— Когда мне было шестнадцать лет, — начал свой рассказ Бирн, — умерли мои родители. Ты знаешь о многолетней вражде между католиками и протестантами. Особенно между английскими переселенцами и старыми ирландцами. В одной из таких военных схваток и погибли мои мать, отец и сестра. Я был молод и горяч. Мечтал установить царство справедливости и добра, причём с помощью оружия. Я тогда не понимал, что проливая чью то кровь, только увеличиваю страдания на этой земле. Но в годы моей буйной юности я не пропускал не одной драки с протестантами-переселенцами, и некому было меня образумить.

Однажды во время такой драки я увидел молоденькую, высокую девушку. От страха она закрывала лицо руками, но я успел заметить, что она красива. Какой то мужчина, обороняясь, крикнул ей:

— Беги, Мери!

Я пробивался к ней, орудуя и мечом и руками. Мои приятели Джерард Весельчак и Шон Меченный помогали мне. Мы почти расчистили себе дорогу, как кто то крикнул:

— Протестанты!

— Уходим, Бирн! — сказал мне Шон.

— Уходим, так уходим! — ответил я и, подхватив на руки девушку, пустился наутёк вслед за своими товарищами. Бедняжка Мери была так напугана, что даже не сопротивлялась.

Тут Бирн умолк, улыбаясь. Он вспоминал свою юность.

— А дальше? Что было дальше? — Джорджии не терпелось услышать продолжение истории.

— Когда мы остановились передохнуть, Шон гневно глядя на Мери, сказал мне:

— Она протестантка, Бирн! Убей её!

— Ни за что! — ответил я и вновь подхватил Мери, собираясь бежать дальше.

Тут Джерард, смеясь, говорит:

— А она прехорошенькая! Уступи мне её, Бирн! Я дам за неё шиллинг! — И, вытащив из кармана серебряный шиллинг, Джерард покрутил его перед моим носом.

— Нет! Добыча остаётся победителю! — ответил я, и мы снова побежали.

Скоро мы были в безопасности за толстыми стенами моего родового поместья. К недовольству моих приятелей, я не воспользовался правом победителя и обращался с Мери, как настоящий рыцарь. Может быть поэтому, а может и потому, что я был молод и силён, Мери благосклонно принимала мои ухаживания. И я не выдержал. Не надеясь на удачу, я сделал ей предложение руки и сердца. К моему удивлению Мери согласилась выйти за меня замуж.

Мы понимали, что ни один католический или протестантский священник не станет нас венчать. Но в то время в горах на севере жил один монах, который считал, что любой брак, заключённый перед Господом, благословляется Им. Мы с Мери убежали в горы и тайно обвенчались.

Бирн тяжело вздохнул и продолжил:

— Это было рискованное предприятие. Браки между католиками и протестантами карались смертью. Отец Мери был бы в ярости, если б узнал, что она добровольно согласилась выйти за меня замуж. Да и моё положение было не завидным. Со стороны англичан за мою буйную голову была обещана награда в сто фунтов стерлингов, столько я тогда набедокурил. А ещё женитьба на протестантке грозила смертью со стороны ирландцев. Но я любил Мери и ни о чём не жалел. Через год у нас родилась дочь. Мы назвали её Беатой.

— Что означает это имя? — спросила Джорджия.

— В переводе с латыни Беата значит счастливая. Мы с женой мечтали, чтобы судьба нашей дочери была к ней более благосклонна, чем к нам. Не то, чтобы мы не были счастливы, наоборот. Но понимали, что ходим «по лезвию ножа». В честь рождения дочери я решил устроить большой праздник, и пригласил старую ирландскую знать. Я был счастлив. Мери старалась казаться весёлой. Но рядом с ней не было ни её подруг, ни родственников. Кроме того, её отец так ничего и не знал. Бедняжка Мери! Как тяжело ей было, но она умела улыбаться и держалась молодцом.

Бирн опять замолчал, глаза его затуманились. Воспоминания о любимой жене тяжело давались ему.

Джорджия тоже молчала. Ей так было жалко этого добродушного Великана, что она чуть не расплакалась.

Бирн вздрогнул.

— На чём это я остановился. Ах, да! Я взял Мери за руку и привёл в залу, где за накрытыми столами сидели гости.

— Господа! Я собрал вас здесь, чтобы представить вам мою жену Мери! И ещё, что бы вы порадовались вместе со мной! Я стал отцом! И первый кубок я предлагаю выпить за мою дочь! Итак, за Беату! И я первым опрокинул кубок. Началось веселье.

Многие были искренне рады за меня, но были и недовольные.

— Позвольте, господин Коннел, но ваша жена протестантка! — Гневно напомнил мне один из гостей. Другие стали ему поддакивать.

— Она христианка! В её сердце любви к Богу больше, чем во многих из вас господа! — Я старался защитить Мери.

— А в какой вере вы собираетесь воспитывать вашу дочь? В католической или протестантской? — Спросил тот же гость. Он всё не унимался.

— В христианской, — ответил я, — Главное, что бы дочь моя обладала всеми человеческими добродетелями. Чтобы у неё была не только вера, но и любовь, милосердие, честность и мужество отстаивать свои принципы. А когда вырастет, сама решит, в какой ей храм ходить и как поклоняться Богу. Веселитесь друзья мои! Я сейчас безмерно счастлив!

Я взял за руку Мери, и мы вышли, решив, что гости повеселятся и без нас. Мери…Я до сих пор чувствую её дыхание и тот поцелуй! — Бирн опять замолчал, нл потом продолжил:

— С тех пор прошло три года. Голубоглазая Беата была похожа на Мери, такая же красавица. Я любил с ней гулять, часто читал ей Библию, объяснял, что такое добро и зло. И не мог представить, что может произойти вскоре.

Бирн опустил голову, обхватив её руками. Минуту он сидел молча, затем, медленно, заговорил вновь:

— Скоро отцу Мери стало всё известно. Он был в ярости и сначала хотел убить дочь. Но поразмыслив, написал ей ласковое письмо, приглашая навестить его всей семьёй. Мери боялась за меня и решила поехать с дочерью. А потом, если всё пройдёт спокойно, вызвать меня. Это всё равно, что добровольно попасться в ловушку. Я уговаривал Мери не ехать, но она не могла представить, что после такой разлуки её отец может причинить нам зло.

Мери всё — таки уехала, взяв с собой Беату. Она рассчитывала, что при виде внучки, её отец, старый лорд Барлоу, смягчится. Но отец посадил Мери под замок на домашний арест. Я не имел никаких сведений о ней и мучился в неизвестности. Как то ночью Мери удалось сбежать. Дочь она оставила с няней. Мери хотела только повидать меня, зная что я не нахожу себе места от тревоги за неё. Она пробиралась ко мне пешком, одна. По дороге она попала под сильный дождь и заболела. Продолжая идти, Мери набрела на хижину рыбака в окрестностях Слайго. Она была так слаба, что упала на пороге, не в силах постучать. Утром её нашли мёртвой.

Мне не сразу сообщили, пока узнали кто она такая. Там я и нашёл её и похоронил. В скромной безымянной могиле покоится моя незабвенная Мери.

Бирн снова замолчал.

— А Беата, — робко напомнила Джорджия.

— Через какое то время я узнал, что моя маленькая Беата тоже умерла, — заговорил вновь Бирн, — горе придавило меня, не хотелось больше жить. Но тут отцу Мери стало известно о смерти дочери, и обезумевший старик начал травлю на меня. Пришлось отравиться в путешествие, — Бирн посмотрел на Джорджию, — Если это можно так назвать. Около шести лет странствовал я по миру. Где только не побывал! Всё хотел избавиться от горечи потери своей семьи. Повидал и познакомился с разными людьми. Узнал много интересного. Общался с тибетскими мудрецами, видел египетские пирамиды, подружился с арабским звездочётом, объезжал андалузских скакунов, подружился с французским врачом и прусским учёным. Но я любил свою Родину, и тоска по ней не давала покоя. Я вернулся в Вормхилл. Кстати, это Мери назвала так моё поместье. Она любила его, здесь её тепло приняли, вот и назвала моя жёнушка поместье «Тёплым холмом». Так и прижилось это название. Эту Библию, — Бирн кивнул в сторону алтаря — я подарил Мери в день рождения нашей дочери. Теперь ты знаешь историю моей семьи. Я остался один.

— Нет, не один! Господь любит тебя! И Он всегда рядом. А теперь ещё у тебя буду я! — Джорджия прижалась к Бирну.

— Да, дитя моё, я благодарен Богу, за всё доброе, что было и есть в моей жизни.

— А Библия? Разве сейчас ты уже не читаешь её? Моя осталась дома. Она не такая нарядная, как ваша, а уже изрядно потрёпанная, но мне жаль с ней расставаться.

— И правильно делаешь. У меня есть другая Библия, она испещрена моими заметками. Я её никому не показываю, а во дворе есть часовня. Там на книжной полке стоит несколько Библий и Псалмы. В часовне мы все вместе собираемся раз в неделю. А это, — Бирн кивнул в сторону пюпитра, — я просто хотел пустить тебе пыль в глаза. Вот мол какой богатый рыцарь Кеннол! — Бирн засмеялся. Он пытался шутить, но Джорджия заметила горечь в его смехе. А когда посмотрела в глаза, то оторопела, столько боли было в них!

— Давай договоримся, Джорджия, называй меня просто Бирн или дядя Бирн. Мы ведь друзья? Ты мне как дочь, — Бирн дружески положил свою ладонь Джорджии на плечо и улыбнулся.

— Хорошо, тогда я буду называть тебя папа Бирн! — Джорджии так хотелось утешить этого доброго великана, но она не знала как.

— Пойдём, я покажу тебе своё обиталище, дочь, — сказал повеселевший Бирн.

Граф показал девочке дом, потом они вышли во двор.

— Тебя что — то тревожит, дитя моё? — Бирн нежно коснулся волос девочки своей огромной ручищей. Джорджия не могла и представить, что Великан способен на такую ласку.

Первый день, проведённый Джорджией в поместье графа, клонился к закату. Джорджии хотелось спать, она ещё не вполне пришла в себя, послеперенесённых событий. Девочка молча разглядывала своего нового друга.

У Бирна была густая окладистая борода и такие же волосы до плеч. Венчала его макушку небольшая вышитая ирландская шапочка, что так трогательно смотрелась на нём.

— Я думаю о папе? Как он там? Как Рордан и все остальные? — спросила она Бирна.

— Скоро ты всё узнаешь, я ведь говорил тебе уже, что отправил туда своих людей. А пока отдыхай, тебе много пришлось пережить сегодня.

— Спасибо, папа Бирн. — Джорджия коснулась пальцами щеки графа.

Великан, смутившись, расплылся в улыбке. Он напоминал льва, который вдруг стал маленьким щенком и перевернулся на спину, чтоб ему почесали животик. Но тут Бирна окликнул кто то из слуг, с его лица исчезло умильное выражение, уступая место строгому и решительному.