Когда я очнулась и открыла глаза, кругом было много раненых. Она сидели, стояли, лежали на носилках.

Между ними сновали быстро-быстро сестры милосердия в белых платках и косынках, как у монахинь, и в белых фартуках с красным крестом на груди.

Я никак не могла понять, как я здесь очутилась. Что произошло до этого? Все стерлось из памяти.

Была открытая местность. Видимо, уже осень, или начало зимы. Но совсем не холодно.

Толпы раненых собирались у поезда, тоже с красными крестами на вагонах.

То ли он прибыл, то ли готовился к отправке поезд. А раненых все подвозили, всё подтягивались санитарные повозки (гужевой транспорт). Напротив, как-то вдалеке, виднелось старинное здание станции.

Но одно я поняла, что это было серьезно. Фронт был близко. У всех были спокойные серьезные лица.

Никто не суетился, не толкался. Жизнь текла сама собой. С какой-то покорной обреченностью.

Голова еще гудела, и руку саднило, виднелась запекшаяся кровь на рукаве.

Когда я увидела вдалеке Троумеля все в том же цилиндре, вдруг все встало на свои места. И взрывы, и прогулка по Невскому проспекту, и падение. И все из-за него, я отвернулась, не хотела смотреть в его сторону.

«За что мне все эти испытания»?

Я встала, сразу зашуршали пожухлые, пряные листья под ногами.

– Куда вы? – За спиной послышался предупреждающий голос Троумеля.

– Я просто пройдусь… – сказала я, не оборачиваясь.

– Вы же видите, что здесь происходит?

– Вы, кажется, чересчур усердно опекаете меня? Но это всего лишь игра?

– Вам виднее. Но на мне ответственность… – И он отошел куда-то в сторону.

«Вот и хорошо, – подумала я, – устала уже от его нудных нравоучений».

Пошла вдоль поезда. Рабочие сцепщики в промасленных робах проверяли вагоны, подгоняли буфера. Пахло мазутом, пар плевал в лицо. Меня догнал чей-то голос.

– Вас где-то зацепило. Я вас перевяжу. Простая царапина.

Я обернулась. Увидела очень интересного мужчину. В белом халате с красным крестом на рукаве.

– Как вы попали сюда? – Его узкие губы расплылись в улыбке.

Очень приятное лицо, располагает. Светлая шевелюра спадает на лоб.

– Сама не знаю. – Ответила я, тоже в ответ улыбнувшись. – А вы давно здесь?

– Почти с начала войны. Здесь в Минской губернии меня все зовут Ян.

– А меня Мелания.

– Транспортируем раненых в Москву и обратно.

У него были точно такие же серо-зеленые глаза как у меня. И светлые волосы. Я вскользь рассматривала его, пока он перевязывал мне руку.

– Вы где-то учились здесь?

– Окончил пока только фельдшерские курсы. Но, надеюсь, что все впереди.

У нас не хватает людей. Раненые все прибывают. Особенно химические, после атаки. Может, слышали?

– Слышала. Но я не оканчивала медицинских курсов.

– К нам идут без образования. Вот, певец один и актер есть санитарами.

– Я с радостью.

– Тогда идите к вагону № 5, там вам выдадут все необходимое. Ваша рука скоро заживет.

– Спасибо. Благодарю вас, Ян.

Лишь только Ян отошел, и я хотела идти к пятому вагону, дорогу мне перегородил Троумель.

– Это невозможно.

– Послушайте, Троумель, он просит меня остаться. Просит помочь.

– Я не могу вас отпустить. Я отвечаю за вас. Мы должны вернуться.

– Он сказал: им не хватает людей.

– Не переживайте. Только что, к вагону № 5 прошли две гимназистки или курсистки. Понимаете, это все надолго.

– Пустите меня.

– Это ваш дед.

– Мой дед? – Я посмотрела в ту сторону, куда ушел Ян.

– Сердцеед, любимец женщин, к тому же врач. Видите, он помогает раненым.

– Скажите, они действительно реальны?

– Реальнее некуда. – Троумель отступил и направился куда-то в сторону, поигрывая тросточкой.

Тут на дорогу в клубах пыли выкатил автомобиль. Из него выпорхнула некая дама в длинном атласном платье и огромной шляпе. И направилась в сторону Яна.

– Дзень добры, пан Янек. Я вам привезла двух раненых из госпиталя.

– День добры, пани Милена.

– Позволит ли пан выступить мне перед солдатами? – Она обвела взглядом всю толпу у поезда.

Она была в безумно красивом туалете. Вся в черном, замедленная томная речь делала ее еще прекраснее.

– Вы ошибаетесь, пани Милена, у меня нет таких полномочий. Не у меня надо спрашивать разрешения, а у начальника поезда. Я очень сожалею. Может быть, в другой раз.

– Другого раза, возможно не будет. Не хватит одной жизни.

– Я буду сожалеть.

– Но тогда, чтобы не взять меня хоть санитаркой?

– Надо беречь ваш талант, пани Милена. Ваш неповторимый голос.

– Но-но-но, я понимаю ваши шутки, пан Янек. Ну что ж, до видзенья,

– До видценья.

Он, кажется, поцеловал ее пальцы. Она все смотрела на него смеющимися глазами.

– До зобаченья. – Она сделала небольшой поклон головой, шляпа закрыла ее глаза. Потом медленно пошла обратно.

– Кто это? – спросила я у Троумеля, стоящего рядом, пока она садилась в свой автомобиль.

– Звезда кабаре и кафешантана. Местная знаменитость. Антрепренеры платили за нее бешеные деньги. Из-за нее даже стрелялись.

Она села в свой ретро-автомобиль рядом с шофером и укатила. Как героиня из немого кино. Мечта чьих-то грез.

– Оставайтесь, Маня, оставайтесь, – крикнул мне Ян на бегу.

– Она не останется. – Возразил в ответ сердито Троумель.

– О, какой у вас сердитый папаша, – Ян легко вскочил на подножку, помахал рукой и скрылся в вагоне.

Я побежала к старшей сестре в пятый вагон. Старшая была почтенная мать семейства уже седая.

Она разрешила мне ехать. Выдала сестринскую одежду.

Я даже вскрикнула, когда я переодевалась, на пороге появился Троумель.

– Вам нельзя ехать.

– Что вы такое говорите, Троумель. Отвернитесь. Я еду в Москву.

– Вас там не может быть.

– Почему же?

– Потому что в 1914 году вас там не было.

Но меж тем, поезд набирал скорость. Раздувал пары. Мчался на восток. Прорезал рельсы. Потом стремительно въехал в туннель как в облако пара и все исчезло.