатки, обшитые металлическими пластинками, и стал неторопливо натягивать их на руки.

Сердце Арвида тоскливо сжалось.

Эх, Выдерга, Выдерга! Ничего-то ты не добился! Хотел облегчить страдания и нетопырю, и себе, а вышло еще хуже. Снова начинается этот кошмар! И уж теперь-то никому из нас не отвертеться…

Он медленно опустил фонарь и вдруг ощутил под рукой холодный металл. Автомат! Пальцы сами собой потянулись к предохранителю.

Беляш надел перчатки и уже хотел было нырнуть в проем, как вдруг огненная струя ударила туда, в темноту, срезая ветки, вспарывая тяжелую сочную листву и впиваясь в черное тело, распластанное на земле.

Децим отскочил в сторону и плюхнулся на землю. Он что-то кричал, но Арвид не обращал на него внимания. Трясущийся в его руках автомат изрыгал все новые потоки огня, и Арвиду хотелось только, чтобы быстрее, как можно быстрее оборвалась нить жизни несчастного крылатого существа

Он выпустил всю обойму. Когда автомат захлебнулся, щелкнув вхолостую затвором, наступила долгая, неестественно глубокая тишина. Беляш, с опаской поглядывал на Арвида, выбирался из травы. Выдерга неподвижно сидел на земле, устремив в черноту проема застывший взгляд.

— Я бы его спрятал, — сказал он вдруг со спокойствием, в котором чувствовалась смертельная усталость, — если бы он, дурак, не кусался…

Жвалень подошел к Арвиду и, укоризненно качая головой, забрал у него автомат.

— Что ж ты, парень? Говорил ведь я тебе — не трогай предохранитель. Лезешь пальцами куда попало, а в результате — случайная очередь. Так ведь можно и в человека нечаянно попасть!

Беляш, наконец, поднялся на ноги и, увидев, что Арвид больше не вооружен, решился подойти поближе.

— То есть как это — нечаянно? — просипел он, выпучив глаза на сержанта — Какая такая случайная очередь? Всю обойму высадил! Это ведь бунт! Предательский сговор! Я их обоих на цепь, а завтра на рапорт к экзекутору! Запороть мерзавцев!

Жвалень кивнул.

— Верное решение, децим. Даже жалко, ей-богу, что не удастся его выполнить. Завтра утром оба эти красавца убывают для дальнейшего прохождения службы в боевых частях Я беру их в свою команду. Пускай пороху понюхают!

И он положил руку на плечо Арвида.

Только что перечел свою первую запись о Черном Метеорите. Боюсь, что человек посторонний, попади к нему моя записная книжка, ничего в ней не поймет или примет мои размышления за досужие фантазии. Надо признаться, я и правда дал волю воображению, ведь на самом деле у меня нет никаких достоверных сведений относительно происхождения метеорита. И, однако, факт остается фактом — в этом камне заключена сила, проявления которой красноречиво свидетельствуют об ее искусственной природе Как иначе объяснить…

Но по порядку.

Не помню точно, когда я впервые заинтересовался Метеоритом. Сейчас мне иногда кажется, что с первого посещения музея, с первого взгляда на черную продолговатую глыбу я почувствовал в ней что-то необыкновенное. Однако в то время меня, пожалуй, больше волновала университетская курсовая работа и необходимые для ее выполнения документы из музейного архива.

В них-то я и обнаружил описание «камня железного, из сфер небесных обретающего быть». Это было донесение доверенного лица ревельского коменданта поручика Трофимова, учинявшего в этих краях розыск беглых холопов, назначенных в солдаты. Судя по всему, донесение было отправлено в Ревель, но вернулось обратно с угловой карандашной резолюцией: «Пьян, как всегда. А вот какою отговоришься сказкою, когда потребую отчета в деньгах?»

Строгая резолюция не застала здесь Трофимова. Он уехал неизвестно куда, не оставив никакого иного следа в архиве местного музея. Донесение же сохранилось, и из него можно узнать следующее: падение метеорита в ночь на 27 июня 1753 года наблюдал сам Трофимов и неизвестно для какой надобности путешествующий, при нем инок Псковского монастыря отец Сильвестр.

Наутро поручик отправился к месту падения метеорита «с тремя солдатами, двумя мужиками чухонскими да телегою» и вывез из невьяновских болот черную продолговатую глыбу, называемую им «камнем небесным». В донесении подробно не указано, где и при каких обстоятельствах она была обнаружена. Трофимов упоминает об этом лишь вскользь и сейчас же переходит к описанию событий, последовавших за тем, как «камень небесный» был доставлен в село и «в камору при означенном трактире лежать определен».

А дальше случилось вот что:

«Ввечеру отец Сильвестр за трапезою преизрядно осердясь и не признамши сей доставленный куншт за камень небесный, но напротив того поносил его как отверзание сатанинское, а то — дьявольское обольщение христианам на поклонение идольное сему истукану, то и направился смиренный инок с крепкою молитвою во камору, дабы прилежно испытать оный куншт крестным знамением, чему я по богобоязни моей отнюдь не препятствовал.

Однако, вошед в камору, отцом Сильвестром возносимое моление прекратилось, и после того изрядное время назад он не возвращался, на зов мой не откликался и на стук в дверь мною гораздо после произведенный, не откликался. Вошед вслед за тем в камору, я нашел ее пустой и учинив даже розыск по всему трактиру, отца Сильвестра не сыскал. Камень же небесный в продолжение того на прежнем месте быть обретался».

По-видимому, нужно отдать должное храбрости поручика Трофимова. Другой на его месте черт знает чего натворил бы со страху, а он лишь повесил на дверь каморы замок и продолжал спокойно жить в трактире. Но чудеса на этом не кончились.

«Через два дни, ввечеру же, нарочито громкий стук из каморы мною был слышен, при том же гласом Сильвестра возглашаемые побуждения отпереть дверь, иные даже не вовсе монашескому сану приличествующие».

Конечно, Трофимов испугался, но, пересилив страх, все же отпер дверь. Перед ним предстал всклокоченный, оборванный, обгорелый, точно в геенне огненной побывавший, отец Сильвестр

Не отвечая ни на какие вопросы, «смиренный инок» выскочил на улицу и, дрожа в истерике, призвал народ сжечь нечестивый трактир вместе с сатанинским камнем. Поручик попытался было успокоить разбушевавшегося монаха, но был тут же, на улице, предан анафеме принародно. Когда же солдаты по приказу Трофимова помешали отцу Сильвестру поджечь трактир, тот разразился речью, которую можно квалифицировать лишь как подстрекательство к мятежу.

Тут уж поручику стало не до метеорита. С трудом усмирив перепуганных мужиков, он собрал солдат и силой увез из деревни пылающего праведным гневом отца Сильвестра.

«Камень небесный» пришлось кое-как припрятать в каком-то погребе, взять его в телегу было решительно невозможно.

Донесение, отправленное поручиком Трофимовым ревельскому коменданту, послужило скорее во вред, чем на пользу дальнейшей судьбе метеорита. Когда много лет спустя черный камень отыскался снова, никаких доказательств его космического происхождения не существовало, донесение же неизменно производило на серьезных людей самое неблагоприятное впечатление.

Единственным энтузиастом оказался нынешний директор краеведческого музея. Он никогда не сомневался, что черный камень является именно метеоритом, и даже отвел ему почетное место в зале, предназначенном для демонстрации достижений города в освоении космического пространства, если таковые будут когда-нибудь иметь место. О документе, однако, он предпочитал много не распространяться.

Что же касается лично меня, то здесь, вероятно, проявилась моя давняя страсть к таинственным событиям, корни которых уходят вглубь веков, во всяком случае, история черного метеорита меня сразу заинтересовала. Впрочем, определенную роль могли сыграть и обстоятельства моего первого знакомства с документами.

Было это не так давно, я отлично помню каждую мелочь, но события последнего времени принимают такой оборот, что, думаю, будет не лишним записать все наиболее важное сейчас, на случай, если мне не представится возможность рассказать об этом самому потом.

В тот вечер я засиделся в архиве музея допоздна. Сроки сдачи курсовой работы ощутимо поджимали, поневоле приходилось прихватывать и ночи. Сторож, выпив со мной чаю и узнав, что домой я пока не собираюсь, ушел к себе. Часы на стене пробили полночь.

Со вздохом я принялся за очередную папку, и тут-то в руках у меня оказалось донесение- поручика Трофимова. Я перечитал его несколько раз и глубоко задумался.

Так вот какова судьба Черного Метеорита! Мне, конечно, хорошо знаком был этот камень — единственный экспонат звездного зала, много раз я проходил мимо него, торопясь попасть в исторический отдел музея, и не подозревал, что по древности и богатству собственной истории метеорит не уступит ни одной из хранящихся здесь редкостей. Вдобавок, с ним связана какая-то тайна, не раскрытая до сих пор, и кто знает, может быть, раскрытие ее зависит от…

Я вскочил. Мне вдруг захотелось еще раз, прямо сейчас, увидеть метеорит, дотронуться до него, разглядеть как следует. Прихватив с собой документ, я вышел из комнаты, поднялся по широкой парадной лестнице на второй этаж и через пустынную анфиладу музейных помещений направился к звездному залу.

Разнообразные экспонаты причудливыми растениями обступили проход. Здесь было бы совсем темно, — если бы не лунный свет, слабо мерцающий на бронзовых украшениях и хрустальных гранях. Поневоле становилось жутковато. Вспоминалось почему-то, что отец Сильвестр, оставшись один на один с метеоритом, исчез и двое суток плутал неизвестно где. Выдумка, конечно. Но что-то все-таки тогда произошло…

Откуда-то издалека вдруг послышались голоса. Я насторожился. Да-да, это впереди! Голоса доносились как раз оттуда, где был звездный зал. Кто бы таль мог быть в такое время?

Я двинулся дальше, стараясь ступать бесшумно, миновал богатую экспозицию средневекового оружия и доспехов, осторожно повернув ручку, приоткрыл слегка дверь, ведущую в звездный зал, да так и замер на пороге с раскрытым ртом.

В пространстве посреди зала, без видимой опоры, словно существующее само по себе, трепетало пламя свечи. Ни один отблеск его не виден был ни на стенах, ни на полу комнаты, оно ничего не освещало, кроме двух человеческих фигур, стоящих по обе стороны от огня.

Один из этих людей, плечистый усач в парике и узком военном кафтане, пытался втолковать что-то другому — черному с головы до ног краснолицему монаху со всклокоченной бородой и бешено вращающимися глазами.

— Да уразумей же слова мои, — говорил усач. — На сей случай указ есть! И указу тому в сообразности должно камень небесный препроводить в Петербург, в Академию!

— Отойди от него, Сатана! — взвизгнул вдруг черный. Он, казалось, не слушает вовсе того, что ему говорят. Глядя мимо усатого, он то принимался бормотать что-то неразборчивое, то вдруг вскрикивал и заслонялся рукою от видимых ему одному ужасов.

— Слышу! Слышу и плач и скрежет зубовный… Не дам! Не пущу в мир искушение дьявольское! Аз, грешный, един из смертных узрел геенну огненную и жив остался. Се — промысел Божий! Се жребий мой — камень сатанинский изничтожить и тем душу пред Богом очистить! И кто сему промыслу Божию мешает, тот враг Христовой веры. Анафема ему!

— Да постой ты! — поморщился усатый, пытаясь взять монаха за локоть, но тот отстранился и неожиданным басом протяжно загудел:

— Ивашке Трофимову, отступнику богомерзкому, — ана-а-фема!

Створка двери вдруг заскрипела у меня под рукой, и оба человека сейчас же повернули головы в мою сторону.

На Лице поручика Трофимова (я сразу понял, что это он) отразилось удивление. Он хотел было что-то сказать, но тут отец Сильвестр, вмиг побелевший от ужаса, в каком-то жутком ликовании возопил:

— Вот он! Вот он, из каморы показался. Сатана! Нет спасения! И ад следует за ним, и дана ему власть над четвертою частью земли, умерщвлять мечом, и голодом, и мором, и зверями земными… Изыди!

Подняв руки над головою, он вдруг бросился на меня с безумными глазами. Нервы мои не выдержали, я быстро нащупал выключатель и зажег свет. Сейчас же обе фигуры растаяли без следа…

 

Глава 4

Дорога, обсаженная с двух сторон чахлыми деревцами, лениво изгибаясь среди холмов, тянулась к темневшему на горизонте лесу. Лучи полуденного солнца отвесно падали на иссушенную землю. Разморенные зноем всадники сонно покачивались в седлах.

— Еще деревня! — сказала Марина. — Заезжать будем?

Ростислав поднял голову и посмотрел на кучку покосившихся домишек посреди выжженного поля.

— А чего заезжать? — сказал он. — И так видно, что никого там нет.

— Что? — встрепенулся проснувшийся Ланселот. — Деревня? Нет, нет! Обязательно заедем! Вдруг там кому-нибудь нужна наша помощь?

Но деревня была пуста. Как и другие, встретившиеся им сегодня на пути. Похожие друг на друга, будто две капли воды, деревни производили удручающее впечатление. Ветхие стены, прохудившиеся крыши, затянутые паутиной слепые глазницы окон — все указывало на то, что покинуты они давно, а брошенная по обочинам дороги и во дворах ржавеющая на открытом воздухе кухонная утварь, плуги, лопаты, ведра и другие нужные в хозяйстве вещи говорили о страшной спешке или даже панике, охватившей жителей,

— Уж не завелся ли поблизости какой-нибудь дракон? — задумчиво проговорил Ланселот. Неплохо было бы с ним повстречаться, это развлекло бы нас, не правда ли, сэр Ростислав?

— Нет уж, спасибо! — сказала Марина. — С меня хватит той скачки в горах…

— С меня тоже, — отозвался Ростислав.

— Да, неудобно получилось, — Ланселот вздохнул. — Бежать от какой-то сотни проголодавшихся тварей, не превышающих размером вот этот сарайчик! Правда, они ничем не виноваты, мы сами всполошили их мирное логово посреди ночи… — Он покачал головой и с надеждой в голосе добавил: — Может быть, в будущем нам повезет больше?

— Ну, делать здесь явно нечего, — сказал Ростислав, поворачивая коня.

Они вернулись на дорогу и полчаса спустя уже въезжали в лес. Дорога превратилась здесь в узенькую тропинку, по которой можно было ехать только гуськом. Кони то и дело спотыкались о вылезшие из земли толстые корни деревьев, при этом в чемодане Ланселота что-то громыхало.

Неожиданно впереди послышался тонкий мелодичный звон и из-за деревьев навстречу путникам выкатил розовый толстяк на велосипеде. Увидев всадников, он испуганно вскрикнул и схватился руками за голову. Велосипед судорожно вильнул, налетел на корень и рухнул на землю.

Ланселот резко осадил коня. Ростислав и Марина подъехали ближе.

Толстяк не шевелился. Ланселот в глубоком волнении выпрыгнул из седла и склонился над незнакомцем.

— Вы живы, сударь? — спросил он. — Не дышит, кажется. Ах, какое несчастье! Это я во всем виноват! Бедняга меня испугался. Вероятно, он никогда не видел странствующих рыцарей…

В этот момент толстяк приоткрыл один глаз, осмотрел подозрительно Ланселота, открыл второй, поглядел на его спутников и, кряхтя, стал подниматься с земли.

— Фу-у-у! Ну и напугали же вы меня, ребята! Я уж думал конец, деловые набежали, клянусь метеоритом! Людей-то здесь давно не бывает…

Толстяк вытер потный лоб и отряхнул одежду. Ростислав подвел ему велосипед.

— Каким метеоритом? — спросил он.

— Чего метеоритом? — не понял толстяк. — Я говорю, деловые, думал, шалят. Тут ведь граница в двух шагах…

— А кто такие эти деловые? — заинтересовался Ланселот.

— Разбойники! — отрезал толстяк, выправляя руль.

— Неужели?! — обрадовался Ланселот. — Сэр Ростислав! Вы слышали? Здесь есть разбойники! Дорогой незнакомец! Любезный сэр! Скажите же, скорее, где их можно найти?

— А вам зачем? — удивленно обернулся толстяк.

— То есть как это зачем? А покинутые жителями селенья? А разоренные поля? Вы думаете, я не догадываюсь, чья это работа? Они ответят за все это!

Незнакомец поглядел на Ланселота с сожалением.

— Ребята, — серьезно сказал он, — ехали бы вы отсюда. Вы же видите, что вокруг делается. Нехорошее это место, недоброе. Деловым попадетесь, они с вас семь шкур спустят…

— А вы как же? — озадаченно спросил Ростислав. — Сами-то без оружия и не боитесь один…

Толстяк хмыкнул.

— Я — другое дело, — сказал он. — Я тут каждый куст знаю и то с опаской езжу… Ну, дело ваше, я предупредил, а там сами смотрите…

Он сел на велосипед и, не оглядываясь, укатил.

— Мм-да-а, — задумчиво протянул Ланселот. — Что-то странное… Ну да ладно, там видно будет.

Он вскочил в седло и тронул повод.

— Мы все-таки поедем туда? — спросила Марина.

— Еще бы! — воскликнул Рыцарь.

Ростислав промолчал.

— Да, нужно ехать, — сказал он наконец. — Возвращаться мы не можем, а другой дороги здесь нет…

Тропа скоро привела их к обширной залитой солнцем поляне, поросшей изумрудной травой. Въезд на поляну перегораживал полосатый шлагбаум. Конец его был намертво прикручен толстой цепью к массивной каменной тумбе. На цепи висел огромный ржавый замок. Рядом с тумбой из земли торчал шест с полинялой табличкой «Добро пожаловать!»

Путешественники осторожно обогнули шлагбаум.

Неожиданно из чащи на противоположной стороне поляны показался человек. Путаясь ногами в высокой траве, он что есть силы бежал по направлению к всадникам и махал им рукой Из леса позади него доносился громкий треск, верхушки деревьев вздрагивали в такт чьим-то грузным шагам.

— Помогите! Помогите! — кричал человек.

Сосны на краю поляны вдруг раздвинулись, и между ними показалась гигантская фигура, напоминающая человеческую, но втрое выше. Она была словно составлена из коробок, скрепленных шарнирами. Тяжелое квадратное туловище со множеством выступов, отверстий, рядами мигающих огней, суставчатые руки и ноги, толстые, неповоротливые с виду, но двигающиеся удивительно проворно, и крошечная приплюснутая голова с провалами глазниц. На плече чудовища лежал сверкающий сталью прут, длиной и толщиной напоминающий железнодорожный рельс.

— Ага! — вскричал Ланселот. Глаза его горели торжеством, усы грозно топорщились. — Может быть, меня и теперь станут убеждать, что перед нами всего лишь безобидная ветряная мельница? Ха-ха (Не угодно ли, сеньоры? Вот вам типичный великан! — и, пришпорив коня, он бросился в атаку.

Великан же, выбравшись на поляну и увидев скачущего на него рыцаря, остановился и взял прут наизготовку. Он широко расставил свои тумбообразные ноги, согнул их в коленях и сделал несколько энергичных движений прутом.

— Д-з-з-я-я-а! — прокатился над поляной его синтетический голос

«Да это же робот!» — подумал Ростислав Он поискал глазами бежавшего человека, но того не было видно, только неподалеку колыхалась трава.

Между тем рыцарь приблизился к великану и, вынув из ножен меч, прокричал:

— Так это вы, сударь, гонитесь за безоружным? Защищайтесь!

В ответ на это робот быстро сделал шаг вперед и нанес удар, однако умный конь Ланселота, толкнувшись всеми четырьмя ногами, отпрыгнул в сторону, и тяжелый прут вонзился в землю Воспользовавшись этим, рыцарь рванулся вперед и ударил мечом по руке робота, но лезвие меча со звоном отскочило, не причинив великану ни малейшего вреда.

«Ну конечно! — подумал Ростислав, бросаясь на подмогу — Он же железный, его так не возьмешь».

Робот выдернул прут из земли, отступил назад и вдруг, опершись на него, высоко подпрыгнул. Он пролетел над головой изумленного Ланселота и, едва коснувшись земли, снова пустил в ход свое оружие. Прут пронесся стальной молнией над травой, и, вскользь зацепив рыцарского коня за задние ноги, повалил его на землю. Ланселот успел выпрыгнуть из седла, но робот уже повернулся к нему лицом. Он стал действовать прутом, как копьем., стараясь пригвоздить рыцаря к земле. Тому же оставалось только уворачиваться от ударов — ответить великану было нечем.

Рано или поздно роботу удалось бы раздавить Ланселота, но за спиной его вдруг сверкнул Серебрилл. Ростислав подскакал к великану сзади и обнаружил пучок одетых в металлическую оплетку проводов, соединяющих верхний и нижний отделы туловища. Жгут то появлялся, то исчезал в выемке, открывающейся при движении робота. Ростислав, улучив момент, ударил по проводам мечом, вызвав сноп искр, языки пламени, полыхнувшие изо всех щелей, а затем — клубы едкого черного дыма.

Робот замер с поднятым над головой прутом. Ничто больше не могло сдвинуть его с места.

Конь Ланселота, прихрамывая, подошел к хозяину. Тот осмотрел его ноги, убедился, что они не повреждены, и направился к Ростиславу.

— Я вижу, вы не любите долго оставаться в долгу, сэр Ростислав, — сказал он. — Благодарю вас, от души благодарю, вы спасли мне жизнь. Должен признаться, этот монстр поставил меня в тупик — он оказался совершенно неуязвим для моего меча?! — Рыцарь пожал плечами. — Это как-то даже не по правилам!

Над травой показалась голова спасенного Увидев дымящийся остов робота, он поднялся на ноги и вытер пот со лба. Это был молодой, крикливо одетый парень, только одежду его покрывали пятна грязи и какие-то мокрые разводы.

— Вот это класс! — воскликнул он с восторгом — Как же вы его, а?

— Откуда здесь взялся робот? — спросил его Ростислав.

Парень махнул рукой:

— Да это мой. Кучу денег за него отдал. Думал, наконец-то кайф наступит! А он, кретин, взял и свихнулся. Да еще нет бы в городе, там бы его быстро обесточили, так дождался, гад, пока я один буду, да в лесу — и давай меня по болотам гонять! Еле ушел. Если бы не вы — крышка бы мне. Очень просто! Видали, какая у него железяка? Хлоп — мокрое место… И как назло, гарантия уже истекла, ничего не докажешь… Но вы молодцы! Прямо орлы. Это же надо — такого бульдозера в усмерть ухайдакали!

— Так значит, это механизм? — спросил Ланселот, и в его голосе прозвучал оттенок разочарования. — А я — то принял его за великана!

— Да чего же вам еще? Вон ведь оглобля какая! Великан и есть. Специально такого заказывал…

— А зачем? — спросила Марина, подъезжая ближе. — Зачем вам такой? Да еще с дубиной…

Парень посмотрел на нее и вдруг смутился…

— Да так, на всякий случай… Мало ли что? По хозяйству опять же… Да! А вы, собственно, кто будете и куда направляетесь?

Ланселот отрекомендовался молодому человеку и представил ему своих путников. Тот ужасно обрадовался.

— Путешественники?! Ну, полный кайф! Так я вам знаете что? Я вам устроиться помогу. Поживете у нас, пообсмотритесь. Может еще уезжать не захотите!

— О, спасибо вам! — сказал Ланселот. — Но прошу вас, не утруждайте себя. Мы устроимся как-нибудь.

Парень усмехнулся.

— Э, нет, ребята. Здесь это не так просто. Вас ведь никто не знает, и ночевать бы вам сегодня, как миленьким, на улице, если бы не я. Считайте, что вам крупно повезло, потому что Леопольда (он указал на себя пальцем) в Деловом Центре каждая собака знает. Пошли!

Город со странным названием Деловой Центр был невелик по площади, но зато сильно разросся ввысь. Здания громоздились друг на друга, оставляя лишь узкие ущелья, на дне которых двигались автомобили.

Лошадей оставили у знакомого Леопольда, заведовавшего ипподромом, и в город въехали на такси. Рыцарь только прихватил свой чемодан, в котором, как он сказал, был его гардероб.

Такси остановилось у подъезда гостиницы «Центральная». Путешественники вышли из машины.

— Я сам расплачусь, — сказал им Леопольд и не захотел ничего слушать. — Дуйте прямо в отель, я сейчас догоню.

Однако, едва шедшие впереди Марина и Ростислав толкнули большую зеркального стекла дверь, навстречу им выскочил швейцар.

— Куда? — сердито закричал он. — Нету мест! Говорят вам — нету! — он с беспокойством оглядел улицу. — Идите отсюда. Тут знаете, какие люди посещают? А вы лезете!

— Однако вы не очень-то радушно встречаете гостей, — заметил Ланселот. — Не понимаю, как вас держат на этой работе? Поверьте, я объездил немало стран, и в какой бы гостинице, отеле, постоялом дворе, корчме или харчевне я ни останавливался, везде мне попадались исключительно вежливые, предупредительные швейцары. Мой вам совет…

— Ой! — сморщился швейцар. — Ну я не могу — иностранец! Да ты на себя-то погляди! Короче: или вы моментально испаряетесь, или я вызываю наряд…

И он вытолкал бы непрошенных гостей на улицу, но тут подошел Леопольд.

— Здорово, Базилио! — сказал он, протягивая швейцару руку. — Все бдишь? Да проходите, проходите, ребята, чего испугались?

— А, Леопольд! — обрадовался швейцар. — Привет. Эти с тобой, что ли? А чего ж они мне мозги пудрят? Ну, заходите…

Через несколько минут путешественники уже располагались в трех лучших номерах гостиницы. Просторные, пышно обставленные комнаты, мягкие постели с крахмальными простынями, ванные комнаты, отделанные узорчатым кафелем, заставили их быстро забыть неприятный эпизод со швейцаром Базилио.

Особенно радовалась неожиданному комфорту Марина. За трое суток скитаний, ночевок в горах, длинных и опасных переходов она успела порядком соскучиться по благам цивилизации.

Приняв душ, усталые путешественники прилегли отдохнуть и проспали на пуховых перинах до самого ужина. Леопольд назначил им встречу вечером в гостиничном ресторане.

Выйдя из номера, Ростислав встретил Ланселота, который, по-видимому, уже давно прохаживался в коридоре. Свой дорожный костюм рыцарь сменил на строгий черный сюртук, снежно-белую рубашку с высоким твердым воротничком, перехваченным атласным галстуком, серые, в мельчайшую клетку панталоны и лакированные туфли. В руке он держал глянцевитый цилиндр, изящную трость с золотым набалдашником и пару белейших перчаток.

Ростислав с удивлением глядел на Ланселота и уже готов был задать ему какой-то вопрос, но вдруг свет блеснул в стеклах рыцарского пенсне — эта открылась дверь марининого номера. Ростислав оглянулся и замер. Марина, отдохнувшая и посвежевшая, была сейчас еще красивее, чем обычно. Она не могла, подобно Ланселоту, сменить наряд, но блузка ее сверкала белизной, оттеняя полученный за дни путешествия дивный загар, а волосы пышной кудрявой волной поднялись над головой.

Ланселот поклонился и сделал шаг вперед, желая сказать какой-то, учтивый комплимент, но поперхнулся, не найдя слов, и густо покраснел. Ростислав испытывал то же самое. Он стоял неподвижно и молча смотрел на Марину, но сердце его колотилось, как во время сражения с псауком.

— Ну что же вы? — сказала Марина. — Идемте, нас ведь ждут!

Они спустились в ресторан и сразу же увидели Леопольда, разговаривающего у стойки с лысым человеком в фартуке и черной футболке, сильно перепачканной красками. Оба сидели спиной ко входу, весело смеялись и поэтому не заметили сразу Марину и ее спутников.

Ростислав услышал обрывок их разговора:

— Или вот еще был случай, — говорил лысый. — Подрядились мы в одном доме культуры делать бронзовое литье для отделки зала. Ну, смотрим — высота шесть метров, кто туда полезет проверять? Взяли упаковочный пенопласт, вырезали на нем всю эту отделку, бронзовой краской покрасили, прилепили под по. толком и докладываем — готово!

— А получили как за бронзу?

— Ну конечно!

Леопольд и лысый расхохотались и вдруг увидели Марину.

— Привет, привет! — сказал Леопольд. — Присаживайтесь. Лысый поднялся со своего места и, удивленно глядя на Марину, стал поспешно вытирать руки фартуком.

— Это Касьян, — представил его Леопольд. — Художник на все руки. И оформитель, и декоратор, и портретист, и аферист… То есть, я хотел сказать — офортист, или как оно там?

Лысый махнул на него рукой и сам обратился к Марине:

— Я в восторге, мадемуазель! Могу вам сразу сказать, — вы произведете у нас переворот!

— Какой переворот? — не поняла Марина.

— В моде, разумеется! Это же прелестно! Особенно вот эти брюки с заклепочками… Поверьте мне, как специалисту: пройдет совсем немного времени — и мы все, как один, выйдем на улицу в таких брюках. Какой шик! А расцветка! А фактура! А эта элегантная потертость на швах! Я вижу, у вас тонкий художественный вкус.

Марина, порозовела.

— У нас многие так ходят, — сказала она.

— Не может быть! А впрочем, конечно Ведь это чудо что такое!

Сказав это, Касьян раскланялся с рыцарем и Ростиславом, но взгляд его то и дело возвращался к марининым джинсам.

— Ладно, — сказал Леопольд. — Хватит трепаться. Ты видишь, люди с голоду помирают! Ужинать пора.

Касьян извинился, сказал, что еще подойдет попозже, и отправился в дальний конец зала, где принялся колдовать над кусками фольги и отрезками, ткани, декорируя стену под уголок морского дна. Путешественники и Леопольд расположились за столиком неподалеку.

Ужин оказался превосходным. Марина и Ростислав ели и нахваливали. Расторопность и вежливое внимание официантов заставили оттаять даже Ланселота, который после недоразумения со швейцаром был настроен несколько скептически.

— Хорошо тут у вас! — сказала Марина, потягивая через соломинку ледяной фруктовый сок.

— Хорошо? — переспросил Леопольд и усмехнулся как-то криво. — Хорошо-то оно хорошо… если не дурак Да еще если люди верные рядом… А в одиночку — пропадешь!

— Совершенно справедливо, — сыто отдаваясь сказал Ланселот — Друзья — вот главное наше достояние!

— Во-во, — кивнул Леопольд. — Друзья — это да, достояние К столику снова подошел Касьян.

— Ну, как вам здешняя кухня? — спросил он.

— Она превосходна! — за всех ответил Ланселот. — И вообще, здесь очень мило…

— Марина, — продолжал Касьян, — мне бы хотелось услышать ваше мнение о моей работе. Может быть, совет или замечание, словом — окиньте это свежим взглядом. А то здешняя публика воспитана на такой, знаете, халтуре…

Марина улыбнулась ему и посмотрела на стену.

— Мне нравится, — сказала она — А вот там у вас, где голубой фон, это корабль?

— Да, затонувший корабль Между прочим, доски на переднем плане настоящие. И сундук. Видите, он развалился и золото высыпалось прямо на дно. Совсем как настоящее.

— Мм-да, — задумчиво произнесла Марина. — Но, по-моему, серебро было бы лучше… Или хотя бы серебряный кувшин, чуть в стороне… Понимаете, серебряное на голубом… это смотрится

— Как-как? — Касьян ухватил себя за подбородок и прищурился на стену. — Ах ты, черт возьми! — пробормотал он. — Вот оно! Ну, конечно же, серебряное на голубом! Ах я осел!

Он снова повернулся к Марине, и в глазах его играло веселое изумление.

— Поразительно! Слушайте, это же поразительно! И как же… Ну, вот что: имейте в виду, я вас первый открыл. Вы будете иметь успех. И какой успех! Ого! Сегодня же мы едем на телевидение. Сейчас же!

— На телевидение?! — Глаза Марины расширились. — Но я… мне… видите ли, у нас мало времени, да?

Она повернулась к Ростиславу и умоляюще посмотрела на него.

— Дело в том, что нам нужно торопиться, — сказал тот. — Мы разыскиваем своих друзей…

— Ха-ха! — рассмеялся Касьян. — А я вам что предлагаю? Неужели вы знаете более надежный способ кого-либо разыскать, чем выступление по телевидению? Ваши друзья увидят Марину и моментально найдутся!

— Он прав! — воскликнул рыцарь.

Марина сияла от счастья.

— Я только оденусь и возьму машину, — сказал Касьян, снимая фартук. — Через десять минут жду вас у подъезда.

— Ой, — забеспокоилась Марина, когда он ушел. — Я тоже зайду к себе в номер. Мне нужно поправить прическу. Вы не скучайте, мальчики, завтра я вам все расскажу!

Она поднялась со своего места и упорхнула. Леопольд посмотрел ей вслед, затем подмигнул Ростиславу и Ланселоту.

— Вот что, ребята, неплохо бы и нам поразвлечься, а? Как насчет того, чтобы сходить в одно приличное место? Народ там дошлый, с понятием. Про своих порасспрашиваете, может, и найдется следок…

Ростислав сразу согласился, рыцарь не возражал, и было решено выступать немедленно

— Только ты это, — шепнул Леопольд Ростиславу, — меч-то свой возьми на всякий случай.

— Зачем? — удивился Ростислав.

— А на всякий случай. У нас тут люди, знаешь, разные попадаются, может и пригодится… Да и не стоит в гостинице такую вещь оставлять…

Огромный зал с белыми колоннами был полон народу. Рыцарь и Ростислав с трудом продвигались сквозь толпу вслед за Леопольдом. В шуме и суете никак нельзя было понять, чем занимаются все эти люди. Они говорили все разом, спорили о чем-то, кто-то кого-то уговаривал, некоторые ругались. В одном месте внимание Ростислава привлекла странная сцена. Маленький тщедушный человечек вертел в руках ботинок, тщательно его разглядывая и словно бы даже принюхиваясь к чему-то. Над ним с угодливой улыбкой склонился наголо остриженный верзила.

— И сколько у тебя таких? — скептически спросил наконец маленький.

Верзила изогнулся еще больше и вполголоса произнес:

— Полторы тысячи пар.

Маленький плюнул на пол.

— Ладно! Беру!

И они ударили по рукам.

— Идите-ка вы, братцы, пожалуй, на галерею, — сказал Леопольд своим спутникам. — А то еще потеряетесь тут в толпе. Идите, я пока сам справлюсь, а потом вам расскажу, что и как.

Ростислав и Ланселот согласились и стали выбираться из толпы. Они уже поняли, что самим им не удастся ничего разузнать в этой давке.

Галерея была единственным во всем здании местом, достойным внимания путешественников. По стенам здесь висели фотографии и рисунки, а в стеклянных витринах была выставлена для всеобщего обозрения всякая всячина — от белья и консервов до автомобилей. Однако народу в галерее почти не было, жителям Делового Центра почему-то гораздо больше нравилось толкаться в зале.

Рыцарь и Ростислав часа полтора бродили от витрины к витрине, любуясь экспонатами. Наконец в дальнем конце галереи показался Леопольд в сопровождении того самого обритого верзилы, который на их глазах реализовал полторы тысячи пар обуви, показав покупателю один-единственный ботинок. Теперь он почтительно слушал Леопольда, с азартом ему что-то объясняющего.

Ни Ростислав, ни Ланселот не слышали, о чем был разговор, а между тем содержание его могло бы их заинтересовать.

— Взять хоть те же штаны, — говорил Леопольд. — Скоро в моду войдут такие синенькие, с заклепочками. Конечно, шить их самым первым начнет Мафусаил и сбывать будет на ярмарке по триста. А ты берешь у Мафусаила сто пар…

— По триста? — недоверчиво спросил верзила.

— По триста, по триста. Сколько спросит, столько и дашь… Теперь так. Каждую пару разрезаешь по шву и каждую половину запечатываешь в свой пакет, будто целые штаны. Знаешь, прозрачный такой пакет с мафусаиловым клеймом? Расфасовываешь и получаешь двести пакетов. Потом на ярмарке же их и сдаешь. По двести пятьдесят. Сечешь? Тут главное — быстро торгануть и испариться.

— А если на следующей ярмарке меня узнают? Это ж через две недели всего.

— Ну и что? Не пойман — не вор. Товару при тебе уже не будет — иди, доказывай!

— Хорошо, если они доказывать возьмутся, а если без слов — в зубы?

— Ну, это уж ты сам смотри. Пропусти пару ярмарок или ребят найми в охрану. Вон у меня два орла каких! Ты не смотри, что с виду они не очень. Звери! Особенно вот тот, молодой. Так с мечом и ходит везде. Чуть что не по его, сейчас — хрясь! И ищи голову наощупь.

— Да-а, — завистливо протянул верзила. — Ну ладно, пойду загляну в контору. Пока!

Он удалился, а Леопольд подошел к Ростиславу и Ланселоту.

— Пока по нулям, — сказал он. — Но вот этот парень, с которым я сейчас говорил, обещал кое-что разузнать. Завтра еще придем, а сейчас — айда домой!

Они снова протиснулись сквозь толпу и уже добрались было до выхода, как вдруг Ростислав, поглядев куда-то в сторону, вскрикнул:

— Ой! Да ведь это же…

— Что такое? — обернулись к нему Леопольд и Ланселот.

— Да нет, показалось, — произнес Ростислав в сильнейшем волнении. — Вот что: вы идите, а я сейчас. Я быстро!

Он нырнул в толпу и обеими руками стал прокладывать себе путь в другой конец зала. Рыцарь и Леопольд решили подождать его на улице и отправились дальше.

Оказавшись на свежем воздухе, Леопольд шумно вздохнул:

— Фу! Чертова душегубка! И чего туда столько людей набивается? И главное — все по своей воле!

Он вдруг осекся, потому что из-за угла быстро выкатились четверо молодых людей, держащих руки в карманах.

— Вот он! — закричал один из них. — Попался, голубчик!

— Здорово, Леопольд! — сказал другой, приближаясь. — Наконец-то встретились, теперь уж поговорим!

Он вынул руку из кармана, и за ней потянулась толстая блестящая цепь.

Леопольд одним прыжком спрятался за спину Ланселота.

— Вы что? — заорал он визгливо. — Я вас знать не знаю! Идите отсюда, а то хуже будет! Где же Ростислав, черт бы его побрал? — добавил он тихо. — Ведь сейчас бить будут…

Парень все приближался, раскручивая цепь так, что она слилась в сверкающий круг.

— А ну, папаша, посторонитесь, — сказал он Ланселоту. — Сейчас этот тип меня живо вспомнит.

Но рыцарь не двигался с места.

— Прежде чем сразиться с вами, юноша, я хотел бы получить некоторые объяснения…

— Да чего ты с ним цацкаешься, Митяй! — закричали другие нападавшие. — Хочет получить, пусть получает! Не видишь разве — он из той же компании!

— Зубы заговаривает! Тоже, наверное, мошенник…

— Обоих проучим! Врежь ему, Митяй!

Подбадриваемый криками, Митяй бросился на рыцаря, но тот легко уклонился от крутящейся цепи и, перехватив поудобнее свою трость, нанес молниеносный удар.

Митяй вскрикнул, цепь вырвалась из его рук и, пролетев несколько метров, угодила в витрину. Стеклянные брызги хлестнули по тротуару, дождем посыпались мелкие осколки.

— Уй-юй-юй! — взвыл Митяй, прижав к животу ушибленную руку. Ланселот опустил трость и пожал плечами, как бы говоря: «Вы сами этого добивались!»

Тут открылась дверь и на крыльцо вышел Ростислав. Он был мрачнее тучи, все его старания ни к чему не привели, разыскать человека, показавшегося со спины таким знакомым, ему не удалось. Но, подняв глаза на Леопольда и рыцаря, он вдруг увидел обступивших их людей и сразу понял, что что-то неладно.

Один из нападавших в этот момент уже вооружился короткой свинцовой дубинкой и пытался добраться до Леопольда сзади, тогда как двое других отвлекали Ланселота, размахивая палками, выломанными из какого-то забора.

— В чем дело? — громко крикнул Ростислав, хватаясь за рукоять меча. — Что здесь происходит?

— Наконец-то! — радостно завопил Леопольд. — Руби их! Ломтиками настрогай! Я отвечаю!

— Ребята! — испугался один из парней. — Этот с тесаком тоже за них!

— Охрану завел, гад! — захныкал, размазывая по щекам слезы, Митяй. — Ну, погоди, мы увидимся еще! Пошли мужики, ну их к черту! Чтоб их метеоритом придавило!

Все четверо быстро скрылись за углом.

— Кто они такие? — спросил Ростислав у Леопольда. — Ты их знаешь?

Вместо ответа Леопольд радостно хлопнул его по плечу.

— Здорово мы их, а? Просто блеск! — Он повернулся к рыцарю и, схватив его руку, принялся трясти ее что есть силы. — Спасибо тебе, сэр! От верной смерти спас! А уж я в долгу не останусь, вы ж меня знаете!

Ланселот промолчал. Он поглядел в ту сторону, куда убежали нападавшие, и задумчиво погладил бородку…

Прошло несколько дней. Ростислав и Ланселот объездили, сопровождая Леопольда, весь город, но ничего нового узнать не удалось. Марину они почти не видели, все ее время было занято репетициями: известный режиссер Стоп Кадр предложил ей роль ведущей в популярной телепрограмме «Ой, кто это?»

Однажды за завтраком рыцарь, обращаясь к Леопольду, сказал:

— Скоро неделя, дорогой, друг, как мы пользуемся вашим гостеприимством, гуляем с вами по городу, занимаемся розысками, не имея возможности хоть чем-нибудь отплатить вам за столь любезное внимание…

— Ой, ну что вы, ребята! — отмахнулся Леопольд. — Да я только при вас стал понемногу на ноги подниматься. Ей-богу!

Леопольд был в хорошем настроении, и его вдруг потянуло на откровенность. Положив руку Ростиславу на плечо, он задушевно произнес:

— Ведь после того случая с Митяем меня уважать стали почти как самого Маэстро. Пальцем теперь не тронут, не то что раньше… Да! Как же это я забыл?…

Он вынул из кармана толстенькую пачку денег и небрежно бросил ее на стол.

— Что это? — спросил Ростислав.

— Ваша доля.

— Какая доля? В чем?

— Берите, берите. Уж я знаю, в чем.

— Пардон! Не понял… — нахмурился рыцарь. — Я имел в виду только поблагодарить и предложить услуги А тут какие-то деньги…

— Так ведь об услугах и речь! — оживился Леопольд. — Ваши услуги мне позарез нужны! А деньги что ж! Вы на них и не смотрите, разве это деньги? Это только начало.

Он придвинул стул поближе и заговорил вполголоса:

— Есть хорошее дельце. Я все стеснялся вам сказать, но если уж вы сами… Понимаете, один тип стоит у меня на дороге. Везде успевает, пройдоха, недаром его Маэстро зовут. Никак его не обойдешь, все у него схвачено. Вот бы его убрать! Тогда все возьмем! То есть не убивать, конечно, кто ж про это говорит? А исключительно припугнуть, а? Он уже слышал про вас наверняка, ему только меч теперь покажи — и все будет в порядке! Ну так как? Согласны?

Посуда вдруг подпрыгнула на столе от удара рыцарского кулака.

— Довольно! — Ланселот поднялся со своего места и гневным взглядом смерил сжавшегося в комок Леопольда. — Наконец-то, сударь, вы высказались определенно! Благодарю вас, — с этими словами рыцарь демонстративно отвернулся от Леопольда и обратился к Ростиславу.

— Я давно подозревал, что этот человек дурачит нас самым подлым образом. Только не понимал, к чему он ведет. Теперь мне все ясно: мы нужны ему как личная охрана, чтобы он мог творить свои темные делишки безнаказанно. Но этого мало. Он решил сделать нас своими прямыми пособниками. Что вы на это скажете, сэр Ростислав?

Ростислав молча встал и отступил от стола.

— Да вы что, ребята? — залепетал Леопольд. — Я же пошутил! Я же по-приятельски хотел… И в гостиницу устроил, и все такое… как родных!

— Сударь! — оборвал его Ланселот, в ярости теребя ус — Только этот денежный долг и мешает нам немедленно рассчитаться с вами как следует. Но клянусь, еще сегодня все потраченные на нас деньги будут вам возвращены, а засим потрудитесь избегать попадаться мне на глаза!

Он повернулся на каблуках и направился к выходу. Ростислав пошел за ним.

— Ну и черт с вами! Пожалеете еще, — пробормотал Леопольд, зло глядя им вслед.

— Скверная история, — вздохнул Ростислав, когда они с Ланселотом проходили по гостиничному коридору.

Рыцарь кивнул.

— И самое неприятное в ней то, — сказал он, — что вы едва не обнажили Серебрилл, защищая этого прохвоста от возмездия. Помяните мое слово, это не принесет нам удачи…

— Что же нам теперь делать?

Ланселот пожал плечами.

— Для начала добыть денег, чтобы расплатиться с этим субъектом, дождаться Марину и все ей рассказать, а потом… Ну, да там видно будет.

Два часа спустя в дверь номера Ростислава постучали.

— Войдите! — сказал он, оторвав взгляд от улицы за окном, и обернулся.

Дверь открылась, и в комнату ввалились шесть человек в одинаковых костюмах с золотыми пуговицами.

— Вы ко мне? — удивился Ростислав.

— К тебе! — рявкнул один из людей и достал из карм та, блестящие наручники.

— В чем дело? Кто вы такие? — спросил Ростислав, отступая к столу.

— Скоро узнаешь! — ответил человек с наручниками. — Надо было за гостиницу вовремя вносить!

— Отставить разговоры, — вмешался другой, по-видимому, старший. — Взять его!

Ростислав одним прыжком оказался у стола, схватил ложны и в отчаянии застонал — Серебрилла в ножнах не было!

Что-то тяжелое вдруг обрушилось на него сзади, ударил по голове, и Ростислав почувствовал, что падает в пустоту…

 

Глава 5

Турма под командованием сержанта Жвальня возвращалась из набега на становище нетопырей в Дырявых Холмах. Набег был неудачным, вернее, набега вообще не было, становище оказалось пустым, хотя, по донесениям лазутчиков, там кишмя кишела жизнь. Мрачный, как грозовая туча, сержант Жвалень ехал впереди отряда на огромном коняке огненно-рыжей масти. Чувствуя настроение хозяина, умный зверь поводил лобастой головой из стороны в сторону, прижимал уши и временами коротко взрыкивал, давая понять, что разорвет любого, кто встретится ему на пути.

«Почему нетопыри покинули свои норы? — думал Жвалень. — Просто бросили становище и откочевали в другое место? Хорошо, если так. Но это не так. В самое жаркое время года кочевок у них не бывает. Значит, обнаружили турму на марше, значит, выследили, значит, и сейчас следят, значит…»

Он отъехал в сторону, пропуская мимо себя растянувшуюся колонну. И люди и животные устали после долгого перехода, кое-кто дремал, вцепившись в шерсть коняка. Панцири расстегнуты, ножны с клинками по-походному закинуты за спину. Момент для нападения — лучше не бывает.

— Подтянись! — зычно крикнул Жвалень. — А ну, не спать, каменюку вам в глотку! Пришпоривай!

Скорее, скорее бы миновать это проклятое место, где они как бельмо на глазу, и из-за каждого холма в любую минуту может вылететь стая нетопырей.

— Живей! Живей, кому говорю!

Еще год назад сержант Жвалень расхохотался бы в лицо любому, кто вздумал бы пугать его нетопырем. С одной турмой самых бестолковых вояк он взялся бы начисто опустошить все их земли.

Но за этот минувший год нетопыри научились воевать.

Очень быстро научились очень хорошо воевать. А после кошмарного поражения на Красном Плато, когда нетопыри объединились с глотами, от них всего можно ожидать.

— Живее! Живее, ребята! — торопил сержант. — К вечеру нужно добраться до болота, если вам дороги ваши шкуры!

Сержант Жвалень был одним из немногих, кому посчастливилось вернуться из кровавой бойни на Красном Плато. А эти болваны в штабе вместо того, чтобы сколотить из спасшихся и закаленных в боях воинов железную когорту, разбросали их по самым отдаленным гарнизонам, где о нетопырях знали только понаслышке. Впрочем (и это было неожиданно для всех), очень скоро нетопыри объявились и здесь. Кроме Жвальня в гарнизоне было еще двое вернувшихся — Выдерга и Хруст. Прошедшие курс обучения в учебной когорте, они были отличными солдатами. Именно они и обнаружили появление нетопырей в округе. Сначала им не поверили, но потом, когда исчезли сразу три дозора, поднялась паника. Тогда сержант Жвалень на свой страх и риск начал готовить турму к вылазке, несмотря на протесты центуриона Охеля, командира гарнизона. Набег обещал быть легким: скрытно подобраться к становищу и в полдень, когда нетопыри на полчаса впадают в оцепенение, залить их норы горючей смесью.

Но вышла осечка: норы оказались пустыми…

Лишь к вечеру турма Жвальня благополучно добралась до леса, за которым было болото, а уж за болотом, рукой подать — форт.

Последним въехав под защиту деревьев, сержант почувствовал облегчение. Весь день он ожидал, что вот-вот поднимутся над травой поганые серые рожи, раздастся хлопок духовой трубки, и под лопатку ему вонзится стрела с зазубренным наконечником. Почему-то он был уверен, что панцирь из дубленой кожи глота его не спасет.

На привал расположились на поляне рядом с ручьем, коняков укрыли в овраге, где они в мягкой земле легко могли раскопать личинок и коренья. После принятия пищи сержант Жвалень сам расставил дозорных, потом подошел к устроившимся под деревом Выдерге и Хрусту. При его приближении те вскочили было, но сержант остановил их, сам присел на траву, выжидательно глянул на обоих и спросил:

— Ну, что вы обо всем этом думаете?

— Дрянь дело, — сказал Выдерга и длинно сплюнул.

Хруст пожевал травинку и задумчиво проговорил, словно прочитав мысли сержанта:

— Сдается мне, они не просто так ушли в другое место. В старом становище обычно грязь остается, мусор всякий, черепки битые, а тут нет, ни одной щепки не оставили. Они даже кострище перекопали и дерном заложили…

Сержант кивнул. Только слепой не заметил бы ярко-зеленую заплату дерна на месте кострища посреди вытоптанной площадки.

— Только сделали они все это как-то не так, — продолжал Хруст. — Как-то все слишком. Не неумело, а будто что-то сказать этим хотели…

— Знали они о нас! — сказал Выдерга. — Точно, знали. И не скрывали этого. Мы, дескать, давно знаем о вас, даже прибраться успели.

— А почему не напали? — быстро спросил сержант. — Если они обнаружили нас, почему не напали? Мы же весь день как прыщ на носу.

— Вот это и есть самое паршивое, — сказал Хруст.

— В лесу они нападать не станут, — сказал Выдерга. — Не было такого случая, чтобы они в лесу нападали. В болото тоже не сунутся, значит, остается последний переход от болота до форта, — когда мы будем думать, что все уже позади, расслабимся, тут-то они нас и возьмут.

Хруст покачал головой.

— Будь они людьми, они так бы и сделали. Будь они людьми, они не стали бы закладывать кострище дерном. Но они не люди! Heт, я думаю, болото — вот самое опасное место. Там их ждать надо.

Сержант крякнул. Слова Хруста подтвердили самые худшие его опасения.

— Вот что, ребята, — сказал он, вынимая из планшета карту — Понимаю, что вы чертовски устали, но спать вам сегодня не придется…

Хруст кивнул и переглянулся с Выдергой.

— А мы и коняков не расседлывали, — сказал тот.

Некоторое время, склонившись над картой, они о чем-то шепотом говорили, потом сержант встал, потянулся, громко зевнул и рявкнул на весь лес:

— Отбой, ребята! На рассвете выступаем!

Он подошел к своему месту, лег, подложив под голову седло, и через несколько минут над поляной уже раздавался его похожий на раскаты грома храп, от которого испуганно вздрагивали и прядали чуткими ушами коняки в овраге.

А спустя еще немного времени, когда совсем стемнело и угомонились самые заядлые игроки в кости, две бесшумные тени прокрались между спящими и скользнули в овраг. Ночные цикады, лишь на мгновение умолкнув, опять наполнили лес своим пронзительным стрекотом.

— Выс-с, выс-с-с, — вплелся в какофонию цикад тихий призывный посвист.

Умница Выс, давно почуявший хозяина, радостно рыкнул.

— Ну-ну, зверюга, тихо, — прошептал Хруст, похлопывая коняка по холке. — Давай лапу.

Он вынул штык и принялся вычищать у коняка между когтей землю и мелкие камушки. Путь предстоял дальний и трудный, а причин для неудачи было слишком много, чтобы добавлять к ним даже такую малость, как застрявший между когтей камушек. Пока Хруст работал, соскучившийся по человеку и не любивший оставаться в одиночестве Вые ласково подталкивал его лапой и все время норовил ткнуться своим влажным носом в лицо. Ему хотелось играть, припадать на передние лапы, свечой взмывать вверх, растопырив и выпустив во bckj длину грозные когти, но хозяин был серьезен, и это чувство передалось животному. Вые прекратил заигрывания, поднял голову, насторожил уши и замер так, всем своим видом демонстрируя, что он настоящий, вышколенный, боевой коняк и в любую минуту готов сорваться с места, вихрем налететь на врага и разорвать его на части зубами и когтями.

Управившись со всеми четырьмя лапами, Хруст подтянул подпругу, легко запрыгнул в седло и слегка тронул поводья.

— Ну, давай, зверюга, — тихо сказал он. — Не подведи.

…Стоя за деревом, сержант Жвалень видел, как от темной массы сгрудившегося на дне оврага табуна отделились два всадника и двинулись вдоль ручья против течения, к болоту Скоро они скрылись за поворотом.

Сержант взглянул на небо и выругался. Больше всего ему хотелось сейчас ливня и ураганного ветра, но небо было безоблачным и звездным, а потому рассчитывать приходилось только на везение

Днем лес тих и кажется пустым, разве что зарычит спросонья какой-нибудь зверь, вспомнив ночную охоту, да чирикнут пичуги, но тотчас же смолкнут, разомлев от жары. С наступлением темноты лес пробуждается. Вылетают на охоту за мышами огромные серые совы, тявкают, загоняя добычу, противные клыкастые лисы, с ревом выбирается из чащи пятнистый медведь, его крохотные глазки горят свирепым огнем; шуршат опавшими листьями мерцающае удавы, с трех метров способные убить жертву электрическим разрядом. Но ни один зверь, если он не ранен, не рискнет преградить путь коняку и человеку. Эта добыча не дается легко.

Выдерга ехал впереди. Лес он знал лучше, а способностью видеть в темноте с ним мог сравниться разве что пятнистый медведь. Время от времени он оборачивался и шепотом предупреждал о низко нависших ветвях. Хруст признавал превосходство друга и немного завидовал ему. Сам он леса побаивался, не умея расшифровать его ночных голосов.

Другое дело — бешеная скачка по высокой траве! Вот настоящее мужское занятие. Тут ему не было равных и в центурии.

Унылая гарнизонная служба тяготила его. Друг на друга похожие дни, бесконечные тактические занятия на ящике с песком, выспренные речи центуриона Охеля о необходимости поддержания дисциплины, боевого духа и чистоты в казарме. Дурацкие пожарные учения, когда сержанты от скуки зажигают бочку с горючей смесью, установив ее точнехонько посреди двора, чтобы не спалить ненароком весь форт, а дежурные должны эту самую бочку загасить, хотя последнему салаге известно, что горючую смесь загасить невозможно. А потом нудный разбор учений. Тоска.

Не этого ожидал Хруст, прибыв в форт для дальнейшего прохождения службы. Впрочем, он сам не знал, чего ждал. Нет, нужно настоящее дело, в котором можно испытать себя и в конце концов понять, на что ты способен. Каждый должен понять это для тебя. Там он этого понять не смог, да и не пытался, даже, а вот здесь…

Вспомнив про там, он вздохнул. Он прекрасно помнил все, что было там, но чем дальше, тем больше и больше все это казалось ему сном. Приятным, красивым, но всего лишь сном. Знахарь в госпитале объяснил ему, что иногда это случается. Когда человек испытывает сильное потрясение, его мозг защищается и подменяет прошлое красивой картинкой. Очень просто. Он, знахарь, с таким уже сталкивался; взять хотя бы Пентюха.

— Хруст, — раздался вдруг из темноты шепот Выдерги. — Слышишь?

— Что?

— Прислушайся.

Хруст прислушался, но ничего, кроме дыхания коняка, не услышал. Лес словно вымер.

— Тихо очень.

— То-то оно, что тихо, — встревоженно проговорил Выдерга. — Не нравится мне это. Давай сюда, поближе.

Хруст подъехал ближе. Некоторое время они напряженно вслушивались и всматривались в темноту, а потом медленно двинулись вперед. Немного проехав, Выдерга остановился.

— Смотри, что это? — спросил он, осторожно трогая пальцем туго натянутую на уровне груди всадника веревку. — Не заметь я ее и не остановись…

— Никто не знал, что мы проедем именно здесь, — сказал Хруст. — Не трогай, это может быть самострел.

Низко пригнувшись, они проехали под веревкой. В тишине послышалось вдруг несколько хлопков. Вые резко рванулся вперед и вправо. От неожиданности Хруст не удержался в седле и полетел на землю. Над головой у него прошелестели стрелы. Со всех сторон раздавались громкие хлюпающие звуки, противное хлопанье кожистых крыльев.

— Нетопыри! — откуда-то сбоку крикнул Выдерга. — Сюда. Хруст!

Где-то совсем рядом свирепо рычал Вые. Хруст вскочил на ноги, выхватил клинок. Тотчас же на него сверху что-то обрушилось. Что-то тяжелое, скверно пахнущее, царапающееся и пищащее. Он передернулся от омерзения и рубанул сгустившуюся перед лицом темноту, На лицо брызнуло что-то теплое и липкое… Раздался пронзительный длинный визг. Клинок со свистом рассекал темноту. Мечущиеся вокруг темные твари отступали. Или заманивали? Несколько раз клинок ударился обо что-то железное, выбились искры.

Неожиданно все вокруг озарилось призрачным голубоватым светом, как если бы тысячи мерцающих удавов собрались в одном месте. Но только это были не удавы. И вокруг был не лес. Леса вообще не было. А был огромный купол из невообразимого количества непрерывно движущихся тел нетопырей, чьи круглые глаза излучали этот мертвенный свет. Внутри купола застыли в оцепенении два человека и два присевших на задние лапы разъяренных коняка с ощеренными пастями и поднятыми для удара передними лапами. Хруст видел все это словно бы со стороны. И еще увидел, что живой купол вот-вот готов схлопнуться и просто-напросто раздавить их своей тяжестью. Тут не поможет ни умелое владение приемами рукопашного боя, ни могучая сила верных коняков. На мгновение им овладела опустошающая слабость, и клинок едва не выпал из рук.

— Борьба бессмысленна, — раздался вдруг в мозгу чей-то резкий голос. — Борьба бессмысленна. Вы ничего не сможете сделать.

Голос то опускался до тишайшего шепота и еле-еле струился, то громовыми раскатами распирал изнутри черепную коробку.

Хруст до боли стиснул зубы, помотал головой. Холодная ярость наполнила его сердце. Он двумя прыжками преодолел расстояние до коняка, взлетел в седло, натянул поводья. Словно очнувшись от сна, Вые вздрогнул всем телом, взревел и завертелся на месте.

— Ну, что же вы? — размахивая клинком громко прокричал Хруст. — Вот он я! Берите! Выдерга, да проснись же! На тебя… смотрят!

Хруст дерзко захохотал во весь голос. Его била крупная дрожь, но это была не дрожь страха. Это было предвкушение битвы.

Выдерга тоже очнулся и в мгновение ока оказался рядом с другом.

Все вокруг пришло в движение. Захлопали крылья, светящееся глаза заметались из стороны в сторону, замельтешили и слились в сплошной хоровод. Все смешалось, нельзя было разобрать ни крыльев, ни костистых серых рук с цепкими крючковатыми пальцами, ни заросших шерстью отвратительных рож. Купол пульсировал, то сжимаясь, то расширяясь.

Коняки с рычанием бросались вперед, но стенка купола отступала, и клинки и когти рассекали пустоту. Хруст что-то орал во все горло, орал и Выдерга, но слов нельзя было разобрать.

Неожиданно купол стал вытягиваться в одну сторону и превратился в подобие туннеля. В одном его конце находились Хруст и Выдерга, а другой терялся где-то в бесконечности. И оттуда, из бесконечности, послышался быстро нарастающий топот и громкие крики. Скоро уже можно было различить силуэты двух всадников. Они быстро приближались. Хруст левой рукой вцепился в поводья, правую отвел вниз и назад, низко склонился к шее коняка, готовясь толчком коленей послать его вперед.

Всадники вылетели из тоннеля и как вкопанные остановились в каких-нибудь нескольких метрах.

— Что же это… — прошептал Выдерга, — это же… каменюку мне в глотку!

Дыхание у Хруста перехватило, по спине пробежал холодок. Перед ним на огромном коняке огненно-рыжей масти сидел… он, Хруст! Или его копия. Только на копии, на Хрусте-два, был надет сверкающий чешуйчатый панцирь, а на груди сверкал отличительный знак центуриона: два скрещенных блестящих клинка.

Кто был перед Выдергой, Хруст не успел заметить, потому что его двойник что-то крикнул, взмахнул клинком, и в тот же миг Выс взлетел в воздух. Коняки сшиблись грудью, Хруст занес клинок над головой Хруста-два и…

…Арвид выиграл вбрасывание в центре поля, завладел мячом и ринулся в штрафную площадку. Под кольцом подпрыгивал от нетерпения и неуклюже размахивал руками Ростик, прося пас. Арвид одного за другим обвел троих защитников и бросил по кольцу. Мяч ударился о щиток и отлетел. Раз за разом мяч ударялся о щиток, его подхватывали защитники, но каждый раз Арвиду удавалось отобрать у них мяч и снова бросить по кольцу. Отдельные крики болельщиков слились в сплошной рев. Наконец мяч мягко ударился о край кольца, задержался, и Арвид в прыжке легким касанием переправил его в корзину. Свисток.

— Легион состоит из десяти когорт и десяти турмов всадников, скрипучим голосом говорит децим Беляш. — Две центурии составляют манипулу, а десять манипул составляют когорту. Курсант Хруст, каков интервал между манипулами в боевом порядке легиона?

— В боевом порядке легиона интервал между манипулами равен протяженности их фронта, — чеканит курсант Хруст.

— Правильно. Возьми указку.

Он протягивает руку…

…уверенно отбирает у Марины портфель и идет вперед, зная, что она идет следом. Он отошел довольно далеко и, не слыша за спиной ее шагов, оглянулся. Марина стояла там, где он ее оставил и смотрела ему вслед. Рядом с ней стоял Ростик с большим мечом на перевязи и какой-то нелепого вида усатый тип с огромным чемоданом в руке. А позади них, на холме, взметнулся в небо сноп искр, и из развалин дома выползла огромная туша глота. Выползла и быстро скользнула вниз с холма, оставляя за собой черный след выжженной земли.

…Хруст занес клинок над головой Хруста-два и… все пропало. Клинок со свистом рассек воздух. Пропал Хруст-два, пропал туннель в бесконечность, пропал и светящийся купол из мириад нетопырей. Вокруг был лес. Предрассветное небо посветлело. Вовсю заливались какие-то горластые пичуги.

Выс тихо рычал. Хруст потрепал его по шее, поднял клинок, чтобы сунуть в ножны, и тут заметил, что он весь покрыт какой-то липкой слизью. Хруст оглянулся по сторонам.

— Выдерга! Ты где? — встревоженно прошептал он. Никто не откликнулся. — Выдерга! — громко крикнул он и опять не дождался ответа. Тогда он испугался.

— Выдерга! — закричал он во весь голос.

— Тут я, — послышалось из темноты впереди. — Чего разорался? — Выдерга выехал из-за деревьев. Хруст с облегчением вздохнул. Больше всего он сейчас боялся остаться в одиночестве в этом таинственном и опасном лесу.

— Что это было?

— Откуда я знаю? — хмуро отозвался Выдерга. — Не нужно здесь задерживаться. Ехать надо. Болото уже недалеко.

— Как же так? — настаивал Хруст. — Ты ведь тоже видел, да? Видел?

— Лучше бы не видеть. Мало что эти твари сделать могут…

— Он точь-в-точь как я! Живой. Слушай! — встрепенулся Хруст. — А второго ты рассмотрел? Кто это был?

Выдерга долго молчал, а потом раздраженно воскликнул:

— Нетопыри это были, понял? Это все их штучки. Захотели бы — мокрое место от нас осталось бы! Только не захотели почему-то… Клянусь черным камнем, они у меня еще дождутся! — Он обернулся и погрозил кулаком темному лесу позади. — Я не верю! — прокричал он. — Слышите! Выдерга вам еще покажет!

— Тише ты! — одернул его Хруст. — Услышат…

Выдерга громко захохотал.

— Услышат! Услышат! Да они все про нас знают, понял? Они же следят за нами от самых Дырявых Холмов. Услышат! — Смех внезапно прервался и он, как показалось Хрусту, всхлипнул. — Услышат… до болота добраться надо, уж там-то не услышат, уж там-то мы от них уйдем…

Они двинулись вперед, поминутно оглядываясь и вздрагивая от каждого шороха. Светящиеся круглые глаза чудились им за каждым деревом. Но до самого болота они не встретили больше никаких препятствий. Только один раз в стороне послышалось тявканье лисицы да предсмертный вскрик попавшегося ей в зубы зверька. Лес жил своей обычной ночной жизнью. Уже совсем рассвело, когда они добрались до болота. Лес вдруг кончился, за ним была узкая полоска колючего кустарника, а дальше поднималась колышущаяся стена густого тумана. Болото. По утрам над болотом всегда был туман. На это и рассчитывал сержант Жвалень. Туман заглушал любые звуки, и можно было скрытно провести через него целый легион. К полудню, если небо было чистым, солнце рассеивало туман, и тогда взору открывалось унылое зрелище покорившихся мертвых деревьев, бурой травы, зеленой ряски в самых опасных местах и круглых скользких кочек, удержаться на которых может разве что коняк, да и то если человек не будет ему мешать.

При виде болота коняки встрепенулись, радостно зарычали и прыжками припустили вперед. У самой кромки тумана они остановились, переминаясь и вопросительно поглядывая на людей.

— Сделаем привал? — предложил Хруст. — Перекусим, да и конякам отдохнуть надо.

Выдерга покачал головой. Вид у него был усталый, под глазами залегли темные тени, щеки запали, отчего длинный нос казался еще длиннее и острее.

— На той стороне передохнем, — сказал он. — Спешить надо. Кто знает, что там у Жвальня творится…

Хруст согласился. Он похлопал коняка по шее и приказал:

— Домой! В форт!

Животные опустили головы к самой земле и, принюхиваясь, порыкивая друг на друга, словно советуясь, забегали вдоль кромки тумана. Единственное, что оставалось людям, это не мешать им. Они бросили поводья и крепко вцепились в луки седел. Постоянного брода через болото не было, да и быть не могло, там быстро все менялось, и только коняки могли определить, где опасно, а где нет. Бывали дни, когда коняки отказывались даже близко подходить к болоту, и не было силы, способной заставить их туда войти Хруст мысленно взмолился, чтобы сегодня оказался не такой день.

Но вот коняки закончили свои поиски и осторожно двинулись вперед. Походка их стала плавной, они не шли, а стлались над землей. Туман постепенно сгущался. Оборачиваясь, Хруст видел позади только смутную колеблющуюся тень.

Почва под ногами, сначала твердая и надежная, скоро стала зыбкой. Вые продвигался зигзагами, часто останавливался и принюхивался. Иногда он замирал на месте с поднятой лапой и тихо, угрожающе рычал в туман. Хруст ему не мешал и не торопил. Левой рукой он вцепился в луку седла, правой сжимал рукоять клинка, вглядываясь в толщу тумана. По сторонам раздавались странные звуки: что-то булькало, хлюпало, чавкало, иногда неподалеку слышалось нарастающее шипенье, и тогда доносился зловонный запах болотного газа.

Приближался самый ответственный участок пути. Вые остановился, долго переступал лапами, примериваясь, и прыгнул на кочку. Хруст старался не шевелиться в седле. Дернись он или просто повернись, и коняк не удержится на кочке, сорвутся его когти, и они рухнут в покрытую ряской жижу. Коняк быстрыми легкими скачками продвигался вперед. Дыхание его стало частым и шумным, шерсть намокла. Но останавливаться больше было нельзя. Ненадежные кочки норовили погрузиться под ним в болото.

Зря не отдохнули, подумал Хруст, чувствуя, как бока коняка часто вздымаются.

Скоро туман стал рассеиваться. Хруст увидел, как в стороне, то приближаясь, то вновь скрываясь за лохмотьями тумана, прыгает коняк Выдерги. Сам Выдерга при каждом прыжке напряженно выпрямлялся в седле.

Скачка по кочкам продолжалась уже больше часа, коняк выбивался из сил. Хруст чувствовал, что-поясница у него будто онемела. Все внимание было приковано к тому, чтобы не вывалиться из седла. Но вот ряска побурела, местами стали попадаться островки травы. Коняк уже подольше задерживался на каждой кочке. Значит, скоро берег. Наконец, далеко впереди показались деревья. Вые спрыгнул с кочки, почва при этом под ним просела, и побежал рысью. Еще попадались опасные места, коняку приходилось прыгать, что он каждый раз делал с видимым усилием, но самое трудное было позади. Выбрались!

— Эге-гей! — радостно закричал Хруст и махнул Выдерге рукой. Но в этот самый момент Вые прыгнул, когти его скользнули по кочке, и через мгновение Хруст уже глотал густую зловонную жижу. Рядом отфыркивался коняк. Хруст постарался горизонтально лечь на воду, но тяжелые сапоги и амуниция тянули его вглубь. Тогда он изловчился, с головой погрузившись в жижу, растегнуть пряжки на сапогах и сбросить их. Так же он поступил со шлемом. Ему удалось наконец ухватиться за седло. Вые, то сильно толкаясь всеми четырьмя лапами, то распластываясь неподвижно, медленно продвигался к твердому месту.

Когда Выдерга, до смерти напуганный их исчезновением, добрался до них, коняк уже выбрался на берег и шумно отряхивался, с укоризной поглядывая на хозяина.

— Ну надо же! — ругался с ног до головы грязный Хруст. — Ведь последняя кочка была. Сапоги новые, шлем, а-а… — Он сокрушенно махнул рукой. — Жвалень шкуру с меня спустит.

— Если он еще в состоянии это сделать, — мрачно сказал Выдерга. — Нужно дать конякам немного отдохнуть. Мой еле дышит.

Выбравшись на сухое место, они расседлали коняков, сами без сил рухнули на траву. Хруст снял с себя всю одежду, отжал и разложил на камнях. От нее поднимался пар. Пахла одежда после стирки з болоте отвратительно. Хруст передернулся, когда представил, что ее придется опять надевать.

Солнце поднялось уже высоко, становилось жарко. Больше всего на свете Хрусту и Выдерге хотелось спать. Но спать было нельзя. На отдых они отвели себе всего полчаса. Чтобы хоть чем-то занять себя, Выдерга, прислонившись спиной к большому камню, принялся бруском точить клинок, а Хруст занялся намокшим седлом. Первым делом он освободил седельные сумки, вычистил из них грязь, потом все протер. В левой седельной сумке его пальцы наткнулись вдруг на прорезь, которой раньше он никогда не замечал. Это был потайной кармашек. Хруст сунул руку глубже, зацепил какой-то непонятный предмет, расползающийся в пальцах, и осторожно вытащил его наружу. Это была записная книжка, обернутая в ветхую тряпицу. Хруст присвистнул.

— Что это? — спросил Выдерга ленивым голосом. Глаза его сами собой закрывались. Но когда он рассмотрел, что именно держит Хруст в руках, сна как не бывало. — А ну-ка дай-ка, — он взял записную книжку, осторожно полистал ее размокшие страницы, исписанные синими расплывающимися чернилами. — Ну точно! — уверенно сказал он. — Это его штуковина.

— Чья?

— У тебя чье седло? — спросил Выдерга. — Ты его еще в учебке получил?

— Конечно. Кто ж мне другое даст. А чье это седло?

— Да-а-а, дела… — протянул Выдерга. — Про Пентюха и думать уж забыли, а тут вон что… Ты Пентюха-то помнишь? Ну, это когда контузило тебя. Не помнишь, наверное. Был такой парень странный…

— Отлично я помню Пентюха, — буркнул Хруст. Он забрал у Выдерги записную книжку, осторожно разлепил мокрые странички и попробовал разобрать, что там написано.

«…Снова и снова возвращался я к черной, продолговатой, похожей на лошадиную голову глыбе и подолгу неподвижно стоял перед ней, словно загипнотизированный размытыми бликами, пробегающими время от времени по оплавленной поверхности метеорита», — читал он.

— Ну, что там?

— Странное что-то, — пожал плечами Хруст. — Про метеорит какой-то.

— Такой он и был, Пентюх, — сказал Выдерга. — Странный…

Когда полчаса спустя они начали седлать коняков, Хруст выпросил у запасливого Выдерги чистую тряпицу, завернул в нее записную книжку и спрятал за пазуху.

— Еще час, и мы в форте, — сказал Выдерга.

— Финишная прямая.

— Что?

Хруст не ответил.

Успев отлично отдохнуть, коняки мощным наметом приближали путников к цели. Остались позади иссеченная оврагами равнина и заросли колючих деревьев, а скоро с вершин холма стали видны стены форта, сложенные из толстых бревен, и трепещущее полотнище на флагштоке.

Разморенные жарой часовые еще не успели доложить начальнику караула о приближении всадников, а они уже проскочили по мосту через ров с водой и спешились на плацу во внутреннем дворе форта. Со всех сторон к ним тут же подбежали солдаты и окружили плотным кольцом. Посыпались вопросы:

— Где остальные? Почему без трофеев?

— Сколько нетопырей пожгли?

— Ребята! Да они же с ног валятся!

— Плохо дело, — сказал Хруст. — Мы попались. Готовьтесь к бою, сейчас выступаем.

Он бросил кому-то поводья, протиснулся сквозь толпу и через плац побежал к штабу.

Он оттолкнул загородившего дорогу дежурного, без стука распахнул дверь и, тяжело дыша, остановился на пороге. Центурион Охель, рыхлый, с багровым лицом и вечно красным носом с прожилками, заложив большие пальцы рук за ремень, расхаживал перед висящей на стене картой. В стороне навытяжку стояли два сержанта, Кубель и Хрива. Они первыми заметили вошедшего, и удивленно вытаращили глаза.

— По моим сведениям, он должен прибыть к вечерней поверке, — говорил центурион. — К этому времени все должно быть готово. Пушку выкатить сразу после ужина, смазку не стирать. Сержант Кубель, все три взрывателя к снарядам я выдам под вашу ответственность.

Сержант Кубель щелкнул каблуками.

— Сержант Хрива, что у вас, докладывайте!

— Заканчиваем красить траву вокруг плаца! — доложил сержант Хрива, кося глазом на стоящего у дверей Хруста. — Солдаты горят воодушевлением, но краски может не хватить.

— Не подряд красьте, через травинку, — ворчливо принялся распекать его центурион. — Краски на вас не напасешься. Кончится зеленая краска, красьте желтой, скажем, трава пожухла, погоды жаркие.

Позади Хруста в дверь протиснулся дежурный.

— Разрешите доложить! Я его не впускал, он самовольно!

— Ну что, что там еще? — недовольно повернулся центурион. Он рассмотрел наконец Хруста, переменился в лице и заорал:

— Где, где… что? Почему не в форме! Что с сержантом Жвальнем? Да докладывай же, черный камень тебе в печенку!

Хруст принялся коротко докладывать о случившемся и о плане сержанта Жвальня. Пока он говорил, с центурионом Охелем произошли разительные перемены: он весь как-то пожух, сморщился и запричитал бабьим голосом:

— Да что же это делается! Как же это?! Подложить мне такую свинью, и когда? Когда с инспекцией прибывает сам майор Трилага! Что я ему скажу? Что во вверенной мне области нетопыри объявились? Жвалень обещал мне легкую победу. Прогулку под луной. Туда и обратно. Боевая слава и никаких потерь. Одна нога здесь, другая там, — он посмотрел на грязные босые ноги Хруста и взвизгнул:

— Почему без сапог?

— В болоте утопил, — хмуро ответил Хруст.

— Ну вот! Разбазарил казенные сапоги. Нет-нет-нет, ни о каком выступлении, тем более немедленном, не может быть и речи

Хруста прорвало, и он тоже заорал, напрочь забыв о субординации:

— Трусы! Там Жвалень, может, из последних сил выбивается, нас ждет. Там, может, нетопыри со всех сторон наседают, ребята гибнут, а вы тут красоту наводите, травку красите, пушку выкатили, хоть она давно уж и стрелять не может. Предатели!

— Молчать! — взвизгнул Охель. — Откуда про пушку знаешь? Молчать! Я тут столько лет центурионом сижу, и ни разу майор Трилага никакого упущения не нашел. А про нетопырей никто не слыхивал, пока этот сумасшедший Жвалень не свалился на мою голову. Может, там и нет никаких нетопырей, Жвалень сам все выдумал. Загнал турму в болото, попортил амуницию, а теперь на каких-то нетопырей сваливает. Кто их видел, нетопырей этих?

— Я видел. И Выдерга.

— Молчать! Сапоги казенные утопил, какая тебе вера? Ты такой же сумасшедший, как твой Жвалень.

Центурион вдруг замолчал, обвел всех просветлевшим взором и радостно сказал сержантам:

— Он же сумасшедший! Точно, сумасшедший. Припадок у него, нетопыри мерещатся.

— В послужной карте есть запись, что память ему отшибало, — поддакнул сержант Кубель. — Я сам читал. Заверено подписью и печатью.

Сержант Хрива согласно кивал:

— Форма грязная, субординацию не блюдет. Сумасшедший!

Хруст оторопело их слушал.

— Вот что, — сказал наконец центурион Охель. — На рядового Хруста накладываю наказание в виде пяти суток ареста за утерю сапог. Но ввиду его временного помешательства приказываю надеть на него смирительную рубашку и дать снотворного. А сержант Жвалень… Если он смог день продержаться, то еще день-другой продержится. Инспекция уедет, там видно будет. Ну, а если турма уже погибла… Сержант Кубель, записать в штабном журнале, что турма Жваленя отправлена в район Дырявых Холмов на пять дней для проведения дренажных работ.

— Да вы что… — угрожающим шепотом начал Хруст, но центурион Охель прервал его:

— Дежурный! Этого арестовать и с глаз долой, пока не уедет инспекция!

— Ну, это мы еще посмотрим, — раздался от двери голос Вы-дерги. С обнаженным клинком в одной руке и штыком в другой, широко расставив ноги, он загораживал проход. Позади него толпились возбужденные солдаты. Все были вооружены.

— Хруст, давай на плац, командуй сбор. Этих я придержу.

— Это что же… это бунт? — растерянно проговорил центурион Охель. — Накануне инспекции? Да майор Трилага с меня голову снимет.

Руки центуриона вслепую шарили по поясу. Сержанты обнажили клинки. Не теряя времени, Хруст выскочил из штаба. Пробегая мимо стола дежурного, он разбил стекло и утопил большую красную кнопку. Оглушительно взвыла сирена.

— Тревога! — кричал Хруст, подбегая к казармам, из которых выскакивали вооруженные солдаты. — Седлать коняков! Выступаем!

Но в этот момент мир перед его глазами раскололся на части, мелькнули багровые сполохи, ноги подкосились, и он почувствовал, что падает в темную бездонную пропасть.

Сознание возвращалось медленно, наплывами. Сначала перед глазами была сплошная темнота, лишь где-то очень далеко мерцал крохотный огонек. Потом во тьме прорисовалось встревоженное лицо Выдерги, его губы шевелились, но слов Хруст не мог разобрать. Слова пришли позже.

— …вот и очнулся, — шептал Выдерга. — Гады! вот гады, хуже нетопырей. Как он тебя… хорошо, что камень на излете был.

— Где я? — еле слышно спросил Хруст. Каждое слово отдавалось в висках нестерпимой болью. Он попытался приподняться, но тут же со стоном рухнул на лавку.

— На гауптвахте, где ж еще, — с горьким смешком отвечал Выдерга. — Как нарушители, дисциплины и паникеры.

Хруст все-таки приподнялся и сел, прислонившись спиной к холодной влажной стене. Он прикоснулся к голове руками и под пальцами ощутил повязку.

— Чем это меня?

— Сержант Хрива. Из пращи. Ты лежи, лежи, торопиться теперь некуда.

— А Жвалень?… Подмогу послали? Он же ждет…

— Центурион Охель инспекции боится больше, чем нетопырей. После инспекции, говорит, поедем посмотрим, как там ваш паникер Жвалень, сидит у болота или уже нет.

Хруст застонал и стукнул от отчаяния кулаком по стене.

— Давно мы здесь?

— Да уж вечер.

Выдерга отошел к двери, глянул в зарешеченное окошко:

— На плацу последние соринки убирают. Траву всю покрасили, конякам кисточки на хвостах подрезают по линейке.

Он повернулся к двери спиной и принялся колотить по ней ногой. Но никто не подошел, не отозвался на крики, и скоро Выдерга выдохся, сел на лавку рядом с Хрустом.

Говорили они мало, да и о чем тут говорить? Единственная надежда была на то, что им удастся привлечь к себе внимание инспекции. О там, что сейчас происходит за болотом, они старались даже не думать.

Поздно вечером им принесли ужин. Снаружи откинули засов, открыли дверь, просунулась чья-то физиономия:

— Эй! Как вы тут? Котелки возьмите.

Выдерга взял котелки.

— Что слышно? — спросил он. — Майор Трилага приехал?

— Нет. Мы тут вот что надумали… — человек в дверях замялся. — В общем, нехорошо получается, не по-товарищески. Мы в казарме так решили…

— Ну? — спросил Хруст, приподнявшись на лавке. — Говори!

— Эта… после отбоя мы выпустим вас. Как все улягутся, так и выпустим. Там человек двадцать желающих нашлось. Коняки будут оседланы, оружие наготове. Может, Жвалень и сумасшедший, а все-таки не по-товарищески. Выручать надо.

Снаружи послышался какой-то шум.

— После отбоя! — шепнул напоследок неизвестный, а потом отрапортовал:

— Арестованные принимают пищу! Попыток к бегству не усмотрено.

Вслед за тем опять загромыхал засов и послышались удаляющиеся шаги.

Время до отбоя тянулось ужасно медленно. Арестованные Выдерга и Хруст то метались по камере, то неподвижно сидели на, лавке, сжав головы руками. Но вот после вечерней поверки раздались хриплые звуки горна, и скоро в форте наступила тишина, нарушаемая лишь криками часовых на стенах.

Прошло еще немало времени, прежде чем послышались осторожные шаги, звякнул засов и дверь отворилась.

— Выходите! Все готово, — произнес тот же голос, что и раньше.

Выдерга и Хруст выбежали из камеры. У конюшен, в тени под навесом, их ждали человек двадцать солдат. Там же стояли оседланные коняки. Тихонько позвякивала сбруя и оружие. Кто-то протянул Хрусту сапоги, он надел их, отбросил в сторону ножны и тихо приказал:

— Вперед!

Ворота форта были распахнуты, часовые тоже не чинили препятствий, и скоро отряд был уже Далеко. Скакали быстро и молча, но едва миновали овраги, как Выдерга, ехавший впереди, не смог удержать удивленного возгласа:

— Что это?

Со стороны болота к ним медленно приближалась цепочка огней.

— Это Жвалень прорвался, — предположил Выдерга.

— Или майор Трилага с инспекцией, — откликнулся Хруст.

Они пришпорили коняков и поскакали навстречу огням. Хруст вырвался вперед, нещадно понукая верного Выса.

— Ну, давай же, давай, быстрее! — шептал он. — Только бы это был Жвалень!

Всадники с факелами были уже совсем близко. Хруст разглядел их суровые усталые лица.

— Кто такой? — остановил его громкий голое.

От отряда отделился всадник на рослом коняке и поехал Хрусту навстречу. Что-то знакомое было в его гордой посадке и командном голосе.

— Рядовой Хруст с отрядом в помощь сержанту Жвальню, — крикнул Хруст.

Всадник приблизился, и Хруст чуть не свалился с седла. Легат Кавран!

— Не очень ты спешишь к нему на выручку, — проговорил легат. — Почему задержался?

— Был арестован центурионом Охелем как паникер, — доложил Хруст.

— Так, понятно, — процедил легат, и от этого «понятно» мурашки пробежали у Хруста по спине. — Я так и предполагал. От турмы осталось пять человек. Жвалень там, — легат махнул рукой в сторону. — Иди. Может, еще успеешь попрощаться.

Хруст соскочил на землю и побежал к всадникам. Сержанта он нашел сразу. Носилки, на которых он лежал, были укреплены между двумя коняками. Стиснув зубы, сержант изредка мычал от боли. Когда Хруст склонился над ним, Жвалень открыл глаза.

— А-а-а, это ты, — прошептали запекшиеся губы. — Это даже хорошо, что ты не успел… — он ненадолго умолк, собираясь с силами. На губах выступила кровавая пена.

— …все уже кончилось, — говорил кто-то шепотом за спиной Хруста, — а тут из травы… как его не заметили?! Стрелой в спину… прямо под лопатку, панцирь насквозь…

— Хруст… хороший ты парень, — еле слышно проговорил сержант. — Я вот что хотел,… все произошло так, как должно было произойти, понимаешь? — Он нашел холодеющими пальцами руку Хруста, сильно сжал ее. — Ты понимаешь?… Как должно было произойти… все… все зависит только от тебя… от тебя самого…

— Мы отомстим за тебя, — сквозь комок в горле выдавил Хруст. — Всем, что есть у меня клянусь, мы отомстим за тебя!

Сержант приподнялся на носилках и прохрипел, не выпуская руки Хруста:

— Не сме…

Пена запузырилась у него на губах, сержант на мгновение застыл так, а потом откинулся на спину. Пальцы его разжались.

До форта добрались на рассвете. Едва первый коняк ступил на перекидной мост, как грянул торжественный марш, раздалась команда «Клинки вон! На караул!» и навстречу выехал для доклада центурион Охель. Начищенная кираса его сияла, нос был краснее обычного, сытый коняк под ним, одновременно понукаемый шпорами и сдерживаемый уздой, танцевал. Но увидев вместо майора Трилаги легата Каврана, а рядом с ним Хруста и Выдергу, центурион побледнел, поднятая с парадным клинком рука его сама собой опустилась, и из горла вылетел какой-то хрюкающий звук. Не обращая на него ни малейшего внимания, легат Кавран въехал в форт.

Прибывшее с легатом Кавраном пополнение разместилось в казарме, которую раньше занимала турма Жвальня. Сержант Выдерга, принявший командование турмой новичков, целыми днями пропадал на полигоне, отрабатывая с ними приемы боя и атаку лавой.

Хруст вышел из-за угла казармы и остановился, слушая, как кто-то из ветеранов рассказывает новичкам:

— Повезло вам, ребята. Сами не знаете, как повезло.

— В чем везение-то?

— Центурион у нас самый молодой в легионе! Боевой парень. Он еще с нашим сержантом в битве на Красном Плато был. И здесь тоже проявил себя. Нетопыря одним ударом рассекает!

— Ну, это не подвиг! — возражал новичок. Видев нетопырей только издалека, он уже возомнил себя бывалым воином. — Я б тоже сумел, попадись он мне.

Хруст вышел из-за угла. При его приближении солдаты вскочили. Со стороны полигона подошел Выдерга.

— Хорошие у тебя солдаты, — сказал ему Хруст. — Нетопырей не боятся. Не боишься? — спросил он новичка. Тот покачал головой:

— Чего его бояться?

— Хорош! — одобрил Хруст. — А вот скажи ты мне, — он весело глянул на Выдергу и подмигнул, — камнегрыза ты боишься?

— Это кто ж будет? — озадачился новичок.

— У-у-у, страшный зверюга, — сказал Хруст. — Ростом с аха-ра, тоже весь в костяном панцире…

— Только побольше будет, — подхватил Выдерга.

— И с рогами!

— С тремя.

— С четырьмя, — поправил Выдерга — Один на спине.

— Клинок его не берет, зубы во-о! И есть у него только одно уязвимое место… — Хруст задумался.

— Там где голова соединяется с панцирем. Ма-аленькая такая щелочка, — сказал Выдерга. — Ходит эта тварь тут неподалеку, и убить ее еще никому не удавалось. Не могут в щелочку попасть.

— А мне в дозор сегодня, — побледнел новичок. — Часто ходит-то?

— Да бывает, — улыбнулся Хруст. — Ты уж опасайся.

— Центуриона к легату! — донеслось со стороны плаца. — Центуриона к легату!

Хруст похлопал новичка по плечу и направился к штабу.

— Правда, есть такая тварь? — спросил новичок у Выдерги.

— А ты не веришь? — хмыкнул Выдерга. — Смотри, напорешься — только сапоги и останутся.

За день до отъезда, когда с делами было покончено, легат Кавран, большой любитель охотничей потехи, предложил Хрусту съездить добыть ахара, благо неподалеку были обнаружены следы.

Выехали затемно, чтобы на рассвете добраться до оврагов, где скрывался ахар.

— Теперь за форт я спокоен, — говорил легат Кавран, продолжая разговор. — Времена наступают тяжелые. Не исключено, что основные боевые действия переместятся именно в этот район. Воевать все труднее и труднее.

— Нам хотя бы один бронетранспортер, — попросил Хруст, заранее уверенный в отказе. Так оно и случилось.

— Не могу, — сказал легат. — Все понимаю, но не могу. На других участках большие потери, и каждая машина на счету. Я даже пулемет дать не могу.

Легат вдруг замолчал и, перегнувшись в седле, внимательно смотрел на землю.

— След, — прошептал он. — Совсем свежий. Приготовься.

Хруст перекинул поперек седла длинное тяжелое копье с зазубренным листообразным наконечником. Почуявший зверя Вые плотно прижал уши и зарычал. В кустах, росших на дне оврага, что-то зашевелилось. Что-то огромное, тяжелое, сильное.

— Гей! — крикнул легат, дразня зверя. Кусты затрещали. Треск приближался. Охотники выставили вперед копья. И вот показалась огромная туша зверя, со всех сторон защищенная костяными пластинами. Из клыкастой пасти капала тягучая слюна, маленькие глазки свирепо уставились на людей. Коняки попятились назад.

— Это не ахар, — прошептал легат. — Клянусь черным камнем, это не ахар. Первый раз такое вижу.

Зверь был похож на ахара. Но это был не ахар. На морде его, чуть выше ноздрей, был острый костяной вырост, напоминающий рог. Два точно таких же рога, загибаясь назад, торчали над глазами. Зверь опустил голову, все три рога нацелились на охотников. Раздался свирепый рык, и зверь двинулся вперед. Когда он весь выбрался из кустов, Хруст заметил у него на спине еще один острый вырост.

— Кажется, я знаю, что это за зверь, — не веря своим глазам, прошептал центурион Хруст.

Потрясение от первого знакомства с чудесами Черного Метеорита сменилось у меня приступом безудержного энтузиазма. Встреча с поручиком Трофимовым и отцом Сильвестром — не галлюцинация, в этом я не сомневался. Значит, что-то все-таки есть? Значит, Метеорит обладает какими-то свойствами, никогда у других объектов не наблюдавшимися? Мне не терпелось выяснить эти свойства как можно скорее.

Я приступил к экспериментам на другой же день, никому ничего не сказав, хотя, признаюсь, мне очень хотелось поделиться с кем-нибудь своей тайной. Но что я мог рассказать? Что видел прошлой ночью поручика, беседующего с иноком псковского монастыря? Вряд ли такое заявление довело бы до добра. Нужны были доказательства, новые, неоспоримые факты, а именно с ними-то у меня поначалу и не ладилось. Сколько я ни бился над этим камнем, сколько ни вглядывался в его бугристую поверхность, сколько ни колупал ногтем вьющиеся по нему борозды, ничего нового не происходило. Я обмерил его вдоль и поперек, знал на память взаимное расположение и размеры всех выпуклостей и впадин, но ничего не мог сказать о таинственных свойствах метеорита.

Так продолжалось много дней. Однажды, засидевшись как всегда, дотемна, я проделал очередной опыт с разноцветной подсветкой метеорита и, не добившись никакого эффекта, принялся по обыкновению бродить вокруг него, засунув руки в карманы.

Почему же мне не дается эта проклятая тайна? Почему метеорит никак себя не проявляет? Болванка, и больше ничего! И все мои опыты это подтверждают Конечно, используемые мной методы исследования научными не назовешь, то ведь в этот, первый раз вообще никакие методы не понадобились…

В соседнем зале ударили часы. Полночь. Опять полночь! Сколько я их тут встретил… Какое же это у нас число наступает? Я уставился в потолок, припоминая, и вдруг схватился за голову. Господи! Мне же сегодня курсовую сдавать! Ой-ой! Как же я забыл-то о ней? И не успеть теперь, ни за что не успеть, вот беда-то!

Мне представился свирепый, с клочковатой, как у отца Сильвестра, бородой, лик доцента Востробойного. «И это все?! — скажет он, брезгливо переворачивая листки моей кое-как набросанной работы. — А где же анализ? Где выводы?». И обведет мою фамилию жирной траурной каймой.

Ах, как нехорошо! Я бросил через плечо злой взгляд на метеорит и отвернулся. Булыжник чертов! Столько времени из-за него угробил. И хоть бы какой-нибудь эффект!

Едва я успел подумать об этом, как чьи-то сильные руки вдруг ухватили меня сзади за плечи. С испугу я вскрикнул и рванулся было, но меня держали уже и за локти.

— В чем дело? Кто это? — орал я, пытаясь хотя бы обернуться. На мгновение мне это удалось, и я увидел невысокого, необычайно мускулистого, голого по пояс человека в деревянных башмаках на босу ногу. Я старался разглядеть его лицо, но не смог. У него не было лица. Вернее, оно было закрыто балахоном с прорезями для глаз. Второй такой же человек держал меня за другую руку. От ужаса я потерял дар речи и безропотно позволил вывести себя из комнаты. Мои странные провожатые в наряде средневековых палачей, ни слова не говоря, протащили меня по длинному коридору, пахнущему плесенью, и втолкнули в тесную комнату с низким потолком и пылающим камином у противоположной стены.

Я с изумлением огляделся, пытаясь определить, куда меня привели. План музейных помещений, включая подвалы и чердак, я знал наизусть и мог твердо Тказать: этой комнаты не было в замке!

Прямо перед собой я увидел стол с разбросанными по нему листами и свитками пергамента. За столом сидел человек в глубоко надвинутом капюшоне, так что видна была одна лишь его взлохмаченной борода. Человек сосредоточенно делал какие-то пометки в лежащей перед ним разграфленной тетради. Закончив наконец эту работу, он отложил перо, и в черном провале капюшона блеснули его глаза.

— Ну-с, — мягко произнес он, — с чем пожаловали?

Я обалдело уставился на него, не в силах ответить ничего вразумительного.

— Ах, да! Ваш трактат! Ну, что ж, любопытно. Прошу вас.

— К-какой трактат? — выдавил, наконец, я.

— Ах, ну пусть не трактат, пусть будет диссертация. Не важно, как вы называете вашу работу, важно, что в ней содержатся, вероятно, весьма интересные сведения. Начинайте же!

— Да какие сведения! — взвыл я, тщетно пытаясь вырваться из рук державших меня людей. — Где я? Кто вы такие? Пустите!

— Вот как! — Человек в капюшоне начинал терять терпение. — Вам неугодно говорить? Может быть, вы забыли некоторые детали? Что ж, мы найдем способ освежить вашу память.

Он поднялся со своего места и, повернув голову, искоса глянул в сторону камня. Луч света на мгновение проник под капюшон, и я узнал доцента Востробойного!

— Ну-с, — надменно продолжал он, — будете вы говорить?

— Валерий Федорович, — ошеломленно пробормотал я, — это вы?

— Палач! — скомандовал Востробойный, — приступайте!

Один из стоявших сзади передал меня другому, подошел к камину и, деловито поплевав на ладони, потянул из огня докрасна раскаленные клещи. Ту? уж я не выдержал, заорал во все горло, рванулся что есть силы, и. получив внезапно свободу, рухнул на пол у подножия постамента Черного Метеорита.

Мне понадобилось довольно много времени, чтобы прийти в себя. Едва почувствовав, что руки и ноги снова начинают слушаться, я ползком выбрался из звездного зала и лишь тогда, наконец, понял, что, собственно произошло.

Метеорит сработал! Сработал в тот самый момент, когда я, обозлившись, назвал его чертовым булыжником… Ну конечно! Вспышка гнева! Или, точнее, эмоциональный всплеск, потому что тогда, в первый раз, был не гнев, а страх. Я вспомнил об исчезновении отца Сильвестра, подумал, что нечто подобное может случится и со мной — и испугался. И тут же голоса и все прочее… Ясно. Ключ к чудесам Черного Метеорита найден.

Но какая сила! Словно я перенесся на сотни лет назад. Совершенно иной мир! Но, с другой стороны, — Востробойный… Правда в нем есть что-то от инквизитора, однако принадлежит он, без сомнения, нашему времени. И вообще, все что там происходило, было, строго говоря, лишь усиленным вариантом, инсценировкой моих собственных страхов. При полной достоверности ощущений (я потрогал вывихнутое плечо) все реалии того мира были, вероятно, порождением моего собственного сознания и подсознания. Вот так-то.

Дома я долго обдумывал свое открытие и выработал план дальнейших действий. Итак, я могу создать новый мир. Могу даже путешествовать в нем, теперь я знаю, как туда проникнуть. Но для такого путешествия требуется основательная подготовка, ведь то, что я встречу там, будет зависеть от одного меня. На мои страхи он может ответить новыми ужасами, а гнев повлечет за собой ответную жестокость, и чем все это кончится — неизвестно. Поэтому прежде, чем пускаться в путь, я решил изложить все подробности моего открытия тайны Черного Метеорита в этой записной книжке, что и исполнил в три приема. Поначалу у меня было намерение оставить свои записи здесь, но потом я передумал. Им все равно никто не поверит, как не поверили донесению поручика Трофимова. Нет, лучше я возьму записную книжку с собой и попробую вести дневник. Кто знает, может быть, он когда-нибудь пригодится?

 

Глава 6

Трах! Один из противников перелетает через изгородь и, распугав поросят, плюхается в корыто с помоями. Другого она встречает ударом ноги в челюсть, и негодяй остается лежать на дороге. Прекрасная Незнакомка прыгает в седло и, пришпорив коня, скрывается из виду. Спустя мгновение она уже у дверей таверны. Зеваки, идущие мимо, испуганно замирают при виде черной маски, скрывающей ее лицо. На ходу спрыгнув на землю, Прекрасная Незнакомка пинком распахивает дверные створки и входит внутрь.

Несколько человек вскакивают со своих мест, но, увидев появившийся вдруг в ее руке револьвер, медленно опускаются обратно. Незнакомка приближается к стойке, чуть толкнувшись, легко перелетает над ней и приставляет ствол револьвера к арбузному брюху растерявшегося трактирщика.

— Лопату, живо! — говорит она.

И вот уже целая процессия движется по направлению к деревенской площади. Впереди семенит трактирщик с лопатой на плече, за ним, поигрывая револьвером, идет Прекрасная Незнакомка, за ней, чуть поодаль следует дюжина посетителей таверны и, наконец, позади них — неподдающаяся учету толпа любопытных.

На середине площади Прекрасная останавливается, оглядывается вокруг и задумчиво произносит:

— Четыреста пятьдесят шесть умножить на двести тридцать восемь, это будет… м-м… — Она щелкает пальцами. — Да! Это будет- сто восемь тысяч пятьсот двадцать восемь. Все правильно. Здесь!

Она топает ногой и отступает в сторону, а трактирщик поспешно берется за лопату. Яма растет на глазах. И вот раздается звон металла, глухие удары по дереву. Сундук!

Его вынимают на поверхность. Прекрасная Незнакомка ногой сбивает замок, откидывает крышку и… Ах! Блеск драгоценностей ослепляет толпу. Доносится шепот:

— Да ведь это же сокровища Кровавого Горбуна…

— Снято! — Режиссер Стоп Кадр бросил на стол наушники и выключил монитор Операторы с камерами на плечах направились к фургону. Погасли ослепительные даже днем прожектора.

Марина стянула маску с лица.

— Ффу-у!

— Всем спасибо, — сказал Стоп Кадр. — Мариночка, не забывайте, нас ждут на Олимпе! Сдавайте оружие и бегом в машину!

— Но мне нужно переодеться.

— Ни в коем случае! Вы должны быть именно такой, как сейчас, — нашей Прекрасной Незнакомкой!

Через минуту длинная приземистая машина катила по дороге, ведущей в Деловой Центр. На заднем сидении рядом с Мариной развалилась Бэлла — ассистентка Стоп Кадра.

— Сегодня у тебя получается гораздо лучше, — говорила она. — Думаю, если дальше так пойдет, с этой ролью ты справишься. А тогда уж можно будет рассчитывать на что-нибудь и посерьезнее. Например, вести какую-нибудь передачу…

Марина усмехнулась, окинув высокомерным взглядом пейзаж за окном. Она и не сомневалась, что справится с ролью, и в успех свой верила, пожалуй, с самого детства.

Еще бы! Способностей-то ей не занимать, а известность при дет после выхода в эфир всего сериала. Она уже приходит, приходит с письмами, посыпавшимися в студию вслед за показом первой же серии.

Зрители заинтригованы, они жаждут узнать, кто она, эта Прекрасная Незнакомка в чужеземном наряде, прячущая лицо под маской. И они, конечно, узнают, но лишь в тот момент, когда их интерес достигнет апогея.

О ней заговорят! О ней будут писать газеты, ее будут осаждать журналисты и поклонники… Да, да, вот именно — поклонники!. Что ж, в самом деле, она уже не ребенок. Довольно девчоночьих глупостей, вроде записочек да многозначительных походов в кино с соседом по парте Пора начинать взрослую жизнь. Внешность и талант дают ей право рассчитывать на многое Только восторженные толпы молодых людей с цветами могут достойно обрамлять такую фигуру и лицо!

Конечно, Арвид, например, не придерешься — симпатичный мальчик, но ведь он, как ни крути, всего лишь одноклассник. И Ростислав… Ростик оказался не таким уж рохлей, но в жизни, в настоящей жизни он ничего не понимает. А настоящая жизнь — вот она!

— Теперь тебе нужно настроиться на следующий фрагмент, — продолжала Бэлла. — Он гораздо сложнее. Там не будет ни драк, ни погонь, понимаешь? Благородство стремлений и возвышенность чувств. Зритель должен рыдать перед телевизором, даже если он при этом уплетает за обе щеки свой ужин. Когда я играла эту роль…

От неожиданности Марина так и подпрыгнула на сидении.

— То есть как это — играла? — удивленно спросила она. — Пробовалась?

Бэлла усмехнулась.

— Да нет, чего там пробоваться. Играла. Правда, в другом сериале, но знаешь, они ведь все одинаковые Немного различаются наряды, прически, да еще, может быть, имена. Остальное — стандарт.

Потому мы и стряпаем их с такой скоростью. И самое интересное, что зритель доволен! Он получает именно то, чего ждет. Да не делай ты круглые глаза! Скажи спасибо, что попала к нам со Стопой. Стоп у нас мастер! Правильно я говорю, Стопчик?

Стоп Кадр промолчал, но благосклонно. Сейчас он думал о предстоящей беседе с губернатором.

— А что, — спросила Марина с тревогой, — у вас все фильмы снимаются такие… одинаковые?

— Ну отчего же, — улыбнулась Бэлла. — Потоком занимаются всего несколько режиссеров. Но ведь есть еще разные постоянные передачи, викторины, обозрения, наконец, настоящие, дорогие фильмы. Такие, как у Маркела. О! Он их делает по году, а то и по два, и все больше там… — Она махнула рукой куда-то в недосягаемую даль. — А ты хотела бы сняться в таком фильме?

— Да, — вздохнула Марина.

— Ты слышишь, Стопчик? — сказала Бэлла. — Девочка хочет играть у Маркела.

Стоп Кадр пожал плечами.

— Да ради бога! — отозвался он, — Вот закончим сериал. Все равно ведь у нас по два раза в главной роли не снимаются… Так хоть и к Маркелу. Если возьмет.

Бэлла рассмеялась.

— Только и всего! Если возьмет! Нет, детка. Стопчик шутит. К Маркелу так просто не подступишься. Лучше всего начать с чего-нибудь попроще. Вот что, надо бы тебе с Соломоном поговорить. Он тебя пристроит в какую-нибудь передачу, а там уж все будет от тебя зависеть.

— А он кто, режиссер? — спросила Марина.

— Не совсем. Вернее, совсем нет. Он больше, знаешь, по тряпкам. Импорт-экспорт. Мануфактура, одним словом. Но проворен, оборотист — просто чудо. Вот если бы он тобой заинтересовался… Ему иногда нужно для рекламы что-нибудь этакое…

Машина остановилась у одного из подъездов огромного правительственного здания, называемого в Деловом Центре Олимпом. В верхнем этаже здания находился ресторан, и обедающие там отцы города, а также лица, приближенные ими к себе, с полным основанием говорили, что обедают «На Олимпе».

Марина впервые попала в такой шикарный ресторан, но старалась не подавать виду и спокойно заняла указанное ей место за длинным, пестреющим яствами столом. Слева от нее сидел лысый старичок с большим печальным носом, а справа — молодой человек приятной наружности и с поэтической синевой во взгляде.

Доложили о приходе губернатора. Плечистый и плотный человек в дорогом костюме журнально улыбнулся гостям:

— Добрый вечер, друзья! Я вижу, все уже в сборе. Рад, что вы пришли. Приглашаю вас закусить и поболтать о наших делах в непринужденной обстановке.

С этими словами он взял бокал и точным поворотом головы перевел взгляд на Марину.

— А-а! Вот и наша Прекрасная Незнакомка! Приветствую вас в Деловом Центре. Эй, Дик! — обратился он к молодому человеку, сидящему справа от Марины. — Ты, я вижу, выбрал-таки самое приятное место за этим столом!

И снова улыбнулся Марине:

— Рекомендую вам своего сына. Лоботряс. То есть — тьфу! Я хотел сказать — поэт. Надеюсь, он не даст вам заскучать в нашем обществе старых нытиков. Веселитесь! Удел молодежи — веселиться. А удел стариков — оказывать ей покровительство. И это мы вам обещаем. Вы уже обращались к кому-нибудь?

Марина постаралась сделать умное лицо послушной дочери.

— Пока нет, — ответила она, — но мне посоветовали обратиться к… э-э… к Соломону.

За столом вдруг наступила неловкая тишина. Сидевший напротив Стоп Кадр сделал страшные глаза. Марина испугалась, что сказала глупость, но губернатор лишь расхохотался.

— Это глас народа! Послушайте, детка, вас разыграли! Я должен предупредить вас на будущее: в этом городе ходит масса слухов. О какой-то мифической организованной преступности, чуть ли не мафии, о подпольных монополиях и тому подобное. В числе прочего болтают о призрачных спекулянтах — титанах, обладающих-де властью в Деловом Центре. Упоминают, как правило, Соломона, Маэстро, еще несколько имен…

Ну подумайте сами, разве это не смешно? Нельзя всему наивно верить!

Губернатор обвел веселыми глазами стол.

— Всех, между прочим, касается, господа! Давайте разберемся. Какой смысл спекулировать в Деловом Центре? Никакого смысла нет! Выйдите на улицу, прогуляйтесь по всему городу — что вы увидите на каждом углу? Правильно — очереди. Огромное количество огромных очередей. А что это значит? Это значит, что мы повсюду организовали широкую продажу. На каждом вышеупомянутом углу что-нибудь да продают! И заметьте, даже простой человек способен все это купить. Иначе, зачем бы он стоял в очереди, верно?

Губернатор снова тепло улыбнулся Марине.

— Так что вы, дитя мое, напрасно поверили беспочвенным сплетням. Эх, молодежь, молодежь! Поймите, даже если бы подобный э-э… Соломон и проник в Деловой Центр, он был бы немедленно изобличен гражданами и упрятан в кутузку!

В ответ на эту речь раздались дружные аплодисменты всего стола.

— Браво! — крикнул Маринин сосед слева, старик с печальным носом.

Губернатор раскланялся.

— Спасибо, друзья! Но мы забыли о нашем ужине! Прошу вас, не стесняйтесь. Здесь все свои.

На некоторое время беседа смолкла, слышалось лишь позвякивание ножей и вилок, затем гости мало-помалу разговорились. между собой.

Какой-то усатый Тимур — знаменитый охотник, насколько поняла Марина, рассказывал о своей последней экспедиции в горы Дракона.

— Ну-ка, ну-ка! — отозвался с другого конца стола губернатор. — Расскажите-ка нам! Говорят, экспедиция была удачной — вы привезли камнегрыза?

— Так точно, ваше превосходительство! Да какого! Я и сам не видывал этаких. Гора! И панцирь словно каменный. А злой — как черт!

— Как же вам удалось посадить его в клетку? — спросила какая-то дама.

— О, у нас, охотников, есть свои маленькие секреты. Так сказать, профессиональные тайны.

— Ну, хорошо, — сказал губернатор, — Тайны можете оставить при себе, а нам скажите вот что: как вы собираетесь использовать этого красавца?

— На него, ваше превосходительство, уже нашелся покупатель, — ответил ’Тимур. — Мне бы не хотелось заранее раскрывать… вы понимаете, это сюрприз. Словом, этот человек готовит самое увлекательное представление, какое нам когда-либо доводилось видеть!

— Любопытно! Интересно! Здорово! — послышалось с разных сторон.

— Извините, — шепнул Марине ее сосед-старичок, — я хотел бы поговорить с вами о деле.

— О деле? — удивилась Марина. — С удовольствием. А о каком?

— Прежде всего, — старичок подсел поближе, — разрешите представиться. Соломон.

— Как?! — едва не вскрикнула Марина. — А что же он? Она кивнула на губернатора.

— Его превосходительство выполняет свой долг, — наставительно сказал старичок, — и не нам обсуждать его слова. Каждый должен заниматься своим делом. Так вот, у меня к вам дело: моя фирма собирается выкинуть на рынок партию таких, как у вас, синеньких брючек с заклепочками…

— Это называется «джинсы».

— Да, да. Именно джинсы. Но нужна реклама. Чтобы заставить людей платить деньги, нужно свести их с ума, донимаете? Такая задача по силам только вам, потому что у вас есть талант. Серьезно. В этих вещах я разбираюсь.

Ваше участие в сериале Стоп Кадра, конечно, ценно, и он-таки заставил меня раскошелиться, содрал деньги за каждую заклепку, мелькнувшую на экране. Но видите ли, все его боевики происходят неизвестно где, они далеки от интересов простых людей Делового Центра.

Я предлагаю вам сняться в программе «Герой среди нас».

— А что это такое?

— О, это делается очень просто! Ставится какая-нибудь цель. Что-то нужно сделать, совершить, осуществить. Здесь же, в городе. Ваша задача — достичь цели, а задача оператора — не потерять вас из виду. Вот и все. Никаких заранее приготовленных препятствий, абсолютно реальные условия. То же самое может произойти с любым жителем Делового Центра.

— Но какие-то препятствия все-таки будут?

— Какие-то, конечно, будут. Но, повторяю, только естественные. Ничего подстроенного. Ну как, согласны?

— Насчет препятствий все же я не уверена, — задумчиво сказала Марина. — В чем же будет заключаться сценический эффект? Одно дело преодолевать препятствия после репетиций, по готовому сценарию, а другое дело — так, наобум, когда ничего заранее не известно.

— Ну и прекрасно, что не известно! В этом-то и заключается секрет популярности передачи! Зритель одинаково переживает и победы и поражения любимого героя. Словом, как бы ни развивались события, мы с вами внакладе не останемся. А вас, кроме того, еще ждут и призы: Приз Победителя, Приз зрительской любви, Приз Журналистов… Наконец, популярность! А? Ангажемент! Ну как? Теперь согласны?

«Да!» — чуть было не выпалила Марина, но вспомнила, что собиралась начать взрослую жизнь.

— Я подумаю, — сказала она.

— Конечно, конечно! — Соломон откинулся на спинку стула. — Обдумайте все хорошенько, а как-нибудь на днях мы вернемся к этому разговору.

Он вежливо кивнул Марине и повернулся к своему соседу слева.

Веселье за столом постепенно нарастало, а когда в ресторане грянула музыка, некоторые из мужчин поднялись со своих мест и направились к дамам, чтобы пригласить их на танец.

Марину пригласил Дик, который был ее соседом справа и, кроме того, еще губернаторским сыном. Впрочем, несмотря на поэтическую голубизну в глазах, Дик оказался бойким молодым человеком и сразу перешел на «ты».

— Ну как тебе у нас в ДЦ? — спросил он Марину во время танца.

— Ничего, нравится. Только странновато…

— Это ты просто еще не втянулась. На самом деле нет здесь ничего странного. Скукота страшная’. Эх! Плюнуть бы на все, уйти, куда глаза глядят… «Встречь рассвета…»

— Что же мешает? — спросила Марина.

— Да так, — уклончиво ответил Дик. — Текущие разные выгоды… Кстати, как у тебя завтрашний день?

— А что?

— Да намечается тут выезд на природу, с угощением. Свой круг, в основном. Ну и ты бы как восходящая звезда блеснула. Сможешь?

Съемок завтра нет, подумала Марина. Зато первая репетиция нового фрагмента. А! Одну можно и пропустить. Что я, в конце концов, нанималась Стопу неделями без отдыха вкалывать?

— Смогу, — сказала она Дику и вдруг вспомнила о Ростиславе и Ланселоте. Вот бы и их взять, а то ведь живем в соседних номерах, а сколько уже не виделись…

— Только со мной еще двое друзей, — быстро добавила Марина, — ничего?

Дик посмотрел на нее с беспокойством.

— А кто они такие?

— Один из них рыцарь, а второй… м-м… Ну и второй, в общем, тоже.

Дик неопределенно пожал плечами.

— Рыцарь. Хм! Это железный такой? Без страха и упрека? Н-да… А на что они живут?

— В каком смысле — «на что»? — не поняла Марина.

— Ну, на чем они деньги-то делают? Марина задумалась.

— Да ты знаешь, — сказала она, наконец. — Они их, по-моему, и не делают.

Дик даже танцевать забыл — так удивился поначалу. Затем, немного овладев собой, он решительно произнес:

— Нет. Ты уж лучше их с собой не бери. Неловко может получиться. Я, честно говоря, вообще не понимаю, что общего у тебя… Ну, короче, не надо!

Он еще помолчал, а потом с назиданием изрек:

— Известность — штука хитрая. С тобой теперь всякий захочет познакомиться, в друзья полезет. Тут нужна крайняя осмотрительность. Это ведь только говорится так: «имей сто друзей». На самом деле достаточно иметь двух — трех, но таких, чтобы они всей этой сотней распоряжались. Вот ты, например. Ты хочешь стать киноактрисой?

— Хочу, — ответила Марина. Она слушала Дика, не перебивая. Не то чтобы ей нравились его слова, но в них, считала она, заключена, как ни крутись, суровая правда жизни.

— А раз хочешь, — продолжал Дик, — так нужно прямо к цели и идти. На Маркела надо выходить! Чтобы разные Стоп Кадры и под ногами не смели путаться…

— Да как на него выходить-то?! — в сердцах громче, чем следовало, воскликнула Марина, но, заметив, что на ее голос стали оборачиваться, замолкла.

Она и сама теперь мечтала сниматься у Маркела. Но как к нему подступиться? Просто прийти, на манер «Здравствуйте, я ваша тетя»? Но таких, наверно, тысяча. Нет, тут нужен путь более короткий и в то же время более верный.

— Есть такой человек, — сказал Дик, понизив голос, — зовут его Маэстро. Вот этот все может! И Маркел у него на крючке…

— Ну хорошо, — зашептала Марина в ответ. — Теперь еще, значит, Маэстро. Но к нему-то ведь тоже подход нужен!

— А как же! — Дик кивнул. — Это и есть самое главное — ему понравиться.

Марина вскинула голову.

— В каком смысле? Как это — понравиться?

— Ну уж я не знаю, как, — Дик равнодушно пожал плечами — Тебе лучше знать. Это ваши, женские секреты, так сказать, мастерства…

Музыка кончилась, и Марина сердито направилась к своему месту. Ну и тип, думала она. Надо же, куда повернул! Только дудки ему. Перебьется Маэстро. Лучше я с Соломоном договор подпишу…

В студии, где готовился очередной выпуск передачи «Ой, кто это?», все уже было готово к выходу в эфир.

Операторы с камерами на плечах, словно солдаты в бою, совершали короткие перебежки по сцене, то выхватывая крупным планом столик ведущего, то поворачиваясь к залу, полному зрителей, чтобы дать его панораму. В динамиках гремел голос режиссера, дающего последние наставления и одновременно переругивающегося с аппаратной. Секундная стрелка больших часов, висевших над сценой, пошла на последний круг — до начала трансляции осталась одна минута.

Суета, наконец, улеглась, вспыхнули надписи «Микрофон» и «Эфир», и в притихшем зале громко прозвучали позывные передачи «Ой, кто это?»

Под аплодисменты зала на сцене появился ее постоянный ведущий, популярный актер и режиссер Витя Куфтик. («Тот самый!» — шептали друг другу сидевшие в зале).

— Да-да, дорогие друзья! Вы не ошиблись! — кричал он в микрофон. — Не ошиблись, если, услышав позывные нашей передачи, вместе с нами воскликнули: «Ой, кто это?!»

Да, друзья, это мы! Мы снова у вас в гостях и теперь так просто не уйдем! Занимайте же скорее ваши места у телевизоров и приготовьтесь к сюрпризам, сегодня их будет предостаточно. «Ой, кто это?» — передача-сюрприз!

Снова грянули позывные, во время которых Куфтик оттанцевал к левому краю сцены и сел за свой столик.

— Итак, сюрприз первый, — сказал он. — Дело в том, что вести сегодняшнюю передачу я буду не один. В этом мне поможет… Юная! Всего за несколько дней! Успевшая полюбиться! Нашим дорогим телезрителям!.. Прекрасная Незнакомка!

На сцене появилась Марина в своем обычном наряде и в маске Зал встретил ее рукоплесканиями и приветственными криками.

— Преодолев на прошлой неделе трудные трудности, опасные опасности, ужасные ужасности, вставшие на ее пути в телесериале известного режиссера Стоп Кадра, — продолжал Куфтик сквозь шум оваций, — Прекрасная Незнакомка благополучно добралась, наконец, до мирного, уютного пристанища — нашего Делового Центра!

Внимание! Вы присутствуете при раскрытии тайны, будоражившей умы жителей нашего города в течение целой недели! Прекрасная Незнакомка снимает маску! Прошу!

Марина сняла маску, встряхнула распушенными волосами и улыбнулась в камеру.

— Ее зовут Марина! — выкрикнул Куфтик. Он подскочил к Марине и принялся вертеть ее во все стороны. — Вы можете теперь видеть ее вблизи! Обратите особое внимание на кармашки и заклепочки, на фактуру и покрой!

В зале царил восторг. Когда он немного утих, Куфтик, сунул в руку Марины какую-то бумажку.

— И снова сюрприз, — сказал он в микрофон. — Марина должна была объявить первый номер сегодняшней программы, но сначала я попрошу ее прочесть вам экстренное сообщение, только что поступившее из дирекции телевидения. Уверен, оно вас заинтересует!

— Друзья! — улыбаясь произнесла Марина, заглядывая в бумажку — Дирекция телевидения Делового Центра спешит уведомить вас об успешном исходе переговоров с устроителями нашумевшего представления «С кинжалом против Камнегрыза-убийцы». Сегодня ровно в полночь вы увидите прямой репортаж из ущелья Грез! Смертельный номер! Рыцарский вызов чудовищу! Первым против Камнегрыза-убийцы выступает храбрый рыцарь сэр Ростислав!

Марина еще успела проговорить эти слова, когда до нее вдруг дошел их страшный смысл. Ростислав!

Куфтик заметил, как Марина изменилась в лице, и поспешил встать между нею и объективом ближайшей камеры. Он хотел было ей что-то шепнуть, но Марина вдруг повернулась и бросилась вон со сцены.

— Куда ты? — растерянно крикнул Куфтик, но сейчас же справился с изумлением и вернулся к микрофону.

— Простите, друзья мои, но сегодняшний вечер полон сюрпризов даже для меня. Честно говоря, я затрудняюсь… Впрочем, одну минуту!

Из-за кулис вышел человек и подал Куфтику записку. Ведущий быстро пробежал ее глазами и расцвел:

— Великолепно! Этот случай войдет в историю, как образец телевизионного экспромта! Совершенно неожиданно одна перс-дача вылилась в другую! Наша «Ой, кто это?» превращается в популярную программу «Герой среди нас»! Вернее, объединяется с нею.

Всех нас изумило внезапное и необъяснимое бегство Марины, не правда ли? И вот только что из хорошо информированных источников нам стало известно, что Марина, оказывается, спешит на помощь своим друзьям! В ее намерения входит, ни много ни мало, — предотвратить сегодняшний поединок с камнегрызом! Какова задачка, а?

Итак, дорогие друзья, наша экстренно сформированная съемочная группа вслед за Мариной покидает студию, а вы слушаете в исполнении группы «Бигус» композицию «Детская неожиданность»!

Когда минут через десять Марина выскочила из такси у подъезда гостиницы; Куфтик и трое операторов были уже здесь.

— Уважаемые телезрители! — чуть ли не в лицо ей заорал ведущий. — Марина снова на ваших экранах! Вы видели — она стрелой промчалась мимо нас в направлении своего номера. Вероятно, в соседних номерах она надеется застать своих друзей. Должен вам сразу сказать, что это бесполезно. Но сначала некоторые разъяснения.

Пока вы слушали музыку, я навел справки и выяснил, что друзьями Марины являются участники предстоящего боя с камнегрызом, так называемые рыцари сэр Ростислав и сэр Ланселот. Оба они были арестованы несколько дней назад по обвинению в тягчайших преступлениях, за которые им грозит смертная казнь. Вымогательство, шантаж, угрозы в адрес наиболее уважаемых граждан Делового Центра и, наконец, попытка вооруженного нападения на гвардейский наряд — вот далеко не полный перечень злодеяний распоясавшихся феодалов. Но можно ли во всех этих преступлениях винить только их? Ведь они дети отсталой экономической формации!

Руководствуясь такими гуманными соображениями, капитан гвардии господин Пинчер представил обоим преступникам шанс спасти свои жизни, разрешив им сразиться с камнегрызом. К го знает, кому-нибудь из них, может, и повезет…

Думаю, нам будет небезынтересно видеть, как решатся их судьбы уже потому, хотя бы, что они дороги такой девушке, как наша Прекрасная Незнакомка…

Кстати, вот и она. Испугана и обескуражена. Еще бы! Друзья пропали бесследно. Куда же теперь? Об этом мы узнаем после выступления акробатов-эксцентриков Мастодони!

Прошло еще десять минут, и Куфтик снова вышел в эфир.

— Вероятно, многие из вас, господа, узнали это место. Совершенно верно, мы с вами перед домом нашего уважаемого губернатора! Только что сюда вошла Марина, очевидно, она хочет побеседовать с сыном господина губернатора, Ричардом. Неужели мы с вами так и не узнаем, о чем пойдет у них речь? Ну, нет! Благодаря изумительному социальному устройству нашего общества, у нас нет зон вне информационного освещения! Каждый перед всеми — как на ладони! И этим мы гордимся. С помощью специальных объективов и микрофонов мы сможем… Вот! Видите? Она уже там! К сожалению, плохо слышно. Как волнуется девочка! А, ну конечно! Ричард повторяет ей то, что вы слышали от меня. У него ведь тоже включен телевизор! Так. А теперь… Эй, Дик! Это уже не по правилам! Что вы там шепчете ей на ухо?

Смотрите-ка, Марина пулей вылетает из дома и садится в поджидающее ее такси. Пожалуй, я пока не буду прерывать репортаж. Интересно, куда она теперь поедет? Такси удаляется от города… Взглянем на карту, что там у нас на этой дороге? Ого! Ну ладно, посмотрим. Надеюсь, ей не придет в голову… Черт, туда и свернула! И зачем ее понесло? Тормози, Семен, мы туда не поедем! Я еще не сошел с ума… Да отключите меня от эфира, идиоты! Не хватает только, чтобы нас тут засекли! Это ведь вилла самого Маэстро…

На этом, передача оборвалась.

Маэстро сидел в кресле перед камином и, сонно глядя на огонь, предавался неторопливым размышлениям. Прошло не так много времени с тех пор, как он нищим бродягой добрался до Делового Центра и поселился в нем. И вот теперь — всеобщее уважение, чтобы не сказать — благоговение, полный достаток, новенькая, с иголочки, вилла, автомобили на любой вкус, а кроме того, еще многочисленные влиятельные друзья и преданные, как цепные псы, помощники.

Всю жизнь он мечтал об этом и только об этом. Теперь все это се;в. Что же, значит — счастье? Черт его знает…

Пока он был одним из многих, цель жизни виделась куда яснее, чем сейчас. Он рвался к ней, не жалея ни себя, ни встающих на пути конкурентов, ни попадавшихся под руку мелких беззащитных кустарей, и он всегда побеждал. Побеждал не потому, что конкуренты были такими уж лопухами, а потому что он каждый раз словно бы заранее знал, что может прийти им в голову. За все это время они ни разу не преподнесли ему сколько-нибудь серьезного сюрприза, он же то и дело обводил их вокруг пальца. В конце концов ему стало скучно.

Скучно, подумал Маэстро. В этом все дело. Из-за скуки никакой радости нет от богатства и благополучия, только усталость какая-то, что ли. Возникают мысли, что все это и не нужно, все это не то, настоящего чего-то не хватает… А как оно выглядит, это настоящее? Сколько за него спросят?

От скуки-то и приходится, пускаться на новые аферы, да всякие бредовые затеи, вроде этого боя с камнегрызом. От скуки. Для разнообразия…

Издалека вдруг послышался приближающийся топот, отдельные выкрики, затем раздался тяжелый глухой удар, и сейчас же снаружи кто-то начал крутить ручку и толкать дверь.

— На себя! — крикнул Маэстро.

Дверь распахнулась, и на пороге появилась заплаканная девушка со спутанными волосами.

— Марина! — ошеломленно пробормотал Маэстро. — Откуда ты взялась?

— Боб! — вскрикнула, глядя на него, Марина. — Боренька! Наконец-то хоть ты нашелся! Но где этот Маэстро? Мне нужно его срочно увидеть.

— А что тебе нужно от Маэстро?

— Боря, с Ростиком беда! Его заставляют драться с камнегрызом. И Ланселота тоже. А этот Маэстро…

Она вдруг осеклась, видя, как болезненно поморщился Боб.

— Постой-ка… Да уж не ты ли…

Дверь за ее спиной снова распахнулась, и в комнату ввалились сразу человек пять. Двое из них сейчас же бросились к Марине и ловко накинули ей на голову мешок. Двое других подбежали с веревками. Старший козырнул Бобу:

— Извините, Маэстро! Накладка вышла. Сумасшедшая девка, налетела, как ураган. Силуяну ногой челюсть своротила. Не извольте беспокоиться, за ней гвардейский наряд из города прислали.

Боб хотел было прервать его, отдать какое-то распоряжение, но только слабо шевельнул рукой, прогоняя прочь. Он так и не смог ничего произнести. Марину унесли, и Маэстро остался один.

Он прошелся из угла в угол, остановился у окна, долго думал о чем-то и, наконец, в сердцах прошипел:

— Приплыли! Только устроился человек кое-как — здрасьте! Одноклассники набежали! Звали их сюда!

Боб плюнул и снова заходил по комнате.

Прибежала, видите ли, глаза по чайнику, раздраженно думал он. Боб, спаси! Боб, помоги! Отмени ей, понимаешь, сейчас же бой с камнегрызом… Ну нет уж, дудки!

Он попытался прикинуть общую сумму всяческих неустоек в случае отмены боя и тихонько застонал: по миру ведь пустят! Билеты проданы. Телекомпания деньги внесла. И деньги те давно уже пущены совсем в другое дело, вернуть их сейчас нет никакой возможности. А это значит, что потом втрое сдерут. Догола разденет! Да ладно — деньги, этим ведь дело не кончится, скандал выйдет. Уж тут-то деловые своего не упустят, со свету сживут, хоть бросай все и беги!

И что же — опять все сначала?! Нет, об этом и речи быть не может.

Он, Борька, Боб, Маэстро, сам всего в этой жизни добился. Своей головой. Ни у кого не просил помощи. Да и не у кого было просить.

Он вспомнил, как очутился в Деловом Центре. Ни денег, ни конъюнктуры тебе, ни связей; крутись, как хочешь. И он крутился! Сначала мальчиком на побегушках на бирже, пока не понял, что к чему и почем; потом мелким маклером; несколько удачных, хотя и не совсем законных, операций — и его стали уважать и побаиваться. А уж тут-то он развернулся вовсю!

Деловой человек — он нигде не пропадет!

Взлет Боба был уверенным и мощным, без единого прокола, но сейчас, мысленно оглянувшись назад, он почему-то не почувствовал ни удовлетворения, ни тем более гордости за себя.

И это было странно.

Ведь он добился всего или почти всего, чего хотел, что же тогда зудит и зудит внутри, не дает покоя, как волосы за шиворотом после парикмахерской?

Боб снова заметался по комнате, ногами отпихивая с дороги кресла и хрупкие, инкрустированные ценным деревом столики. Расчетливый мозг его, привычный к перебору и оценке вариантов, работал, как вычислительная машина.

Что, что не так? Откуда эта сосущая пустота внутри, где он ошибся?

Вот оно что, понял вдруг Боб. Вот в чем дело! Слишком легко все далось, так легко, словно все сговорились играть с ним в поддавки. Словно все решили играть на него, Боба, и посмотреть, что из всего этого выйдет, до чего он дойдет или… докатится?

Ну вот еще, додумался! Боб даже потряс головой, отгоняя бредовую мысль. Ерунда какая. Но почему же, почему он чувствует себя так, будто его обокрали или он сам упустил что-то очень важное? Но что?

Чья-то голова просунулась в дверь, но Боб так рявкнул, что голова, испуганно ойкнув, исчезла.

— Совсем распустились, — пробормотал Боб. — Моду взяли — врываться без стука. И эта тоже хороша…

Боб хмыкнул, представив, как разъяренная Марина сворачивает громиле Силуяну ногой челюсть. Молодец, девчонка! Знай наших

«Да ведь она же прибегала ко мне за помощью! — вдруг осознал он. — Не к кому-то — ко мне. А ей мешок на голову…»

И еще он понял, что все это время, до предела забитое делами, сделками, куплей и продажей, договорами и контрактами, ему страшно не хватало ребят. Не как помощников — какие из них помощники! — не как слуг, а… Да просто не хватало! Оказывается, он просто по ним соскучился, хотя и никогда не был с ними особенно дружен там, в том далеком мире, где школа и нагоняи за невыученные уроки, где дом… Просто соскучился по активистке и зануде Зойке, по суперменистому Арвиду, по красавице и воображале Марине, по Ростику…

И вот они нуждаются в его, Боба, помощи.

Он представил себе Ростика один на один с камнегрызом, и ему стало тошно. Не оттого тошно, что Ростик в его воображении выглядел, как всегда, растерянным, каким-то еще до начала драки пришибленным, а оттого…

Да черт его знает, отчего. От всего сразу. И главным образом — от себя самого почему-то.

Докатился!

«Чертов Ростик! — без злобы, а даже с каким-то восхищением подумал Боб. — Придумал же как назваться: сэр Ростислав! Рыцарь сопливый. Сейчас, небось, со страху помирает… Что же делать с ним? Ведь ясное дело — драться ему нельзя, погибнет, пропадет ни за грош».

Опустив голову, засунув руки глубоко в карманы шикарного халата, Борька мерил и мерил шагами комнату.

А с другой стороны — он-то, Борька, причем? Ну, купил у Тимура этого камнегрыза, ну и что? Кто же из деловых от такой покупки отказался бы? Не будь он, Маэстро, попроворней других, вмиг бы нашелся на камнегрыза покупатель. Тот же и Соломон…

Так за что же выставлять его, Маэстро, злодеем?! Ну, устроил он этот бой с камнегрызом, кто ж знал, что драться с этим чудовищем придется самому безобидному и тщедушному из Борькиных знакомых-однокашников — Ростику?… Так получилось…

Что же, выходит, доторговался Маэстро, докатился Борька-Боб?…

— …О Марине они больше ничего не скажут, — проговорил Ростислав, выключая телевизор и с тоской оглядывая камеру. Если бы не забранное решеткой окошко под потолком и не запертая на замок массивная дверь, эту комнату можно было бы назвать комфортабельной. «Чтобы приговоренные к смерти не скучали», — с идиотской гордостью говорил комендант тюрьмы перед тем, как запереть за ними дверь. Здесь было все, даже телевизор, но от этого почему-то не становилось легче.

— Эх, мне бы сейчас мой Серебрилл! — вздохнул Ростислав.

— Вот видите, — подал голос Ланселот, — я оказался прав. Вы едва не обнажили его, заступаясь за этого Леопольда, что и принесло нам несчастье — его украли. О! У этого меча своенравный характер!

— Я вот все думаю, — сказал Ростислав, — зачем она поехала к Маэстро? Судя по всему, он довольно грязный тип, не лучше того же Леопольда…

— Если рассуждать логически, — ответил Ланселот, — вывод напрашивается сам собой. Маэстро и есть устроитель поединка. Марина узнала об этом и пытается заставить его изменить свои планы. Какое благородное сердце!

— Да какой смысл разговаривать с этими монстрами? Легче с камнегрызом договориться! Вот если бы этот Маэстро мне в руки попался…

В коридоре вдруг послышались шаги, дверь, лязгнув замком, отворилась, и в комнату вошел человек.

— Меньшиков! — прошептал Ростислав, разглядывая вошедшего. — Борька! — крикнул он, бросаясь ему навстречу. — Нашелся! Но постой-ка, тебя что, тоже посадили?

Боб криво усмехнулся.

— Нет, не посадили. Я же не такой лопух, как… В общем, ладно. Так уж и быть, проваливайте.

— Куда? — не понял Ростислав.

— Да на все четыре стороны!

— А камнегрыз? — тревожно спросил Ланселот.

— Камнегрыза не будет. Бой отменяется. Вы свободны, черт с вами. Я вас отпускаю.

— Ну и ну! — протянул Ростислав, внимательно оглядывая Борьку. — Это за что ж тебе такая власть?

— За то, что не задаю дурацких вопросов! — раздраженно ответил Боб. — Ну, чего вы расселись? Быстро идем! Да не треплите языками, имейте в виду: я сказал коменданту, что отвезу вас на поединок.

— И он тебе поверил? А говорил, что за нами приедут люди Маэстро.

— Приедут! — заорал Боб, теряя терпение. — Конечно, приедут, пока ты стоишь, как истукан!

Ростислав оглянулся на рыцаря. Тот неопределенно пожал плечами.

— Ну, что же вы? — торопил Борька, открывая дверь — Скорее!

— Все-таки я никак не могу понять, — задумчиво произнес Ростислав, — Почему комендант тебе поверил?

— Да вот он у меня где, твой комендант! — Борька выставил кулак, — Все они у меня здесь, и на всех на них мне плевать, потому что Маэстро — это я!

Он гордо выпрямился и бросил на Ростислава и Ланселота взгляд, полный торжества, потому что знал, какое впечатление производит это имя на любого человека в Деловом Центре.

— Ах, вон что! — Ростислав остановился, едва сделав первый. шаг к двери и медленно опустился на стул. — Так это, значит, ты нам устроил камнегрыза? Ну, спасибо.

— Да ведь я же объяснил тебе! — воскликнул Борька. — Не будет никакого камнегрыза! Выметайтесь, вам говорят!

Ростислав в ответ окинул его с ног до головы скучным взглядом.

— К сожалению, это невозможно, — сказал он, — Марина объявила, что мы бросили вызов. Придется драться, иначе меня назовут трусом.

— Меня тоже, — добавил Ланселот.

«Ай да Ростик! — изумленно подумал Боб, — Ну прямо не узнать!»

— Вот что, ребята, — сказал он, — времени у нас мало. Если вы моментально отсюда не испаритесь, вам-таки придется встретиться со зверем, а уж ему-то ваши рыцарские заскоки до лампочки!

— Полегче, молодой человек, — сказал Ланселот, поднимаясь со своего места. — Раскаяние, приведшее вас сюда, похвально, хотя ему, пожалуй, не хватает глубины. Однако, сколь бы ни было глубоко раскаяние, оно не дает вам права оскорблять рыцаря! Помните, что после камнегрыза может наступить ваша очередь!

Борька хлопнул себя рукой по колену.

— Ой, ну я не могу! Напугал! Да пойми ты, папаша: после камнегрыза вам одна дорога — в крематорий! Он же тебя вместе с твоими латами в лист раскатает!

— Ты-то! — Боб снова повернулся к Ростиславу — Ты-то хоть понимаешь, куда лезешь?

Ростислав помолчал. Все он прекрасно понимал, и нисколько, честно говоря, не хотелось ему драться со зверем, никому ничего — дурного не сделавшим, не видел он никакой чести в том, чтобы потешать, играя со смертью, бездушную толпу дураков. Знал он и то, что вряд ли сумеет оказать серьезное сопротивление камнегрызу, не имея в руках Серебрила, и уж конечно нисколько не сомневался, что возможность спастись, предлагаемая Борькой, была самой последней. И все же он должен был отказаться.

— Что ж ты молчишь-то, ненормальный?! — все больше волновался Боб, — Неужели ты серьезно решил зарезать камнегрыза кинжалом? Опомнись, дурак, это ведь смерть!

— Неважно, — перебил его Ростислав, — Не тебе об этом судить. Можешь спать спокойно, ты сделал все, что мог. Но я никуда не пойду — мне не нужна свобода из твоих рук. Уходи!

— Вон ты как заговорил! — в бешенстве прорычал Борька. — От Маэстро тебе помощи не надо, ты ею брезгуешь? Отлично! Марина в гвардейском участке сидит — на это тебе тоже наплевать? Превосходно! Желаешь непременно совершить подвиг? Полный кайф! Посмотрим только, что ты запоешь в ущелье, когда будешь улепетывать от камнегрыза!

Он повернулся и вышел из камеры, оглушительно грохнув тяжелой дверью. В этот момент Борька по-настоящему ненавидел Ростислава. Ему казалось, что тот отнимает у него что-то очень важное, долгими трудами добытое, и ничего с этим не поделать.

— Шизофреник! — ругался Боб, быстро шагая гулкими тюремными коридорами. — Феодал недобитый! Я же еще ему и виноват! Не так, видите ли, из тюрьмы освобождаю. Покрутись-ка там, в ущелье, герой! Что же делать-то теперь, а?

Борька вдруг остановился, сам удивившись своей последней мысли. Так вот что отнял у него Ростик! Душевный покой. Раз приняв решение выручить его из беды, Борька не мог уже отделаться от этой мысли. Он ругал его на чем свет стоит, сулил ему всяческие беды, а между тем мозг его лихорадочно работал в поисках пути и спасению.

Покинув здание тюрьмы, Боб сел в свой огромный автомобиль с зеркальными стеклами и приказал шоферу, услужливо придерживающему дверь:

— К Тимуру!

На дне Ущелья Грез царила кромешная тьма и мертвая тишина. Казалось, в этих местах человек никогда не бывал, и солнце не заглядывало сюда миллион лет. Трудно было поверить, что каких-нибудь два часа спустя ущелье осветят сотни прожекторов, и тысяча зрителей займут свои места на отвесных утесах, оборудованных трибунами.

Борька шел наугад, не видя ничего вокруг, но он знал, что на утоптанной площадке дна нет ни одной ямы или кочки. Лишь бы верно выбрать направление, и тогда попадешь куда нужно. Да тут и целиться-то особенно не во что, кроме огромных ворот заброшенного тоннеля, а именно они-то и были нужны Борьке.

Ни звездочки не сияло на небе, и дорога уже начинала казаться ему бесконечной, но темнота устраивала его все же больше, чем яркое освещение.

Лучше уж так, думал Борька, вытянув вперед руку, чтобы не наткнуться на что-нибудь. Другой рукой он придерживал стеклянную бутыль за пазухой. Лучше уж в темноте. По крайней мере его не видно со скал, где дежурят наряды гвардейцев.

Он скорее ощутил, чем увидел приближение огромного, темнеющего даже в черноте ночи препятствия. Ворота. Коснувшись рукой холодного металла, Борька пошел вдоль ворот и скоро обнаружил маленькую калитку, обозначенную по квадрату головками толстенных заклепок. Он прислушался. Изнутри донесся тяжелый нарастающий гул, створки ворот мелко завибрировали, затем гул ослаб и совсем утих, а через минуту повторился снова.

— Спит, паразит, — прошептал Борька. Он вынул из кармана ключ, открыл калитку и осторожно ступил в тоннель. Здесь было почти так же темно, только у дальней стены под потолком светились две красные лампочки аварийного освещения. Прямо перед собой Борька различил толстые прутья решетки, а за ними — обширную бадью с водой для камнегрыза. Борька оживился. Это было именно то, что нужно. Он вынул из-за пазухи бутыль, просунув ее между прутьями, попытался дотянуться до бадьи, но не смог.

— Черт, как же они ему воду-то наливают? Не за решетку же лезут?!

Собственно, почему бы и нет, подумал он вдруг. Камнегрыз спит, расстояние между прутьями достаточное, чтобы пролезть. Главное — все сделать быстро: влез, вылил и назад. Борька осторожно поставил бутыль на землю по ту сторону решетки и снова прислушался к размеренному дыханию камнегрыза. Спит, вроде бы, крепко. Можно рискнуть. Да ведь другого выхода нет…

Сняв куртку, он стал протискиваться в отверстие между прутьями. Пришлось попотеть, но в конце концов он все же оказался внутри клетки. Камнегрыз храпел. С бутылью в руках Борька приблизился к бадье, заглянул в нее, но ничего не увидел. Он сунул в нее руку и кончиками пальцев ощутил прикосновение воды. Порядок.

Борька вытащил зубами пробку из бутылки, наклонил бутыль над краем бадьи. Плеск воды, тонкой струйкой льющейся из горлышка, неожиданно громко прозвучал в гулком помещении. Казалось, он заглушает даже храп зверя.

Вдруг разом мигнули обе красные лампочки под потолком и сейчас же храп перешел в грозный рык. Лампочки сорвались с места и прочертив две огненные дуги, метнулись навстречу Борьке. Меньшиков обмер. Только теперь до него дошло, что это были за лампочки. Глаза камнегрыза! Ни черта он не спал! Все он видел, сидел спокойно, пока добыча сама не влезла к нему в клетку, и вот теперь стремительно к ней приближался. Руки Борьки сковало морозом, жидкость по-прежнему неторопливо лилась из бутыли в бадью. Камнегрыз был уже совсем близко.

Неожиданно он остановился, шумно потянул носом и издал неопределенный рев.

Борька слабо шевельнулся.

— Ну, чего ревешь? — произнес он осевшим голосом. — Не видишь, что ли, водички я тебе принес, обормоту.

Камнегрыз примолк.

— Запах чуешь? — продолжал Борька, боясь перевести дух, — Тонизирующий напиток. Попробуй, пальчики оближешь… или что у тебя там?

Из темноты на него медленно надвинулась гигантская голова с полуоткрытой пастью. Зависнув перед Борькой, она пошевелила ноздрями, глотнула всухую, потом осторожно сунулась в бадью и, наконец, зашлепала языком по воде.

— Натуральный продукт, — бормотал Меньшиков, медленно отступая к решетке.

Протиснуться наружу оказалось гораздо труднее, чем внутрь.

«Буржуй проклятый! — сам себя мысленно крыл Борька, — Отрастил брюхо! От жадности своей погибаешь, мироед!»

В панике он рванулся изо всех сил, вывалился, наконец, по другую сторону решетки и тут только заметил, что обеими руками продолжает сжимать пустую бутыль. Но удивляться чуду было, некогда. Бросив бутыль, Борька подхватил свою куртку и поспешил к выходу…

К назначенному часу тюремный фургон доставил Ростислава и Ланселота к Ущелью Грез. За всю дорогу друзья не сказали друг другу и пары слов; рыцарь в присутствии гвардейцев хранил высокомерное молчание, а его товарищ сидел, глубоко задумавшись, и вовсе не был расположен к разговорам.

Появление их над обрывом было встречено многоголосым ревом толпы, разместившейся по периметру ущелья, превращенного в арену.

— Перед вами, — загрохотал, перекрывая крики, голос комментатора в динамиках, — герои сегодняшнего представления, двое бесстрашных рыцарей, бросившие вызов камнегрызу-убийце! Взгляните на этого высокого воина в блестящих латах! Сколько благородства в его осанке, сколько отваги в движениях! Это знаменитый сэр Ланселот, победитель бесчисленного количества драконов и великанов!

Да, непросто будет камнегрызу разгрызть этот камешек, этот, я бы сказал — ха-ха! — крепкий орешек! Поприветствуем благородного сэра!

Рев восторга сменился визгом полного экстаза.

Рыцарь неодобрительно покачал головой.

— Вы знаете, дорогой друг, — сказал он Ростиславу, — Вся эта демонстрация популярности моей персоны нисколько меня не радует. Я предпочел бы в награду за свои подвиги одну благодарную слезу в глазах девушки или честного земледельца. Надеюсь, вы не думаете, что истошные вопли, звучащие здесь, могут мне польстить.

Ростислав молча кивнул.

— Спасибо, спасибо, друзья! — продолжал комментатор, будто восторг зрителей относился лично к нему. — Думаю, сэр Ланселот по достоинству оценит вашу любовь и покажет нам сегодня настоящий хоккей. То есть, я хотел сказать — бой. Но первым против камнегрыза-убийцы предстоит выступить не ему.

Внимание, господа! Рекомендую вашему вниманию: сэр Ростислав! Боец молодой, но чрезвычайно опасный! По отзывам некоторых очевидцев это страшный человек. Чуть что не по его, сейчас — хрясь! И ищи голову наошупь! Ей-богу, дрожь пробирает, когда смотришь на этого молодца. Но лучше посмотрим, какое впечатление произведет он на нашего камнегрыза. Итак, добро пожаловать. на арену, любезный сэр Ростислав. Просим вас! Просим!

Ростислав увидел направленные на него стволы карабинов. Подошедший лейтенант гвардии сунул ему в руку кинжал и сейчас же отскочил подальше. Ростислав повернулся к рыцарю.

— Я жду вас с победой, благородный юноша, — уверенно произнес тот. — Помните, на вашей стороне справедливость. Я, Ланселот Заозерный, рыцарь Земли и Дороги, верю в вас!

От этих простых слов Ростиславу сразу стало легче на душе. Друзья обнялись.

Скоро поскрипывающая на ветру площадка подъемника, окруженная перилами, доставила Ростислава на дно ущелья.

Скалы, обступившие арену, казались отсюда совершенно неприступными, упирающимися прямо в черное небо, которое служило этому огромному цирку крышей. Ростислав на минуту почувствовал себя маленьким и слабым, словно мышь, упавшая на дно цистерны. Стараясь держаться по-прежнему с достоинством, он спрыгнул с площадки и решительно зашагал к центру арены, однако на душе у него было тоскливо.

«К чему все это? — думал он с горечью. — К чему показная храбрость, если нет надежды на победу? Кого он пытается обмануть? Себя? Но себя не обманешь, не утаишь, что сил слишком мало, и от этого делается страшно, какие бы геройские позы ты ни принимал».

Самому себе Ростислав признавался, что отчаянно трусит, но именно это и толкало его вперед, заставляло шагать с гордо поднятой головой.

В школе его считали рохлей, да что скрывать, он н был рохлей. Еще с ползунковых лет, когда затевалась (обычно по инициативе Арвида) игра в футбол или баскетбол, любая команда первым делом стремилась избавиться от Ростика. Неважно он чувствовал себя и на вечерах, к которым в последнее время весь класс относился очень серьезно. Сотни раз он давал себе слово измениться, прилагал нечеловеческие усилия для того, чтобы завоевать уважение если, и не всего класса, то хотя бы одного человека в нем… И ничего не выходило. Страшно мешало это устоявшееся, распределение ролей в классе, где Ростик вечно играл рохлю, и никто к нему иначе не относился.

Правда, иногда… Ростислав сам не знал, как объяснить одно особое свойство своей натуры. Он мог проявить излишнюю осторожность, трусость даже, но только до тех пор, пока оставались пути к отступлению. Когда же выхода не было совсем, что-то вдруг словно всплывало в нем, заставляло забыть об опасности и очертя голову броситься ей навстречу. И, как ни странно, эти отчаянные атаки всегда приносили победу. Так было во время боя с псауком. Так было при других обстоятельствах, не столь драматичных, но и они сыграли свою роль, закалили волю, подвергли ее не только испытанию, но и тренировке.

Значит, есть в этом что-то, есть все-таки глубокий смысл в проявлении смелости, когда больше нет надежды Важно стремиться к победе, даже если не знаешь, как победить. А там будь что будет.

Ростислав остановился в центре арены, вытер потные ладони о рубашку и покрепче сжал рукоять кинжала. Все. Страхи и обиды остались позади. Он готов к бою.

— Внимание! Внимание! Ворота открываются! — взвился над ущельем голос захлебывающегося от восторга комментатора. — Первый раунд!

Тотчас взвыла сирена. Звук ее оборвался на высокой ноте, и в наступившей тишине был слышен лишь отвратительный скрежет, с которым раздвигались в стороны половинки ворот, обнаруживая за собой зловещую темноту тоннеля.

И в этой темноте кто-то огромный ворочался, шумно дышал, порыкивал от нетерпения, и вдруг раздался громовой рев, вызвавший обвал мелких камушков на стенах ущелья, одна створка ворот выгнулась наружу под могучим натиском, сорвалась и грянула о землю.

Вопль ужаса вырвался одновременно из тысяч глоток. Ростислав зажмурился, а когда открыл глаза, в каких-нибудь двадцати метрах перед собой увидел бронированную громаду камнегрыза.

Ослепленное прожекторами чудовище некоторое время было неподвижно. Блики света играли на броневых пластинах, прикрывающих морду, бока и спину. Пыль вздымалась от шумного дыхания камнегрыза, а огромные когти, размером вдвое превосходящие кинжал Ростислава, медленно скребли по обломку скалы, оставляя глубокие борозды.

Вдруг зверь еще раз взревел, с удивительной для такого грузного тела легкостью скакнул в сторону и понесся вдоль отвесных стен ущелья. От дробного топота дрожала земля. Круг за кругом, не снижая скорости, делал камнегрыз, и Ростислав, стоя в центре этого круга, едва успевал поворачиваться. Но вот зверь остановился, решив, вероятно, что размялся достаточно, и впервые обратил внимание на своего противника. Он вытянул голову вперед, принюхиваясь, фыркнул, и Ростислав готов был поклясться, что на морде чудовища мелькнула презрительная усмешка.

Камнегрыз неторопливо и даже как-то вразвалочку двинулся вперед. Если бы Ростислав мог, он бы повернулся и побежал, но ноги словно вросли в землю, и он лишь, взяв кинжал обеими руками., выставил его перед собой.

Зверь приближался, и каждое следующее его движение было медленнее предыдущего, он словно растягивал удовольствие. И вот противников (да что там противников! Хищника и жертву) разделяет всего несколько шагов.

Ростислав был готов к любым неожиданностям, но то, что произошло в следующую минуту…

Камнегрыз остановился, помотал головой, потому вдруг покачнулся и, не удержавшись, медленно завалился на бок. Глаза его, подернутые сонной пеленой, отыскали противника, когтистые лапы сомкнулись на теле Ростислава раньше, чем тот успел отскочить. Зверь раскрыл ужасную, усеянную огромными зубами пасть… и вдруг сладко зевнул.

Ростислав всеми силами пытался вырваться из стальных объятий. Он бил кинжалом куда попало, в надежде нащупать чувствительное место и заставить камнегрыза ослабить хватку, но тот не обращал на него внимания. С задумчивой улыбкой на широкой морде он спал, оглашая ущелье громовым храпом…

Зрители на трибунах, не проронившие ни звука во время схватки, не поверили своим глазам, когда увидели, как из-под огромной туши камнегрыза выбралась маленькая фигурка и, пошатываясь, направилась к подъемнику.

Ростислав не помнил, как дотащился до подъемника и выбрался из ущелья. Поднявшись наверх, он увидел, словно в тумане, спины гвардейцев, разбегавшихся в разные стороны при его приближении.

Ростислав огляделся по сторонам в поисках Ланселота, но его нигде не было видно. Тогда он слабо махнул рукой, пробормотал что-то вполголоса и неверными шагами направился в сторону тюремного фургона. Толпа зрителей при его приближении спешно раздавалась в стороны, как будто ее раздвигали чьи-то могучие невидимые руки. Опасливый шепоток шелестел у юноши за спиной.

Он дошел уже до тюремного фургона, как вдруг краем глаза уловил рядом с собой какое-то движение, и в следующий миг кто-то прижал к его лицу влажную, остро пахнущую тряпку, сильные руки подхватили и куда-то поволокли.

Потом тряпку отняли от лица, и угасающим сознанием Ростислав отметил, что лежит на спине, пол под ним мелко подрагивает, а рядом, уставив в потолок острую бородку, мирно похрапывает Ланселот.

Марина вытерла слезы рукавом. Хватит реветь! Никакой пользы от этих слез. Ах, если бы только Ростик и Ланселот выкрутились! Только бы живы были! Как тяжело, неуютно, пусто без них в этом отвратительном мире. Дура! Боже, какая я была дура! Ведь я считала, что мне здесь хорошо, что меня здесь любят и ценят А они — просто скоты. Тупые, бездушные звери. Это ужасно, что я им верила… Но Борька!’

Она посмотрела на свои руки, покрытые синяками от веревок и застонала.

Сволочь, мразь! Продался, разжирел, нашел себе компанию! Убила бы, если бы могла.

Откуда-то издалека вдруг донесся сдавленный крик. Марина прислушалась. Нет, показалось. Но что это? Торопливые шаги за дверью, звон ключей. Да, это сюда.

В комнату вошел Борька. Марина вскочила и стала осторожно, боком к нему приближаться. Только бы до горла дотянуться!

— Ты чего это? — спросил Борька, вынимая из-за пазухи коротенький ломик.

Марина напряглась, готовясь к прыжку, но Борька вдруг направился мимо нее прямо к окну и стал ломиком пробовать тонкие прутья решетки.

— Что тебе нужно? — крикнула Марина. — Где Ростислав?

Борька сморщился, замахал на нее рукой и зашипел:

— Тише ты! Весь участок всполошишь! Гвардцейцы прибегут, с ума сошла?

Марина удивилась и замолчала. Борьке, между тем, удалось вытянуть несколько гвоздей и снять решетку. Затем он открыл окно, из-за пазухи же вынул моток веревки и привязал ее хорошенько к батарее парового отопления.

— Иди сюда, — сказал он Марине. — Первой полезешь.

— Что все это значит? — спросила Марина. — И что, наконец, с Ростиком, ты мне можешь объяснить?

— Тише! Что ты ко мне привязалась со своим Ростиком? — проворчал Борька. — Здесь твой Ростик. За углом.

Виллы и небоскребы Делового Центра скрылись за холмом Ланселот поставил свой чемодан на тропинку и сказал:

— Жалко, конечно, что не удалось по-настоящему сразиться с камнегрызом. Это был бы великолепный подвиг! Как вы считаете сэр Ростислав?

— Камнегрыз слопал бы вас вместе с чемоданом! — сказала Марина. — А кое-кто изрядно нагрел бы на этом руки.

Боб сконфуженно кашлянул. Ланселот некоторое время пребывал в глубокой задумчивости, теребя бородку, потом вздохнул, оглядел всю компанию и сказал:

— Ну что ж, друзья мои! На этом месте мы должны расстаться.

— Как расстаться? Почему? — удивились все, включая Борьку, успевшего за эти несколько часов привязаться к рыцарю.

— Увы, дороги наши расходятся. Долг повелевает вам спешить вперед — на выручку друзьям, и каждая минута промедления может оказаться роковой.

А я возвращаюсь в Деловой Центр. Ведь где-то там находится Серебрилл. Он не должен навсегда остаться в нечистых руках. Я обязательно его найду, и это будет один из самых славных моих подвигов. Я намерен произвести расследование, для чего присмотрел неплохое жилье на Булочной улице — хозяйка показалась мне очень милой старушкой, — а кроме того, приобрел вот это.

Ланселот раскрыл чемодан и вынул из него клетчатое кепи и короткую курительную трубку. Он затянулся, выпустил несколько колечек ароматного дыма и произнес:

— Сэр Борис! Вы не хотели бы составить мне компанию?

Борька тяжело вздохнул и покачал головой.

Нет. Не хочу. Да и нельзя мне туда. Слишком я там…

Он не договорил и махнул рукой.

Ланселот понимающе кивнул.

— Ну что ж, друзья, надеюсь, мы еще встретимся. Обязательно встретимся! Когда мне будет грустно, я буду играть на скрипке и вспоминать вас. А сейчас, сэр Ростислав, я хотел бы вручить вам вот это… — Ланселот вновь склонился к своему чемодану и вынул меч. — Вам он пригодится, но обнажайте его только за правое дело!

Ростислав принял меч и поблагодарил рыцаря. В горле у него першило и глаза подозрительно пощипывало.

Прощание было коротким, и скоро Ланселот подхватил свой чемодан и легким шагом направился в сторону Делового Центра, а Марина, Ростислав и что-то сокрушенно бормочущий себе под нос Борька пошли по вьющейся меж холмов тропинке.

 

Глава 7

Хрипло проревела труба. Потом еще раз. Звук был заунывный, тоскливый.

«Как стон обреченного зверя, — подумал Хруст. — Большого зверя, сильного. Например, ахара. Обложили его в овраге со всех сторон, куда ни сунься — или частокол копий, или факелы. Некуда ахару деться. Так и мы».

Он тяжело поднялся с ящика, на котором отдыхал в промежутках между атаками, и выглянул в бойницу. Так и есть. Начинается.

— Шестая, — сказал Выдерга. — Я к своим пойду. Если что… Он не договорил, обеими руками глубже нахлобучил шлем с вмятиной с правой стороны, шмыгнул длинным носом — В общем, ладно…

Хруст кивнул. С усталым безразличием он смотрел, как Выдерга бежит вдоль стены. Пробегая рядом с бойницами, он пригибался, втягивал голову в плечи, а между бойницами выпрямлялся. Со стороны казалось, что он хочет нырнуть, но никак не может решиться.

«Знает ведь, что стрелы еще не могут долететь до него, — думал Хруст. — Далеко. И все равно ныряет. У всех у нас за эти дни выработалась такая манера пробираться вдоль стен И все привыкли к тому, что до полудня бывает две атаки, а после полудня четыре Привыкли. К разлетающимся в пыль стрелам привыкли, и к тому, что на территорию форта нетопыри не залетают. Так ахар привыкает к горящим только с одной стороны факелам, а когда они появляются и с другой стороны и спереди и сзади, начинает кружиться на месте, делает всего одно неверное движение. Для хорошего охотника этого достаточно».

Тем временем нетопыри приближались. То тут то там колыхалась от их движения высокая трава, мелькали крылья, слышен был отвратительный, режущий уши писк. Еще немного, и они доберутся до выжженного пространства, окружающего форт черным кольцом, разом взлетят вверх, и на защитников обрушится дождь из коротких зазубренных стрел.

Зарычали в стойлах коняки, приходящие в неистовство от одного только запаха крылатых тварей, заскрипели вороты спешно заряжаемых шариками с горючей смесью балист.

— Приготовиться! — крикнул Выдерга. Голос у него был как звук трубы, такой же хриплый и тоскливый. Голос обреченного. Он поднял руку, готовый махнуть ею, как только нетопыри взлетят.

— Приготовиться! Приготовиться! — закричали со своих мест сержанты Кубель и Хрива.

Арбалетчики высунули в бойницы свое оружие, положили пальцы на спусковые крючки. Метатели готовились поджечь свои снаряды. Спешки и суеты не было. Все были заняты своим делом При-1 вычным.

Центурион Хруст отвернулся от бойницы. Все ждали его сигнала, но отдать этот сигнал он был не в силах. Перед глазами все еще стояла туша обреченного ахара Его опущенная шишковатая голова и утопленные в щели между роговыми пластинами и горящие ненавистью маленькие глазки… И факелы охотников со всех сторон.

Все замерло в напряженной готовности. Умолкли даже коняки. Над миром повисла не нарушаемая ни единым звуком тишина Побелели сжавшие рукоять клинка пальцы центуриона. Он закрыл глаза. Ударами молота отдавался в висках стук сердца.

Прошла секунда, другая, третья… Вечностью проползла минута.

— Нет, — прошептал центурион Хруст, но шепот этот был слышен в самом дальнем конце форта. — Нет, нет, нет… Не сметь…

И еще минута прошла.

И еще.

Выдерга очень медленно опустил руку. На лице его было удивление и страх, и… облегчение. То же выражение было на лицах арбалетчиков, осторожно снимающих занемевшие пальцы со спусковых крючков.

Со всех сторон послышались вздохи, смущенные смешки, но говорить вслух еще никто не решался. Люди распрямились, оглядывались по сторонам, будто проснувшись от долгого сна.

Внезапно раздался оглушительный щелчок. Все разом втянули головы в плечи. Кто-то в испуге зажал уши руками. Над стеной с шорохом пролетела горстка шариков с зажигательной смесью, сыпанула по высокой траве, подожгла ее. Огонь принялся было пожирать стебли, но скоро смесь выгорела, и он погас. Из травы не доносилось ни звука. Там никого не было.

— Гнилая… — бормотал стоявший у балисты стрелок. — Говорил я каптеру, гнилая совсем веревка. Вот и лопнула…

Еще не рассеялся в воздухе дымный след от шариков с зажигательной смесью, а стены форта уже сотрясались от громового хохота. Гулко, будто в бочку, ухал сержант Кубель, ему визгливо вторил Хрива. Выдерга схватился за живот, согнулся в три погибели и только повторял:

— Веревка… каптер зажилил… Гнилая!

Оружие выпадало из рук обессилевших от смеха людей. Они садились на землю, прислонялись к стенам. Стоило смеху затихнуть, как кто-то говорил «веревка», и все начиналось сначала. Люди смеялись так, будто не было долгих дней изнурительной осады. Но они были, эти дни. И никто не мог поручиться, что они кончились так же внезапно, как и наступили.

Эта простая мысль начала проникать в сознание людей, и смех стал стихать.

Совещание в штабе затянулось до поздней ночи. Когда все ушли, Хруст долго еще сидел за дощатым столом, положив на него локти и вперив взгляд в карту перед собой, еще и еще раз выверяя намеченный маршрут, силясь в иероглифах топографических значков прочесть ответ на мучивший его вопрос. Верно ли он поступил, решив увести остатки центурии из форта? Удастся ли это? Смогут ли они совершить этот трехдневный переход до ближайшего форта?

И есть ли он еще, форт, до которого они собираются дойти?

Были и еще вопросы, до конца не сформулированные, не понятые; они брезжили неясными пятнами, смутными догадками, но цельная картина не вырисовывалась.

Что-то я упустил, думал Хруст. Не понял. Что-то очень простое и важное.

Он снова и снова возвращался мыслями к последней, шестой атаке, прервавшейся так и не начавшись. Ему казалось, что что-то он понял тогда на стене.

Ахар… Да, он думал тогда об охоте на ахара, о том, что очень уж однообразно действуют нетопыри, и люди привыкли к этому, и сами действуют уже автоматически, не задумываясь. Привыкли, или их приучили? Ахар и охотники, форт и нетопыри?

Нет, не так. У нетопырей было множество возможностей нанести сокрушительный удар. Достаточно было просто-напросто налететь на форт сверху, и бессильны были бы балисты, не спасли бы стены от смертельного дождя стрел.

Но ни один нетопырь не залетел за границы выжженной вокруг форта зоны. Вместо этого они отстреливали защитников своими странными стрелами, которые, попадая в стену, рассыпались в прах, а в стене образовывалось конусообразное углубление. Стоило в одно место попасть трижды, и там получалась дыра. Через несколько дней толстенные стены форта превратились бы в решето.

Лампа на столе стала чадить. Язычок пламени заметался из стороны в сторону. По стенам заплясали причудливые тени. Прибитая над дверью голова камнегрыза, казалось, ожила.

Вот еще одна загадка. Зверь, которого никто никогда раньше не видел. Убить которого можно было метким ударом в одно единственное место.

Зверь, которого он, центурион Хруст, придумал.

Или кто-то вложил ему в мозг знание об этом чудовище?

Но кто и зачем?

Вопросов было много. Ответов не было ни на один.

Хруст вышел из штаба на плац, было очень тихо, и он поневоле замедлил шаг, стараясь не громыхать каблуками по брусчатке. Мрачно темнели неосвещенные коробки казарм. Там спали люди, ответственность за жизнь которых лежит на его плечах.

А он, командир, не знает, что делать.

Он остановился посреди плаца, запрокинул голову. Купол неба над ним опирался на зубчатые стены форта. Близкие звезды мерцали холодно и равнодушно, как… как глаза нетопырей.

Сквозь толстый панцирь и мундир центурион Хруст кожей вдруг почувствовал этот взгляд и ощутил себя крохотной амебой на предметном стекле под микроскопом.

А кто-то, огромный, могучий и недобрый, тычет иголкой и смотрит, как амеба будет себя вести.

В следующий миг Хруст уже бежал к штабу, грохоча сапогами на всю Вселенную. Он влетел в комнату, которую покинул всего несколько минут тому назад, рванул дверцу сейфа, выхватил из груды бумаг штабной журнал и принялся лихорадочно его листать. От нетерпения руки его дрожали.

— Ахар, — бормотал он под нос, — случается, ахар уходит от охотников. Случается, ахар оказывается умнее. Не сильнее — умнее!

Ага! Вот оно!

Он нашел нужную страницу. Стал читать:

«…плановый строевой смотр. Сержанту Хриве указано на недопустимый износ сапог в его турме. Пополнение в количестве 2-х человек прибыло в турму сержанта Жвальня. Для пожарных учений выделена бочка горючей смеси…»

Дальше! Дальше!

«…не вернулся в расположение части дальний дозор в составе…»

«…ведутся поиски пропавшего дозора…»

«…ведутся поиски пропавшего дозора…»

«…входивших в состав пропавшего дозора… считать дезертирами, снять со всех видов довольствия…»

И еще через несколько страниц:

«…не вернулся в расположение части дальний дозор в составе…»

И тот же вывод:

«…считать дезертирами. Усилить воспитательную работу в гарнизоне».

И наконец:

«Дальний дозор в составе рядовых Выдерги и Хруста доложил об обнаружении ими скопления нетопырей в…»

«Лазутчиком обнаружено стойбище нетопырей в районе Дырявых Холмов. Информация нуждается в проверке».

«Турма под командованием сержанта Жвальня отправлена в район Дырявых Холмов для проведения дренажных работ»

Все. Остальное известно.

Он захлопнул журнал, положил его на место и тут увидел среди бумаг записную книжку с покоробившейся от влаги обложкой. Много раз он держал ее в руках, перелистывал, пытаясь разобрать размытые строки, и даже давал себе обещание выбрать время и прочесть ее от начала до конца, но так и не собрался. Всегда находились дела поважнее странной отрывочной истории про какой-то черный метеорит, выдуманной Пентюхом.

«Но зачем Пентюху понадобилось ее выдумывать, эту историю? — спросил себя Хруст. Взгляд его скользнул по стене и в который раз уперся в голову камнегрыза. — Выдумывать, выдумывать, — повторил он про себя. — Или не выдумывать, а…»

На память ему вдруг пришли последние слова сержанта Жвальня. Какая-то смутная, еще не оформившаяся догадка забрезжила в мозгу Хруста. Он встал и нервно зашагал по комнате из угла в угол. И еще вспомнил того пленного нетопыря в учебке, и выгнутые прутья стальной решетки над ямой. Как ни настаивал Хруст, Выдерга так и не признался, что нетопыря тогда выпустил он.

Но кто же?

Отдельные факты, между которыми должна быть какая-то связь — Хруст чувствовал это! — никак не хотели складываться в единую картину.

Нужно поговорить с кем-нибудь. С Выдергой. И немедля.

Хруст сунул записную книжку в карман и вышел из штаба.

Он пересек плац и подошел к казарме. Из-под двери в комнату дежурного пробивалась узенькая полоска света и слышались голоса.

— … ну уйдем мы, и что с того? Думаешь, не догонят? Еще как догонят, — говорил кто-то хриплым голосом. — Я так думаю: оставаться надо. Сегодня же они не стали нападать, верно? Мы не стреляли, и они тоже. Не стрелять, и точка, а уж там как-нибудь договоримся. И под нетопырем жить можно.

— Уходить надо, — возражал другой голос. — Раздавят нас здесь. Стены все в дырах…

— Так они только и ждут, чтобы мы ушли! Потому и стены дырявят, чтобы, значит, понятно нам стало, что форт — не защита. Защита! Да еще какая! Ни один внутри не залетел, верно? Мне так кажется: выйдем мы наружу, подальше отойдем, тут-то они и навалятся всем скопом. Ни клинки не помогут, ни арбалеты… Как только отойдем от форта, так и навалятся…

Не помня себя от ярости, центурион Хруст влетел в дежурку. Дневальные при его появлении вскочили и вытянулись в струнку.

— Молчать! — заорал Хруст. — Молчать! Не сметь выдумывать! — Он схватил за грудки ближайшего солдата. — Не сметь выдумывать! Кретины! Понавыдумывали на свою голову!

Голова солдата болталась из стороны в сторону, глаза были испуганно вытаращены. Хруст размахнулся и сильно двинул его кулаком. Солдат хрюкнул и отлетел в угол, загромыхав там какими-то железяками.

— А ты тоже хочешь?! — обернулся центурион к неподвижно стоявшему другому солдату.

— Что тут происходит? — в дверях появился, щурясь спросонья, Выдерга. — Что за шум?

— Выдерга… — прошептал центурион Хруст, словно очнувшись. Он поднес к лицу кулак со сбитыми костяшками, оглядел его, будто впервые увидел. В углу всхлипывал, утираясь, солдат.

— Что же это я, — пробормотал Хруст. — Как же это… Выдерга, я ведь к тебе шел, а тут они…

— Правильно, — сказал Выдерга, — разболтались совсем. Никакой дисциплины. Как нужно стоять перед центурионом?! А ну встать!

— Ерунда! — отрезал Выдерга, выслушав Хруста. — Ерунда. Не бывает. Ты просто устал. Ты уже сколько ночей не спишь. Мне тоже всякая чушь в голову лезет.

— А Пентюх? — спросил Хруст.

— Что Пентюх? Контузия была у Пентюха, понял? Просто контузия. Помешался немного парень, за что и поплатился. И у тебя тоже контузия была. Не пущу тебя никуда, — решительно сказал Выдерга. — Мало ли что на записной книжке может быть напечатано. Не пущу. Это ж надо было додуматься?!

— Выдерга… — тихо, с надеждой в голосе спросил Хруст, — а у тебя не было такой контузии, а? Ты вспомни, Выдерга, а ты хорошенько повспоминай и обязательно вспомнишь. Ну?

Выдерга покачал головой.

— Не было. Все я отлично помню. Не было у меня никакой контузии. И никуда я тебя не пущу. Одного не пущу.

Солнце было уже высоко, когда, поднявшись на холм, Хруст обернулся и посмотрел в сторону форта. Зубчатые стены и башни были далеко на горизонте, почти неразличимые на фоне облаков. Хруст тронул коленями бока коняка, и Вые, осторожно переступая лапами, начал спускаться с холма. Выдерга ехал следом.

Чем ближе они подъезжали к болоту, тем неспокойнее становились коняки. Они прядали ушами, рычали, время от времени волны дрожи пробегали по их шкурам. И наконец, когда впереди показалась ядовитая зелень болота, они встали как вкопанные и тихо заскулили.

— Этого еще не хватало, — сказал Выдерга. — Ну, вперед! Пошел вперед!

Но коняк его уперся всеми четырьмя лапами в землю и жалобно повизгивал.

— Не пойдут, — сказал Хруст, спрыгивая с седла. — Оставим здесь.

Вынув штык, он принялся срезать в ближайшем кустарнике длинные гибкие прутья.

— Мокроступы будем плести, — сказал он Выдерге. — Ты пока найди два шеста подлиннее.

Все время, пока люди были заняты работой, коняки бегали вокруг них с повизгиванием и хватали зубами за одежду и руки.

Наконец все было готово. Хруст примерил похожие на донышки от плетеных корзин приспособления и остался доволен.

— Выс, Выс! — позвал он. Коняк, будто ждавший этого зова, принялся тереться своей лобастой головой о плечо хозяина Хруст расседлал его, обняв за шею. Коняк, словно чувствуя разлуку, тихонько зарычал, как всхлипнул.

— Ну, ну, — прошептал Хруст. — Ну же, прекрати.

Он сильнее прижал к себе голову умного и верного друга, и прошептал ему на ухо:

— Прощай, дружище, — а потом отстранился от него, хлопнул ладонью по спине и крикнул: — Ты свободен, слышишь? Больше на тебе не будет узды и седла. Ну, иди, отсюда! Уходи, слышишь!

Но Выс и не думал уходить. Он отбежал на несколько шагов в сторону, остановился и, переступая лапами, смотрел на человека, готовый очутиться рядом по первому зову.

Но человек не позвал его. Вместо этого он нацепил на ноги свои странные приспособления из лозы, взял в руки шест и ступил на ненадежную поверхность болота. Коняки зарычали, завизжали, желая предупредить об опасности и вернуть, но люди даже не обернулись. Скоро они скрылись из виду в зыбком туманном мареве, висящем над болотом.

Поначалу идти было довольно легко. Выдерга, с сомнением воспринявший идею с мокроступами, повеселел.

— Это ты здорово придумал, — говорил он, хлюпая своими, мокроступами позади Хруста. — Это ты молодец. Я бы ни за что не догадался. Только вот воздух тут… дышать трудно…

Дышать в самом деле было трудно. Тяжелый влажный воздух был пропитан ядовитыми болотными испарениями. Першило в горле, глаза слезились. Чем дальше они углублялись в болото, тем воздух, казалось, становился плотнее.

— Я вот что думаю, — начал было Выдерга, но вдруг замолчал и совсем другим тоном прошептал: — Что это?

Хруст обернулся. Там, куда указывал Выдерга, за поросшими ржавой травой кочками угадывалось какое-то движение. Мелькало длинное блестящее тело, слышался шорох и шипение.

— И там, и там тоже, — вертел головой Выдерга. — Мерцающие удавы!

Это в самом деле были мерцающие удавы. То тут, то там из-за кочек появлялись их безглазые головы, поворачивались в сторону людей. По блестящей их коже пробегали голубоватые сполохи, головы, словно накаляясь, светились сначала малиновым, потом белым свечением. Воздух вокруг людей стал потрескивать. Хруст почувствовал, как язык у него покалывает, будто он тронул им контакты батарейки.

«Этого не может быть, — пронеслось у него в голове. — Воздух такой влажный, кругом вода».

— Быстрее, быстрее же, — бормотал Выдерга, лихорадочно сдирая с себя перевязь с ножнами. Он размахнулся и швырнул ножны в сторону ближайшего удава. С коротким треском полыхнула синяя молния, ударила в окованные железом ножны. В воздухе распространился запах озона.

— Быстрее! — крикнул Выдерга, — пока они не очухались.

Голова метнувшего молнию удава почернела, а потом опять стала наливаться малиновым.

Хруст и Выдерга, изо всех сил помогая себе шестами, побежали, если только можно назвать бегом передвижение в мокроступах по трясине Еще несколько раз Выдерга швырял в удавов бывшие у него железные предметы, и каждый раз в воздухе мелькала молния. Скоро у него остался только клинок. Хруст стащил с себя панцирь из металлической чешуи и нацепил его на шест. Он бросал шест с панцирем вперед, и когда бывшие там удавы «разряжались», нещадно рубил их отвратительные, похожие на покрытые слизью обрубки канатов тела, подхватывал шест и спешил дальше. Но очень скоро от панциря ничего не осталось, и пришлось расстаться сначала с клинком Выдерги, а потом и с великолепным клинком центуриона Хруста.

И вот наступил момент, когда у них не осталось ни одного металлического предмета. Мерцающие удавы были со всех сторон. Воздух вокруг людей наэлектризовался и потрескивал. Безглазые головы удавов, добела раскаленные, были повернуты в Сторону людей Удавы приближались. Напряжение достигло предела. Выдерга вдруг что-то крикнул и одним сильным ударом сбил Хруста с ног. В тот же миг воздух разорвали множество молний, метнувшихся к Выдерге со всех сторон. Неловко вскинув руки, Выдерга рухнул лицом в густую болотную жижу.

— Выдерга! — закричал Хруст. Он вскочил на ноги, бросился к другу, молотя шестом по удавам. Рядом с ним промелькнуло вдруг огромное темное тело, послышался яростный рык и неизвестно как очутившийся здесь Вые принялся зубами и когтями разрывать удавов на части.

Выс умирал. Сил его хватило только на то, чтобы вывезти хозяина из болота на твердое место. Бока его тяжело вздымались, дыхание было хриплым.

— Ну, Выс, ну что же ты, — повторял Хруст, обеими руками обняв голову четвероногого верного друга. — Ну не умирай, Выс. Выс!

Выс приподнялся, лизнул своим шершавым горячим языком щеку Хруста, потом тяжело уронил голову По телу его пробежала судорога, когти заскребли землю

— Выс! — закричал Хруст. Но верный коняк его уже не мог услышать.

Хруст не помнил, сколько времени он неподвижно просидел рядом с телом коняка. Потом он поднялся, выбрал место посуше и принялся острым камнем копать яму…

Потом он долго собирал камни, выкладывая из них пирамиду, которую не смогли бы разрушить хищники. А когда все было кончено, он не оглядываясь пошел прочь от болота.

Он был совсем один. У него не было ни доспехов, ни оружия. Два его друга, Выдерга и Выс, погибли, помогая ему на этом пути.

Хруст шел, временами падая, утирая слезы, шепча про себя не то клятвы, не то проклятия. Если раньше у него были какие-то сомнения, то теперь они исчезли. Он должен дойти.

До Дырявых Холмов он добрался уже ночью. На небе высыпали звезды, огромные, холодные, как глаза нетопырей, они следили за бредущим человеком.

Он нашел стойбище нетопырей. Оно было пустым. Что он ожидал здесь увидеть? Кого встретить? Этого он не знал.

Знал одно: он должен сюда дойти.

И дошел.

Он остановился посреди вытоптанной площадки, где дерн покрывал место кострища. Кругом не раздавалось ни звука. Мрачно чернели в холмах отверстия нор.

Человек запрокинул голову к небу и закричал звездам:

— Ну, довольны? Видели? Все видели? Проверить решили? Да? Мы умеем драться и умеем погибать!

Ответа не было. Холодные звезды молчали. И тогда решимость покинула человека. Он упал на колени, зарылся лицом в траву, царапал пальцами землю. Из его груди вырывался не то плач, не то стон.

— Сами, сами во всем виноваты… Почему мы кругом видим только врага?… Это же не так…

Много времени прошло, прежде чем человек затих. Он перевернулся на спину. Небо посветлело, близился рассвет. Почувствовав на своем лице чье-то дыхание, он открыл глаза. Увидев склонившееся над собой лицо, он зажмурился, а потом неуверенная улыбка тронула его запекшиеся губы.

— Марина, — прошептал Арвид. — Марина, это ты…

 

Глава 8

Лихорадка стала спадать только на третий день. Под вечер Арвид вдруг проснулся с ясной головой, но сначала долго не мог понять, где он находится и что Означает этот навес из переплетенных ветвей над ним, и дымок костра, и черные, мохнатые ели, подступившие к самому краю каменистой площадки, на которой он лежал. Арвид приподнялся на локте и увидел Марину. Она сидела у костра и помешивала ложкой в котелке. Рядом Ростик точил о камень лезвие здоровенного меча. Из лесу показался Борька Меньшиков с охапкой дров.

Что же это? Передовой дозор под его, центуриона Хруста, командой? Но как же Марина? Нет, что-то не то. Тогда, может быть, просто турпоход всего класса? Но меч! Откуда у Ростика такой меч?

Тщетно Арвид напрягал память: последнее, что он помнил, был пронзительный свист ветра в ушах и хлопанье громадных крыльев над головой. Отнести это воспоминание было и вовсе не к чему.

Ростик обернулся и, увидев, что Арвид не спит, встал и подошел к нему.

— Ну, как ты? — спросил он.

— Кажется лучше. Только вот руки… дрожат.

— Это от слабости, это пройдет. Два дня усиленной кормежки, и ты будешь на ногах. Тогда и двинемся дальше. А пока лежи, набирайся сил.

Он повернулся к костру и крикнул:

— Марина! Неси суп!

— Ростик, — сказал Арвид, переходя почему-то на шепот, — послушай, Ростик, я все спросить хочу… А где это мы?

Ростик глянул на лес.

— Вон ты о чем… — Он вздохнул. — Здесь. Пока еще здесь… И как отсюда выбираться — неизвестно.

— Здесь, — повторил Арвид, наморщив лоб. — Ничего не понимаю, где здесь?

— Ну то есть — не дома, не в нашем мире. Ты что, забыл? Арвид снова лег на пахнущую хвоей постель.

— Нет, я не забыл, — сказал он. — Но я не верю… Не могу поверить.

— Ростислав! — послышался голос Борьки. — Баррикаду на ночь будем громоздить?

— Будем, будем! — заторопился Ростик. — Но сначала я спущусь в ущелье, разведаю, нет ли там дороги.

Он потрепал Арвида по плечу, вышел из-под навеса и взял в руки меч.

— До темноты постараюсь вернуться. Смотрите, не слопайте ужин без меня. Борька, если опять то чудище появится, так ты его не бойся, гони в шею, а то снова что-нибудь утащит. Ну, пока!

— Ты поосторожней там, — сказала Марина. — Не лезь на рожон, слышишь, Ростислав?

Но тот лишь махнул рукой и скрылся в лесу. Арвид покачал головой. Надо же, подумал он, Ростислав!

И снова дорога. Четверо путников все выше поднимались в горы, держа путь на восток.

— Ни о каких Дырявых холмах мы не слышали, — говорил Ростислав идущему рядом с ним Арвиду. — Наверно, эта где-то далеко.

— И нетопыря ни разу не видели?

— Да нет же! Я ведь рассказывал, мы нашли тебя в гнезде крылана, да и то случайно. Если б ты знал…

— Но как я туда попал?

Ростислав пожал плечами.

— Кто его знает. Крыланы везде летают, наверное, один из них тебя где-то и подцепил. Такому самолету ничего не стоит отмахать тысячу-другую километров.

— А как он выглядит? — спросил Арвид.

— Ну, как тебе сказать? Обыкновенно выглядит. Крылатый такой дракон, размером примерно… — Ростислав поискал глазами подходящий предмет. — Примерно, как вот тот обломок скалы, видишь?

— Какой обломок скалы? — Арвид прищурился.

— Да вон же, на склоне! — сказал Ростислав и вдруг замер.

— Ой, нет, — прошептал он — Это не обломок! Это крылан и есть.

Он обернулся и махнул рукой Марине и Борьке, предупреждая их об опасности. Путешественники быстро спрятались в тень камня, нависшего над тропинкой.

Однако крылан ни на что не обращал внимания. Ловко орудуя своими мощными передними лапами, он все больше углублял яму на каменистом склоне и был так поглощен работой, что не заметил бы и целой процессии, проходящей за его спиной.

Арвид смотрел на огромные кожистые крылья, сложенные капюшоном, и ему вспомнилось, будто из сна пришедшее оглушительное хлопанье и свист рассекаемого кожистыми перепонками воздуха… И этот хвост! Определенно знакомый хвост! Да, да, наверное, все так и было, как объяснил Ростислав. Но в какой стороне теперь Дырявые Холмы и бескрайние болота вокруг них? На каком расстоянии отсюда? И существует ли вообще все это: Красное Плато, нетопыри, война?

— Ну, пошли, — сказал Ростислав. — Попробуем проскочить бесшумно.

Он вынул из ножен меч и двинулся вперед по тропинке. Арвид пошел за ним. Он подумал, что ему тоже не мешало бы- иметь под рукой оружие. Только он предпочел бы что-нибудь полегче — двуручный, подаренный рыцарем Ланселотом меч был слишком тяжел. Впрочем, новый хозяин управлялся с ним ловко и н. е без изящества. И когда это Ростик научился таким приемам? Нет, не Ростик, а Ростислав — Арвид привык называть его как все, по-новому, и относиться с уважением. Да и не так уж много осталось в этом сильном, решительном парне от прежнего Ростика! Разве что голос, спокойный и мягкий.

Арвид оглянулся на Марину и Борьку. Все мы изменились. Боб стал какой-то задумчивый. С ним ведь тоже всякое происходило, только вспоминать он почему-то не любит. А я люблю? Выдерга, Вые, болото… Нет! Не надо об этом. Марина… она теперь смотрит на Ростислава по-другому. Может быть, поговорить с ней? Резко и решительно повести наступление? Да нет, пусть уж сама решает…

Конечно, конечно, мы изменились. И я, может быть, сильнее всех…

Крылан остался позади. Тропинка круче пошла вверх, и тяжело нагруженным путешественникам приходилось хвататься за каменные выступы и помогать себе руками. Задыхаясь и обливаясь потом, они медленно поднимались к перевалу, как вдруг шедший позади всех Борька закричал:

— Ого! Смотрите-ка!

Все разом оглянулись и сейчас же увидели громадную стену угольно-черных туч, стремительно надвигающихся с юга. В то же мгновение где-то далеко в горах слабо шевельнулся отголосок первого громового раската.

— Гроза! Ух, и ливанет сейчас!

— Нужно искать укрытие, — сказал Арвид. — Тут могут быть обвалы.

— Вон там! — Ростислав указал на темное пятно выше по склону, — Там, кажется, навес! Скорее!

Но ливень начался раньше, чем они добрались до убежища. Оставалось пройти еще больше половины пути, когда сплошной поток обрушился на головы путешественников, и через минуту они были такими мокрыми, как будто двигались вплавь. Вдобавок навстречу им по склону понеслись мутные реки воды, тащившие за собой пока что отдельные камни, но их становилось все больше по мере того, как гроза накатывалась на перевал.

Светлая полоска неба на севере становилась все уже, и когда измученные путники добрались, наконец, до углубления в горе и укрылись под нависшей скалой, было совсем темно. Без сил повалились они на землю, но в тот же миг позади них раздалось хриплое звериное рычание. Ростислав вскочил и выхватил меч. Арвид встал рядом с ним. Какое-то огромное и свирепое животное храпело и скребло когтями камень где-то неподалеку.

Вспыхнула молния, и в ее свете Ростислав увидел псаука, замершего перед черным округлым входом в пещеру.

— Этого только не хватало! Арвид! Борька! Берите ножи. Если он кинется, старайтесь в брюхо попасть. Снизу — в брюхо!

Он хотел сказать что-то еще, но пещера позади псаука вдруг осветилась, и под ее сводами раздался голос:

— Не бойтесь, он на цепи!

В глубине пещеры показался высокий седобородый человек с факелом в руке. Небрежно отпихнув локтем заластившегося было псаука, он кивнул путникам:

— Заходите.

— Значит, вы идете через перевал на восток? — спросил Камнор, когда гости утолили голод и, подсушивая одежду, расположились вокруг очага.

— На восток, — подтвердил Ростислав. — Не скажете ли, что за земли лежат там, впереди?

— Отчего же, пожалуйста, — согласился Камнор. — Хоть я и живу отшельником, но все окрестные земли, включая самые дальние, знаю неплохо. Итак, сразу за перевалом перед вами откроется цветущая долина. Протяженность ее огромна, это целая страна. И владеет ею человек по имени Бескорыстный…

— Как?! — в один голос вскрикнули Марина и Ростислав. — Бескорыстный?

— Бескорыстный, — кивнул Камнор. — Но почему это вас удивляет?

— Да ведь не прошло и двух месяцев с тех пор, как мы покинули владения этого самого Бескорыстного и отправились на восток! Неужели мы заблудились?

— Двух месяцев, вы говорите? — переспросил Камнор. — Ну, что ж, срок вполне достаточный. Нет, вы не заблудились. Вы просто обошли весь мир и вернулись в исходную точку.

От изумления Ростислав лишился языка. Марина растерянно глядела то на него, то на Камнора.

— Весь мир? — произнесла она наконец. — И это весь мир?!

Камнор пожал плечами.

— Почти весь. Есть еще, правда, обширная область на севере, населенная весьма воинственным народом и удивительными существами — нетопырями…

— Нетопырями?! — вскричал на этот раз Арвид. — Нетопырями! На севере!

Он обвел всех безумным взглядом, но, опомнившись, сел на свое место, задумчиво посмотрел на огонь и пробормотал:

— Значит, это был не сон…

— А на юге? — спросила Марина.

— Да! Что на юге? — оживился Ростислав.

— На юге Эгегейское море, — сказал Камнор. — Его еще называют Безбрежным за то, что у него нет никаких берегов, кроме южного. Впрочем, вы ведь обогнули его, держась все время недалеко от побережья.

— Выходит, мы уже везде побывали… — Ростик потер лоб. — Но где же тогда Зойка? И где ее искать? Может быть, ее вообще нет в этом мире?

Все молчали. Наконец, Камнор нарушил молчание и спросил, о чем, собственно идет речь. Ростислав вздохнул.

— Видите ли, — пояснил он, — нас было пятеро, когда мы попали в ваш мир. Всех разбросало в разные стороны, но мы сумели собраться вместе, и вот теперь, когда осталось найти только Зою Сорокину, выясняется, что искать больше негде.

Камнор погладил бороду.

— А она что, ваш друг?

Ростислав глянул на Марину, Арвида и Борьку.

— Да, — твердо сказал он, — наш лучший друг.

— Тогда еще не все потеряно! — заявил Камнор. — Дело в том, что в Эгегейском море есть остров…

Море открылось сразу и во всю ширь. Отсюда, со скалистого уступа на склоне поросшей лесом горы, оно действительно казалось безбрежным. Синяя гладь неподвижно застыла, отражая яркое утреннее солнце, так что трудно было определить, какое из двух светил настоящее. У подножия горы море вдавалось в берег полукруглой бухтой. Возле причалов уютной гавани толпились многочисленные суда, на, берегу виднелись склады для привозимых и вывозимых товаров, а рядом — пестрый от разноцветных палаток рынок. Город, отделенный от моря песчаным пляжем, вытянулся вдоль побережья узкой полосой.

— Какое чудесное место! — воскликнула Марина, — Наконец-то мы добрались сюда!

— Теперь остается сесть на один из этих кораблей, — сказал Ростислав, — и можно плыть на остров.

— Интересно, сколько это может стоить, — заметил Боб, — денег у нас не так, чтобы густо…

— Ерунда! — Ростислав махнул рукой, — Раздобудем сколько потребуется.

В полдень они были уже на причале. Здесь, вопреки обычным представлениям о шумной портовой суете, царила мертвая тишина. Лишь изредка поскрипывали обвисшие снасти, да рассохшиеся борта каравелл лениво терлись о причал. Нигде не было видно ни души.

— Странно, — сказал Арвид, — выходной у них, что ли?

— А может быть, эпидемия, карантин? — предположила Марина

Они прошли, вдоль всей шеренги кораблей и в самом дальнем конце увидели, наконец, человека. Загорелый, с ног до головы расписанный татуировкой верзила в полосатых плавках и газетной треуголке задумчиво водил кистью по резным балясинам, украшающим фальшборт небольшой яхты.

— Здравствуйте, — сказала Марина.

Верзила обернулся и, окинув взглядом путешественников, сдержанно кивнул:

— Здрассь…

— Мы хотели бы поговорить с капитаном этого судна, — сказал Ростислав.

— Что ж, это можно, — согласился верзила, сунул кисть в ведро с краской и скрылся в кубрике. Через минуту он появился снова и важной походкой направился к трапу. Наряд его остался прежним, но вместо треуголки на черных с проседью кудрях теперь красовалась фуражка с золотым якорем.

— Капитан «Малютки» Питер Смог, к вашим услугам! — представился он, коснувшись козырька.

— Очень приятно, капитан! — сказал Ростислав, — Мы путешественники, отправляемся на остров Фео. Не могли бы вы взять нас на борт, сэр?

— Путешественники?! — изумился Смог. — Феноменально! Интересно, как вам удалось… Впрочем, это не мое дело. Конечно! Конечно, господа, яхта «Малютка» в полном вашем распоряжении. Тащите свои пожитки, а я пока разбужу помощника. Эй, Свист! Вставай, соня, нам повезло! Через пять минут отплываем.

Он бросился назад в кубрик, на ходу бормоча:

— Наконец-то! Ноги моей больше… Проклятая дыра! Занесли же черти…

— А сколько это будет стоить? — спросил Арвид, — у нас не очень много денег.

— Да какие деньги! — махнул рукой капитан. — Я готов всю жизнь катать вас даром за одну только возможность убраться отсюда! Второй месяц не могу добиться разрешения…

— Какого разрешения? — спросил Ростислав.

— Ну, как какого? Изве… — Капитан вдруг замер на полуслове и медленно повернул голову. На лице его застыло скорбное выражение.

— Так у вас нет разрешения? — грустно спросил он.

Ростислав и Арвид переглянулись.

— Нет.

Смог тяжело вздохнул, сняв с головы фуражку, поднял с палубы свою газетную треуголку и, водрузив ее на прежнее место, взялся за кисть.

— Вы что, передумали? — спросила Марина.

Капитан не ответил. Глубоко макая кисть в ведро, он с ожесточением размазывал краску по фальшборту.

— А что это за разрешение? Для чего оно нужно? Нельзя ли без него обойтись? — спрашивали все по очереди, но эти вопросы остались без ответа.

— Ну скажите хотя бы, где их берут, эти разрешения! — не выдержав, заорал Арвид.

Капитан молча ткнул концом кисти в сторону огромного стеклянного здания на берегу…

«Главная администрация». Путешественники еще издали увидели большие золотые буквы над входом. Высокое крыльцо заполняла многочисленная толпа. Над ней возвышался человек с охапкой бумажных свитков подмышкой. Развернув очередной свиток, он что есть мочи закричал:

— Одна тысяча двести тридцать первый!

— Евтизей! — ответили из толпы

— Так, верно. Одна тысяча двести тридцать второй!

— Сидоров!

— Правильно, молодец. Одна тысяча двести тридцать три!

Наступила небольшая пауза.

— Одна тысяча двести тридцать три! — повторил человек и обвел собравшихся суровым взглядом.

— Не будет его, — сказали в толпе — Вчера собрал вещи и ушел пешком. Пропадай, говорит, мой корабль со всем товаром, не могу больше, говорит.

— Ну ладно, кто там за ним?

Перекличка продолжалась.

— Извините, — спросил Ростислав одного из ее участников. — Чем это вы тут занимаетесь?

— Не видишь, что ли? — буркнул тот, выбираясь из толпы. — В очереди отмечаемся.

— А-а! Так это очередь за разрешениями?

Слова эти вызвали вокруг взрыв хохота.

— Ну, ты даешь, парень! Юморист просто! Никогда я так не смеялся! Эк куда хватил — за разрешениями! Разрешения-то дают аж на восьмом этаже! Лично сам Главный администратор выписывает.

— А эта очередь куда? — спросила Марина.

— А это еще только на медкомиссию!

— Нам не нужно на медкомиссию, — сказал Арвид. — Нам нужно на остров Фео!

— Ах, на Фео! — усмехнулся человек со свитками, услыхавший их разговор. — На Фео — это просто. Идите в сто пятнадцатую комнату.

Вокруг почему-то снова засмеялись, но не очень весело.

Протиснувшись сквозь толпу, Ростислав и его спутники вошли в подъезд и после долгих блужданий по длинному коридору отыскали, наконец, сто пятнадцатую комнату. Очередь у ее дверей была не слишком большой и вдобавок двигалась довольно быстро. То и дело оттуда выходили счастливчики, прижимавшие к сердцу сиреневый бумажный квадратик, и исчезали в глубине коридора. Ростислав приободрился. Решительно толкнув дверь, он вошел в комнату и увидел сидевшего за столом жизнерадостного молодого человека. Перед ним лежала толстая пачка сиреневых листков. Увидев Ростислава, молодой человек молча взял верхний листок и протянул ему со словами:

— Берите. Ваш номер пять тысяч восемьсот сорок два. Следующий!

— Видите ли, мы хотели бы… — начал Ростислав.

— Берите! — прервал его молодой человек.

— Нас четверо. Мы путешественники и хотим попасть на остров Фео.

— Я понимаю, берите!

Ростислав взял листок. «Анкета» — прочитал он.

— Но нам нужно разрешение!

— Не все сразу. Заполните анкету, и в порядке очереди — на медкомиссию. Следующий!

Ростислав вышел.

— Ерунда какая-то, — сказал он обступившим его спутникам. — Анкеты, медкомиссии… Ну-ка, пойдем посмотрим, где эти разрешения выдают.

Они стали подниматься с этажа на этаж, и повсюду им встречались толпы людей, стоящих в самых разнообразных очередях. Тут были старые капитаны — просоленные морские волки, не боявшиеся когда-то ни бурь, ни штормов, а теперь робко жмущиеся к стеночке в административном коридоре, тут были худые, разорившиеся купцы, от которых за версту несло нехорошим запахом их товаров, гниющих в трюмах в ожидании разрешения на вывоз, и многие другие, немытые, заросшие бородами, голодные и злые на весь свет. В одном месте Ростислав увидел на двери надпись крупными буквами: «Выдача разрешений» и рванулся было к ней, но под крупной надписью оказалась мелкая, гласившая, что здесь выдаются разрешения на посещение душевой кабины группами по пять человек.

В очереди к этой двери Ростислав вдруг заметил знакомое лицо. Седой сгорбленный старик распекал кого-то за недостаток почтения к старшим, чьи заслуги в прошлом неоспоримы, а кто сомневается, тот невежа, недостойный пользоваться такими благами цивилизации, как душ…

— Бескорыстный! — не удержавшись от удивления, воскликнул Ростислав.

Старик обернулся и тоже узнал его.

— А, это вы, молодой человек. Вот где довелось встретиться! Ну, как ваши успехи? А я, понимаете, решил уйти в отшельники, уединиться, предаться размышлениям о прожитой жизни. Лучшее место для этого — пещеры на острове Фео, но я никак не могу до них добраться, торчу здесь целый месяц, нервы в этом бедламе вконец расшатались, характер портится, боюсь, не приняться бы за старое… А Серебрилл-то, я вижу, и вы потеряли? О! Эта штука с норовом, за ней глаз да глаз нужен.

Дверь с надписью «Выдача разрешений» открылась и небритый мужчина в белом халате скомандовал:

— Следующие пятеро — заходи!

— Ну, прощайте, — сказал Бескорыстный. — Не поминайте лихом…

Весь пятый этаж занимала медкомиссия. Длинные вереницы людей стояли возле каждого кабинета, какие-то напуганные личности перебегали по коридору от одной двери к другой. Борька поинтересовался, какие идут номера, и выяснилось, что все номера здесь не превышают трехсот. Ростислав представил, сколько времени ему с его пятитысячным номером понадобится на прохождение медкомиссии и ужаснулся.

Неожиданно сзади на него налетел длинный, голый по пояс субъект.

— Извините! — сказал он и хотел, было, продолжать путь, но Ростислав, Марина и Борька вдруг завопили в один голос:

— Ланселот!!!

Рыцарь (а это был, конечно, он, только без пенсне) оглянулся, близоруко ширясь, и тоже испустил крик:

— Сэр Ростислав! Вы?! Какими судьбами!

Они заключили друг друга в объятия и заплясали по коридору.

— Но простите, простите! Я в таком виде! — заметив Марину, Ланселот вырвался из объятий и живо натянул тельняшку. При этом из огромного вороха одежды у него подмышкой со звоном выпал меч.

— Что это? — в волнении спросил Ростислав. Он нагнулся и осторожно взялся за рукоять меча. И сейчас же прямое, расписанное затейливой вязью неведомых букв лезвие засветилось тусклым голубоватым светом.

— Да, — сказал Ланселот. — Это он. Я отыскал его поразительно быстро. Впрочем, такую вещь трудно скрыть от посторонних глаз. И решил идти за вами. Но в горах, к сожалению, ваши следы потерялись, и мне ничего не оставалось, как вернуться назад. Для разнообразия я решил пока совершить какой-нибудь славный подвиг, чтобы отдохнуть и развеяться. Тут как раз прошел слух о том, что на море поселился дракон, целиком проглатывающий корабли. Я немедленно пустился в путь и вот здесь. Но теперь, претерпев столько мытарств в этом порту, я должен сказать вам, что есть вещи пострашнее морских драконов. И Серебрилл это подтверждает! Посмотрите, как он изменился! Клинок едва светится, рукоять то и дело выскальзывает из рук, меч отяжелел. И эти пятна на лезвии! Взгляните! Это же ржавчина! Она ничем не оттирается. Здешняя атмосфера настолько ядовита, что в ней ржавеют и металл, и души. Сознаюсь, я бессилен что-либо сделать, и если вы, сэр Ростислав, согласитесь вернуть мне мой старый боевой меч, я с признательностью вручу вам ваш Серебрил л.

Они обменялись мечами, и Ростислав уже хотел было расспросить Ланселота о здешних порядках, как вдруг динамик под потолком громко прохрипел:

— Номера с двести первого по четыреста пятнадцатый приглашаются в сектор девять на сверку документов.

Ланселот вскочил.

— По четыреста пятнадцатый! — всполошился он. — А у меня триста восьмидесятый! Извините, друзья мои, я должен бежать. Сверка — это такая вещь, раз пропустишь — и начинай все сначала!

И он припустил по коридору.

— Постойте, куда же вы? — закричал Ростислав, но рыцарь уже скрылся за углом.

— Что же это с людьми делается! — покачал головой Борька.

— Довольно! — Ростислав сунул Серебрилл в ножны. — Идем к Главному администратору! Если нам откажут, я разнесу эту контору по кирпичикам!

В приемной Главного Администратора стояла ватная тишина. На стульях вдоль стен здесь сидели робкие, вконец изможденные люди с беспокойными, бегающими глазами. На коленях у каждого лежала толстенная папка, битком набитая справками, характеристиками, выписками, фотографиями с уголком и без уголка, рентгенограммами и еще черт знает чем. Дорогу разъяренным путешественникам заступил секретарь.

— Рубите, — сказал он схватившемуся за меч Ростиславу. — Режьте, стреляйте. Не пущу. Занят Главный!

— Да что же это у вас делается! — закричал Ростислав. — Вы почему издеваетесь над людьми?! Слушайте, если нам немедленно не дадут разрешение выйти в море на корабле, мы построим плот и уплывем безо всяких разрешений!

Секретарь выпучил глаза.

— Да вы что?! — Он подскочил к столу и нажал кнопку селектора.

— Так что докладываю. Ворвались четверо, говорят, если не дадите разрешение, построим плот и уплывем так.

— Ах, плот построим!? — раздался в динамике голос Главного Администратора. — А кто дал им право строить плот, когда все дисциплинированно ждут заключения авторитетной комиссии? Немедленно в очередь и никаких разговоров!

Услышав этот голос, путешественники застыли, словно громом пораженные. И только Марина тихонько пискнула:

— Зойка!

— Зойка!!! — заорали все четверо, преодолев временную немоту.

Дверь кабинета вдруг распахнулась, и на пороге появилась Зойка Сорокина собственной персоной.

— Ре… ребята! — задыхаясь произнесла она и вдруг разрыдалась. Плечи ее тряслись, когда она, уткнувшись лицом в грудь Борьки, с трудом выговаривала слова:

— Ребята! Как я вас искала! Я же тут все перевернула! Запуталась совсем, а вас все нет и нет! Ну, где же вы были? Родные мои!

— Ну, не плачь, не плачь, — успокаивал ее Борька, поглаживая по спине. — Что же ты, дуреха, разве ж так надо было искать…

 

Глава 9

Желтый, искрящийся на солнце песок обжигал ноги. Мальчишки, конечно, полезли купаться, а Марина с Зойкой только побродили у берега. Они заявили, что вода все же слишком прохладная, разлеглись на песочке и стали шептаться о чем-то своем, поглядывая время от времени вдаль, туда, где, у самого горизонта, словно чайки на волнах, белели паруса разлетающихся во все концы Безбрежного моря кораблей.

Когда Ростислав, Борька и Арвид досыта наплавались, намерзлись в воде и выбрались, наконец, на берег, Марина сказала:

— Итак, уважаемые бесстрашные путешественники, не пора ли нам подумать о возвращении домой?

— Пора, конечно, пора! — ответил Ростислав, плюхнувшись рядом с ней на песок. — Кто же говорит, что не пора? Только вот с какой стороны к этому делу подойти?

— Я думаю, нужно вспомнить еще раз все, что с нами произошло. Каждую мелочь Любую деталь, показавшуюся странной, удивительной…

— Ну уж этого-то здесь навалом! — сказал Борька.

— И все-таки, — продолжала Марина. — Не кажется ли вам, например, что все происходящее с нами здесь как-то зависит от нас самих?

Арвид удивленно взглянул на нее. Где он слышал эти самые слова? Или читал? Совсем недавно…

— Еще как кажется! — кивнул Ростислав. — Я вам больше скажу. По-моему, каждый из нас, попав сюда, оказался именно в той ситуации, которая ему больше всего соответствует. Или, вернее, которой он соответствует больше всего!

— Вот уж ни капельки! — сказала Зойка, поджав губы. Борька почесал в затылке и промолчал Все задумались

Арвид вспомнил свой первый бой на Красном Плато, Выдергу за рулем бронетранспортера, глота, ползущего по склону холма и оставляющего за собой широкую дымящуюся полосу выжженной земли…

Неожиданно в памяти возник образ еще одного чудовища — камнегрыза. Что-то важное было связано с ним. Нужно вспомнить. Какая-то догадка…

— Ну ладно, — сказал Ростислав. — Тут есть над чем подумать. Теперь второй вопрос: что мы знаем о метеоритах?

— О метеоритах?! — Арвид приподнялся на локте и посмотрел на Ростислава. — При чем здесь метеориты?

— Ну как же! Помнишь, с чего начались все наши приключения? Мы шли по музею, потом собрались все пятеро в зале. В зале метеорита! Неужели не помнишь?

— К-кажется, помню, — медленно выговорил Арвид. — Я тогда думал… о другом.

Он растерянно взглянул на Марину.

— Так вот, — продолжал Ростислав, — собрались мы, значит, возле метеорита?…

— А потом ты его зачем-то огрел кулаком, — заметил Борька.

— Да не важно, зачем, важно, что огрел! — сказал Ростислав. — С этого момента все и началось! Мы сразу оказались здесь, в этом мире, причем все, кроме нас с Мариной, в разных местах… И еще одна интересная подробность: знаете ли вы, что нас тут называют пленниками Черного Метеорита?

— А! — вскрикнул вдруг Арвид. — Конечно же! Пентюх! Ведь он об этом и говорил! Черный метеорит, тот самый Ах, я растяпа! Как же это я сразу не понял? И книжка теперь пропала…

— Постой, постой, — прервал его Ростислав. — Кто пентюх, кто растяпа? Что еще за книжка?

— Записная. Обыкновенная записная книжка, — ответил Арвид, опускаясь на песок — Она осталась в седельной сумке Там… — Он махнул рукой. — А Пентюх… Он погиб. Это была его книжка, В ней все было написано, только разобрать трудно. А я так и не удосужился…

Понимаете, Пентюх все знал о Черном Метеорите и все записал. А я не сообразил, что эти записи имеют отношение к нам. Думал, может быть, он увлекается фантастикой. Там у него упоминаются чуть ли не пришельцы…

— Стой, погоди! — вдруг перебил его Борька. — Это какая же книжка? Зелененькая такая?

— Ну да. Постой-ка, — насторожился Арвид. — Откуда ты знаешь?

Борька смущенно хмыкнул.

— Просто, понимаешь, из головы вылетело. Мы когда тебя нашли, стали перевязывать, в крови ты был весь, в тине какой-то… Ну вот. Тут эта книжечка и выпала. Я думал, твоя. Посмотрел — все расплылось, ничего не разобрать, сунул в мешок до лучших времен, да так и забыл…

— В какой мешок? — звенящим от волнения шепотом спросил Арвид, подползая к Борьке.

— Ну в какой? В наш, конечно. В тот, с одеждой.

— Да где же он? Где?

— Да ты что? — Борька немного отодвинулся. — В гостинице он, где же ему еще быть? Ты же сам его вчера до самого номера тащил!

И он указал на аккуратный четырехэтажный корпус портовой гостиницы, в которой они вчера поселились.

— Так чего же мы тут сидим?! — воскликнула Зойка. — Нас ведь дома ждут! Вперед!

Я только теперь понял, что произошло. Поначалу, когда созданный мною мир вдруг вышел из подчинения, когда на месте равнин поднялись горы, когда в окрестностях моего жилища стали появляться отвратительные чудовища, а в селениях запылали пожары войны, сознаюсь — я испугался.

Оказавшись бессильным перед страшными чудесами, обрушившимися на меня, я решил было, что неведомые создатели Черного Метеорита подстроили мне коварную ловушку. Сначала они изучали меня, позволяя творить собственные модели, а теперь, следя за происходящими изменениями, я пришел к выводу, что все гораздо проще. Просто кто-то посторонний вошел в контакт с метеоритом, проник в мой мир и сразу же стал вносить в него изменения.

Впрочем, судя по распространяющемуся вокруг хаосу, человек этот вряд ли представляет, куда он попал и что с ним происходит. А раз так, значит он не знает и как выбраться отсюда. Нужно как можно скорее разыскать его и все объяснить, пока он не наломал дров или вовсе не погиб от лап и клыков своих же монстров…

Искать. Именно этим я сейчас и занимаюсь Но попробуйте найти единственного живого человека в постоянно меняющемся мире, среди тысяч образов, созданных его, да и вашим, вдобавок, воображением. Единственное, что мне пока удается, — это растягивать время (выражение, имеющее здесь буквальный смысл). Думаю, что минуты незнакомца примерно равны сейчас моим дням, но разница эта все быстрее уменьшается по мере нашего сближения. Впрочем, наблюдаемые нами порознь события имеют одинаковый темп как для меня, так и для него.

Я отправляюсь на поиски и впечатления каждого дня, буду очень коротко заносить сюда же, в записную книжку. Надеюсь, эти поиски не окажутся бесплодными, и меня не подведет принцип, которым я руководствуюсь: основные события должны разворачиваться вблизи нужного мне человека и при его участии…

Итак, день первый:

Эволюции крупных стад различных чудовищ приобретают все более упорядоченный характер. Все они с яростным ревом движутся теперь в одном направлении, как будто направляются на завоевание новых земель. В воздухе замечено появление организованных стай крылатых существ, вооруженных какими-то нехитрыми орудиями.

День второй:

Сегодня я добрался до обширных людских поселений. Все они взбудоражены, как огромный муравейник. Люди объединяются для совместного отражения воздушных и наземных атак чудовищ, но силы явно не равны. Все ждут подхода регулярных частей.

День третий:

Я попал под всеобщую мобилизацию и направлен в отдельную истребительную центурию ездовым (ну и воображение у парня — полнейшая мешанина!). Дело принимает скверный оборот. Готовится грандиозное сражение, исход которого весьма неопределен. Среди чудовищ появились огромные, плюющие огнем твари, совершенно неуязвимые для обычного оружия. Летающие существа (их называют нетопырями) применяют в бою стрелы, пробивающие кожаные панцири солдат.

Выполнение моей главной задачи становится теперь все более сложным. Боюсь, что… Не хочется об этом думать, но всякое ведь бывает. Если со мной что-нибудь случится, может быть, хотя бы эта записная книжка попадет когда-нибудь в руки человека, и ему будет полезен мой совет. Для него я записываю здесь свой способ вернуться в обычный мир, самому мне такая возможность может и не представиться.

Итак, чтобы вырваться из плена Черного Метеорита, нужно сделать следующее…

— Все, — сказал Ростислав, — больше здесь ничего нет. Он не успел дописать, что-то ему помешало.

— Наверно, атака нетопырей, — задумчиво проговорил Арвид. — Они всегда налетают внезапно…

Он помолчал.

— Значит, Пентюх погиб из-за меня. Все нетопыри, глоты, камнегрыз — все это мое…

— Может быть, не только твое, — сказал Ростислав, прохаживаясь от окна к двери и обратно. — Нас ведь пятеро. Тут все так перемешалось…

Было уже далеко за полночь, но никто не спал. Весь день ушел на разбор — буква за буквой — написанного в книжке. Самым трудным оказался последний фрагмент, записи были сделаны неразборчивым почерком, видимо, второпях, но самые важные сведения содержались именно здесь. И вот в самом конце, когда разгадка, казалось, близка — обрыв. Пентюх знал, как освободиться из плена Черного Метеорита, но погиб, не успев об этом рассказать.

Ростислав вдруг остановился.

— Слушай, — спросил он Арвида, — а что это, собственно, значит — погиб?

— В каком смысле «что значит»? — Арвид удивленно поднял на него глаза, — Стрела ему в грудь попала.

— Чья стрела?

— Да что ты в самом деле! Нетопыря какого-нибудь стрела, чья же еще? Знаешь, сколько людей они этими стрелами перебили?

— Людей? — переспросил Ростислав. Он снова зашагал по комнате. — Значит, так. Стрела принадлежала нетопырю. А нетопырь — тебе. Вернее — твоему воображению. Тогда выходит, что и стрела… То есть все это, конечно, сложнее, но что-то тут должно быть…

Он плюхнулся на кровать, закинув ноги на спинку, долго о чем-то размышлял и, наконец, произнес:

— Ребята, а ведь это, кажется, довольно просто…

— Что «просто»? — спросила Марина.

— Вернуться домой. Смотрите-ка. Все вокруг зависит от нас самих, все здесь именно такое, каким мы его себе представляем. Значит, чтобы вернуться в наш мир…

— Нужно его вообразить! — обрадованно воскликнул Борька.

— Нет, — сказал Ростислав. — Не вообразить. Создать.

Зойка нахмурилась:

— Но ведь это будет совсем другой мир!

— Конечно, другой! Ведь мы и сами теперь стали другими. Разве нет?

Борька пожал плечами.

— Так что ж — другими? Из-за этого чертового метеорита и изменились. Тут станешь другим, когда сам не знаешь, кто ты есть. Деньги в руки плывут, а ты и не рад. Хочешь как лучше сделать, а выходишь подлец. Нет, домой, домой пора! Вырваться нужно, проснуться, что ли, или еще как-нибудь, но только чтобы все стало по-прежнему.

— По-прежнему? — переспросил Ростислав. — Теперь это уже невозможно. Теперь все будет по-другому. И метеорит здесь ни при чем. Нас он не переделывал, только показал, какие мы есть…

На некоторое время в комнате воцарилась тишина.

Какие мы есть, думал Борька, глядя в пространство прямо перед собой.

И вдруг открылась ему панорама Делового Центра с зеркальной коробкой «Олимпа» посередине. Картина качнулась, надвинулась, прозрачными стали ресторанные зеркала и замелькали сквозь них знакомые физиономии: Мафусаил, Леопольд, губернатор…

Все они быстро приближались, глядя на него и, наконец, окружили. Борька завертелся на месте в поисках выхода из цепкого этого кольца, но видел везде только подмигивающие глаза и руки, сующие ему пачки разноцветных бумажек. Кольцо сжималось все теснее, на Борьку вдруг тяжело рухнула откуда-то сверху груда ручных электронных часов. Часы больно ударили его по голове и плечам, хотя Борька твердо знал, что все они пустые внутри. Он сам вынимал микросхемы и индикаторы, чтобы, приманив покупателя единственным полноценным экземпляром часов, всучить ему под шумок один лишь корпус.

Где-то взревел мотор, и подкативший задом самосвал с кряхтеньем начал выворачивать над Борькой необъятный кузов. Вокруг застучали по полу, захлюпали, распространяя аромат гнили и плесени, разнообразные фрукты, овощи, раздутые консервные банки, вонючая рыба и прочий залежалый продукт. Борька отчаянно заработал руками и ногами. С огромным трудом ему удалось выбраться из недр зловонной кучи, а ведь она была предметом лишь самых первых его операций в Деловом Центре. Он пытался бежать, но губернаторские морды, подмигивая Леопольдовыми глазами, все теснили, теснили его к растущей куче товара, столь удачно когда-то реализованного, и все совали змеистыми руками толстые пачки в его карманы, так что стал он уже гнуться к земле под совокупной тяжестью ловко вырученных сумм.

В отчаянии Борька высоко подпрыгнул, стараясь верхом преодолеть потную стену физиономий, и, проломив крышу «Олимпа», устремился в черное бездонное небо.

Город под ним превратился в мутное светящееся пятно, замер на мгновение и снова помчался навстречу.

Но нет, это уже не город. Чем ниже опускался Борька, тем яснее он видел под собой нагромождение скал. Светлое пятно внизу все росло и, наконец, превратилось в ярко освещенное прожекторами дно ущелья. Тысячи зрителей, заполнивших трибуны над обрывом, завороженно глядели на арену в ожидании зрелища, приготовленного для них Маэстро.

А в центре арены… Одинокая фигура в перекрестье теней — человек, судорожно сжимающий в руке кинжал. Ростик!

Борька теперь ясно видел его лицо. Ростик поднял голову, посмотрел ему прямо в глаза и спокойно произнес:

— Он показал нам, какие мы есть.

Они были в комнате гостиницы. Сидели и молчали.

Какие мы есть, подумала Зойка.

Когда-то давным-давно, еще в пионерском возрасте, ее выбрали в совет отряда. Зойка поначалу отнекивалась, отбрыкивалась, как все, от почетной должности, да и кому, в самом деле охота тратить золотое личное время на дурацкие стенгазеты к празднику, сгонять буйных двоечников, упрямых троечников и занятых хорошистов на собрания после уроков, а также нести ответственность за развал работы, которой в неразваленном состоянии никто никогда не видел.

Однако должность «учебного сектора» оказалась не так уж плоха. Зойке очень нравилось с цифрами в руках неуклонно повышать требовательность в коллективе, беспощадно искоренять тенденцию к снижению темпов роста успеваемости и сочетать индивидуальный подход с коллективным отпором.

В короткое время никому в классе не стало от нее житья, и тогда ее выдвинули в совет дружины. Тут Зойка впервые почувствовала власть. От нее уже зависело кое-что, неторопливо и с достоинством прохаживалась она вдоль шеренги третьеклашек, принимаемых в пионеры, и коротко, по-деловому давала инструкции. Взгляд ее был светел, но строг. Она уже не чувствовала себя на службе у этого народа, как какая-нибудь редколлегия. Нет! Теперь она была руководителем.

В комсомол Зойка вступила на год раньше всех в классе и сейчас же автоматически вошла в состав школьного комитета. Очередное избрание она воспринимала теперь как свое неотъемлемое право, законное вознаграждение за пребывание в предыдущей должности.

Через год одноклассники уже смиренно домогались у нее рекомендаций и характеристик.

— Подождите, ребята, — строго говорила она, испытывая тайное наслаждение, — Не напирайте так. Не все сразу. Вот что. Становитесь-ка в очередь.

Эта очередь была первой в ее административной карьере. Но не последней. День ото дня хвост все удлинялся, удлинялся и, наконец, стократ увеличенный волшебством Черного Метеорита, обрел глобальный масштаб. Все без исключения люди, которых она видела перед собой, стояли теперь в самых разнообразных очередях, живых и льготных, образующих в свою очередь еще одну — общую очередь. Очередь к ней.

Только так, думала Зойка, можно навести порядок в этой милой, но бестолковой стране, где добродушные, хотя и похожие внешне на пиратов капитаны развозят всех кому не лень по разным заморским странам, не спрашивая даже характеристики с места работы. Где уж в такой суете отыскать пропавших одноклассников! Нет, нет, нужны коренные изменения, нужно познакомить всех и каждого с принципами поголовной социальной справедливости, без которых здесь были вынуждены обходиться до сих пор. Только внутри стройной, упорядоченной системы, каковой является очередь, возможно установление полного равенства между людьми. Благородный рыцарь ничем не должен отличаться от нищего калеки,» капитан огромного судна — от оборванного матроса, вот чего нужно добиться в первую очередь.

А уж тогда и руководитель, в ее (Зойкином) лице, сможет побеседовать душевно, не торопясь и не рискуя никого пропустить, с каждым жителем подведомственной ему страны и в конце концов получить информацию о чем угодно.

Так рассуждала Зойка, становясь Главным Администратором. И ошиблась.

Никакой справедливости в очереди не получилось. Людьми безраздельно овладевала взаимная неприязнь, зависть к впереди стоящим и презрение к стоящим позади. О, эта очередь! Образование еще более зловещее, чем толпа. Толпою, по крайней мере, может двигать общий, лишенный корысти интерес. Очередью — никогда.

На глазах у растерянной Зойки очередь безжалостно рвала и грызла сама себя, сплевывая несчастных, неспособных доказать, что они здесь стояли. Никаких сведений о Марине, Арвиде, Ростике и Бобе Зойка не получила. Люди, прошедшие сквозь пытку очередью, просто не помнили, что было до того, как они в нее встали. Жалко улыбаясь, они протягивали вороха справок и фотографию с уголком — больше ничего нельзя было от них добиться. Основная же масса очереди, которой до приема у Главного Администратора было еще как до луны пешком, зверела с каждым днем. Перепуганная Зойка укрылась в кабинете, отгороженном от очереди тремя приемными с доступом возрастающей степени трудности. Она считала, что звуконепроницаемые двери и толстые стены помогут ей, и лишь вчера поняла, как они мешали, какими ненужными были на самом деле. Ах, как чудесно они рассыпались в прах, едва зазвучали так близко голоса Ростислава и Марины! С каким облегчением и радостью Зойка бросилась навстречу своим друзьям! Они стояли перед ней — все четверо — и улыбались.

— Он показал нам, какие мы есть, — сказал Ростислав.

В номере гостиницы царила тишина.

Какие мы есть, думал Арвид. Ну и какие же? Вот он сам — какой?

Раньше ему не составило бы труда ответить на этот вопрос. Как, впрочем, и на любой другой. Какой он? Пожалуйста!

Сильный. Решительный. Первый…

Но здесь, в мире Черного Метеорита, все изменилось. Его кидало из крайности в крайность, он словно превращался в разных людей, и не было никакой возможности определить; кто же из них настоящий.

Желторотый курсант с автоматом в дрожащих руках, только что из жалости убивший нетопыря? Или грозный центурион, избивающий солдат? Пришлось пройти через то и другое, чтобы понять, что быть сильным не означает применять силу, а быть решительным не значит решать, не думая.

Что же, выходит, он все растерял? Был решительным — стал сомневающимся, был сильным — теперь боится свою силу применять. Просто он стал взрослым, просто содрали с него жестокие здешние приключения лоск самоуверенности и эгоизма. Заставили увидеть то, что рано или поздно должна была показать жизнь. Прав Ростик — Метеорит здесь, пожалуй, и ни причем… Ну хорошо, Метеорит Метеоритом, а дальше-то что? Куда теперь?

— И куда же теперь? — вслух спросил Арвид.

— Я думаю, на остров Фео, — уверенно сказал Ростислав.

Все удивленно посмотрели на него.

— Почему на Фео? — поинтересовалась Зойка.

— Неужели непонятно? Фео — единственное место в мире Черного Метеорита, где мы еще не побывали. Никому неизвестно, каким окажется этот остров. А вернее, как раз наоборот Точно известно, каким он должен оказаться, потому что это зависит от нас…

— Ну и каким же? — нетерпеливо спросила Зойка.

Ростислав хитро улыбнулся:

— А вот увидишь!

Ранним утром пятеро пленников Черного Метеорита были в порту. Здесь, как и в прошлый раз, царила тишина, и утреннее солнце все так же отражалось в воде И все же порт неузнаваемо изменился.

— М-да-а, — задумчиво протянул Борька, окинув взглядом пустые причалы. — Ничего в волнах не видно…

— Я почему-то так и думал, — сказал Арвид. — Капитаны, бедолаги, разлетелись кто куда, как только были отменены эти дурацкие… — Он вдруг осекся, увидев, как съежилась Зойка.

— Неужели никого не осталось? — Марина с тревогой всматривалась в горизонт.

— Да нет же, вон какое-то судно! — Ростислав вытянул руку в направлении устья реки, впадающей в залив далеко за территорией порта.

Там, над деревьями, окаймлявшими берег, мирно покачивалась одинокая мачта.

Друзья, не сговариваясь, бегом припустили по набережной. Они остановились передохнуть, только когда впереди, между де ревьями, заблестела река, и уже был виден корпус небольшого судна, стоявшего у деревянного причала.

— Ого! — сказал Арвид. — Да ведь это «Малютка»! А вон и Питер Смог, капитан.

Капитан был по-прежнему в своем строгом морском костюме, то есть в полосатых плавках и форменной фуражке с «крабом». Поругивая помощника, он сновал взад-вперед по палубе и распоряжался выгрузкой товара. Какие-то люди, не то крестьяне, не то дачники, бежали с носилками по сходням на корабль, а затем возвращались груженые, держа носилки бережно и ровно.

Когда ребята приблизились к причалу, в нос им ударил кислый фруктовый запах. В носилках хлюпало.

— Здравствуйте, капитан! — заговорил Ростислав. — Как хорошо, что мы вас застали!

Питер Смог покосился на путешественников.

— А-а! Это вы! Доброе утро, леди и джентльмены! Чем могу служить?

Голос его звучал, однако, вяло, и взгляд все время устремлялся куда-то в сторону.

— Видите ли, капитан, нам по-прежнему надо на остров Фео. И, помнится, вы были не прочь…

Капитан покашлял неопределенно, снял фуражку, отер пот со лба, водрузил фуражку на место и только после этого посмотрел прямо на Ростислава.

— Да, Фео! — произнес он обиженно. — Куда уж тут на Фео! Видите, чем приходится заниматься?

Мимо снова пронесли носилки с желтой запашистой жижей.

— Что это? — спросил Ростислав.

— Фрукты! — горько умехнулся Смог. — Райские плоды для роскошных базаров острова Фео. Пока мы загорали в порту, они превратились в компот, или даже в компост, как говорят вот эти господа огородники. Остается пустить весь груз на удобрения или на корм скоту, если, конечно, найдется такая скотина, которая захочет его есть. Словом, трюмы «Малютки» пусты, и на Фео, сами понимаете, делать мне теперь нечего…

Ребята растерянно переглянулись.

— Но ведь вчера еще вы были рады плыть куда угодно, лишь бы убраться отсюда! — напирал Ростислав.

— Вчера! — хохотнул капитан. — Вчера, когда все суда компании «Метеорит шипс» были намертво пришвартованы у здешних причалов, это было бы подвигом! А теперь выход из гавани свободный, и компания не простит мне рейса с пустыми трюмами! Ничего не поделаешь, джентльмены, — хозрасчет!

Питер Смог развел руками.

— Вот если бы груз… — добавил он задумчиво и вдруг блеснул черным глазом из-под насупленной брови.

— Одну минуту! — Ростислав быстро повернулся к своим. — Борька, ты понимаешь?

— Чего уж тут не понять! — проворчал Борька. — Давай, Маэстро, жми, Маэстро, ищи лопуха с товаром для Фео…

— Да нет же! Никаких лопухов. В том-то и дело, что все должно быть честно и взаимовыгодно. И быстро. Очень быстро! Пойми, тут справишься только ты. У тебя опыт, у тебя врожденная предприимчивость. Да это же прекрасно само по себе! Тебе потребуется только…

— Подожди, — остановила его Зойка. — Мне надо поговорить с Борей наедине.

«Знаю я твои разговорчики! Опять прорабатывать начнешь», — чуть было не брякнул Ростислав, но вовремя сдержался, заметив, как засветились вдруг по-особому глаза прожженного Маэстро.

Зойка взяла Борьку за руку, отвела его под деревья и там зашептала что-то для него необычное. Да дело, по-видимому, было и не в словах. Губы ее шевелились у самого его лица, ладонь лежала в ладони. Даже капитан Смог, бросив взгляд в ту сторону, сразу все понял и тактично отвернулся.

Через пять минут Борька энергично ударил себя в грудь кулаком и с цветущей физиономией зашагал в сторону города. Зойка, задумчиво улыбаясь, побрела назад к реке.

— Ай да Метеорит! — не удержался Ростислав.

— Ай да Зойка! — поправила его Марина.

— Ай да все мы, по правде говоря! — заключил Арвид.

Вечером того же дня тяжело нагруженная «Малютка» готовилась к отплытию. Капитан, стоя на мостике, радостно поругивал помощника, то и дело запинавшегося о ящики, которые не вошли в трюм и были размещены прямо на палубе.

Пассажиры сложили свои вещи в тесной каюте и вышли наверх, чтобы бросить последний взгляд на покидаемый берег. Уже убирали трап, когда в сумеречной дали вдруг показалась темная долговязая фигура и заметалась по пирсу, заслоняя огни порта.

Ростислав ахнул, бросился к трапу и, отпихнув матроса, спрыгнул на причал.

— Ланселот! Я здесь! — закричал он изо всех сил.

С борта судна ребята видели, как Ростислав подбежал к рыцарю, они обнялись, а потом долго ходили вдоль кромки воды, о чем-то оживленно беседуя. Им не мешали.

Ростислав вернулся на борт, «Малютка» тотчас снялась с якоря, и скоро берег растворился в густой темноте. Все уже спали, а Ростислав все ходил и ходил по палубе, покачивая головой, чему-то улыбался и, спасаясь от свежего бриза, плотнее запахивал штормовку с надписью «Мингео» на спине.

А утром из тумана навстречу судну выступил остров Фео.

— Все правильно! — сказал Ростислав, когда разбуженные им ребята высыпали на палубу. — Именно таким я его себе и представлял. Леса и скалы. Впрочем, будет и еще кое-что…

— Смотрите! — сказала Марина. — Там, на горе, замок!..

— Вот-вот, — кивнул Ростислав. — Туда-то нам и нужно.

На пристани путешественники распростились с Питером Смогом и по узкой, извилистой тропинке стали подниматься в гору. И вот перед ними замок. Со скрипом распахнулись кованые ворота.

— Теперь смотрите! — шепнул Ростислав.

Ребята оказались в небольшой комнате с выбеленными стенами, сводчатым потолком и несколькими дверьми, ведущими в соседние помещения. Тут было многолюдно, слышались оживленные голоса. Экскурсанты группами переходили из одного сводчатого зала в другой и любовались коллекцией старинного оружия.

— Постой-ка, — прошептал Арвид, оглядываясь по сторонам. — Так ведь это.

— Ну? — спросил Ростислав. — Теперь вы понимаете?

— Понимаем, кажется, — осторожно произнесла Зойка.

— Тогда пошли!

Ребята быстро нагнали экскурсию, переходящую в следующий зал. Только Ростик задержался в дверях, пытаясь приладить что-то у себя на боку под рубашкой.

— Ростислав, ты скоро? — позвала Марина.

— Иду! — откликнулся Ростик и поспешил за ней, неуклюже ступая и на ходу застегивая пуговицы на рубашке, чтобы не торчала рукоять меча Вместе со всеми он принялся разглядывать коллекцию оружия.

Неожиданно Ростик заметил, что Арвид пристально смотрит куда-то в сторону. Оттуда приближался к экскурсии парень лет двадцати в потрепанных джинсах и синей футболке.

— Пентюх! — одними губами прошептал Арвид.

Подойдя к оружейному стенду, парень заглянул через Борькино плечо. Его особое внимание привлекла тяжелая арбалетная стрела, лежавшая под стеклом на покрытом малиновым бархатом столике. Глядя на нее, Пентюх покачивал головой и неопределенно улыбался. О чем он думал? Может быть, замышлял новое путешествие в мир Черного Метеорита? Увы, планам этим не суждено исполниться: ближайшей ночью ярко-зеленая звездочка поднимется над крышей здания городского музея и, прочертив светящуюся дугу, быстро затеряется на звездном небе. Так покинет Землю черный метеорит, похожий на лошадиную голову. Куда он полетит? Кому понесет свои земные впечатления? Кто знает.

 

1

Пахло бананами. Наверное, при ударе лопнул ящик, и мумифицированные плоды на воздухе ожили. Клокотал, закупоривая трещины обшивки, самотвердеющий пластик. Кислородный регулятор, срабатывая, выговаривал: «Ти-упп!». И снова: «Ти-упп!».

Не открывая глаз, Андрей пошевелил правым плечом. Пожалуй, в порядке. Почти в порядке. Рука онемела от ключицы до кончиков пальцев. Локоть нестерпимо резало.

Ничего, ничего. Могло быть хуже.

Он последовательно, картинку за картинкой, восстановил в памяти события.

Сначала Тембру Потом «чуму». Ссору с матерью. Полет. Неудачную посадку.

Ох, как же все это не вовремя!

Андрей закусил губу, сел, покачался от боли, шумно выдохнул.

И открыл глаза.

Сквозь распахнутую створку люка в рубку вламывалось зеленое солнце. От сильного зеленого отсвета все вокруг казалось зыбким и мутным, как в аквариуме. Снаружи глухо шумели малахитовые джунгли. Края звездообразной дыры в стене космокатера разбухали, стягивая пролом и оставляя пластиковые шрамы. Совсем сошла с ума автоматика: заделывает трещины, качает кислород, а люк распахнут настежь! Они давно уже дышат наружным воздухом. И бананами пахнет тоже оттуда, из джунглей.

Почувствовав на себе взгляд, Андрей осторожно, стараясь не бередить плеча, повернулся вместе с креслом. Нино, смаргивая с ресниц слезинки, смешно шевелила пушистыми ломкими бровями, шмыгала носом, облизывала пересохшие губы.

— Ну что ты, что ты! Вот увидишь. — сказал Андрей слегка охрипшим голосом. И не договорил, не нашел слов.

— Я ничего, — быстро откликнулась Нино. — А ты?

— Выбирайся, приехали. — Андрей поморщился. — Там под правой рукой маховичок. Раскрути. Я тебе не помощник…

Нино сползла внутрь кресла, насколько позволял противоперегрузочный кокон Вслепую пошарила рукой.

— Андрюша, я забыла, в какую сторону крутить.

— На себя, неужели трудно запомнить? Справа-налево-вниз, ясно?

Нино кивнула, долго копалась внутри кокона, шевеля губами и наклоняя голову то в одну, то в другую сторону Наконец разобралась. Кокон раскрылся, и кресло сжевало эластичную пелену.

— Теперь меня разблокируй, — попросил Андрей. — И аптечку… Малый хирургический комплект…

— Сейчас, сейчас, — забормотала Нино, склоняясь над ним. — Ты не волнуйся, я все сделаю. Это я сначала немножко испугалась…

— Ну-ну, дочь командора! — Андрей затаил дыхание, но Нино и впрямь была молодцом: мягкие края кокона разошлись, освободив тело, и почти не доставили новой боли — Вот видишь…

— Молчи, не трать силы… Приподними голову Тут болит? А тут? Главное, плечо цело, локоть — это пустяки, потерпи. На вен, выпей, до свадьбы заживет…

Девушка запнулась на миг — вот уж некстати вспомнила поговорку. Если не считать обычной школьной практики, врачевать еще не приходилось. Пряча тревогу, она раздернула молнию Андреева комбинезона, разрезала рубашку Рука была багровая, опухшая и рыхлая от множественных подкожных кровоизлияний Не переставая беззаботно болтать, Нино приладила полукружие бандажа, примкнула к поясу широкий захват на запястье. Зачем-то потерла указательный палец о рукав и колупнула ногтем три значка на бандаже: «стабилизация», «обезболивание», «регенерация»

Двойные гибкие ленты проклюнулись по краям захвата, укутали руку, проползли под рубашкой к плечу, обернулись вокруг локтя, присосались к коже. Шипя, потек воздух, одел плечо и руку в плотные лубки.

— Немножко пощиплет — и все! — Тыльной стороной ладони Нино стерла со лба Андрея пот — На, проглоти…

— Что это? Против вирусов.

— Мы с тобой уже столько тут чужих вирусов нахватались — вряд ли поможет.

— Все равно проглоти.

Андрей послушно слизнул розовую горошину. Встал. Правый бок был тяжелым, неподвижным.

— Работничек из меня, однорукого…

— Всего сорок часов! — просительно произнесла Нино, точно сама была виновницей Андреевой травмы.

Андрей придвинулся к пульту, неловко, левой рукой, пощелкал клавишами, отключил подачу кислорода.

— Ого, до Маяка сто пятьдесят четыре километра!

— Сто пятьдес… С ума сойти! По джунглям… Без дорог… У нас же ни вездехода, ни винтопланов…

— И ни одного взрослого: Зато пятеро микрочеловечков — от трех до десяти. Плюс одно вредное существо переходного возраста…

— Ты не имеешь права так говорить!

— Да он спит, не услышит…

— Ну и что? Даже на минуту, даже в мыслях не допускай несправедливости — иначе какой ты командир? Отец в тебя поверил, он так и сказал — пятнадцатилетний капитан!

— Не совсем пятнадцатилетний и не совсем капитан… Послезавтра шестнадцать стукнет…

— Помню, отпразднуем. И мой день рождения заодно…

— А тебе сколько?

— Четырнадцать лет, четыре месяца, двадцать шесть дней. Круглая дата.

— Треугольная. Буди детский сад!

— Андрей!

— Молчу-молчу.

Он, хмурясь, выпрыгнул из люка. Пахло бананами. Сияло изумрудное небо. Шумел ветер. Трава и мелкий кустарник постепенно выпрямлялись. Планета сигнальная, резервная, земного типа. Не заселена. Имеет Маяк. Атмосфера безвредна. Растения и животные пригодны в пищу. Вот и все, что запомнил Андрей из поспешных наставлений командора: было не до чужепланетной географии!

…- У нас нет иного выхода, — сказал тогда командор, не снимая слепого гермошлема, точно и через экран своим дыханием мог перенести возбудителя «костной чумы».

Впрочем, кто или что провоцирует болезнь, на Тембре не знал никто. Ни сами больные. Ни биологи. Ни врач — мать Андрея. Не спасали никакие способы самоизоляции. Четырнадцать случаев болезни буквально разгромили, уничтожили экспедицию. Люди сидели по бункерам, палаткам, вездеходам, словом, там, где их застала страшная весть. Очаги придавили силовыми колпаками. Прервали контакты. И все же время от времени в новом пункте Тембры зажигался огонек бедствия. Два дня колик. Трое суток паузы. И медленное, неотвратимое разжижение скелета — кости превращались просто-напросто в резиновые жгуты. Человек оплывал, как масло в подогретой кастрюле, как зажженная свеча. Лишь жесткие панцирные скафандры помогали обезножившим разведчикам сохранять подобие привычного тела.

Андрею трудно было смотреть в безглазое металлическое лицо. Лучше бы командор вовсе не включал экран. Тогда бы не надо было думать до какого уровня «налито» в скафандре его тело: до лодыжек или уже выше колен…

— Ну а если бы я не заглянул сюда в тот вечер? — запинаясь спросил Андрей. — Если бы остался с физиками на Пузыре?

— Но ты заглянул! — отрезал гермошлем голосом командора.

«Чтобы показать Нино пустотелый кристалл горного хрусталя, — с горечью подумал Андрей. — Романтик несчастный! Примчался в Лагерь, тут его, дурака, и накрыли карантином…»

— А вы не допускаете, что Лагерь…

— Не смей так думать! Родители там неделю не были, телевизиты, как ты понимаешь, не в счет…

— Ну так и посидим в изоляции…

— Нет. Спокойнее эвакуировать вас. Тембра даже связи с Землей не имеет, а там Маяк, оттуда вас сразу снимут. Видишь, у нас действительно нет иного выхода!

«Ну почему, почему я? — хотелось закричать Андрею. — С этим справится любая девчонка, та же Нино. Мыслимое, ли дело для здорового сильного парня отсиживаться с маломерками в безопасной дали? Сопливчики, слюнявчики, манная каша. «Деточка, сделай «пи-пи» — тьфу!»

Андрей не закричал, ждал продолжения.

— Мы не просто спасаем детей, — ответил на его сомнения командор. — Вы наша надежда. Передайте Земле сигнал бедствия, призыв о помощи.

— Так всегда говорится, чтоб подсластить пилюлю. — Андрей махнул рукой и неожиданно для себя спросил: — А на Землю мы не занесем эпидемию?

— Ты — самый младший среди взрослых — и то подумал об опасности. Зачем же обвинять в опрометчивости целое человечество?

Андрей покраснел. Следовало исчезнуть, испариться, провалиться сквозь землю, но командор вызвал его в специальную кабину связи для разговора с глазу на глаз. Испариться сквозь четыре экранных стены не было никакой возможности.

— Твоего согласия я не спрашиваю, — продолжал командор. — Это приказ.

— Я бы хотел поговорить с мамой, — попросил Андрей.

— Разумеется, потом я тебя вызову еще раз! — Командор кивнул безглазым шлемом и стаял с экрана.

Сколько же времени прошло с того момента? Неужели всего пятьдесят часов? Ну, пусть для ровного счета шестьдесят. А за спиной уже и ошибки, и отчаяние, и неясность, что делать дальше. Даже подвиг. А какой там подвиг? Просто случайно со страху сообразил, куда ткнуть кулаком идеально запрограммированный пульт. И главное — не запоздал, ткнул в тот самый миг, когда катер едва не нанизался на антенный штырь Маяка. Теперь корабль валялся на богу, два амортизатора из четырех были смяты и вывернуты. И никакой программой не поднять его вновь над планетой.

— Андрюша, у меня все готово! — донесся из катера голос Нино.

— Хорошо. Буди всех.

Андрей присел на срез люка. Меньше всего сейчас ему хотелось изображать командора.

Ждать пришлось недолго. Потягиваясь, как после обычного сна, в проеме показался двоюродный братец Нино… Можно было наперед угадать его первую фразу.

— Как погодка? — спросил Най, и Андрей с Нино невольно улыбнулись. — SOS уже передали? Землю вызвали? И что они… Най посмотрел на стену джунглей и осекся: — Андрей, куда ты нас завез? Где Маяк? Чего молчите?

Он подбежал к пульту, постучал по циферблату дальномера, как стучат по стеклу барометра, и присвистнул. Что-что, а разбираться в приборах он умел.

— Ничего себе, перелетик! Мой папа никогда бы так не ошибся!

— Лучше бы твой папа побольше людям доверял! Не пришлось бы две недели тащиться по джунглям!

— А кто потащится? Сам завел, сам и тащись! А мы тут в холодке подождем…

Най вновь выпрыгнул из катера, длинно сквозь зубы сплюнул в траву. Ох, как чесалась рука съездить его по белобрысому затылку! Но Андрей сдержался:

— Мы трое — самые старшие в отряде. И вообще на Геокаре. В сумме нам сорок четыре года. Вполне зрелый возраст для Разведчика.

Так, это он ввернул удачно Теперь что-нибудь про цель. И про дисциплину.

— К сожалению, задача сильно усложнилась. До Маяка еще идти и идти. А каждый день промедления — это новый больной на Тембре, это лишний потерянный шанс для наших товарищей — наших родителей… там…

— Твердили тебе — повтори навигацию! Там же целый раздел: «Прокол. Топология выхода. Ошибки и исключения»…

— Слушай, ты! — зашипела Нино. подлетая. — Да если бы не Андрюшка…

— Отставить, Нино! — Андрей гулко выдохнул и напряженным, но все-таки ровным голосом продолжил: — Надеяться нам не на кого. Решать придется один раз. И сообща.

— Когда меня бай-бай уложили, а ее назначили вторым пилотом — мое мнение не требовалось, да? А теперь — сообща! Фиг вам! — Най яростно крутнулся на месте, и в поле его зрения попал раздутый рукав Андрея.

Вот везунчик, успел уже где-то руку повредить. Боевое ранение при исполнении служебных обязанностей! А ты дрыхни в гравитационных пеленочках, пока тебя на место доставят. И не смей слова поперек вымолвить. Девчонку — вторым пилотом! А он… Можно сказать, без пяти минут штурман — и в пеленочках. Нет справедливости на белом свете!

Зеленое солнце окунулось в молочно-изумрудное облачко, во все стороны по небу брызнули перламутровые лучи.

— Ладно, — буркнул Най. — Сообща так сообща, я не против. Эх, будь у нас вездеход!

Будь у них вездеход, все решалось бы просто. Но вездехода не было. Вертолета, винтоплана, обычной тележки — тоже.

— Вездеход есть на Маяке, — напомнил Андрей. — Поэтому самое разумное — быстрее до него добраться. Отправить сообщение, вызвать помощь и назад. Идти придется мне и Наю. Детсад поручается тебе, Нино. В катере это не так страшно, справишься. Есть другие предложения? Нет? Ну, раз все ясно, командирский совет закрыт. Объявляется общий подъем и обед. После обеда ревизия хозяйства.

Ребятишки пробуждались свежие и розовые. Если бы не «костная чума», все это походило бы на заурядную прогулку, на легкий воскресный пикничок. Подольше б мелкота так думала…

— Мы уже приехали, дядя Андрей? — спросил трехлетний Готлиб, выглядывая за срез люка. Он единственный из детей называл Андрея дядей.

— Во всяком случае, поезд дальше не пойдет, — откликнулся Андрей. — Пересадка.

— А на чего пересадка?

— Со временем приручим лошадь. Пока — пешком.

— Я люблю лошадей… — Глаза Готлиба мечтательно округлились. — А под колпак нас опять не запрут?

— Не бойся, маленький, не запрут. Будет очень-очень весело. И масса удивительных приключений!

«Только бы не накаркать!» — спохватился Андрей. К счастью, его выручила Нино:

— Обедать будем на свежем воздухе.

Пока Андрей взращивал рядом с катером стол и скамейки, Нино раскупорила консервированный обед.

— Сегодня у нас грибной суп и тушеные кабачки! — оповестила она, вынимая крохотные, запаянные пленкой тарелочки.

— Я не люблю грибной суп, — захныкала Тина.

— А я люблю. Я съем и твою и свою порцию, — пообещал Готлиб.

— Не хвастайся раньше времени! — Нино потянула ниточку, и подрезанная пленка отпала. Посудина и ее содержимое разбухли, разогрелись, повалил душистый пар, и перед Готлибом выросла тарелка нормального земного размера, наполненная нормальным грибным супом. — Тебе первому, за храбрость…

— Ты теперь будешь наша мама? — нежным голоском спросила Тина.

— Ешь, ешь, болтовню развела! — прикрикнул Най. Он все-таки тоже был взрослый.

— Не воображай, папа у нас дядя Андрей, а не ты! — возразил Готлиб и едва не схлопотал затрещину — хорошо, Най сидел по другую сторону стола и тянуться мимо Андрея не рискнул.

Некоторое время тишину нарушало только звяканье ложек. Вдруг Мик поднял голову:

— Птичка!

Андрей, которому тоже почудился не то писк, не то чириканье, прислушался. Зловредный Най не упустил случая:

— Тебе повсюду птички мерещатся, дрессировщик несчастный! Свою уже уморил?

Глаза Мика наполнились слезами. И правда, они тут сидят, а голодного Гогу не разбудили… Мик полез в катер. Отвинтил маленькую пластиковую клетку, приложил ухо, прислушался. Разъял клетку на две половинки. Лежащий кверху лапками попугай казался мертвым.

— Оживет? — громко прошептала Тина, вытягивая шею.

— Пусть не оживает, так ему и надо! — позлорадствовала Кирико, поджимая губки. — В другой раз не будет обзываться!

— Не дразни — и не будет обзываться! — рассудил Рене, сверх обыкновения не только умытый, но и причесанный.

— Ты сам противный, с чубчиком! — тут же ответила Кирико. — Попугай лохматый, не ходи с заплатой. Заплата оторвется, лохматый разобьется!

— Слушайте, детский сад! — рассвирепел Андрей. — Там родители ваши, а вы… Капризы, дразнилки… Чтоб всем улыбаться, ну!

Малышня испуганно склонилась над тарелками.

Мик взял птицу в руки, подул в клюв. Попугай встряхнулся, оседлал палец хозяина, распушил хохолок и завопил:

— Пир-раты! Вниз головой повесили! Как окор-р-рок! Безобр-разие!

— Гога, надо поздороваться. А то останешься без завтрака, — предупредила Нино.

— За что?! Некультур-рно! Пр-ривет! — надрывался попугай.

В ответ с ближайшего дерева зачирикала незнакомая пичуга.

 

2

К вечеру Андрей едва-едва волочил ноги. Они с Наем облазали и разобрали на корабле все, что только в силах были облазать и разобрать. Вечер разразился внезапно, с духотой, темнотой, таинственными криками и скрипучим пением лиан. Тонкий проводок гипнозащиты огородил возле катера площадку. Посреди площадки пылал костер из загодя собранных местных плодов, похожих на кокосовые орехи. Сквозь скорлупу, по мере нагревания, выпаривалось масло, давая ровное трескучее пламя. Над джунглями висело беззвездное, размытое нежным пепельным свечением небо Геокара.

— Мама Нино, а медведи здесь водятся? — спросила Тина, баюкая на руках кукольного робота.

— Нет-нет, девочка. Ни медведи, ни носороги, ни дикие кабаны.

— А слоны?

— И слоны тоже, успокойся.

— А если водятся, они нас растопчут?

— Нет, конечно. Как, интересно, они защиту преодолеют?

— Они такие огромные, а защита такая тоненькая.

— Пусть попробуют! Сунутся — так испугаются, хоботы задерут — и деру!

— По Парашютам! — спросонок рявкнул попугай с Микиного плеча.

Тина безмолвно пожевала губами, усваивая то, что услышала. И полезла к Нино подмышку. Пряча грустные глаза, Нино погладила густые Тинкины волосы. Мысленно девушка там, на Тембре: ее отец пал третьей жертвой проклятой «чумы»…

Андрей исподтишка оглядел свой маленький отряд.

О чем-то перешептываются Рене с Кирико.

Мик молча уставился на огонь.

Най читает при свете костра, вдев кристалл в видеобраслет. Изображает бывалого человека! И чужая планета для него пустяк, и костер не в диковину.

— Мама Нино, расскажи сказку! — Готлиб трет кулаками глаза и широко их распахивает, чтоб никто не подумал, будто он хочет спать. Знает нахаленыш — пока тебе рассказывают сказки, в постель не уложат.

— Какую? — неохотно отзывается Нино.

— Про Василису Премудрую и доброго волка.

— «Планету сокровищ»! — хором закричали Рене и Кирико.

— Лучше «Аленький цветочек», — попросила Тина.

— Ладно, будет вам цветочек. Придвигайтесь.

Нино неторопливо повела старую историю про купца, девушку и чудовище.

Андрей не слушал. Ему было не до купцов. И не до чудовищ. Без всяких аленьких цветочков они угодили в историю.

— …Мама, неужели и ты за то, чтобы мне лететь? — допытывался Андрей. Трудно было смотреть на осунувшееся мамино лицо.

Мама на экране закусила губу и несколько раз кивнула.

Андрей не знал, какой еще задать вопрос, не находил аргументов для возражения. Он догадывался, как ей трудно: в Восьмой точке свалились трое, в том числе отец, а она добровольно погребла себя на Второй, откуда сама же и объявила всепланетный карантин. Андрей бы не смог так — ухаживать за чужим человеком, когда в сотне километров от тебя мается самое тебе близкое, нужное, любимое и — как там еще? — родное существо. Он бы плюнул на запреты — но его самого держат в Лагере, запертом извне силовым колпаком. А теперь вообще эвакуируют на конфетную планету Геокар. В оберточке с надписанным адресом, как почтовую посылку. Когда он нужен здесь.

— Я нужен здесь! — Андрей невольно повысил голос, ища глазами набухшие глаза матери. Но она отводила взгляд.

— Да? А обо мне ты подумал? Мало мне отца, еще про тебя не хватает услышать! Нет уж, убирайтесь подобру-поздорову подальше!

— Одни? В Дальний Космос? На незаселенную планету? — Андрей лицемерил: о безопасности полета было кому позаботиться. Взрослые не оставили никакой лазейки. Впору биться головой о стену. — Ты ведь не заразилась. А возишься с больными дольше всех!

Мама горько махнула рукой. В тысячу раз легче заразиться самой, чем мучиться от неумения помочь другим. Ну некого здесь подозревать. Ни подходящих вирусов. Ни микробов. И вспышки болезни какие-то странные. Она контактна с больными — и здорова. А родители Ная слегли без всяких контактов, одни-одинешеньки в экспедиционной палатке. Что в этих условиях может врач? Вести экстренные наблюдения да рассылать по точкам роботов с укрепляющими микстурами и силовыми колпаками…

— Сынок, не изводи меня. Ты уже взрослый… Ты…

— Мне будет тяжело одному, я нужен здесь! — упрямился Андрей.

— Мне лучше знать, где ты нужен! Прощай! — крикнула мама. И, закрыв рукой лицо, вслепую шарила, пока не нащупала выключение связи.

Следующие сутки Андрей почти не спал, безучастно глядя, как суетятся роботы, сворачивая Лагерь. Они паковали, программировали усердно прилаживали на стены катера приборы. Укутанных тройной защитой детей, как кукол, переставляли с места на место В число этих кукол попали и Андрей, и Нино, и Най…

— Настоящий звездолет я вам не дам, вы не справитесь, — глухо говорил из-под гермошлема командор, — Все необходимое разместим на катере. Не бойся, настроим так, что ни в чем не потерпите нужды…

Андрей глотал непреходящий комок в горле и кивал.

— Программа, обкатана, проверена, участия человека не требует, — вторил из-под гермошлема отец Ная, Главный Навигатор. — Прокол пространства, выход, посадка — все автоматизировано и абсолютно надежно. Вам ничего не придется делать.

Андрей кивал.

— Вы с Нино тоже могли бы спать. Капитаны, вторые пилоты — это скорее традиция, чем необходимость, — прибавляла мама, глядя чуть в сторону. — Молчу-молчу, раз хотите по-настоящему…

И Андрей снова кивал.

Пожалуй, он испытал облегчение, когда катер наконец оторвался от Тембры. Ни о чем не хотелось думать, говорить. Хорошо, что Нино, сидя в соседнем кресле, ни словом не нарушила молчания. Перемигивались на пульте приборы. Шелестели двигатели. Светились неоновые полосы над пассажирскими ложами — экипаж спал здоровым наведенным сном А они с Нино, спеленатые в противоперегрузочные коконы, были на борту катера пленниками автоматов отлично знающих, как нырнуть в Прокол, вылупиться возле Геокара и приземлиться на космодроме Маяка. За весь полет экипажу не понадобится даже пальчиком шевельнуть.

Дробно зазвенел сигнал двухминутной готовности. Когда секунда за секундой погасили почти весь мерцающий, разбитый на сто двадцать секторов овал, Андрей и Нино заученно раскрыли рты, затаили дыхание. В то же мгновение навалились дурнота и мрак Невесть сколько времени их сознание плавало в пространстве среди немыслимых угольных мешков, цветных пятен, спиралей. А когда мир снова замкнулся внутри рубки, в лобовой экран било зеленое солнце Геокара. Андрей с Нино впервые преодолели прокол не погруженные в сон. Это что-нибудь да значило.

— Молодцы, — негромко сказала Нино, ни к кому не обращаясь. Неизвестно даже, кого она имела в виду — экипаж на борту или тех, кто так благополучно выстрелил ими в Космос. Только голос еще подчинялся в этом царстве автоматики. Но и голосу не находилось никакого применения.

Лобовой экран разделился пополам. Зеленое солнце уплыло в верхнюю половину. Нижнюю постепенно заполнила поверхность Геокара. По мере разворота, неощутимого внутри кокона, менялись рельеф и очертания видимой в экране суши. Визирный круг с увеличением выхватывал из моря джунглей то реку, то горный хребет, то ожерелье непонятных матовых жемчужин.

— Мамочки, до чего красиво! — воскликнула Нино.

И снова Андрей промолчал. Не к лицу капитану корабля прыгать от восторга, даже если капитан липовый, а восторг самый натуральный.

В зону визира вплыл цветок — три округлых лепестка нежно-салатного цвета, мохнатая желтая сердцевинка, опушенный тысячами щетинок пестик. Поодаль — аккуратная капелька космодрома с пятью длинными ангарами. Угловатой запятой — Здание. Цветок миновал перекрестье визира, но, описав небольшую дугу, вернулся.

— Маяк! — сказал Андрей. — Трехлепестковое зеркало и антенный штырь.

— Вот это наводочка! — восхитилась Нино. — В яблочко!

Точка пересечения визирных линий намертво приклеилась к вершине штыря. Андрей поерзал на месте, сколько позволял кокон. Ориентация катера не менялась.

— Лучше бы чуть-чуть промахнулись! — буркнул он себе под нос.

— Кто?

Андрей нетерпеливо дернул плечом, засек время. В течение первой минуты он щурил левый глаз, в течение следующей — правый. На ум никак не приходила цифра — площадь поверхности Геокара. Но, пожалуй, она была поболее той, которую занимало острие антенны. И все-таки катер шел кормой точнехонько на штырь. Разумеется, на самом деле он спускается с орбиты по какой-то кривой. Но автоматика посадки подчинена захвату визира, в конце пути непременно произойдет то, что изображает сейчас экран!

— Как бабочку на булавку! — Андрей скрипнул зубами.

Ну что стоило сесть на километр в сторону? Не обязательно даже на ровную площадку — пусть на скалу, в реку, прямо в джунгли. В конце концов — на Здание. Так нет же — из миллиона шансов судьба выбрала самый неприемлемый.

— Боишься, пропорет катер? — спросила Нино.

— Дура, с нами ничего не будет! Маяк испортим…

А для этого не имело смысла улетать с Тембры. Потому что без маяка не вызвать помощь с Земли. Те, кто на них надеется, так и будут погибать на Тембре от «костной чумы»…

Нино представила поломанный цветок с лепестками, искореженными посадочным пламенем, и всхлипнула.

— Не хлюпай, не поможет! — Андрей сбросил оцепенение, нащупал маховичок, крутнул на полоборота. По кокону от шеи до пояса пролегла щель. Андрей крутнул еще на оборот, протиснул руку и плечо между пористыми губами противоперегрузочной оболочки.

А дальше что делать?

Андрей нерешительно пошевелил пальцами. На пульте — все буквы алфавита и целая гирлянда шестизначных цифр, за год не разберешься. Посадочные ориентиры? Курс? Коррекция? Где-то ведь должна быть ручная наводка, только где? Выгнать с экрана цветок, ткнуть ось визира в джунгли, а там уже сработают автоматы. И траекторию пересчитают, и углы, и скорости… Постой, не этот ли штурвальчик? Вроде он самый. Тогда, как говорится, раз-два — взяли!

«Раз-два-взяли» не получилось — штурвальчик свободно вращался на оси в обе стороны приборы жили. Взрослые и вправду позаботились о том, чтобы ничего не пришлось делать! До Маяка каких-нибудь две сотни километров, а пульт отражает все попытки вмешаться в его работу.

Великий разум, на что же пульт обязан реагировать без промедления?

Перед взором Андрея всплыла страница учебника.

Чудак! Конечно же, на аварийную ситуацию! Теперь бы только сообразить, на какую. Исковеркать Маяк? Для пульта это не авария, он борется лишь за жизнеобеспечение катера, за безопасность пассажиров. Создать маленькую аварию на борту? Не успеть. Да и что тут с ходу поломаешь? А если ничего не ломать? Если дать ложный сигнал? Пульт ведь тоже не успеет прозвонить все цепи корабля. Осталась сотня километров дальности, тридцать высоты, пульт обязан решать, быстро. Или поверить человеку…

Андрей левой рукой, сколько мог, затянул шов кокона, оставив на свободе правую — пористые губы оболочки ощутимо сдавили плечо. Изловчился. И изо всей силы трахнул кулаком по выпуклой пластине с мелкой светящейся надписью: «Аварийный подскок». Какой-то момент Андрею казалось, ничего не вышло. Ни тревоги, ни вопроса не выразили равнодушные шкалы. Но вдруг взвыли сирены. Корабль затрясся. Локоть разодрала невыносимая боль. И прежде чем потерять сознание, пилот заметил, как цветок кувыркнулся и исчез из визирного круга…

Вспоминая, Андрей заново пережил отчаяние и боль. Боль была настолько всамделишной и нестерпимой, что он застонал.

— Что? — мгновенно откликнулась Нино.

— Рука, — соврал и не соврал Андрей, открывая глаза. Сказка была досказана. Костер догорал. Никому не хотелось вставать и подкидывать в пламя новый орех.

— Может, электроукол?

— Да нет, прошло. Укладывай малышей.

— Нет, еще пять минут, — заканючила Тина.

Что ж, сегодня еще можно позволить себе не спешить. А завтра наступит завтра…

Обманутая тишиной и светом, где-то запела птица. Но вовремя осмотрелась, изумилась, захлопала крыльями и улеглась на покой.

— Смотрите, — прошептал Рене. — Только тихо, не спугните.

Все повернули головы по направлению его взгляда.

В глубоких зарослях тлели две пары огоньков. Они то разгорались ярче, то притухали, словно зеленые светлячки.

— И вон там. И вон еще. — Кирико чуть вытянула подбородок.

Джунгли следили за людьми в двадцать пар глаз.

— Ну, ваши минуты кончились, — сказала Нино, глядя на Андрея: «Давай, мол, приказывай, капитан. А не то натерпятся страху перед сном — кошмары будут сниться…»

— И в самом деле, пора. — Андрей встал, хрустко потянулся одной рукой: — Сви-стит сви-рель: «По-ра в по-стель! По ложам, по ложам ре-бяток по-ложим!»

— Ты чего ежишься? Замерз? — Нино потрепала Готлиба по шее и насторожилась: — Да ты весь горишь. У тебя температура!

— Пупик болит, — вяло отозвался Готлиб.

У Нино упало сердце:

— Давно?

— Не-а. Кусочек вечера. И еще чуть-чуть до костра.

— Чего же ты молчал?!

— Сказка была интересная…

Нино схватила малыша на руки и заметалась между костром и катером. Одинокой заржавленной ракетой на старом космодроме застыл растерянный Андрей. Мик и Рене прятались за его спину Только Най сидел на прежнем месте, да ничего не понимающая Тина с кукольным роботом на руках переводила взгляд с одного на другого.

— Это у нас эпидемия, да? — наконец спросила она.

— Типун тебе на язык! — Най выщелкнул из нагрудного кармашка розовую горошину и поспешно проглотил.

— Угости всех! — распорядился Андрей. Ох уж этот ровный голос — до чего он трудно даемся!

Най вспыхнул. Натряс целую горсть горошин. Раскрыл ладонь. Нет худшего обвинения для человека, чем обвинение в эгоизме, в попытке утаить что-либо от товарищей.

— Нино! Горячую воду, молоко, обезболивающее — Да что я, это ты лучше меня знаешь! — Андрей помолчал. — Устраивайтесь вдвоем в катере. Мы ляжем у костра.

Что он такое говорит? Сам. Его же никто не тянет за язык. Глаза их встретились, и Нино первая отвела взгляд.

— Ура! — закричали Рене и Кирико в приливе неожиданного счастья.

— «Ура» будете кричать утром. А пока вытаскивайте ложа. Помните, как они отвинчиваются? Мы с Наем надуем купол. А ты, Мик, позаботься о костре. Огонь придется поддерживать всю ночь…

Мик послушно закатил в костер два ореха. Почувствовав жар, попугай зашевелился, вытащил голову из-под крыла.

— Горим! — жалобно закричал он. Но, убедившись, что искры трещат вдали от его клюва, осмелел: — Поддай жару!

— А Гога не заболеет эпидемией? — спросила Тина. — И Бутик тоже не заболеет?

— Слушай, ты таблетку съела? — Най подозрительно посмотрел на девочку.

— Бутик съел.

— О, счастливое детство! На, лопай. А то опять своему глупому роботу скормишь.

— Он не глупый. Он умеет искать, когда я прячусь, и считать до пяти.

Через полчаса под куполом утихомирилсь, Мик и Тина заснули сразу. Рене с Кирико долго пихались локтями через спальные мешки, пока их не растащили по углам. Най высветил себе кусочек пленки со стороны костра и почитывает. Андрей, прислонившись к упругому куполу, считает неторопливые язычки пламени: древние верили в очищающий огонь…

— Ой, как пупик болит! — прохныкал в катере Готлиб. Андрей вскочил, порываясь бежать на помощь. Но опомнился.

И уже не уселся, остался стоять, до побеления стиснув пальцы. До чего же ему не везет! Угодить в Лагере под карантин. Нацелиться в самую уязвимую точку антенны. Отпрыгнуть в черт-те какие дебри. И в довершение всего — Готлиб… Почему не Най? Стоп! А что — Най? Ты бы его бросил? Нет? Или, думаешь, проще слечь самому? Послал бы их одних? Пошел бы в кустики помирать? Ах, тоже нет? Больше, вроде, и возможностей не остается… Понятно, легче всего сбегать к Маяку. Отсигналить передачу, вызвать помощь Тембре — и к катеру. И геройски сложить лапки на глазах Нино… «Здесь покоится… Он выполнил свой долг до конца!» Да только времени у тебя нет, дружок, бежать к собственному памятнику. Тебе отпущено пять дней, из коих два ты будешь кататься на животе и вопить от боли, благо в джунглях никто не услышит. А на шестой вместо ботинок тебе понадобятся две баночки с формалином. В катере даже панцирного скафандра нет. Не предусмотрено. Катер-то у тебя, дружок, разового действия. Как почтовая посылка…

— Да сделайте же что-нибудь! — вскрикнул Готлиб. — У меня так болит!..

Нино невнятно забубнила что-то ласковое, успокаивающее, но успокоить не могла ни малыша, ни Андрея. Наверное, самая чудовищная несправедливость — бессильно смотреть, как мучается ребенок. Что может он, Андрей, которому лишь через два дня исполнится шестнадцать? Он даже подойти не имеет права, он может приказывать себе только слушать…

Бедняга Нино! Одна. Обреченная. Это ты ее обрек, капитан… Не чувствуешь угрызений совести?

Как было до сих пор? Хочу — не хочу. Надо — не надо. В крайнем случае, не хочется, но надо… От его решения ничего не зависело. Мог ошибиться. Мог схитрить. Мог не задумываться ни о судьбах, ни о жизнях, ни о праве на поступок. Папа. Мама. Умные дяди-физики. Непогрешимый командор. Справедливое человечество. Можно было еще долго-долго ходить в маленьких…

Больше у Андрея такого права нет.

Из зарослей донеслось фырканье, и вкрадчивая тень отклеилась от темной стены джунглей. Четыре светлячка плыли впереди, будто осторожные лоцманы. Против воли холодея и пятясь, Андрей все-таки не испытывал ужаса. И лишь наступив на что-то живое, дернувшееся из-под ноги, вздрогнул, схватился за кобуру.

— Чего давишь, бегемот? — зашипел Най.

— А ты чего подползаешь исподтишка?

— Вижу, пламенно жестикулируешь перед костром, я и выполз.

Тень кралась бесшумно, жутко. И вдруг прыгнула. Мелькнуло подобие мохнатого спрута, вякнуло в воздухе, исхитрилось тормознуть перед зоной гипнозащиты, рухнуло в траву и гигантскими тяжкими скачками умчалось прочь.

— Кто это? — прошептал Най.

— Одно из животных Геокара, пригодное в пищу.

— Предпочитаю грибной суп. Он не скачет, не мяукает…

— И не грозится сам тобой закусить… Жаль, впопыхах не просмотрел определитель по Геокару…

— Мы же собирались приземлиться у Маяка, — ядовито заметил Най, поднимаясь с земли и отряхивая шорты: — Чего не спишь?

— Думаю…

— Думай, капитан, думы украшают мужчину. — И понизив голос: — Готлибу… не легче?

— Нет. — Андрей помрачнел.

— Слушай, может, я леплю ерунду, но ты все же выслушай… Най обнял Андрея и повлек за собой подальше от костра. Выглядело это довольно комично. Андрей — массивный, кругловатый в легком полевом комбинезоне с диффером в расстегнутой кобуре. И тоненький полуголый Най, поочередно поджимающий в колкой траве босые ноги. — Идти к Маяку придется тебе одному…

— А почему не тебе? — почти равнодушно спросил Андрей, останавливаясь. И добавил про себя: «Он, что, издевается? Или абсолютно ничего не понимает?»

Най забежал вперед:

— Вот именно Андрюша, мне. Только мне. Никому иному, кроме меня. И некому. И бессмысленно. Но если бы я сказал это первый, ты бы решил, что я бегу от «костной чумы».

Последние слова прозвучали еле слышно.

— Идиот! Надумал тоже, через джунгли, без страховки… Это же глупо! Смело, отчаянно, но глупо. Уже через час тебе будет казаться, что ты один на целой планете… Ладно, штурман. Ты совсем посинел. Холодно. И вообще… Иди оденься, обуйся. Хоть мы и продули травяной ковер, и зельями побрызгали, да мало ли какая нечисть сверху спланирует!

Тоненькая фигурка Ная нырнула под купол. Андрей посмотрел вслед.

Непостижимо. Это же Най, которого он едва терпит… И вот поди ж ты. Прищемило хвост — и все напускное слезает с человека как шелуха. Остается то, что на самом дне души. Независимо от возраста. Этак, того гляди, и в Рене с Кирико что-нибудь приоткроется. Только бы не ошибиться — от его слова сейчас зависит все. Помоги, Земля, не ошибиться!

 

3

Законы похода одинаковы на всех планетах.

Впереди — инструктор, то есть сам Андрей. Следом — новички. Тина с кукольным роботом Рене. Кирико. Мик с попугаем. И снова опытный турист — Най. Правда, весь предыдущий опыт — как Земли, так и Тембры, — мало пригоден здесь, на Геокаре…

Андрей в последний раз оглядел отряд. Плотные, хорошо подогнанные полевые комбинезоны. Кеды. Эластичные береты. На всех, кроме Тины, ранцы — самый минимум, самое необходимое… У них с Наем — универсальные пояса разведчиков с примкнутыми розетками даль-связи. И по кобуре на боку. У Андрея — диффер с резервными обоймами. У Ная — снурик с самозарядным баллоном. Правая рука капитана по-прежнему в лубках, поэтому на левом боку тесновато…

Тяжелей всего придется с Тиной. Младенцы обычно на полторы сотни километров не ходят. Но здесь условия мало похожи на обычные. За этого младенца, капитан, ты отвечаешь головой. Хватит с нас Готлиба. И Нино.

— Ну, ни пуха нам, ни пера! Поднимай, Нюшка, «жука». — Андрей кивнул Нино, грустно застывшей у катера. Круто повернулся. И шагнул в сумрачные заросли.

Сдвинув пряжку на поясе. Най оголил радиорули «жука», дал команду на подъем. Полосатая двухметровая торпеда, вылитый майский жук, шурша поднялась из травы и всплыла над джунглями. Андрей с Наем за ночь наскоро переделали высотный зонд, прилепили двигатель, телеглаз, набили грузом. Подъемной силы едва хватило на походное снаряжение. Но все же хватило, не нужно было тащить на собственном горбу. В экране браслета Андрей видел то, что было доступно сверху телеглазу. Пунктиром сквозь кудрявую зелень протянулся намеченный маршрут. Розовая точка фиксировала местоположение отряда.

Наверное, весь этот поход был безумием. Когда раз двадцать телеглаз проутюжил территорию от катера до Маяка, Андрей чуть было от своей идеи не отказался. До этого момента он еще как-то надеялся на чудо: если не затерявшийся случайно в кустах вездеход, то хотя бы гладкую тропу и пяток исправных велосипедов. Выдали бы с ветерком, на зависть местным черепахам, коли они тут водятся!

Но в кустах не валялись брошенные вездеходы, а также велосипеды. Больше того, на Геокаре не было крупных зверей, а значит, некому было протоптать тропу… Особенно — через горячие болота.

— Как же теперь? — растерянно спросила Нино, отделенная от Андрея и Ная силовым колпаком катера. Переговорный канал слегка обесцвечивал ее голос. Пламя костра растекалось вдоль невидимой преграды. Искры летели вверх и пропадали на фоне пепельного неба, подкрашенного на востоке изжелта-изумрудным…

Нарисованная телеглазом картина была удручающей. И все же единственный шанс — оставить с Готлибом Нино, остальным немедленно уходить. Как показала Тембра, от «костной чумы» не спасают никакие колпаки!

— Кто-то говорил о неделях… Да тут за два месяца не справиться! — Най безнадежно засвистел.,

— Тише, ребят разбудишь! — Андрей еще и еще раз смотрел на расстеленную возле костра телекарту.

Да, горячие болота им не пройти. Ни за две недели. Ни за два месяца.

А он дал себе сроку пять суток. Дальше не загадывал. Но когда с Готлибом начнется это, Нино не должна оставаться одна. Андрей примчится к ним на вездеходе — и будь что будет! До Маяка, он не имеет на себя прав. До Маяка он принадлежит Тембре. После Маяка — Нино и Готлибу.

Поэтому у него только пять суток. Поэтому он обязан дойти. И дойдет.

— Смещай на километр и прогони «жука» снова! — приказал Андрей.

— Гоняли уж… Двадцать раз гоняли… — проворчал Най, вновь берясь за радиорули. — Ничего, кроме топи…

— Значит, будем гонять еще двадцать, и еще, — пока не найдем!

И они нашли. Идти надо было чуть ли не перпендикулярно оси катер-Маяк, в горы. В горах было озеро. Из озера вытекала река. По реке на плоту можно добраться почти до места. Во всяком случае, от водопада. Весь путь для взрослого разведчика Андрей оценил в три дня. Себе с учетом малолеток разрешил на два дня больше…

Най спорил до хрипоты, кричал, что нельзя рисковать всем, что он один сбегает на Маяк, пригонит машину. В какой-то момент чуть не всплакнул, то и дело страстно вопрошая двоюродную сестру: «Ведь правда, Нино? Правда? Ну, скажи, разве я не прав?» Но поддержки не находил: Андрей страдальчески морщился и отводил глаза, кузина молча отворачивалась. Най не знал, что Нино тоже захлестнула обида на Андрея. Как смеет решать за нее тог, кому она верила больше всех на свете, может, даже больше, чем отцу?! По ее мнению, уходить надо было либо всем, либо никому Началось у Готлиба — рано или поздно начнется у других. А если даже не начнется? Если суждено только им двоим — ей и Готлибу? Одним на целой планете… Остальные будут нестись от этого места, спасаться плыть, лететь. Остальные будут вместе. А они — одни… Что ей делать, когда она сляжет — завтра, послезавтра, в Андрюшкин день рождения? Кто поможет Готлибу? А ей? Кто подержит ее за руку, когда она от боли вывалится из катера и будет грызть землю? Да ладно, боль, боль она перетерпит, перемолчит… Но как перетерпеть предательство? Бросить их тут? За что?

А ведь казался таким надежным. На всю жизнь…

Нино стало страшно-страшно. Как тогда, в катере, когда Андрей лежал с вывернутой в локте рукой, без кровинки в лице, и сквозь растянутые серые губы сверкала белая полоска зубов. Шипели механизмы. Бурчал динамик. Шлюз то открывался, то закрывался. Плавали перед глазами темные круги от смягченной коконом перегрузки. А девушке казалось — это не в ее глазах, а по щекам Андрея ползают темные пятна… Она силилась вылезти, бежать на помощь. А могла только резкими взмахами век сбрасывать с ресниц слезинки, выть в голос, кусать губы — сжатое коконом тело ей не принадлежало. Будто живьем в могиле. Она никогда не повторит того, что кричала в те четверть часа: «Миленький, не умирай! Ты у меня один-один. Ты и папа… Я…» Нет-нет, она не повторит этого даже себе…

Да лучше бы он тогда вовсе не очухался… Лучше бы и она заснула навеки рядом с ним!

От обиды, разочарования, ярости, она крикнула:

— Оставь, Най. Он прав: нужно жертвовать малым!

Крикнула — и испугалась. «Малое» — это то, как она относится к Андрею? Готлиб? Спокойствие тех, кто отправил их с Тембры, кто жив лишь мыслью, что дети спасены и здоровы? Для матери Готлиба, для отца они — «малое»? Почему она решила, что Андрей с легким сердцем покидает их одних? Или пусть будет плохо всем, раз плохо ей? Скучно маяться болью в одиночку? Веселой компании захотелось? Опомнись, Нино. Да разве б ты не приняла на себя чужую боль, боль Андрея? Разве ты не кричала в катере слово, которое до сих пор палит тебе щеки, которое ты стыдишься произнести вновь? Если он предатель — как же ты можешь так относиться к предателю?…

— Андрюша прав, я останусь с Готлибом, — сказала она, успокаиваясь.

Най изумленно посмотрел на двоюродную сестру. Через силовой колпак казалось, что ее веки и губы чуть вздрагивают. Он был сражен. Как может человек в ясном уме и добром здравии согласиться на добровольное заточение, даже если этот человек — девчонка? И потом, ему всегда казалось, что Нино бегает за Андреем, что у них любовь… Ой, сколько звону и слез было, когда он подкинул ей записку: «В задачке дано: Андрей плюс Ниио. Реши поскорей, кто из двух дуралей?» И вот эта парочка разыгрывает перед ним самопожертвование… Приспичило испытать разлуку и верность? Пожалуйста, Най вам не помеха.

— Знаете, дорогие, мне трудно уследить за полетом ваших мыслей. Раз вы оба настаиваете, я подчиняюсь. Где говорит сила, там разум молчит.

— Товарищ разум выложил все аргументы? — насмешливо спросил Андрей. — Тогда иди и расходуй энергию на дело. Отбери все необходимое в дорогу и пристрой к «жуку».

— Шикарная идея, — загорелся Най. — А что нам необходимо?

— Слушай, трассируй отсюда, а? Хоть на пять минут…

— Так бы сразу и сказали! Удаляюсь. Очень надо смотреть! Развернулся. И шумно зашелестел прочь.

— Я знал что ты поймешь, — Андрей поднял руку и повел по невидимой преграде, будто протирал стекло. На миг их ладони соприкоснулись… бы. Если бы их не разделяло тончайшее могущество силового колпака. — Нино…

— Да?

— Нино!

Больше ему в общем, сказать было нечего. А это имя он готов был произносить хоть тысячу раз подряд. И то. чего он не решался сказать ей никакими словами, сказал просто повторением имени.

Как же она посмела сомневаться? Как могла подумать о нем такое? Нино еле заметно покачала головой и приложила горящую щеку к его ладони. Ладонь его дрогнула. Почудилось, тепло его пальцев чувствовалось сквозь силовой купол.

— Ну ладно. Рассиропились мы с тобой, — грубовато заметил он, отстраняясь. — Пойду помогу Наю.

Она не обиделась, все поняла мудростью четырнадцатилетней Джульетты И снова еле заметно покачала головой.

Дел на остаток ночи хватило с лихвой. Вздремнуть удалось всего часок перед завтраком, и теперь Андрея клонило в сон. Он достал из аптечки тюбик тоника, сильно втянул ноздрями струю бодрящего газа. Долго так не продержаться, и все же хочется увести детсад как можно дальше от катера.

Под малахитовыми сводами джунглей было душно и влажно, небо сквозь кроны не просвечивало, почва тонула под скользкой листвой и подошвы кед ощетинились жесткими ворсинками. Лишь Тинкин робот часто-часто чмокал присосками башмачков.

— Бутик ты не устал? — спросила хитрая Тинка.

— Потерпит, — Андрей взглянул, который час — Привал через шесть минут. Най, отстающих нет?

— Отставить р-разговорры! — вскричал с Микиного плеча попугай. — Командовать пар-радом будет Гога!

— А повисеть вверх ногами Гога не желает? — поинтересовался Най.

— Кар-раул! Стр-радаю за пр-равду! Гога др-руг! — От возмущения попугай перешел на визг, покружился, спустился вниз головой в ранец, добыл яблоко, начал отстригать по маленькому кусочку и бомбардировать обидчика.

За шесть минут дошли до обещанной телеглазом прогалины. Одряхлевший лесной великан, вроде земного дуба, расщепился здесь, собираясь было упасть, но, оплетенный лианами, так и остался стоять, раздвинув суковатыми руками джунгли и открыв до самого низа путь солнцу. В расщепе пустотелого от дряхлости ствола образовалась беседка.

— Передохнем! — бодро сказал Андрей. И замер. Беседка кишела перевитыми одна с другой змеями.

— Кажется, уже занято? — издевательски вежливо спросила Кирико.

— Убр-рать пар-руса! — завопил попугай. И шмыгнул в ранец.

Мик присел на корточки, сложил губы трубочкой и засвистел протяжную заунывную мелодию. Под этот ритм змеи раздули воротники, закачались влево и вправо. На каждой шее почему-то сидело две пасти, два воротника, две пары очков.

— Ишь, гидры двухголовые, двое на одного! Вот я вас! — Рене топнул и поспешно отступил.

— Не погладить ли их разок «ветерком»? — осведомился Най. — «Ветерком» разведчики величали вихревую пушку.

— Погоди, — остановил Андрей. — Может, Мик знает средство попроще… Попытайся их напугать, Мик.

Не переставая свистеть, Мик кивнул.

— А они послушаются?

Факир неопределенно пожал плечами.

— Попробуй, Мик, — попросил Андрей. Очень ему не хотелось конфликтовать с двухголовыми аборигенами.

Мик участил ритм. И вдруг издал непередаваемый звук из цокота, шипения, всхлипа, какого-то утробного бульканья. Змеи вздрогнули и что было мочи заструились вон из беседки. Лишь одна надутая красавица замешкалась, поглядывая назад и угрожающе шипя.

Най выщелкнул из пояса жерло и на самой малой тяге дунул «ветерком» по полу беседки. Вместе с трухой, щепками, насекомыми змею приподняло и вышвырнуло за пределы ствола. Пока она блестящей лентой извивалась в воздухе, с неба камнем пала крупная птица и унесла ее в когтях.

— Вы заметили? — Кирико захлопала в ладоши. — Здесь и орлы двуглавые, как на старинных гербах!

— Каждой твари по паре! — изрек Рене.

— Странное свойство местной живности… — Андрей повалился навзничь, упер ноги в ствол. — Ложись, дружинушка, на отдых малый. Конечности пристройте повыше, пусть обдует воздухом…

В просвет между деревьями солнце еще не заглянуло. На фоне изумрудного неба парили кругами двуглавые орлы.

— Красиво! — Кирико мечтательно зажмурилась.

Най приземлил «жука», раскрыл гондолу В ладони его очутился стакан какао.

— Подползайте, стар и млад! Получайте шоколад! Не стесняйтесь, угощайтесь — все дела пойдут на лад!

Прихлебывая горячий напиток, Андрей вызвал Нино. Корабельный передатчик высветил огражденную гипнозащитой площадку. Нино сосредоточенно подметала почву пучком веток.

«Чудачка! А «ветерок» тебе на что?» — подумал Андрей. Но вслух ничего не сказал, ободряюще улыбнулся.

— Спит, — ответила на его безмолвный вопрос Нино. — Намаялся за ночь от боли. Ослабел. И уснул.

— А ты?

Нино неопределенно шевельнула бровью.

Собственно, Андрей и не рассчитывал услышать что-либо новое. Хотелось убедиться, что после их ухода Нино не растерялась, не утирает где-нибудь в уголке слезы. Боясь, что она правильно растолкует причину его беспокойства, Андрей кивнул и отключился. И тут услышал невнятную скороговорку Ная:

— Э-э-э, мы так не договаривались!

На всплывающего «жука» пикировала пятерка орлов.

Най дал максимальную скорость по горизонту. «Жук» прыгнул вперед, Орлы, извернувшись в воздухе, снова набрали высоту. Самый задиристый — вытянутые шеи, перья дыбом! — ринулся на ускользающую добычу снизу. Най вильнул кормой, подвел дюзу и ударил навстречу холостым выхлопом. Орла мотануло, чуть не шарахнуло оземь, он ошеломленно хрюкнул, будто подавился, по-петушиному захлопал крыльями и неуклюже отвалил в сторону. Радоваться, однако, было рано: двуглавые заходили в новое пике.

— Мне так долго не выдержать! — пропыхтел Най, сосредоточенно сжимая радиорули. — Если эти воздушные гимнасты из чистой вредности протаранят нам оболочку…

— То-то водороду нанюхаются! — пошутил Андрей. Он ничем не мог помочь: управление «жуком» дублирующей системы не имело. Без слов понятно: выйди из строя «жук» — и они ослепнут!

Не дожидаясь, пока орлы опасно снизятся, Най юркнул под укрытие зарослей и, искусно лавируя между сучьями, посадил «жука» возле собственных ног. Птицы покружились, сердито покле-котали и, оставив в зените дежурную пару, убрались восвояси.

— Ну, кажется, оба целы. И я, и дирижабль — Най устало улыбнулся.

— Придется позаботиться о будущем, — Андрей достал батарейку, содрал фольгу с запасного узла гипнозащиты, свинтил вместе. — Кто там у нас из потомственных рыбаков? Кирико?

— Я только гостила у дедушки на островах…

— Для любознательного человека достаточно. Бери обоих парней, будете плести сеть.

— У нас же привал! — запротестовал Рене. Очень ему не хотелось под начало Кирико.

— Во-первых, можешь плести лежа. Во-вторых, привал завершается через минуту.

— А в-третьих… — Най скорчил зверскую гримасу, — знаешь, что бывает за бунт на корабле?

— За ноги — и на р-рею! — подал голос Гога.

— Во, слыхал? Умная птица. И главное — с огромным личным опытом висения вниз головой…

Тинка подергала Андрея за рукав:

— Можно мне поплести? Я сумею… Я даже бантики умею завязывать.

Най раскрыл рот для язвительной реплики, но, взглянув на Андрея, передумал.

Минут через двадцать на «жук» натянули параллели и меридианы. Андрей приклеил к гондоле узел защиты, впаял в сеть.

— Н-да… — Най поскреб затылок. — Хотелось бы знать, что у нас будет на ужин, на завтрак и так далее… Проще было всю эту провизию оставить на катере…

Рука Андрея с лазерным паяльником повисла в воздухе.

Пам-парарам, вот так фокус! Замкнуть сейчас цепь гипнозашиты — и покатятся они от «жука», визжа от ужаса. И станет «жук» недоступен точно так же, как если бы его и вовсе на свете не было, потому что отпугнет не только орлов, но и людей. Учудил! Твердят тебе: думай, капитан, шевели извилинами, а ты жевательный аппарат тренируешь…

В задумчивости Андрей беспорядочно тыкал паяльником в проволочные обрывки, не замечая, как обозначается глупая круглая физиономия с оттопыренными ушами, лохматой челкой и пустым-препустым взором.

— Ой, кто это? — пискнула Тина.

Андрей отодвинул от глаз нечаянное творение, посопел, приткнул сбоку крючочек, нацепил на грудь:

— Орден Большого Простофили!

— Не отчаивайся, капитан, — пожалел его Най. — Кое-что переконтачим — защита при снижении «жука» отключится.

Андрей молча уступил паяльник. Через пять минут «жук» всплыл и был тут же атакован орлами. Двуглавые птицы дружно спикировали, но в панике расстроили ряды и бежали…

Через пять минут отряд продолжил путь.

Через час устроили первый привал.

Через два часа — второй.

Через три — третий.

Остальное время шли, шли, шли, шли и шли.

По зарослям.

По скользким глиняным вывалам.

По лысым каменным жилам.

По каше мокрого песка.

И снова по зарослям.

По глине.

По камням.

Андрей с беспокойством поглядывал на Тину, ожидая стонов и слез. Но эта пигалица — чуть повыше опоры корабельного амортизатора — упорно перебирала крепенькими ножками да еще щебетала на ходу с Бутиком. Зато, как ни странно, сдала Кирико. Нет, она не пищала, не просила идти потише, но, оборачиваясь, Андрей видел, как растет расстояние между нею и шагающим впереди Рене.

Андрей сбавил темп, посмотрел на часы.

График перехода трещал по всем швам.

 

4

Стена стояла неприступная, голая, возвышаясь на двести шестьдесят метров и обнимая долину в обе стороны на десятки километров. Верхний край Стены служил началом гористого плато. По ту сторону плато лежало изумрудно-прозрачное озеро. Из озера вытекала нужная позарез река.

Короче, надо было лезть на Стену.

Будь Андрей один, он пошел бы вон по тому дереву до развилки. Примерно тридцать метров. Перепрыгнул на карниз. По карнизу наискосок до вертикальной щели — выгадал бы еще пяток шагов. Два метра налево до вымоины. В вымоине передохнуть. Серпантином по колонне… Там снова удобная расщелина, можно подниматься в «распор», а можно пристрелить перила. Переползти на выступ. Расширить упор для ног. Отдышаться. И до самого верха — на растяжках, «пауком»’, как муха по стеклу. Одна беда — этот путь младенцам не выдержать…

Най стоя вглядывался в экран видеобраслета. Полосатый «жук», повинуясь его командам, ползал вдоль Стены, тыкался в выступы, зависал, возвращался…

— Удумал что-нибудь?

— А ты, капитан?

— Для себя — да. А что делать с пассажирами? — Андрей тактично умолчал, что к пассажирам отнес и самого Ная.

— Подать пар-радный тр-рап! — задребезжал Гога.

— Перетопчешься! — Най звонко щелкнул пальцами.

Попугай, сорвавшись с Микиного плеча, в панике перелетел на ветку дерева и стал ругаться оттуда на шести земных языках. Наконец ему надоело, он сделал последнее устрашающее движение головой и мирно закончил:

— Гога молодец. Гога хороший.

— Был бы хороший, взял бы страховочный шнур в клюв — и на Стену.

— А кто бы его там встретил колышек вбить? Папа Кшас? Или его брат Невидимка?

Представив себе межзвездного бродягу Папу Кшаса в роли спасителя, Андрей пришел в прекрасное расположение духа. Их собственные злоключения на Геокаре показались бледной тенью тех, которые выпадали на долю героя мультсерии. А коли так, рано отчаиваться.

Андрей потянул Ная за локоть, усадил рядом на прогретый солнцем вырост каменной тверди — словно бы. Стена пустила в этом месте могучие корни.

— Нет, дружок, зачем синица в руках, — Андрей кивнул на крикливого попугая, — когда есть журавль в небе? — Он перегнулся и постучал пальцем по пряжке на поясе Ная. «Жук» чутко порыскал в высоте, как бы ожидая, приказа. — Шнур нам пара пустяков наверх забросить. А вот как его там закрепить?

— Жаль, не догадались присобачить манипуляторы на «жуке»… — Най подпер Стену спиной, закинул ногу на ногу и зажмурился. Всем своим видом он давал понять, что мыслей по поводу штурма у него нет. И не ожидается.

— Можно тебя вместо манипуляторов… — Андрей иронически оглядел фигуру Ная. — Да нет, двигатель не потянет… Придется, видать, мне… Ладно, слазаю.

Солнце перевалило за край Стены и ушло греть озеро. Малышня, то ли от усталости, то ли из уважения к старшим, жалась в кучку и помалкивала. Лишь неуемная Тинка порывалась вставить словечко. Наконец уловила паузу. Перекатилась со спины на живот, похлопала Ная по коленке:

— Бутик сказал, если ты не будешь называть его глупым, он поможет…

— Держа в зубах конец каната, четырехрукий Бутя чапал в присосках на мачту… — сонно продекламировал Най, не меняя позы. И вдруг резко выпрямился: — Андрей, не помнишь, какая у этой модели удерживающая сила?

— Не помню, посмотрю схему. А вообще любой робот, даже кукольный, обязан таскать себя и хозяина. Молодец, Тина-тихоня! Начинаешь мыслить…

— А можно за это… — Тина скромно опустила глазки: — Можно мне тогда поносить Орден Простофили?

Рене с Кирико побагровели и повалились наземь, уткнув носы в ладони и делая героические усилия не расхохотаться. Андреи надул щеки, прерывисто подышал, но взял себя в руки и важно перевесил на Тинкин комбинезон проволочный знак отличия.

…В кольцо на Бутиной спине пропустили тонкий шнур, захлестнули петлю. Най отвинтил улыбающуюся кукольную головку, вставил в гнездо дополнительный кристалл. Тина обняла своего любимца, о чем-то пошепталась. Перевела на общечеловеческий язык:

— Бутя обещал не бояться.

— Превосходно. А теперь марш за дерево! — скомандовал капитан. — Все, все… Тебя, Кирико, это тоже касается. Старший — Рене!

Андрей пристрелил к скале катушку со шнуром хороший прочный шнур в неистираемой оболочке! — зажал трещотку.

— Не подведи, Бутик!

Робот понимающе мигнул прожектором.

Цок-цок, цок-цок. С камня на камень, с выступа на выступ. Вдоль Стены. Выбрал место. Прилип. Вязко чмокая присосками, полез наверх. Затарахтела трещотка. Шнур, извиваясь, пополз следом. Вот робот миновал причудливый клык. Прочмокал по вылизанному ветром столбу. И начал огибать край карниза.

Вероятно, карниз расслоился, висел на честном слове: кусок породы вместе с роботом соскользнул по откосу и, натягивая шнур, полетел вниз. Бутик ослабил присоски. Освобожденный камень, гремя и подпрыгивая, поехал со склона, рухнул и успокоился где-то вдали от ребят. А робот как ни в чем не бывало побежал проторенной дорожкой, захлестывая шнур вокруг клыка, не в силах уразуметь куцым кукольным мозгом, что же именно не пускает его дальше.

— Най, тормозни его, пусть не дергается! — Андреи выхватил из кобуры диффер. Пал на колени. Отщелкнул стойку для стрельбы из упора. Вонзил в землю. Поймал Бутика в оптический прицел. Сжал зону поражения в линию, подвел под основание клыка. И неловко, левой рукой установил одиночный импульс.

Треснуло. Вздрогнуло. Посыпалось. Ухнуло. Раскатилось.

Робот покрутил головой и снова помчался вверх, вверх, вверх.

Что-то пестрое, шумное кинулось с дерева к Андрею.

— Гогу забыли! — жалобно пропищал попугай.

— Ах ты, хороший, милый! — льстиво сказал Андреи, лаская взъерошенный птичий хохолок. — Лети к Мику. Мик тут близко, лети!

Бутик перевалил за край Стены, прошагал метра четыре, волоча шнур — Постучал по округлой скале. И намертво присосался всеми четырьмя конечностями.

Андрей спрятал в кобуру диффер:

— Ну, я пошел… С малышней поосторожнее…

Подпрыгнул, ухватился за шнур, подергал, покачался. Шнур играл пружинил, но не ослабевал.

Андрей поднял капюшон, пристегнул берет. Надул воздухом амортизирующие карманы. Комбинезон — цельный от подошв до макушки, с жесткой, выступающей вперед рамкой вокруг лица — округлился множеством бочоночков. Теперь каретку на шнур. Моторчик. Ролики. Поехали!

Капитан то ехал, как по канатной дороге, то замедляя скорость и отталкиваясь ногами, гигантскими скачками бежал в гору. Карнизы переваливал едва дыша, вцарапываясь в породу ногтями. Все путешествие — от Ная до Бутика — сложилось в единый миг. Вот ровный скол на месте клыка. Вот вымоина. Вот край Стены. Андрея опрокинуло, поволокло. И он едва не сшиб воротца, в которые превратился преданный робот. Най казался отсюда не крупнее муравья.

— Салют, штурман! — Андреи осторожно приблизился к краю и потряс сжатым кулаком. — Пускай ребятишек!

Первым подвесили к блоку Мика, конец шнура подвязали к «жуку». «Жук» всплыл под облака. И Мик скатился с подвески прямо к ногам Андрея. Гога всю дорогу летел рядом и орал:

— Пop-реже! Пореже! Не раскокайте!

Таким же манером подняли Рене с Кирико. Хохочущую Тинку. Пока ее высвобождали и гасили комбинезон, Бутик переступал с ноги на ногу и нежно повизгивал. Чего доброго, скоро заговорит, подумал Андрей. Мало у них было шуму…

Он приготовился страховать Ная, но Най от помощи отказался: отправив наверх «жука», покорил Стену маршрутом капитана. Все обнимались, прыгали, весело галдели и беспрерывно хвастались. Шуму действительно было много, капитан не ошибся. Ошибся он пожалуй, в одном: на штурм Стены он отводил гораздо больше времени.

 

5

«Ты у меня молодец, Андрюша, — сказала мама, — и папа молодей, держится. Не переживай, скоро встанет на ноги…»

На этих маминых словах Андрей проснулся. Шатер экспедиционной палатки, освещенной солнцем, сочился мягким бутылочным цветом. «Еще один оттенок зеленого, — с ненавистью подумал капитан. — Сколько их тут? Надоело…» Как в старой песенке: «Оранжевое небо, оранжевый верблюд…» Замени слова — и будто про тебя сложено: «Салатный небосвод… Зелененькое солнце…» Тьфу! Больше всего на свете хотелось поваляться, решительно ни о чем не думая И чтоб кто-нибудь, например, мама, принес в постель шкворчащую яичницу и какао. И чтоб беззаботно струилось вокруг тихое, ленивое утро — так не хватает человеку ощутить раз в год тихое, ленивое утро. Картинка получилась жалостливая. Пришлось напомнить себе, что он капитан, что любая мелочь, даже невинная слабость к какао, может подорвать авторитет.

Андрей засопел, быстро оглянулся, не подслушал ли кто его мыслей, выполз из спальника.

— Подъем! — пропел он, врубая музыку и распахивая палатку настежь. — Кон-чай зе-вать, по-ра вста-вать! Все по порядку марш на зарядку!

Спальные мешки зашевелились, распались, но как-то вяло и потерянно. Ребятня вылезала мятая, серая. Больно было сгибаться. Разгибаться. Даже открывать глаза.

«Милые вы мои. За что я вас мучаю?» — Андрей закусил губу. Ну, прошли это дурацкое плато. Обогнули озеро. Наверстали график. Натопались на год вперед. Вверх-вниз, вверх-вниз… Сто вариантов камня. Гладкий. Острый. Трещиноватый. Дробленый. Покрытый мхом. Качающийся. Ползучий. Уже не действовали ни шоколад, ни кино на привале. На ходу веки слипались, смывая постылую картину: по желтому пунктиру катилась розовая точка — телеглаз исправно прописывал маршрут. Тина ушибла коленку, последний километр капитан тащил ее на закорках…

Чирикнул видеобраслет. Андрей включил связь.

— Привет, путешественники! — Лицо Нино — живое, объемное — всплыло над раковинкой экрана. — Всем — доброго утра! А тебе, Андрюшка, персонально: с днем рождения!

— Ой, поздравляем, поздравляем! — Тина вскочила. Скривилась. Косолапя шагнула два раза. И села.

— Ничего, это полезная усталость, — бодро сказал Андрей. — Спасибо всем, кто вспомнил. Спасибо, Нино…

Он тревожно заглянул в ее глаза. Нино еле заметно покачала головой, отодвинулась. Готлиб, пышный и румяный, сидел в проеме люка — будто на старинной овальной гравюре — и весело болтал ногами. Выходит, у детей первый период короче? Перестал кататься, стонать… У них нет даже трех суток — счет пошел на часы…

— Торжественная часть окончилась, а подарки? — как можно беззаботнее вскричал Андрей.

— Обещаю сегодня идти сама, — сказала Тина таким серьезным тоном, что у капитана пропала охота шутить.

— Что ты! Сегодня идти не придется. Поплывем на плоту.

Приятная весть вызвала слабые улыбки на лицах. Вид пышнощекого Готлиба тоже радовал. Пожалуй, один Най понимал истинное значение того, что малышу полегчало.

Нино снова заполнила экран:

— Между прочим, сорок часов истекли. Хватит прикидываться инвалидом!

— Ура, вот это подарок. Всем подаркам подарок! — Андрей выпустил воздух из рукава, разомкнул бандаж, зажимы. Волнообразно пошевелил рукой, освобождаясь. Плечо и локоть лишь чуть-чуть покалывало. — Ладно, не будем терять времени. Не скучай, Нино. Осталось немного… — Андрей отвел взгляд. — А ты, малыш, — он знал, что Готлиб хоть и занят заводной стрекозой, видит его на экране, — больше лопай и не огорчай взрослых. Пока…

Андрей не умел говорить с маленькими — воспользовался словами, которые когда-то слышал от отца. Смутился. Поспешил отключиться. И повернулся к Тинке — девчушка кривила губы, терла лодыжки, но думала не о себе — о нем.

— Ну-ка, давай сюда босолапки! — рявкнул Андрей. — И все остальные тоже: ноги вверх! Приготовься к массажу!

Он упер в живот крепенькую Тинкину ножку и жесткими ладонями растер мускулы. Особенно энергично работал помолодевшей правой рукой.

— Ой, горячо! Ой, щекотно! — завизжала Тинка.

— Не пищи, подставляй другую!

— «Шиатсу» помогает лучше, — скромненько заметил Рене. — Давление пальцев на болевые точки…

— Ужо погоди, выпишем специалиста с Земли, — с расстановкой произнес Андрей, едва справляясь с расходившейся Тинкой.

— А с Тембры вас не устроит? Пусти! — Рене так решительно оттолкнул капитана, что Андрей, раскрыв рот, подчинился: — Вертайся на живот, живо!

Тинкино тельце непроизвольно покорилось быстрым маленьким ладоням. Рене умело нащупывал большим пальцем болевые точки, снимающие усталость. Надавливал. И замирал на тридцать секунд. Пятки, икры, свод стопы. Поясница. Спина. Шея. Затылок… Височные точки. Ключичные. Бедренные. Надколенные…

— Следующий!

— Где ты так научился, эй? — удивилась Кирико.

— Не задавай глупых вопросов. Подставляй спину.

Теперь понятно, зачем это шустрое существо вечно торчало возле Андреевой матери. Хобби у человека медицинское…

Андрей отошел на берег. Далеко внизу билась и гудела река, двумя потоками вытекая из озера. Устье реки с треугольным островком посередине напоминало заячью губу.

Плот отсюда не спустишь. Надо переправляться. Будь Андрей один, раздул бы комбинезон до отказа и прыгнул в воду прямо с обрыва. Но что толку мечтать? Он не один…

— Не тушуйся, капитан. Где наша не пропадала! — Най, прикинув на глазок расстояние, выхватил из-за пояса диск, раскрутил, метнул. Разматывая ленту, диск усвистел ни ту сторону, вцепился якорями в грунт. Най пристрелил к берегу конец ленты. Закрепился. В мгновение ока перемахнул реку. И сделав в полувинте обратное сальто, мягкими приседом приземлился лицом к Андрею.

— Ух ты! — обомлела малышня.

Честно говоря, Андрей разозлился. Не за то, что придется одному сворачивать лагерь и паковать детсад. И даже не за самовольство горе-спортсмена — признаться, переправа получилась изящной и — главное в их положении — быстрой. Но что получится, если каждый из маломерков начнет демонстрировать храбрость и смекалку?

Когда визжащие и хохочущие «телеграммы» были отправлены и аккуратно приняты на том берегу, Андрей осмотрел стоянку. Смел в кучу мусор. Опылил струйкой остро пахнущей жидкости. Подождал, пока вся масса вспенилась — через час она исчезнет бесследно. Застопорил на ленте карабин. И ухнул вниз…

Най ждал у воды:

— Я вот тут деревце присмотрел. Для плота.

Андрей уже провел эксперименты с местной растительностью. Он усмехнулся, отсек диффером безлиственный сук, швырнул в воду. Сук завертелся на стремнине и медленно погрузился, посрамляя торопливого штурмана: дерево было тяжелее воды.

Плот собрали из резервной палатки. Он походил на корыто с ребристым дном и трубчатыми бортами. В торжественном молчании судно опустили на воду.

Журчание реки, плывущие мимо берега, «жук» в небе, под зеленым солнцем, удручающе подействовали на капитана. С этой обстановкой не вязались «чума» и разгромленная экспедиция Тембры, обреченные Готлиб и Нино. Слишком все выглядело красивым и безопасным. Не сочеталось с ужасом и непобедимостью болезни, вообще — с космическими путешествиями. Считать, что ты спешишь на помощь, загорая вот так, кверху брюхом в полном комфорте и идиллии, — нет, не очень это похоже на спасательный отряд!

Андрей попытался представить, чем заняты сейчас Нино и Готлиб, и не смог. Наверное, Готлиб задает наивные и прямые вопросы, на которые проще всего ответить так же прямо и наивно, но это-то и невозможно, а потому приходится выдумывать массу разных глупостей…

Изумрудное небо и журчание реки навевали дремоту. Разморили до того, что привиделось: мама везет его, крошечного, в колясочке с соской в зубах, и он громко, по-младенчески, причмокивает. Очнулся — паршивцы напихали своему капитану полон рот витаминной жвачки. Андрей с трудом разлепил зубы, выплюнул жвачку за борт, сделал широкий мах ногами, и, перекатившись через стойку на руках, оседлал корму.

Представшее перед ним зрелище привело бы в неистовство любого мало-мальски уважающего себя капитана.

Тинка, наполовину свесившись в воду, купала Бутика. Хлопья мыльной пены витали вокруг плота словно перья на птичьем базаре. Радужные пузыри убегали за корму, и чем больше отставали, тем больше вздувались. Над ними подозрительно кружились двуглавые орлы.

Мик дрессировал попугая. Гога злобно кувыркался на маленьком турничке, утратив от возмущения дар речи.

Кирико в ярко-желтом купальнике заплетала в косички густые черные волосы. И, затенив глаза длинными ресницами, мурлыкала непритязательную песенку:

Рене в плавочках, уцепившись за леер, полоскал в воде ноги, дразня пальцами стайку серебряных мальков.

Най, тоже в плавках, блаженно дремал, слегка всхрапывая и присвистывая. По дрожащим губам и усердному храпу Андрей догадался, чьих рук дело со жвачкой. А потому без лишних слов сгреб подстрекателя за руку, за ногу и броском через себя отправил в реку.

Раздался мощный всплеск. Най погрузился в темно-зеленую, как тушь, воду, и казалось, вынырнет крашеный с ног до головы — вроде попугая. Даже Гога, перестав кувыркаться, с интересом наблюдал одним глазом и злорадно щелкал клювом. За судьбу Ная Андрей не волновался: при таком течении самый захудалый пловец догонит плот за пять минут. А Най захудалым пловцом не был…

Река здесь делала поворот, огибая отмель, беспорядочно забросанную коричневыми суковатыми бревнами. Сначала никто не обратил внимания, что бревна зашевелились. А когда они пачками посыпались в воду, Андрей похолодел.

— Най! На плот! Живо! Най! — заорал он и замахал руками, забыв то единственное слово, которое выкидывает людей из воды вроде катапульты — «Акула!».

Двоюродный братец Нино бултыхался, дрыгал ногами в воздухе, выпрыгивал из воды, поднимал тучу брызг — жестикуляция Андрея показалась ему продолжением игры. Течение отжало плот к отмели, и в бревнах ребята распознали двуглавых аллигаторов. Соскользнув в воду, аллигаторы отрезали Ная от плота.

Андрей рухнул на колени, отщелкнул с пояса правый и левый лезвия аварийных якорей и прямо сквозь плот пригвоздился к дну реки. Натяжение линей скомкало борт, через пробоины вздыбившегося плота хлынула вода, но думать об этом было некогда. Андрей выхватил диффер и махнул очередь от борта до леса, по самой кромке отмели. Невидимые блок-капсулы вспороли воду и берег, по пути резанули пополам одно пресмыкающееся и отделили лежбище силовой стенкой. Однако и по эту сторону стенки обнаружилось семь пар нацеленных на убийство челюстей.

После глубокого нырка Най вырвался на поверхность глотнуть воздуха. — и едва не захлебнулся. Одним взглядом он охватил застывший с задранным носом плот в белых бурунах по корме и левому борту. Изогнутую, приподнятую вроде дорожки велотрека гладь воды. Сжатого напором течения Андрея. И рвущихся наперерез пловцу чудовищ

Не уйти! На беззащитном, непривычно голом теле ни ножа, ни универсального пояса. Андрей — не помощник: прицельная стрельба в этом месиве невозможна…

Уклонясь от беззастенчивой пасти, Най выдернул из воды плечо и ребром ладони рубанул аллигатора по башке точно над бугорком глаза. Аллигатор очумело подпрыгнул, хлестнул хвостом.

«Что, не вкусно? — подумал он не без гордости. — Легкую добычу нашли? А с дельфинами вы никогда не тренировались? Ах, вы даже не слыхали про дельфин-поло? Какая жалость! Какая жалость! Ну, кушайте на здоровье!»

С одним, с двумя аллигаторами он бы даже потягался, поиграл в пятнашки. Но пятеро впереди да пара за спиной — это уж слишком… У каждого, как у гидры, — две башки на шее!..

Что было мeoчи Най поплыл к силовой стенке. С разгона взлетел по изгибу. В тройном прыжке, едва коснувшись шершавых спин сиганув через двух аллигаторов, третьего съездил пяткой между глаз. Аллигатор обиделся и поплыл восвояси. Но успел самую малость зацепить обидчика хвостом. Кожу на левом боку будто теркой содрали…

«Теперь все — Больше не выдержать. Выстроятся веером и будут заходить поочередно — пока не истечешь кровью…»

— Най! — окликнули с плота.

Не упуская из виду аллигаторов, Най скосил глаза. Мимо, пуская «блины», волоча притопленную в воде ленту, просвистел диск. Лента набухла и развернулась в неширокий желоб.

Аллигатор попятились.

Воспользовавшись их замешательством, Най перевалил тяжелеющее тело в желоб. Перебирая руками, стал подтягиваться к плоту. Там тоже не зевали: Андрей, Рене, Кирико дружно — словно рыбаки сеть — тащили желоб из воды. Мик за их спинами распределял по дну мокрую мятую пленку…

Аллигаторы долго кружили, недоумевая, куда девалась добыча.

Изогнув шею, Андрей исподлобья оглядел экипаж и зашипел:

— Ну, пираты, водолазы, любители острых ощущений! Хлебнули приключений? Э-эх! Все мы хороши! Рене, займись раненым. Аптечный комплект вон в том отсеке. Лепи пластырем — целее будет. И рот залепи — чтоб не болтал. Держитесь крепче, сейчас дернет…

Андрей перерезал один линь — плот качнуло, накренило, начало разворачивать на волне. Перерезал второй — плот рванулся, будто ему ужас как опротивели эти места. Два фонтана ударили в пробоины.

Паники на борту не было. Кирико поспешно отвернулась, стерла кулаком неожиданные слезы и принялась спасать от наводнения разбросанные вещи. Рене отыгрывался на ребрах Ная. Мик пытался восстановить Гогины нервные клетки горстью изюма. А чисто вымытый Бутик таращился с Тинкиных колен в небо и бессмысленно улыбался.

Андрей щедро выдавил в течь самотвердеющий пластик. В пробоинах забухтело, всхлипнуло, накрепко схватило перерезанные края. Он привернул к жерлу «ветерка» патрубок, сунул в воду в углублении корыта — за борт полетела пенная струя воздуха и брызг

— А крокодилы хотели Ная съесть? — попыталась уточнить Тина.

— Почем знать? Может, играли в дельфин-поло… — Андреи перенес патрубок в новую складку дна. — А этот варвар их по зенкам, по зенкам… Кому понравится?

Най захихикал. И сунул нос под мышку — полюбоваться роскошно залатанным боком.

Высосав лужи, Андрей разобрал «ветерок». Стащил с себя комбинезон. Уселся в уголке, раскинув руки по бортам.

— Всем, принявшим участие в спасении штурмана, объявляю благодарность. Экипажу сутки отдыха!

Сутки отдыха… Неужели это он, Андрей Баландин, мечтает прожить хоть один день без приключений?!

С изумрудного неба сияла выпуклая раскаленная бляха цвета окисленной бронзы.

— Мы избаловались, товарищи экипаж! Солнце жарит как переспелое! Еда на тарелочке — только мигни. Водичка убаюкивает, ножки трудить не надо… Гербовые орлы воздушной гимнастикой развлекают… Цирк, а не переход, так?

— Так! — дружно гаркнули в ответ товарищи экипаж.

Плот плыл сам по себе. Андрей вздул в корме возвышение с креслом, нарек его капитанским мостиком. Народ, как водится, ел начальство глазами…

— Подумаем, однако, куда этот цирк мог нас завести. — Андрей посуровел. — К гибели человека. Совсем… Насмерть…

Тина часто-часто заморгала.

— Отставить сырость! Я созвал собрание не для того, чтобы покаяться. Мой проступок — на моей совести. Но и вы должны каждую минуту твердить себе, повторять перед сном: этот поход не прогулка, кто-то из нас может не дойти…

Он и сам не верил в то, что говорил. Пестрый день в ярком бутылочном мире — разве он может кончиться трагически? Да и о трагедиях ли думать ему, шестнадцатилетнему капитану? В кои-го веки не иметь над собой ни одного взрослого, который ограждал бы и запрещал… И вот, пожалуйста, — он вынужден ограждать и запрещать!

Мелькнула мысль: «Зря пугаю. Кого я приведу на Маяк? Жалкое дрожащее пацанье? Сопли-слезы до пупа и носы подмышкой? Кто мне за них скажет спасибо?»

А ты за «спасибо» работаешь?

А те, на Тембре?

А Готлиб, а Нино, которые не дошли?

Нет уж, пусть жмутся друг к дружке. Пусть за ручку держатся. Лишь бы слушались, далеко не отползали…

— Кто-то может не дойти! — жестко повторил Андрей, обрывая тягучую паузу. — И если это буду я — вас поведет Най. Доведет, разместит на Маяке и заложит в передатчик этот кристалл.

Он извлек из гнезда в поясе граненый цилиндрик, высоко поднял над головой. В кристалле отразилось солнце, бросив на лица зеленые блики.

Кирико заслонилась ладонью.

— Внимательно смотрите. Вот гнездо. Вот кристалл. Не отворачивайся, Най, не хмурь брови — все может случиться. Мы должны быть готовы. Если же… Если же я исчезну вместе с кристаллом, зарубите на носу: под передатчиком горит красное окошко: «При аварии разбить стекло». Так вот, любой, кто доберется, даже ты, Тина, помните: подойти и разбить. И все.

— А Бутику тоже можно? — испуганно пискнула Тина.

— Можно. И тогда Маяк передаст на Землю сигнал тревоги, ясно?

Никто не ответил. Тень опасности нависла над отрядом.

Этого Андрей и добивался.

Снова и снова вставали перед глазами капитана четырнадцать карантинных точек на Тембре, незрячие гермошлемы, туманные от слез мамины глаза. Усилием воли он выпутался из воспоминаний. Тихоня Тина плескалась в огороженном куском желоба участке реки. Най загорал в поясе поверх плавок. Мик просматривал «Биологический определитель», а Гога пробовал выбить кристалл из его рук. Лишь Кирико и Рене по обыкновению спорили. Андрей прислушался.

— Ты лучше прямо скажи: не знаю, — наскакивала Кирико. — А если знаешь, то не напускай на себя умный вид, просто выскажись… Или тоже собрание собирать?

«Вот шпилька!» — мысленно выругался Андрей.

— Я же не сказал — «знаю», я сказал — «предполагаю», — рассудительно заметил Рене. — Имею рабочую гипотезу происхождения двуглавости здешней фауны. Суть в ночном небе. Звезд нет, так? Луны нет. А небо светится. Вот я и думаю, что животные Геокара вообще не спят. У каждого есть ночная голова. А есть дневная. По принципу: «Ум хорошо, а два лучше!»

— Ой, как интересно! — Кирико была потрясена перспективой никогда не спать. При ее непоседливости это было как раз то что надо — она давно горевала, что треть жизни проводит во сне… Поразмыслив, хитро сощурилась: — А как твоя гипотеза объясняет, почему звери не запутываются?

— Между прочим, — Мик на минутку оторвался от «Определителя» и без улыбки посмотрел на спорящих, — твоим телом тоже два полушария мозга управляют, однако ты не путаешься!..

Первоначально Андрей планировал плыть лишь днем. Но река была такая спокойная. Вечер безветренный. Берега мягкие, приветливые. Короче, решили не останавливаться. Натянули навес. Обнесли плот по бортам сеткой гипнозащиты. Андрей подремал после ужина. А когда все заснули, определил себя на ночную вахту.

Приглушенные расстоянием, доносились послезакатные вскрики джунглей, раскатистый хохот, уханье. Журчала вода. В пепельном свечении неба все вокруг приобретало тяжелый табачный оттенок.

Андрей нерешительно тронул розетку даль-связи. Видеобраслет будто только этого и дожидался — коротко чирикнул в ответ.

— Привет, не спишь? — прошептал Андрей, вглядываясь в изображение Нино. Ее большие угольные глаза стали еще больше и мерцали в темноте.

— Нет, о вас думаю. Утихомирились твои?

— Сон на свежем воздухе полезен, откладывают в запас, — уклончиво сказал Андрей. — Устала?

— Сидя-то на одном месте? Сказал тоже! Или это знак внимания?

— А ну тебя! Уж и спросить нельзя. Какие-то вы, девчонки, странные. Дня вам не прожить без комплиментов да без знаков внимания. А я что? Не устала, так и не устала!

— А вы?

— Лежа кверху брюхом на плоту? Шутишь! Дача это, а не спасательный отряд.

— Все же поосторожнее, мало ли что?

— Боишься за меня? — Андрей самодовольно ухмыльнулся.

— Дурак! Очень ты мне нужен. За малышей волнуюсь… За брата…

Андрей вспыхнул и не ответил резкостью лишь потому, что уловил под навесом сдавленный смешок. Откинул полог — и побелел от ярости. Этот — язык не поворачивался назвать его благородным словом! — настроившись на волну даль-связи, не только подслушивал, но еще и кривлялся перед изображением Нино. Одним движением Андрей за ноги сдернул Ная с постели и замахнулся.

— Андрей! — остановила Нино.

Андрей опомнился — опустил руки.

— Ладно, парень. Твое счастье… Задернись — видеть тебя не хочу!

Струхнувший Най юркнул под навес.

Боясь заглянуть в глаза Нино, Андрей поглубже вдвинулся в капитанское кресло.

— Спи, — прошептал он. — Я не буду отключаться.

Нино промолчала.

…Наверное, он, все же задремал. Пробудила фраза, произнесенная прямо в ухо: «Не хочешь видеть — не надо. Ушел к Маяку, не ищите».

Голос звучал из видеобраслета. Изображение отсутствовало. Щелкнуло — фраза повторилась. Видно, Най не надеялся, что Андрей проснется с первого раза.

Предчувствуя недоброе, Андрей приподнял полог. Ная не было.

— Мальчишка! Глупец! — зашипел Андрей сквозь стиснутые зубы. — Трус! Трус! Трус!

Твердый предмет подвернулся под ногу возле кресла. Андрей едва не отшвырнул его за борт. Но все же поднял. И присвистнул от удивления: пряжка с пояса Ная — управление «жуком». И об этом позаботился. Не с кондачка с плота рванул, хорошо подумал…

Из браслета вновь зазвучало сообщение Ная. Не дослушав, Андреи перебрал кнопки радиорулей, задал автоматический поиск. Тускло блестя полосатыми боками, «жук» зарыскал, заметался, скользнул над кромкой воды вниз по реке. Вода, отражая светящееся небо, тоже светилась.

«Вплавь ушел», — подумал Андрей. Будто был еще какой-нибудь способ уйти с плота!

«Жук» выцелил на стремнине и передал на экран изображение Ная: в комбинезоне и ранце, надвинув маску, вытянув руки перед собой, Най резал волну реактивной струей «ветерка». Угадав мелькнувшую над головой тень, он повернул к берегу, ловко выпрыгнул из воды, погрозил кулаком телеглазу и нырнул в заросли. На вызов не откликнулся.

— Эгоист! Авантюрист! Дезертир! — вполголоса гремел Андрей, чтобы не разбудить поредевший экипаж. — Поймаю — вздую!

Бедная Нино! Еще это на ее голову!

Андрей прокрался на нос, вплотную подогнал «жука», завел буксир, пристроил «ветерок». «Жук», взмыл, трос натянулся. Две полоски волн усами разбежались по воде. Вскипели буруны. Плот разогнался и все быстрее понесся вслед за «жуком» по середине реки. Андрей вернулся на корму, осмелился наконец взглянуть на экран, приветливо помахал изображению Нино:

— Ты за него не бойся, догоним! Простая арифметика — другой дороги ему нет! Еды у него в ранце на три дня. Поторопится — раньше нас на Маяке будет… Обещаю горячую встречу!

Андрей говорил, говорил, не умолкая ни на минуту, чтобы не осталось сомнений. И ни словом не обмолвился о том, что на браслете Ная их маршрут действительно проложен, а вот местоположения ее кузена на их экранах нет…

Ночи Геокара нудные, тягучие. Безлунное, беззвездное небо не меняется до самого рассвета. Андрей клевал носом, встряхивался, плескал водой в лицо, смотрел, который час, и снова задремывал. Стало прохладно. В комбинезоне это не чувствовалось, но руки и уши слегка зябли. Он поежился, сунул руки подмышки и на этот раз, кажется, заснул прочно…

Рывок выкинул его из капитанского кресла и швырнул головой в полог. Плот вибрировал, вращался. Лопались какие-то струны. Взбрыкивали волны. Надсадно выл «ветерок».

Пока Андрей выпутывался, пока ползком пробирался на корму, экипаж пробудился. Раздались испуганные, сиплые спросонок голоса:

— Тонем?

— Кит, да?

— Шторм?

— На мель наскочили?

Сначала Андрей тоже подумал про мель. Жерло «ветерка» от удара выскочило из воды и бешено хлестало воздушной струей в облака. Одурманенный сном и творящимся вокруг безобразием, Андрей не сразу догадался, — как ее выключить. Наконец нащупал кнопку. Наступила тишина. Плот перестал дергаться, замедлил вращение, остановился.

Вокруг что-то плавилось, вспыхивало, пускало зайчики. Длинные огненные плети стелились по водной глади, горбились, колебались на волнах, вцеплялись в борта. В стороне от плота бился в волнах «жук», сброшенный рывком буксира в воду. Полосатая туша подлетывала, вздымая брызги и светящиеся канаты. Замирала, звеня от напряжения. И вновь обрушивалась.

Дети озирались, жались друг к другу. В панике никто пока не заметил отсутствия Ная. Сказать, что удрал, — перепугаются. Придется соврать.

— Най отправлен на задание — подготовить дневку, — бодро сказал Андрей первое, что пришло на ум. Кирико с сомнением стрельнула в него раскосыми глазками, но ничего не спросила. Беда с этими проницательными девицами девяти с половиной лет!

Со всей возможной осторожностью Андрей наклонился над бортом. Плот топорщился обрывками стелющихся по течению лент, словно шкура дикобраза. Отстегнул нож, оголил лезвие. Подсеченная лента упала на дно плота — и приклеилась.

— Это водоросли. Вроде наших ламинарий, — растолковал Мик после небольшого раздумья. — На Земле длина их достигает шестидесяти метров.

— Весело. — Рене присел на корточки. — Они здесь не кровососущие?

Ударила волна. Рене потерял равновесие, качнулся, оперся рукой.

— Полегче, бронтозавры! — выругался он. — Уши отдавите! Рванулся изо всех сил — ни с места!

— Пленку порвешь, — умерил его пыл Андрей. И тут же мысленно обругал себя: больше, конечно, не о чем заботиться, только о пленке. Раздвинул любопытных, присел рядом: — Не жжет?

— Кажется, нет.

— Не щиплет? Не крутит?

— Да нет. Только не пускает.

— Маленькая собачка не лает, не кусает… — фальшиво протрубил Андрей.

Вот вам и прославленные нейтральные пленки! Ни вода, ни огонь их не берут, кислота не жрет, все земные клеи, как ртуть, скатываются. А жалкая инопланетная водоросль прилепилась — ножом не отскрести!

— А ну-ка, милый, сконцентрируйся, похлопай ладонью. Превосходно. Еще разок. Молодец. А теперь, дружок, вылезай из комбинезона!

Приказ был неожиданным, но Рене подчинился. Раздернул молнию. И пыхтя, извиваясь, начал исполнять сложный акробатический этюд — неимоверная задача, ежели правый рукав прибит к полу!

Лазерным паяльником Андрей вырезал водоросль вместе с куском плота, поднял комбинезон Рене — с безобразно свисающими с рукава лохмотьями. Да, с такой боевой нашивкой не разгуляешься.

Слой за слоем Андрей выпарил водоросль с обшлага. Почти норма. Так, небольшой шершавый след. Кое-что, товарищ природа, мы еще можем.

Интересно, почему это банное прилипало не трогает живого тела?!

Андрей обнажился до пояса и осторожно свесился за борт. Держа нож наготове, погладил колеблющуюся ленту. Вернее — попытался погладить: участок ленты выгнулся и притонул, словно не мог вынести человеческого прикосновения.

— А-а, боишься! — вскричал Андрей. — Так получай!

Взмахом ножа скосил и пустил по течению целую плантацию водорослей. Перегнулся. Чиркнул еще плеть. И пополз по периметру плота, выкашивая подводный луг.

— Волосы Вероники, — вслух подумала Кирико.

Наверное, это было красиво. Наверное, это и впрямь походило на длинные русалочьи волосы. Андрею некогда было любоваться. Он сбросил комбинезон, соскользнул в воду и, держась за леер, быстро расчистил полосу метровой ширины. Потом, не погружаясь, начал брить плот снизу, сколько доставала вытянутая рука.

Распаленный борьбой, Андрей не сразу понял, кто дергает его за плавки, а потому допустил оплошность: крутнулся и одновременно вильнул в сторону. От такого приема ломкие земные водоросли обычно отпадают сразу. Но геокарские натянулись, спружинили — и рванули Андрея вниз.

— Мама! — вскричал он, захлебываясь. Беспорядочно замолотил руками и ногами. Но все же не разжал пальцев, сомкнувшихся на рукоятке ножа.

Вообще, ему посчастливилось дважды; он нечаянно перерезал вцепившуюся в него ленту и так же нечаянно всплыл там, где нырнул, — не под плотом и не в гуще подводных зарослей. Тотчас много не очень сильных, но настойчивых рук ухватили его за волосы, за приставшие к плавкам водоросли — и перевалили на плот. Он лежал кверху лицом и дышал, дышал, дышал, медленно расслабляясь.

Через час, уже взбодренный «шиатсу» и напоенный крепким чаем, он сидел, скрестив ноги и прислонясь спиной к креслу. Кожа после массажа горела, но внутри все еще было знобко. Из-за стены джунглей выпорхнуло странно удлиненное солнце. Река расчесывала «волосы вероники». От шевеления прядей у Андрея кружилась голова, тошнота подступала к горлу.

На плоту было преувеличено тихо. Мик делал вид, что читает, Тинка нашлепала за какую-то провинность и поставила в угол робота. Рене разминал уставшие после «шиатсу» пальцы. Кирико сосредоточено водила ладонью по тупой стороне Андреева ножа.

Надо было встать и снова идти в воду. И резать, резать водоросли, пока в груди хватит кислорода, резать до тех пор, пока не освободит плот. А потом еще столько же — пока не освободит «жука». Андрей понимал это как руководитель отряда, как шестнадцатилетний гражданин Земли, как сын оставшихся на Тембре родителей.

Но понимал и другое. Не пересилить ему себя. Слишком дрожат коленки. И тошнит, едва взглянешь в воду или просто зажмуришь глаза. Он пропитывался презрением к себе, казнил себя за бессилие. И все же не мог заставить себя заглянуть в лицо Глубины.

Неслышно ступая, подошла Кирико, привычно села на пятки, сложила руки на коленях.

— Это пройдет, капитан! — Она впервые назвала его капитаном. — С ловцами жемчуга такое тоже иногда случается.

— Спасибо, Кирико. — Андрей безразлично пожал плечами. — Нам ли равняться с ловцами?

Он знал, что спортсмены-ныряльщики школы ловцов жемчуга не признают аквалангов. Впрочем, с этим на плоту все в порядке: ни скафандров, ни аквалангов. Да и какие скафандры в этих липучих зарослях? Может, когда-нибудь его внезапный страх и пройдет. Безусловно, пройдет. Но когда? Через день? Через месяц? Через год? В утренних лучах солнца над водой начинала куриться зеленоватая дымка.

— Не возражай, капитан, я пойду. — Смуглая ладошка накрыла его большую ладонь. В раскосых глазах не прыгали обычные бесенята.

— И правильно. И иди! — вяло согласился Андрей. И только тут до него дошло: — Туда? Ну уж нет!

— Я внучка рыбака и ныряльщица подготовительного цикла. Четыре минуты без дыхания — кто еще так может? И потом… — Кирико помедлила, но не опустила глаз: — Я пойду без купальника…

Не лишено смысла. Водоросли неравнодушны к «вечным» земным пленкам. Зато, как черти лазера, боятся человеческого тела. Или человеческого тепла?

Но пустить туда одну? Андрей поежился.

Лучшим ответом сейчас было бы вскочить, накричать на самоуверенную девицу, ринуться и перерубить все, что держит плот. Трус! Сделай же так! Покажи им! Что они про тебя воображают, в самом деле? Ты же! тряпка, а не капитан!

Но от одного взгляда вниз вновь замутило, и Андрей понял, что ничего сейчас не выйдет… Ни-че-го!

Может, подождать денек, мелькнула малодушная мысль. Они же наверстали график, даже опередили его. Подождем…

А Готлиб тоже подождет? А Нино?

Андрей чуть не заплакал от презрения к себе. «Скупыми мужскими слезами», — сказал бы отец, поднимая за подбородок его лицо. И прибавил бы с грустью: «Боишься признать, что другие тоже кое-что умеют. И не хуже тебя».

«Она ведь девочка. Ты сам учил… Я просто струсил…»

«Храбрость не в том, чтобы подставлять голову. Храбрость — в умении распорядиться обстоятельствами. И если нет иного выхода — разумно рисковать… Ты уверен в ней?»

А правда, уверен? Звание «ловца» просто так не дается. Даже подготовительного цикла.

Или завидуешь? Девчонка вдвое младше тебя выручает отряд, а ты сидишь как бревно, оберегая личный авторитет. Наглотался воды и начисто потерял соображение…

— Кирико. Пойдешь от носа к корме, течение относит срезанные водоросли. Полторы минуты работы, четверть часа перерыв.

— Полторы? — переспросила девочка.

— Полторы. Я на страховке.

Андрей исподлобья посмотрел, не потешается ли кто-нибудь над его решением. Нет, все при деле. Тинка учит Бутика рисовать. «Да не так, глупый, разве это цыпленок? Это кубик на ножках! Плавно линию веди, не обрубай!» Мик, пристроив на переносицу кинокамеру, запечатлевает окружающий пейзаж. Гога кривым клювом чистит перышки. Рене, не глядя в их сторону, задумчиво грызет ногти. Никто не обвиняет капитана в малодушии.

За стеной навеса, отделяющей носовую площадку, уместиться вдвоем трудно. Чтобы меньше занимать места, Андрей сел на борт, спустил ноги в воду.

Кирико сбросила купальник. На ней лишь хрустальный овал маски, волосы стянуты блестящим полуобручем. Короткой цепочкой прикован к браслету нож.

Держа голову вызывающе прямо, напряженная, неестественно вытянутая, девочка сделала два коротких шажка и без плеска ушла под воду.

«Жаль, Нино не увлекается «ловлей жемчуга», — почему-то подумал Андрей. И покраснел.

Полторы минуты длились мучительно долго. Когда все мыслимые сроки прошли и Андрей уже готов был кинуться на помощь, вода разомкнулась. Чувство времени у ныряльщиков развито прекрасно: Кирико опоздала всего на пять секунд.

Андрей схватил ее за руку, вырвал на плот. И неловко — оттого, что старался не смотреть, — накинул ей на плечи расстегнутый комбинезон. Последующие четверть часа они не проронили ни слова.

Когда плот стронулся с места и ткнулся носом в поверженного «жука», когда «жук», встрепенувшись, взмыл на высоту буксирного троса, когда, наконец, Кирико словно опытный лоцман провела караван прорубленным в зарослях коридором чистой воды и обессиленно прикорнула на носовой площадке, Андрей на руках прошагал по борту в корму и занял «капитанский мостик». Здесь ничего не изменилось. Только Мик снимал кинокамерой дирижабль, реку, водоросли. Да Рене, покончив с ногтями, ожесточенно мочалил в зубах витаминную жвачку.

— Почему не кричим «ура»? — обратился капитан к экипажу.

— Ура! — послушно отозвались в два голоса Тина и Бутик. Робот уже начинал болтать на человеческом языке.

Рене промолчал. Только жарко покраснел всей кожей, включая уши, затылок, шею.

— Ты чего, парень? — спросил Андрей, обнимая его за плечи.

— Уйди! Ненавижу! — прохрипел Рене, резким движением плеча сбрасывая руку.

«Мал еще рычать на старших!» — хотел прикрикнуть Андрей. Но вместо этого виновато пробормотал:

— Ну-ну. Будь мужчиной.

От этих слов Рене вдруг всхлипнул, на четвереньках кинулся под навес и забился в самый дальний угол.

 

7

Буря разразилась внезапно.

Вот только что был изумрудный день, по небу бежали жемчужные тучки, звонко играла река. Вдруг налетел порыв ветра. Застонали джунгли. Запрыгали барашки по воде. Клубы зеленого тумана опустились на самый плот. Посыпались колкие мокрые листья. Хлынул дождь. Застучали градины. В клочьях пены и брызг обрушились волны. Будто взбаламутили сверху донизу огромный аквариум. Дышать стало нечем. Плот швыряло и гнуло, экипаж под навесом тоже швыряло, точно люди находились внутри футбольного мяча, которым осатанелый игрок все время лупит в штангу…

Андрей надвинул маску, выполз наружу — и задохнулся от напора ветра. В грязно-зеленой мгле сливались небо, вода, берега. Шквалы играли «жуком», и если бы не буксир, давно уж унесли бы его за облака. Вцепившись в леер, не обращая внимания на вращение плота в водоворотах, Андрей дергал пряжку управления, пока, наконец, не снизил «жука» впритык к плоту, не зачалил намертво.

Световой зайчик на экране видеобраслета указывал на Маяк. Кое-как определившись, Андрей погнал плот к берегу, близость которого ощущалась по приглушенному шуму леса. Уловив толчок, Андрей выпрыгнул, провалился в ил, но кеды отрастили перепонки, и ступать по вязкому дну стало легче.

Как ему сейчас не хватало Ная!

— Вылезайте по одному! — скомандовал капитан, сунув голову под полог, перекрикивая лес и ветер.

«Спасатели» походили на мокрых куриц. У каждого Андрей проверял берет, маску, застежки комбинезона. И только нанизав на карабин страховочного шнура, выпускал наружу.

— Включайте фонари. Беритесь за борт с этой стороны — с той «жук» и один управится. Приподняли. Пошли.

Андрей навесил свой угол ноши на лямки ранца. Мик, Рене и Кирико подставил плечи. Тинка шагала налегке, поскольку с головкой проходила под плотом. Лавируя между деревьями, они углубились в чашу.

К счастью, уже в сотне метров от воды порывы ветра ослабели. Натянули косой навес. Костер после зеленого ада показался уютным и милым, как утренняя зорька на черноморском пляже.

— Странно, — сказал Андрей, глядя на огонь. — Иду с вами второй день. Третьи сутки на Геокаре. А кажется, знаю всех с самого рождения, с первого вашего шага. Хорошо бы у меня в самом деле было столько братьев и сестер!

— Спасибо «костной чуме», породнились! — кривя губы, пробурчал Рене. — Теперь у нас один папа — Космос, одна мама — Земля. Если примут в свою семью…

— А Нино тебе тоже сестричка? Аль племянница? — невинно поинтересовалась Кирико. Здесь, на суше, будто и не было тех тягостных часов на носовой площадке плота.

Грянул хохот и не утихал минут пять. Даже Рене не выдержал, прыснул в кулак. Видеть радостными эти симпатичные мордашки оказалось ужасно приятно. Андрей незаметно потер ладони. А помнишь, как ныл: «Сопливчики, слюнявчики, манная каша». Кто кого воспитывает? Ты их или они тебя?

Если б только не Най.

Не Най. Не Готлиб. Не Нино.

— На первое — суп-бозбаш, на второе — фрикадельки с рисом! — Тина, подражая Нино, восторженно закатила глазки.

— Суп-бозбаш врагу не отдашь! — продекламировал, ненатурально улыбаясь, Бутик. Он все чаще выступает со стихами собственного производства. Умнеет роботенок не по дням, а по часам.

Запах — на весь лес. Даже Гога умильно вертит головой и, глубоко приседает шеей, пока Мик дует в ложку, культурно берет ложку лапкой и начинает клевать. Кирико вскрыла-второе. Тарелочки с фрикадельками, разбухая, скользят по надувному столу…

Истошный визг подкинул всех со своих мест. Гога в панике выронил ложку, перепорхнул на дерево. Минуту или две никто ничего не мог понять.

— Там! Там! — указала трясущейся рукой Кирико, Глаза ее остановились на перекошенном лице. — Уберите!

Андрей проследил взглядом — на ветке, свесив хвост, сидела белая красноглазая крыса. Ноздри ее шевелились быстро-быстро, как жвала у заводной стрекозы.

— Привет! — Рене насмешливо раскланялся. — Те же и белая голубка! По земной пище соскучилась?

Не подозревая, насколько же он прав, Рене похлопал ладонью. Под руку подвернулся продолговатый плод вроде огурца. Рене прицелился. Разбойничьи свистнул. И врезал в дерево так, что от огурца только брызги полетели. Крыса, отпрянув, рухнула. Но уцепилась хвостом. Покачалась. Вновь оседлала ветку. И, пискнув, потрусила прочь.

— То-то я ломаю голову, чего на планете не хватает! — попробовал разрядить обстановку Андрей Не нравилась ему напряженная пустота в ребячьих лицах. У него у самого от визга Кирико до сих пор звенело в ушах. — Кстати, Рене, как это согласуется с твоей гипотезой: у этой древолазающей красотки всего одна усатая морда, я рассмотрел…

— Она вообще похожа на земную лабораторную, это ничего не значит, — заметил Мик, перестав жевать.

— А где тут птички вьют гнезда и высиживают птенчиков? — спросила Тина. — Крысы ведь любят полакомиться птичьими яйцами…

Никто не ответил. В полном молчании Мик переломил фруктовую коробку. Сморщенные стручки мгновенно ожили на воздухе, пожелтели, налились душистым соком и мякотью.

— Не хочу бананов, — закапризничала Тина. — Здесь и так все пропахло бананами. Не хочу!

— Не хочешь — не ешь. Вот тебе мандарин, выкатывайся из-за стола.

Жесткие глянцевые листья лиан внезапно побелели — на лагерь хлынула снежная лавина. Тысячи зверьков, сыпались сверху, мягко шлепалив оземь, копошились, грызли все без разбора, пробегали прямо по ногам.

Андрей выхватил диффер.

— Быстро ко мне! Теснее, теснее! Тину в середину! Сожмитесь. Подберите ноги. Еще тесней. Еще чуток!

Хорошая все-таки штука — пояс разведчика. Пузырек индивидуальный гипнозащиты мгновенно очистил от грызунов пятачок возле костра. Маленький — не больше метра, впятером едва уместишься, но главное — недоступный для крыс.

— На помощь! Гоге каюк! — завопил попугай.

Мик дернулся. Андрей еле удержал его за плечи:

— Ты что? Головы не жалко? Ничего с твоим попугаем Гогой не сделается!

Гога перепархивал с ветки на ветку, жалобно взывал, отдаляясь.

— Братцы! Мик! Наших бьют!

Крысы погребли под грудой тел плот. Добрались до «жука». Завозились в распахнутой гондоле. Полетела упаковка. Взвились клочья коробок. Крысы хватали передними лапами тарелки. Прокусывали. Шалели от запаха. Усаживались на хвосты. Урча, обжигаясь, ревниво отворачиваясь от соседей, чавкали.

Одна волокла втиснутую в тюбик бочку варенья.

Другая катила в пузырьке цистерну молока.

Третья жадно поглощала из пачки горошины помидоров.

— Это ж целый ящик, сто порций! Ее разорвет как бомбу! — хихикнул Рене.

— Тебе жалко? Мне ничуть. Держитесь теснее. Марш за мной!

Андрей, как клуша с цыплятами, сделал шаг, другой. Невидимая граница гипнозащиты ползла по земле к гондоле. Грызуны пищали, отбивались лапами от волн страха, пятились, рассыпались и снова собирались, мельтеша перед глазами и беспрерывно чавкая

Тут палкой не отобьешься. Крысоград!

Неожиданно крысы подняли морды. Принюхались. Взвизгнули. И заметались как угорелые. Они кружили, сталкивались, подпрыгивали на свисающие сучья, карабкались по плетям лиан. Обрывались. Шлепались. Снова карабкались. Верещали. Сучили лапами. А со всех сторон из зарослей наступали двухголовые сиамские кошки размером с леопарда. Двигались они неторопливо, грациозно, даже чуточку лениво. Небрежно глушили лапами ослепших от ужаса крыс. Хватали клыками удирающих. Трясли лианы, в прыжке настигали свалившихся — не одной челюстью, так другой. Белые трупы усеяли землю.

— Не примутся ли потом «сиамские близнецы» за нас? — задумчиво спросил Андрей. — Не хотелось бы…

Он разомкнул защиту и, расшвыривая снующих под ногами крыс, поспешно обнес проволочкой костер, плот и несколько толстых стволов.

— Они не близнецы, — поправил Мик, восстанавливая научную истину. — Они — одно существо…

— Близнецы не близнецы, а лопать будут в две глотки. Давайте-ка, друзья, проверим, что нам оставили непрошеные гости?

Увы, с учетом аварийного запаса пищи в ранцах осталось на два дня. И то не досыта.

Это, конечно, был удар: два дня — тот срок, который Андрей поставил себе на завершение пути. Если, конечно, больше ничего не случится…

А собственно, что остается? Только дойти. Дойти без опоздания и потерь…

Андрей строго оглядел свое воинство:

— Кто там хлюпает носом? Нет таких? Мне показалось? Какие будут предложения?

— Провести собрание, — ехидно обронил Рене.

— Это мы сделаем на Маяке, — отмахнулся Андрей. — Посерьезнее, коллеги! Скажу честно, еды у нас пшик. А вокруг, сами по себе, гуляют кошки и облизываются, глядя в нашу сторону…

Вокруг столбиками сидели двуглавые кошки. Мурлыкали. Жмурились. Елозили хвостами по земле. Если бы не леопардные размеры, нипочем бы их от земных не отличить, невзирая на две пары глаз, ушей и усов. И выжидали кошки достойно и гордо — будто заслуженной награды после трудов праведных…

«Обложили — словно мышь в норке! Не выпустят ведь. Ни за что не выпустят. Терпения у них хватит…»

Андрей погладил рукоятку диффера. Садануть бы по тем кустам, где пореже. И к берегу. Тинку на шею. Кирико с Рене под мышку. Мику приказать, чтоб за пояс крепче держался Пока опомнятся — удерем.

А по водичке вплавь… Поскольку плот отсюда таким манером не вызволишь. Нет, капитан. Это не способ. Тебя учили тысячу раз посчитать, прежде чем хвататься за диффер. Вот и считай.

— Непонятно их поведение, — пробормотал Мик, не отрываясь от кинокамеры. — Они должны кидаться на проволоку и в страхе отползать. Опять кидаться. И опять отползать. А эти спокойно ждут, пока мы вылезем. Такое впечатление, випарды знакомы с защитой…

— Кто?

— Випарды.

— Ты их уже окрестил? — думая о чем-то своем, спросила Кирико.

— Имею право. Как первооткрыватель. — Мик вставил в кинокамеру новый кристалл. — Недооцениваем мы их, вот что! А раз недооцениваем, то и не обхитрим.

Андрей с интересом взглянул на юного натуралиста. Всезнайка! До пояса не достает, а туда же, с выводами. Хотя выводы интересные. Какая-то тайна за кисками, пожалуй, кроется.

— Обхитрим! Или мы не разведчики?! Раз они уже с человеком встречались, пусть встретятся ещераз… Подъем, мальчики и девочки! Прорываемся к воде.

Когда Андрей поднялся, випарды оживились, чаще задвигали ушами, громче замурлыкали. А некоторые совсем по-домашнему повалились на спины и принялись перекатываться с боку на бок, тереться головами о землю. Определенно проявляли интерес к капитану. Жаль, интерес гастрономический.

— Покатаюсь-поваляюсь на Андреевых косточках, — мстительно заметил Рене.

Андрей наскоро поставил заплаты на плот и оболочку «жука». Подпаял сетку защиты. Затоптал костер.

— Порядок! — Он хлопнул ладонью по борту. — Построились! Быстро, быстро, не на концерте самодеятельности. Рене — замыкающим. Тина, Мик, Кирико — за мной. Держитесь под плотом, голов не высовывать! Будем надеяться на их растерянность.

Поврежденный крысами «жук» утратил часть подъемной силы, плот перекосило. Андрей переместился ближе к середине. Защелкнул карабины лямок, покачал плечами для равновесия. Взмахом ножа перерубил проволочку гипнозащиты. И рванул вперед, внимательно прислушиваясь к шелесту ног за спиной, — неуклюжим шажкам Тинки, коротенькой припрыгивающей походке Кирико, бесшумно-осторожной перебежке Мика и подчеркнуто плотной поступи Рене.

Випарды прямо-таки остолбенели от их наглости. Помаргивали. Хлестко били хвостами. Можно сказать, в недоумении всплескивали лапами. Но быстро опомнились. Длинными скачками опередили беглецов. Сомкнули кольцо. И неслись рядом сильными черно-бежевыми тенями. Вот один оттолкнулся. Распластался в воздухе точно спрут — распушив хвост, вздыбив шерсть на загривках, оскалив обе клыкастые пасти. Наткнулся на гипнозащиту плота. Взвизгнул. Мягко шлепнулся наземь. И кубарем покатился в кусты.

— Первый! — возбужденно завопил Андрей.

От этот вопля кошки еще больше освирепели. Они поодиночке и парами взлетали, визжали, откатывались, горестно мяукая,

Андрей все убыстрял шаг, что-то выкрикивал, размахивал ножом и диффером — настоящий пират, спасающий награбленные сокровища. Во имя далекой Земли они шли на абордаж. Плот метался за спиной, на поворотах кого-нибудь заносило, чаще всего — Бутика. Робот шумно тормозил, взревывал сиреной. Кидался обратно. И несколько шагов ковылял, цепляясь за штанину Андрея.

В конце концов капитану это смертельно надоело. Учив момент, Андрей ухватил его за антенну, нажал кнопку выключения, подвесил за спинку к плоту.

Деревья расступились. Открылась полоса воды, ласковая, спокойная: пока экипаж обедал и сражался, буря кончилась В последний раз вильнули, уклоняясь от тянущего лапу випарда и вынеслись на берег.

— Слава разведке, кажется, ушли. Все в плот! Рене стань в пяти метрах на якорь — я прикрою. Веселей, веселей, дружинушка!

Андрей тряхнул плечом, отцепляя лямки, бросил плот на воду и лихо развернулся лицом к берегу. Випарды длинными прыжками вырвались из леса и, не сбавляя скорости, вздымая тучи брызг, забегали по мелководью.

— Капитан! — закричала Кирико.

— Не дрейфь, подруга! — Капитан потряс диффером. — На суше не взяли, в воде тем более не возьмут! Вывернемся!

— Андрей! Тины нет! — надрывалась Кирико.

— Как нет? Она же все время была. Я пересчитывал Кирико, Мик, Рене. Вон Бутик валяется, задрав пластиковые ступни. Только Тины нет. Андрей сгоряча даже приподнял край плота, поболтал рукой в воде.

— Не могла она исчезнуть. Кто ее видел последний? Мик, ты шел за ней!

— Я задумался… Я о Гоге задумался. Не заметил… — Мик опустил голову, часто-часто заморгал.

— Птичий пастух! — Андрей прикусил губу. Треснуть по шее? Не положено. Да и не поможет. Не со зла ведь…

Он ждал, что Тинка со смехом выскочит из-за куста и закричит: «Ага, испугались, испугались! Здорово я над вами подшутила!» Но из джунглей никто не выскакивал. Лишь випарды странными двуглавыми статуями застыли на берегу.

 

8

Ная непогода застигла на привале.

Он только что выкупался, обсох, проглотил обед и загорал на песочке, посасывая леденец. По правде говоря, одиночество Наю уже порядком надоело. Пожалуй, его обрадовали бы сейчас даже вреднющая сестра, даже малолетний Готлиб, не будь он, конечно, болен.

Най снял комбинезон с сука, утвердил в сидячей позе, уперев ранцем в ствол и скрестив штанины. Пустое место под беретом не смущало: пустоголовые, как правило, не перечат.

— Побеседуем, капитан? — спросил Най, перекладывая языком леденец за другую щеку. — Кто-то не хотел меня видеть? Кто-то думает, Наем можно помыкать, Най ни на что иное не годен, кроме как выполнять чужие распоряжения? Нянечку выискали? Повыше Рене, пониже Нино… Фиг вам! Сами няньчитесь! А мы уж как-нибудь. — Без влюбленных… Прикачу на вездеходе — по-другому запоете!

Человечек молчал. Кивал беретом и скалился пустым лицом.

— Молчишь? Нечего сказать? Ладно, капитан, давай мириться.

Най дружески толкнул комбинезон кулаком в плечо. И тут налетел первый порыв ветра. Взметнувшееся облако мелкого песка хлестнуло по телу. Закачались деревья. Комбинезон вздулся, взмахнул рукавами и метнулся в сторону. Най, не раздумывая, прыгнул сверху, подмял, ухватил за талию. Комбинезон сопротивлялся, бил рукавами, запутывал отвороты. Норовил стряхнуть хозяина и улететь.

Наю посчастливилось прижать норовистую вещь коленом, впихнуть внутрь одну ногу. Корчась, помогая себе локтями и зубами штурмовал штанины до тех пор, пока не втиснулся по пояс…

— В тяжелом единоборстве с бешеным комбинезоном… победу одержал человек! — Най перевел дух, прищелкнулся к дереву. И вслушивался, как усмиренная одежка зализывает ссадины прохладными повивами воздуха.

— Правило пятое — не снимай комбинезон в незнакомом месте! — складам выговорил Най, перекрикивая вой ветра и стоны ветвей.

Скромный жизненный опыт штурмана пополнился еще одной заповедью. За сутки после бегства их количество росло гораздо быстрее, чем во все остальное время похода.

Когда ночью он беззвучно соскользнул с плота и немного проплыл вперед, когда вода и небо сомкнулись вокруг огромным немым коконом, Наю стало страшно. Самую чуточку, не настолько, чтобы тут же, с позором, вернуться, но все же достаточно, чтобы на душе стало холодно и неспокойно. Наверное, он бы все-таки вернулся. И, пристыженный, забился носом в угол. И больше никогда бы не вспоминал, как белый, с прыгающими губами Андрей в бесконечном презрении выдавливает из себя: «Задернись… — Видеть тебя не хочу!». Но вернуться Най не мог: сигнал, введенный в видеобраслет, нельзя отменить, пока он не отзвучит трижды — автоматика захлопнула даль-связь наглухо. «Я ушел на Маяк, не ищите», — квакает Наевым голосом видеобраслет. Проснется капитан — какое ушел? Дрыхнет, сурок, будто снуриком поверженный. А браслет опять и опять с интервалом: «Ушел на Маяк».

«Ушел на Маяк». Ох, смеху будет!

Река бурлила, Най обгонял течение, подталкивая себя говорливым «ветерком». От подосланного «жука» удрал в лес, посуху обогнул «волосы вероники». Он ничего не знал про водоросли, не подозревал, какие события совершались выше по реке с друзьями. Он спешил, гнал, торопился…

Тогда-то Най и сформулировал первые два правила: «Не терпи обид ни от природы, ни от друга». И — «Никогда не возвращайся: идущий вспять не имеет права носить имя Разведчика».

Он часто представлял себе, как смахнет слезу растроганная сестра. Как крепко пожмет руку все простивший капитан. А Най ничего не скажет. Распахнет кабину вездехода. Погрузит малышню. Небрежно кивнет сконфуженному Андрею. И устало потрется лбом о запыленный пульт. Во имя этой нарисованной воображением сиены Най не давал себе передышки.

Сюрприз ожидал его утром. Выяснилось, что, маршрут на экране браслета пригоден только на то, чтобы им любоваться: телеглаз показывал дорогу плоту, до беглеца ему дела не было. Най продирался сквозь заросли, проваливался в болота, переправлялся с берега на берег. А точка на экране плыла по середине реки и никак не реагировала на его метания. Горизонт сузился, вернее, совсем пропал. За деревьями, как говорится, не было видно леса. Уже не раз Най с трудом выбирался из каких-то глухих боковых тропок и тупичков…

Бури Най не испугался. Теперь, когда налетающие шквалы вежливо притормаживали возле ног и лишь изредка подергивали, штурман переполнился философским спокойствием. Даже лег на спину, заложил руки за голову — со всеми удобствами, какие допускала пружинная защелка, привязавшая его к стволу, как козу к колышку. В лицо захлестывал дождь. Най надвинул маску и зажмурился.

По комбинезону прошуршало. Сначала поперек живота. Потом по ногам. Быстрые легкие коготки царапнули маску.

«Дождь барабанит», — лениво подумал Най, приоткрыв один глаз, и очутился нос к носу с белой крысой. Не собираясь покидать его колена, она принюхивалась, помаргивала красными бусинами глаз, шевелила усами. Най нервно смахнул ее, дрожащими руками выдернул снурик.

— Мордатые! Хвостатые! Нате вам! — закричал Най, полосуя снуриком направо, налево, направо, налево. — Вот вам, — это вам, угощайтесь!

Най рванулся. Что-то больно дернуло назад. Вспомнил про защелку. Отстегнулся. Везя ногами по траве, пересек живой поток — тесно прижатые к сородичам, в нем плыли и бесчувственно сонные зверьки…

Най осознавал, что попался крысам на их пути случайно, они обтекали его, словно простую кочку. Но кочка распрыгалась, потрясала снуриком, в конце концов — снялась с места и ускакала, как ненормальная. Наю было стыдно за такое поведение: от одиночества он совсем потерял голову. К тому же, ни разу на своем коротеньком веку не видел столько незнакомой жизни зараз.

Он опомнился, почти без сил рухнул под кружевной куст. Мысли шевелились вяло. Хотелось пить. Достал из ранца запаянную соломину, скусил верхний конец. Остро пахнуло ананасным соком.

— Правило шестое: не впадай в панику зря! — сформулировал штурман очередную заповедь, посасывая освежающий газированный коктейль. Заповедь ему не очень понравилась. Что значит зря? А не зря, выходит, можно? А если совсем не впадать? Ясное дело, приятней быть храбрецом. Или попросту — Разведчиком…

Най поднес к глазам видеобраслет. Экран был слеп и нем.

Вот красная точка всеобщего вызова. Нажми — услышат Андрей и Нино. Поболтать с сестрой? «Не скучаешь, сестренка? Как спалось? Как Готлиб? У нас хорошо Твой кактус». Тьфу, противно! И чего некоторые столько о девчонках думают? Времени у них лишнего много, что ли?

Вот голубая точка поиска. Набери волну Андрея — и экран покажет дорогу к плоту. Может, тебе этого хочется? Вернуться и, как ни в чем не бывало, бросить: «Приветик! Ну и бурька! Продрог, братцы, плесните поскорей чайку!» На радостях никто не заметит что продрогнуть в полевом комбинезоне — это ж надо суметь! Най нерешительно тронул голубую точку. С тех пор, как он удрал с плота, он уже раза три, не высвечиваясь, подслушивал Нино и Андрея. Понятно, не их глупости, а вообще, чего в мире происходит. Едва они начинали плести друг другу всякие нежности, отключался. Не потому, что ему было вовсе неинтересно. А для тренировки воли. Ибо третье правило Разведчика он сформулировал так: «Учись отказываться!» То есть если тебе чего-нибудь очень хочется, обходись, если, наоборот, жутко не хочется — заставь себя. Гениальное правило!

Браслет долго не подавал признаков жизни. Най даже потряс его и поднес к уху. Вдруг там заверещало, замяукало. Голос Андрея рявкнул:

— На суше не взяли, а в воде тем более не возьмут! Вывернемся…

«Великий Космос, с кем они там?» — прошептал Най, холодея. Из браслета доносились возня, удары, плеск волн, жуткий рык.

— Андрей! — послышалось сквозь гам. — Тины нет.

— Как это нет? — Най вскочил, нетерпеливо запрыгал на месте. — Куда смотрели?

Некоторое время он вслушивался в перебранку, пока мало-мальски не уяснил, что же там произошло. Телеглаз вместо высотного изображения местности показывал омываемый водой валун и любопытного головастика, танцующего в миниатюрном прибое. Такое впечатление, будто «жука» окунули носом в воду.

— Андрей, — позвал Най, не показываясь на экране, — Бутик с ней?

По ту сторону браслета разлилась тишина.

— Най? — наконец озадаченно переспросил капитан. — Это ты?

— Нет, Гога! — насмешливо прогнусавил Най. — Что насчет робота?

— Тут он, выключен. — Андрей кашлянул.

— Правило седьмое: никогда не отключай на переходе кукольных роботов, — Бутик настроен искать Тинку. Задай ему программу…

Хотелось расспросить о многом, но штурман сдержал себя.

— Най, нам всем скучно без тебя, — быстро сказал Рене, не догадываясь, какой бальзам проливает на душевные раны Ная.

Наю тоже было скучно. Не такой вовсе и подвиг — одному бегать по незаселенной планете. А главное — для чего? Чтоб только доказать всем, какой ты храбрый и самостоятельный? Да за такие вещи в старину, говорят, мальчишек секли розгами! Странный, между прочим, обычай. Если с шипами, то это больно. А если одни лепестки — какой смысл?

— Андрей, понял про Бутика? — скороговоркой сыпанул Най, собрав в кулак всю свою волю. — Ладно. Пишите письма. Скоро увидимся.

Он дал отбой — и вновь остался наедине с Геокаром. До вечера он брел и плыл, лез через какие-то жирные глиняные холмы, но все же больше плыл, в фонтане брызг и пены. С отмелей за ним задумчиво следили аллигаторы. С прибрежных лиан шлепались в воду квакучие парноголовые лягушки. Сытые гербовые орлы парили над самой головой…

Под вечер выбрался на берег посматривая, где заночевать. В зарослях ему почудился человеческий голос. Най навострил уши.

«Пираты! — обожгла шальная мысль. — Тайно высадились и захватили планету. Скорей предупредить Нино и Андрея».

Он положил ладонь на видеобраслет.

А если не пираты? Если кто-то с Веерной Базы? Или случайный турист заблудился? «Не спеши спасать и спасаться!» — приказал себе Най. Это была еще не настоящая заповедь. Но все же весьма полезный совет.

Он рухнул в траву, ввинтился в заросли. Клешни поясных манипуляторов выдрали с корнем целый куст и водрузили для маскировки пониже Наевой спины. Приникнув еще плотнее к земле, штурман пополз на звук.

— Охота на птиц — отживший пережиток, — вещал голос. — Кошки должны есть рыбу. Кошки любят рыбу. Рыба хорошо. — Голос причмокнул. — Умные кошки и умные птицы — друзья. Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кого ты ешь на завтрак… Пардон, это не к случаю… Мир! Дружба! Живой живому — бррр… брат, брат, брат!

Звонкие аплодисменты покрыли последние слова.

Най раздвинул кусты — на поляне кружком сидели двухголовые кошки ростом с леопарда, с ветки над ними ораторствовал попугай. Закончив речь, аплодировал себе крыльями.

— Гога! — Най протер глаза. — Ты как здесь?

— Ура! Наши! Ура! — заорал попугай, теряя солидность. Кинулся к Наю, потерся клювом о волосы, привалился к щеке. — Гога бедный. Гога потерялся. Жалко Гогу!

Кошки разомкнули круг и подозрительно уставились на землян.

— Ну-ну, не очень! — Пятясь, Най убедительно помахал снуриком. — Я вам не Гога!

— Гога хороший! — запротестовал попугай. — Гогу нашли. Ура Гоге!

— Ура, ура! — шепотом согласился Най, незаметно отступая в кусты. — Я, знаешь, за менее пышную встречу. Пока киски, не надо вставать…

Киски переглянулись — и равнодушно полегли, на травку.

 

9

Целую минуту еще Андрей выкрикивал в браслет имя Ная, ругал эгоистом. Но, как и ночью, Най его не слышал.

— Рене, держи плот на плаву, — скомандовал Андрей, не выпуская из поля зрения випардов. — Если что — снимайся с якоря и отходи на середину реки. Мы с Тиной догоним. Ждите. Подбрось-ка мне Бутика. Оп! Спасибо.

Он поймал робота за ногу, перевернул, включил. Бутик спрыгнул наземь, покачался, потопал башмачками и беспокойно завертел головой.

— Ищи Тину. Быстро ищи, — приказал капитан. Слово «быстро» он прибавил не зря: играя в прятки, кукольный робот не очень усердствует в поисках. Иногда нос к носу столкнется, а делает вид, что не заметил.

Бутик встрепенулся, засеменил-засеменил и рысцой припустил к лесу. Андрей перевел защиту на минимальный радиус. Випарды неохотно расступились.

Робот не рыскал, бежал уверенно. Но вдруг споткнулся, закружился на месте — что-то унюхал в траве.

— Ищи, ищи! — торопил Андрей

Робот победно крякнул, выуживая проволочную мордочку — пустые глаза, оттопыренные уши, беспорядочная челка…

— Орден Большого Простофили! — потрясенно воскликнул Андрей. — Здесь ее волокли… Гады!

Дорожка примятой травы вела в сторону, параллельно реке В одном месте была даже разбрызгана кровь Андрей подбежал — нет, это ягоды Мимо! Мимо!

— Ищи, Бутик. Ищи нашу Тину, — чуть не плача подстегивал Андрей. — Ах, я, разиня! Дюза заколоченная! — Самое сильное оскорбление у капитанов-межзвездников!

Бутик свернул на дорожку, протрусил еще несколько метров и замер. Открывшаяся картина повергла Андрея в столбняк. По траве кверху брюхом катался двумордый випард и по-кошачьи всеми четырьмя лапами подкидывал в воздух визжащую Тинку. «Как с мышкой играет», — закипая, пробормотал Андрей. Он боялся дышать и все же, видно, зашуршал или зашелестел — випард молниеносно перевернулся, а Тинка очутилась на земле, обнимая его за шеи и бесстрашно теребя вздыбленную шерсть.

Тяжесть диффера ласкала ладонь, но стрелять было нельзя.

— Ты за мной, Андрей? — прозвенела Тинка. — Поздоровайся, киса, это наш капитан. Не упрямься, поклонись, я кому говорю!

Слабыми своими ручонками она заставила обе оскаленные морды несколько раз кивнуть. Это не очень понравилось хищнику: на какие-то мгновения он терял человека из виду.

— Тина, как только я скомандую, кидайся в траву! — искусственным голосом сказал Андрей, кося чуть в сторону, чтобы не выдать себя выражением лица. — Не бойся, я тебя не зацеплю…

— Ты хочешь стрелять? В кису? За что?

— Тинка, не дури!

— Не дам! Уходи! Противный! — запричитала Тинка, загораживая собой звериные морды, каждая из которых чуть не шире ее щупленького тела. Высвобождаясь, випард неосторожно тряхнул гривами, и девочка отлетела, но тут же вскочила, кинулась снова, исступленно повторяя: — Не дам! Не дам! Если ты его убьешь, убегу, не буду с вами, к ним убегу, увидишь!

Андрей нерешительно вертел в руках диффер. Випард скалился, тяжело хлестал по бедрам хвостом. Вдруг одним гибким движением развернулся и, высоко неся головы, балетно переставляя лапы, удалился.

— Ну, как ты? Не помята? Не поцарапана? Цела! Цела! — Андрей схватил Тинку за плечи, быстро ощупал, поднял на руки — и укололся об ее неподвижный взгляд:

— Неужели ты бы и вправду выстрелил? Просто так? Ни за что?

«Много ты понимаешь! Ни за что!» — хотел прикрикнуть на нее Андрей. И не смог. Вместо этого чуть суетливо, сюсюкающим голосом спросил:

— Как же мы потерялись, Тин-Тин-Тин?

— Я не потерялась. — Тинка независимо шмыгнула носом. — Он позвал, я и пошла. Ты думаешь, они нас есть собираются? Им поиграть охота, а ты с диффером!

— Пошли, там на реке еще много таких игрунов резвится. — Андрей застегнул кобуру и взял Тинку за руку.

— Я лучше с Бутиком, — сказала Тинка, вырываясь.

Андрей пожал плечами и, стараясь не убыстрять шага, чувствуя лопатками десятки наблюдающих глаз, потопал сзади.

Випарды грустно провожали отчалившее судно. Причину их грусти понять было трудно. Раньше Андрей целиком отнес бы ее на счет аппетита, но теперь?! Об одном молил судьбу: чтобы это приключение было последним.

Геокар, однако, показал далеко не все свои фокусы.

Остаток дня и ночь прошли благополучно. Плот, предоставленный течению, неторопливо плыл, вновь рождая надежду на счастливый исход путешествия. Если не запутаются в какой-нибудь подводной шевелюре, если не затреплет новая буря, завтра к середине дня достигнут Стеклянного водопада. Ночью капитан сгонял к водопаду «жука», полюбовался прозрачным, словно бы неподвижным каскадом. Собственно, за это они и прозвали водопад Стеклянным. На травянистом лужке сделают дневку. Распрощаются с легкой жизнью. Переночуют. И утречком, бросив плот, поплетутся по хорошей погоде к Маяку. Двадцать километров… Пустяк по сравнению с тем, что уже преодолено!

В глубине души Андрей надеялся, что этот перегон вообще не придется топать пешком. Как ни был он взволнован из-за Тинки, все же по короткому сигналу Ная успел определить его местоположение. Несмотря на паршивый характер, двигался парень молодцом, ходко двигался. И про Бутика вовремя сообразил. Но вздуть его придется, ничего не поделаешь. Для его же пользы! Если ничего не случится, к завтрашнему полудню Най прибудет на Маяк. И уж должен оказаться совсем пустышкой и эгоистом, чтобы не выслать навстречу путникам вездеход!

За завтраком Андрей поссорился с Кирико. Ничего от ее раскосых глаз не утаишь. Высмотрела, что он ограничился стаканом кофе и печенюшкой.

— Ты на себе не экономь! Тебе силы нужны больше всех нас!. Если урезать еду — то всем.

— А мы с Бутей можем совсем не есть, правда, Бутя? — вежливо пропищала Тинка.

Вот уж истинная правда. Чем только поддерживает силенки? Не заставь — и не вспомнит про еду. Раньше Андрей не понимал родителей, кормящих детей насильно. Но за поход кое-чему выучился.

— С чего вы взяли, что я экономлю? — Андрей невинно округлил глаза. — Я во время вахты поклевал.

Под пронзительным взглядом Кирико врать трудно. Однако лучше поголодать сейчас, на отдыхе, чем потом, продираясь через болота и джунгли…

— Чего-то и у меня аппетита нет, — протянул Рене, отодвигаясь от стола.

— И напрасно. — Не переставая жевать, Мик поправил в браслете кристалл «Биологического определителя». — Командор же объяснял: плоды и животные Геокара пригодны в пищу.

— Не произвести ли тебя по этому поводу главным охотником экспедиции?

— Двое суток, я думаю, мы и на плодах продержимся. Но если надо… Если мне доверят диффер… — Мик растерянно поморгал. Неужели придется убивать?!

— Вы предпочитаете на ужин белых крыс под соусом? Или копченых випардов? — продолжал издеваться Рене.

— Только не випардов. И не птиц… А Гогу я прокормлю из своей доли… Если он найдется! — поспешно прибавил Мик.

— Ладно, разгрузочный день отменяется. Всем питаться полной мерой, — приказал Андрей.

Но обиду на Кирико все-таки затаил.

Еда была не единственной заботой капитана. Каждый раз он со страхом вызывал Нино, с еще большим страхом ждал ее вызова. У Готлиба по-прежнему все хорошо. Слишком хорошо. Вот и сегодня, увидев на катерном экране физиономию Андрея, малыш кинулся к изображению, едва не протаранив экран макетом космопорта.

— Дядя Андрей! Дядя Андрей! Когда ты придешь живьем? Телик и телик — надоело! Мама Нино говорит — вы уже близко. А лошадь ты приручил? Помнишь, обещал? К нам киски приходят. Большие. Мы каждой по два блюдечка ставим… Они молоко любят.

Пышущий весельем кудрявый ангелочек ничуть не походил на больного. Зато Нино выглядела неважно. Щеки ввалились, губы запеклись, под глазами тени.

Девушка с палитрой и лазерной кистью возле мольберта.

— Чего ты себя изводишь? — удивился Андрей, вытягивая шею поверх ее плеча и пытаясь рассмотреть рисунок.

Что она могла рассказать своему капитану? Как не спит ночами, шаг за шагом повторяя их маршрут? Как казнится, не умея помочь бедному Готлибу, которому пока и помощь не требуется? Как снова и снова зовет по даль-связи братца, прекрасно зная, что братец скорее голову потеряет, чем признает себя неправым? А папа с мамой на Тембре? А сам Андрей? Или взять и брякнуть сгоряча: «За тебя, дурака, волнуюсь!»? Нет, мальчишкам никогда не понять, что значит ждать!

— Что ты рисуешь, покажи! — не выдержал Андрей.

— Так, пустяки…

— Нино! Ну, пожалуйста…

Девушка нехотя отодвинулась, открывая мольберт. По стереохолсту в затяжном прыжке плыл випард. Головы его были повернуты друг к другу. Сквозь кошачью внешность явственно проступали лица Андрея и Нино.

— Ух ты! — только и мог вымолвить капитан. — Подаришь?

В груди стало горячо и светло, точно там загорелся фонарик. Чтобы скрыть это предательское сияние. Андрей наклонился к воде. С удовольствием обнаружил, что его больше не мутит от глубины, и поплыл. Но плавал недолго.

— Андрей, Андрей, реку украли! — услышал он крик Рене.

Что-то в тоне Рене заставило Андрея подплыть, взяться рукой за леер. На экране браслета творилось непонятное. То ли «жук» сбесился, то ли действительно река.

— Откуда тут ущелье? Не было никакого ущелья! — растерянно бормотал капитан. Он рывком перекинул через борт тело, максимально увеличил изображение.

Берега словно бы выпили реку — она вливалась в угрюмую щель и пропадала, никуда не вытекая.

Андрей схватил пряжку радиорулей, рискуя прорвать неосторожным движением обшивку «жука», направил телеглаз над самым урезом воды. Следуя смелой команде, «жук» скользнул в ущелье. Река мелела с каждым метром пути, разбивалась на ручейки и бесследно испарялась, пока не обнажилось дно. Подмигнув телеглазом, «жук» пополз над еще влажным пористым дном. Ущелье расширилось, раскрылось, берега снизились, пошли привычные картинки пейзажа, но река не обнаруживалась. Вместо водопада — сухое, обточенное водяным каскадом, ложе. Еще ниже… О мудрая Вселенная! В каменной чаше, куда раньше низвергались стеклянные струи, тяжелая зеленая вода заново начинала прерванную реку. То ли неведомые шлюзы отворились, то ли скальные породы впитали влагу — только внезапно река просочилась в подземные этажи и подземным руслом бежала к нижнему уровню водопада…

Течение ускорилось. До ущелья осталось километров шесть, не более. Крупные рыбины начали выпрыгивать в воздух, вода загустела, закружились стаи двухголовых орлов и чаек.

— Вот вам причина переселения белых крыс! — предположил Мик. — На мелководье полно рыбьей мелочи. Четвероногие лентяйки лап не замочат. Приспособились.

— Если так, то река не первый раз уходит вниз? — Рене разлохматил пятерней волосы. — Значит, она периодически возвращается?

«Сообразительные ребятишки, — мысленно одобрил Андрей. — Жаль, усилия ваши бесполезны.1 Если через час, максимум через два река не вернется, придется ломать маршрут. Приехали…»

— Суши весла, лево руля! — скомандовал он себе после недолгих раздумий.

До Маяка при всех вариантах — трое суток. Магическое число, никуда от него не деться… К тому же, болота, пятнадцать километров топей и зыби. Андрей утюжил джунгли телеглазом, намечая еле заметные просветы, прогалины, сухие лощинки. Теперь бы самое время объявиться Наю. Какие самолюбия и какие пре-стижи, когда на карту поставлены восемь жизней здесь плюс экспедиция на Тембре?…

С тяжелым сердцем капитан врубил даль-связь:

— Най, если слышишь, отзовись. У нас застопорило, высохла река. Идем пешком. Одни не успеем. Нужна помощь. Отзовись!

Он повторил этот текст трижды. Видеобраслет молчал.

Рене с Кирико, не дожидаясь приказаний, разбирали плот. Немногое пойдет в гондолу «жука». Остальное придется бросить… Жалко!

— Прогуляемся, Тинок? — безразличным тоном предложил Мик.

— Не дальше ста метров от лагеря и только вдоль реки, — предупредил капитан.

— Нам достаточно!

Занятый делом, Андрей не сразу обратил внимание на странную процессию, которая приблизилась к лагерю часа через полтора. Возглавляла ее верхом на випарде хохочущая Тинка. Следом скакала киса, между шеями которой, поджав ноги и вцепившись руками в загривки, болтался Мик. Еще три випарда несли в пастях по большой рыбине. Метрах в семи от лагеря Тинка закричала «Алле-гоп!» и остаток пути галопировала стоя. После чего ловко соскользнула с необъятной спины своего скакуна и одним шлепком ладони уложила покорного випарда у ног. Рядом, блаженно щурясь, растянулась Микина киса. Прочие звери аккуратно — голова к голове — сложили приношение и прилегли поодаль.

«Жаль, Готлиб не видит. Он так мечтал о лошадке»… — было первой осознанной мыслью Андрея. В этот миг он почему-то совсем не испугался за детишек — вырабатывалась привычка на добродушные плюшевые морды «сиамских близнецов». Он строго покашлял:

— Мик, что это значит?

— Решили проблему голода, — скромно ответил Мик. — Эти миляги с охотой поставят к нашему столу рыбку… Я знаешь, почему догадался? По сходству. Сиамские кошки тоже рыболовы. И тоже любят людей.

Андрей даже крякнул с досады. День открытий какой-то. Сначала река. Теперь випарды. И главное — все так просто. Пришел. Подмигнул. Покорил. Повезло капитану. Сплошные вундеркинды. Гений на гении. Один он бесцветный, как холодный реактор. Браво, браво. Не знали на Тембре, кого натравить на «чуму». Отдать проблему этим младенцам — как раз на один зубок!

— И что мы со всем этим будем делать?

— Как что? Есть… И плоды, и рыбу…

— Хорошо, хоть не кошек!

Тинкин двухголовый приятель выпрямил шеи и оскалился.

— Потише, они ведь речь понимают! — искренне возмутилась Тинка. — Лежи, лежи, киса. Это у дяди шутка такая…

Андрей поежился:

— Знаете что, милые укротители? Угостите ваших воспитанников, чем положено, и гоните в три шеи, ладно? Пока они сыты, то да се, а вдруг проголодаются? Пусть подальше держатся со своей необъяснимой любовью к людям.

— Не доверяешь им? Зря. — Мик насупился. — Они не из-за угощения, они из-за крыс. Белые крысы действительно с Земли.’ Их люди использовали для опытов, когда открыли Геокар, так всегда делают. А они приспособились и расплодились — никакого спасенья. Не будь здесь випардов, крысы бы все джунгли выгрызли! И випардам повезло: столько новой пищи! Вот с людьми и подружились…

— Это ты в «Определителе» вычитал?

— И в «Определителе». И от випардов кое-что узнал. Ты думай пока, я попрошу их далеко не отходить…

Это не полностью совпадало с желаниями капитана, но он воздержался от комментариев: «Ах-ах, киски! Какие глазки, какие зубки! А этими зубками, извините, можно запросто человека пополам перекусить…»

Мик с Тинкой что-то втолковывали зверюгам. Випарды поднялись и в своей балетной манере, грациозно потряхивая гривами, покинули пределы видимости.

Андрей брезгливо поднял за хвост скользкую рыбину. Вроде судачка. Килограмма на четыре потянет. Притронулся анализатором. Ничего, не ядовитая.

— Да я уже проверил! — объяснил Мик.

— Надеюсь, не на себе? — Андрей погладил добровольца по голове. — Покажи теперь пример: сними пробу.

Мик смешался:

— Как, прямо так? Сырую?

— А разве требуется еще что-нибудь? Надо же! — деланно удивился Андрей, вытирая о комбинезон слизистые от чешуи руки. Не все, однако, эти вундеркинды умеют. Глядишь, кое-что выпадает и на долю середнячков.

— Пустите вы, оба! — Кирико оттерла их плечиком, присела на корточки. — Понимали б что-нибудь… Сейчас будете трескать да облизываться. Рене, поможешь вымыть и выпотрошить. Тина, за мной, будете с роботом рыбу нанизывать. Да, Андрей, настриги, пожалуйста, проволоки и сообрази костер… Еще кто-то без дела? Мик, Собирай свои хваленые плоды, обед будет целиком из местных блюд.

Когда Кирико принималась распоряжаться, что-то ее роднило с Нино. Она выхватила из ножен Андрея нож, покидала рыбу в согнутые руки Рене — как поленья, угнала Тину за толстыми листьями, добыла соль, перец, пряности, неведомо как затесавшиеся в тайники «жука». Пустая фруктовая коробка вмиг превратилась в кастрюлю, рыбные низки повисли на проволочках над огнем. Через каких-нибудь сорок минут на костре умопомрачительно благоухала уха, шкворчал шашлык. Приободрившийся Мик резал салат, чистил местные бананы, сластил прямо в скорлупе кокосовое молоко. Раздувая ноздри, Андрей похаживал возле стола, думая, что вот и кроме Нино ничего девчонки на свете попадаются, хоть та же Кирико. И ежели надо пройти полета километров, — значит, надо, значит, пройдут… А заноситься тебе, капитан, не с чего.

После обеда сворачивать лагерь не торопились. Но как ни медлили, как ни оттягивали, наступил момент последний раз оглянуться на реку и шагнуть в чащу. Випарды стояли, словно каменные копилки, и лишь неуправляемые хвосты энергично подметали траву.

Отряду приходилось туго. Плот разнежил спасателей, отучил от ходьбы Ноги чавкали, до колен увязая в горячей черной жиже. Перепонки на кедах помогали мало. Пятьсот метров — полчаса… Такого темпа им хватит на неделю.

Андрей присмотрел кочку потверже, подождал отставших:

— Тяжеловато?

Разве признаются?!

— У нас на юге до сих пор привязывают к ногам корзинки, — отдышавшись, сказал Рене. — Чтобы не провалиться в болото.

— Чего изобретать зря, когда существуют болотоходы на воздушной подушке? Чоп-чоп-чоп — и никаких усилий!

Мать Земля, до чего же он туп!

— Эв-ри-ка! — по складам произнес Андрей. — Эврика!

На глазах у потрясенных ребятишек капитан согнул пластиковую трубу. Застелил пленкой. Склеил «юбочкой» кромки. Подсоединил «ветерок». Осторожно ступил. Дал слабый поддув, пробный выхлоп. Жижа запыхтела, сани приподнялись над болотом По концам полозьев вскипели буруны.

— Ура! — заверещали малолетки на разные голоса.

Капитан соорудил трое саней поменьше. Соединил между собой буксирами и шлангами. На передние подвесил пленочное сиденье для Тины. И, тяжело колыхая сонную болотную жижу, санный поезд стронулся с места. Грязь и трава вместе с воздухом отлетали в стороны.

Тина восторженно заверещала А Бутик с ее колен скрипуче продекламировал:

— Какие ж это лыжи? — возмутилась Кирико, перекрикивая реактивный свист ветра, шелест листьев, бульканье бурунов.

— Подумаешь, мы можем и про санки, — не растерялась Тинка. — Правда, Бутя?

Бутик помолчал, скрипя своими кукольными извилинами, и вновь заголосил:

— Следите за дорогой, лоб расшибем! — оборвал Андрей. Но ему было приятно: старания командира замечены массами.

 

10

Жизнь была прекрасна.

Перламутровые облака бежали по изумрудному небу. Огуречная водица струилась по малахитовым джунглям. А между двумя стихиями, в самом центре зеленого мира, плыли оранжевый мальчик и лазоревый попугай. Най в раздутом комбинезоне лениво дремал, закинув руки за голову. Гога топтался на его груди, воображал себя Робинзоном уютного плавучего острова. На острове вкусно кормили и вели изысканные беседы.

Спать Най заставлял себя впрок, время во сне проходит быстрее. Пробовал читать и смотреть фильмы, но держать на весу браслет с кристаллом было утомительно.

Когда от ленивой качки и бурчания струй становилось невмоготу, Най запихивал Гогу в ранец, включал «ветерок» и пузырил по волнам, как какой-нибудь океанский водолет. Но сегодня такое настроение не наступало. И не наступит: к полудню Най рассчитывал достигнуть водопада — с часу на час донесется его рев…

— Земля! — внезапно заволновался пассажир. — Земля!

— Гога, имей совесть! — Най приоткрыл один глаз. — Если ты про водопад, еще рано. Если же тебе охота пошутить, выбери другую тему.

Гога взлетел, оглядел окрестности сверху. От изумления хохолок на нем выцвел и встал дыбом.

— Эй, на клотике! — рассердился Най. — Доложить обстановку!

С неба молнией пала двуглавая тень, но Най на миг раньше вырвал из кобуры снурик и стриганул лучом между хищником и жертвой. Тот и другой рухнули в воду. Най спрятал снурик, выволок за крыло Гогу, сунул за пазуху. А вот царь пернатых оказался тяжеловат, к тому же, быстро намокал. Пришлось непочтительно уцепить его за крючковатые клювы и буксировать к берегу.

Только теперь Най обратил внимание, что берега приподнялись. Судя по цвету, река катастрофически мелела. Плыть стало трудно — тело застревало на песчаных отмелях, ноги месили их. От кишащей живности вода напоминала кисель. Почуяв легкую добычу, слетелись орлы и чайки, реяли над головой, дрались, норовили присесть на плечи и тут же расклевать пойманную рыбу.

Вскоре вода ушла совсем. Най перехватил орла за лапы. Орлиные крылья распластались в грязи метра на полтора. Под ногами прыгали рыбы, тритоны, лягушки. Бушевал птичий базар. Воняло водорослями и растревоженным илом. Най оскальзывался. Задыхался. Падал. Отбивался свободной рукой от птиц. С трудом выдергивал из грязи тяжеленные башмаки. Ступив на твердую почву, без сил повалился- рядом со спасенным орлом.

Лишь через четверть часа Най ожил настолько, что обдул себя-с ног до головы «ветерком», счищая комья засохшей слизи. Отер руки и лицо тоником. Откупорил ананасный коктейль со льдом. То, что осталось от реки, после того, как реки не стало, не вдохновляло. Не хотелось бы спускаться туда еще раз… К водопаду он не потащится, незачем ему теперь к водопаду. Напрямик до Маяка двадцать шесть километров. Если идти остаток дня и ночь, то к утру… Да, капитан Андрюша, утром можешь приготовить для рукопожатия крепкую капитанскую ладонь. Понимаю, ты слишком горд, чтобы признать поражение. Будем великодушны. Ты всего-навсего бросишь невзначай при сестрице: «Деловой у тебя братишка, Нино. Весь в отца!».

Най разложил пернатых на камушке и принялся сушить струйкой теплого воздуха, ероша перья, приподнимая крылья и лапы. Гога очнулся первым. Увидев врага поверженным, он распетушился, расхорохорился, начал наскакивать, даже один раз деликатно тюкнул орла издали в шею. И так сам перепугался своего отчаянного поступка, что кинулся к Наю под мышку и мигал из укрытия круглыми шустрыми кнопками.

— Не мельтеши, дурашка! — успокаивал Най. — Топтать сонного врага не велика доблесть. А ты давай просыпайся, твое величество!

Орел будто прислушался. Сел. Пьяно покачался на нетвердых лапах. Дернул одной головой, почесался. Дернул другой, почесался. По очереди расправил и подобрал крылья. Полоснул Ная спаренным орлиным взглядом. И взмыл ввысь.

— Браво, твое величество! Поаплодируй, Гога, он это заслужил. Тебе выпал достойный партнер. Двинули и мы. Прощай, река.

Най поднялся — и увидел: вдоль русла, над самым дном, рыскает «жук».

— Оперативно! — Най отпрянул в кусты. — Выходит, и у вас там накладочка? Эх, Андрей, Андрей. Сама судьба вмешалась. Тебе ничего не остается, «»как дождаться меня с вездеходом…

На вызов капитана штурман не откликнулся. А когда сигнал отзвучал, разъяснил попугаю:

— Зачем мне нестись сломя голову назад, если осталось всего-ничего до вездехода? Оцени сам: где — я, а где — они? Сорок два километра туда и пятьдесят обратно, так? А здесь двадцать шесть. Что больше? Ах, ты не согласен? Конечно, тот же кусок надо трястись на вездеходе, ты прав. Но имей в виду, вездеход — это уже прогулка, дом отдыха. Так в чем же я не прав? Девяносто два или двадцать шесть… Простая арифметика!

Най пока смутно представлял себе, что в человеческих отношениях существует кое-что поважнее арифметики.

— Ага, ты спрашиваешь, почему я доказываю это тебе, а не Андрею? А ты пробовал, пробовал ему что-либо доказать? Это же скала, а не человек. Капитан! Он же никого, кроме себя, не слышит. Ему с самого начала твердили: к Маяку должен идти я. По-моему и вышло! Природа, браток, мудра. Мудрее нас с тобой.

Так в разговорах прошли вечер и ночь. Попугай тихо дремал на плече, себе Най дремать не позволил. Пусть знают: в отряде нет слабачков…

Маяк обнаружил себя загодя блестящей иглой антенны. Она казалась близкой, рукой подать, но это была обманчивая близость. Светлячок браслета бесстрастно фиксировал километры, потом сотни метров, и когда, наконец, джунгли расступились и ноги Разведчика ступили на полуискусственный холм, стало ясно, насколько же огромно все сооружение. Най шел, шел и шел, а трехлепестковое зеркало едва заметно прибавлялось в размерах Ная шатало. Влекло прилечь, понежиться в тени гигантского цветка. И если притяжение Геокара все же не свалило его, то просто потому, что штурман дремал или бредил на ходу. У сторожевой полосы последние силы окончательно покинули Ная — пожалуй, даже не от усталости, просто кончился заряд, завод той пружины, которая продержала его на ногах пятнадцать часов подряд. Еще метра не хватало на то, чтобы пояс Разведчика открыл проход в гипнозащите, вызвал тележку. Всего метра. Но метр этот оказался непреодолим.

— Гога, друг! — воззвал Най. — Если я пролежу здесь еще минуту, я засну и бездарно потеряю выигранный день. Придумай что-нибудь…

Попугай умчался, вернулся с кислой местной ягодой, впихнул Наю в рот и с опаской отскочил. Ягода лопнула, и Ная буквально перекорежило на гладкой космодромной плите.

— Ну, бандит хохлатый, вернись только, я тебе отплачу!

Губы жгло, сводило скулы — по этим признакам Най безошибочно определил, что способность ощущать снова вернулась. Ощущать, но не двигаться. Най сорвал с головы берет, прицелился и лихо набросил на столбик защиты.

Что-то где-то замигало, завыло, защелкало, белым вихрем пронеслось по полю. Откуда ни возьмись, словно сказочный Сивка-Бурка у столбика выросла автоматическая тележка-манипулятор.

— Сюда! Здесь человек! На помощь человеку! — стыдясь, закричал Най.

Тележка вытянула на длинном щупальце телеглаз, поводила из стороны в сторону и стремглав бросилась к Разведчику.

Душ. Бассейн. Снова душ. Бассейн. Массажная кабина. Еще душ. Гимнастический зал. Бассейн. Полчаса электросна! Кофе. И вот уже, новенький снаружи и изнутри, Най восседает за пультом передатчика. Этой минуты он ждал два дня. Отбарабанить вызов — и назад. Спасителем. И победителем. Какое прекрасное слово — победитель! Звонкое и медное — как литавры…

Дожидаясь, пока перестанут дрожать пальцы, Най положил руку на край пульта у клавиши запуска связи. Секунда — и сверхсветовой сигнал соединит его с Землей. Первая фраза должна прозвучать красиво и мужественно.

Най с ужасом понял, что у него нет и не может быть такой фразы. Все, что он делал до сих пор — и делал хорошо! — должно было доказать всем, какой он решительный и смелый. А доказало совсем другое: что он может долго и быстро бежать. Зависть двигала твоими ногами, мальчик!

Най сгорбился в кресле, стиснул коленями руки.

Гога решительно потеребил штурмана за мочку уха:

— Не тр-русь, морряк! Борт — к ветру! Якорь тр-рави!

От нелепых выкриков попугая Най пришел в себя — выпрямился, закинул ногу на ногу, крутнул розетку даль-связи.

Под утро сон свеж и крепок. Но Андрей откликнулся сразу:

— Что, герой, соскучился?

Сквозь мрак на экране ничего нельзя было разобрать до тех пор, пока Андрей не выкарабкался из палатки. Потом в серебряной дымке беспорядочно мелькали небо, трава, отдельные деревья, какие-то огоньки. И наконец — насмешливая физиономия капитана. Говорил он шепотом, и Най тоже невольно смирил голос:

— Я на Маяке. Переговорю с Землей — и к вам на вездеходе.

— Зачем же тебе утруждаться? — возразил Андрей. — Как-нибудь сами доберемся… Сестре только сообщи, что жив.

Най побарабанил пальцами по пульту. Не так пошел разговор. Ну, не рад, что тебя обскакали, хоть сделай вид… Капитан разбитого корыта!

— А я Гогу нашел! — неожиданно для себя сказал он.

— Привет! — Красуясь, попугай влез в экран, потряс хохолком.

— Это хорошо. Здравствуй, Гога. Мик будет счастлив — очень переживает… Если нет других новостей, пойду досыпать… Трудный день выдался. Болота…

Он ни звуком не укорил Ная. И все же Най почувствовал угрызения совести.

— Ладно, капитан, давай серьезно. Я ведь тоже не гулял. Пятнадцать часов на ногах…

— Серьезно? — Андрей подобрался. — Хорошо Тогда позволь сказать тебе, что ты трус. Эгоист и трус!

— Трус не пройдет один по незнакомой планете.

— Это да, тут у тебя храбрости хватило. А вот посмотреть утром в глаза тем, кого ты оскорбил подслушиванием, — слабо? А откликнуться на мой вызов — тоже слабо? Нет, дружок, не обманывай себя. Большая сила воли нужна — остаться там, где ты нужен…

Вот и пригодились мамины слова.

— По-твоему, я сбежал из-за трудностей? Сам же говорил: на плоту — дача!

— Дача? — Андрей вспомнил «волосы Вероники», и его явственно замутило. «Ладно, детка, зачем тебе ^нать всю правду? Мучайся малым!» — И впрямь, дача. Но на вою эту дачу, на весь детсад, между прочим, всего один воспитатель. А если б со мной что случилось? А если б с тобой? Перёд каким бы я стал выбором? Бросать детей? Или оставлять на произвол судьбы тебя? Герой!

— Будто ты всегда безупречен и всегда в своем праве, командир!

— У командира одно право — ответственность за всех. И единственное преимущество — каждый раз считать себя правым, не сомневаться в собственных приказах. Случайности бывают счастливыми, бывают несчастными… Хороший командир должен обойтись без случайностей… Я, к сожалению, не сумел… Позвони сестре, она наверняка из-за тебя не спит…

— А из-за тебя?

Андрей с силой потер ладонью подбородок:

— И из-за меня тоже. Ты не хихикай… Я боюсь представить, что она думает о человеке, который бросил ее наедине с «чумой». Я бы, например, не выдержал… Будь я уверен, что она доведет вас до Маяка, я бы остался с Готлибом. А так я ее предал, понимаешь? Для меня нет никого дороже ее, а я ее предал!

Молчание было тягостным для обоих. Андрей справился с собой быстрее:

— Я тебе еще нужен?

— Да. Поговори с Землей.

— Разве ты забыл, где включается передатчик? Или того проще: разбей стекло…

— Поговори с Землей, — упрямо повторил Най. И прибавил для убедительности: — Кристалл…

Да, в кристалле записано все, что успели узнать на Тембре о «костной чуме». За ссорами и нотациями капитан едва не забыл о главном.

— Хорошо, — Андрей выщелкнул из пояса граненый цилиндрик. — Свяжись с диспетчером и переключай на меня.

— Нет. Меня в кадре не будет. Говори так, будто ты один на Маяке…

Проняло парня!

— Когда-нибудь эту запись увидят на Тембре… Твоим родителям было бы приятно… Не пожалеешь?

Най секунду поколебался:

— Все равно. Ты — капитан, — он опустил глаза. — Лишь бы Земля не опоздала…

Он потер горло, словно последние слова душили его.

Ну вот. Мальчик просто нервничает, подумал Андрей. Мы все немного нервничаем. И бравируем выдержкой. И беспрерывно убеждаем себя и друг друга, что прекрасно вынесем то и так, что и как выносят взрослые. И наверное, в конце концов, вынесем, раз надо. И пути легче у человека нет…

— Что ж, раз решил… Давай на меня первый канал, кристалл через даль-связь заводи на второй…

Капитан приблизил к глазам видеобраслет. Най нажал клавишу запуска межзвездной связи и тотчас — знак экстренности: три красные буквы SOS. Этот знак прервал обычные передачи, переключил на себя энергию Веерных Баз и, останавливая Время, пронизал Пространство в миллиарды раз быстрее света, со скоростью мысли.

Из глубины экрана стремительно вырвалось летящее женское лицо:

— Земля. Центр. Главный Диспетчер Лима Гордина. Фиксирую SOS.

— Внимание, Земля. Я — Геокар, ВБ 64, сектор «тау», Андрей Баландин. На планете Тембра Окарины эпидемия неизвестной болезни. Примите пакет данных. Канал два!

Руки Ная быстро перещелкнули содержание кристалла из розетки в розетку — и на антенну Маяка.

— Есть пакет. — Диспетчер сбросила полученный сигнал в память Информационной Машины, замкнула ключевой символ Тембры знаком SOS. — Постоянной связи с Темброй нет? А на Геокаре… Восемь детей-Глаза Лимы Гординой на секунду дрогнули, утратив холодную деловитость. — Помощь нужна?

— У нас порядок. Мы на Маяке. Живы-здоровы и в безопасности, — как можно тверже выговорил Андрей. Хоть бы Най не вылез… Люди обо всем забывают при слове «дети». И Тембру побоку, если узнают правду. Нет-нет, сначала Тембра… Мальчики и девочки потом…

Пальцы Главного Диспетчера порхали над клавиатурой как бабочки.

— Третий случай. Один давно, четыре века назад. Там все погибли. Второй — в секторе «Мю». Туда неделю назад выслана карантинная группа. Будем готовить еще одну для Тембры.

— Карантинная — это насовсем? — запинаясь, спросил Андрей.

— Что ты, мальчик, вовсе нет. Там просто неблагополучно с гравитацией, блуждающая волна. Экранируем людей и переводим на искусственную тяжесть — вот все, что мы пока можем. У вас мелочи, двести человек, быстро управимся… А вот на «Мю» худо — планета густо заселена. Будем передвигать к спокойному солнцу.

— Почему же заболевают не все?

— Теории еще нет. Предполагают резонанс гравитаций: звезды, коры планеты и собственной гравитационной частоты организма.

Диспетчер беспрестанно работала клавиатурой, кого-то подключала, отдавала короткие распоряжения и снова поднимала глаза на Андрея.

— Как же с теми, кто уже заболел? — задал Андрей свой главный, страшный вопрос.

— После экранирования процесс замирает, — ответила Лима Гордина. — Полного выздоровления пока, к сожалению, не гарантируем. — Она виновато развела руками. — Но ты не беспокойся. Объявлена всенародная опасность. От добровольцев нет отбоя…

«Я бы тоже пошел в добровольцы, если б взяли, — тоскливо подумал Андрей. — У меня с «чумой» свои счеты…»

— Если дело только в гравитации, можно всех перебросить на Геокар!

— Это будет решено на месте. Ты ведь не исследовал гравитацию Зеленой Звезды? — Лима с запозданием улыбнулась. — Одновременно с карантинной будет выслана группа на Геокар. Для вас.

— Группа? — Андрей был неприятно поражен.

— Да. Спасательно-развлекательная, — пошутила Лима. — Если у вас все, то ждите. Конец связи.

— Конец связи! — машинально повторил Андрей.

Значит, за ними тоже сохраняют карантин… Значит, все далеко не так безобидно, как пыталась изобразить Земля.

— Андрей, так я приеду? — прервал паузу Най.

— Да-да, штурман, приезжай. Будем очень рады. Оеобенно Мик…

«Вот оно, значит, как. Земля попросту растерялась… У них нет для нас иной помощи, кроме жесткого карантина.

Разумеется, Главный Диспетчер Центра еще не вся Земля. Заклинаю тебя, мама: выдержи, не заболей, дождись нас на Тембре.

Дождись…»

 

11

Заснуть больше так и не удалось. Повертевшись с боку на бок, Андрей выбрался на свежий воздух, сел возле костра и до самого зеленого рассвета кочегарил жаркое пламя. Голова была легкая, пустая, без мыслей. Випарды не боялись ни людей, ни огня: подползли и разлеглись вокруг палатки в причудливых кошачьих позах. Один ткнулся тяжелой башкой на колени Андрею и басовито мурлыкал, потирая об его руку мохнатую щеку. Двуглавые кошки появились — нет, прямо-таки бросились навстречу путешественникам, — едва санный поезд вырвался из болота на каменную гряду, пролегшую до самого подножия Маяка. Какими тропами, какими неведомыми путями преодолели випарды топи, неизвестно. Но они были тут, резвые и веселые, они — или их родственники, которым речные обитатели передали свою преданность людям. Громче и радостней зверей визжали только Тинка с Миком. А Бутик оседлал валун и, отбивая такт металлическими кулачками, пропел:

Игривые двухголовые котята суетились невдалеке, пока люди разбивали палатку, готовили ужин. А ночью заняли круговую оборону и в четыре бессонных глаза караулили лагерь. Андрей настолько доверился, что сузил гипнозащиту до палаточного шатра…

Скоро прикатит Най, и этот долгий короткий путь доблестно завершится. Капитан выполнил приказ командора. Теперь он имеет право думать о Готлибе и Нино.

Нога, придавленная башкой випарда, затекла. Андрей пошевелился, переменил позу. Випард вздохнул, опрокинулся на спину, заболтал лапами в воздухе. Шерсть на кошачьем брюхе была мягкая и теплая, как нагретый солнцем мох.

Отчего же так неопределенно на душе твоей, капитан? Какая мысль преследует со вчерашнего дня? Что важное упущено за тяготами болотного перегона, за хлопотами о ночлеге, за разговором с Наем? Несомненно, это связано с випардами. Но как?

Не торопись, капитан, шевели извилинами. Мало-помалу ты начинаешь к этому привыкать. Вспомни, что ты подумал, когда с реки прискакала пара самозванных укротителей? Вроде бы о Готлибе. И… Ну да, прямо так и подумал: «Жаль, Готлиб не видит, он так мечтал о лошадке…» Вот где важное. Лошади. Точнее — скакуны…

Андрей с сомнением посмотрел на лениво-безмятежного зверя. Не из породистых. Ни прыти, ни умения носить седло. Откуда они взялись с их странной любовью к людям? И какой благодарности ждут в ответ? Эх, была не была… Ты сам выбрал меня в хозяева…

— Мурзик! — Андрей почесал в две пятерни два кошачьих подбородка. — Мурзик, пойдем побегаем?

Випард с готовностью вскочил и выжидающе уставился на Андрея. Даже нехорошо стало от этой пугающей понятливости.

Делая вид, что так оно и должно быть, Андрей сбросил комбинезон, затянул вокруг талии пояс, потопал кедами:

— Пошли, что ли? Догоняй!

Он вынесся на каменную гряду, побежал намашисто, расчетливым штурмовым карьером. Мурзик поравнялся, приноровил шаг, бесшумно заскользил на расстоянии ладони. Капитан наддал, выждал минуту, забрал в горсть шерсть на холке випарда. Хищник не сбил шага — и они слились в общем ритме, словно невиданное животное о шести ногах и трех головах… Андрей оперся на хребет зверя, постепенно перенося тяжесть тела на правую руку, — випард все так же ровно и бесшумно стелился над землей. Оттолкнувшись, Андрей, неуловимо перетек на кошачью спину, распластался, приник грудью, и мягкая спина послушно изогнулась под чутким человеческим телом. Всадник был несколько грузноват, но подвижный и стремительный випард мчался без натуги.

Через лобовое стекло штурман не сразу рассмотрел, что за кентавры ломятся навстречу вездеходу. А когда рассмотрел — дух захватило. Най отключил двигатель, погасил воздушную подушку, осадил машину на грунт. Раскрыл кабину. Высунувшись, лег грудью на поручень.

Выдуманные Андрюшкой скакуны работали пленительно. В охотку. У Ная защемило сердце. Кому он нужен здесь, с неуклюжим металлическим монстром? Если б в дурью его башку не пришло желание удрать с плота, он бы тоже сейчас скакал по джунглям на изящной двухголовой кошке.

Ну что же, так всегда бывает с хвастунами и трусами — сам себя наказал!

Подлетев к вездеходу, Андрей спешился. Остальные сидели в седлах — впрочем, в седлах ли? — как влитые.

— Привет вольному казачеству! — внутренне усмехаясь, Най помахал беретом. Из вездехода вихрем вырвался попугай, упал на плечо Мику и заворковал разнеженной голубкой.

— Най! Най! Поехали с нами! — загалдела малышня. — Ты больше нас не бросишь?

— Посмотрю на ваше поведение, — дипломатично ответил Най.

Оглаживая полированный бок вездехода (что ни говори, техника надежнее, техника не обманет, не подведет), Андрей приблизился к Наю, сделал знак глазами. Най подставил ухо.

— О Земле ни звука, понял? Пусть никто, кроме нас с тобой, не подозревает о карантине… — И вслух: — Дальше поедешь верхом.

— Я? Верхом? — по инерции переспросил Най, а в ушах звенело: «На випарде? На випарде!».

— Освободи кабину. — Андрей скроил зверскую гримасу. — Чтоб волос не упал ни с чьей головы! И гляди: с Маяка ни ногой! А не то…

За насмешкой, за грубоватым тоном Андрей прятал грусть расставания с малышней. Славные маленькие человечки!

Най непонимающе похлопал глазами:

— Мы что, поедем без тебя?

— Какой ты стал непонятливый!

Андрей хмыкнул, сунул под язык таблетку кваса. Терпкий напиток приятно холодил и освежал рот. Хорошо бы сейчас искупнуться.

А после — минуточек двести в тени, под тихую музыку… Совсем одичал, на сон от человеческих слов тянет…

Он откашлялся и зычно скомандовал:

— Отряд! Для зачтения приказа смирно! Сегодня, в пятый день Геокарского календаря, после успешного завершения программы, возвратился Най. Он досрочно прибыл на Маяк и связался с Землей. Земля обещала срочную, немедленную помощь Тембре…

— Ура! — дружно гаркнули спасатели.

— Теперь вы поедете с ним, а я — к Нино! Слушайтесь его так же, как меня… — скороговоркой закончил капитан.

— А тебя мы здорово слушались, капитан? — стрельнув глазками, поинтересовалась Кирико.

Вот ехидна, снова за свое. А ведь признайся, капитан, тебе всегда теперь будет не хватать ее насмешек. Как и теплой Тинкиной доверчивости. И обстоятельности Мика. И взрывчатого упрямства Рене.

Спасая капитана от необходимости отвечать, Най бочком, бочком подступил к випарду, опасливо потрепал по впадине между шеями:

— Добрая киса… Умная…

— Прощай, Мурзик, — Андрей свернул со спины випарда комбинезон, перебросил в кабину. — Каждый возвращается туда, где он нужен…

— Я теперь твой должник по гроб жизни! Спасибо! — Най порывисто обнял его — и отскочил.

— Мамочки, сколько нежностей, сколько громких слов! — отмахнулся Андрей. Несколько дней тому назад он бы млел от такого признания. А сейчас — будто это его и не касается. Он кашлянул, дружески стиснул Наево плечо:

— В седло, казак!

На свист воздушной подушки Нино даже головы не повернула: решила, ветер продирается сквозь лесные дебри. Но Готлиб, которому она примеряла на кудри венок, вдруг вырвался с криком:

— Машина! Во! Мама Нино! Глянь! Машина!

Нино медленно поднялась — и цветы посыпались с ее колен. Вписавшись на повороте в проломленную катером, снова за пять дней заросшую поляну, вездеход мягко оседал и распластывался, словно притихшая от радости собачонка. Не дожидаясь, пока он окончательно замрет, Андрей распахнул кабину, выпрыгнул — и остановился, держась рукой за борт.

«Если подойдет, значит, у папы все будет в порядке», — загадала Нино. Гирлянда недоплетенного венка беззвучно стекла в траву.

Она поняла, что проверяет не его — себя. Он уже доказал, примчавшись, что не испугался «чумы», не испугался прийти и остаться здесь навсегда. Он же еще не знает… Не знает, а пришел… Чего ж ты его испытываешь? Скажи быстрее. Ты и так промолчала с утра, а должна была вызвать, обрадовать, пусть думает о тебе, что хочет!

Нино сделала шаг навстречу, но ее опередил Готлиб.

Захлебываясь и визжа, налетел на Андрея, ткнулся лбом в его ладонь:

— Дядя Андрей! Дядя Андрей! Дядечка Андрей!

Андрей оторвал малыша от себя, принялся подкидывать, тормошить и подкидывать, а сам смотрел и смотрел на Нино, так, что в конце концов она заметила:

— Поосторожней, медведюшка! Уронишь!

Андрей водрузил Готлиба себе на шею. Подошел к Нино:

— Вот и все. Теперь я с вами.

— Мог бы позвонить, любитель эффектов, — проворчала Нино. Что она говорит? Глупые слова помимо воли сыплются с языка.

Это ж Андрюшка, ее Андрюшка, наконец, скажи что-нибудь ласковое!

— Андрей! — Нино опустила глаза, с удивлением обнаружила в руках недоплетенный венок. Пять дней и ночей она придумывала что скажет, когда он придет. И вот, пожалуйста, ни одного слова из тех, которые приходили на ум нудной одинокой ночью.

Девушка легко перекинула через его плечо цветочную гирлянду:

— Знаешь, Андрюшка, я такая дура набитая! Готлиб все время веселенький, бодрый, а я уже измучилась ждать… Сегодня пятый день, у него по-прежнему ничего, и живот болел только сутки. В общем, не знаю, как я догадалась, сунула ему диагностер, и знаешь, что он показал?

— Что? — одними губами спросил Андрей.

— Ничегошеньки! — Нино привалилась виском к его плечу и быстро-быстро общипывала лепестки пунцовых, похожих на ромашку цветов. — Представляешь, никаких процессов, шкала зеленая, как наш с тобой Геокар. Разозлилась я ужасно. Это ж первое, что надо было тогда сделать, — диагностер! А мы будто завороженные — «чума, «чума»! Ни в жизнь себе не прощу! Пытала-пытала бедный прибор — про вчера, позавчера, про самое начало. Так знаешь что он мне ответил?

Нино передохнула какую-то секунду и, не ожидая вопроса, в том же лихорадочном темпе — скорее, скорее выговориться! — продолжала:

— Оказывается, отравление. Это кудрявое сокровище, пока мы возились с катером, налопалось местных орехов. Некоторые кокосовые и хорошо горят, а такие мелкие, без скорлупы, похожие на виноград. Мы не заметили, а там целый куст, стелющийся, только с Готькиным ростом и можно в траве высмотреть. Я здорово искала, еле нашла. Проверила анализатором — точно, ими отравился! Несмышленыш еще, что с него спрашивать! А я хороша! Я-то все делала правильно — молоко, стимуляторы, комплексное противоядие, а про диагностер забыла Вспомнила бы — не было бы этого похода…

«И одиночества. И недоверия. И тоски. Пять дней — это слишком много для двоих», — чуть было не прибавила она. Все ж хватило ума не прибавить.

Вместо этого она потерла кончик носа и упавшим голосом закончила:

— Мне б сразу утречком тебе позвонить, да я боялась… Ругаешь меня? Столько натерпелись зря…

— Хочешь немножко порулить? — спросил Андрей, аккуратно снимая с шеи Готлиба. — Иди поиграй в вездеходе.

Он подсадил малыша в кабину. Посмотрел, как цепко пухлые ручонки легли на рычаги. Сейчас Око Безопасности отключит двигатель, потому что водитель не вышел возрастом. Электроника никогда не ошибается. Она твердо знает: с восьми до двенадцати лет ребенку разрешается настраивать адрес. С двенадцати До пятнадцати человек ограничен в скорости езды. Перешагнул этот рубеж — вездеход подчинен тебе безраздельно. Значит, только в пятнадцать лет мы наконец обретаем голову И заодно — право ошибаться, истинно человеческое право!

Как быстро ко всему привыкаешь. Уже и малахитовые джунгли не раздражают. И катер в зарослях выглядит чужеродно. И красующиеся поодаль двухголовые кошки перестали казаться враждебными…

— Есть хочешь? — спросила Нино.

Капитан попробовал вспомнить, ел ли он утром, после скачек на Мурзике.

Наверное, ел, иначе Кирико не выпустила бы его из-за стола.

И помотал головой:

— Яблочки там у тебя остались?

Нино вскрыла коробку, он долго выбирал, мял в ладонях наливающийся соком плод. Делал это аппетитно, хрустко. Она тоже взяла яблоко, двумя руками поднесла ко рту.

— Ничего на свете не бывает зря, — сказал Андрей. — Придумала тоже — попусту прошагали полторы сотни километров… Важно ведь, что прошагали, понимаешь? Что смогли…

— Это вы прошагали. А я?

— Тебе было в сто раз труднее! — убежденно сказал Андрей.

— Андрюшка, — Нино улыбнулась. — Ты сейчас такой сосредоточенный. И слова серьезные говоришь… Ты, наверно, жутко умный, да? Отец в тебе не ошибся…

Это было последней каплей.

— Ошибся, не ошибся — как ты просто рассуждаешь. Да если хочешь знать, это я с самого начала ошибся, из-за моей ошибки все наши беды! Андрюшенька — герой, Маяк уберег. А то, что всех вас чуть не угробил, руку сломал — это тоже героизм? Плюхнулись бы на антенну, Земля сразу б почуяла неладное. У них как сигнал потухнет, так смотритель с ремонтной бригадой тут как тут. Прилетают — а мы посреди зеркала на штырь нанизаны… Позорно, зато никаких хлопот, все за тебя добрые дяди сделали… Может, командор со штурманом так и задумали для полной гарантии! Может, я со своим длинным носом помешал их планам, откуда ты знаешь? Я еще на плоту до этого додумался, когда малышне про красное стекло рассказывал. Додумался — выть захотелось от унижения. А я улыбаюсь, вперед их волоку, ножками работать заставляю. А могли не работать, могли в катере на Маяке отсиживаться… Это ли не зря?!

— Ты бы больше себя уважал? — запальчиво спросила Нино.

Андрей не успел ответить — его перебил внезапный басовитый рев.

Спотыкаясь, раскинув руки, роняя крупные слезы, к ним летел от вездехода маленький Готлиб.

— Что случилось? Испугался? Кто тебя обидел? — всполошились Нино и Андрей, одновременно кидаясь к малышу. Он схватил обоих за руки, поочередно заглянул в лица зареванными глазами.

— Да! Вы поссорились! Ты опять нас бросишь! — всхлипывая, пролепетал Готлиб.

— Глупенький, не брошу я вас больше. Никогда, ни за что не брошу! Мы все вместе уедем отсюда.

Премудрый Космос, стоят ли все их обиды одной вот такой слезинки? В конце концов, они выдержали главное — экзамен на человека. Все, независимо от возраста. Невзирая на ошибки и просчеты. Ни маме, ни командору не пришлось бы за них краснеть…

Андрей с Нино переглянулись, руки их, не занятые ладошками Готлиба, соединились.

— Знаете, — решил Андрей, — мы уедем не откладывая. Потом мы с Наем вернемся, заберем все… Давайте в машину!

Он поднял над катером силовой купол, замкнул своей волной. Легкая сизая дымка чуть размыла резкие очертания космического корабля.

Не отпуская рук, они побрели к вездеходу.

— Да, Нино. чуть не забыл: брат у тебя смелый парень. Настоящий Разведчик!

— Спасибо. Я передам твое мнение дяде Георгию и отцу, — просто сказала Нино.

Приятно говорить людям приятные слова.

— А я? Я не настоящий? — Готлиб насупился.

— Что ты, малыш. Ты у меня самый лучший, самый настоящий! — воскликнул Андрей.

Но смотрел при этом почему-то лишь на одну Нино. 

 

Часть первая

ВНУТРИ И СНАРУЖИ

1. ЧАС БЛАГОДАРЕНИЯ

Это было обычное утро второго города. Тири проснулся рано: стены и потолок спальни лишь начинали светиться. Он полежал немного, глядя на предметы, все сильней и сильней проступающие из темноты. Потом повернулся к соседней кровати и толкнул Гэла:

— Вставай, засоня! Скоро подъем!

Гэл потянулся, зевнул и сел на кровати. Стены светились уже совсем ярко. В дальнем углу проснулся еще кто-то: звонко шлепнули о пол босые ноги. Близился час Благодарения.

В длинной умывальной комнате, обшитой розовым пластиком, тоже включился свет. Ребята встали рядом у умывального желоба. Дозатор щелкнул и выдавил им на ладонь немного мыльной пасты.

— Сегодня зеленая, — сказал Тири.

Гэл ничего ему не ответил. И так ясно, что зеленая, сегодня же не праздник, чтобы выдали синюю И не медицинский день, чтобы умываться пришлось противной, какой-то колючей, белой дезинфект-пастой.

Умывшись, они постояли немного под струями теплого воздуха, льющимися с потолка. Потом вернулись в спальню — до прихода Дежурного надо было заправить кровати и подогнать выданную на эту пятидневку одежду.

— Бегом! — крикнул Форк.

Гарт и Арчи вскочили с горячего песка и бросились вперед. Арчи почти сразу отстал — бегал он плохо. За это его и не хотели брать в группу… Арчи стиснул зубы и напряг все силы, глядя на широкую спину проводника.

— Стойте! — Форк, бежавший впереди, замер.

Они тоже остановились, смотрели, как проводник озирается по сторонам, настороженно вслушивается, нюхает воздух. Форк вдруг лег и быстро-быстро пополз вверх по горному склону. Мелкие камни скатывались вниз.

— За мной!

Арчи полз вслед за Форком, чуть ли не утыкаясь лицом в стертые подошвы его ботинок. Ползти было неудобно, приклад автомата все время цеплялся за камни, стучал, и Форк уже несколько раз ругался, шипел на Арчи.

Наконец они добрались до гребня холма. Осторожно выглянули из-за него. У Арчи перехватило дух. Далеко впереди, в выжженной желтой пустыне, вздымалась на многокилометровую высоту толстая стальная колонна, увенчанная огромным диском.

— Город! — свистящим шепотом сказал, прикрыв рот рукой, Гарт. — Вот он, проклятый!

Дима еще раз попытался вскрыть пульт. Бесполезно. Он стоял, бессильно оглядывая искореженную рубку, залитую мертвенным синим светом аварийных ламп.

— Уходи, пилот, — донеслось из динамика.

— Я тебя не брошу, — Дима снова взялся за отвертку.

— До взрыва семь минут. Уходи, пилот. Даже если ты достанешь блоки памяти, это мне не поможет.

По лицу Димы текли слезы. Он налег было на отвертку, стараясь провернуть сорванный винт, но почувствовал сзади прикосновение. Обернулся и увидел белую сверкающую глыбу кибера. Дима слишком поздно понял, в чем дело Его вскинуло на трехметровую высоту. Болтаясь в стальных лапах робота, он выплыл из рубки.

— Отпусти!

— Спокойно, пилот. Я вынужден спасти тебя против твоей воли, — голос кибермозга теперь шел из бронированной груди робота.

— Отпусти, ты должен повиноваться!

— Повиновение — лишь второй закон, пилот. А спасение твоей жизни — первый. Я выведу спасательную шлюпку к планете. Прощай.

Кибер мощным толчком забросил пилота в шлюпку. Дима вскочил, но люк уже захлопнулся. Он бросился к пульту. Клавиша мягко ушла в панель, мигнул индикатор, но люк не открылся. Управление было заблокировано кибермозгом… Толчок был не сильным. На вспыхнувших экранах показался удаляющийся корабль. Разорванный шар двигательной установки, темные хлопья замерзшего горючего, кружащиеся вокруг… Диме даже показалось, что он видит алый свет перегретого реактора. Но это, конечно, было самовнушение. Корабль превратился в крошечную точку. И еще раз возник в динамиках голос:

— Я связался с ретранслятором, пилот. Через два месяца к тебе придут спасатели. Не унывай.

— Не хочу, чтобы ты погибал! — Дима сжал в руке микрофон.

— Ничего не поделаешь. Прощай, Димка. Мы хорошо шли… — Казалось, голос кибермозга дрогнул. Но это, конечно, тоже было самообманом.

Точка-корабль на экране вдруг дернулась и разбухла в огромный белый шар, прорезаемый красными сполохами.

Дима сел в кресло пилота. Включил автоматику. Проверил все системы. И заплакал.

— Благодарение городу, прекрасному и великому, благодарение тоннелям длинным…

— Благодарение пище и благодарение воде, воздуху чистому и свежему — благодарение, свету яркому — благодарение…

— Благодарение тем, кто внутри, тем, кто равен и счастлив…

— Благодарение тем, кто выбран, и тем, кто выбирает, тем, кто думает, и тем, кто выполняет…

— Благодарение… Благодарение…

Ударил гонг. Наступало время занятий. Тири встал с пола (машинально отметив, что на пластике протерты его коленями широкие вмятины) и надел Знак. Спросил Гэла:

— Ну что, идем?

— Идем.

По длинному коридору они вышли на проспект Толпа сегодня была большой. Впрочем, такой же, как вчера. Как позавчера. И как завтра тоже… Двухцветные кружки Знаков мерно покачивались на серых комбинезонах. Мелькали самые разные оттенки нарукавных манжет: черные, ученические, как у Тири и Гэла; синие — инженерные; желтые — медицинские… Ребята медленно продвигались к кабине лифта. Автоматика отмерила двадцать человек и закрыла двери. Лифт пошел вниз. Тири и Гэл попали в одну партию. Они переглянулись и подмигнули друг другу. Совсем незаметно… Гэл тихо шепнул:

— Попробуем сегодня…

— Ладно…

Они понимали друг друга с полуслова. Из своих шестнадцати лет ребята были знакомы почти семь. Явление неслыханное. Удивительное. И — запретное. Автомат-лифтер проскрежетал:

— Шестой ярус, пятьдесят четвертый этаж.

Ребята вышли в раскрывшиеся двери. Поклонились Дежурному. Затянутый в матово-черную форму мужчина лениво махнул вправо. Гэл шепнул:

— Сегодня в третьем корпусе.

— Жаль. Пятый лучше…

Они зашли в аудиторный зал. Почти все места были уже заняты. Лишь самый верхний ряд заманчиво светлел провалами пустых кресел. Гэл толкнул Тири — «не торопись». Но у того уже мелькнула мысль о проверке. Он шагнул к лектору:

— Равный! Попросите кого-нибудь поменяться со мной местами! Я не хочу сидеть с Гэлом!

Лектор нахмурился, сказал, сдерживая гнев:

— Дерзость не украшает юношей! Запомни: все равны, все одинаковы, все заменимы! Садись с Гэлом. И будешь сидеть с ним всю пятидневку.

Скорчив расстроенное лицо, Тири поплелся наверх. Они сели, демонстративно не глядя друг на друга. Включили свои дисплеи.

— Тишина! — сказал лектор.

Все замолчали. Лишь какой-то парень, заболтавшийся с соседом, громко выпалил:

— Наружник ты, Ласт…

И замолчал в растерянности. Аудитория взорвалась хохотом. Лектор помрачнел. Громко сказал:

— Говорившему — встать.

Испуганный парень поднялся. Пробормотал:

— Я не хотел… Я случайно. Вырвалось.

Лектор накалялся все больше и больше:

— В мои годы за такие слова наказывали! Как тебе не стыдно произносить это слово! Что, твой сосед — убийца? Или людоед?

Парень молчал.

— Тогда зачем ты назвал его «наружником»? Садись и подумай над своей несдержанностью. Дежурному твоего сектора я сообщу.

Лектор отпил воды из стакана.

— Ну, что ж. Тема сегодняшнего занятия…

Диаметр колонны был километра два. Сейчас, когда они лежали у самого подножья, казалось, что стальная стена даже не закругляется. Арчи невольно охватило восхищение: «Это ж надо построить такое!» Диск, в который переходила на трехкилометровой высоте колонна, скрывал их от солнца. Песок здесь был сырой, кое-где в нем даже пробивалась трава. Арчи лежал на спине и смотрел вверх, на металлическое днище диска. В лучах заходящего солнца поблескивали тонкие ниточки-тоннели, уходящие от диска куда-то вдаль, растворяющиеся в голубизне неба. По ночам, особенно в ветреную погоду, тоннели были видны гораздо лучше. Поддерживающее поле рождало вокруг них дрожащее зеленоватое свечение. Арчи объясняли причину, но он уже успел ее забыть. Что-то связанное со статическим электричеством…

Подошел Форк, сел рядом. Сказал негромко:

— Не волнуешься?

Арчи покачал головой. Спросил:

— А еще долго ждать?

Во взгляде Форка явственно мелькнула улыбка.

— Ждать мы еще и не начинали. Вот если Гарт найдет вход… Они могли давным-давно заделать все слабые места.

— Зачем? Они же полагаются на пояс радиационной защиты…

На этот раз Форк не стал скрывать улыбки.

— Мне бы твою уверенность… Только стар я, наверное.

Арчи хотел было обидеться… Но не успел.

— Эй, сюда! — Голос Гарта шел откуда-то справа.

Они встали. Арчи осторожно провел рукой по стальной стене. Ни ржавчины, ни вмятины. Его снова охватил страх. Арчи перехватил поудобнее рюкзак и пошел за Форком. Проводник шел неторопливо, на ходу роясь в карманах. Достал кусок жесткого как камень мяса, понюхал. От мяса несло гнильцой — видно, плохо коптили. Форк поморщился и стал жевать.

Шлюпка стояла на четырех амортизаторах. Передние прогнулись, и нос уткнулся в раскиданный при посадке песок. Дима долго стоял у иллюминатора, разглядывая вихляющую во все стороны борозду. И как только не перевернулся… Он привычно уселся в пилотское кресло (иными удобствами шлюпка не располагала), взял с пульта карту. Самая обычная карта, к тому же, весьма схематичная. Три материка, два — покрытых льдом на полюсах, один — прожаренный солнцем — на экваторе, горы, моря и океан…

Вот только разноцветные пятна, усеявшие экваториальный материк, заставляли сердце биться сильнее. Двенадцать зеленых точек — крупные скопления металла, образующие правильный круг почти тысячекилометрового радиуса. Слабая зеленая муть посередине — очень похоже на земной город. И красные оспины по всему материку… Это было уж совсем скверно — радиация. Пусть не очень высокая, но…

Дима задумался. Планета обитаема? Несомненно.

Удивительно. Первый рейс, и корабль гибнет. Помощь придет лишь через два месяца. А пока он находится на планете, где существовала или существует цивилизация. Прямо-таки классическая задача из учебника ксенологии…

В памяти у Димы одна за другой всплывали услышанные когда-то истории. Одному стажеру устроили встречу с «инопланетным» кораблем… Других сажали на планете с веселым названием Имитатор… Раньше он смеялся над такими россказнями. А вот сейчас… Неужели его проверяют?

Дима прошелся по шлюпке. Два метра назад, два метра вперед… Особым комфортом шлюпка не отличалась. Но, согласно Уставу, он должен ждать спасателей, не выходя из нее. «Если это проверка, если за мной наблюдают, то получу высший балл. За дисциплинированность… Или низший — за пассивность? Нет, высший не поставят — я же буду действовать по Уставу. Хотя кто ни разу не нарушал Устав? Есть ли такие? Иван на Блэк Раунде нарушил восемнадцать параграфов. А если бы он этого не сделал?… А Стае, мой кумир на первых курсах космошколы… Сбивая «чужого», он поступил по Уставу. И даже когда комиссия вскрыла об — «» горелые люки, никто не сказал ему ни слова упрека Но я не пожму руки Стаса…»

Дима подошел к пульту. Топлива было мало, очень мало… Но до ближайшей из точек на карте добраться можно. Он сел в кресло и пристегнулся. Надавил на клавишу «подача рабочего тела». В корме тоненько завыла турбина, подкачивая к двигателям сжатый водород. Стартовать придется с места, уменьшая нагрузку на злополучные передние амортизаторы…

Вначале из-под шлюпки взметнулся песок. Потом, с торжествующим гулом, — прозрачное синеватое пламя. А потом снова песок, целые тучи песка… Когда они осели, шлюпка уже исчезала в небе.

2. СЕКТОРАЛЬНЫЙ

Тири потянулся к раздатчику. Прибор щелкнул и протянул ему вечерний рацион. Шедший следом Гэл получил свой яркий полиэтиленовый пакет. Стараясь держаться вместе, они подошли к столику. И снова им повезло — были свободны два места рядом. Тири вскрыл свой рацион и поморщился. Номер шесть — тарелка капы, белковые шарики и донельзя противный сок киланы. Ничего не поделаешь, машина определила рацион, исходя из его потребностей в пище… Гэл поймал взгляд Тири, осторожно толкнул ему свой стакан с кофе, а сок забрал себе.

— Зря! — укоризненно сказал Тири одними губами.

Гэл и сам знал, что зря. И не Тири было учить его осторожности. Но смотреть, как друг, давясь, пьет мутную кислую жидкость, он не мог.

Торопливо проглотив кашу, Тири встал и пошел к выходу. Через минуту поднялся и Гэл.

…В спальне из группы еще никого не было. Опять повезло! И что за день сегодня! Тири поджидал друга, стоя возле самой двери. Наконец в коридоре послышались торопливые шаги, дверь качнулась и уползла в стену. Гэл вошел, и привычно-доброжелательное выражение его лица сменилось улыбкой. Тири осторожно взял его руку. Они постояли немного, держась друг за друга. Ладонь у Гэла была маленькая и слабая. Его считали слишком нежным, и не зря…

— А меня Дежурный сектора останавливал. Я из-за этого задержался…

Тири удивленно посмотрел на друга.

— Зачем?

Гэл лишь пожал плечами:

— Спросил, в каком корпусе были занятия…

Они снова замолчали. Гэл высвободил руку, сказал:

— Я сейчас в лифте видел одного Равного… Мы с ним когда-то учились вместе…

Почему-то Тири разозлился:

— Ну и что? Он тебя узнал?

Гэл опять улыбнулся:

— Откуда я знаю…

В коридоре послышались шаги, и Гэл торопливо пошел в умывальную. Тири сел на свою койку, разгладил рукой складки на покрывале. Он не ощущал себя счастливым — верный признак болезни. Но если пойти к врачам, они опять ничего не найдут. Такое с ним уже случалось…

Удивительно, как Гарт сумел найти люк. Арчи снова и снова разглядывал тонкую трещину метровой ширины, почти незаметную в блеске металла. Форк и Гарт спорили рядом.

— Аварийный пожарный спуск, — Гарт старался говорить уверенно и солидно.

Но проводник лишь иронически улыбался:

— Слишком много хочешь, технарь. Это просто запасной воздуховод.

— Ну, хорошо, сейчас сам увидишь!

Гарт отстранил Арчи и прильнул к расположенному на высоте груди люку. Не оборачиваясь, запустил правую руку в болтающуюся на боку грязную матерчатую сумку: Достал побитые, почерневшие от времени плоскогубцы, длинную отвертку, бережно обернутый поролоном резак…

Горючего все-таки не хватало. Дима посадил шлюпку километрах в двадцати от цели. К этому времени на экране локатора уже проступила исполинская металлическая башня — километра три, не меньше, увенчанная толстым диском. Дима достал было выходной комплект, но вовремя остановился. Уже стемнело, и выходить из шлюпки было бы безумием. Он разложил кресло, слегка надул его и лег спать. За тонкой обшивкой тихонько шуршал песок. Это напоминало слабый летний дождик… Сквозь сон Дима подумал, что надо было садиться ближе к одной из многочисленных скал, с подветренной стороны. А то присыплет так, что и не взлетишь… Он совсем забыл, что у него все равно не осталось горючего…

Экран занимал полстены, и на лице мэра была видна каждая морщинка. Два десятка подростков старшей учебной группы сидели прямо на полу. Кто у самого экрана, кто подальше… Это не определялось никакими правилами. Важно было лишь периодически менять места…

Мэр улыбнулся, сказал мягким, теплым голосом:

— Равные! Сегодня мы решаем три важных вопроса. Пусть мысли ваши будут светлы и открыты…

Не в первый раз Тири слышал ритуальную формулу начала голосования. Но все то же неизъяснимое волнение охватило его. Смесь гордости, любопытства, сосредоточенности…

— Итак, первый вопрос. Поступило заявление от Дежурного седьмого яруса: вследствие старения оборудования лифты не достигают нужной скорости. Возникают заторы. Но ведь до общегородского ремонта еще три пятидневки! Мы должны решить, что будет большим отклонением от равенства: ремонт или транспортные заторы. Есть ли среди нас такие, кто рекомендует ремонт?

Тири надавил на правую половину Знака. Взглянул на Гэла — тот тоже голосовал «за». Они одинаково не любили ездить в лифте…

На экране вспыхнули цифры: «96,32 % — против проведения внеочередного ремонта». Мэр просиял.

— Равные! Я рад, что мы сохраняем порядок. Любая внеочередность — зло. Как жаль, что четыре процента, конечно, лишь из самых лучших побуждений, рекомендовали обратное… Ну, а Равным седьмого яруса придется вставать пораньше.

Тири смотрел в пол. Опять он ошибся… Но ведь и то, что на седьмом ярусе будут недосыпать, — нарушение равенства! Почему все поняли, что это меньшее зло, а он не догадался… Может, оттого, что любит поспать и терпеть не может толкотни в лифтах? «Это все мои атавизмы… Но ведь у многих есть отклонения от нормы. Многие поступают не так, как надо. Ласт, например, излишне увлекался книгами по математике, но потом исправился. Атавизмы поведения легче ликвидировать, чем атавизмы строения тела. До сих пор у половины Равных сохраняется ненормальная фигура…» Тири украдкой посмотрел на Гэла. Последние годы у него, как и у многих других ребят, атавизмы проявлялись вовсю. Появилась дурацкая, неравномерная полнота: на груди, например, все так и выпирало. Гэл злился, но сделать ничего не мог…

— …кто — за? Думаю, что тут двух мнений быть не может.

Задумавшись, Тири прослушал вопрос. Он наобум надавил правую половину Знака и растерянно оглянулся. О чем же они голосовали?

— Великолепно! В этом вопросе мы единодушны: температура воздуха в запасных складских помещениях останется прежней. И, наконец, последний вопрос. Кто из нас согласен с порицанием, вынесенным четвертой медицинской лаборатории? Совершенно оправданное порицание, на мой взгляд…

Тири поморщился, вспоминая. Вчера, на лекции, им что-то говорили… Четвертая лаборатория проводила вредные исследования генотипа. Деталей Тири не знал, но мэру они, конечно, были известны.

— Эти горе-ученые доисследовались до того, что стали отрицать возможность полного равенства! Кто согласен с их порицанием?

Ну и ну! Тири без колебаний надавил на Знак. Согласен.

Гарт вдруг отскочил от стены. Люк тихонько звякнул, и медленно, словно нехотя, вывалился наружу. Торжествующая улыбка сползла с лица Гарта — отверстие было закрыто тонкой стальной решеткой, за которой угадывались неподвижные вентиляторные лопасти.

Форк захохотал:

— Не грусти, технарь! Походишь в набеги с мое — не будешь ошибаться. А воздуховод еще лучше, чем пожарный выход, здесь не предусмотрена сигнализация.

Гарт огорченно помотал головой и прильнул к решетке. Постучал по ней, поцарапал напильником:

— Часа на два работы!

Проводник невозмутимо достал флягу, отхлебнул воды, тщательно закрутил пробку.

— Не спеши. Все равно пойдем попозже, когда все уснут.

Диме снилась Земля. Космодром Службы Дальнего Поиска в пустыне Калахари, руководитель практики Глеб Разумовский, соревнования по виндсерфингу за неделю до старта…

Защитная система шлюпки ощупывала скалы лучом локатора, снова и снова возвращаясь к далекой, стальной башне. Она была словно пропитана энергией, сквозь броню сочились какие-то излучения, обрывки явно осмысленных сообщений… Это было потенциально опасно…

Пилот спал.

Потолок угас. Через несколько минут в спальне слышалось ровное сонное дыхание двадцати старшегруппников. Впрочем, нет, не двадцати, а восемнадцати. Тири повернулся к соседней кровати, стоящей почти вплотную:

— Гэл!

— Что?

— Помнишь, как мы три года назад встретились, и ты меня сначала не узнал?

— Угу.

— Гэл, послезавтра распределение.

— Я знаю.

— Гэл, ведь может же такое быть, что мы еще встретимся? Даже если нас отправят в разные города!

— Конечно, может…

— Гэл, а если послезавтра… Группу уже шесть раз тасовали, а нам с тобой везло. Вдруг теперь попадем на разные ярусы, в разные сектора, тебя через год направят инженером в седьмой город, а меня врачом в пятый. Давай поклянемся друг другу, что тогда всю жизнь будем переходить из города в город и искать…

Гэл приподнялся на кровати, зашептал быстро и сбивчиво:

— Хорошо, Тири. Я согласен. Только если нас направят в разные группы, я тут же умру…

— Гэл, глупый, как ты можешь такое говорить! Ты же знаешь, что умирают в шестьдесят лет!

— А разве раньше нельзя?

— Ну… — Тири даже растерялся от такого вопроса. — Если наружники тебя похитят и убьют. Или если на заводе наглотаешься газа… А без этого люди не умирают! Помнишь, как говорится в Благодарении?

— Помню: «Благодарение жизни, равной и радостной, всем шестидесяти годам, и уходу тихому — благодарение…»

— Осторожно!

Ребята замерли под простынями, задышали спокойно и медленно. Дверь спальни открылась, по кроватям пробежал тонкий лучик света. Дежурный!

Конечно, все Равные — равны. Но… Тири вдруг вспомнил странные взгляды, которые Дежурный их сектора бросает на Гэла. Все они, Дежурные, хоть и кричат громче всех о равенстве, не похожи на других. А этот — вообще. Высокий, намного выше нормы, широкоплечий… Рыжий! И не перекрашивается, как делают почти все…

Дежурный по-прежнему стоял у двери, словно выжидая чего-то. Вдруг уменьшил свет фонаря и пошел вдоль кроватей. Остановился возле Гэла. Послышался шорох — Дежурный рылся в аккуратно сложенной одежде. Сквозь полуприкрытые веки Тири следил за его движениями, недоумевая все больше и больше. Дежурный тем временем нашел то, что искал. В его пальцах мелькнул черный диск — гладкий, с едва заметной бороздкой посередине, с длинной металлической цепочкой… Знак! Дежурный повернул диск ребром, где был выдавлен номер, долго смотрел на цифры, запоминая их. Положил Знак на место, но не ушел, а продолжал стоять возле Гэла. Тот лежал тихо, притворяясь спящим. Дежурный наклонился и осторожно коснулся его волос, прошептал что-то тихое и непонятное. Дежурные частенько говорили непонятные, лишенные смысла слова. А может, там и был смысл… У всех профессий есть свои жаргоны, почему Дежурные должны были быть исключением?

Рыжий секторальный все стоял и стоял. Фонарик чуть дрожал в его руках, и светлые волосы Гэла то вспыхивали в темноте, то снова погружались во мрак… Тири внезапно понял, что смотрит на Дежурного уже не с удивлением, и даже не со страхом. Он больше не относился к секторальному равнодушно! Но и не так, как к Гэлу, а, скорее, совсем наоборот. Дежурный вдруг оглянулся и наклонился еще ниже…

Тири вскочил. Что-то слепое, яростное сбросило его с кровати, сжало судорогой пальцы, напрягло все мышцы. Секторальный мгновенно выпрямился, — посмотрел на Тири. У него был очень странный взгляд. Так равные смотрят на заевший автомат, на лифт, который сломался, когда надо спешить, но еще никогда Тири не видел, чтобы так смотрели на человека. Он не догадывался, что и в его глазах горит такое же черное, ненавидящее пламя.

— Однако! — сказал Дежурный, сказал насмешливо и презрительно. Взял Знак Тири, взглянул на номер и, пятясь, вышел из спальни.

Тири медленно сел на кровать. Гэл раскрыл глаза и с отчаяньем посмотрел на него:

— Тири, что теперь будет?

— Не знаю.

Рюкзаки они сложили на песке, последний раз проверили автоматы и рассовали по карманам патроны. Возбуждение ледяным холодком струилось в крови. Даже Форк перестал притворяться невозмутимым. Поглядел на часы, нервно повел головой. Достал из нагрудного кармашка завинчивающуюся коробочку, не таясь, вдохнул мелкий темно-бурый порошок. Арчи и Гарт переглянулись. Стимуляторы были категорически запрещены, и они знали это не хуже Форка. Впрочем, в Лагере проводник себе такого не позволял…

Часы на руке Форка пискнули. Это были хорошие, «вечные» часы, предмет всеобщей зависти. Их можно было достать только в городе…

— Запомните — берем тех, кто помоложе. Тащить легче, и меньше шансов, что свихнутся, — Форк проговорил это неестественно быстро, глаза его беспокойно блестели.

Они исчезли в воздуховоде поодиночке — вначале проводник, затем Гарт. Арчи перепрыгнул через валяющуюся на земле решетку и обломки вентилятора, взглянул еще раз на чистое небо, усыпанное огоньками звезд… И полез в узкую, пахнущую пылью трубу.

Зверьку не везло всю ночь. Он был слишком мал, чтобы напасть на песчаных ящериц, и слишком голоден, чтобы довольствоваться ночными жуками. Едва уловимые запахи вели его между скал, но все они были либо слишком старыми, либо опасными. Но вот порыв ветра донес еще одни запах — непривычный, заставивший нервно раскрыться маленькую пасть. Странное металлическое яйцо застыло на песке — огромное, обгорелое, мертвое. Мертвое — значит, неопасное. Зверек подбежал поближе.

Следящий луч коснулся теплого живого комочка. Живое — значит, опасное. Маленькое — значит, не способно нести в себе разум.

Вспыхнула в ночи раскаленная игла лазерного излучения. Раздался судорожный визг. И наступила тишина. Лишь ровно и надежно гудели приборы.

Пилот спал.

3. НАЛЕТ

«Это конец…» Мысли были какими-то ленивыми и безразличными. Тири понимал, что его странный поступок не останется безнаказанным. Нотацией или публичным покаянием он не отделается. Скорее всего, его ждет общественное порицание — полная коррекция психики.

«А что я, собственно, сделал? Просто встал, может быть, мне захотелось попить. Увидел Дежурного — и от удивления замер на месте». Тири помотал головой. Не стоит хитрить с самим собой. Дежурный все понял, он прочел в его глазах самый страшный из атавизмов — неравнодушие к человеку.

Гэл сел рядом, обхватил Тири за плечи. Спросил совсем тихо:

— А зачем он приходил, этот секторальный?

— Запомнил номер твоего Знака. А потом долго смотрел на тебя. Так странно смотрел, я думал, только мы так друг на друга смотрим… Слушай, Гэл, если будет собрание, то я скажу, что Дежурный сам атавик!

Тири даже не заметил, что произнося слово «сам» он заранее согласился с непредъявленным еще обвинением.

— Это не поможет…

— Все равно! Пусть ему тоже будет плохо, пусть! Если бы я мог, то выбросил бы его из города, он хуже наружника, он…

— Тири, Тири, замолчи! Все равны, все одинаковы, все заме…

— Нет! Ты для меня не одинаковый, незаменимый! Ты не такой, как все!

— Тири, ты для меня тоже…

Дверь открылась. Впереди шел Дежурный их сектора. За ним неторопливо вышагивал Дежурный по ярусу.

Ребята вскочили. Дежурный по ярусу вышел вперед. Медленно поднял свой черный жезл, спросил:

— Эта?

Какой-то неправильный вопрос. Словно спросил о машине: «эта?». О Равном всегда говорят «этот». Может быть, их уже не считают за равных? Мысли у Тири путались.

— Да, — секторальный кивнул.

— А у тебя хороший вкус. По коэффициенту подходит?

— С лихвой. Я же скоро возвращаюсь…

— Понял уже. Что ж, это твое право.

Дежурные разговаривали так, словно не замечали ни Тири, ни Гэла. И от этого было особенно страшно.

— А парень, значит…

— Я был потрясен. Такой взгляд, просто мороз по коже.

— Хорошо. — Дежурный яруса направил жезл на Тири. — За мной, номер 12-364-907 — Тири.

В каком-то спасительном оцепенении Гэл смотрел им вслед. Дверь закрылась, а он не в силах был отвести от нее взгляда. В углу спальни кто-то завозился, привстал с постели. Недоуменно взглянул на Гэла, открыл было рот, но промолчал, снова лег.

— Первый ярус, восьмой этаж.

Тири еще никогда не спускался так низко. Лишь слышал, что тут находятся сектора Дежурных.

И ярусный, и секторальный шли впереди. До Тири донесся обрывок реплики:

— …в тринадцатый. Пусть сами решают…

— Стоять! Руки за голову!

Тири не сразу понял, в чем дело. Увидел окаменевшие фигуры Дежурных, машинально остановился сам. И обернулся на голос.

Их было трое. Непривычно одетые, ненормально длинноволосые, с резкими, напряженными лицами. Чужие. Двое совсем молодых, чуть старше Тири, а одному, наверное, за сорок. И еще у них были в руках странные металлические предметы: толстые трубки с двумя рукоятками. Трубки были направлены на Дежурных.

Молчание длилось лишь несколько секунд. Потом тот, который был старше, нехорошо улыбнулся:

— Какая удача! Дежурные! И не всякая мелочь, а сам ярусный!

За спиной Тири раздался отчаянный, полный страха, визг. Ярусный, с искаженным от крика лицом, вскинул свой жезл. Жезл вспыхнул и выбросил многометровую огненную струю. Но за секунду до этого трубки в- руках парней загрохотали, забились, расцветая язычками пламени, струйками сизого дыма. Раздался звук падения тяжелого, грузного тела.

Тири стоял в оцепенении. Ему казалось, что он видит необычный, запретный сон, что сейчас ударит гонг, и он раскроет глаза. Гонга не было. Высокий парень в буровато-желтой куртке взмахнул рукой, тонкая оперенная игла просвистела в воздухе. Укол в плечо. И темнота, упавшая со всех сторон.

— Гад, трусливый гад! Ушел! Куда вы смотрели, молокососы! — Форк, добежавший до поворота, уже спешил обратно.

— Куда? А что, по-твоему, мы должны были ждать, пока нас подпалят? — Гарт, кривясь от боли, тер покрасневшее лицо. Поднял жезл, спросил:

— Возьмем?

— Выбрось. Это одноразовое оружие… Упустили второго, дурачье!

— Хватит, проводник, — с едва заметной угрозой сказал Гарт. — Ты тоже хлопал глазами! И вообще, слишком волнуешься!

Форк сразу обмяк. Кивнул головой.

— Ты прав… Ладно, сматываемся, а то рыжий щенок поднимет тревогу! Тащите парня.

Они побежали по коридору. Остановились у широкого отверстия, закрытого пластиковой сеткой. Гарт сильно дернул — сетка, подрезанная с трех сторон, задралась кверху. Арчи пошел первым, за ним Форк спустил обмякшее тело юноши, придержал, пока его не подхватил Арчи, скользнул сам. Гарт внимательно обвел взглядом коридор и тоже полез в вентиляционную шахту.

Он не мог спать. Понимал, что должен уснуть, чтобы набраться сил перед занятиями, и даже смутно догадывался, что сон приглушит боль… Но уснуть не мог. Гэл взглянул на соседнюю кровать — белели смятые простыни, плоская и жесткая поролоновая подушка. Тири увели. Навсегда. «Я же его больше не увижу», — вдруг понял Гэл. Вскочил, задевая за что-то в полумраке, натянул брюки и рубашку, бросился к двери. Заметил, что лицо у него мокрое, но раздумывать, отчего это, не было времени.

Гэл бежал по пустынному коридору к лифтам, где находился пост секторального. Может быть, Тири еще там…

На посту никого не было. Он прислонился к стене, постоял, сдерживая отчаяние. И разревелся, не понимая, что с ним происходит, смутно вспомнив, что плакал давным-давно, в детстве, а потом его отучили, потому что это тоже атавизм…

Стукнули двери лифта. Гэл резко обернулся и увидел секторального. Но в каком виде! Куртка разорвана, на лице длинный кровоточащий след, а от прежней уверенности в движениях не осталось и следа. Дежурный увидел Гэла и замер:

— Ты?

Гэл молчал.

— Ты плакал, малыш? — Секторальный неожиданно затрясся от смеха. — А я в тебе не ошибся!

— Где Тири? — Гэл даже не понял, что кричит на Дежурного. Но тот не возмутился. Прекратил хохотать, шагнул ближе, взял Гэла за плечи, наклонился к нему. Сказал слишком уж убедительным голосом:

— Мы бы его строго не наказывали. Вынесли бы нотацию и отпустили обратно.

Гэл взглянул в темные, прищуренные глаза и понял: врет. Но ничего не сказал, ждал продолжения.

— Ты понимаешь… На нас в первом ярусе напали. Наружники… Ярусного убили, а Тири забрали с собой, понимаешь? Я чудом успел уйти… Ты не бойся.

Это была правда, Гэл понял сразу, так же, как минуту назад почувствовал в словах ложь. Стены словно вздохнули и разошлись в стороны, пол закачался под ногами, лампы расплылись в десятки разноцветных колец И из этого далекого мира доносился голос Дежурного:

— …знаешь, что бывает с ними. Но теперь ничего не поделаешь. А ублюдков поймают… Ты, главное, не бойся Тебя не будут наказывать. Иди спать и ничего не бойся…

А чего теперь можно бояться? Он считает себя очень умным, секторальный… Пусть он вначале объяснит, чего теперь можно бояться? Зачем бояться, зачем спать, зачем вообще что-то делать? Тири нет.

Гэл медленно прошел мимо Дежурного, шагнул в раскрывшиеся двери лифта. Секторальный что-то сказал, но створки уже сошлись, отсекая вопрос и ту жизнь, где был Равный по имени Тири…

— Куда? — равнодушно спросил автомат.

— Двенадцатый ярус, сотый этаж.

Лифт пошел вверх. Конечно, приборы зарегистрируют эту ненужную поездку. Но это уже было не важно. Прежние запреты потеряли смысл.

Дверь лифта раскрылась.

— Двенадцатый ярус, сотый этаж.

Кто и зачем предусмотрел в металлической коробке Города этот коридор? Зачем древние строители опоясали последний, промышленный, ярус стеклянной галереей? Гэл не знал этого. Однажды он и Тири проходили здесь, и на несколько бесконечно коротких минут им удалось увидеть свою планету. Желтые пустыни, серые скалы, бездонное синее небо. Они всегда мечтали побывать на этом этаже, еще раз взглянуть на дикие, смертельные, но такие манящие просторы Их общая мечта была почти осуществимой, и от этого особенно тайной.

Гэл вышел на Галерею. Это был обычный коридор, у которого одна, наружная, стена была заменена выпуклым стеклом. Галерея обходила весь пятикилометровый диск Города по окружности. В общем-то, это была удобная транспортная магистраль. Но вот ходить по ней было не принято, не рекомендовалось Дежурным двенадцатого яруса. А если ярусный что-то не рекомендует — это уже запрет.

Медленно, словно боясь увидеть что-то страшное, Гэл подошел к стеклу. Темнота. «Конечно, ведь еще ночь, как я мог забыть». Внизу ничего не было видно, с высоты пяти километров угадывались лишь контуры скал. А вверху… Вверху мерцали тысячи огоньков — желтые, белые, красноватые, яркие и едва различимые. «Звезды, мы проходили», — мелькнула чужая, спокойная мысль. Гэл отвел взгляд, снова посмотрел вниз. В звездах было что-то равнодушное, и смотреть на них было страшно… Он не знал, сколько прошло времени, когда над дальним хребтом поднялось розовое зарево Плоские, картонные горы обрели объем, протянули по песку длинные черные тени, похожие на бездонные пропасти, вершины вспыхнули, засверкали горстью драгоценностей. Где-то там был Тири, где-то там были наружники — озверевшие в радиоактивных пустынях мутанты, нападающие на тоннели и города, похищающие и пожирающие людей.

— Тири! Я не хочу, Тири!

В бессильном отчаянии Гэл бился о холодное стекло.

Дима допил кофе. Бросил стакан и недоеденный бутерброд в пластиковый пакет, заклеил, швырнул в угол. Шлюпка — не корабль, утилизатор в ней не предусмотрен… Подошел к пульту, просмотрел данные на дисплее. Сказал нарочито бодрым голосом:

— Даже респиратор не нужен. Вполне приличная планета.

Комбинезон надевать не стал. Легкий планетарный костюм подходил гораздо больше. Дима натянул вызывающе-красную рубашку, белые брюки и куртку из тонкой металлизированной ткани. Широкий пояс, сумка с пищевыми концентратами, фляга с водой, нож. Универсальный пистолет, притаившийся в настенном гнезде. Пистолет щелкнул, когда он взял его, секунду оставался холодным, изучающим, потом подмигнул зелёным и потеплел. Признал хозяина… Часы на левую руку. Браслет на правую. Дима осмотрел себя, удовлетворенно кивнул. Ни к чему не придерешься, все по Уставу.

Люк дрогнул и открылся. Дима подтянулся, проникаясь торжественностью момента, и шагнул вперед.

Ноги по щиколотку ушли в песок. Мелкий желтый песок, а из него клыками торчат отполированные ветром камни. Но скалы поодаль не такие гладкие, их еще не успела обточить адская смесь песка и ветра, значит, возраст их десятки, от силы сотни лет… А ветер дул и сейчас, дул монотонно, уверенно, словно его гнал исполинский вентилятор… Дима вдохнул полной грудью, подсознательно ожидая чего-то необычного. Ничего, только рот и горло мгновенно пересохли. Одно дело — цифры температуры и влажности на экране. Другое дело — эти же цифры в живом виде. Пустыня, где его угораздило припланетиться, без сомнения была сестрой, причем старшей сестрой, самых мерзких земных пустынь. Во время предстартовой подготовки курсанты несколько раз ходили в пески, и Дима прекрасно помнил, как за несколько километров от обильно орошаемого космопорта терялись всякие следы цивилизации. Барханы, ветер, жара… Пустыня, как и любое зло, весьма примитивна.

За спиной с ровным гудением закрылся люк. Дима облизнул губы, понимая всю бесполезность этого, и пошел в сторону башни, серебристой искоркой поблескивающей на горизонте. Золотые барханы, отполированные ветром камни… Минут через пять он подумал, что надо было взять две фляжки.

4. ПОГОНЯ

Это было очень странное помещение. Неровные бугристые стены из чего-то грязно-серого. Одной стены не было, а в угловатое, неправильной формы отверстие лился яркий свет. Сознание уже вернулось к Тири, но двигаться не хотелось. Легкая сонливость окутывала мозг. «Как-то здесь не так… И ощущение, будто я стою у лабораторной печи. Как же это называется? Ах, да. Жарко. Почему мне жарко? Где я? Мы легли спать, потом пришел Дежурный, потом…»

Остатки оцепенения слетели с Тири. Он вскочил, ударился головой о низкий потолок — Потолок был каменный, это была пещера, три неподвижные тени рядом были наружниками, которые уже убили ярусного, а сейчас…

Ноги у Тири подкосились сами собой, он медленно осел на пол… нет, не на пол, на землю, на которой он оказался впервые в жизни.

Дима шел по пустыне второй час. Зной нарастал с каждой минутой. Утро только начиналось… Грибообразная башня на фоне безоблачно-голубого, мечта пилота, неба выросла, но совсем чуть-чуть. Шансов добраться до нее к вечеру было мало. Дима вздохнул, взглянул на часы, тихонько запел песню курсантов:

Правда, ветер сейчас был далеко не холодным… Он попытался насвистеть бодренький припев:

Мелодия дрогнула и оборвалась. Дима закусил губу. Не надо про компьютер. Лучше вспомнить, что кибермозг учебного корабля лишен разума… Или, что за той вот скалой может сидеть экзаменатор с биноклем и стаканом холодного лимонада в руке.

— Тебя как зовут? — Вблизи наружник был еще больше похож на человека. Только лицо грубое, с жесткой, почти коричневой кожей. Но глаза были… какие-то удивительно знакомые! Как у Гэла! Нет, чушь, у Гэла глаза голубые, а не карие… «Может быть, взгляд? Он смотрит на меня почти как Гэл!» Тири почувствовал, что страх медленно проходит. Он сглотнул возникший в горле комок и негромко сказал:

— Тири.

— Тири? А меня Форк. Вот этих ребят, — наружник махнул рукой в сторону подошедших парней, — зовут Арчи и Гарт. Они хорошие ребята, и рисковали из-за тебя жизнью. Думаю, что вы еще подружитесь, конечно, когда ты поймешь значение этого слова

Тири согласно кивнул и спросил, еще надеясь на что-то:

— Вы… наружники?

Как трудно назвать человека этим словом! Стыдно произносить вслух — «наружник»!

Но мужчина не возмутился. Наоборот, улыбнулся и сказал:

— Да. Слушай, Тири, мне кажется, что ты нас почти не боишься. Это так?

— Я не знаю… Вы так похожи на людей…

— Мы и есть люди.

— То есть… Я хотел сказать «на равных», на тех, кто внутри… — Тири смешался и в полной растерянности промямлил: — И еще — у вас взгляд, как у Гэла…

— Что, что? — В глазах у Форка появилось отчаянное любопытство. Он улыбнулся и потрепал Тири по щеке. Сказал:

— Какой еще Гэл? Какой еще взгляд? Не припомню случая, чтобы Равный в разговоре выделял кого-либо!

Тири потрогал себя за щеку и тихо спросил:

— Что вы сейчас сделали?

Ребята заулыбались. Высокий худощавый парень, которого звали Гарт, насмешливо сказал:

— Он тебя погладил, дурачок. Тебе что, не понравилось?

— Понравилось. Просто мы с Гэлом тоже так делали. Я не думал, что другие тоже…

Форк присвистнул:

— Конец света, и только… Ладно, сейчас не время об этом. Пора уходить. Ты когда-нибудь видел мир снаружи Города? Не на экране, а по-настоящему?

— Да, видел.

— А небо?

— Тоже видел. Понимаете, мы с Гэлом были однажды на Галерее…

— Опять Гэл! Что ж, пошли, увидишь все это наяву.

Сердце у Тири отчаянно застучало. Он тихо спросил:

— Так мы снаружи?

— Да. Неужели ты еще не понял?

Тири шагнул вперед, споткнулся. Круглолицый, широкоплечий Арчи поддержал его, сказал:

— Повыше поднимай ноги, Тири. Это — тебе не пол в Городе. Они пошли к выходу из пещеры. «Сон. Меня похитили наружники, но не убили, а улыбаются мне и ведут куда-то! Я вышел из

Города! Сон. Это сон». Но Тири уже понимал, что удивительный; поворот в его жизни произошел наяву.

— Прикрой глаза, — сказал Форк.

Тири послушно зажмурился, но все равно, свет теперь проникал и сквозь веки, он лился на все тело теплым; ласковым потоком, и это не было неприятным, наоборот…

— Смотри!

Тири раскрыл глаза. Пошатнулся, его поддержали.

Беспредельность. Два бескрайних полотнища: желтое, песчаное внизу, голубое, воздушное наверху. Пустыня не была мертвой, нет. В неподвижном золотистом песке дрожали тонкие зеленые травинки, обыкновенные серые скалы отливали тысячами оттенков, лазоревое небо ласково касалось их порывами ветра. Ветер был руками неба и солнца. Тири даже потянулся вверх за его ласковыми касаниями… Кружилась голова, болели глаза, но он все стоял и смотрел.

— Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь, дружок. Сам через это прошел, — Форк говорил ласково, с затаенной печалью. — Ты здорово держишься, нам с тобой повезло.

Тири медленно обернулся. И вздрогнул. Тускло-серая, холодно отсвечивающая колонна, придавленная сверху толстым диском, вставала в стороне — близко или далеко от них, Тири еще не мог определить. Он тихо спросил:

— Это Город?

— Да.

— Какой он маленький.

Форк улыбнулся:

— Не такой уж и маленький. Хотя, впрочем… Ты прав. Мы часто забываем, что мир больше любого города, даже того, в котором живем мы сами…

Долгий протяжный гул пронесся над песком. Гул уставшего металла, скрип отвыкших от работы механизмов… У подножия колонны’что-то едва заметно шевельнулось, неразличимое отсюда, непонятное, движущееся с кажущейся медлительностью… Форк быстрым движением поднес к глазам болтавшийся на его груди предмет: две короткие толстые трубки, соединенные вместе, закрытые на торцах выпуклыми стеклами. Взглянул сквозь эти трубки на Город. И вдруг сказал что-то непонятное и, наверное, злое, ибо лицо его исказилось яростью. Протянул трубки ребятам:

— Взгляни, Арчи!

Арчи посмотрел. И стал снимать с плеча оружие:

— Они пустили погоню, проводник! То же, что было с Дирком!

— Вот именно. Уходите, живо! Я постараюсь их задержать… Черт, раньше они делали это только внутри!

Он повернулся к Тири, коснулся его плеча:

— Ты не боишься идти с нами? Мы не хотим тебя принуждать, да сейчас и не сможем.

Тири колебался лишь секунду. А потом лазоревое небо, и золотой песок, и жаркий, ласковый ветер ответили за него:

— Нет, не боюсь.

Форк кивнул, и в era лице опять мелькнули печаль и безнадежная зависть:

— Как ты держишься! Ребята приведут тебя в Лагерь. Там ты все поймешь. Тебе никто не причинит зла… Идите!

— Я с тобой, Форк! — стиснув в руках автомат, Арчи подался к проводнику.

— Не надо. Я сам из городских, я вас и прикрою… Рано вам. еще… Ну, быстрей же, чего встали!

Гарт и Арчи почти потащили за собой Тири. Они бежали, утопая в песке, огибая рваные, вздыбленные скалы. Когда далеко позади раздался тихий ровный стук, то замирающий, то возникающий вновь, перемежающийся более громкими хлопками, Арчи выругался сквозь зубы, а Гарт сказал изменившимся голосом:

— Это все его идиотский стимулятор! Действие кончилось, и наступила слабость. Он понял, что не может бежать…

Конечно, первым среагировал Браслет. Лишь услышав его предостерегающее гудение, Дима обернулся.

Из-за песчаного бархана медленно выползало нечто странное. То ли машина, то ли животное. Шесть длинных коленчатых лап, неторопливо перебирающих по песку, узкий, двухметровой длины корпус, увенчанный вытянутой бугристой головой. Чудовище отсвечивало зеленовато-мутным металлическим блеском. Похоже, что это, все-таки, была машина.

— Эй! Ты… кто? — Дима сглотнул возникший в горле комок.

Чудовище подползло ближе, остановилось метрах в пяти от Димы. Теперь пилот прекрасно видел прозрачные кристаллы телеобъективов, чуть выдающиеся по бокам головы.

— Робот. Просто робот… — негромко сказал Дима.

Но это был не совсем обычный робот. У него была пасть! Длинная, полуметровая, на всю голову, челюсть со щелчком отошла вниз, обнажив тонкие и острые лезвия-зубы. И тут же Браслет напрягся, даже чуть замерцал красным светом.

— Спокойно… — Дима вытащил из кармана пистолет, торопливо провернул наборный диск, отыскивая наилучший вариант. В груди возник странный холодок, то ли страх, то ли восторг, то ли все вместе.

Но применить оружие не пришлось. Браслет вдруг перестал светиться, расслабился. А шестилапый робот приподнялся и торопливой рысью умчался назад, в барханы.

— У, черт… Кузнечик какой-то… — Дима сунул пистолет в карман, присел на корточки. Руки чуть дрожали. Вот она, его первая встреча с инопланетным существом. Пусть даже роботом… А может, это не робот? Может быть, они именно такие, планетные? Цивилизации муравьев, а башня — их муравейник.

Но почему же чудовище убежало? Дима поднес Браслет к лицу. На центральной грани были три маленькие кнопки с выдавленными на них символами: вопросительный знак, восклицательный знак и два переплетенных кольца. Дима нажал первую По узкому экранчику пробежали слова: «Радиозапрос. Код. Подбор. Найден. Ответ».

Гарт бежал впереди. В его руке был короткий телескопический шест, ощетиненный пучком тонких, похожих на иглы, антенн. Время от времени шест начинал тонко, пронзительно звенеть. Тогда Гарт останавливался, обводил прибором вокруг, и, мгновенно принимая решение, сворачивал в сторону.

Тири уже несколько раз падал. Бежавший рядом Арчи помогал ему подняться, бормотал, задыхаясь:

— Быстрее, быстрее…

Тири не мог бежать быстрее. Не привыкшее к нагрузке сердце отчаянно колотилось в груди, горячий и сухой воздух обжигал горло. Он никогда не думал, что можно так бегать. Да в этом и не было нужды.

Гарт вдруг остановился Перевел дыхание, отбросил в сторону шест-индикатор, скинул рюкзак. Арчи от своего избавился уже давно. Повернулся к Арчи, отрывисто сказал:

— Не уйдем вместе. Никак. Беги с парнем, радиации здесь нет. Я отвлеку.

— Гарт!

— Беги, Арчи, я выпутаюсь. Беги, в Лагере ждут.

5. ФЭТ РЭГЕЛ

Крик раздался откуда-то справа. Страшный, полный боли и ужаса, почти заглушающий ровный, глухой перестук, похожий на дробь печатающего устройства. Дима поперхнулся пищевой плиткой, вскочил с песка. Наступила тишина.

Он бежал, загребая песок, размахивая рукой с тяжелым пистолетом. Наконец, обогнув невысокий холм, Дима остановился.

Перед ним была маленькая долина, прикрытая со всех сторон песчаными холмами. Начавшее клониться к закату солнце заливало ее ярким светом. Первое, что бросилось Диме в глаза, — его недавний «знакомый». Зеленоватое металлическое тело неестественно выгнулось, коленчатые ноги раскинулись в стороны… Совсем как мертвый зверь. А рядом со «зверем» сидели двое людей. Один, темноволосый, хрупкий, в светло-сером комбинезоне, поддерживал другого, широкоплечего, в грязно-желтой куртке. Правая рука у того была залита кровью и плетью свисала вдоль тела. Не обращая на это внимания, парень все пытался левой рукой перехватить поудобнее металлический предмет, здорово смахивающий на автомат.

А с противоположного склона к людям приближался еще один робот. Приближался огромными скачками вихляясь в разные стороны, и Дима никак не мог поймать его в узкую прорезь пистолетного прицела… Он выстрелил плазменным зарядом, дав небольшое упреждение на прыжок, и робот, уже в воздухе, дернулся, словно увидев несущийся к нему заряд, тщетно пытаясь увернуться…

Тяжелый огненный ком упал на песок, прополз с метр и замер. Дима опустил пистолет и пошел вперед, прямо на растерянные взгляды парней, на танцующее в руках широкоплечего дуло.

Гэл поднялся вместе со всеми. Быстро заправил постель Тири, потом свою, пошел умываться. «Он вернется, вернется… Не может быть, чтобы его не спасли. Дежурный ведь говорил про погоню. Он вернется…» Гэл все повторял и повторял эти слова, пока они не потеряли всякий смысл, не превратились в какой-то бессмысленный рефрен.

— Эй, Гэл! Ты что, не идешь на занятия?

— Он вернется…

— Что? Ты заболел?

Гэл помотал головой, приходя в себя. Попытался улыбнуться Таки:

— Я просто задумался. Конечно, я иду.

Дима встряхнул аэрозольный баллончик и покрыл рану юноши еще одним слоем пленки. Наклонил голову, разглядывая результаты своей работы. Конечно, курс медицины входил в подготовку, но на практике он своих знаний еще не применял.

Спрятав баллон, Дима взглянул на парня, ободряюще улыбнулся. Тот неуверенно улыбнулся в ответ. Совсем как человек. Отбросив колебания, Дима вытащил ампулу полициллина, раздавил ее, положил — на ладонь парня. Жидкость зашипела и всосалась под кожу…

— Вот… А то получишь сепсис…

Дима старался придать своему голосу максимальную доброжелательность. Впрочем, раненый оказался молодцом. Сразу позволил осмотреть рану, хладнокровно выдержал перевязку…

Второй парень осторожно тронул Диму за руку и что-то сказал, негромко и словно бы недоуменно. Дима виновато покачал головой:

— Извини, друг, не понимаю.

Раненый поднялся с песка. Ткнул в себя пальцем, сказал:

— Арчи.

«Ага! Молодец! А я — то растерялся…»

— Дима.

— Тири.

Они невольно заулыбались, гордые своей маленькой победой. Арчи заговорил. Оживленно жестикулируя (сказывалось действие лекарств), — он то и дело показывал в сторону башни.

— Надо уходить? Так? — Дима кивнул в сторону чадящих обломков. — Могут прийти другие?

Парень сделал непонятный жест пальцами, видимо, выражая согласие. Они пошли по горячему песку, удаляясь от башни, от роботов-убийц, от подсохших бурых пятен…

Дима шел первым. Ему, чужому здесь, доверили выбирать дорогу… Но сейчас он не был склонен оценивать комизм ситуации. Где-то рядом рыскала хищная механическая смерть, и хорошо еще, если только механическая… Робота он уничтожил не колеблясь, а вот будь на месте машины пара молодчиков с автоматами… Нужно было как можно быстрее попасть в шлюпку. Там есть вода и пища, лекарства и одежда. Там есть оружие… И, главное, достаточно мощный компьютер с лингвистическим блоком.

Гэл включил дисплей, сел за лабораторный стол. Рядом устроился смуглый полнолицый парень. Новенький. Перевели в группу вместо Тири. Гэл отвернулся, потом не выдержал:

— Тебя как зовут?

— А какая разница?

Правильно. Никакой. Все равны.

Небо было по-вечернему темным. Догорающее на горизонте солнце светило в спину, и перед Тири болталась его собственная тень. Длинная, неестественно растянутая, но все равно обмякшая и жалкая… Он старался не смотреть вокруг, лишь под ноги, лишь на близкую и надежную землю. Утром страха не было, он пришел с темнотой, подкрался совсем незаметно, и вдруг жесткой, холодной рукой тронул сердце. Как будто он был здесь один, беззащитный, растерянный, ничего не умеющий в мире снаружи Города. Как будто со всех сторон на него смотрели чужие, изучающие глаза. Как будто легкий порыв ветра мог подхватить его и унести вдаль, туда, где смыкались земля и небо.

Тири посмотрел вверх. Лишь на мгновение. Но и этого было достаточно Потемневшее, настороженное небо тянуло его, засасывало, растворяло в наползающем сумраке, слабом ветерке, тихих шорохах пустыни.

Тири почти прыгнул вперед, резко схватился за Арчи. Видимо, задел при этом раненую руку., потому что тот сдавленно охнул от боли.

— Арчи! Ну куда нас ведет твой друг? Я не могу, не могу!

Арчи остановился, посмотрел в его округлившиеся от страха глаза:

— Я не знаю, Тири. Это не наш человек.

— А чей? Он не из наших, не из Равных!

Арчи пожал плечами:

— Может… Дежурный?

И сам улыбнулся своим словам. Подошел Дима. Недоуменно посмотрел на них, потом сказал что-то, непонятно, но настойчиво. Вытянул руку, указывая куда-то вперед. Тири с трудом заставил себя оторвать взгляд от земли и посмотреть вдаль.

Сплюснутая металлическая капля лежала на пологом склоне холма Она была непонятной, чужой, но Тири вдруг почувствовал облегчение. Холодный серый блеск был знакомым и неопасным, как стены Города, как вся его прошлая жизнь.

— Что ваш ярусный — болван, это я знал! Но тебя всегда считал умным парнем, который здесь торчит по ошибке!

Мэр был разъярен, Рос еще никогда не видел его таким. Меряя кабинет быстрыми шагами, он кидал на Роса ничего хорошего не предвещающие взгляды.

— Но она мне действительно нравится!

— Ну и что?

— Мой срок кончается, и какая разница…

— Болван! Полный!

«Полный болван» означало высшую степень его гнева. Секторальный, по имени Рос, с трудом сохранял бесстрастное выражение лица. Наконец он не выдержал:

— В чем все-таки дело? Она же в списке к отправке! Я смотрел!

— А в другие списки ты не смотрел? В списки Контрольных, например? — вкрадчиво произнес мэр.

Рос оцепенел. С трудом выдавил:

— Так… что теперь-то?

— Теперь… Теперь ничего! Благодари наружников, Рос.

— Действительно…

Постепенно мэр успокаивался. Даже ухмыльнулся:

— Тебя должен был предупредить ярусный, но он, похоже, вконец выжил из ума. Нехорошо так говорить о мертвом, но ведь правда… А еще метил… Да. Иди, Рос. Кстати: одного из наружников поймали.

— Мне прийти на опознание?

— Там нечего опознавать…

Дима допил чай и украдкой взглянул, на ребят. Арчи уминал уже второй суточный рацион, а Тири еще ковырялся в тарелке с супом Обрывки ярких пакетов, тоненьких разовых стаканов, куски решительно отвергнутого обоими хлеба валялись по всему полу. Пир в честь первого контакта… Странная это все-таки была пара: оборванный здоровяк Арчи и аккуратно одетый, хрупкий до прозрачности Тири. Как он еще столько прошел вчера! Метнулся в люк шлюпки, растянулся у порога и полчаса пролежал пластом. Ну а Арчи посмотрел на него с сочувствием, но без всякого удивления. Красноречиво махнул рукой: «пусть отлежится». И без перевода было понятно… Но лучше с переводом. Дима повернулся, посмотрел на дисплей. Бешено мелькали цифры, гудели вентиляторы блоков памяти. Машина работала на пределе своих возможностей… Пилот коснулся клавиши, прочел: «Выделено 769 слов. Идентифицировано 8 слов. Анализ продолжается». Путаясь в транскрипции, Дима стал читать дальше: «рэгел, предположительно, — человек, ло — местоимение ты.»

Он протянул руку к Арчи:

— Ло рэгел.

Показал на себя:

— Рэгел.

Арчи странно улыбнулся:

— Фэт рэгел.

Дима взглянул на дисплей. Строчки замигали, изменяясь: «рэгел — предположительно, — каста или нация. Ло — местоимение ты. Фэт — отрицание принадлежности». Пилот улыбнулся:

— Бывает… Что ж, поможем машине.

Он указал на пальцы, пошевелил ими:

— Пальцы.

Арчи оживился:

— Мэдо.

Дима посмотрел на экран. Новое слово уже было в памяти.

Ну, теперь дело пойдет быстрее…

И показал на свой пистолет:

— Бластер.

Снаружи Димкино жилище казалось большим. На- деле оно простором не отличалось, хотя какой-то уют, обжитость в нем чувствовались. Плавно закругленные стены покрывала ворсистая голубая обивка, два крошечных иллюминатора были забраны толстыми стеклами, перед большим, включенным экраном выдвигался из стены маленький пульт. Единственное кресло перед ним казалось таким хрупким, что когда Дима с размаху уселся в него, Тири невольно зажмурился. Но переплетение тонких стальных трубок, обтянутых прозрачным пластиком, даже не дрогнуло. А сейчас Дима и Арчи умудрились сесть в кресло вдвоем. Тири с любопытством смотрел, как они разговаривали: тыкали в предметы пальцем и называли их…

«Он явно не из Равных. Но и на наружника не похож… С каким удивлением Арчи на него смотрит…» Тири вдруг вспомнил, как на лекции по истории общества им рассказывали про племена, жившие на южных островах. Может быть, он оттуда? Почерневший, оплавленный песок под этим металлическим яйцом… А вдруг эта штука летает, как дисколеты Дежурных?

В сознании мелькнул краешек какой-то мысли. Надо только обдумать ее… Но Тири уже не мог сосредоточиться. Он хотел спать. В Городе все давно улеглись. В Городе давно погасили свет, сняли верхнюю одежду и легли под тонкие серые одеяла… Тири присел на мягкий пол, слегка пружинящий под нажимом. Похоже, спать придется здесь…

Дима неожиданно отвернулся от пульта и нараспев спросил:

— Спа-ать!

— Да! Ты уже научился говорить?

Но Дима лишь непонимающе улыбнулся в ответ. Повторил:

— Спать…

Достал из ящика в стене четыре ярких, оранжевых, почти невесомых одеяла, протянул два одеяла Тири.

— Спать.

— Спасибо. Арчи, а вы?

— Мы посидим… Тири, у него машинка — просто блеск! Не хочешь посмотреть?

«Наружник, а разбирается в компьютерах!»

— Арчи, я не могу. Мы в Городе всегда…

— А, понимаю. Режим… — он снисходительно улыбнулся. — Солнечных снов…

— Солнечных снов…

Одно одеяло Тири постелил на пол, другим укрылся. Куртку он положил в изголовье. Дима подсел к Арчи, нажал что-то на пульте, и свет стал тусклее. Под их тихий шепот Тири и заснул.

6. ПРОБУЖДЕНИЕ

«Что-то долго нет тонга…» Тири потянулся и раскрыл глаза. В спальне еще был полумрак, ровно дышал кто-то рядом. «Гэл… Ну, и сон же мне…»

— Гэл!

Он попытался встать. И не смог. Он спал на полу, а не на постели. В маленькой каплевидной капсуле, а не в спальне своей группы. Почти мгновенно Тири вспомнил все случившееся с ним. Дежурные, наружники, Дима…

Темнота постепенно редела, глаза привыкали. Тири взглянул на лежащих рядом Арчи и Диму. Слабый свет из иллюминаторов падал на их мускулистые, смуглые от загара тела. Дима спал, положив руку под голову, дыша редко и спокойно. Арчи во сне развернулся поперек, лежал, уткнувшись головой в живот Димы, время от времени что-то бормоча.

Тири поморщился и отвернулся. Нет, он не принадлежал к числу тех, кто требовал постоянного ношения верхней одежды. Все равно, атавизмы лица и фигуры одеждой не скроешь. Но смотреть на полуодетых людей было все-таки неудобно. Тири отвернулся, поправил одеяло и попытался заснуть. Но спать больше не хотелось. Это было странно и непривычно — время сна уже кончилось, а делать ничего еще не надо. Тири лежал, и в голову лезли самые разные мысли. О Городе. О Дежурных, о том, что жалко все-таки ярусного… И, конечно, о Гэле. Где он, что сейчас делает. Думает лито Тири… Разумеется, думает. Если бы он знал, что с ним случилось!

Послышался легкий шорох. Краем глаза Тири увидел, как Дима встал, протер глаза, осторожно перешагнул через Арчи и сел у пульта.

Сложен он был безукоризненно. Даже его мускулистость выглядела не атавизмом, а достоинством Тири ощутил зависть, совершенно беспричинную и даже бессмысленную, если разобраться…

Дима вдруг удовлетворенно хмыкнул. Достал из-под пульта что-то серебристое, смятое в комок, расправил. Это оказался тонкий шлем, сплетенный из поблескивающих нитей. Надел его. Закрепил длинный шнур от шлема в гнезде на пульте. Глубоко вдохнул и откинулся в кресле.

Яркая белая вспышка резанула полуприкрытые глаза Тири. Он вскочил и увидел, как Дима медленно оседает на пол, а шлем угасает, чернеет, разбрызгивая короткие яркие искры, рассыпается мелкой, невесомой пылью. Умер… Ужас охватил Тири. «Как же так? Почему?»

Димка дернулся, загребая руками воздух, с трудом открыл глаза, еще затуманенные болью. И негромко сказал:

— Ну, чего смотришь-то? Помоги встать.

Сказал по-человечески, даже без легкого акцента, как у наружников. Лишь чуть-чуть проскальзывала в его речи неестественная правильность слов. Как у машин-лифтеров.

Секторальный стоял у контрольной арки. На нем была новая форма, и лишь подсохшая царапина на щеке напоминала о недавнем происшествии: — Секторальный смотрел вверх, но Гэл сразу понял, что Дежурный ждет именно его. Он попытался пройти мимо, но секторальный протянул руку и коснулся его плеча.

— Гэл! Подожди…

Гэл встал перед Дежурным, чуть опустив голову, прижав руки… Как и полагается в таких случаях.

— Гэл, тебя переводят.

Внутри у Гэла что-то оборвалось.

— Куда?

На секунду Дежурный смешался.

— В шестой. У тебя еще есть занятия?

Гэл молча кивнул.

— Хорошо, я зайду за тобой вечером.

Каждый контакт своеобразен. Теоретически Дима это знал, но в одной из аксиом Устава был уверен стопроцентно. «Основной. сложностью первого этапа является доказательство своего инопланетного происхождения». Это простенькое правило работало даже на планетах с негуманоидными формами жизни. Психологи придумали красивый термин: «Защитно-психологическая реакция неприятия контакта». В его случае аксиома полетела ко всем чертям. Арчи и Тири удивлялись не его инопланетному происхождению, а тому, как он выучил их язык. Дима начинал говорить об этом уже в третий раз.

— Компьютер провел анализ вашей речи, понятно? Каждому вашему слову был подобран аналог — слово с таким же смыслом в моем языке. А сегодня утром я надел специальный шлем, и весь ваш язык был записан в мой мозг. Я говорю, даже не замечая, что это не мой родной язык.

— И ты навсегда выучил язык? — Арчи с уважением посмотрел на компьютер.

— Нет, на время. Месяца через два я его забуду. Метод как раз для таких случаев, как мой.

Была еще одна причина, по которой метод ускоренной записи информации использовался лишь в экстренных случаях. Человеческий мозг выдерживал его два-три раза, не больше… Но об этом Дима говорить не стал.

— А как можно записать что-нибудь в память? — спросил Тири.

— Ну, не знаю я! — Дима чуть ли не взмолился. — Ребята, давайте о другом! Лучше объясните снова, кто вы и что… Ты, Тири, Равный?

Тири кивнул.

— Арчи, выходит, наружник. Живет где-то в пустыне…

— Тушканчики живут где-то, — обиделся Арчи. — Я живу в Лагере.

— А почему не в Городе?

Арчи посмотрел на Тири, тот смешался и пробормотал:

— Нам говорят… говорили… в общем, наружники, они — дикари. Мутанты. Вот их и не пускают в Города.

Арчи хмыкнул.

— Это говорят! Я-то понял, что это не так! Наверное, раньше так было…

Арчи захохотал:

— Тири, друг! Ни один нормальный человек… то есть наружник, в Город не пойдет.

Дима взялся за голову.

— Город, наружник, Равный… Ничего не понимаю! Арчи, чем наружник отличается от Равного?

— Если кратко… — Арчи посмотрел куда-то поверх Димы. — Отличается тем, что умеет любить.

Дима даже не понял, переспросил:

— Это в каком плане?

— В плане высших человеческих эмоций. Им, Равным, незнакомо чувство любви, дружбы. Как следствие — и чувство ненависти.

— Бред, — быстро, не раздумывая, сказал Дима. — С какой такой стати?

— Равным каждый месяц вводят сыворотку равенства. Она лишает их способности любить, способности предпочитать одного человека другому. Разумеется, такими людьми легко управлять…

— Бред… Сыворотка, избирательно лишающая любви? Тири, да скажи в конце концов!

Тири поднял на него растерянный взгляд:

— А что это такое — любить?…

…Он полз, расталкивая песок, выставив из него лишь узкую, зеленоватую голову. Первый раз патрульно-поисковый робот включил подпрограмму маскировки. Но вот он обогнул очередную скалу и замер. В прозрачных кристаллах телеобъективов отразилась серая округлая капсула.

— У вас проходят медицину? — спросил Арчи.

Тири стоял лицом к стене, и Диме показалось, что он плачет, но когда Тири повернулся, глаза его были сухи.

— У нас проходят медицину, — сказал он — Не надо больше ничего объяснять. Пожалуйста…

Арчи вздохнул.

— В том-то и беда, что вы прекрасно все знаете. А пользоваться своими знаниями, самостоятельно делать выводы не умеете. Вытащишь Равного из Города, поговоришь с ним полчаса, он и хватается за голову… Сам задуматься не мог! Надо, чтобы кто-то лез под пули, называл белое белым, а черное черным!

Дима спросил, очень осторожно:

— Тири, а как у вас относятся к Дежурным?

Тири ответил не сразу.

— Нормально. В Городе говорят, что Дежурным может стать любой, что их подбирают автоматы случайных чисел… И что это вообще не важно: Дежурный ты или простой инженер…

Арчи вздохнул. А Тири продолжал:

— Мы же их сами утверждаем, своих Дежурных. Объявляют кандидатуру, мы голосуем… Можно проголосовать против, тогда выставят другого кандидата…

Он вытащил из кармана маленький черный кругляш, задумчиво повертел его в пальцах.

— Знак. Служит для голосования, символизирует равенство…

Арчи подскочил как ошпаренный:

— Ты что? Гарт же велел тебе снять Знак!

— Но не выбросить…

— Ой, балбес… Знак служит для слежки, а не для голосования!

Вряд ли тут стоило торопиться, слишком много времени уже прошло. Но это Дима понял потом. А сейчас он взял Знак у растерявшегося Тири (исследовать бы этот кусочек пластика), раскрыл люк, снял пистолет с предохранителя… В ярком солнечном свете лазерный луч был почти невидим. Подброшенный в воздух, Знак крутанулся, сверкнул, словно кусочек зеркала, и превратился в струйку пара. Дима не заметил, как в отдалении что-то дрогнуло. Маленький песчаный холмик шевельнулся и снова замер.

…Дисколеты готовили вахтенные техники. Обычно на это уходило около часа. Сейчас справились за десять минут. Залил горючее, потом, нацепив противогазы, едкий, вонючий окислитель. В этом полете не предполагалось выходить за пределы атмосферы, но порядок есть порядок… Стали прозванивать блоки управления, когда двери ангара раскрылись и шестеро Дежурных в рельефных противоперегрузочных костюмах вбежали внутрь.

— Отставить полетный контроль!

Три экипажа торопливо запрыгнули под колпаки дисколетов. Один из Дежурных махнул ошарашенным техникам:

— Подвесить контейнеры из особого хранилища!

Они обедали. Дима достал пакеты с пищей, раздал… Какая-то мысль занозой сидела в голове. Он посмотрел на Тири и понял.

— Арчи, но ведь Тири… — он замялся, не решаясь договорить. — Он ведь тоже Равный, а рассказывал про Гэла…

— Про Гэл, — резко, отрывисто сказал Тири. — Она девушка.

— Что же, на вас сыворотка равенства не действовала?

Ответил Арчи. Неуверенно, словно сомневаясь в своих словах:

— Еще Форк удивился…

— Ваш проводник?

— Да. Где он сейчас?… Форк говорил, что иногда такое бывает. У некоторых людей в организме вырабатывается особый фермент, который расщепляет сыворотку. Ну, а если двое таких людей встретятся…

— Это, наверное, очень маловероятно.

— Очень. Форк раньше считал, что это легенда. — Арчи вздохнул и, подводя итог, добавил:

— Тебе повезло, что Гэл — это девчонка, Тири. Здорово повезло… Ну ладно, давайте перекусим.

Дима не хотел есть. Он вдруг подумал, что теперь в учебниках появится новый абзац. Ну, примерно такой:

«Одним из любопытных типов технократических диктатур является цивилизация четвертой планеты звезды ЛК-43. Она основывалась на медикаментозном изменении психики человека, декларируемом равенстве и наличии замаскированной правящей верхушки. Данный тип уродливой, регрессирующей цивилизации возник на планете после ядерной войны, сопровождавшейся полной экологической катастрофой. Первые исследования планеты провел курсант Службы Дальнего Поиска Дмитрий Баталов…»

«Фу ты, черт! — Димка почувствовал, как краснеет. — Может, еще хочешь, чтобы планету назвали твоим именем?» — спросил он себя. Нет, этого он не хотел. Ему хотелось другого. Помочь Тири, разобраться с наружниками. И с Дежурными тоже.

Он посмотрел на Тири.

— А где сейчас Гэл?

— У нас сегодня занятия по математике. Весь день.

— Работаете на компьютерах?

— Конечно…

— Компьютерная сеть Города единая?

В глазах Тири засветилась робкая надежда. Он порывисто кивнул головой.

— Как осуществляется связь между Городами?

— Радиосвязь. УКВ-диапазон…

— Понятно… — Дима подошел к пульту.

— Там же системы контроля… — Тири с сомнением покачал головой.

— Попробуем их обойти…

С дисплеем что-то не ладилось. Вот уже несколько раз формулы исчезали с экрана, а возникала какаа-то муть. Гэл хотела было выключить прибор, но тут экран неожиданно ярко засветился и проступили слова:

— «Ваше имя и номер».

Растерявшись, Гэл торопливо набрала ряд цифр.

— «Ждите».

Экран мерцал тревожным фиолетовым светом. Пробежала бессмысленная строчка букв. Пауза. И слова:

— «Гэл, это ты?»

— «Да».

- «Я Тири».

Гэл окаменела. А пальцы сами собой набирали ответ:

— «Неправда».

— «Я Тири».

— «Он погиб».

— «Я жив».

— «Кто вы?»

— «Я Тири».

— «Тири убили наружники».

— «Гэл, тебя обманули. Наружники — обычные люди. Я жив. Поверь мне».

— «Я… я не знаю. Где вы?»

— «Снаружи. Мне помогли установить связь. Я найду тебя».

— «Меня переводят в шестой!»

— «Я все равно тебя найду. Обязательно!»

— «Тири, не оставляй меня! Мне страшно, я даже верю, что разговариваю сейчас с тобой, так мне страшно, не оставляй меня…»

— «Жди, Гэл. Я найду тебя. Запомни главное…»

По экрану пробежала синяя полоса и смахнула слова. Затем вновь появились формулы. Но Гэл не смотрела на них. Она плакала, уткнувшись в клавиатуру.

В углу пульта вспыхнули красные, пульсирующие сигналы, и Дима мгновенно оказался в пилотском кресле. Коснулся клавиш. На экране локатора, в матово-белой прозрачности, плыли три черные точки, по пологой дуге скользящие от башни к шлюпке.

— Тири, в Городе есть самолеты?

— Есть.

Точки дернулись и расплылись горстью мелких осколков. Экран зарябил от едва различимой сыпи, но вот из нее выскользнули три более крупные точки, повернули куда-то в сторону, медленно огибая шлюпку.

Дима протянул руку к клавиатуре, но передумал. А муть на локаторе становилась все ближе и ближе… Над шлюпкой вдруг раздались резкие, свистящие хлопки, и экран мгновенно побелел. Лишь три пятнышка, торопливо летящие обратно, остались на нем…

— Дима, ты можешь и их сбить? — Арчи жарко задышал над ухом.

— Не могу. Если защитный блок сам их не уничтожил, значит, подозревает наличие экипажа.

— Ну и что?

— Ничего.

До шлюпки, наконец, докатились далекие взрывы.

Вращающаяся платформа медленно пододвинула магнитоплан к устью тоннеля. Странный это был тоннель, весь из прозрачного пластика, лишь широкий серый брус магнитопровода тянулся по дну. Гэл прильнула к стеклу кабины, разглядывая тоннель и маленький кусочек неба, запутавшийся в стеклах. Магнитоплан плавно приподнялся, завис на долю секунды и резко рванулся вперед. Ускорение откинуло Гэл на спинку кресла, она повернула голову и посмотрела на Дежурного. Они были в кабине вдвоем. Рыжий секторальный улыбнулся и сказал:

— Меня зовут Рос.

Он красиво улыбался. А его рыжие, атавистические волосы вспыхнули в солнечном свете. Солнце пронизывало прозрачную трубу тоннеля, в кабине было непривычно светло. Рос блаженно зажмурился, запрокинул голову:

— Как я соскучился по солнцу. Если бы ты знала, до чего надоедают электрические лампы…

Арчи переоделся в планетарный костюм. Теперь они с Димой были одинаково яркими, заметными. Тири остался в своем комбинезоне, лишь переобулся в ботинки от легкого скафандра. Дима внимательно осмотрел его, кивнул, потом взял за руку.

— Вот так…

Тири с удивлением рассматривал широкое серое кольцо, охватившее его запястье.

— Что это? Тяжелое…

Дима пробормотал что-то уклончивое. Тири вдруг заметил и на его руке такие же тусклые металлические звенья, и не стал больше допытываться. Пилот тем временем снял с настенных креплений два одинаковых длинноствольных пистолета, закрепил на поясе. Арчи раскрыл рот, но промолчал. Понял, что это просить бесполезно. А Дима уже копался в пульте. Открыл какую-то дверку… Блеснули разноцветные кристаллы, провода, темные, запаянные коробочки.

— Это блок защиты, — пояснил Дима, не дожидаясь вопроса.

Встал, отвел ногу — и изо всей силы ударил по кристаллам, коробочкам, ломающимся со звоном и хрустом.

Они забрали всю воду и почти всю пищу. Забрали одеяла, палатку, аптечку. Вышли в жаркую предвечернюю тишину… А потом долго стояли на гребне холма и ждали, пока Дима не решился поднять оба пистолета, прицелиться и в упор расстрелять беззащитную шлюпку.

 

Часть вторая

ТРИ ЛИКА ПРАВДЫ

1. ЛАГЕРЬ

Горы тянулись вдоль всего северного побережья. Океан здесь был мелкий, с крепкой, как рассол, водой, ничего живого в нем давным-давно не водилось. Днем из пустыни дул сухой и горячий ветер, жадно вылизывающий ущелья, заставляющий отступать кромку воды. Но по ночам пустыня быстро остывала, к утру с океана начинался робкий, слабый бриз, на камни ложились крошечные капельки росы, а в горах появлялись бледные, полупрозрачные облака. Иногда из них шел дождь…

В этой маленькой долине дождь не шел никогда, она была слишком высоко, и облака проносились ниже. Острые скалистые пики окружали долину глухим кольцом, и солнце заглядывало сюда лишь на два-три часа в день. Тогда наступала жара, и вся долина затихала, лишь огромные старые деревья жадно поворачивали за солнцем темно-зеленые листья…

Но сейчас была ночь. Тири сидел на полузасыпанном землей дереве кутаясь в Димкину куртку. Днем в этой куртке было прохладно, а ночью она становилась теплой. Дима пытался объяснить, как это получается, но запутался в объяснении, разозлился и сказал что ему не хватает словарного запаса. Тири улыбнулся, вспомнив рассерженного Димку, и невольно посмотрел назад. В полной темноте полукруглая пластиковая палатка чуть светилась. Все у Димки было с фокусами. Куртка из непонятной биоткани, фляжка дезинфицировала налитую в нее воду, а пистолет имел четыре вида зарядов…

Тири поднял с земли камень и бросил его вперед. Раздался легкий всплеск. Плавать Тири научился только вчера, и сейчас его здорово тянуло искупаться в озере. Но тогда придется идти в палатку, а то никакая самогреюшая куртка не спасет от простуды. Тири еще колебался, когда услышал легкие шаги. Он привстал, вглядываясь в темноту.

— Тири, это ты?

Он даже не удивился.

— Я.

Свет в комнате для совещаний не был ни слишком тусклым, ни чрезмерно ярким. Так, в самый раз для создания деловой обстановки…

— …выпущенные по объекту ракеты взорвались, не долетев до цели около семи с половиной километров. Пилот второго дисколета утверждает, что видел вспышки света в направлении объекта перед тем, как ракеты начали взрываться. Однако проверить это сообщение невозможно. Причины, по которым объект взорвался, неизвестны. Однако характер оплавленных обломков позволяет предположить: и объект, и патрульный робот, преследующий наружников, были уничтожены одним и тем же оружием. Характер его действия пока неизвестен. Любопытные результаты дал рентгеноструктурный анализ остатков объекта…

Говоривший не был в традиционной форме Дежурного. Лишь двое офицеров внутренней охраны не успели снять свою черную форму.

— А теперь свои данные сообщит начальник радарной станции второго Города.

Трое людей сидели во главе стола. Они были старше других и почти не говорили. Двое сидели спокойно, а у третьего, с острым, выдающимся вперед лицом, пальцы беззвучно барабанили по столу.

Кэйт сидела совсем рядом. Было темно, но Тири прекрасно помнил, что у нее веселые голубые глаза и светлые, как у Гэл, волосы. Впрочем, этим сходство и исчерпывалось.

— Почему ты не пришел вечером в лагерь?

Тири ответил совершенно искренне:

— Не знаю. Устал… С Димкой заболтались.

— А по лесу бродить не устаешь… По-моему, Тири, ты просто кого-то боишься в лагере…

Кровь прихлынула к лицу. Тири смущенно возразил:

— Ерунда… Никого я не боюсь.

— А меня?

Он, помедлив, ответил:

— И тебя тоже.

Они помолчали несколько секунд. И вдруг Тири спросил, сам не понимая, как вырвались у него эти слова:

— Кэйт, можно, я тебя поцелую?

Тишина показалась ему бесконечной. Незнакомым, задумчивым голосом Кэйт сказала:

— Оказывается, приятно, когда спрашивают разрешения…

Ее губы были мягкими и послушными. Он в, друг понял, что они его, эти губы, что он может сделать все, что захочет, с этими губами, с этим запрокинутым лицом, волосами, рассыпавшимися на плечах. И тогда Тири заставил себя податься назад. Кэйт ничего не заметила, быстро, сбивчиво говорила:

— Ты такой смешной… Я как тебя увидела в первый раз, сразу… Тоненький, большеглазый… Из Городов все такими приходят, но ты чем-то отличаешься, ведь правда? А я похожа на Арчи?

— Нет.

— Глупый, ты людей не умеешь сравнивать… А в общем-то верно, я ему не родная сестра. Меня забрали из Города, когда я была совсем маленькой. Из второго, как и тебя…

— Зачем ты говоришь мне все это?

— Хочу, чтобы ты знал, что я тоже из Города. Ты же еще боишься наружников.

— Нет…

— Поцелуй меня еще, Тири…

Дима проснулся от неясного, но тревожного звука. Он приподнялся, всмотрелся в полутьму. Тири не было. Дима хотел было встать, но передумал. Лежал, слушал слабый плеск воды… За тонкой стенкой палатки прошуршали шаги, донесся сдавленный голос:

— Дурак…

Дима ждал. Наконец, вход раздернулся, с потрескиванием разошлись магнитные застежки. Тири пробрался на свое место и, стараясь не шуметь, начал раздеваться. Дима негромко, спросил:

— Кэйт?

Тири вздрогнул от неожиданности, ответил:

— Угу.

— Что случилось?

— Не знаю.

Он лег, покрутился немного, потом совсем тихо сказал:

— Я только спросил…

— Ну?

— Можно ли любить сразу двоих.

Дима вздохнул:

— И правда, дурак…

Его должность называлась несколько непривычно — Старший Сумматор. Правда, сейчас Димке казалось, что в названии что-то было. Он действительно был Сумматором, этот нестарый еще человек, принимающий решения, от которых зависела жизнь всего Лагеря. На нем сходились все нити, десятки, а то и сотни противоречивых мнений, часто таких, которые требовали мгновенного и единственно правильного ответа. И он ни разу не ошибался, может быть, потому, что не мог позволить себе такой роскоши…

Впрочем, он не позволял себе никакой роскоши. Даже хижина его была именно хижиной, не пытающейся претендовать на звание дома. Только пол здесь был не земляной, а выстланный досками, как в школе или лазарете. Да стульев было побольше — по вечерам здесь собирались многие… Дима сидел напротив Сумматора, с безнадежной тоской ожидая начала разговора. Вся правая половина лица у предводителя наружников была сплошным шрамом — следом старого ожога. Видимо, он заметил, как взглянул Дима на этот шрам при их первой встрече, потому что теперь старался держаться к нему боком.

Но сейчас Дима смотрел на пальцы Старшего Сумматора. Как у хирурга или пианиста, нашел он вдруг сравнение. Пальцы были длинными и тонкими, они нежно и бережно ощупывали, поглаживали, покачивали в воздухе Димкин пистолет.

— Значит, в таком положении пистолет стреляет лазерным излучением?

— Да. Импульсным, высокофокусированным лучом…

— И на какую дальность?

…Все это уже говорилось. Старший Сумматор даже не пытался сделать вид, что слушает ответы…

— Я не дам вам оружия. Никогда.

Их глаза встретились.

— Жаль.

Они поверили ему так неправдоподобно быстро… И в Землю поверили, и в погибший корабль, и в спешащих на помощь спасателей. Все полторы тысячи человек, живущих в горной долине, в первый же вечер…

И в тот же вечер Дима почувствовал непроизнесенный вопрос: «С кем ты, человек, назвавшийся другом?»

Ни с кем. А они все не могут поверить в это. Бессмысленность, обреченность их борьбы очевидна каждому. Лагерь существует лишь потому, что Равным лень заняться его поисками, но рано или поздно очередная диверсия или особенно дерзкий налет станут последней каплей. А без налетов наружники существовать не могут. Одежда, оружие, станки в мастерских, немногие приборы — все это добыто на складах Городов. Дима и стоящая за ним Земля стали той третьей силой, которая способна изменить ситуацию. Теоретически способна.

…Дима протянул руку и забрал пистолет. Сказал:

— Если бы не индикатор личности в пистолете…

Сумматор улыбнулся:

— Несомненно.

Они понимали друг друга. И от этого Диме стало легче.

— Я пойду?

— Конечно.

Пилот уже толкнул дверь (здесь не было ручек), когда услышал за спиной изменившийся голос:

— Дима, еще два года назад было три лагеря. Сейчас наш единственный. Мы долго не выдержим. Когда прилетят твои… может быть, хоть оружие…

Дима смотрел в грязные доски пола. Как трудно доказывать то, во что не веришь!

— Для вмешательства нужно согласие большинства жителей планеты…

— Большинство не имеют никакого представления о происходящем…

— Земля рассмотрит всю ситуацию, и может быть…

Дима обругал себя и следующими же словами погасил вспыхнувшую в глазах Старшего надежду:

— Но на принятие решения уйдут годы.

Старший Сумматор Лагеря обрел прежнее спокойствие. Повторил, уже не глядя на Диму:

— Мы долго не выдержим… Идите, Дима.

Он торопливо вышел.

Здесь всегда было голубое небо. За день материк накалялся так, что возникал почти постоянный ветер, дующий к морю, отгоняющий от берега тучи. Дожди шли далеко над океаном, сильные, бесконечные дожди. Дима заметил это, еще облетая планету перед посадкой. Материк на экваторе был виден как на ладони, компьютер гудел от напряжения, составляя ту самую карту, что лежала сейчас в его кармане… А океан затягивала почти сплошная белая пелена. Равновесие в атмосфере сломано полностью…

Он забрался вглубь леса, подальше от маленьких, оплетенных кустарником, чтобы нельзя было заметить с воздуха, хижин. Впрочем, «глубь» — это слишком громко. Долина не достигала и десяти километров в самом широком своем месте.

Дима лежал на траве, бездумно, слепо глядя в небо. Почти земная трава, почти земные деревья. Почти земные люди. И нет шансов помочь. Даже если он плюнет на Устав, на печальный опыт доброжелателей-одиночек, даже если поведет наружников на штурм… Один много не навоюет, пусть у него и есть самое совершенное на планете оружие. И революцию одиночка не сделает…

Совсем близко раздался плеск воды, восторженный детский визг. Вот тебе и глубь леса. Озеро-то оказалось совсем рядом. Дима прислушался, ему показалось, что он узнал голоса. С ребятней Дима чувствовал себя легче, в глазах детей еще не читался молчаливый вопрос, можно было просто повалять дурака и не думать о Равных и наружниках. Вот только детей в Лагере было очень мало. Дима заводил разговор об этом, но ему отвечали уклончиво, а потом переводили беседу на другое… Он встал и пошел на голоса.

2. УРАГАН

Гарт вернулся вечером. Он вошел в долину по северному проходу — узенькому, двоим не разойтись, ущелью. Добрел до того места, где его непременно должны были заметить, и сел на землю. Часовые не стали тратить время на проверки. Друг друга здесь все знали в лицо, и что такое триста километров по пустыне в одиночку — знали тоже. Гарту дали воды, посидели немного, потрепались о разном… Это было неизменным ритуалом — ни единого слова о Городах, о Дежурных, о радостях и бедах… Лишь когда Гарта отвели на пост, он спросил:

— Арчи с новеньким дошел?

Расслабился, увидев подтверждающий кивок, на всякий случай спросил и то, о чем знал сам:

— Форк?

В ответ не сказали ни слова. Это тоже было ритуалом… Гарт улегся на койке тут же, в маленькой комнате для отдыха часовые Но уснуть ему удалось не скоро. Кто-то сообразил, что он еще ничего не знает про Диму, и выложил новость, уже неделю будоражащую Лагерь…

Дима раскрыл глаза и посмотрел на Арчи. Тот стоял, низко склонившись над ним, и быстро, возбужденно говорил. Незнакомые, непривычно звучащие слова скользили мимо сознания. Чужая речь далекой планеты… В голове была полная пустота и хотелось спать…

Он встал резко, рывком, сбрасывая оцепенение. На мгновение Дима постарался полностью отключиться от этого мира. А затем позволил себе вновь вслушаться в речь Арчи:

— Что с тобой, Димка? Тебе плохо?

— Нет, — к мыслям действительно вернулась ясность. — Это я со сна… Ты чего в такую рань?

— Гарт! Гарт вернулся!

Дима не сразу вспомнил это имя. Не потому, что Арчи мало рассказывал о своем приятеле… Просто, в голове крутилось другое: «ложная память», созданная в его мозге компьютером, начинала стираться. Еще неделя, от силы две, и он перестанет понимать друзей…

Один за другим просыпались Города. Вставали в спальнях своих профессиональных групп инженеры и врачи, энергетики и техники. В восьмом Городе остановился на профилактику реактор, и соседние теперь делились с ним энергией. В одиннадцатом, от ночного перепада температур, обвалился участок броневой обшивки, и партия ремонтников в противорадиационных костюмах вышла на поверхность планеты. Стоящие в охранении Дежурные боролись с искушением снять противогазы. Они знали, что фоновое заражение давным-давно исчезло, да и искусственно созданный защитный пояс успел потерять активность… Но чем черт не шутит…

В четвертом Городе, где находился эталон времени, ударил гонг, созывая Равных на час Благодарения. И эхом ему отозвались гонги во всех Городах…

Арчи говорил больше всех. Они сидели на дереве перед палаткой, и первая натянутость уже проходила. Впрочем, Гарт не был особенно расположен к разговорам, лишь улыбался, поглядывая то на Тири, то на Диму. Задумчиво улыбался… Его худощавое тело казалось хрупким и слабым, но иногда неосторожное движение выдавало обманчивость первого впечатления, вырисовывало тренированные мускулы. А когда Арчи начал слишком уж красочно описывать поединок с патрульными роботами, Гарт тихо сказал, ни к кому не обращаясь:

— У меня такого оружия не было. Но двоих я успокоил.

И Арчи сразу замолчал, виновато поглядывая на друга. Потом заговорил про то, какая у Димы техника, и какой замечательный компьютер стоял в шлюпке. Гарт взглянул на Диму и вдруг сказал:

— Вы же не будете нам помогать.

На мгновение Дима растерялся:

— Почему ты так решил?

— В Лагере все это знают. Просто боятся сказать вслух, им нравится на что-то надеяться… Пошли, Арчи.

Арчи неуверенно начал:

— Но, Гарт…

— Меня не интересует этот человек. Через неделю он улетит к себе, а мы останемся здесь. Через год он и не вспомнит о нас.

Он поднялся и пошел в сторону Лагеря. Арчи примирительно развел руками, негромко сказал:

— Он устал.

И побежал за Гартом. Еще с минуту они мелькали между деревьев, затем исчезли. Дима опустил голову на колени и закрыл глаза. Тири подсел ближе, обнял его за плечи:

— Дима, ты на них не обижайся. Я тебя понимаю, честное слово.

Дима невольно улыбнулся:

— Спасибо, Тири.

— Дима, а почему так гинар?

— Что? — Дима повернул голову и посмотрел на него: — Как?

— Гинар… Ну, ты чего? Гинар стало, света то есть меньше!

Дима смотрел на Тири, и улыбка сползала с его лица. Итак, одно слово уже исчезло из его памяти. Гинар. Или, проще говоря, темно. А почему потемнело? День только начался! Пилот посмотрел вверх.

Небо, неизменно голубое и ясное небо, было подернуто желтой дымкой. Солнце сквозь нее расплывалось тусклым, неровным диском. А пелена все сгущалась и сгущалась, небо стало оранжевым, с мутными серыми разводами. Дима вдруг понял, что уже с минуту вокруг стоит легкий шорох и листья на деревьях чуть дрожат. Он поднял руку, провел ею по рубашке и взглянул на ладонь.

Пыль. Мелкая желтая пыль пустыни… Дима снова поднял глаза. Спокойная вода озера покрылась рябью, а еще через секунду песок захрустел на зубах. Он вскочил, выбежал на открытый берег, огляделся. Здесь, внизу, пока еще было тихо. А деревья, растущие на горных склонах вокруг долины, гнулись от ветра…

Тири подошел к нему и взял за руку:

— Как красиво, Димка!

Пилот с удивлением посмотрел на Тири. Лицо парня отражало лишь восторг. Он не понимал, что происходит…

— Димка, а такое еще будет? Если когда-нибудь…

Короткий порыв ветра ударил в глаза, растрепал волосы. Браслеты на руках у ребят одновременно вспыхнули желтым и тихонько загудели.

Дима схватил друга за руку, потащил за собой. Они подбежали к палатке, Дима дернул за клапан, и маленький домик мгновенно осел. Не задерживаясь ни на секунду, они побежали к Лагерю.

Все так же, как прежде, шли между ярусами лифты. Все так же, как прежде, работали заводы. Ни один Равный не подозревал о происходящем снаружи.

Только многокилометровые тоннели, удерживаемые в воздухе мощным магнитным полем, задрожали под натиском бури. Но автоматика отреагировала мгновенно, увеличив до предела подачу энергии в соленоиды.

В трех Городах пришлось запустить аварийные реакторы.

До тех пор, пока не начали валиться деревья, Тири не было страшно. Он лежал у большого вросшего в землю камня рядом с какой-то девчонкой в трепавшемся на ветру платье. Шагах в пяти вжимался в прибитую ветром траву Дима. Стало совсем темно, солнце исчезло, а в оранжевом, ревущем аду над головой змеились короткие белые молнии. Тири чуть приподнял голову и увидел, как высокое, старое дерево медленно выворачивается из земли. Он снова закрыл глаза и с минуту лежал не двигаясь.

Его оцепенение прервал крик девчонки. Она смотрела вверх, на пологий горный склон, теряющийся в тучах пыли. Тири проследил ее взгляд и почувствовал, как в груди что-то екнуло и мягко оборвалось.

В километре от них на краю ущелья бешено крутился толстый серо-желтый столб, широкой воронкой расходящийся в небе. Огромные куски скал легко, словно картонные коробки, подпрыгивали и исчезали в этом столбе. Казалось, что хобот свирепого исполинского чудовища шарит по горам. И этот хобот неторопливо сползал к обрыву, к краю ущелья, к Лагерю…

Тири не помнил, сколько это длилось — минуту или несколько секунд. Впереди вдруг приподнялась человеческая фигура, встала, вжимая голову под напором ветра В полумраке белый костюм пилота казался оранжевым. Дима двумя руками поднял пистолет, подержал его секунду, прицеливаясь…

Словно тысяча солнц вспыхнули в холодных серых скалах. Огненный шар, казалось, раскидал тучи, и лишь водопад пыли, оседал там, где только что был смерч. А еще через секунду ударная волна коснулась людей…

Было тихо, как будто весь мир задержал дыхание. С невольным удивлением Тири понял, что с ним ничего, абсолютно ничего не случилось. Он встал. Словно повернули невидимый выключатель, и ветер навалился снова, но уже как-то вполсилы. А Тири смотрел на девчонку, отброшенную к камню, раскрывшую в небо невидящие глаза, и все не мог тронуть ее тонкое запястье, где пульсировала и навеки замерла ниточка, отвечающая на самый важный сейчас вопрос…

Гарт долго топтался на пороге, не решаясь зайти. Наконец, разулся, осторожно вышел на середину комнаты. Пожалуй, он был не частым гостем в лазарете…

— На столе лежит инъектор, дай его, пожалуйста, — не оборачиваясь попросил Дима.

Гарт взял со стола округлый пластиковый предмет, протянул пилоту. Спросил:

— Ну, как она?

Дима промолчал. Приложил инъектор к руке девушки, тот липко, жадно чавкнул и словно приклеился к коже. Потом он посмотрел на Гарта и сказал:

— Никогда себе не прощу, если не вытяну ее. Мог же дать и меньший разряд — нет, использовал всю мощность… Перестраховался, мальчишка…

Гарт, казалось, обрадовался такому повороту разговора, быстро, убежденно сказал:

— Ты это зря, Дима. Если бы не ты, погиб бы весь Лагерь. Я на смерчи насмотрелся, когда жил в Морском, но такого…

Дима подумал и спросил:

— Морской — это тот Лагерь, который погиб два года назад?

— Да. Дежурные высадили десант с дисколетов… Многие успели уйти, но не все…

Он долго, не отрываясь, смотрел на девушку. Потом сказал:

— Тебе и Тири повезло. Ни царапины…

Дима как-то виновато улыбнулся. Пробормотал:

— Да что мы… Нам ничего и не грозило… А где Тири?

— Он у Старшего. Я, собственно, и пришел, чтобы позвать тебя. Там маленькое совещание.

— Угу. Суммация различных мнений…

— Что?

— Нет, ничего. Позови врача, пусть подменит меня.

Похоже, ждали только его. Дима с любопытством посмотрел на Старшего Сумматора, сидящего за столом, на немного смущенного Арчи, на Тири, явно не понимающего происходящего, на Гарта, с довольным лицом расположившегося у двери. А какая роль отведена ему самому? Роль единственного зрителя на отрепетированном спектакле? Скорее всего…

— Садись, Дима, — Старший дружелюбно махнул рукой. — У нас тут свои вопросы, но мы решили, что тебе будет интересно посмотреть… Ты же будешь отчитываться, не так ли?

Дима кивнул. На него потихоньку накатывала злая, почти детская обида Ну, что они еще придумали? Почему не оставят его в покое…

Старший повернулся к Тири и заговорил, обращаясь подчеркнуто к нему одному:

— Тири, ты не хочешь участвовать в налете?

Наверное, в. отличие от Димы, Тири понял все сразу, потому что голос его дрогнул:

— В каком налете?

— На шестой Город.

…Шлюпка. Вцепившийся в край пульта Тири. И беззвучный крик на экране: «Меня переводят в шестой! Тири, не оставляй меня! Мне страшно!», и срывающийся голос Тири: «Дима, передавай: «Я найду тебя, все равно найду…»

А Старший продолжал говорить:

— Конечно, шансов мало. Их почти нет… Но если бы удалось захватить информационный центр Города, то можно было бы обойтись без крови…

Дима поднял голову (Старший мгновенно замолчал) и устало попросил:

— Хватит, пожалуйста… Я пойду, но убивать мое оружие не будет.

У Старшего Сумматора было выражение лица человека, который вдруг нашел что-то дорогое и давным-давно потерянное…

К Городу они шли неделю. Дневали в Димкиной палатке, набирали воду в редких родниках среди скал, которые Гарт знал наперечет. Диме не хотелось ни с кем разговаривать, разве что с Тири. Но за ночь выкладывались так, что, едва проглотив скудную порцию пищи, засыпали… Правда, Диме хватало на сон гораздо меньшего времени, он просыпался задолго до захода солнца и лежал не двигаясь, глядя в просвечивающую, белую палаточную ткань. Вспоминал. Почему-то никак не удавалось вспомнить Землю. Словно он всю жизнь провел на этой несчастной планете… Зато вставал в памяти их путь в Лагерь. Все было почти так же, только шли они втроем и подолгу разговаривали после ночного перехода. Он рассказывал про Землю, причем не одни рекомендованные Уставом сведения, а все как есть, и про Первый и Второй мутационные всплески, и про особую биологическую лабораторию, которая сейчас залита стометровым слоем бетона, и про «супермена» Стаса, сбившего чужой пассажирский корабль. Впрочем, и ребята платили ему тем же. Он узнал и про наружников, которые сдавались Дежурным, и про запрещенное движение Равных-специализаторов…

К утру восьмого дня они увидели вдали стальную колонну Города.

3. ОПЕРАЦИЯ «ИСТИНА»

…Полоса радиоактивности опоясывала Город на расстоянии двух-трех километров от основания. Уровень излучения был невысок, но все равно приходилось выбирать менее зараженные участки. Диск, в котором размещались верхние, с девятого по двенадцатый, ярусы Города, нависал над головой чудовищным козырьком. Его опоясывали неяркие оранжевые огни, и нестерпимое, гнетущее ощущение слежки нарастало с каждым мгновением. Казалось невероятным, чтобы напичканное до предела техникой сооружение не имело никаких наблюдательных устройств, хотя бы простеньких видеокамер на броне. Едва лишь Гарт подал знак остановиться и стал складывать портативный радиометр, Дима заговорил об этом. Но Гарт покачал головой:

— Нападения на самих Дежурных очень редки. На мелкий грабеж складов они не обращают внимания. А при налетах на жилые ярусы гибнет больше людей, чем удается вывести из Города. Это вполне устраивает Дежурных.

Подошедший Арчи вслушался в разговор, добавил:

— Вокруг некоторых Городов еще есть остатки наблюдательных систем, например, возле девятого… Там приходится быть очень осторожным.

Гарт посмотрел на него с иронией.

— Ты говоришь так, будто сам ходил на девятый Город… Здесь тоже были внешние обзорные станции, только их давно засыпало песком. Ну что, передохнули?

Не сговариваясь, все посмотрели на Тири. Тот вскочил с песка, обиженно произнес:

— Я совсем не устал!

Они невольно засмеялись. Даже Тири неумело улыбнулся… И Дима решился. Повернулся к Гарту, сказал:

— Я передохнул. Но прежде чем пойдем дальше, я должен знать, что вы затеваете.

Гарт заколебался. Потом достал из рюкзака узкую прозрачную коробку.

Внутри темнела свернутая в рулончик лента.

— Что это?

— Видеокассета. Мы передадим по информационной сети Города свое обращение к Равным.

У Димы даже дыхание перехватило. Ну и Гарт, ну и молодчина… А его фантазия не шла дальше диверсии на станции водоснабжения, где подмешивают сыворотку равенства…

— А сумеете?

Гарт отвел глаза:

— Мы думали, что ты поможешь.

Дима прикусил губу. Похоже, ему придется поработать всерьез… Он улыбнулся и кивнул:

— Ладно, проводник. Попробую. Веди.

Когда он прожег в стене узкий метровый лаз, в пистолете осталось меньше половины заряда. Что ни говори, а Города были построены на совесть. И зря Старший просил оружие. Ничего тут нельзя было поделать обычным бластером…

Помещение, куда они проникли, оказалось складом. Деревянные ящики (сколько лет они здесь хранятся, на безлесной, выжженной планете?), проржавелые контейнеры, новенькие стальные бочонки — все это громоздилось на двадцатикилометровой высоты стеллажах. Под потолком блекло светили редкие лампы, веренице тоннелей и пустынных залов не было конца. Гарт довольно уверенно шел вперед, временами сверяясь со схемами на мятых листах бумаги. Повернувшись к Диме, он чуть торопливее, чем обычно, сказал:

— Мы сейчас выйдем к запасным лифтовым стволам грузовых перевозок. Но там системы электронного контроля, а Знаков у нас нет. Твои аппараты смогут ответить на запрос?

— Смогут.

Дима машинально потрогал Браслет, плотно охватывающий его правую руку. Пилот не знал, каковы возможности этой миниатюрной защитной системы. Но ведь тогда, в пустыне, Браслет остановил боевого робота Дежурных…

— Смогут, — повторил он еще раз.

Они оказались перед закрытыми дверьми. Сбоку от нешироких створок слабо светилась узкая клавиша.

— Ну вот… — Гарт свернул свои планы и с каким-то удивлением посмотрел на них. — Пришли!

Зал был округлой формы, с плавно выгнутыми стенами, — большая редкость для Города, в котором экономия площади возводилась в ранг закона. Вдоль одной из стен шел ряд дверей, ведущих к лифтовым шахтам и транспортным коридорам Города. У противоположной стены вокруг низкого пульта сидели трое Дежурных. Сейчас их выдавала лишь матово-черная форма; с лиц исчезли деланное спокойствие и бесстрастность. Это были просто усталые люди, дорабатывающие свою двенадцатичасовую смену…

— Грузопоток перебрасываю с дельты-2 на дельту-4, - скороговоркой сказал один.

Сидящий справа от него мужчина быстро кивнул, переключая что-то на пульте. Потом спросил:

— Энергию второго тоннеля в накопители?

— Да.

Несколько минут они работали в полной тишине. Потом кто-то пробормотал:

— Зачем вызвали грузовой лифт?…

Ему не ответили. Да и сам он уже забыл о своем вопросе: на двенадцатом ярусе возникла транспортная пробка, которую не могли ликвидировать компьютеры. Они так и сидели, склонившись над экранами, когда одна из лифтовых дверей раскрылась и четверо пестро одетых молодых парней вошли в зал…

…Дима выстрелил еще от стены, и разошедшийся веером парализующий луч хлестнул по всем Дежурным сразу. Лишь один нашел в себе силы повернуться и взглянуть на нападавших, прежде чем тело перестало его слушаться. Гарт подбежал к Дежурным, поволок самого рослого мужчину из кресла. Прикрикнул на Арчи с Тири:

— Помогайте!

Лицо Тири побледнело. Но он подошел к замершему телу и осторожно стянул его на пол. Потащил, держа за плечи…

С каким-то безотчетным любопытством Дима посмотрел на лица Дежурных. Люди как люди. Они не казались ни злобными, ни жестокими, да и какой-либо изнеженной вялости в них не было. Странно — они наиболее походили на землян! Им была чужда и болезненная стройность Равных, и огрубленная сила наружников.

Дима глубоко вздохнул, приходя в себя. В любом случае — Дежурные были преступниками. В любом случае — они обманом и насилием удерживали власть. И затея с предоставлением Равным информации была превосходной…

Гарт возился у пульта. Его кассета уже вращалась в приемном устройстве, но, похоже, этим все и ограничивалось. Дима посмотрел на экран Браслета. Тот равномерно пульсировал желтым. Какой-то аппарат непрерывно запрашивал их личные номера, и защитные системы Браслета старательно подбирали новый нужный ответ. Двум Браслетам приходилось отвечать за четверых, вот в чем беда…

— Быстрее, ребята!

— Сами знаем!

Дима неожиданно поймал взгляд Тири. Он тоже сидел у пульта, но был занят чем-то своим…

— Как у тебя?

— Посмотри!

На дисплее высвечивалось:

«Гэл № 3276424.

Перемещения: 4-2-3-4-2-6

6 Город — смерть от несчастного случая.

____________________

Служебная информация

Гэл ж. генолинии родителей:

м. № 0673981,

ж № 5343380.

Коэффициент интеллекта -

89 % от максимального

Перемещения:

4-2-3-4-2-6.

16 лет — 13 Город

Дом № 375-12»

Тири серьезно и вопросительно смотрел на Диму:

— Что это значит?

— А ты не понял?

— Но… тринадцатого Города нет!

— Есть.

Перед глазами у Димы встала та, составленная компьютером, карта планеты. Зеленая муть посредине круга Городов, очень похоже на земной город… Сволочи.

— Есть. Там живут Дежурные, — повторил он.

— Значит… — Тири метнулся от пульта.

— Постой!

Но парнишка уже стоял у лифтовых дверей. Быстро проглядывал надписи на табличках.

— Дима! Тут есть два лифта в транспортный центр! Один «общий», а другой «специальный — 13»! Ты понял?

Он понял. Слишком хорошо понял, в чем дело. Но шагнуть в специальный лифт — означало потерять последние шансы на незаметный уход из Города. Не пройдет и получаса, как валяющиеся на полу Дежурные придут в себя. А они, между прочим, не спят, они лишь парализованы, и слышат все их разговоры…

— Есть!

Гарт и Арчи, красные, возбужденные, подошли к ним:

— Теперь им крышка! Передача идет по экстренному каналу, ее обязаны смотреть все!

Гарт говорил взахлеб. Но вдруг осекся:

— Что с тобой, Тири?

…Когда специальный лифт, набирая скорость, пошел вверх, из дверей другого выходили Дежурные новой смены.

Этот вокзал походил на все земные вокзалы. Вот только вместо окон его освещали мощные лампы, а стоящие на рельсовых путях магнитопланы не имели остекления. Кроме того, возле которого возился Гарт…

Та часть вокзала, куда их доставил специальный лифт, была отгорожена от основного пространства стеклянной стеной. В другой стене, — видимо, это была наружная стена Города, — виднелись два отверстия транспортных тоннелей. Один тоннель был намного шире, наверное, грузовой. А на единственном рельсе пассажирского тоннеля стоял магнитоплан. Небольшой, метров шесть-семь в длину, без прицепных вагонов, стремительного, чуть сплюснутого силуэта, выдающего огромную скорость. Двери магнитоплана были открыты, поддерживающее поле убрано, и аппарат стоял на толстых выдвижных опорах.

Дима подошел к замершему возле стены Тири, спросил:

— Мы на какой высоте?

— А?… Четвертый ярус. Это километра полтора…

В его голосе было что-то незнакомое, и Дима насторожился. За тонкой стеклянной стеной ходили люди, в таких же, как у Тири, свободных серых брюках и куртках, одинаково подстриженные, темноволосые, с торопливыми движениями, безучастными лицами. Не отрывая от них взгляда, Дима спросил:

— Что случилось?

Тири посмотрел на стоящего возле магнитоплана Арчи и быстро сказал:

— Информационная сеть имеется во всех помещениях Города. В транспортном центре тоже… А они спокойны.

Дима не сразу понял смысл этих слов. Потом до него дошло.

— Но ведь передача шла, Тири! Гарт не мог ошибиться!

— Передача шла. А экраны информационной сети можно отключить непосредственно из помещения, где они установлены. Здесь полно Дежурных. И везде, где собирается много людей, есть Дежурные…

Его охватила бессильная ярость. Сдерживаясь, Дима спросил:

— Так что же, все впустую?

Тири молча кивнул. Поколебавшись, добавил:

— Тех, кто все-таки видел, изолируют… А потом, скажут, что это был отрывок развлекательного фильма…

Дима провел рукой по лицу. Кажется, дергалось веко…

— Тири, не смей говорить это ребятам.

— Сам понимаю, — Тири почти обиженно взглянул на Диму. За прозрачной стеной, разделяющей вокзал, все так же безмолвно скользили люди. Равные…

— Почему они не смотрят на нас? — Дима спросил, просто, чтобы о чем-то спросить, он догадывался, каким будет ответ…

— На всех вокзалах с той стороны огромное зеркало. Во всю стену…

Серые тени продолжали двигаться, безликой покорной стаей, накрытой крепким аквариумом… Равные. Равные в незнании, равные в несвободе, равные в неравенстве.

— Все готово! Стоянка пять минут! — Гарт высунулся из двери магнитоплана и неожиданно улыбнулся. Руки у него потемнели от жирной, лоснящейся смазки — похоже, он вскрывал даже ходовые механизмы. Словно поймав взгляд Димы, Гарт небрежно вытер руки о рубашку. Легко спрыгнул на гладкий вокзальный пол. Дима шагнул к нему… и замер. Гарт вдруг странно подобрался и смотрел теперь мимо пилота. А в следующее мгновение Дима услышал гудение Браслета.

Человек стоял у противоположной стены. Он был одет в черный, матово отсвечивающий костюм с белыми отворотами рукавов и высоким белым воротником. В вытянутых далеко вперед руках человек держал короткую и толстую трубку, оканчивающуюся чем-то вроде ребристого шарика размером с маленький апельсин. В «апельсине» чернело круглое отверстие. Дима быстро взглянул на друзей. Тири замер, глядя на Дежурного (в том, что это именно Дежурный, не было никаких сомнений). Пилот осторожно взялся за рукоятку пистолета, и сразу же оружие Дежурного повернулось в его сторону. Затем Дежурный резко мотнул головой и произнес что-то отрывисто-непонятное. Короткие злые слова прошли мимо сознания, но угадать смысл было нетрудно. Дима вздохнул и шагнул вперед.

Все случилось так быстро, что он не успел среагировать. Гарт, который с первого момента стоял неподвижно, вдруг сделал резкое движение, и автомат оказался в его руках. Но выстрелить он не смог. Трубка Дежурного выплюнула огненную струю, разлетевшуюся оранжевыми языками пламени. Ослепленный вспышкой, Дима закрыл глаза и, совершенно автоматически, бросился на пол.

Сбоку, оттуда, где стоял Арчи, забил автомат. Короткая очередь оборвалась, а Дежурный, сложившись пополам, рухнул на пол. Но Дима не смотрел на это. Он видел лишь почерневший бок магнитоплана и лежавшего под ним Гарта.

Он был еще жив. Ему уже не могла помочь никакая медицина. Пожалуй, даже окажись Гарт в операционной спасательного крейсера, врачи были бы бессильны. Но Дима все же открыл аптечку, достал две ампулы… и остановился, не решаясь прикоснуться к тому, что было недавно человеческой кожей. Наконец он сжал ампулы и быстрым движением ввел Гарту анальгезии. Сведенное судорогой тело шевельнулось, обугленные сучья рук сползли с лица. С кроваво-черной маски на Диму смотрели растерянные, полудетские глаза. Губы шевельнулись:

— Не верил… никогда…

— Гарт! Ты не бойся! Все будет хорошо! — Нет, это сказал не Дима, это сказал кто-то другой, сидящий в его теле, — молодцеватый, подтянутый, уверенный, что именно так и надо говорить. Но Гарт, казалось, собрался с силами после этих слов, во всяком случае, в его глазах кощунственно-невозможно мелькнула усмешка.

— Зачем врать… Дима, из Города не уйти… только через тринадцатый… Машина в порядке… довезет. Скажи им… кто ты… припугни… И не давай Арчи… в обиду…

На его губах выступила красная пена, он перевел ускользающий взгляд на Тири и еще тише сказал:

— А ты найди Гэл… обязательно… Вот у вас все будет… хорошо…

Дима прикрыл его своей курткой. Арчи положил сверху почерневший автомат, поколебавшись, вынул обойму, прошептал:

— Прости…

На убитого Дежурного они так и не посмотрели.

4. ТРИНАДЦАТЫЙ ГОРОД

В низкой, с прозрачными изнутри стенами, кабине магнитоплана стояло с десяток глубоких, похожих на самолетные, кресел. Впереди был отгорожен отсек пилотов — два кресла — и внушительный по размеру пульт управления. Арчи то подходил к пульту, то снова садился возле Димы. Магнитоплан, казалось, замер в воздухе. Лишь желтой пеленой стлалась далеко внизу пустыня… Пилот повернулся к Арчи, сказал:

— Лишь бы они не отключили питание магнитной подвески…

Тири приподнял голову, взглянул на них, пробормотал:

— Не отключат. Магнитная подвеска и система стабилизации тоннеля сопряжены. Все рухнет…

— Учили?

— Всему учили. Равенство во всем.

Дима взглянул в его лицо и поежился. Просительно сказал:

— Тири, мы попробуем с ними договориться…

— Да, конечно… — Тири посмотрел вниз, внезапно оживившись, сказал:

— Смотри, это Старый Город!

Внизу проносились остовы гигантских, давно заброшенных зданий, полузасыпанные песком дороги, серая чаша циклопической величины стадиона. Тири смотрел не отрываясь, рядом вжимался в остекление кабины пилот. Вот он покачал головой и сказал что-то совершенно непонятное. Слово прозвучало примерно так:

— Потрясающе…

Похоже, Дима забылся и стал говорить на своем языке. Тири лишь вздохнул и ничего не ответил. А развалины уже исчезли позади. Тири подумал, что Старый Город является непременным местом действия телесериалов о наружниках. Хотя какие тут наружники — Старый Город находится внутри огромного правильного круга, образуемого двенадцатью Городами, внутри этой невидимой радиоактивной стены, прикрывающей тринадцатый…

Тири вспомнил один из таких фильмов, который смотрел за неделю до своего похищения, и слабо улыбнулся. Главарь наружников, четверорукий мутант по кличке Паук, двое похищенных им Равных и отважный Дежурный Стрэн… Они смотрели, затаив дыхание, не отрываясь от экрана… Гэл сидела рядом…

…Магнитоплан чуть качнуло. Одновременно вся блестящая нитка тоннеля, уходящая за горизонт, просела. У Тири перехватило дыхание. Арчи вопросительно посмотрел на него. Здесь, в вагоне магнитоплана, Тири был главным.

— Пугают, сволочи. Отключают энергию на секунду…

Дима удивленно посмотрел на Тири, потом на Арчи. Словно ничего не понял. Прикрыл глаза, его лицо исказилось, как от боли… Тихо попросил:

— Повтори…

Тири повторил. Дима кивнул головой:

— Значит, догадались, где мы…

Он оправил свой костюм — яркий, вызывающий. Белые, не запачкавшиеся даже за неделю похода брюки, алая рубашка. Посмотрел на Тири и сказал:

— Если что-то… — помялся и продолжил: — На твоем Браслете три кнопки. Та, где вопросительный знак… ну, крючок такой, та тебе не нужна. Все равно не поймешь. И кнопка с двумя кольцами не нужна — здесь нет устройств сопряжения. А третья…

Дима секунду помолчал, но все же закончил:

— Третью нажмешь, когда все будет совсем трудно.

— А что это за кнопка?

— Активный режим.

Тири не понял. Но переспросить не успел — молчаливый, замерший в кресле Арчи словно взорвался:

— Кнопка, режим! Гарта убили! Его убили, и мы бросили его этим зверям! А вы говорите так, словно ничего не случилось!

В глазах его стояли слезы, а пальцы нервно подергивали предохранитель на автомате. Дима подался к нему, осторожно заглянул в лицо.

— Арчи…

Тот всхлипнул, наклонил голову, прижимаясь к плечу пилота

— У нас, пилотов, есть неписанный закон: пока ты не вернулся домой, не вспоминай ушедших. Его не зря придумали, верно, Арчи?

— Не зря… У нас такой закон тоже есть… Но я не прощу, никогда им не прощу!

Тири подсел ближе. И они долго сидели, ни о чем не говоря, чтобы не нарушить свой общий закон…

Они сидели в кабине уже второй час, когда скорость стала падать. Когда она снизилась примерно до ста километров в час, магнитоплан с хлопком прошил вакуумный шлюз. Теперь он несся по узкой стальной полосе, висящей в воздухе без всякой опоры. «У них удивительно развитая техника, для общества с полным обезличиванием это нехарактерно…» Мысль мелькнула так быстро, что Дима не успел на ней сосредоточиться. Постепенно высота уменьшалась, и вскоре машина двигалась метрах в десяти над землей. Рельс можно было видеть, лишь глядя вперед или назад; смотря по сторонам, казалось, что машина не едет, а летит. На поддержку тоннелей, на откачку из них воздуха наверняка тратилась уйма энергии…

Из задумчивости Диму вывел толчок в плечо. Тири возбужденно показывал вперед:

— Деревья!

Это были не деревья, а настоящий лес. Рельс-магнитопровод шел над самыми верхушками, вокруг раскинулось темно-зеленое, дрожащее на ветру, море.

— А они хорошо устроились!

Арчи произнес это даже не со злостью. Растерянно… Тири спросил:

— Где они-то?

Далеко справа мелькнула белая округлая башенка, чуть выступающая над деревьями. Потом, совсем рядом, под магнитопланом, мелькнула кучка маленьких разноцветных, похожих на трехгранные пирамидки, домиков. Еще через минуту они промчались мимо темного, точно вросшего в землю, стометрового диска, на несколько метров выдающегося над землей.

Дима честно вертел головой, стараясь побольше запомнить. Наконец сказал:

— Ребята, можете не верить, но это дьявольски похоже на Землю! Типичный научный городок!

— Ну-ну. Поговоришь с ними о науке. — Арчи подгонял автоматный ремень. Магнитоплан все замедлял и замедлял свой полет, похоже, их путешествие близилось к концу.

— Поговорю… Арчи, все время держись рядом со мной или Тири!

— Ладно.

Магнитоплан вдруг мягко нырнул вниз, в раскрывшийся под ними пятикилометровый котлован, так же густо поросший лесом и с внушительного размера сооружением в центре. Здание было построено из побуревшего от времени камня в форме многоугольника. В середине каждой грани темнело отверстие, куда уходил рельс магнитоплана. Дима не стал считать, он и так знал, что граней двенадцать. Его вдруг зазнобило, и он неестественно улыбнулся:

— Приехали… — и добавил, вспомнил Гарта: — Стоянка пять минут.

Они действительно приехали. Откуда-то сбоку, не дав доехать до здания с полкилометра, по ним дали залп. И не из каких-нибудь допотопных пушек, а вполне современным плазмометом. Пульсирующее огненное щупальце вынырнуло из зеленой лесной стены и ударило точно в борт магнитоплана. Увидев несущуюся прямо в лицо струю плазмы, Дима невольно отшатнулся. Почувствовал тупой толчок, и мир превратился во что-то клокочущее, дымное, красно-черное…

5. БРАСЛЕТ ЗАЩИТЫ

Вокруг Димы был трехметровый круг травы. А дальше лежала выжженная, черная земля, от леса до двенадцатигранника вокзала… Невдалеке темнела изломанная стальная сигара. Временами по ней пробегали голубые языки пламени, внутри что-то гулко ухало и в сторону отлетали куски обугленной обшивки. Дима старался рассмотреть, есть ли там кто-нибудь. Старался, сознавая всю бесполезность этого занятия…

Он заставил себя перевести взгляд на стоящего рядом. Человек застыл почти на границе травяного круга, его высокие ботинки до половины погрузились в пепел сгоревшей земли. Пепел был и на тщательно подогнанной черной форме, он покрывал ее серым, сигаретным налетом, и на лице, придавая ему странный мертвенный оттенок. С тупым упрямством, а может быть, просто с беспредельной яростью, человек поднимал раструб огнемета.

— Защита, — устало и, в общем-то, ненужно сказал Дима.

Ничего не произошло. Лишь мигнул зеленым Браслет, да задрожал, вгрызаясь в уши едва заметным свистом, воздух. Дежурный надавил на спуск. Не долетев до Димы каких-нибудь полутора метров, огненная струя разлетелась веером брызг.

— Ну прекрати, идиот, — почти попросил Дима.

Дежурный посмотрел на него прозрачными ненавидящими глазами. Наклонил голову к груди и забормотал что-то в маленький диск передатчика.

Арчи избивали умело и старательно. Когда он снова открыл глаза, то увидел, что лежит в узкой и глубокой черной траншее, а высоко в небе покачивается желтый солнечный диск… Но траншея шевельнулась и распалась на части — вокруг него плотным кольцом стояли Дежурные в черных мундирах. Один из них занес ногу, целя в лицо… Арчи закрыл глаза. Но удара не последовало.

Тири был единственным, кто не потерял сознания. Магнитоплан взорвался, превращаясь в комок огня и кипящего металла. С хрустом разлетелся колпак кабины, и их, всех вместе, швырнуло в сторону. Инстинктивно Тири сжался, ожидая тот чудовищный удар боли, который сейчас вывернет все его тело. Но боли не было. Воздух вокруг странно дрожал, в ушах стоял режущий свист. Выгнутый спиралью лист стальной обшивки скользнул было к его лицу, но вдруг немыслимо развернулся и прошел мимо…

А потом падение кончилось, и он почувствовал под собой землю, ее мягкое, осторожное касание. «Так не падают с десятиметровой высоты», — мелькнула мысль. Мелькнула и исчезла. Он лежал среди деревьев, над ним косо уходил вверх тоннель, пробитый им в листве при падении. Сквозь деревья виднелся густой столб дыма.

Тири вскочил и бросился в глубь леса.

Рядом с Димой собралось уже десятка два Дежурных. То один, то другой пытались подойти к нему. Кто медленно, а кто и с разбега. Результат был один — тихонько щелкал на руке у Димы Браслет, и защитное поле отбрасывало Дежурных назад. Пилот молчал, даже не пытаясь остановить их. «Пусть убедятся, — спокойно и холодно думал Дима. — Чем больше их будет здесь, тем больше шансов у ребят скрыться…» Он не мог поверить, что и Арчи и Тири погибли. Даже если Арчи не попал в поле их защиты… Тири должен был уцелеть в любом случае.

Тишина наступила так неожиданно, что он не сразу заметил ее. Один из Дежурных вышел вперед, наткнулся на невидимую преграду и замер словно перед стеклом… Потом сказал:

— Мы считаем нужным заключить перемирие.

Слова-то какие возвышенные… Дима вопросительно посмотрел на него. Дежурный продолжал:

— Нам необходимо произвести обмен информацией.

Пилот кивнул:

— Хорошо. Но я буду говорить только с тем, кто обладает достаточной властью.

— Разумеется. Но… выключите свою стену.

— Опустите оружие.

Стоящие вокруг Димы медленно опустили огнеметы. Похоже, это был единственный вид оружия, который они признавали.

Дима посмотрел на свою руку. Браслет померцал желтым, мол, меня не проведешь, враждебность чувствуется, потом щелкнул. И слабый свист, висящий в воздухе, исчез.

Тири долго шел через лес. Это был прирученный, игрушечный лес, он казался густым и диким только сверху, из кабины магнитоплана… Тири то и дело пересекал узкие бетонные дорожки, сворачивал, угадывая впереди какие-то строения. Здесь было негде спрятаться… Он устал, страшно устал, такого с ним не было даже в первые дни после похищения… Каждый шаг требовал не просто чудовищных усилий, а еще и своего обоснования. Зачем он, этот шаг… И Тири отвлекся, не заметил двоих, вынырнувших из-за деревьев и сжимавших угловатое, незнакомое оружие…

Защитный Браслет на его руке заходился в визге. Тири секунду смотрел на его полыхание. Потом посмотрел на Дежурных, на тонкие, почти невидимые лучики, тянущиеся к нему от их оружия.

Тири захлестнуло волной отчаянной, безумной злобы. Двое парней, чуть старше его самого, старательного пытались его убить. Ну, что ж… Пальцы скользнули к Браслету и надавили ту, третью, кнопку. «Активный режим», как сказал Дима… Две искорки, бледные в солнечном свете, сорвались с тусклой браслетной грани. Сорвались и исчезли. А двое Дежурных безвольными, обмякшими кулями осели на землю. Лазерные лучи еще стегнули по деревьям, посыпались вниз какие-то сучья, ветки… Но оружие уже вываливалось из их пальцев.

Тири подошел к ним на негнущихся, окаменевших ногах. Опустился перед бледным, нескладным парнем на колени, прижался к груди… Парнишка был его ровесником. Он всхлипнул, и открыл глаза, мгновенно сузившиеся от страха.

— Жить хочешь?

Голос был чужой, Тири сам удивился этому спокойному и насмешливому тону. Он знал, что делать и как говорить, его голос… Парнишка закивал головой, быстро и мелко, не решаясь оторвать от Тири взгляда.

— Где дом номер триста семьдесят пять-двенадцать?

— Я не знаю!

— Врешь!

— Нет! Клянусь, не знаю! Не знаю!

Он вдруг заплакал. Навзрыд, как ребёнок. Тири растерялся, почему-то ему казалось, что первый попавшийся Дежурный укажет ему дорогу. Но сказал так же спокойно:

— А где все жилые дома?

— Там! Вдоль реки!

Тири поднялся с земли, отошел на шаг, еще на один… Он неожиданно почувствовал, что сейчас произойдет. Но ни страха, ни жалости, ни желания вмешаться у него не оставалось…

Дежурный так и лежал, воткнув в Тири оцепенелый взгляд. И вдруг перекатился на бок, стремясь дотянуться до оружия…

Ослепительная белая молния ударила с Браслета защиты В воздухе поплыл запах грозы. Шелестели на ветру деревья.

На этих троих не было дурацкой черной формы. На двоих — что-то вроде темных костюмов, а на третьем, помоложе других, остролицем, вполне привычный свитер, какие носили и в Лагере, и на Земле… Они сидели с одной стороны стола, а Дима — с другой. Он смотрел на них и ждал. Но и эти трое, казалось, чего-то ждали.

— Мы хотим понять вашу цель, — сказал, наконец, мужчина в свитере.

— Вначале я должен знать, верите ли вы.

— Чему?

— Тому, что я с другой планеты.

Трое за столом переглянулись. Потом остролицый взял со стола несколько листков:

— Вот данные радарной станции второго Города. Вот результаты анализов вашего летательного аппарата. Вот анализы уничтоженного вами робота. А вот заключение экспертов по всем этим фактам. Оно сделано еще три недели назад.

Дима прикусил губу. А говоривший продолжил:

— Мы смогли приблизительно оценить мощность вашей техники. И понимаем, что межзвездный корабль способен смести с лица планеты все Города в долю секунды. Мы хотим знать, каковы…

— Простите, как вас зовут?

— Принимающий Решения. Это вроде должности, — Дежурный попытался улыбнуться.

— Я понял. Наша цель — это мир. Взаимная помощь. Сейчас она, конечно, нужна вам. И мы ее предоставим.

Дима увидел, как остолбенели его собеседники.

— Какую помощь? — осторожно спросил Принимающий Решения.

— Любую. Дезактивация зараженных участков. Изменение климата. Конечно, мы не всемогущи, и это займет годы…

— А что вы хотите получить взамен? — медленно произнес остролицый. Дима заколебался. Он должен был сказать «ничего». Должен был… Но…

— Взамен вы должны ликвидировать Города.

Лица у всех троих закаменели. Они словно с самого начала ожидали такого подвоха.

— А что же с людьми? — резко и насмешливо спросил Принимающий Решения. — Убить? Или вы найдете им занятие на своей планете?

— Зачем? — Дима даже остолбенел от такой наглости. — Пусть живут на поверхности, строят нормальные города… Радиации давно уже нет…

— Тысяч пять могут поместиться в долине, где скрываются наружники… — Остролицый увидел, как изменилось Димино лицо, и пояснил: — Вас выследил патрульный робот. Он шел за вами после того, как вы взорвали свой аппарат… Ну, а остальные? Где они выживут на поверхности, в безводной пустыне? Еще тысячу-другую можно принять сюда, в тринадцатый. И все! На планете нет пригодных для жизни территорий!

Он замолчал, словно ожидая возражений, потом продолжил объясняющим, просительным тоном:

— Для большинства населения жизнь возможна лишь в автономных Городах.

Дима открыл рот, чтобы возразить, но сказал совсем другое:

— Дело не в самих Городах, дело в том режиме, который вами установлен. Прекратите подавление эмоций, уничтожьте сыворотку равенства, скажите правду о тринадцатом…

— Какая сыворотка? — Остролицый растерялся. Потом словно вспомнил что-то и улыбнулся увереннее, чем раньше: — Никакой сыворотки нет. Это же легенда наружников… Эмоциональная холодность достигается всем комплексом воспитательных мер, системой тасовки, исключающей длительный контакт людей. Но мы вынуждены применять все эти меры: в условиях жесткой экономии, нехватки ресурсов эмоции будут неизбежно толкать людей на преступления и протесты. Поводов у них более чем достаточно. А сейчас мы можем контролировать ситуацию. Способность к любви будет неизбежно толкать людей на браки, на бесконтрольное размножение, в конце концов…

— Ну, и…

— А генные заболевания приведут к появлению огромного количества уродов. Что же, убивать их в младенчестве, как делают наружники, гуманнее? Искусственное размножение, тщательный подбор родительских пар позволяют нам постепенно выправлять генотип… Как видите, подавление эмоций необходимо. А рассказать Равным о тринадцатом Городе, куда большинство попасть никогда не сможет, это просто жестоко…

Он смотрел на Диму с видом опытного фехтовальщика, отбившего несколько размашистых, но неумелых ударов. Но у Димы был еще один удар. Неотразимый. Он даже качнулся вперед, к Принимающему Решения…

— А по какому праву вы присвоили себе «опасные эмоции»? Чем вы лучше Равных? Почему вы дышите чистым воздухом и ходите по живой траве? Чем вы лучше?

— Умом.

Он смотрел на Диму даже чуть удивленно. И вдруг заговорил быстро и сбивчиво:

— Да вы ничего не знаете… Дежурными становятся те из Равных, кто имеет наибольший коэффициент интеллекта, наибольшую свободу мышления. Отбор ведется в шестнадцатилетнем возрасте по этим показателям. Иначе в тринадцатый не попасть, поймите! Даже наши дети живут в Городах…

— А если интеллект снизится? — тупо спросил Дима.

— Тогда приходится нести патрульную службу в Городах.

Неотразимый удар пришелся в пустоту. В вакуум. Фехтовальщик уронил шпагу, и теперь сам валился с обрыва. Дима встал с кресла и увидел, как мгновенно напряглись лица троих Дежурных. Нет, остролицый смотрел на пилота спокойно, даже с сочувствием.

— Вы только плохо учитываете, что в Городах действительно оказывается всякий сброд. Доверять им патрульную службу… этим, с понизившимся интеллектом… Неразумно… — чужим, деревянным голосом упрямца сказал Дима.

Но никто не возражал. Наоборот, Принимающий Решения кивнул с видом человека, которому напомнили про давнюю и мучительную болезнь.

«Нет никакой диктатуры. Нет. Конечно, для нас было бы привычнее поселить в тринадцатом детей, сделать из него санаторий, где каждый провел бы несколько дней за всю жизнь, а не устраивать идеальных условий для интеллектуальной элиты… Привычнее? Давно ли мы поняли, что справедливость нельзя отложить на «потом», что дорога, вымощенная благими намерениями, ведет все-таки не в рай, что даже во имя самого прекрасного «завтра» нельзя быть жестоким сегодня… И кто сможет упрекнуть их за ошибки, которые мы сделали давным-давно… Нет диктатуры. Сюда еще спустятся невидимые и неслышимые наблюдательные зонды, целые комиссии будут рыться в архивах. Но я уже сделал свой вывод. Нет диктатуры. Нет. Есть зажатая в тисках нищеты планета, есть Равные, которые оказались умнее других, были выявлены сложной системой тестов и попали в тринадцатый — в научный, да, действительно научный, Город… Есть те, кого вернули в Города, кто, осознанно или нет, вымещает обиду на своих же ничего не подозревающих братьях и сестрах… Смогу ли теперь я их ненавидеть? Я, свалившийся им на головы и гордо творящий добро, которого они не могут себе позволить… Что у тебя осталось, кроме жалости, беспомощности и глупой улыбки боксера, пославшего в нокаут свою тень?… Господи, они же считают меня завоевателем, вражеским лазутчиком…»

Он словно раздвоился. Один Димка замер в бездонной, черной пустоте, в повисшем вокруг ледяном молчании. А другой говорил:

— Нам очень жалко, что вначале между нами легло непонимание…

…Сбитый им робот падает на песок — тяжелый, дергающийся огненный ком…

— Пути к пониманию сложны. Но отныне… Подрубленные парализующим зарядом осели в креслах Дежурные…

— Через самое короткое время мы сможем оказать вам конкретную помощь…

…Арчи стреляет. И тот, кто убил Гарта, лежит на полу, а из-под разорванной пулями куртки струится кровь…

— Мы считаем своим долгом…

«…Заученные фразы. Для меня они привычны, бесцветны и безвкусны… Как вода. А Дежурные слушают, затаив дыхание. Они ожидали другого… Странно, я не ощущаю вины…»

Он замолчал. И тут его словно обожгло:

— Что с моими спутниками?

Он встретил непонимающий взгляд.

— Наружник, бывший в магнитоплане, захвачен.

— А… дальше?

Они молчали.

— Что с ним будет?

— Он убийца. Он признал это сам. Мы не сторонники жестокости, но те, кто приходят с оружием, встречают отпор.

— Вы должны его отпустить.

Тишина. «Не давай. Арчи в обиду, Дима. Припугни…»

— Можете считать это нашим условием.

«Что я делаю? И кто дал мне право говорить от имени Земли?»

— Хорошо.

— Это касается всех наружников. Они прекратят набеги, я добьюсь этого.

— Хорошо.

Дима перевел дыхание. И спросил:

— А Тири?

— Вас было трое?

Похоже, они растерялись. Впрочем, Дима тоже. Он взглянул на часы — прошло не больше пятнадцати минут с тех пор, как их сбили.

— Тири был похищен полтора месяца назад из второго Города.

Молчавший до сих пор Дежурный, самый старший из всех, вдруг заговорил:

— Да, я помню этот случай. Тири, из контрольной пары. Там была еще девочка, Гэл…

— Из контрольной пары?

— Да… Это постоянно проводящийся эксперимент, позволяющий не допускать полного уничтожения эмоций. В норме постоянные перемещения населения Городов, мы называем это тасовкой, не позволяют Равным выделить кого-либо из общей массы, и дают необходимые нам ровные, дружеские отношения. Но и пережимать с этим опасно, может возникнуть полная апатия… Контрольные пары служат для проверки того, за какой срок, проведенный вместе, у людей возникают полноценные отношения.

— И вы проводите коррекцию? — очень спокойно сказал Дима.

— Да, мы регулируем время существования коллективов, не допуская зарождения дружбы или любви. В наших условиях любовь приведет к преступлениям, к смерти…

Дима вздрогнул. Спросил то, что уже давно вертелось на языке:

— Вы регулируете и время существования отдельных людей? Или… они здесь?

Он смутно надеялся на это. Пусть этот старик кивнет и поддакнет…

— Мы не можем разрешить старость. Это касается всех.

Дима взглянул в его глаза и не решился спросить, сколько же ему лет. Сколько ему еще осталось… А тот продолжил как ни в чем не бывало.

— Контрольные пары подбирают из подростков с высоким уровнем интеллекта, которые непременно будут переведены в тринадцатый. Разумеется, их не разлучают…

— Обычно они расстаются сами, — тихо сказал Принимающий Решения. — Я сам был в такой паре.

Жгучее, нестерпимое предчувствие беды обожгло Диму. Он сказал:

— Гэл из этой пары сейчас в тринадцатом…

— Вероятно… Проверить?

— Я знаю и так. Дом триста семьдесят пять-двенадцать.

— Ну, и что?

— Ее надо найти… Нет, лучше по-другому… Я сам должен быть там. И быстрее! Это может плохо кончиться!

Кажется, они поняли… Тот, самый пожилой, зашептал что-то в маленький передатчик. Сразу же в зал вбежали несколько совсем еще молодых ребят в форме. Теперь Дима смотрел на них другими глазами… Выслушали непонятные слова приказа и исчезли, вскинув в знак согласия кисти рук, ответив что-то неразборчивое…

Дима шел за Принимающим Решения, пытаясь разобраться в его жестах, во взволнованной интонации. Он опять потерял знание языка.

6. КОНТРОЛЬНАЯ ПАРА

Дома походили на красочные нагромождения огромных пластиковых пузырей. Они были свободно раскиданы по сторонам неширокой бетонной дороги, тянущейся вдоль такой же неширокой и спокойной речушки.

Тири пробирался от дома к дому, словно его вело шестое чувство. Смотрел номер и шел дальше. Было тихо, его никто не преследовал. Перейдя горячую, гладкую ленту дороги, он оказался перед ярким светло-розовым домом. К нему вела тропинка, поросшая низкой жесткой травой. Тири огляделся и медленно подошел к дому.

Над дверью чернели крупные цифры. Триста семьдесят пять-двенадцать.

— Гэл…

Он подбежал к двери, ударил в нее. Неожиданно легко дверь скользнула в сторону. Внутри была прохладная, безлюдная тишина. Слабо светился потолок, освещая маленькую комнату с рядами закрытых дверей и низкими, широкими шкафами, разделяющими эти двери. Тири подошел к одной, наугад, створки мягко раскрылись. Просторная комната с огромным, во всю стену, окном, вся заставленная непонятной мебелью. Тири обвел ее взглядом, словно надеясь, что где-то в углу сжалась маленькая, беззащитная фигурка в сером комбинезоне.

За его спиной послышались шаги. Тири обернулся. Одна из дверей скользнула в сторону, и он увидел девушку. Ей было лет шестнадцать-семнадцать, не больше; в свободной белой блузке, короткой юбке, с длинными каштановыми волосами, свободно падающими на плечи, она казалась совсем незнакомой. И лишь глаза остались прежними…

— Гэл!

— Тири!

Они метнулись друг к другу. Тири обнял ее, попробовал даже приподнять, как делали парни в Лагере, но у него не хватило сил. Они чуть отстранились, замерли неловко, с одной и той же смущенной улыбкой на лицах.

Тири хотел что-то спросить, осторожно коснулся ее щеки, но передумал. «Неважно. Все неважно. Она моя, только моя. Браслет на активном режиме… Будем пробиваться напрямик. Хватило бы энергии… А Дима с Арчи не маленькие, дойдут сами». На всякий случай он еще раз коснулся кнопки активного режима, и Браслет послушно мигнул зеленым.

— Идем, Гэл. У нас мало времени.

Она провела ладонью по его лицу, взъерошила волосы, совсем как раньше…

— Какой ты стал взрослый, Тири. А я тебя все вспоминала робким мальчишкой.

— Ты тоже изменилась, Гэл. Но это и правильно. Идем.

— Постой! — В ее глазах мелькнул испуг. — Ты же был у наружников! А я совсем растерялась… Как ты здесь оказался? Да, правильно, передавали… Налет на шестой, захваченный магнито-план… Тебя же убьют, Тири! Глупый мальчишка!

Она потянула Тири за руку.

— За тобой гонятся? Что я говорю, конечно… Я тебя спрячу, а потом мы с Росом поможем тебе уйти…

— Гэл! — Тири чуть было не рассмеялся. — Они ничего с нами не сделают, поверь мне. Я сильнее, и у меня есть настоящие друзья. Пошли, Гэл. Через полчаса будем в транспортном центре.

— Тебя убьют!

— Нас никто не сможет остановить. Ты не веришь?

Гэл молчала. Потом тихо произнесла:

— Кажется, уже верю. Если ты пришел сюда… Зачем ты пришел, Тири?

— Зачем я пришел? — Это было словно удар в спину. И никакой Браслет не мог его защитить…

— У тебя кровь на щеке.

Он опустил голову, машинально провел ладонью, взглянул:

— Это моя кровь. В лесу, о ветку…

— Но была и чужая?

— Да, — он произносил это слово долго, целую вечность, он успел снова прожить месяц в Лагере, и пройти дважды пустыню, и напасть на шестой Город, и бросить погибшего Гарта, и в тихом, прирученном лесу убить дежурного. Он снова рос в четырнадцатом детском центре и носился по спортивному залу третьего Города, и с любопытством смотрел на своего нового соседа, пока не вспомнил, что его зовут Гэл, и они уже учились вместе. И группу тасовали каждые полгода, а они все оставались вместе, и начали, не сговариваясь, улыбаться друг другу по утрам… И он еще успел первый раз коснуться губами ее лица, не понимая, откуда оно пришло, это движение, и лишь тогда слово было произнесено полностью.

— Да.

И его ударили второй раз, тем же словом, только на этот раз гневно, возмущенно.

— Зачем?!

— Они же обманывали нас! Издевались над нами! Они не давали нам любить!

— Как раз нам они давали это делать. Ты ничего не понимаешь…

— Они разлучали нас!

— Нас никто не разлучал, разве что наружники.

— Гэл! Что с тобой, Гэл? Неужели ты не понимаешь, ведь этот рыжий Дежурный…

— Не говори так о Росе!

— О Росе?

— Да. Он меня любит.

Слова застревали на языке, они были шершавыми и тяжелыми, как булыжники, и такими же ненужными, но Тири все-таки вытолкнул их:

— А… ты? Ты тоже?

— Да.

Тири попытался взять Гэл за руку, но она отстранилась.

— Гэл, неужели ты все забыла? Помнишь, как мы с тобой клялись друг другу, что не забудем, никогда не забудем… А потом появился этот рыжий… Рос… и меня увели. Ведь мы любили друг друга! Неужели все исчезло, Гэл?

На мгновение в ее глазах промелькнуло что-то прежнее. Серые стены и холодный свет второго Города. На мгновение… И снова в ее глазах было солнце, желтое, как волосы Роса, и голубое небо…

— Ты ничего не знаешь, Тири. Нас просто заставили полюбить. Это был эксперимент, Тири. А заставить полюбить нельзя. Ты хороший, и я ничего не забыла. Но ты друг, и не больше. Понимаешь?

— Но я же люблю тебя, при чем тут эксперимент…

— Это тебе кажется. Просто нам некого было больше полюбить. Понимаешь?

— Чушь! — Тири схватил Гэл за плечи, потряс. — Мне было кого полюбить! Но я помнил тебя! Я убил, я бы снес все Города, чтобы увидеть, тебя, и расстрелял бы всех Дежурных. Мне было больно и страшно, но я говорил себе: Гэл меня ждет, ей еще хуже, я должен все выдержать. И я выдержал все! Ты даже не представляешь, сколько людей помогали мне найти тебя! Гарт умирал на вокзале шестого, а сам говорил мне, что у нас все будет хорошо. У нас с тобой, понимаешь? А сейчас Дима и Арчи где-то рядом, может быть, им нужна моя помощь, а я не могу сделать шага… Очнись, Гэл!

— Если бы ты вернулся раньше, Тири… — в ее глазах стояли слезы. — Если бы ты вернулся раньше… Я, правда, не виновата. Я хотела бы тебя полюбить снова, но не могу. Рос, он очень хороший…

— Рос — негодяй! Они же нас в животных превращают, они… они… — Тири задохнулся своими словами, замолчал.

— Нет, Тири. Если человек живет в тринадцатом, значит, он заслужил это… Ты же умный, Тири, ты должен попасть сюда по-другому… Сдайся! Я помогу тебе, и Рос поможет! Тебя простят, и…

Тири рванул Гэл, она упала, и он почти потащил ее к выходу.

— Ты больна, Гэл! Тебя обманули… Я все равно тебя не брошу, на воле ты придешь в себя…

Она была ненамного слабее и вырвалась из его рук. С жалостью и тоской посмотрела на Тири.

— Какой ты глупый… Все-таки остался таким же… Никогда мы с Росом не расстанемся.

Тири отступил к стене. Посмотрел на Гэл в упор, покачал головой.

— Это не ты, Гэл. Я, видно, ошибся. Это не ты. Ты не такая.

Гэл вздохнула:

— Я действительно не такая, какой ты меня представлял. Давно уже не такая. Тебе помочь уйти?

— Мне не нужна помощь.

С легким хлопком раскрылась входная дверь. Рыжеволосый молодой мужчина уверенно зашел в дом, щурясь со света, взглянул на Гэл.

— Почему заблокирована дверь? Ты что, не знаешь, что творится в городе? Эти наружники обнаглели до предела. А, черт!

Он торопливо вырвал из-за пояса длинный, тускло отсвечивающий пистолет.

Тири не двигался. «Браслет на активном режиме. Пусть. Пусть…» Ствол смотрел ему прямо в лицо.

— Не надо, Рос! Это же Тири! Ты обещал! — Гэл метнулась к нему. Бывший Дежурный шестнадцатого сектора обнял ее и надавил на спуск.

Здесь все было как прежде. И желтые барханы, и обгорелый остов спасательной шлюпки. И снова они стояли втроем и смотрели в безмятежную голубизну неба.

Дима нажал на кнопку сопряжения Браслета еще час назад. И с тех пор компьютер защитной системы вел непрерывную связь со спасательным кораблем. Подавал пеленг, сообщал что-то. И не реагировал на Димкины вопросы. Лишь несколько минут назад высветил на экране обратный отсчет времени.

— Уже скоро. Осталось двенадцать минут, — ни к кому конкретно не обращаясь, сказал Дима.

Арчи потоптался на месте:

— Дима, тебя в Лагере все вспоминают… Тая поправилась…

— Хорошо, — он не сразу понял, что Тая — это девчонка, которую задело взрывной волной. Ураган, взрыв… Это было так далеко…

— Старший расспрашивал…

— Как он?

— Ничего, — Арчи пожал плечами. — Говорит, что не верит Дежурным…

— А ты?

— Не знаю, Дима…

— Со вчерашнего дня они прекратили тасовку. Это не так уж мало.

Небо над головой было, как обычно, чистым. Но Дима знал, что где-то там, в высоте, сейчас завершает свой долгий путь к планете спасательный корабль. Интересно, кто прилетит из космошколы? Разумовский? Дима отчетливо, с фотографической ясностью, вспомнил его лицо на посвящении в курсанты. Разумовский тогда поднял над головой маленькую книжечку Устава, подержал секунду, опустил. И сказал совсем тихо: «Не забывайте одного, ребята. Каждая строчка здесь написана кровью. И, очень часто, не нашей». Не нашей.

Дима посмотрел на Арчи, на Тири. «Да, убивал не я. Вы стали моими руками. Вы нажимали на спусковые курки. Я лишь чуть-чуть вам помог. Чуть-чуть». И в который уже раз он поразился тому, что не ощущает своей вины. Ни за один шаг. Словно никто не был виновен ни в чем в этой долгой, двухмесячной жизни. Словно каждый был прав.

— Дима…

Он посмотрел на Тири.

— Скажи своим, что это я во всем виноват. Пусть накажут меня. Я хотел, чтобы тот парень умер! И Роса я тоже… хотел…

— Машина никогда не делает неисправимых поступков сразу. Она дает шанс… В виде парализующего заряда…

«А мне шанса не будет. Меня накажут не машины. Да меня и не будут наказывать…»

— Пусть лучше меня…

— Меня не будут наказывать, Тири.

— Не будут?

— Нет.

«Я пойду по плитам космодрома прямо к школе. А из всех окон на меня будут смотреть курсанты. Молча, не двигаясь… У дверей своего корпуса я увижу чемоданчик с вещами, а сверху — диплом инженера. Вот и все. Я еще постою немного, а из окон будут все так же смотреть на меня, и ветер будет гонять по двору сухие листья и обрывки бумаги. Потом я уйду».

Он поднял голову, стараясь разглядеть среди серых скал башню второго Города. Нет, далеко…

«Земля поможет. Пройдет пять, десять лет, и они выйдут наружу. Все. Они никогда не будут равны и одинаковы, они все разные: умные и глупые, красивые и некрасивые, счастливые и несчастные. Они станут просто людьми… Так что же, выходит, Дежурные были правы? Они сохранили цивилизацию… Да, правы. По-своему. И наружники по-своему правы. Наверное, и я тоже…»

Он улыбнулся. И посмотрел в небо, где, обрастая сверлящим уши свистом, росла тусклая, раскинувшая острые крылья точка.

— Вот и все… Арчи, Тири…

Они взглянули друг на друга. Арчи кивнул, отводя глаза, прошептал:

— Ты нас не забывай…

Дима улыбнулся. Крепко сжал протянутые ему руки. И, не оглядываясь, пошел вперед, к маленькому, мягко зависшему над песком кораблю. Старый многое повидавший трудяга космоса. Обгорелый керамзит, потускневшие дюзы… А он видел не только его. Он видел тысячи кораблей, корабли всех планет, большие и маленькие, те, в которых он летал, и те, в которых уже никогда не полетит.

Люк корабля раскрылся перед ним. Широкий, удобный люк. Пассажирский. Но перед тем, как шагнуть в него, он обернулся и вскинул руки. Две фигурки вдали ответили тем же жестом. И он крикнул, крикнул то, последнее, что должен, обязан был им сказать, крикнул, то ли доказывая, то ли напоминая:

— Фэт рэгел! Фэт!