К началу которой, уважаемый читатель уже успел опосредованно познакомиться с писателем и представляет что это за фруктель-муктель. Те единицы из читающей братии, которые не смогли проникнуться явной симпатией к Алексу, получают последнюю возможность это сделать.

К концу августа Боб поправился и успел явиться в отель как раз к празднику Рамадан Байрам или, как его часто называют в Турции Шекер Байрам (дословно Сладкий Праздник) — для мусульман долгожданное и радостное событие, знаменующее окончание тридцатидневного воздержания.

Для нас распутных ловеласов и неуёмных обжор, сластён, эксбиционистов, людей зависимо-курящих или просто сверх раздражительных, вроде вернувшегося шефа, который с ненавистью смотрел на выставленные перед ним на столе новые упаковки таблеток, само слово воздержание — было пустым, ничего не обозначающим звуком, сотрясением воздуха на молекулярном уровне.

Боб вытряс все таблетки из разных флакончиков в одну кучку. Взял наугад парочку, поместил в рот, запил колой. Откашлялся, выплюнув одну обратно, брезгливо осмотрел с видом циничного натуралиста, отправил не делающим чести даже уборщику баскетбольной площадки броском мимо урны. Оставшуюся горку смахнул в ящик стола к остальному фармацевтическому богатству и обвёл подчинённых взглядом, граничащим с безумием. Он был безмерно удивлён, как мы смогли оставаться на плаву в его отсутствии. Сам он ожидал, что без патронажа мудрого наставника, нас выгонят как дармоедов и бездельников на следующий же день. Но нет, мы сидели перед ним как самые «натуральные» аниматоры и вели себя как ни в чём не бывало, поедая яблоки, ковыряясь во рту зубочисткой и рассматривая обои, на предмет построения из рисунка гипнотического многогранника, а не ползали на коленях, вымаливая взять нас обратно под милосердный контроль и вновь повести за собой в бескомпромиссную борьбу с «факин пипл» и Баем-Икс в сфере анимации.

Сам шеф выглядел неважно. К его читаемому как по нотам амбре присоединился госпитальный душок, напоминающий об утках, гнилостной микрофлоре, взвесях бария и просроченных антибиотиках. Вдобавок ещё несколько сот грамм покинули его скелет, и оставалось совсем немного до облика homo invisibles — человек невидимый. Но взгляд его оставался столь же параноидальным, светился огнём фанатизма и предвещал новые самодурские выходки.

Никто не удивился, когда Боб извлёк на свет божий замусоленную разлохмаченную бумажку с новым приказом и пятнами кетчупа. Ничего хорошего от этой бумажки никто не ожидал, особенно после того как Боб, кашляя, перенёс на неё свою микрофлору вместе с мокротой. Естественно, в бумажном послании свыше, как и в памятной собравшимся предшественнице, говорилось об отмене ближайшего выходного дня, приуроченного к празднованию Рамадан Байрам и к Дню Победы.

День победы — это ежегодный большой государственный праздник, отмечаемый в Турции 30 августа в честь решительной победы над греческими оккупантами и в память о погибших в битве при Думлупинаре, которой была завершена война за независимость Турции в 1922 году.

Поэтому утром, как говорилось в захарканном приказе, наша обязанность, облачившись в национальную одежду, встречать гостей у входа в ресторан с традиционными словами приветсвия в честь окончания поста, а вечером, будучи облачёнными в цвета турецкого флага, принимать участие в вечернем шоу, посвящённому Дню победы.

К этому празднику в Rose отель заехало бесчисленное множество турецких гостей. Причём создавалось впечатление, что чтобы воздерживаться от плотских искушений и не испытывать свой религиозный дух радостями земными они месяц жили в землянках, пещерах, гротах, на необитаемых островах и теперь, снова выбравшись в мир живых, были до краёв переполнены бурлящими эмоциями, физическими потребностями и обильным многословием. Эта словоохотливость выражалась у них повсеместно, как будто всё для них было в диковинку и во время отшельничества они утеряли память. Приехавшие бродили по территории отеля большими семейными таборами, включающими отца семейства в головном уборе, полную супругу, по неизвестным науке причинам не только сохранившую, но и преумножившую телесные округлости за время поста, задрапированную в бесчисленные платки. Отпрыски помоложе обоих родов в числе до дюжины, включая без умолку голосящих младенцев. Незамужние сестры, сваты, кумовья, пожилые представители семейства, с лицами подобными коре векового дерева, уже стоящие одной ногой в засасывающем болоте маразма.

В ресторане семьи осман вели себя крайне шумно. Ещё бы, 30-ть дней не вкушать нормальной пищи — тут любой будет хватать из корзин лепёшки, отламывать от каждой по ломтю, а оставшийся мучной месяц оставлять обратно в корзине или разбрасывать по полу. Явно у них была задача перепробовать всё что они пропустили, пребывая денно и нощно в молитвах. Но сохранив разум и подобие логического мышления, они понимали, что задача для желудка справится с таким объёмом — непосильная, ограничивались покусываниями от каждого блюда, переводя при этом впрок залежи наготовленной еды.

Что такое шведский стол они не знали и отягощать себя такими познаниями не собирались. Слыханное ли дело носить собственноручно тарелки, подобно прислуге. Разве долгим воздержанием они не заслужили право отведать пищу как все обычные люди ресторанного типа, не покидая стол. Официанты носились как ужаленные — таская им блюда с обильной снедью, питьё, при этом успевая кормить с ложечек нестабильно себя ведущих младших представителей знатных родов.

От моря и бассейна турецкие бабоньки (назвать их женщинами, не получалось из-за опасения сломать таким откровенным преувеличением язык) тоже успели отвыкнуть, поэтому ползли туда во всём многообразии шалей, платков и занавесок, закрывающих тело от макушки до пят. В воде они становились похожими на раздутых медуз. Лицезрение незапатентованной европейцами процедуры купания истинных мусульман у людей непросвещённых, слабых духом и малоподготовленных могло бы вызвать культурный шок. Но с другой стороны, мало кому хочется смотреть на раздутые неприкрытые телеса в ходе часового чревоугодия. Минус в том, что в многочисленных складках хламид скрывались остатки с пиршества и сам бассейн стал напоминать исполинский чан с окрошкой. Не хватало только большой солонки и перечницы. На самом пляже семьи обходились без лежаков, устраиваясь прямо на песке шумными компаниями, превращая пляж в подобие вокзала.

Их супругам надо отдать должное, они сохранили знание о том, что солнечный свет полезен для кожи, и обнажались до нижнего белья, к сожалению, не относящемуся к купальному классу. В большинстве это были семейки, но подобранные грамотно — в один стиль с плешивыми макушками, рыхлыми грушеобразными боками, бледной кожей и обилием волос на теле. Что поделаешь? Человеку, проводящему неустанно месяц в молитвах, не до эстетических красот, чем-то приходится жертвовать. Такое зрелище турецкого зоопарка или кунсткамеры могло у людей слабых духом и малоподготовленных вызвать культурный инсульт, но наши, на ту пору немногочисленные отдыхающие, не сдавались. Хотя в некоторых местах назревала необходимость спиритического сеанса с генералом Н. Н. Обручевым, разработавшим план успешной войны против Турции в октябре 1876 года в ходе русско-турецких войн.

Особенно потребность в сеансе связи с генералом проявилась, когда турецкие мужчины, в течение месяца исправно несущие молитвы Аллаху, воздерживаясь от плотских удовольствий, доводили себя на пляже до предоргазменного состояния видом русских красавиц в купальниках. Собираясь группками по 3–4 человека, в то время как их медузоподобных жён волнами выносило на берег и укладывало на песок в затейливых геометрических узорах, они жадно пожирали глазами девушек, мысленно играя с ними в дизайнеров куклы Барби, в большей части случаев, не продвигаясь дальше раздевания. Во время этого действа они воображали себя то ли персонами, имеющими депутатскую неприкосновенность, то ли считали, что находятся по другую сторону экрана, не ограничиваясь в комментариях, которые у лиц малоподготовленных, но понимающих язык продавцов пахлавы, могли бы вызвать культурный обморок и потерю речи.

Если же какую-то бедняжку посещала несвоевременная мысль позагорать топлесс, то участь её была незавидна. Подобно кроликам, загипнотизированным змеиным танцем, тюленеподобные, с красными от недосыпания во время ночных молитвенных вознесений ободками глаз и век турки подсаживались всё ближе, сокращая дистанцию до манящих округлостей, пока задремавшая девушка не просыпалась под физически ощущаемым гнётом вожделеющих взглядов и напуганным криком не пыталась прогнать озабоченных, поганочно-бледных чудовищ в семейках прочь. Её попытки не оказывали предполагаемого действия по прекращению зрелищного аттракциона, и спасение вырисовывалось только в виде медуз-горгон, привлечённых криками. Медузы прогоняли мужей от жертвы, но и сами собирались группой горланящих индюшек вокруг случайной обольстительницы и распекали её нравственные устои почём зря. Бедняжка понимала по интонациям, что она почему-то виновата в том, что является такой неположенно-красивой, да ещё имеет наглость демонстрировать эту красоту в общественном месте. Девушка обычно ретировалась с пляжа на третьей минуте вынесения обвинительного приговора женским собранием, и пару дней, отходя от культурного шока, загорала исключительно на балконе или на водяном матрасе, подальше от берега, куда ни мужья, с атрофированными от духовного поста мышцами, ни их бесформенные жёны, отягощённые пятью килограммами одежды, доплыть не могли.

Особое удивление этой нахлынувшей, подобно Ефрату в полноводье, янычарской армии вызывали диковинные похожие на людей странные животные — российские аниматоры. Во чтобы то ни стало, они стремились узнать все слова и выражения, которые известны этим homo animatores на языке основателей Стамбула.

— Дикат вящи кёпек вар! (осторожно, злая собака!) — предупреждал я их об осторожности хулиганского поведения в присутствии злой собаки, притаившейся за забором соседя.

— Dikkat, vashi kopek var, — передавали они друг другу, словно играя в сломанный телефон.

— Арабадан сакын! (берегись автомобиля!) — извещал я одно из главных правил поведения на дороге, с требованием опасаться двигающегося транспорта, чувствуя себя зачитывающим манифест для придурков.

— Arabadan sakin, — волновое эхо удивления от встречи с говорящей обезьянкой разносилось по обе стороны от меня.

— Сон дурак! (конечная остановка) — объявлял я голосом кондуктора о конечной остановке, вежливо давая понять людям, имеющим хоть пару грамм интеллигенции, что у меня есть так-то другие дела и обязанности, кроме как выступать в образе учёной обезьяны.

— Son Durak! — хором повторяли люди, утратившие всё понятие норм поведения с иностранцами.

— Су джимнастик! (водная зарядка) — требовал я дать проход инструктору по аквааэробике, дуя в свисток.

— Su jimnastic, — вторили люди, в здравом уме которых я всерьёз сомневался. Самые ближние намеревались повторить мой трюк со свистком.

— Эль сюрмейиниз! (руками не трогать) — безрезультатно увещевал я не трогать руками оборудование руками.

— El surmeyiniz, — продолжалась эта пародия на светскую беседу.

Истощив запас терпения и красноречия, я ждал, пока они наглазеются на чудо. Но они принимались рассказывать мне житейские истории, пересказывать хронику произошедших в стране событий с 660 г. до н. э., делиться философскими умозаключениями. Их нимало не смущало, что дальше распространённых общих фраз моё знание культурного языкового наследия не распространяется, и я опасался, как бы они меня не сосватали за одну из своих дочерей, присутствующих здесь же неподалёку, так же заинтересовано рассматривающих заморскую обезьянку.

Спасал меня обычно Мусти, увлекая назойливых балаболов в экскурсию по отелю, но взамен шантажист требовал ответную услугу, как-то — подменить его на энтрансе.

Первый раз я согласился, сочтя это выгодной спасительной сделкой. Но вечером, на боевом посту у ресторана, я подвергся массированной атаке тех же нежеланных собеседников, которые признали во мне старого знакомого и де факто приняли меня в своё дезорганизованное семейство, то есть заочно усыновили. Как член семьи, я был удостоен разделить с ними трапезу. Этой участи избежать не удалось и, отстояв праздным глашатаем положенное энтрансу время, я был с почётом конвоирован к сдвинутым в застольный монолит столам. Они только закончили разогрев лепёшками, и порадовались, как я вовремя подоспел.

— Э, Алекс, олум, арабадан сакын! Сон дурак, Алекс! — неслись весёлые выкрики.

Окружённый со всех сторон заботой и вниманием, как королевское дитя, я дегустировал традиционные для них и непривычные для себя праздничные блюда, молясь сохранить здоровый желудок после столь экзотических явств. Это был единственный день, когда я попробовал фиолетово-малиновый салат непонятного происхождения с обилием чеснока, лука и жгучего перца, и стрёмные на вид и на вкус маринованные овощи, неизвестные славянской кулинарии, и рыбу, запечённую то ли в твороге, то ли в йогурте, которую я раньше обходил за полметра, ничуть не сожалея об этом. В общем, все здорово повеселились в тот вечер. Все, кроме моего желудка.

Но больше всего испытаний выпало на Машину долю. Если я ещё мог спрятаться, затесавшись в компании русских, залечь на дно бассейна с надутым воздушным шариком в роли кислородного баллона или скрыться среди пальмовой листвы, то Мария была обречена на времяпрепровождение с турецкими бэбэками, по избалованности и капризности не уступающие сказочным невестам на выданье, а по склонности к разрушительным действиям, оставляющие Боба далеко позади, находясь в середине рейтинга девастаторов, где то между Годзилищем и ураганом «Катрин».

Кроме самих чад, в мини-клуб набивались под завязку мамаши, не удосужившиеся просушить себя после купания. Они засыпали киндервожатую ворохом вопросов и стремились вызнать всю подноготную возможной маньячки, скрывающейся под личиной девушки-индианки.

Освобождённая спасительным бегом времени, извещающим об обеденном перерыве, Маша все нереализованные негативные эмоции и переполняющее стрессовое напряжение переносила на пищевые отношения. Прежде её трапеза протекала размеренно и неторопливо, как медитация последователей Сиддхартхы Гаутамы — Будды. Теперь же Маша с яростью перегрызала свиные рёбрышки, одним укусом оставляла от яблока огрызок, а арбузные дольки поглощала вместе с кожурой и семечками.

— Надолго они сюда приехали? — нервно осведомлялась Маша, не замечая, что солит фруктовый салат.

— Пожуём, увидим, — беспокойно оглядываясь, как бы не нарваться вновь на совместную трапезу, отвечал я.

Думалось мне, Боб будет рад соплеменникам, с которыми он найдёт общие темы для разговора. В их лице обретёт ту отдушину — подушную наволочку, в которую сможет излить жалобы на неразумно-бесполезных, вечно ищущих проблемы, подчинённых кретинов, и обсудить лицемерных начальственных сатрапов, несправедливо игнорирующих его скромный гений.

Но шеф с неприкрытым раздражением всячески старался избежать встреч со своими однопашцами, поскольку, как я догадывался, они подобно самым взыскательным туристам, предъявляли к нему массу претензий и советов по поводу развлекательных программ. Кроме доведения конструктивной критики до самого Боба, упрёки на деятельность анимационной службы в виде письменных жалоб регулярно поступали высшему руководству, и шефа распекали уже с вершины карьерной лестницы. По представлению стамбульских сапожников и портных, как описывалось в жалобах, вся анимация должна быть представлена исключительно на их родном языке, быть заточена под их биологические ритмы. Также каждый аниматор, по мнению аптекарей из Анкары, должен быть снабжён тележкой с бесплатным мороженым, тремя корзинами свежих овощей с соковыжималкой, надувной лодкой, барабаном и нардами. Являться по первой мысли о нём, и вести себя ниже травы и тише воды, когда Они изволят спать на пляже, а не созывать людей на аквааэробику противным свистом. В общем знать, кто есть пуп Земли и плясать по жизни уже отталкиваясь от этого знания.

С этими башмачниками и бакалейщиками Боб не мог отделаться фразой: «Непанимаю, йя. Ниговарить руссик», — как он это проворачивал с нашими туристами. Поэтому шеф и его земляки играли в течение дня в казаки-разбойники. В этой игре, за пару дней стресса Боб, путём частой практики, поднаторел настолько, что мог удачно прикидываться, в зависимости от места где его настигала толпа бакалейщиков, шлангом, злым садовником, тенью от пальмы, частью сценической декорации, выкрашенным мазутом сломанным лежаком, ночным чистильщиком бассейна или даже аппаратом, производящим попкорн.

Досталось на орехи с арахисом и диджею Ильясу. Вследствие возрастной незрелости, он, естественно, предпочитал динамичную современную музыку, что находило соответствующее отражение в его работе как пульт-придатка. В дни празднования Шейкер Байрама он подвергался атаке возмущённых ценителей наследия предков, и дискотеки, после их апелляционных жалоб на имя администрации отеля, превратились в траурные панихиды. Слезливые песни горцев, полные тоски и скорби, под скудный аккомпанемент флейт и лютни, не оставляли никого равнодушным. Кто-то скорбел вместе с ними, жалея, что отдых в Турции пришёлся так некстати на дни турецкой экспансии, кто-то грозился сбросить Ильяса, срифмованного не самым лучшим для гетеросексуального мужчины образом, вместе с ди джей кабиной с пирса, если он не поставит «нормальный музон». Судя по другим проклятиям, наша дискотека ранее пользовалась популярностью у одноногого братства, число вступивших в него поражало своей численностью. Они клятвенно заверяли диджея, что нога их отныне больше не ступит на танцпол. Я даже пару раз выскакивал из будки, чтобы вдруг невзначай не прилетело костылём, а заодно и полюбопытствовать, откуда же в нашем отеле столько одноногих и почему их не видно днём. Но все они располагали весьма реалистично выполненными протезами отсутствующей конечности, скрывающими инвалидный статус. Потеря конечности, кроме того, сказывалась на их обонянии, потому что ди джей им казался нестерпимо пахуч, что они, не стесняясь выражений, спешили вслух обнародовать, присовокупляли соответствующие прилагательные к рифме — Ильяс.

Ильяс, но совсем не водолаз, скованный по рукам и наушникам распоряжениями начальства во всём потакать ценителям прекрасного, мерно бился от безысходности положения внутри будки головой о стенку, наглядно иллюстрируя историю о несчастной любви мальчишки-горца, отправившегося к девушке из дальнего посёлка, но сброшенный вероломными братьями со скалы. На танцполе в итоге никто не клубился — под такие завывания это мог бы сделать только человек с атрофированным слухом, которому медведь не только наступил, но и справил в ухо оба вида нужды. Сами ценители наследия предков, добившись исполнения музыкальных предпочтений, оставляли танцпол под присмотром комиссии, ответственной за подбор музыкальных произведений и разбредались по лавочкам, вспоминать об удалой молодости.

Один Джолик нашёл отличный метод справиться с передрягами от вторжения братьев по крови. Он просто взял и уволился, чем заслужил всеобщее уважение. Мы же, слабые духом и охочие до денег, не нашли в себе достаточно мужества повторить его подвиг.

И вот, на исходе праздников, когда вкусившие приземлённого счастья, мусульмане покидали отель, весь персонал, израсходовавший годовой запас валерьяны и валидола, задышал с облегчением.

К этому времени, Даша уже уехала, а я решил попытаться сдержать данный самому себе зарок в отношении интимных встреч. Первую неделю выходило весьма успешно, и я думал, что с пляжными приключениями покончено. Тем более, что ночи стали заметно прохладнее, и ночевать на остывающем песке было уже не столь комфортно как в августе.

Но кто-то в небесной канцелярии продолжал испытывать меня на прочность или наоборот, стремился обезопасить от воздержания, ведущего, по мнению современных специалистов, торгующих соответствующими бадами и кустарными аппаратами, к мужскому бесплодию.

Сначала эти таинственные силы отправили на заслуженный покой в родной город Экмека, вновь предоставив мне апартаменты в единоличное пользование. Но этим дело не ограничилось, и в отеле появлялись, сменяя друг друга обольстительные барышни, ищущие встречи со мной, внося ложку искушения в бочку целибата. Они будто сходили с обложек модных журналов, одна краше другой, и пару раз я не устоял и вырыл заново томагавк любви. Ночи вновь наполнились смыслом, и я дал себе последний зарок — больше никаких зароков.

Сентябрь был на исходе, когда нас покинула Машка. Уехала первой — с чемоданом ещё более тяжёлым, чем он был по приезду. В первых, добавились какие-то новые вещи, а во вторых, Маша до отказа нагрузила его едой.

— На дорожку, — сказала она.

— Как же ты теперь дома будешь, без шведского стола? — осведомлялся я на прощальном ужине. Маша побивала свой же рекорд по уминанию провизии, заставив полными тарелками ещё два соседних столика.

— Это не проблема, дома я мало ем.

— Но полгода-то тебе надо на подножном как-то продержаться, — с большим сомнением я представлял себе, как Маша обходится тарелкой куриного бульона в обед и котлетой с двумя ложками пюре на ужин.

— Выдержу, — весело заверила киндервожатая, приканчивая последнюю тарелку с овощным пловом и пересаживаясь за соседний столик к новым блюдам.

Боб неожиданно загрустил, прощаясь с Машей-искусницей. Непонятно, что было больше в этом эмоциональном порыве — светлой радости прощания или сожаления, что теперь некому будет нянчиться с маленькими супостатами, и это бремя ляжет на его костлявые плечи. Тем не менее, мы извлекли чертыхающегося шефа из-под рухнувшего чемодана, который он порывался самолично отнести.

— Что это, Маша, йя? Катастрофа! Багаж-дегаж салак, йя, Так ниможна, — гневно косился он на раздутую поклажу.

Погода тоже менялась, днём стали накатывать облачка, тучки. А однажды, к моему удовольствию разразился дневной ливень. Отдыхающие в спешке засобирались в номера, не понимая, что за одинокий дурень радостно бегает под проливным дождём, сигает с пирса и плавает в бассейне в такую непредназначенную для позитивного отдыха погоду. Притоки гостей также пошли на спад, и в начале октября русские туристы поисчезали как талый снег, а на смену опять пожаловала пожилая бундес-лига, впрочем, разбавляемая и юными представителями страны Рейна и Майна.

Всё возвращалось на круги своя. Аквааэробика перестала быть актуальной, так как вода в бассейне не успевала достаточно прогреться к полудню, а вот море оставалось тёплым, хоть и не баловало былой прозрачностью из-за ночных штормов. Сам Кемер также пустел, по безлюдным улицам октябрьский ветер гонял вчерашний мусор, ворошил страницы оставленных продавцами газет, похлопывал прикрытыми ставнями магазинов, играл как на гармошках жалюзями. Большинство отелей второй линии закрывалось до следующего сезона, и уже не доносились заманчивые, приглашающие к столу, запахи из кафешек и рыбных ресторанчиков.

Мы тоже били баклуши. Вечернюю программу ввиду малой заполняемости зрительного зала у амфитеатра перенесли в лобби. Да и там особо себя не утруждали, больше играя в карты, нарды или шахматы с гостями. Так мы дотянули до середины октября.

Со дня на день предстояло моё возвращение домой, в землю пельменей и вкусной сметаны, снега и хмурых дворников, голых деревьев с облетевшей листвой и бойких синиц. Тоска накатывала вечерами, в свободное время, когда нечем было заняться. Море уже не тянуло купаться, холодя кожу волнами-барашками, да и волейбольная площадка скрыла следы недавних баталий, развевая обвисшую сеть по ветру. Темнеть начинало по-осеннему рано, и в некоторые дни солнце даже не появлялось на небосводе. Море зацветало, шторма выносили на берег тёмные массы водорослей, источающие гнилостный запах. В это время я читал книги, оставленные туристами как ненужный балласт, в продуваемом сквозняками бараке прислушивался к далёкому рокоту волн и представлял себя сидящем в самолёте на пути домой со счастливой улыбкой.

В середине октября, когда по моим подсчётам шла последняя неделя пребывания на земле турецкой, ко мне обратился представитель делегации уверенных пользователей пива.

Мы с Мусти в это время бились в теннис, и чемпион вырывал победу уже в третьей партии, хотя я упирался до последнего. Ведь на скамеечке следили за неравной борьбой три симпатичные юные немочки, среди которых была светленькая Николь, которой я хотел бы посвятить свою победу над сицилийцем. Но упрямый Мустафа, приговаривающий: «Нет, Алекс, сигдня ниможно. Я сигодня очин очин сексуальна азабочин», — не намеревался разбрасываться победами на глазах, как он считал, своих поклонниц.

Но я успевал весело перемигиваться с Николь, пока Мусти ползал в кустах в поисках шарика, уносящегося туда после моих отчаянных и непрофессионально исполняемых резаков.

— Алекс, ёжкин кот. Вот ты где. Сегодня же наши с Англией на отборочные к еврику играют. Может организуешь в лобби-баре совместный просмотр. Посидим, поболеем, — предложил явившийся к концу третьей партии посол, похлопывая по объёмному животу, наводящего на мысли об ячменном отборном пиве.

Эта идея мне сразу пришлась по душе. Я осведомился у Боба, реально ли организовать просмотр футбольного матча вместо шоу. Боб в последнее время вёл себя подозрительно адекватно, то ли устав от самого себя, то ли переселение из холодного барака в пустующие после Машиного отъезда апартаменты под крышей, с цивилизованным горячим душем и мягкой кроватью, благодатно на него подействовало, то ли новые таблетки приносили результат. Так или иначе, под конец сезона он перестал самодурить, чинить препоны, устраивать катаклизмы и всем видом давал понять, «делайте, что хотите, йя, я возражать не буду». Несколько раз он даже произнёс небывалую для него фразу, что мы одна команда, поблагодарил меня за отличную работу, выдав, что лучшего аниматора за более чем пятилетний стаж, чем я, он не встречал и назвал меня дурачком. До сих пор он считал это почётным званием. Я невольно потрогал его лоб, нет ли горячки, но Боб заверил: «Йя, Алекс, это что? Моя шутить неможна».

Я подумал над словами шефа и пришёл к мысли, что возможно он в чём-то прав. А что, с отдыхающими на ноге, но без излишнего панибратства, отзывы в анкетах на лидирующих позициях, с персоналом не конфликтую, активити на высоте, от работы не отказываюсь, даже заместителем шефа поработал. А что до девушек, то большинство оставались довольны проведённым временем, что тоже показатель профессионального подхода, тем более работа эта велась во внеурочное время.

По футбольному матчу Боб заверил, что лично попросит техническую поддержку настроить нужный спортивный канал. Ради такого дела я не поленился сходить на энтранс, оповестить всех болельщиков и патриотов собраться в лобби-баре с продуманными за ужинам кричалками.

— Да ты Алекс, оптимист, — заявил один из соплеменников, разглядывая моё лицо.

На одной половине физиономии я нарисовал российский триколор, на второй — половину великобританского креста. И по центру одного из стягов прописал по центру «3», у другого «0».

— А ты приходи, сам всё увидишь.

— Это что, 30-го уничтожить? — пошутила Ольга из Воронежа, увешанная сувенирными амулетами, отправляя в рот картошку фри.

— Нет, это отборочный матч на евро 2008 по футболу Россия-Англия. После ужина в лобби.

— А футбол, это где здоровые мужики балду пинают… — приду.

— Это раньше балду захваченного врага пинали, а сейчас уже мяч изобрели. 21 век как никак — головы в цене.

В самом лобби-баре за полчаса до начала трансляции я размалевал лица желающих. Пожилые бургеры, заходя пропустить пивка, испуганно косились на наш фанатский сектор и скапливались в дальней части зала.

Когда до матча оставалось минут пять, выяснилось, что Боб, конечно же, позабыл известить кабельщика. Пока мы кляли турков и их пренебрежение к такому важному событию как мировой футбол и вместо начала трансляции наблюдали за танцами теле-настройщика вокруг плазмы, был создан аварийный штаб поддержки болельщиков, и пара связных непрерывно курсировала от лобби-бара до интернет-кафе, расположенного этажом ниже, освещая хроники начавшегося матча.

Наконец, под восторженные вопли, картинка трансляции появилась, настройщик насильно был осчастливлен литром пива за предстоящую победу Российской сборной и оставлен здесь же на случай, если вдруг канал начнёт рябить. Правда туда, куда влился литр, добавилось ещё пара пивных пинт, и вскоре я сомневался, понимает ли он, что телевизионный пульт в его руке, это не рукоять светового меча джедая.

Но вскоре происходящее на экране действо всецело завладело умами собравшихся. Первый тайм не принёс ничего позитивного, кроме факта достойного функционирования почечных канальцев среди присутствующих. Я, как рулевой обоза, на предлагаемое пиво не налегал, потому что не хотел отрываться от игры, скрываясь за занавеской, чтобы осушать стаканы. После гола англичанина Руни на 29 минуте, пораженческое настроение охватило наш стан и многие отправляли меня в уборную почистить счёт на лицевом табло.

В перерыве мы произвели экспертную оценку мачта, разложили на косточки нападающий состав нашей сборной и просветили рентгеном. Вывод был неутешительный, при такой игре даже для магического «авось» вывести нашу сборную вперёд задача непосильная. Но Оля, воронежская ворожея, утверждала, ссылаясь на колдовские-пророческие корни, доставшиеся ей в наследство по материнской линии, что наша команда выиграет. Поэтому мы оставили попытки утихомирить настройщика, проводящего тренировку в академии джедаев на Альдебаране под присмотром мастеров Йода и Зелёнки и переключились снова на футбол.

Второй тайм был более беспокойным. После гола Павлюченко с пенальти бундес лига будто бы перенеслась в дни падения Берлина, когда от радостных победивших русских спасу никакого не было. Ну а когда счёт стал 2:1, выпавший из окна на лоджию настройщик не привлёк никакого внимания, потому что большинство из нас бегало по лобби бару, натянув футболки на головы, даже девушки. Что вполне возможно и послужило причиной выпадения теле-мастера, успевшего протрезветь при виде неприкрытых красот русской души.

Матч завершился, общее количество забитых голов я угадал, вернув себе, утраченную после проигрышного первого тайма, репутацию рулевого обоза. Наш талисман удачи — Ольга, выбранная девушкой года по версии уверенных пользователей пива, получила небольшое сотрясение мозга, встретившись с потолком, когда обезумевшая от счастья толпа радостно подкидывала её на руках.

Через час после матча, когда большая часть персонала и отдыхающие всех национальностей, включая непьющих мусульман и закодированных немцев, еле держалась на ногах от избытка алкоголя в организме, кто-то вспомнил про день Нептуна, незаслуженно позабытый. Многие присутствующие с размалёванными лицами футбольных фанатов сошлись во мнении, что середина октября самая подходящая дата для поклонения повелителю морской стихии, и орда, возглавляемая хихикающей Ольгой с отметинами побелки на лбу, несомой на богатырских плечах вместе с лобби-креслом, отправилась покорять водные просторы средиземного моря. До моря благополучно не дошли, так как по пути кто-то свалился в бассейн. Остальные приняли это за знак свыше, и через минуту бассейн был забит до отказа и теми кто радел за празднование и кто просто кричал, отбрыкиваясь: «Ахтунг, Ахтунг!.. иш вил ништ.. — шайсе». Мустафа, явившийся посмотреть, что за шум доносится до пляжного домика, наверное уже в заключительный раз поучаствовал в спортивной дисциплине «столкни Мусти в бассейн», успев передать мне перед падением телефон.

Дискотека, тем не менее, началась вовремя, когда страсти немного поулеглись, а основная часть гостей успела обсохнуть, кроме тех, что остались подобно зомби бродить по дну бассейна, ища выход, натыкаясь на плавающее кресло, показывая всем своим видом, что переборщили со спиртным.

Я проверял на сухость майку, развешанную на цепких ветвях кустарника возле диджей кабины, как ко мне подошла Николь, та самая симпатичная немецкая барышня, с волосами цвета спелого пшена, сейчас немного намокшими на кончиках, напомнившая мне чертами лица молодую Патрицию Каас. Я поспешил извиниться, что приложил руку к вовлечению её и подруг в эту русскую народную забаву, под названием день Нептуна. Но не мог не отметить, что мокрый облегающий топик ей очень идёт, подчёркивая всё необходимое. Ильяс в этом вопросе меня всецело и горячо поддерживал, высунувшись из кабины настолько, насколько позволяла длина шнура наушников.

Я затолкал его обратно, но даже так он продолжал облизывать стекло закрытой двери, играя в 3D проекцию. Николь рассмеялась моим неуклюжим попыткам рассказать историю про матроса, которую я чуть было не забыл за летние безгамбургские месяцы.

Но ей явно требовалось что-то большее, чем ознакомление с моим лексическим запасом. Мы перешли на язык туманного Альбиона, и я, признаться, был польщён, что мой типаж вызвал пристальное внимание и лестные отзывы с её стороны. Обменявшись комплиментами, что в человеческой среде равносильно обнюхиванию среди представителей иных видов млекопитающих, и, повинуясь возникшему гормональному выбросу, облачённому поэтами-лириками в более утончённо-воздушные материи словесных кружев, мы решили по обоюдному желанию, читаемому в глазах, привести сумму слагаемых к одному знаменателю, если выражаться сухим языком цифр.

На тот момент моё эго воспарило в небеса, я был одурманен победой нашей сборной, похвалами Боба, вниманием красивой иностранки и пребывал в эйфории, словно это мой лоб, а не Ольгин пришёл в столкновение с потолком. Кроме того перед немецкой девушкой мне было неловко и казалось постыдным разыгрывать колумбийского связного, связанного по рукам и ногам вторым правилом аниматора. Мне хотелось показать, что мы, русские — бесстрашны, отважны и отчаянны, больше чем Антонио Бандерос в «Десператор». Поэтому я, приобнимая Николь за стройную талию, ещё чуть влажную после купания, повёл к выходу из отеля, перебросив майку через плечо.

Прошли мы не так уж и много, как сработало паучье чутьё, и я увидел спускающегося по лестнице навстречу нам Омара Кошмаровича. Близкий к панике, я дёрнул головой по сторонам, справа был тихий бассейн — можно спрятаться под лежаком, но, по-моему, он меня видел, и то как я неподобающе примерному работнику веду себя с гостьей. Поэтому я втолкнул Николь влево, в приоткрытую дверь уборной, и сам ринулся вслед за ней. Закрыв за собой дверь, я повторил волшебную мантру: «Увольняют. Да пусть увольняют, черти турецкие, нашли тут евнуха-скопца, тоже мне рабовладельцы, блин».

Николь вопросительно на меня смотрела, не понимая, конечная ли это цель нашего путешествия, следует ли это означать призывом к действию и переходить к страстным поцелуям. Но весь мой вид говорил о сложной мыслительной работе, поэтому Николь замерла. «Видел или нет», — вот что стучало в моей голове. Нужен был план действий и алиби. Ведь если меня застукают здесь и сейчас — всё, финита ля комедия, а до завершения сезона всего ничего.

«Как кур во щи, — подумалось мне. — Радуйся, такого попандоса ещё не было».

План созрел быстро, за это время Омар-кошмар ещё не успел бы дойти или добежать до двери уборной.

— Найт-менеджер. Шайсе. Дер клюге хунд. Арбайтен — капут, — показав на дверь, объяснил я ситуацию девушке.

И тут же изобразил характерный звук, возникающий при пищевых отравлениях.

— Вертшейн, Николь?

— Ya, — сказала, улыбаясь девушка. Я отправил её в кабинку к белоснежному другу, попросив секунд 10–15 поиздавать звуки рвущегося наружу содержимого.

— Meet you on a disco, I will think up something, — пообещал я придумать, как мы с ней увидимся, если сейчас на меня не оденут кандалы.

В дверь постучали. Я показал Николь большой палец вверх, она, подмигнув, ответила тем же и принялась за творчество пародиста-физиолога.

Я открыл дверь, выходя наружу, и сразу начал говорить, словно передо мной были десятки телекамер и 4 микрофона.

— All is okey. She is okey, no danger now. Drank little more, than she can take inside. Now shes normall. Situation under control, — говорил я героический монолог Брюса Виллиса, не требуя излишних оваций и благодарностей.

Я просто делал своё дело.

Как и предполагал, за моей мимикой жадно следил ночной менеджер, пытаясь на невербальных сигналах почуять ложь. Но сделать это было непростое занятие даже для матёрого фсб-шника. На моём лице по-прежнему сохранялся флажный грим.

— Алекс, бу нэ? — допытывался он с видом, словно я обесчестил его дочь, украл коня и вытоптал любимую бабушкину клумбу.

Затем попытался схватить меня за руку. Но звуки за моей спиной, выдаваемые с хорошим артистизмом, говорили сами за себя.

— Hey man? Whats up? — сказал я, отбрасывая его руку, — I just help here to visit watercloset. Is that criminal?

Бай Игрек что-то зло забубнил, но сверх быстро, что я мало что понял. Не слова благодарности это точно.

Из соседней двери с мужским значком вышли такие же размалёванные фанаты как и я.

— О, Алекс! Оле-оле-оле-оле. РАссия Чемпион!..

Они похлопали меня по плечу. Увидев типа, нервно мечущего икру в виде злобного бубнежа, спросили:

— Чё, Алекс, искупать хлопца? Ему как-то хлора в организме явно не хватает.

— They want to put you to swimming pool. Go I will try to stop them for 10 second, — перевёл я угрозу и дал шанс смыться.

Хотя конечно соблазн увидеть барахтающегося среди бассейна Омара-кошмара в пиджаке был велик, но последствия купания левой руки босса отеля были чреваты.

— Не, ребята, не стоит пачкаться. Пойдёмте, угостите родного аниматора пивком. Оле-оле-оле-оле… РАссия вперёд!

Ночной менеджер тем временем, отбежав на безопасное расстояние, бубнил что-то в рацию. Наверное, вызывал следопытов, чтобы обречь на провал моё «ya-ya-das ist fantastish-свидание».

Но у меня уже был новый план. В чём, в чём, а в многоходовках я уже поднаторел. Самого шайтана конечно не обману, но с его приспешником Омаром-кошмаром справлюсь.

На дискотеку вслед за мной пришёл и Бай Игрек. Спрятавшись за спину бармена, он всерьёз полагал, что невиден для окружающих. Я нашёл Мустафу и попросил его передать приготовленную записку для Николь. Самому мне светиться с ней было опасно.

— Ай, Алекс, джага-джага, — проказливо качая головой, расплылся в улыбке Мус, — рашен секс-машин… Астарожна, Алекс. Бай Игрек бурда.

— Ферук мес, Мус, just give this to Nicol.

В итоге переговоров два ближайших энтранса Мустафы перекочевали ко мне, и я пообещал попробовать договориться о парном свидании с немками на завтра.

Николь появилась на дискотеке, я временно укрылся в кабине ди джея, чтобы не спалиться раньше времени. Дождался пока Мусти, ведущий себя как мистер Бин, а не агент вневедомственной разведки, вручит ей послание. Хорошо, что Омар-кошмар, не отрываясь, следил за моей беседой с парой русских дамочек, просивших поставить шлягеры их поздней молодости «Зимнюю вишню» или Таню Буланову. В результате, за неимением подобных хитов, сошлись на «Маленьких девочках» от «Руки Верх» — любимой русской песне Ильяса, из которой он даже мог напеть припев.

Через пару минут юная немка, перемолвившись с подружками, вместе с ними покинула танцпол. Я же подошёл к Ольге, которая периодически издавала смешки без явной на то причины.

— Слушай, Оль. Можешь помочь с одним делом?

— А что за дело?

— Помочь установлению тёплых взаимоотношений двух великих держав — России и Германии. С меня диск с турецкими хитами, — я видел краем зрения, что ночной менеджер напрягся, сканируя нашу парочку взглядом.

— Это мы завсегда. Что надо делать? — деловито осведомилась ворожея.

— Ничего сложного. Просто через три минуты зайди за сценические декорации, — я размашисто показал рукой так, чтобы мой жест был виден с барного наблюдательного пункта. — На одном из стульев будет лежать твой диск. Только сразу не уходи, минут 5–7 там побудь.

— И это всё?

— Ага. Сделаешь?

— Но это не прикол? Вода ниоткуда не польётся, никто из огнетушителя не окатит?

— Не. Единственное, если кто спросит — диск ты купила.

— Окей. Так всё загадочно..

Наживка была заглочена. Это я видел по тому, как адский лесничий переговаривается по рации с группой поддержки, чтобы провести полномасштабную операцию перехвата и задержать Алекса с поличным. Отлично. Я запрыгнул на сцену и завернул за декорацию..

Тут опытный читатель может сделать паузу, чтобы потянуть интригу. В фильмах обычно на этом месте идёт реклама, а в сериалах заканчивается очередной эпизод с заглавием «продолжение следует»…

Приготовив диск для помощницы, я вскарабкался тарзаньим способом на крышу, по проторенной мною дорожке. Обычному обывателю такое было не под силу, но я был в хорошей физической форме. Спустился со стороны фасада, вовремя укрылся в тени кустарников, наблюдая, как собирается оцепление верблюжьих сынов, вокруг сцены. Я тем временем вошёл в главный корпус и вышел из другого входа, направившись к мини-клубу. Не доходя до него, я присел, поправляя шнурки. Всё было чисто. Из бассейна неподалёку выуживали последних водоплавающих вместе с пострадавшим креслом, со стороны ресторана доносились приглушённые звуки передвигаемых стульев и чистки котлов, из-за соседнего забора лилась музыка такой же дискотеки как наша. Только ночной месяц заинтересованно наблюдал за моими действиями. У теремочка, чьи ставни располагались на уровне моего живота, я постучал.

— Итс ме.

Дверь домика для детей приоткрылась, и я проник внутрь в объятия юной фрейлейн.

Да, это были не апартаменты класса люкс или двухъярусная спальня с камином, джакузи и зеркалом на потолке, и мне потребовалась вся гибкость йога, чтобы бушующая страсть не развалила теремок, как в одноимённой сказке. Но для меня и Николь это стало незабываемым амурным приключением. Экстремальные ощущения обострились, когда рядом забегали тени, хлопая дверью, ведущей к анимационной комнате и мини-клубу. «Ищут пожарные, ищет милиция, ищут и никак не могут найти — девочку с мальчиком лет 20» — переделал я стишок. Ради рифмы пришлось пожертвовать парой прожитых лет, а розыскные мероприятия, предпринятые Омаром-кошмаром, велись оперативно. Хотя в домик, порой содрогающийся от смеха и более серьёзных процессов, никто не удосужился заглянуть.

После того как тёплые взаимоотношения были достигнуты, заключён пакт о сотрудничестве и подписано распоряжение об объявлении Штудгарта и Архангельска городами-побратимами, я почувствовал желание вытянуть ноги. И тут в дверцу постучали.

Опа. Неужто вычислили. Некстати свело икроножную мышцу, как это частенько бывает. Если спросят, какая из мышц самая вредная, не задумываясь, отвечу — икроножная. Она живёт своей жизнью, совершенно наплевав на потребности владельца. Ей всё равно, что вам осталось 50 метров до финиша на соревнованиях пловцов, два оборота в патроне на шатком табурете до надёжного закрепления лампочки, один пролёт лестницы с громоздким холодильником на спине или одна минута тишины в детском теремке, пока инспекция не уйдёт. Нет, икроножной мышце до всего этого фиолетово. Она хочет насладиться вашими стонами именно сейчас и не минутой позже.

— Э, Алекс, пшш. Сэн бурда? — голос из-за дверцы был знаком.

— Мус?

— Алекс, астарожна.

«Камбалой по физе», — сказал бы Рома, нашёл момент предупреждать. Меня чуть Кондратий не хватил. Но это оказалась ещё не вся информация.

— Натали энд Ур looking for you. Natali very angry. They on a disco.

Что за напасть, почему Натали злится и что они здесь делают. Неужели терпение у ночного менеджера закончилось, он нажаловался в нужные уши, и теперь меня хотят выгнать без доказательств вины.

Растирая голень, я выкарабкался из теремка, на прощание поцеловав Николь, которая успела вручить мне кулон с цепочкой на память, понимая по моим переговорам с Мустафой, что случилось что-то серьёзное и назад я уже не ворочусь. Сицилиец утверждал, что Натали в диком бешенстве и чуть не пристукнула его самого, отправляя меня искать.

Вместе с Мусти, я понуро возвращался на дискотеку, ожидая получить нагоняй вселенского масштаба и веление собирать манатки. Так оно и было.

— Алекс, зараза! — сердито начала Натали. — Ты где бродишь? Мы названиваем, ищем. У тебя самолёт через три часа, или ты до весны поработать хочешь? Давай живо за вещами, чтобы через десять минут был на парковке.

— Да, и лицо умой, а то такого дикаря из страны не выпустят, — крикнула она уже вслед.

Повторять дважды смысла не имело. Опрометью я кинулся через пляж кенгуриным галопом. Когда в дверях возникли Мустафа и Боб, все вещи уже были свалены в дорожную сумку и рюкзак, а лицо моё сияло относительной чистой и улыбкой счастливого идиота, едущего в родные края.

— Э, Алекс, это ниможно. Энтранс — давай. Завтра джага-джага виз джёрман, — шутил Мустимус, напоминая о неоплаченной услуге.

— Алекс, вэйт минуточка, йя, — засуетился Боб, скрываясь в своей бывшей комнате. Переехать в Машин люкс — переехал, а весь свой кавардак оставил в сарае. Он выскочил оттуда, протягивая мне сувенирную футболку с турецким флагом. — Презент фо ю, май френд.

Надо было чем-то отблагодарить в ответ. Бобу достался берестяной рог, в который он сразу натужно протрубил, распугав недовольных сонных птах с тёмных деревьев, а Мустафа получил последнее изделие с фабрики «Холостячок-большевичок».

— Это для завтра джага-джага, — и пожелал я ему удачи.

Мы обнялись на прощание. Боб закашлялся от похлопываний по спине, и выдохнул, что на следующий год будет меня ждать, йя. Мустафа заявил своё коронное:

— Алекс, астарожна. Самолёт джага-джага ниможна.

— Арабадан сакын! — радостно выкрикнул я и побежал обратно в отель, на ходу проверяя, со мной ли две главные ценности, без которых ты не считаешься человеком современного материального мира и не сможешь вернуться домой. Паспорт и деньги. «Tertium non datur», — как говорили древние римляне, тщетно пытаясь найти и открыть третий глаз. Третьего не дано.

спасибо за прочтение) Надеюсь, оно было приятным.