Которая могла бы стать финальной, не сложись всё по другому.

Содержит сцены жестокости и насилия. Лицам с слабой психикой рекомендуется читать главу через марлю, смоченную в нашатырном спирте и при выключенном свете луны.

Егорка, несмотря на увлечённость травяными ингаляциями, был не чужд и рядовым удовольствиям. В последнее время я лицезрел его в обществе юной модной леди, ведущей себя соответственно возрасту — раскованно и непринуждённо. Егорка стал чаще появляться в отеле и даже как-то раз соизволил провёсти дартс. Назвать это полноценным активити было бы чересчур смело, поскольку на нём присутствовали только он и кокетничающая барышня. Позвать других отдыхающих и тем самым нарушить тет-а-тет флирта Егорка не удосужился.

То, что мистер Боб не чурался двойных стандартов, никак не реагируя на зарождающийся романчик, меня ничуть не удивляло. Моё же — дружеское общение с москвичками вызывало приступы гнева, обвинения в порочащих репутацию каждого заслуженного работника культуры грехах, тогда как этот откровенный флирт, с поцелуйчиками на глазах у многих, ничего не значил. Возможно, причиной двойственности подхода был тот факт, что мало кто из гостей принимал Егорку за аниматора ввиду его неприметной деятельности в роли массовика-затейника. Или факт того, что я посмел своей посредственной личностью затмить великого стручкового Казанову до такой степени, что столичные барышни в его сторону и не глядели. Я не утруждал себя поисками ответов, которых не добиться ввиду особенностей человеческой породы. Мы часто лжём сами себе, что уж говорить про наши беседы с окружающим миром.

И вот однажды вечером мне представился случай проверить, надёжны ли наши апартаменты как гнёздышко для любовных утех. Очередное «анимационное шоу», по недоброй, но ожидаемой традиции, закончилось фиаско. Мы дежурили на дискотеке, выполняя роль заводил. Кто-то вяло, кто-то — потому что надо. В отличие от шефа Джана — человека которого я не знал, диджей Джан был весьма недурственен. Он миксовал отличные летние песни, в которых чувствовалась и солнечная сила отдыха, и скрытая грусть от того, что всё когда-нибудь пройдёт и призывы в позитиве прожить этот миг, выплеснуть свою энергию в танце. Мне эта подборка зарубежных, турецких и даже наших, с пылу жару и из недавнего прошлого хитов нравилась, как впрочем и большинству присутствующей молодёжи. Конечно, кто-то постарше возмущался, требовал Аллегрову с младшим лейтенантом, Газманова и вообще: «Чё-нить нормальное, для души, да». Джан в такие минуты закрывал изнутри ставни на щеколду. И мне, как единственному русско-говорящему из персонала, приходилось объяснять танцевальные тенденции этого лета, входить в положение и за руку отводить посетителя к барной стойке, чтобы приглушить вином горечь истинного ценителя «приличной музыки».

Мне же наша отельная дискотека казалась неплохим местечком, где можно хорошо развлечься, будучи немного выпившим гостем. Мы находились там с момента окончания вечернего шоу и до 12 ночи. Дальше шёл свободный график — рабочий день официально завершался. Когда «Пентхаусдиско» посещали «симпотитьки», то Мустафа и Боб задерживались допоздна, ожидая, что барышни поднаберутся градуса в баре и им что-нибудь обломится от щедрот земных. Меня же Боб в такие вечера отправлял спать пораньше и даже водружал на лицо вымученную от неприязненного напряжения улыбку.

— Алекс, йя. Работать бюгюн карашо, давай — спать. Гель, йя.

«Наш начальник — такой душка, — подумал бы кто-нибудь другой, — он заботится, чтобы ценный работник выспался и свежим явился завтра на службу».

Как бы не так. По Бобиной физиономии подноготная читалась отчётливей, чем начальные титры в одном известном фильме о «далёкой, далёкой галактике». Якобы из лучших побуждений, но я видел истинную подоплёку, что он опасался оказаться за бортом, ежели девушки заметят Алекса на танцполе. Но, как я видел по хмурым утренним лицам сыновей востока, эта уловка не сильно помогала. Это была одна из причин, почему Мусти с утра часто пребывал в полном нерабочем состоянии, не в силах даже выдать желающим поиграть в теннис между собой гостям инвентарь. А Боб являлся после 11-ти в состоянии перманентного дурного раздражения на весь белый свет и на «факин пипл» в частности, которые приходят в мини-юбках и прочей возбуждающей бутафории на дискотеку, но не имеют желания вступать в близкие контакты с турко-бобоями.

Если я задерживался до полуночи, то старался бодрить народ трелями свистка, обучал несложным танцевальным па, ну и добавлял веселья как мог. Мустафа, к удивлению британских учёных, не считал пляски работой и оказался незаменимым помощников в добавлении драйва со своей харизматичной ленцой. Мы разучили с ним несколько танцев под наиболее популярные хиты, передавали эти уроки гостям и превращали на некоторое время танцпол в подобие последних танцевальных клипов Мадонны, где десятки людей двигаются синхронно в энергичном ритме.

Да, мы производили впечатление. Даже Джан, оставляя в такие моменты пульт на автопилот, перелезал через распахнутые ставни к нам, лихо отплясывая. Толстячок умел двигаться, в этом умении ему не откажешь. В такие моменты чувствовался дух команды, и я был счастлив, ибо подобные минуты ощущения коллективного единства дают силу противостоять потере веры, сомнениям и унынию, неизбежно присутствующим в спиральном цикле развития личности.

Лишь Боб, как чёрный кардинал, не поддавался общей эйфории веселья с «факин пипл». Он держался холодно, лишь взгляд его на миг загорался огнём вожделения, останавливаясь на танцующих барышнях, но и в эти мгновения он выглядел святошей, предающим анафеме девиц, соблазняющих его бессознательным зовом плоти.

Бывало и такое, что в этот оплот ритма и децибел случалось забредать перебравшим и перепившим особям с дурными намерениями — устроить дебош «чисто по-русски». С обязательным битьём колоритных иностранных физиономий, погромом оборудования и отдельным пунктом раскаянного братания в завтрашнем трезвом эпилоге. Такого рода попытки пресекались бдительной охраной, работающей безукоризненно вежливо, но настойчиво. Плотным кольцом собираясь вокруг очага смятения, за счёт численного превосходства им удавалось увести безобразника под белы рученьки незаметно для остальных гостей, которые и не подозревали о нависавшей над ними опасности.

Но однажды одной хромой овце удалось миновать верблюжьих сынов и проявить дурные наклонности на танцполе. Первым под горячую руку, сжатую в пресованное ядро кулака, вернее, вследствие крайнего везения от сбитости прицела, под ветер из-под крутанувшейся лопасти попал Боб. Не успел понять, «что это йя», откуда и почём, как его сдуло на колонку. Вторым мог стать Мусти, но я накинулся на бойца, почувствовал под ладонями мышечную мощь ВДВешника и испытал неслучайные опасения, что также могу украсить собой вторую колонку. Поэтому применил другую тактику. Вися на могучем бойце спрятал бейдж за ворот майки:

— Сёрега! Ты куда пропал?

Тот на миг прекратил ворочать вокруг бычьей головой, даже не заметив, что потяжелел на 70 с гаком килограмм.

— Ъа-ыв-за. Хто-ик Срёга? Я ъять, не Срёга.

— Блин братан, точно, не Серёга. Ты Серёгу не видел?

— Иъи, … ъят-ма, не видел-ик.

— Блин, он собирался у бассейна местным чертилам вломить. Поможешь?

— Оъеть… Пшли-ик.

Мы вышли к тихому бассейну, где было тихо и безлюдно. Заманив покачивающегося товарища к кромке воды, я по-предательски, испытывая дрожь в коленках, только с третьей попытки, сумел столкнуть его в воду. Не давая ему выбраться и разобраться с причинами столь недостойного поведения, отпихивал грозное тело пластмассовым лежаком, словно багром от бортика, попадая больше по лицу вдв-шника. Ему удалось схватить лежак, который я вовремя выпустил из рук, и отобрать. Я схватил следующий. К тому моменту, когда подоспело подразделение секьюрити во главе с Мухаммедом, мокрое тело свирепого гризли, без капли раскаяния в налитых кровью глазах, отплёвываясь и рассыпая бранные угрозы, ворочалось среди десятка поломанных лежаков в подсвеченной воде. Я же был немного напуган от мысли, что помощь не подоспеет вовремя, и я окажусь на месте лежака, разорванного нечеловеческой силищей русского халка надвое. Ещё пара тревожных минут в неравной борьбе с разъярённым хищником, и репутация моих подштанников могла бы пострадать.

Следующим днём, позабыв об инциденте, я проводил аква аэробику. Увлечённо и самозабвенно выкрикивал призывы женщинам не сачковать и «арбайтен» по полной. Как вдруг ощутил на талии два механических зажима с каждой стороны и прибавил в росте полметра, приподнявшись над уровнем бортика. Провисев так пять тревожных секунд в непонимании, откуда взялась у меня суперспособность к левитации, и не является ли этот звук хрустом моих рёбер, я услышал хриплый голос:

— Что, приятель, готов полетать? Привет от Серёги.

Я мысленно прочитал мантры и молитвы, отчаявшись разорвать железную хватку. Затем обдумал, какие вчерашние угрозы из бассейна будут осуществимы. Самые безобидными из них были — раскатать меня по асфальту и поместить мою заранее обесплеченную голову в, на мой скептический взгляд, весьма неподходящее место для мыслительной деятельности. Опять же, на мой взгляд, водружение модельки парусника в стеклянную бутыль, кажется гораздо более простым делом, чем последняя угроза, но что-то общее в процессе есть.

Сейчас же, оценивая медвежью силу, удерживающую меня в подвешенном состоянии, я не сомневался, что такая задача вполне по силам богатырю. Женщины, должно быть, воспринимали мои попытки освободиться, как продолжение занятия, так как усердно копировали махи руками и ногами вкупе со скручиваниями корпуса по сторонам. В такой важный для моего существования момент я даже поразился своему хладнокровию, так как вместо призывов о помощи и мольб о спасении, я использовал необычное положение, в котором пребывал, для создания новых тренировочных элементов, комбинаций движений и связок в водной гимнастике.

— Слушай, это же традиция турецкая — всех прибывших в бассейне купать, — начал попытку спасти себя от мучительной, но скоропостижной смерти.

— Да ну. А лежаки зачем в меня кидал?

— Так мне показалось, ты ко дну идёшь, спасательных кругов рядом не было, а лежаки в воде не тонут — пластмасса.

— Ну а потом, когда меня держали, зачем показывал туркам как морские узлы надо вязать?

— Давай минут через пять спросишь, я ответ придумаю. А? — осторожно попросил я.

Меня опустило на бортик, и хватка исчезла.

— Ладно, Алекс, ты молодчик. Перебрал я вчера по причине отпуска, вот и не рассчитал. Меня Никитой звать.

Не веря в неожиданное спасение, чувствуя твёрдую опору под ногами, я возблагодарил небесную канцелярию.

— А ты тут что? — спросил русский медведь. — Тёток тренируешь?

— Тренирую, Никитыч, тренирую, — отвечая любопытному, я вернул себе улыбку и вновь принялся гонять женщин.

— А среди них и ничего такие крали есть, — отметил Никита, как большой ньюфаундленд, путающийся под ногами, мешая мне работать. — Можешь познакомить?

Он видно не понимал, что я тут вообще-то делом занят и особо болтать не настроен.

— Да запросто. Ты сам откуда?

— Из Йобурга.

— Ага. Внимание, внимание, ахтунг, ахтунг! Это Никита из Екатеринбурга. Присматривает себе невесту. Прошу любить и если что, то не жаловаться, — с этими словами мне вновь удался подвиг достойный Геракла.

Опешивший от столь прямого представления его персоны, Никита, не оказав сопротивления, плюхнулся в воду. А я уже удирал без оглядки, сквозь хохот сообщая присоединившимся к смеху женщинам, брызгающим на Никитку водой, что занятие окончено, и я жду их на йогу в четыре.

А теперь нам вновь предстоит перенестись на дискотеку, посвящённую празднику жизни под названием «отдых за рубежом». Закрываем глаза, вдох-выдох, через дыхание пробиваются низкие басы «упса-упса», томный девичий вокал, затруднённая возня башмаков, кожаный скрип сандалий, бодрое отстукивание женских острых каблучков по танц-площадке, сквозь веки вибрирующими пятнами прорывается светомузыка, доносится довольный смех, возгласы, трель свистка.

Представили?.. Нет… И я нет. Но тем не менее, так оно и происходило. Я занимался созданием заводного хоровода из людских тел. Когда закончил, с меня градом сходил пот, и, пропитывая футболку, вынуждал её неприятно приникать к разгорячённой спине. Меня за рукав с площадки вытащила девица, та самая, которую я видел с Егоркой.

— Что такое? — спросил я.

— Понимаешь, мы сегодня ночью выезжаем. Ты не мог бы Егорке передать, что я его ищу.

— А он в курсе, ну, что ты уезжаешь?

— Да, мы с ним уже попрощались, но наш рейс отложили, и у меня три часа свободных оказалось. Ну, ты понимаешь.

Естественно я понимал. За три часа можно многое успеть, при желании. А в том, что желании есть, я не сомневался. При всей нашей странной конфронтации, следует признать, что Егорка был парнем видным, третье-пятое место на деревне держалось бы за ним, особенно с подведёнными-то глазами. Хотя более зрелым дамам он мог бы показаться чересчур смазливым, этаким мальчишкой-выпендристом с обострением нарциссизма. Но молодые девушки, не перешедшие определённый рубеж, ещё вчера сидевшие за школьной партой, проявляли интерес разгадать, что скрывает эта снисходительная ухмылка, не сходящая с его лица.

Сам я не испытывал большого желания быть посыльным в любовном романчике, но свежий воздух манил меня прогуляться, и я утвердительно кивнул, обещая передать пожелание адресату. На дискотеке Егорки не было. Следовало проверить в номере. Так я и поступил. Адресат уже принял душ, обвязался полотенцем и лениво щёлкал пультом телевизора, безмятежно развалившись на кровати, при моём приходе. Глаза как обычно слегка затуманены, с тёмными прожекторами зрачков.

— Тебя девчонка ищет, рейс задержали. Ждёт на дискотеке.

— О, Алекс! Супер. Приведи её сюда.

Блин, да вы, любовнички, совсем совесть потеряли. Может за виноградиком с винцом сбегать, комнату сервировать и невесту перед возлежанием умаслить. Нет, я понимаю, если бы мы с Егором были приятелями, да или просто в состоянии нейтрального общения. Так ведь нет. Когда я его поначалу просил просветить меня в отельных делах, уже ему известных, он притворялся парнем с прикушенным языком или немым олигофреном. Ну да ладно, пойдём навстречу испорченности, посмотрим, способны ли люди меняться к лучшему.

— А охрана?

— Пусть Вика из отеля одна выйдет, перейдёт дорогу, ты её здесь встретишь и к комнате проведёшь.

Ну что же, умно. Девушка захотела прогуляться, в этом ничего подозрительного нет. Ведь за каждым гостем вне отеля следить не будут. «Всё что с вами может произойти вне отеля, это уже не наш страховой случай», — утверждают известные гостиничные правила.

— Резинкой не поделишься?

В этом вопросе я выставил себя жмотом, довольно поблажек на сегодня. Тем более средства, противостоящие повышению курортной беременности, как я успел заметить, здесь на вес золота. То ли сказывались глубокие религиозные корни продавцов, то ли изделия, также используемые морскими пехотинцами от попадания влаги в ствол штурмовой винтовки, очень быстро раскупались, что наиболее вероятно. И вследствие покупательского ажиотажа цена была неприлично заоблачная. Я, как всякий здравомыслящий молодой человек, ещё не обременённый нежданным отцовством и не спешащий получить его в роковой дар, прихватил блок запаски, но впереди у меня было несколько месяцев работы. Без статистических выкладок я не мог рассчитать — хватит ли его до конца сезона, или нет. Опять же, отношения между нами далеко не приятельские. Была у меня и собой пара штук, в заднем кармане, как символ мужской предосторожности и сознательности. Своего рода талисман на удачу и с ним я расставаться был не намерен. А вдруг война и дождь? Что я на ствол штурмовой винтовки одену?

Я нашёл Викторию, так звали эту молоденькую длинноволосую воздыхательницу у барной стойки. «Девочка-припевочка» — так можно было бы охарактеризовать подружку Егора.

Не знаю, как она успела набраться за тот короткий промежуток времени, что я отслужил связным, но уровень её храбрости подскочил вверх, в отличие от уровня трезвости.

— Егор тебя ждёт. В номере, у себя.

— О… ик, а где этот номер… и-ик-искать?

Я несколько раз объяснил, каким образом пройти по прямой 40 метров и не сбиться с курса. Нарисовал план на салфетке в масштабе 300 к 1 и напоследок заставил её повторить.

Через минут 15-ть, описывающая траекторию воздушного шарика под меняющими направление порывами ветра, Виктория в платьице — колокольчике небесного цвета перешла через дорогу. На наше счастье дорожного трафика в это время уже не было. Я позвал её из тени сада.

— О, Алекс, а куда мы и-ик-идём? — да, девочка хорошенько набралась.

Получится ли прощание поистине незабываемым или перепойно-конфузным, можно было только догадываться. Туфельки молодой барышни издавали звонкий перестук по холодным плиткам фойе, и звуки, разносимые гуляющим эхом, отскакивали от стен. Я обеспокоился, как бы на этот шум не прибежали охранники из большой Розы и не застали меня под руку с туристкой. До зарплаты оставалось ещё много дней. Я предложил ей разуться в целях конспирации. Вика отказалась, утверждая, что так намного сексуальней и желая подтвердить сказанное, упала на меня. Затем несказанно удивилась, узнав, что никакого прилива возбуждения я не испытал и попыталась повторить трюк с падением вновь. Пришлось напомнить ей конечную цель нашего путешествия и про ожидающего её Егора.

При выключенном свете безжизненность и необитаемость корпуса нарастала, проявляясь в чувстве слежения и повышенной чуткости к ночным шорохам. Спускаясь в подвал, мне казалось, что за нами кто-то наблюдает. Турецкий дружелюбный каспер — представил я себе возможного наблюдателя. Цокая и покачиваясь, Вика, с моей помощью, добралась до нужного номера.

— Ваш ведущий и-ик ко мне приставал.

— Ведущий какой — Боб?

— М-да… Бобчик… в банане, х-ха, в бандане, который.

— Как приставал?

— Нее, не так… неппонятно… про тебя что-то спрашивал… Алекс, да ик-Алекс..

Интересно, что это Боб пытался разузнать такого. Может, видел, как я с ней разговариваю, и подумал, что Икалекс пострел везде успел, уже имеет дерзость Егоркину девушку соблазнять. Мда, как бы не влипнуть в йапыстырджи с чужими амурными делами.

— Про самолёт-то помнишь? — спросил Викторию будучи уже перед дверью.

— Тппплы-ыррр, — выдала она как резвая коняшка, и обуздав язык, выдала более конкретное. — Та, а то!

Но её уверенность была не столь заразна и мне не передалась. Ещё бы, когда девушка открывает дверь головой, падая внутрь комнаты, это настораживает. Но Егорка так не считал.

Оставив девушку-колокольчик на попечении влюблённого соседа, я вышел из корпуса другим путём. Это свидание означало, что мне надо перекантоваться в отеле до завершения дискотеки. Раньше двух ночи комната не освободится. Неудобно. А если, настанет день — мне потребуется комната, придётся договариваться с Егоркой… Ну допустим, один раз он мне уже должен. А потом? А если не согласится — баш на баш — физю чистить? Может Натали настучать и тогда — бай, бай лаф, бай бай — хапинес. И я напомнил себе, что вообще не за тем сюда приехал, чтобы личине самца потакать, а тем более рано раскатывать губу. Желающих провести со мной ночь в опочивальне в женском стане пока не наблюдалось. «А Егорка не промах», — подумалось мне. Опередил и Мустафу и дядю Сашу и Боба. Хотя нет, Бабабоба спишем, его сложно не опередить.

В «Пентхаусдиско» по-прежнему царило веселье. Разрозненные группки по интересам, существовавшие вначале междусобойчиками, слились в один живой людской сочень. Моё возвращение не осталось без внимания. Ко мне устремилась «мечта Вальтера» — дама, получившая такое своеобразное кодовое имя. Пышная женщина, не лишённая обаяния и чар привлекательности, но не в моём вкусе, прессинговала меня уже на протяжении нескольких дней. По большей части это была форма игры, шутливое приставание, которой я потакал. Ну, столкнул пару раз Татьяну в бассейн хохмы ради. Но в наше время, это же не является проявлением чувств. Это же не значит, что мечтаю и грежу о полновесной даме, пусть даже с такими милыми светлыми кудряшками, идущими к васильковым глазкам-пуговкам. Пытаясь это доказать обладательнице сверхженственных форм, — опровергнуть ложную теорию, я в её присутствии окунул в бассейн разномастных отдыхающих в лучших традициях юморных подлянок. И ничего — никто из них не воспылал, что и требовалось доказать. Оказался сам пару раз сброшенным в воду из мести, но Татьяна была непреклонна, преследуя меня при любой возможности, и требуя проявления любовных чувств к себе. Лишь обеденные перерывы и кулинарное искусство колбасных зодчих могло на время отвлечь её внимание от моей канифолящейся персоны.

«Лет от рождения трижды десять, она владела животом. Способным уместиться в нём, оставив место для колбасок, любой арбуз бы мог — свободно. В неё, друг друга не тесня, как в деревянного коня, 100 гренок влезли бы охотно. А её складки, я не вру, смогли б укрыть в своём жиру, четыре пестика для ступки».

Сама Татьяна, добрая душа, не поддавала виду, что как-то стесняется нажитого телесного добра, и мои осторожные подтрунивания по поводу её аппетита, вызывали милую улыбку, словно выведенную глазурью на аппетитной козюле.

Но будучи в положении принявшей на грудь — при этом шутливая фаза заигрываний опускалась — «мечта Вольтера», мисс толстушка-хохотушка, напоминала хищницу. Настолько, насколько хищно может выглядеть голодная панда, учуявшая запах свежей связки сахарного тростника. Опасность заключалась в том, что дородная Татьяна являлась в той далёкой российской действительности то ли налоговым инспектором, то ли служащей министерства внутренних дел, а может даже фсбэшником в юбке. В общем, применение силы с её стороны по отношению к мужчине не представлялось чем то противоестественным.

Так и сейчас, я оказался припёртым к стене кудрявой живой массой с проявлениями павианьей ревности.

— Где был?

— Э, стоп, стоп. Это что — допрос? Я имею право на адвоката.

— Где та маленькая девочка, с которой ты выходил?

— Пришлось зарыть её в прибрежном песке, она узнала обо мне слишком много. Обо мне и о мешке картошки. Ой, проболтался. Теперь, и ты знаешь слишком много, — попытался изобразить я лицо маньяка. — Блин, тебя зарывать будет труднее раз в пять. Жалко на бульдозер не накопил.

— Отвечать без шуточек! — барышня в теле напирала на меня, я беспомощно озирался по сторонам, но никто не спешил прийти на помощь.

Бармен ухмылялся, делая вид что тщательно изучает отражающие свойства бокального стекла. Даже если закричать, мало кто услышит вопль при таком шуме из колонок.

— Татьяна, вы либо арестуйте меня, либо отпустите. Но знайте, мешок картошки из столовой я не крал. Это всё повар Юсуф.

— Ага, хочешь игры с браслетиками? — Татьяна взволнованно задышала. Алкогольные волны обволокли тяжёлой вуалью моё лицо. Я попробовал выскользнуть техникой угря, но сотрудница сил гражданской безопасности знала своё дело. Я был зажат профессионально. Не применять же грубую силу в единоборстве с женщиной — стыдно. Тем более не факт, что я выйду победителем. Тогда будет — стыдно втройне.

— Тетя Таня, не хулиганьте. А может разделим мешок картошки? Её много, на двоих хватит. А Юсуфа закопаем. А?

— Так, гражданин аниматор, вам придётся пройти со мной, для дачи показаний, — «мечта Вольтера» плотоядно облизнулась и намерилась провести осмотр тела методом ощупывания, для нахождения при мне запрещённого оружия. Если найдёт заначку-талисман в заднем кармане джинс пиши пропало. Допросом с пристрастием не отделаешься. Потребует провести следственный эксперимент.

Так, меня уже начинало обременять положение соблазняемого. Была бы это какая-нибудь дивчина «симпотитька», меня бы уже выперли из отеля за подобную близость с гостями. Но в этом случае, никто особого рвения к исполнению предписанного наказания не проявлял. Даже Боб, имеющий нюх и привычку возникать рядом, стоило мне просто заговорить с миловидной отдыхающей, растворился где-то в полумраке зала.

— Тётя Таня, это превышение служебных полномочий. Не имеете права. — но эти фразы не помогали, следовало найти более эффективный путь.

— Ладно, Татьяна ваша взяла. Давайте через десять минут возле ресторана.

— А почему там? — такое место встречи её заинтересовало.

— А как вы думаете? Награбленное добро лучше всего прятать возле места кражи. Шумок утихнет, и картошку в другое место перетащим… Всё-всё шучу — ни слова больше о картошке, — ко мне уже начали применять силовой приём.

Окинув меня напоследок въедливым взглядом следователя-соблазнителя, Татьяна в теле, напомнив мне о 10-ти минутах до встречи, пригладив кудрявые локоны, удалилась припудрить носик.

Мда, положеньице экстремальное. Отсюда надо валить. Куда? Появляться в апартаментах ещё рано, набора романтических свечек для держания над изголовьем кровати у меня не было. Здесь же с каждой минутой становится всё опаснее. Возвращение обманутой Татьяны с набором приёмов садо-сумоиста поражало и пугало своими последствиями. Представьте себе слониху во время течки, и впихнутого, в такой опасный период, в этот же вольер, аниматора в шитом белыми нитками костюме слона. Не хотелось бы быть вторым участником этого действа. Придётся где-нибудь спрятаться и перекантоваться до наступления глубокой ночи. Но где? Мест, где русский аниматор Алекс мог бы отсидеться, не привлекая подозрений, вопросов или протестов со стороны вездесущего персонала, практически не было. Дно бассейна, яма в песке под лежаком, надраенный котёл для плова в кухне — вот первое что пришло на ум. Даже пальмы здесь с вечерней подсветкой, и одинокая фигура, съёжившая между широких листьев, неизбежно будет замечена и сбита подобно созревшему кокосу.

Фойе малой Розы тоже отпадало. Вдруг туда всё же заглядывает секьюирити. Возникнут вопросы, почему я не в номере, а медитирую перед кадками с финиками. Так могут выйти на Егорку. Ага, можно ещё попробовать одеть форму охранника из гримёрки и делать вид, что совершаю обход. Но я не знаю, ни пароля, ни позывных. Отпадает. Гримёрка, гримёрка… А сама комната, там же никого сейчас нет. Ключ я знаю где. Он кладётся на стену-перегородку. Та, как и перегородка в мини-клуб, до конца не соединялась с потолком. Просвета даже достаточно чтобы перелезть в комнату без ключа, если он не найдётся на месте. Обрадованный этим решением, я приободрился и уже намерился покинуть это сосредоточие мегаватт света и звука, как меня, третий раз за вечер, снова перехватили за руку. Чёрт, надо же — не успел. Индюку, когда он также долго думал повезло больше — он просто попал в суп. Я же попал в попандос. Танище вернулось.

Я обернулся и встретился взглядом с наядой. Юля, одна из столично-обворожительного трио, лукаво и загадочно улыбалась. То, что смелые или скупые на покупку ткани дизайнеры называют платьем, вкусно обтягивало аппетитные формы, ансамбль дополняли римские сандалии, полосками кожи обхватывающие стопы, переходя по щиколоткам вверх. Лихая модная чёлка ложилась на левую бровь, правая была вопросительно поднята.

— Уходишь? — привстав на цыпочки, она жарко шепнула мне в ухо.

Этим проверенным веками невинным женским приёмчиком, от которого по телу пошло тепло куда-то вниз, а перед мысленным взором предстали нежные очертания губ, находящиеся в сантиметрах от меня. Так близко, что я мог ощущать шевеление мельчайших волосков на шее. От такой близости захватывало дух. Вдобавок её колено оказалось прижатым к моему бедру. Через джинсовую ткань вторая волна тепла устремилась куда-то вверх навстречу первой волне. Месте пересечения этих волн, если бы могло говорить, издало бы дрожащий стон, способный сдвинуть с места каменную глыбу, опутанную чугунными цепями, вросшими в вечную мерзлоту.

Вот ведь как мы зависимы от зрительного восприятия. Несколько минут назад тело имело близкий контакт со схожими ощущениями, но при другом визуальном ряде, который можно было охарактеризовать как full HD Tanya и никакого беспокойства гор-мональные обитатели внутреннего вулкана не испытывали. Теперь же, когда местность сотрясалась от мелкой дрожжи предвестника возможного извержения, гор-мональные жители запаниковали, засобирались в спешке и стали носиться по кровеносным сосудам, увеличивая панику.

— Собираюсь, — попытался сделать вид, что вовсе не сижу на пороховой бочке, прикуривая от фитиля.

— А у тебя рабочий день уже закончен?

— День — да, а сейчас и рабочая ночь закончена. До завтрака я совершенно свободен, — я машинально принюхался, нет ли поблизости Кисбобыча.

Но Юлин аромат вечернего парфюма с пряной свежестью корицы, околдовывающий страстностью дамасских роз и нежностью бобов тонка, интриговал глубиной, обволакивал, словно пелерина, растворяя все посторонние запахи. Нет, было невыносимо трудно сдерживать себя. Хотелось по-тарзаньи закричать, пробарабанить в грудь, закинуть «горячую штучку» на плечо и показать обезьяньим сородичам, что такое la reproducción de los tipos (внутривидовое размножение).

— Я тоже свободна. И утром мы к тому же уезжаем. Во-от. А ночную йогу ты так и не показал..

Я до конца не верил своему внутреннему голосу, захватившему ораторскую трибуну и микрофон, и сейчас распевающему бравурные победные марши. Из интуитивных динамиков доносились радостные крики: «Алекс, шампиньон!» — а также: хлопки вылетающих пробок, звуки похлопываний по плечам и разрывающихся в ночном небе салютных фонтанов.

Я мысленно потряс головой, концентрируясь на заманчивом образе перед собой. Юля невинно улыбалась, и в этой невинности было большее обещание сладостного порока, нежели от растянутых перед лицом транспарантов. Пытаясь не захлебнуться слюной или по крайней мере сделать это незаметно, я быстро, по-каспаровски, прикинул ситуацию. Если откровенно, Юля привлекала меня с самого начала знакомства. Не скажу, что если бы на её месте оказалась другая девушка из трио Аня или Женя, я бы повёл себя иначе. Так, чертовски обольстительно выглядели они вместе и каждая сама по себе. Но в данный момент, мне казалось, что эта лесная фея, в платье, не оставляющего воображению никакого простора для фантазий угадывания скрывающихся форм, а напротив — направляющего это воображение уже в другие сферы человеческих отношений, именно та дриада, что завладела моими помыслами и посещала в жарких сновидениях.

«Да плевать, что я не человек что ли? Придумали рабовладельческий строй, тоже мне. Уволят, так уволят, не расстреляют же», — таким девизом, я заглушил внутренний, санкционированный мозгом, митинг безопасности на проспекте Контроля желаний у памятника Правды, предостерегающий меня от подчинения высокоорганизованного человеческого самосознания пробудившимся тёмным силам первобытного животного инстинкта.

«Accidit in puncto, quod non contigit in anno», — как говорили древние мудрецы. Случается в одно мгновение то, чего не случается за целый год. Сначала Вика, затем Татьяна, теперь Юля. Да, я сегодня котируюсь.

«И в третий раз забросил он невод…» В смысле, назначил свидание. А место для него я уже продумал.

Внутри всё трепетало, буря чувств разметала рациональные мысли об осторожности, которые подобно обиженным сорокам, расселись на проводах и деревьях поодаль и из-за расстояния воспринимались как фоновый шум.

Единственное, чего я опасался на данный момент, это быть застигнутым врасплох Татьяной, которая уже где-то на подступах к ресторану. Это заставляло меня держаться неосвещённых участков, ближе познакомиться с кустовым гербарием и изучить характер теней отбрасываемых пальмами. Такое поведение человека, передвигающегося как ниндзя-первокурсник, гораздо подозрительнее, чем уверенная походка по плиточным дорожкам. Но мне пока везло. Я не наткнулся на «женщину Вольтера» и избежал встречных и поперечных патрулей верблюжьих сынов.

Ключ был на месте. Я проник в анимационную комнату. Что же, для романтического свидания с налётом таинственности вполне подходит. Традиционный бардак, что сложился и закрепился здесь сразу после отъезда Натали, в темноте был не так виден. Вся эта залежь пластиковых стаканчиков из под чая и кофе, расставленная у ножек стола, стульев, в углах, вываливающаяся из переполненной мусорки. Чьи-то сохнущие после вынужденной ванны в бассейне подштанники, футболки и полотенца. Раскиданный где попало реквизит, бумага, салфетки, канцелярские принадлежности. Позаимствованные из ресторана пепельницы забитые доверху окурками и пеплом. Да — турки аниматоры, это катастрофа в плане чистоты и порядка.

Прибрал то, что уж совсем убивало атмосферу свидания. Передвинул стойку с костюмами ближе к окну. Слабый фонарный свет, рассеяно падающий сверху, давал достаточно пищи для глаз, чтобы можно было видеть пространство вокруг себя. Как-будто имитация лунного во время мистической театральной постановки. В шкафу я нашёл несколько яблок — чья то заначка. Нарезал их на дольки ножницами, за неимением ножа. Услышал лёгкие шаги снаружи от двери, приглушённые ковром. Она! Шепнул в приоткрытую дверь.

То, что мы должны скрываться от посторонних глаз, как целомудренные гимназисты, подбавляло масла в огонь. Распалённые, мы не тратя время на разговоры, занялись изучением тел в лунном свете. Юля предстала во всей красе подобно языческой богине страсти, но под моими жадными ладонями был отнюдь не холодный афинский мрамор. Горячая пелена застила взор, и зов крови бился внутри тела.

Видели ли раньше эти стены такое зрелище. Заслуживал ли этот стол такого к себе отношения — использования не по прямому назначению. Я на месте стола, был бы благодарен такому вниманию к своей персоне. Во всяком случае, он достойно, без скрипов возмущения, принял удар судьбы. Не сломался изнутри, не показал слабину расшатанными ножками, как это мог бы сделать, другой — менее подготовленный и стойкий духом стол.

Мы вкусили запретный плод в полной мере и, немного отдышавшись, обмякнув на пару минут после любовных утех, перешли на яблоки, которые конечно меркли по сравнению с пережитым. Расстелив какие-то костюмы с вешалок позатрёпанее на ковролине, мы переместились вниз.

Внезапно на улице раздались глухие шаги, кто-то остановился напротив окна, габаритами больше похожий на витрину, и принялся вглядываться внутрь. Я замер. Теперь, когда зов плоти немного ослаб, вкусив божественного нектара, чувство безопасности вновь взяло поводья управления. Силуэт, округлые очертания которого показались мне смутно знакомыми, сместился в неприкрытый одеждой от гримёрной вешалки оконный проём. Я увидел знакомую шевелюру с кудряшками, боулинговидный овал лица и телесные пропорции, достойные восхищения художников периода венецианского рассвета.

«О пречистая нечистость! Татьяна! Она нас видит! Она видит нас! Ну сейчас начнётся! Сможет ли она вышибить стекло или будет искать вход? Дверь закрыта. Будет ломать. Если вышибет, а скорее всего так и будет — для её то мощей дверь хлипковата, будет неприлично больно до скорого начала загробной жизни. Если не сломает, а на это не даст ставку ни один уважающий букмекер, то так или иначе сбежится охрана — нас застукают, затем суд Линча и уже сегодня утром никакой зарядки. Что же выбрать, Алекс? Открыть ли дверь самому и ускорить отход в мир иной или надеяться на чудесное спасение. Юля! Надо спрятать Юлю от гнева баронессы пончиков». Вот что стремительно пронеслось в моей голове бегущей строкой.

Татьяна пристально смотрела на нас всё это время, потом полной рукой поправила волосы.

«Что она ждёт? Чего ты ждёшь? Спокойна — она выглядит слишком хладнокровно и невозмутимо. Как гестаповский палач. Значит, смерть будет медленной и мучительной. Она же работает в органах и понимает кое-что в методах причинения боли. С чего начнёт, с ногтей или ресниц. Ножницы, надо их спрятать. Боже, дай мне сил не кричать и достойно встретить муки. Почему же она медлит, почему?»

Мы были беспомощны словно Кай и Герда, застуканные разъярённой Снежной Королевой. Как Ганс и Гретта, пойманные ведьмой-киндерофильшей в жутком лесу. Как Тесей и Ариадна, забредшие в тупик лабиринта, чувствуя зловонное дыханье косматого зверя за спиной.

Дальше события происходили не так, как я мог предположить. Замерев неподвижно, мы наблюдали как Татьяна, повернулась спиной к витрине, приподняла локти до уровня плеч и сделала внушительной частью своей утяжелённой фигуры парочку круговых движений и оценивающе посмотрела на нашу реакцию. Я был близок к помешательству. А Юля вообще откровенно задрожала от ужаса.

— Спокойно, спокойно, — зашептал я, пребывая на грани безумия.

Программа любительского стриптиза продолжилась. Юля даже негромко застонала, чуть всхлипывая. Не будь я мужчиной, не преминул бы присоединиться к ней, но нельзя было показывать слабость. Танюшище просто издевается над нами, показывая свою власть. Хочет сломать не только физически, но и насладиться душевной кахексией. В любой момент она может ворваться и отнять наши жизни. Танцует, как питон перед бандерлогами, но до гипнотических колец ей далеко, как до Волочковой.

И тут ещё неожиданней прозвучал Юлин шёпот:

— Вот умора, да?

Что же, этого стоило опасаться, девичья психика оказалась слабее чем мужская, красавица не выдержала. Оно и к лучшему, для неё последующие мучения будут безболезненны. Ведь я так и не придумал, куда её спрятать от гнева Тань Конга.

Тем временем Татьяна закончила произвольную программу, снова поправила волосы, и потянула вниз края сарафана, натягивая его как перчатку. Мне почудилось что-то знакомое во всём этом спектакле. Так ведёт себя женщина, когда она… когда она перед зеркалом… Ну конечно, йатвадраль распетличная. Сырамсакламасак мне в печень. Славься отражающая сила стекла, законы преломления и дисперсия света. Татьяна нас не видит! Мы спасены! Спа-се-ны!

— Это ведь одна из твоих поклонниц? — шутливо спросила Юля, которая давно раскусила действия полной барышни, и то, что я принимал за дрожь страха было, беззвучным смехом.

— Поклонниц? Ну как поклонниц… фанатка моя. Одна — целый фан-клуб заменяет по весовому показателю.

— А она как, по интересу, или на что-то рассчитывает? — водя пальчиком по одной, оказывается чрезвычайно чувствительной ямке в основании шеи, продолжала Юля.

— Рассчитывает. Показать на что?

И я показал. Стены уже стали привычными к этому зрелищу, стол заслужил передышку, действие происходило под ним.

Когда мы уже заканчивали с яблоками, входная вращающаяся дверь, которая вела в коридор, заканчивающийся нашей неполной стенкой, зашелестела. Шаги не были похожи на человеческие, разве только могли принадлежать неуверенному зомби, волочащему топор. В тишине, это звучало странно и страшно. Что за новая напасть?

Звуки нарастали, приближаясь к нам. Мы, в свою очередь, замерли. Непрожёванное яблоко кислило язык во рту. Что-то привалилось к двери с внешней стороны. Через долгую выдержанную паузу над стеной показалась еле видимая человеческая кисть, похожая на птичью лапу. Кисть, распрямляясь, захлопала по кромке стены, отбивая мистический ритм. Затем на какое-то время исчезла, задёргалась дверная ручка, замерла и кисть на перегородке появилась вновь.

Разум ожил, стремительно разгадывая эту головоломку из тайн склепа..

«Рука — это рука. Рука кому-то принадлежит. Кому? Кто это может быть? Санта Клаус — нет. У него красные рукавицы. Друг Санта Клауса — возможно. Кто друг Санта Клауса? Олень! Похоже на оленя? Нет. Виднелись бы рога. Какие рога, ты спятил что ли? У оленей в первую очередь копыта. Это похоже на копыто? Нет. Значит это не Санта Клаус и не его друг олень. Отлично, список сужается. Что за бред, какой список? Что делает рука? Пугает? Ещё. Танцует? Хорошо — ещё. Шарится? Хлопает? Точно. Хлопает, аплодирует. Аплодисменты, сцена, ведущий — Боб. Это Бобская рука. Отлично. Ничего отличного. Что ей здесь надо? Руке ничего. Надо Бобу. Что здесь надо Бобу? Что-нибудь. Если ему что-нибудь надо, он хочет войти, а раз хочет войти — ему нужен ключ. Точно, есть! Рука Боба, желающего войти, ищет ключ».

Головоломка была разгадана. Пока Бобская рука искала ключ на стене, я, дав Юле сигнал не шуметь, принялся искать его в комнате. Пока я это делал, Юля не придавая, серьёзности положению, а может просто решив повысить накал ситуации, реально принялась щекотать меня. Я, укрываясь за локтями и извиваясь ужом, дополз до шкафчика. «Только не пятки, Юля, не надооо трогать пятки. Я не выдержу». Есть, ключ найден. Я поднялся на ноги перед стеной, крайне бережно, как могущественный артефакт, но очень хрупкий атефакт, положил ключ на самый краешек, так — чтобы одного деликатного касания было вполне достаточно для его падения.

Эта часть плана сработала, ключ упал внутрь.

Раздался поток колоритных выражений, общепринятых для данного случая у каждой народности, выражающий крайнюю степень досады. Снова яростно задёргалась дверная ручка. Затем наступило временное затишье. Мы ждали. Над стеной появилось две руки, вцепившиеся в кромку стены, и послышалось что-то похожее на «ы-ы-ы-ы-ы», как если бы кто-то пыжился. Стена загудела от шаркающих по ней звуков. «Боб пытается забраться, надо не дать ему это сделать». Я вооружился щитом для дартса и встал наизготовку, готовый нанести удар при появлении головы в бандане. Юлю всё это очень смешило, и я видел, она еле сдерживается, закутав лицо в какую-то рубашку. Действительно, смешная ситуация — слышать как пыжится дрищеБоб. Но максимум, что ему удалось — явить свою макушку. После очередного «ы-ы-ы-ы-ы» и шкрябанья, пальцы отцепились, и мы услышали стук падения тела. И после короткой паузы, сопровождающейся затруднённым дыханием, прозвучал очередной поток крылатых выражений, под новой антицензурной редакцией. Больше попыток проникнуть с той стороны не предпринималось. «По крайней мере, Боб обошёлся без сотрясения мозга», — подумал я, тихо откладывая щит в сторону.

Неприятность была в другом. Я не слышал, чтобы Боб уходил, и появившееся кошачье мяуканье за стеной свидетельствовало о том же. Мы оказались в ловушке. Как долго он собирается сидеть под дверью? Неужели придётся перелезть и оглушить его, рассчитывая на амнезию. А если пристукну ненароком? Нет, надо что-то придумать. Но жизнь сама вмешалась в планирование спецоперации.

Когда поток проклятий иссяк, раздалось бульканье. В течении минут 10—15-ти оно прекращалось и возникало вновь, а затем тишину нарушил звук шуршания по стене, как будто сполз вниз куль картошки. Не стихало только слабое мяуканье. Я приставил стул к стене. Встал на сиденье, затем на спинку и заглянул по ту сторону. Очертания развалившегося на боку Боба и рядом виднеется пустая стеклянная тара из под виски. Понятно, Боб стремился сюда за закусоном в виде яблок.

Всё это кукольное представление, с руками над импровизированной ширмой, пробудило в нас аппетит иного рода, и я ещё раз возблагодарил добротный стол и плотников, его сколотивших. Отодвигая дверной створкой Бобские разбросанные ноги, я убедился, что он крепко дрыхнет или очень хорошо притворяется. Поэтому вновь отложил, занесённый было щит и создал нужную щель в проёме, чтобы мы могли протиснуться. Закрыл дверь и спихнул ключ обратно — за стенку. Поддерживая ослабевшую от любовных ласк Юлю, довёл её до вращающихся дверей. Ещё четверть часа мы с ней прощались, но я, опасаясь, что отпущенный мне лимит удачи исчерпан, пообещал, что загляну ещё проститься перед её выездом из отеля.

Лимит удачи действительно подходил к концу. Об этом мне просигналил охранник в будке на посту. Он указывал на меня пальцем и вопросительно вытягивал подбородок, чего-то спрашивая. Когда я сделал вид, что не обращаю на него внимания, собираясь миновать пост, выскочил из дверей и замахал руками запрещающими жестами.

«Что такое, неужели прознали?» — прошибло меня. Впечатлений для одной ночи было уже достаточно, наваливалась усталость, подгибались колени и нахлынуло приливной волной страстное желание спать мертвецким сном не меньше двух суток.

«Ким, ким сэн?» — причитал верблюжий сын, прыгая вокруг меня.

Я уже немного ориентировался на местном. «Ким сэн» означает «кто ты».

Репа что-ли наслушался боец.

— Алекс. Бен Алекс — анимайша, — рука потянулась за бейджем.

«O fallacem hominum spem» — обманчивая надежда человеческая. Бейджа на положенном месте неоказалось.

«Чёрт, оставил в аниматорской. Ничего не попишешь — придётся возвращаться. А то, если сейчас Махмуд выпустит, завтра другие сыны не впустят. А потом и бейдж найдётся в запертой комнате с оброненным ключом. Начнут проводить расследование: что да как. Лучше вернутся».

— Шимды, — пообещал я секьюрити, что сейчас вернусь.

Боб так же лежал, свернувшись в турецкий калач. Рядом с ним грелись две кошки. Для меня перелезть через перегородку было делом несложным. Отыскал на столе искомый бейдж. Не стал затрачивать время вновь на поиски ключа, открывание и закрывание — переполз обратно. И случайно наступил на сместившегося чуть в сторону Бобыча, тянущегося за недопитой бутылью.

— Что это, йя. Ким бурда? — пробурчал Боб, не поднимая головы. Я решил не отвечать, притворившись тенью.

— Алекс, сэн? — заплетающимся голосом продолжил Боб.

Я похолодел.

— Мусти, сэн? — он зашарил вокруг руками и уже был готов схватить меня за ногу, но я нагнувшись, вложил ему в когтистую руку кошачий хвост. Он спросонья его помял, поднёс к носу и замолчал, то ли раздумывая что это такое и стоит ли открывать глаза, то ли заснув на этом действии.

Я всё также молчал, медленно пятясь в сторону дверей. Прям остров сокровищ какой-то. Вдруг вспомнилась глава из книги детства, когда Джим Хоккинс угонял пиратский корабль с двумя пьяными головорезами на борту. Боб ещё что-то неразборчиво просипел и затих смутной грудой.

Но ночь решила щедро раздать годовой запас сюрпризов. Перед малой Розой я, ещё не переходя дорогу, разглядел группу людей. Судя по фигурам, кто-то сидел на паребрике, остальные стояли рядом.

Рядом с упакованным дорожным чемоданом сидел Егорка, рядом Мустафа и охранник. А здесь то что случилось? Егорка выглядел донельзя разнесчастным и даже всплакнувшим. Но из одного вида было сложно что-то понять конкретно. От головоломок я подустал и соображалось вяло из-за накатывающих приступов зевоты. К чему здесь чемодан и охранник рядом, похожий на безмолвного сторожа? На мои попытки разговорить его, Егорка не реагировал, растирая основанием ладони припухшие глаза с частично сошедшей подведёнкой. За него историю Ромегора и Джульевики рассказал Мустафа.

Оставшись наедине, два голубка перешли к занятию, пятнающему женскую репутацию и поднимающую мужской рейтинг. Но не прошло и пяти минут, как в дверь постучали. Егорка решил не открывать, думая, что кто-то из своих. Но с балкона в комнату ворвалась охрана, открыла дверь изнутри, и на пороге появился Боб с ночным менеджером, застукав парочку на месте с поличным.

Ага, так вот почему мне так ловко удалось незамеченным пробраться по внутренней территории отеля от дискотеки до аниматорской — вся охрана была стянута сюда, для операции «захват прелюбодея». О ночном менеджере я уже слышал краем уха, что это человек, отвечающий непосредственно за непорочную чистоту восточного гостеприимства, уличающий персонал в запрещённых шашнях с гостями через агентурные сети осведомителей. В его подчинении находилась охрана отеля. Как-то на собрание Боб хаял его на все лады, что тот не даёт и шагу ступить спокойно, всё норовит уличить Бобрициуса и подопечных в нарушении трудового кодекса — 2-го правила аниматора, гласящего — никаких интимных встреч с гостями.

Боб наверное очень удивился, так как ожидал обнаружить в номере меня, а вовсе не Егорку. И именно он стал осведомителем ночного менеджера о предполагаемом нарушении правил одним русским аниматором. Ради этого сам вступил в «Союз гиены и шакала». Жаждал мщения за мою развернувшуюся агитацию против самодурства, бардака и тунеядства в команде.

Теперь же факт нарушения зафиксирован и мера наказания за сей проступок только одна — увольнение. Ночному менеджеру не с руки разбираться в таких сериальных вещах, чей Егорка сын. В данном случае, закон распространялся на всех, правила соблюдались неукоснительно.

Ждали Ура. Он ехал из Анталии забирать непутёвого отпрыска. Я же теперь понял причину опьянения Боба. Решил налакаться с горя, что коварный план не удался и сам же подставил своего под раздачу. С Егоркой, так как тот был сыном начальства, он был в зависимых-приятельских отношениях. И тот факт, что он оказался причастным к его отчислению, не прибавило ему радости. А может фасольный сын всерьёз опасался, что Натали теперь проинспектирует его шарашкину контору, кто и как тут трудится на анимационной ниве.

Мы дождались, когда подъедет Ур. Егорка, получив нагоняй от отчима в виде пары оплеух, был погружен с чемоданом в машину и отбыл. Так нас осталось четверо.

— Егор работать неможно. Lazy. — поделился мнением Мусти, когда мы шагали по безлюдному холлу.

Вообще — да. Работник из Егора был никакой. Если сравнивать с тем же Мустафой, то последний просто Гефест, не отходящий от наковальни.

— Алекс tonight тоже работать?! — утвердительно спросил Мустич и пояснил: — Дывай зоймёмися бизапасным. Джага-джага — Юля.

Я недоумённо на него посмотрел, Мустафавн понимающе заулыбался:

— А-ааа, Алекс. Секс машин здесь — астарожна. Найт-менеджер — барсук.

Как это ни странно, Мустафа знал всех туристов Розы и малой и большой по именам. Особенно женщин и независимо от возраста. Как и когда он успевал со всеми перезнакомиться сидя днём на скамеечке и поглощая пиццу или играя в теннис, непонятно. Ну а «барсук» он считал почему то страшным русским ругательством мужского рода, так же как «сумка» — женским. Я его не переубеждал. Ведь «йапыстырджи» — для меня тоже эмоциональная отдушина, хотя всего лишь «клей».

Мне оставалось только скромно кивнуть.

— О, Алекс мачомэн. Ин гест рум? — восторженно спросил он о месте совершённого акта любви.

— Йок — анимайшен рум.

— Оо, астарожна, Алекс, — Мус засмеялся, — ю крайзи.

Получив почётный титул сумасшедшего, я наконец-то добрался до апартаментов. Комната, избавившись от половины захламлявших её вещей, будто бы даже стала просторней. Кое-как стянув джинсы и футболку, я рухнул в кровать и уже на середине падения заснул, вымотанный до нуля событиями бурной ночи.