— Лейтенант Богачев, ваша специальность?
— Дальняя и космическая связь, товарищ полковник.
— А где работаете?
— На телевидении.
— Кем?
— Редактором, товарищ полковник.
— По документам вроде был строитель. Теперь, значит, журналистом заделался?
— Можно и так сказать, товарищ полковник.
— Эк, как вас бросает, — неодобрительно покачал головой командир полка Клячин. — Поставьте его, — скомандовал он нашему комбату, майору Ширяеву, — поставьте его на дрова. Подальше от штаба и техники. Ближе к печкам. Пусть обеспечивает батальон теплом. Журналистов нам еще не хватало.
По правде сказать, журналистом я еще не был. Только недавно устроился на областное телевидение. Редактировал всего две программы — по архитектуре и сельскому хозяйству. Затем дали повестку на военные сборы. Два дня назад главный редактор студии телевидения Виктор Зиновьевич Фрайман пригласил в кабинет и торжественно объявил:
— Несмотря на провал очередной вашей программы, мы решили дать вам еще один шанс как-то себя проявить. Более того, скажу прямо, — в голосе редактора послышались задушевные нотки. — Именно сейчас вы очень, очень нужны студии…
Не скрою, это было приятно. Еще вчера обещали уволить, а сегодня все изменилось. Утром даже прислали машину. Запиской вызвали к руководству. Значит, ценят. Есть, видимо, у меня кое-какие задатки.
— Пришла разнарядка из военкомата, — продолжал Фрайман. — На военные сборы надо отправить человека. Лучше вашей кандидатуры не подобрать. У вас нет своего цикла. Нет анонсированных передач. Да и делать, собственно, вы пока ничего не умеете. В общем, Сергей, поезжайте на службу. Привезете хорошую характеристику, материалы для новых сюжетов — оставим.
— А…
— Если нет — уволим. Окончательно. Не сомневайтесь. Надеюсь, вы помните, что взяли вас с испытательным сроком?
— Не я на этом настаивал…
— В общем, служите, а там посмотрим.
Через сутки я уже был в лесу, в составе батальона связи. Слева, справа и за спиной тянулись шеренги таких же неудачников, отловленных военкоматом на двухмесячные сборы. Командир полка Клячин знакомился с офицерами запаса. Задавал короткие вопросы. Иногда назначал на должности. Затем в сопровождении комбата двигался дальше, вдоль неровной шеренги. Процедура затягивалась. Шел мокрый снег. Полураздетые осины, березы, чахлые ели мелко дрожали, никого не спасая от промозглого ветра. Полковничьи сапоги громко чавкали, оставляя размытые следы на глинистой почве. Они быстро заполнялись мутной водой. Все напоминало сюжет кинохроники — смотр войск батьки Махно в Гуляйполе… «Партизаны» стояли в мятых шинелях, кое-как перетянутых ремнями. На ногах — сапоги, валенки с галошами, полуботинки. Как и у Нестора Ивановича, обмундирования на всех не хватило.
Нам хотя бы обещали довезти.
После короткого разговора с комполка определилась моя новая военная специальность — лесоруб, кочегар, истопник. Командир печек, в общем.
На дрова так на дрова, я молча смирился с назначением. Хотя при других обстоятельствах непременно потребовал бы определить по специальности — дальняя и космическая связь.
Теперь же, с учетом моего шаткого положения на телевидении, служить надо было доблестно и примерно. Без скандалов и происшествий. Не важно, кем и где. Связистом, кашеваром или истопником — все равно.
Ладно. Забыли.
Для заготовки дров в мое подчинение выделили несколько бойцов. Таких же «партизан», как я. Закрепили автомобиль ГАЗ-66 с крытым фургоном и водителем. На складе выдали три пилы двуручных «Дружба-2», колуны и топоры. Задача была несложной: с утра объезжать окрестные леса, пилить и рубить сухостой, грузить чурки в машину. После обеда — колоть дрова и топить буржуйки в дырявых армейских палатках.
Каждое утро в лагере начиналось с построения и развода. Столько-то человек на кухню, на дрова, на траншеи. Десять бойцов — к комполка на дачу… Не отдыхать, естественно. Остальные — в кунги, работать с аппаратурой. В спецмашинах с высокими мачтами-антеннами занимались шифровкой и дешифровкой. Учились печатать на телеграфных аппаратах в темноте и с закрытыми глазами. Многие специалисты тайком от кадровых офицеров перестукивались с радиолюбителями из Европы.
А вот протянуть километр провода от штабной палатки до КПП, установить там телефонные аппараты как-то не получалось. Слишком примитивное занятие для настоящих профессионалов.
— Лейтенант Рассказов, когда? — заканчивал по утрам развод неизменным вопросом командир батальона майор Ширяев. Это был высокий, худой, веснушчатый «паренек» лет сорока. В отличие от многих офицеров майор хорошо сохранился. Замечено, что военные либо стремительно набирают вес, обзаведясь брюхом, одышкой, красным лицом и пухлыми щеками, либо надолго консервируются, сохраняя хорошую форму, осанку и выправку. Таким был Ширяев. Он обладал еще сильным, звонким голосом. На высоких нотах давал громкие и четкие команды. Ему не хватало малого — добиться их выполнения.
— Рассказов, когда, наконец, будет связь с КПП? — раздраженно потребовал ответа Ширяев, задержав лейтенанта у штабной палатки.
— Вы меня знаете, товарищ майор. Без работы я дурак, — привычно оправдывался Рассказов. В отличие от майора он был невысокого роста, не по годам вялым и тучным. — Но тянуть нечем. ПРППМа нет.
— Как нет? — возмутился майор Ширяев. — Куда дели шестнадцать бухт?
— На стратегический объект, товарищ майор.
— Какой такой объект?
— На объект первостепенной важности.
— Не морочь голову. Сперли?
— Не совсем.
— Спрятали, а пропить не успели?
— Обеспечили дачу товарища полковника городским телефоном, — терпеливо объяснял лейтенант Рассказов. — В целях оперативного управления, конечно. Вы же сами приказали…
— Когда?
— Три дня назад. Когда был нетрезв.
— Кто?
— Я, товарищ майор.
Майор слегка покраснел, фыркнул, но не отступил.
— И что, ушли все шестнадцать?
— Так точно, — не краснея подтвердил Рассказов.
— Я ведь могу и проверить.
Лейтенант пожал плечами. Мол, дело хозяйское.
— А где полевка?
— Ну, вспомнили. Давно обменяли.
— На что?
— На тушенку.
— Ее куда?
— Комиссия была из штаба, товарищ майор, — расплывчато объяснял Рассказов. — Вы же помните… Ну, когда закуска кончилась. Вы тогда еще приказали выдать каждому по ящику в дорогу…
— Так. Все, прекращаем разговоры. Еще раз ставлю задачу — немедленно обеспечить связь штаба с контрольно-пропускным пунктом. Любыми средствами.
— Где ж…
— Молчать.
— Есть молчать, товарищ майор.
— Это приказ командира полка.
— Понял, товарищ майор.
— Он лично проверит.
— Слушаюсь. Разрешите выполнять?
Через минуту лейтенант Рассказов отчитывал старшину Гиоргадзе.
— Когда, вашу мать, обеспечите связь с КПП?
— Нет провода, товарищ лейтнант, — оправдывался откуда- то из палатки Гиоргадзе.
Как всякий грузин, Гиоргадзе любил солнце и тепло. Поздней осенью солнце до наших мест практически не докатывалось. Поэтому старшина Гиоргадзе целыми днями грелся где- нибудь за буржуйкой, отказывая в этой человеческой слабости рядовым.
— Нет провода, — товарищ лейтнант, э. И взять негде.
— А меня не колышет. Найдите у танкистов.
— Всю ночь искали, — заспанный Гиоргадзе, наконец, показался на глаза Рассказову. — Нет ничего, э.
— Не ко-лы-шет! Приказ — найти и сделать!
— Понял, товарищ лейтнант. Какой разговор, э?
— Лично проверю.
— Эй, будет сделано, товарищ лейтнант.
Еще через минуту дикий крик старшины Гиоргадзе разогнал ворон, дремавших на голых ветках:
— Аловов! Иванов! Хайрулин! Э, чурки гребаные! Спите, да, басурманы? А ну, э. Руки в ноги и бегом к танкистам за проводом. Ставлю задачу, эй, украсть три бухты кабеля, да. И два телефона. Не справитесь, буду лупить морды, э.
— Вчера бил. Позавчера бил, — огрызается Хайрулин.
— Эй, это не считается, да.
Аловов, Иванов и Хайрулин третью ночь подряд безрезультатно ходят в соседнюю часть к танкистам. У тех планируются крупные учения. Говорят, привезли кучу материалов, нагнали техники. Вдруг удастся что-нибудь скомуниздить, как культурно выразился товарищ лейтенант Рассказов. Но хитрые танкисты сами быстренько заныкали мелкое неприбранное имущество. А вчера пополудни, говорят, околачивались возле наших кунгов. Присматривались, гады, к антеннам из нержавейки…
Утром, на построении, рядовой Хайрулин философски заметил: «Товарищ лейтенант, страна у нас большая, а воровать уже нечего».
— Прекратить упаднические настроения! — скомандовал Рассказов. — Русский солдат всегда найдет, что и где плохо лежит.
— Так то русский, — слабо возражал Хайрулин.
Все эти разговоры нас как-то не особенно касались. У нашего отделения своя четкая и ясная задача: обеспечить палатки теплом.
— Товарищ лейтенант, — перед очередной вылазкой за дровами подошел ко мне один из бойцов, — есть идея.
— Выкладывайте. Чего томить. Свежие идеи в батальоне такая редкость…
— Давайте махнем в город.
— Конечно давайте, — говорю, — там кабаки, пиво, женщины… Как только я сам не догадался?
— Это само собой, но я в другом смысле.
— Неужели?
— В нашем районе сносятся деревянные бараки. Чего добру пропадать? Давайте поедем, наберем сухих бревен, напилим. Все лучше, чем по сырым лесам шастать. Давайте, товарищ лейтенант.
Я колеблюсь. Идея вроде неплохая. В сезон холодных дождей поленья чадят, дымят и не желают разгораться. В палатках часами не выветривается горький, смердящий запах. Сухие дрова не помешали бы. Это факт. С другой стороны, был приказ комполка: «в городе не ошиваться», «не позорить часть своим диким видом!», «не создавать почвы для ЧП!».
— Товарищ лейтенант, — подошли остальные бойцы. — Махнем в город. За пару часов навалим целый кузов. Успеем забежать домой, сходим в баню, повидаемся с женами…
Насчет жен я сразу же пресек. То есть… согласился.
— Черт с вами. Поехали. Только никому ни слова.
В город подоспели как раз к сносу очередного барака. Бульдозер с небольшого разгона вел лобовую атаку на почерневшую от времени двухэтажку. Она трещала, гудела, но не сдавалась. Бревна, сложенные в лапу, успешно держали углы обороны. Трактор упирался ножом в стену и вставал на дыбы. Барак стоял насмерть. Бульдозерист поменял тактику. Он зацепил бревенчатый угол тросом. Разогнав железный табун лошадей, дернул за нижний венец. Потом еще раз… Первыми капитулировали оконные рамы. Они вылетели под звон битого стекла. Дымоход попытался контратаковать Т-100 сверху закопченными треснутыми кирпичами. Но безуспешно. Дом рухнул. Душа жилища вместе с облаками пыли взметнулась к небу. С чердака полетели старые газеты, письма, фотографии. У моих сапог приземлилась бледно- желтая вырезка с актуальными призывами развернуть стахановское движение на лесозаготовках.
Бульдозерист специально для нас вытолкал на обочину сухие бревна. Мы быстро напилили полный кузов. Веснушки опилок, разлетевшись, придали снегу озорной вид.
В тот день отпускать я никого не стал. Наспех перекусив, заготовили впрок еще добрую гору поленьев, чтобы больше свободного времени осталось на завтра. Вернулись в расположение батальона засветло, натопили печи без дыма и смрада. Красота.
Утром следующего дня, на построении, комбат Ширяев объявил благодарность мне и всему нашему подразделению.
Не обошлось без темы связи с КПП. Матерился комбат. Оправдывался лейтенант Рассказов. Рядовые Аловов, Иванов и Хайрулин, как обещано, были избиты старшиной Гиоргадзе. Короче, в жизни батальона ничего не менялось.
После развода я завалился на койку с журналом «Юность». Читал нежную повесть Юрия Михасенко «Милый Эп». Это хоть как-то отвлекало от идиотизма армейской жизни. Но комбат велел срочно явиться в штабную палатку. Бегу.
— Лейтенант Богачев по вашему приказанию…
Майор остановил небрежным жестом. Еще раз поблагодарил за сухие дрова. Затем вкрадчиво попросил доложить, где мы их раздобыли. На этот счет у меня было несколько правдоподобных версий. Но тут позвонили из штаба.
— Товарищ майор, командир полка вас требуют, — сказал дежурный.
Комбат Ширяев неохотно взял протянутую трубку.
— Как дела, майор? — не здороваясь спросил полковник Клячин.
— Порядок, товарищ полковник.
— Установили связь с КПП?
— Так точно, — твердо, без заминки, доложил майор. — Сделали.
— Молодцы, — похвалил Клячин.
— Работаем, — скромно ответил майор.
— Сейчас проверим, как вы работаете, — в голосе комполка послышалась скрытая угроза. — А ну-ка, соедини меня с дежурным по КПП, — применил военную хитрость полковник.
— Минуточку, соединяю, — невозмутимо сказал комбат. Он протянул мне трубку, отвечая на командирскую хитрость офицерской смекалкой:
— Ты дежурный по КПП, понял? — сказал он шепотом, прикрыв рукой микрофон. — Ответь товарищу полковнику.
Я замахал руками:
— Что отвечать?
— Откуда я знаю. Скажи, мол, порядок.
— Дежурный по КПП лейтенант Богачев слушает, — бодро докладываю в трубку.
— Это полковник Клячин.
— Слушаю, товарищ полковник!
— Не ты ли тот Богачев, который журналист?
— Так точно, я, товарищ полковник.
— Почему на КПП?
— Где же мне быть?
— На дровах…
— Я везде успеваю, товарищ полковник. — Майор одобрительно закивал. — Вот закончу дежурство — и в лес, товарищ полковник.
Майор показал большой палец:
— Молодец, лейтенант.
— А скажи, Богачев, рядом с КПП машины на стоянке есть?
— Есть авто на стоянке? — тихо спрашиваю майора. Тот кивает — есть.
— Так точно, имеются, товарищ полковник.
Отвожу трубку в сторону, чтобы было слышно майору.
— А моя «Волга» стоит?
Майор кивнул.
— Так точно, — товарищ полковник, вижу, стоит.
— А если это так, ответь, лейтенант, какой у «Волги» номер?
— Не могу знать, товарищ полковник.
— А ты сходи и глянь.
— У е-мое, — схватился за голову майор, — вот козел старый, поймал.
— Сейчас посмотрю, товарищ полковник.
— Дуй мигом, лейтенант. Жду.
Кладу трубку на стол и накрываю шапкой.
— Что будем делать, товарищ майор? — спрашиваю шепотом. — До КПП километр, не меньше.
Майор напряженно застыл. На побледневшем лице появилась испарина. Две капельки пота медленно сползали вниз по гладковыбритым вискам.
Неделю назад комполка Клячин по пьянке ударил стоявший на обочине шоссе КамАЗ. Чтоб не разбираться с ГАИ, полковник оставил «Волгу» в лесу рядом с КПП. Все это время в городе искали хороших специалистов-авторемонтников, чтобы вручить повестки из военкомата. Своим, армейским мастерам, Клячин не доверял.
— Может, спросить у доктора, — говорю оцепеневшему майору. — Его возили на этой «Волге» к полковнику домой. Он что-то там проверял у супруги.
— И что? — без выражения, отрешенно шепчет майор. — Я сто раз ходил мимо этой машины. Какие номера — без понятия.
— А у нашего дока, — говорю, — есть странная привычка запоминать все цифры, которые попадаются на глаза.
Майор сорвался с места и выскочил из палатки. Заорал кому-то во все горло:
— Доктора ко мне! Живо!
Хорошо, что я успел дополнительно накрыть трубку шинелью.
Явился запыхавшийся доктор со стетоскопом на шее. Он всегда носил с собой чемоданчик с крестом или какие-то медицинские побрякушки. Чтобы начальство не отвлекало на сторонние работы. Даже когда по вечерам выпивал в офицерской палатке, в одной руке он держал стакан, в другой — градусник, шприц или клизму. Так, на всякий случай. Если что — проводится амбулаторное лечение.
Вопросу док не удивился. Сказал, что номер личного автомобиля товарища полковника 23–35 ОХА. «Могли бы и не отвлекать по мелочам».
— Свободен, — махнул рукой комбат и приказал мне: — Бегом марш!
Я побежал.
— Быстрее! — подгонял майор.
Пришлось ускориться. Выдержав паузу, майор снял шинель с телефона. Сунул трубку мне:
— Доложи.
— 23–35 ОХА, товарищ полковник, — выпалил я, запыхавшись.
— Что так долго?
— Номера забрызганы. Пока оттер…
— Вот теперь верю. Связь с КПП имеется, — удовлетворенно сказал командир полка. — А то вам, борзописцам, соврать что плюнуть.
— Обижаете, товарищ полковник.
На том конце что-то пробурчали и бросили трубку.
Майор медленно опустился на стул. Вытер платком лоб и шею. Тут же сорвался и вылетел из палатки.
— Где этот долбаный Рассказов? Он сделает, наконец, связь или я задушу его вот этими руками! Рассказов, твою мать! На КПП «Волга» товарища полковника! Он не отстанет.
— Гиоргадзе, ты меня забодал, — орал Рассказов через минуту, — из-за тебя, козла, не ремонтируется личная машина командира полка!
— Аловов, Иванов, Хайрулин, вы где, чурки гребаные! — слышен дикий рев Гиоргадзе. — Вах, кто сломал личный автомобиль товарища полковника, э?
«Вот дурдом, — думаю, садясь в машину. — Хорошо, хоть ненадолго можно уехать отсюда».
— За дровами! По машинам! — кричу бойцам своего отделения, хотя в моем распоряжении всего лишь один ГАЗ-66. Тут же вспоминаю, как прошлым летом на даче, сев за руль, шурин крикнул всему семейству: «По машинам!» После команды жена и сын быстро заняли свои места в «жигулях». Только шестилетняя дочь Настя продолжала стоять на крыльце.
— Настя, я сказал по машинам! — начал закипать шурин.
Дочь оставалась на месте. Она глупо улыбалась и невнятно двигала в воздухе поднятыми руками.
— Да ты издеваешься над нами! — закричал шурин, опустив боковое стекло. — Кому сказано, по ма-ши-нам!
— Я и так машу, машу, — разревелась Настя…
В тот день мы без приключений добрались до города. Быстро забросали кузов отличными сухими дровами. За тридцать минут с работой было покончено. Оставалось несколько часов свободного времени. Подошли бойцы. Дружно заныли:
— Товарищ лейтенант, разрешите сбегать домой помыться.
— Взять харчей, теплую одежду.
— Времени навалом.
— Товарищ лейтенант, — смотрели на меня шесть пар честнейших и невиннейших глаз. — Отпустите.
Упрямиться было глупо. Тем паче вчера обещал… С другой стороны, после разговора с комполка возникло у меня нехорошее предчувствие…
— Ладно, — говорю. — Ровно в пятнадцать ноль-ноль встречаемся на развилке перед мостом. Водителю с машиной быть там же в четырнадцать сорок пять. По городу без надобности не шляться. Тем более в вашей партизанской форме. Вино, водку не пить. С собой не брать.
— Товарищ лейтенант, о чем разговор, вы же нас знаете…
— Всё. Разбежались.
До чего хорошо дома! Нет, надо пожить в лесу, под мокрым снегом, холодным дождем, чтобы по-настоящему оценить незаметные прелести городского быта. Даже если быт этот устроен в тесной однокомнатной квартирке. Газовая плита, теплая батарея, электрический свет, горячая ванна, радио, телевизор, пахнущие типографской краской свежие газеты с подробностями о наводнениях в далеком Китае. Что еще надо человеку для счастья? И как не хочется уходить, оставлять тихую, уютную щель в серой железобетонной пещере. Нет, не хочется. А надо. Быстренько прощаюсь с женой, целую дочь, уснувшую в кроватке, и выбегаю из дома.
В половине третьего стою в условленном месте. Время есть.
Поздняя осень. Час назад светило солнце. Из окна кухни падающий снег казался светлым и радостным. Теперь, под порывами ветра, — колючим и жестким. Глубокие лужи промерзли до дна. Кочки грязи окаменели вдоль разбитой дороги. Внизу, под мостом, слышится треск и скрежет. Небольшой ржавый буксир отчаянно пробивается на другой берег Северной Двины, раздвигая стальными боками плотную ледяную шугу. Его то и дело сносит к опорам моста. Буксир упирается, становясь против течения. Кажется, это его последний шанс добраться до зимней гавани, чтобы впасть в спячку на долгие полгода.
Я стою на развилке. Стрелки приблизились к четырем. Ни машины, ни бойцов. Вот уже легковушки в конце рабочего дня потянулись из города. На часах — пять. Шинель набухла от мелкого противного снега. Ноги замерзли, портянки увлажнились и скомкались под ступнями. Еще час томительного ожидания — и, наконец, ГАЗ-66 выезжает из-за поворота. Только едет он как-то странно: рывками, галсами и мимо меня. Бросаюсь наперерез. Машина неохотно останавливается. Подхожу к двери со стороны водителя, резко открываю. В нос ударяет густой запах дешевого портвейна. Шофер, наклонившись, криво улыбается. Руль на всякий случай из рук не выпускает. Чтоб не вывалиться. Наконец, пытаясь сохранить равновесие, он достает из-за сиденья початую бутылку:
— Товарищ лейтенант, ы-ык, это вам.
Понятно. Беру стекло и швыряю в канаву. (Да, некультурно.)
— Обижаешь, ы-ык, лейтенант.
Посмотрим, что в кузове. Мать честная! Поверх дров распластаны неподвижные зеленые шинели. Из них торчат бледные лица с остекленевшими глазами. Всюду бутылки с этикетками «777».
Разговаривать не с кем. Да и не о чем. Сам виноват. Кретин.
Сажусь в кабину:
— Значит так, Гаврилюк, — командую водителю. — Едем со скоростью десять кэмэ в час.
— Куды?
— Туды. В расположение части.
— Поэл, не дурак. Могу дать больше газу…
— Не зли меня, боец. Поехали, как сказал. Об остальном — завтра.
Включили аварийную сигнализацию. Еле ползем вдоль обочины. Хорошо, что почти нет встречных машин. Рабочий день окончен. Весь транспорт, обгоняя нас, выбирается за город. Гаврилюк то и дело клюет носом. Иногда я толкаю его в бок, чтоб не уснул. Левую руку не убираю с панели. Держу рядом с рулем. Мало ли чего. Гаврилюк снова засыпает. Что делать? Остановиться? Переждать? Или как-то добраться до лагеря? Не явимся к ужину — начнут бить тревогу. Станут искать — проблем не оберешься.
— Гаврилюк!
— А? Что? Я в порядке.
По трассе проехали удачно. Осталось повернуть на лесную дорогу в сторону танкодрома. Еще два километра — и будем на месте. Может, все обойдется. Поворачиваем. Мать честная! Сразу за дорожным изгибом — две черные «Волги», несколько УАЗов и куча начальства в высоких папахах.
— О черт! — от неожиданности Гаврилюк стал протирать глаза и махать руками — сгинь, нечистая сила. Потом ударил по тормозам. Машина дернулась, чихнула и заглохла метрах в двадцати от головной «Волги».
Навстречу нам двинулось несколько папах. Впереди генерал-майор, чуть сзади наш комполка Клячин и еще три незнакомых полковника.
Гаврилюк бросил руль, притворившись убитым.
Надо было что-то делать. Как-то спасать положение. Единственное, что пришло в голову, — резво выскочить, подбежать к начальству и бойко доложиться. Потом, если все обойдется, продолжить движение. «Нельзя, — думаю, — никак нельзя их подпускать к машине!» Я рванул дверь, стараясь быстро выбраться из кабины. Как назло, пола шинели зацепилась за высокий рычаг переключения скоростей. Я вывалился из машины и повис вниз головой. Спина уперлась в высокое грязное колесо. Одна нога оставалась в кабине, вторая зацепилась за дверцу. Шапка упала в снег.
Генерал с офицерами подошли ближе и удивленно остановились. Я решил не отступать от намеченного плана. Главное, держаться бодро и энергично. Конечно, докладывать вниз головой и вверх каблуками было не совсем удобно. Но я дотянулся до упавшей шапки левой рукой и прижал ее к макушке. Свободную ладонь поднес к виску и бодро доложил: «Товарищ генерал-майор, отделение выполняет задачу по доставке дров в расположение части. За время выполнения работ происшествий не было. Лейтенант Богачев». На последних словах шапка с меня свалилась, и я заканчивал доклад, без головного убора. Генерал молча глядел на меня сверху вниз. За ним выстроилась удивленная свита. Пауза неприятно затянулась. Чтобы скрасить неловкость, я кивнул полковнику Клячину:
— Здравия желаю, товарищ полковник.
— Ваш? — спросил генерал и выразительно посмотрел на командира полка. Тот неопределенно дернул плечами.
— Ваш кадр? — тверже повторил генерал.
— Так точно.
— Хорош.
Теперь надо было выручать полковника.
— Товарищ генерал-лейтенант, вы не думайте, я трезвый. Могу дыхнуть.
— У-у, — сказал генерал, — а это уже наглость. Пойдемте, товарищи, посмотрим, что в фургоне.
— Там дрова, — успел крикнуть я. — Можно не смотреть.
Генерал обошел машину. Открыл дверцу водителя. Поглядел на «убитого» Гаврилюка. Тяжко вздохнув, направился к кузову. Кто-то из свиты услужливо приподнял брезент.
— Действительно, дрова, — сказал генерал, — шесть штук. — Он повернулся к полковнику. — Хорошо же у вас поставлена служба, товарищ Клячин. Тьфу!
Генерал еще раз плюнул, развернулся и направился к машине.
Полковник Клячин сначала бросился за ним, потом вернулся, чтобы дать распоряжения:
— Водителя поменять, этих, что в кузове, — на гауптвахту. Старшего алкоголика, — указал он на меня, — погрузите в УАЗ и ко мне в штабную палатку.
— Товарищ полковник, я не пьян! — кричу из-под машины.
— Конечно.
— Помогите встать. Вы убедитесь.
— Я и так вижу, — сказал полковник, глядя на меня сверху вниз. — Мы все уверены, что вы абсолютно трезвы, лейтенант. Спасибо за службу. Завтра сообщим о ЧП вашему руководству. Вам это так просто с рук не сойдет.
«Ну, — думаю, — выгонят с работы. Точно».
Четыре бойца подхватывают меня и тащат к машине. Пытаюсь вырваться и идти самостоятельно. Поскользнувшись, опять сваливаюсь в кювет. Полковник, качая головой, следит, чтобы меня загрузили в УАЗ.
Через полчаса разговор продолжился в штабе с участием командира батальона Ширяева и замполита.
— Вы по-прежнему будете утверждать, что трезвы?
— Естественно, товарищ полковник.
— И сегодня не пили?
— И сегодня. И уже три месяца до этого ни грамма.
— Три месяца? — удивился замполит. — Не верю.
— Значит, утром вы мне нагло врали на трезвую голову? — коварно уточнил Клячин.
— Я?
— Где связь с КПП?
Я посмотрел на комбата. Тот глазами советовал не излагать подробности. Тут же поспешил вернуть разговор в прежнее русло.
— Он трезвый, товарищ полковник.
— Я видел, майор.
— Пусть дыхнет.
Клячин вздохнул и нехотя подозвал меня жестом. Брезгливо скривился, когда я подошел почти вплотную.
— Ну.
Я честно дыхнул полковнику в лицо.
— Еще раз. С этой стороны. Хм. Ну-ка постой на левой ноге с закрытыми глазами. Теперь на правой. Присядь на левой ноге. Теперь на правой. Пять раз. Черт вас знает. Вроде не пьян. Идите, я подумаю, что с вами делать. В любом случае, за личный состав придется ответить.
Выскакиваю из палатки. Фу-у, может, обойдется. За бойцов, конечно, накажут, но без усугубляющих обстоятельств. Навстречу — доктор с кислородной подушкой.
— Что случилось? — спрашивает. — Ты чего такой бледный?
Рассказываю всю историю. Доктор говорит: «Пошли ко мне. Надо тебя успокоить. Есть хороший медицинский препарат». По дороге он рассказал, что произошло днем. Отчего понаехало столько начальства. Почему такая буча. Оказывается, Аловов, Иванов и Хайрулин стащили у танкистов кабель. Смотали километр действующего провода. Прямо днем, во время учебного боя, лишили штаб дивизии связи. Получился скандал. Танкисты пожаловались в штаб армии. Оттуда срочно прибыла комиссия. Стали разбираться. Тут как раз подоспел я со своими бойцами. В общем, всё к одному.
— Ты не волнуйся, — сказал доктор. — Обойдется.
— Хорошо тебе говорить, — возражаю. — А меня на работу приняли условно, с испытательным сроком. Если сообщат начальству, выгонят, к чертовой матери.
— Брось. Все образуется, рассосется. Давай, прими лекарство.
Доктор вынул из походного сейфа пузырек с прозрачной жидкостью. Снял с полки два граненых стакана. Налил поровну:
— Сам с утра хочу дернуть. За день столько всего. Столько всего. Весь на нервах.
— Что за лекарство?
— Спирт, естественно. Разбавлен до кондиции, рекомендованной самим Дмитрием Ивановичем. Готовый к употреблению. Извини, из закуси одни витамины.
— Вообще-то я уже месяца три не пью. Завязал. Понимаешь, на новой работе…
— А что тут пить? Ну, глотни за компанию. Давай. За удачу!
Мы чокнулись. Одновременно кто-то откинул брезентовый полог. Вошел знакомый генерал-майор со свитой.
— Здесь наша медчасть, — сказал комполка Клячин и осекся. Мы с доктором застыли с поднятыми стаканами.
— Та-а-ак, — сказал генерал.
Он повернулся к комполка Клячину и вкрадчиво поинтересовался:
— А в вашей части, полковник, вообще есть трезвые офицеры?
Вопрос был вежливым по форме, но зловещим по тону.
«Что делать? — успел подумать я. — Надо спасать командира».
— Товарищ генерал, — я вскочил, отставив стакан. — Так точно, есть трезвые в нашем полку!
— Сомневаюсь.
— Я, например.
— Фамилия?
— Лейтенант Богачев!
Генерал сделал знак рукой. Меня подсветили фонариком.
— Тот самый? — удивился генерал.
— Точно так! Тот самый. И по-прежнему абсолютно трезвый. Хотите, дыхну?
— А это уже сверхнаглость, — сказал генерал и, развернувшись, выскочил из палатки.
— Эх, лейтенант, — простонал комполка Клячин. — А ведь я тебе почти поверил…
— Товарищ полковник, он действительно трезв, — подтвердил доктор, не выпуская из рук наполненный стакан.
— Честное слово, — добавил я. — Три месяца ни капли.
— Во-он!
— Разрешите объяснить…
— Во-он!
Спать я ушел на КПП, чтоб не нашли. Может, к утру все образуется? Как говорит доктор, рассосется… Среди ночи послышались странные звуки. Шум, треск веток, мат, перебранка. Это Аловов, Иванов и Хайрулин под командованием старшины Гиоргадзе и лейтенанта Рассказова тянут по деревьям кабель.
— Лезь на дерево, чурка!
— Товарищ лейтенант, я не обезьяна. Товарищ лейтенант, я не обезьяна.
— Лезь, кому говорят.
— Товарищ лейтенант, скользко.
Снова треск сломанных веток и удар чего-то плотного о землю. Злой голос Гиоргадзе:
— Ты не обезьяна, э?
— Нет.
— Ты хуже обезьяны!
Дверь будки КПП со скрипом отворилась и громко хлопнула.
— Спишь, Богачев?
Будильник, ослепленный фонариком молча доложил: без двадцати четыре. Лейтенант Рассказов сбросил шинель, повесил на гвоздь фуражку. Устало опустился на скамейку. Стаскивая мокрые сапоги, изрек:
— Ночь спустилась на землю, и в стране дураков началась работа…
Через полных два месяца службы я снова был в городе. Все это время — ни грамма спиртного. Бросил курить. К радости командиров, даже не отпрашивался домой на побывку. И все же, как сказал поэт, все же, все же… Первое, что увидел на доске объявлений, вернувшись на студию, — приказ о моем увольнении. «За пьянство и недостойное поведение во время военных сборов…» Вот так. Как обещали. Без лишних слов и церемоний.
И что теперь? Куда идти? Кому жаловаться? С коллективом не знаком. В профсоюзе не состою. Журналистских навыков не имею. Обратно в лес?
Зашел к руководству. Глухо. Ни слова поддержки. Ни грамма внимания. В отделе кадров забрал трудовую… Получил копеечный расчет в бухгалтерии. Где искать работу?
Пошел «под танк» — кафе рядом с телестудией. «Выпить, что ли?» Взял сто пятьдесят и бутерброд с сыром. Не густо конечно. Но денег нет. И, наверное, не скоро будут. Присел за стол. Достал из кармана бумажку с приказом. Еще раз прочитал формулировки. В зале холодно, темно, неуютно. Какой-то человек подсел с недопитым стаканом портвейна. Дверь открылась. В кафе вошел главный редактор Фрайман. Подошел к стойке. Купил пачку сигарет. Заметил меня со стаканом и мятым приказом в руках. Укоризненно покачал головой. Мол, чернила еще не высохни… Эх ты. А ведь еще полчаса назад доказывал, что не пьешь… Фрайман вышел, презрительно хлопнув дверью.
«Товарищ редактор, — беззвучно завел я старую песню. — Вы не поверите, но за истекший квартал я не выпил ни грамма. Ни капли. Хотите, дыхну? Фу, аж самому противно».
— Что? — переспросил сосед.
— Ничего, — говорю. — Раз написали «пьющий», надо соответствовать…
Я разорвал приказ и бросил листки в урну.
— Таким, как я, не место на советском телевидении.
— Ты с телевидения?
— Уже нет.
— Значит, наш?
Чокнулись. Красное с белым. Неужели выпью наконец?
