“Аргументы и факты”, “АртХроника”, “Время новостей”, “Газета”,

“GlobalRus.ru”, “День литературы”, “Дружба народов”, “Завтра”, “Знание — сила”, “ИноСМИ.Ru”, “Иностранная литература”, “Карта”, “Квадратное колесо”, “Книжное обозрение”, “Лебедь”, “Литература”, “Литературная газета”,

“Литературная Россия”, “Литературный бульвар”, “Московские новости”,

“Наш современник”, “НГ Ex libris”, “Нева”, “Независимая газета”,

“Неприкосновенный запас”, “Новая газета”, “Новая Юность”, “Новое время”, “Огонек”, “Октябрь”, “ПОЛИТ.РУ”, “Политический журнал”, “Родомысл”,

“Российская газета”, “Русский Базар”, “Русский Журнал”, “Седмица”, “Собеседник”, “Спецназ России”, “Топос”, “Урал”, “Уральская новь”

Василий Аксенов. “Да, мы — жертвы безумия”. Беседу вела Юлия Шигарева. — “Аргументы и факты”, 2004, № 41, 13 октября .

“Самое главное достижение — свобода прессы. Если мы лишимся ее, это будет трагедией, нарушением исторического контракта в колоссальном объеме”.

См. также: “Считается, например, что гения отличает гипертрофированное обоняние. Те, кто знал писателя Юрия Казакова, в этом никогда не усомнятся. У него нет ни одной прозы, в которую не влез бы его большой, с чуткими закрыльями нос”, — пишет Василий Аксенов (“Огонек”, 2004, № 42, октябрь ). О Казакове Аксенов пишет и в следующем номере “Огонька” (2004, № 43): “Пустые квинты”.

Лев Аннинский. Леонид Мартынов: “Непостижимо для ума на свете многое весьма…” Из цикла “Медные трубы”. — “День литературы”, 2004, № 9, сентябрь .

“Сравните: у Маяковского аббревиатуры завораживают, это трубный глас грядущего, а у Мартынова — это абракадабра, мистифицирующая реальность и скрывающая связь вещей”.

См. также: Лев Аннинский, “Кумачовая рубаха вперемешку с пестрядинной” — “Нева”, Санкт-Петербург, 2004, № 8 ; об Александре Прокофьеве, среди прочего: “А однажды в куплете [прокофьевского] „Яблочка” [1927] вытанцовывается следующее:

Пусть ласковая песня

Отправится в полет,

Что вынянчила Чбечня,

Абхазия поет”.

Сергей Арутюнов. Терроризм и цивилизация: змея кусает себя за хвост. — “Иностранная литература”, 2004, № 9 .

“Разве не показательно, что в нашем языке слова „правоохранительный” и „правозащитный”, такие похожие по составу ( охрана и защита — почти синонимы), диаметрально противоположны по смыслу?”

“Одноярусные структуры гораздо эффективнее. Художественный пример противостояния малой общины банде террористов — фильм „Холодное лето 53-го”. Точно так же и еврейские поселения на Западном берегу справились бы с палестинским террором своими силами быстрее любой армии, если бы им не связывали руки и не обращали так много участливого внимания на арафатолюбивые стенания западноевропейских лицемеров”.

Весь сентябрьский номер — о терроризме .

Дмитрий Бавильский (Челябинск — Москва). Национальный бестселлер-2004. — “Родомысл”. Литература. Философия. История. Выходит ежеквартально. Главный редактор Владимир Пимонов. 2004, № 3 (9). [Тираж 2000 экз.]

Премиальная кухня: член жюри “Национального бестселлера-2004” рецензирует произведения соискателей.

Павел Басинский. Последний солдат декаданса. Писатель Александр Проханов в свете нашего опыта. — “Литературная газета”, 2004, № 40, 6 — 12 октября .

“Он прекрасный оратор. И декадент, декадент, декадент! <…> Декаданс не депрессивное состояние, но воля к распаду. Эта воля, с одной стороны, порождается распадом, а с другой — провоцирует его, потому что вне распада существовать не может”.

Павел Басинский. Хоть дураками не будем. — “Политический журнал”, 2004, № 38, 18 октября .

“Где впервые Лев Толстой увидел публичную смертную казнь и был потрясен ею? В тишайшем европейском городке Люцерне”.

Василий Белов. Голос, рожденный под Вологдой. Повесть о композиторе Валерии Гаврилине. (Журнальный вариант). — “Наш современник”, 2004, № 9 .

“Конечно же, согласившись писать серьезно о Гаврилине, я сделал серьезную же и ошибку. В чем была эта ошибка? А в том, что у меня не было необходимых знаний по истории русской музыки…” Тем не менее — читать (местами) интересно.

Сергей Беляков. Европеец в русской литературе: нерусский писатель Юрий Олеша. — “Урал”, Екатеринбург, 2004, № 10 .

“Но не метафорами поражают дневники Олеши, не изяществом стиля и даже не рассказами о Маяковском. Поражает в них другое: неприязнь, нет — ненависть к России: „Россия — это была фотографическая группа, какую можно было увидеть в чиновничьем доме... что может быть отвратительней этой домашней реликвии. Почему даже такая вольная вещь, как фотография... приобрела в России тяготение к неподвижности, к затхлому канону... Почему стриженный ежиком молодец полувоенного вида, в расчищенных сапогах лихо сидит по-турецки на первом плане всех российских групп... Сорок остолопов расположились передо мной в виде усеченной пирамиды на картоне, уже начинающем приобретать оттенок мочи... Кто они — эти бородачи... это Россия, и я ненавижу ее”. Это не вялая интеллигентская русофобия, вариант извращенного, вывернутого наизнанку национализма. <…> Нет, это почти рефлекторная неприязнь к чужому, к чужой культуре, чужой жизни. Стоит ли удивляться, Олеша был поляк. Поляк не обрусевший”.

Нина Берберова. Облегчение участи. Повесть. Публикация и предисловие Виктора Леонидова. — “Новая Юность”, 2004, № 4 (67) .

Повесть 1938 года. Опубликована в сборнике Нины Берберовой, вышедшем в 1949 году в Париже.

Владимир Березин. Закалка и легирование. Сто лет со дня рождения Николая Островского. — “Книжное обозрение”, 2004, № 40, 27 сентября .

“„Как закалялась сталь” — не уникальный в русской литературе роман. Но таких романов всего два — предтечей Островского было „Житие протопопа Аввакума””.

“Закалка, кстати, очень интересный процесс — но объяснение его лежит в области рассказов о фазовых переходах, твердом углеродном растворе-аустените, гамма-железе. Нужно запомнить только то, что истинной закалкой называется та, при которой среда останется однородной при комнатной температуре. Если же скорость охлаждения недостаточна, то пойдет обратный процесс превращения. Так, если революционная романтика не сменится хозяйственным прагматизмом, то твердость государственного сплава будет недостаточной”.

“Спорить об авторстве скучно, важно одно — „Как закалялась сталь” выдержала множество редактур — как стилистических, так и тех, что спрямляли повороты сюжета. (Кстати, лучшим способом отпраздновать столетний юбилей писателя было бы издание комментированного романа с вариантами текста. Но это, к сожалению, лишь частное мнение.)”

См. также: “Ползут и ползут „хорошо проверенные” слухи: в школьную программу возвращается „Как закалялась сталь”. <…> Верю. Слишком многим потребна надрывная исповедь несчастного калеки, долго и натужно правившаяся (переписывавшаяся) группой несколько более грамотных товарищей, разошедшаяся бешеными (даже для СССР) тиражами, ставшая оправданием искореженных судеб многочисленных сверстников автора и неотличимого от него героя (все было не зря!) и героическим примером (и мы сможем!) для младших, опоздавших на живодерский праздник братоубийственной бойни и с ясельных дней готовящихся к еще более грандиозным человеческим жертвоприношениям на алтаре грядущей мировой пролетарской революции — „единственной великой войны, которую знала история” (Маяковский, финальные строки поэмы „Владимир Ильич Ленин”). Слишком многим до зарезу <…> нужен миф.<…> Для понимания того, что написано в книге „Как закалялась сталь”, почему ее условный автор заживо вошел в советский идеологический пантеон-паноптикум, чем она завораживала миллионы читателей, нужен такой историко-культурный, гражданский, этический опыт, что и не снился не только ученикам выпускных классов, но и подавляющему большинству их учителей словесности. В определенном смысле эта простая и — уж извините — чудовищная не только по идеологии, но и по форме книга сложнее „Капитанской дочки” и „Мертвых душ”, „Войны и мира” и „Братьев Карамазовых”, „Доктора Живаго” и „Одного дня Ивана Денисовича”...” — пишет Андрей Немзер (“Спички детям не игрушка. К столетию Николая Островского” — “Время новостей”, 2004, № 177, 29 сентября ).

Cм. также: Юрий Ключников, “Зачем миру нужны герои? К 100-летию со дня рождения Николая Островского” — “День литературы”, 2004, № 10; сокращенный вариант см.: “Завтра”, 2004, № 42 ; “Должен оговориться, что мое сравнение Островского с Сервантесом ограничивается схожестью их жизненных путей, высотой подвижнических натур. Я совсем не собираюсь утверждать литературную равноценность двух романов”.

См. также: “Никакой он не писатель в современном понимании слова. Он — святой. Он фантастически точно записал умосостояние святого человека, одержимого отсутствующим богом. Записал, как никто другой. Его книга — это житие атеистического святого. Главная книга. Такой просто не было до него. А как писатель-соцреалист он реализовался в „Рожденных бурей”. Вот там он писатель. „Как закалялась сталь” — это что-то другое: выше, ниже, „сбоку” — но другое. <…> Так вот, Андрэ Жид сказал, что Островский — это абсолютно католическая душа, устремленная по вертикали в зенит. Православный распластывается на земле, а католик — прямо вверх. Так и Островский — пиком вверх. Недаром он происходит от чехов, он с Украины, которая куда ближе стоит к католицизму, чем русские. Островский не православный человек, скорее католик по типу. Хотя, конечно, если бы я это ему сказал, он бы меня саблей маханул”, — говорит Лев Аннинский в беседе с Сергеем Лукониным (“Святой из закаленной стали” — “Литературная газета”, 2004, № 38 — 39 ).

Cм. также: Вячеслав Саватеев, “Между жизнью и житием. К 100-летию Н. Островского и 70-летию романа „Как закалялась сталь”” — “НГ Ex libris”, 2004, № 37, 30 сентября ; Павел Корчагин и князь Мышкин .

Cм. также: Николай Климонтович, “Как нас закаляли. Исполнилось сто лет со дня рождения классика социалистического реализма Николая Островского” — “Независимая газета”, 2004, № 209, 28 сентября .

Библейской Вселенной исполнилось 6000 лет. — “Седмица. Православные новости за неделю”. Электронная версия еженедельного приложения “Новости Православного Интернета” к газете “Одигитрия” (Винницкая и Могилев-Подольская епархия Украинской Православной Церкви). 2004, № 172, 2 ноября .

“22 октября исполняется шесть тысяч лет с того дня, когда была сотворена библейская Вселенная. Множество ученых собралось в Лондонском геологическом обществе, чтобы поднять бокалы за англиканского архиепископа Джеймса Ашера, который в 1659 году вычислил точный возраст всего сущего. Тщательно изучив Ветхий Завет, Ашер пришел к выводу, что Бог создал Вселенную в шесть часов вечера 22 октября 4004 года до нашей эры. Изначально он остановился на 23 октября, но слова из Библии „И был вечер, и было утро: день первый” убедили его во мнении, что речь идет о вечере 22-го и утре 23-го числа. Британские геологи и археологи выбрали именно эту дату для празднования дня рождения Вселенной. В эти дни в Лондоне как раз проходит конференция, на которой ученые обсуждают случаи фальсификации исторических находок и открытий. „Нет, мы, конечно, не думаем, что заявление Ашера было мошенничеством, — заметил по этому поводу пресс-секретарь Лондонского геологического общества Тэд Нилд. — Скорее всего, это случайная ошибка”. Сам Нилд придерживается мнения, что архиепископ ошибся в своих расчетах и в Библии указана другая дата. Подлинное шеститысячелетие Вселенной следовало было отметить еще в 1997 году, считает он” (Портал-Кредо.Ru).

Андрей Битов. Мой дедушка Чехов и прадедушка Пушкин. Автобиография. — “Литература”, 2004, № 36, 23 — 30 сентября .

“Приснился сон. Якобы я читаю в газете текст моего выдающегося коллеги В. А., который по мере чтения оказывается не чем иным, как его биографией, и я в полном восторге — так это честно и просто написано: про самого себя . Ничего не сочинено . Восхищение убивает зависть. Теперь мне оставалось завидовать только тому, что В. А. по образованию врач. Чехов был врач. К тому же оба Обезьяны. Нынче год Обезьяны. Их год. Нынче же столетие без Чехова. Наш год. Попробую выкрасть у В. А. хоть что-нибудь: например, интонацию не написанной им автобиографии”.

“Меня всегда удивляло, как наш режим разрешал русскую литературу. Все диссидентские тексты не казались мне столь же для него разрушительными. Ответ оказался проще, чем я ожидал: проще было приучить неправильно ее читать”.

См. также: Андрей Битов, “Мой дедушка Чехов и прадедушка Пушкин. Автобиография” — “Новая газета”, 2004, № 49, 12 июля .

Уильям Бойд (The Guardian). Короткие встречи. Перевод Иосифа Фридмана. — “Русский Журнал”, 2004, 19 октября .

“ Десять великих рассказов (в произвольном порядке): „Весна в Фиальте” Владимира Набокова; „Мой сон о полете на Остров Пробуждения” Д. Г. Балларда; „Фюнес, чудо памяти” Х.-Л. Борхеса; „Прелюдия” Кэтрин Мэнсфилд; „Мертвые” Джеймса Джойса; „Миссис Батерст” Редьярда Киплинга; „День смерти Кролика” Джона Апдайка; „В овраге” Антона Чехова; „Пиф-паф, ты убит” Мюриэл Спарк; „Холмы как белые слоны” Эрнеста Хемингуэя”.

Владимир Бондаренко. Великая клюевщина. — “День литературы”, 2004, № 9, сентябрь.

“В любой другой стране Николай Клюев был бы давно объявлен патриархом отечественной литературы, у нас следы великой клюевщины выжигают до сих пор. К счастью, они иной раз возрождаются из пепла. Вся наша блестящая деревенская проза, с „Ладом” Василия Белова и „Последним поклоном” Виктора Астафьева, вся тихая лирика от Николая Тряпкина до Николая Рубцова — полны великой клюевщиной. На скалистом фундаменте клюевщины стоит современная русская национальная культура”.

См. также: Андрей Езеров, “Поэт и зерно. Клюев как поэт и пророк крестьянской революции” — “День литературы”, 2004, № 10 .

Владимир Бондаренко. Литература как восстание. — “НГ Ex libris”, 2004, № 38, 7 октября .

“Идея пропаганды последнего прохановского романа „Крейсерова соната” во всех партийных ячейках [КПРФ] выглядит достаточно круто. Но одолеют ли эти ячейки, как и сами коммунистические лидеры, и содержание, и форму прохановского романа? Не сломает ли свои старческие зубы КПРФ на этом романе?” Полемика с большой статьей Геннадия Зюганова “Еще раз о партийной литературе” (“Завтра”, 2004, № 37).

См. также: Денис Тукмаков, “Флагманская скорость” — “Завтра”, 2004, № 42 .

См. также: http://prohanov.ru

Владимир Бондаренко. Заметки Зоила. — “Завтра”, 2004, № 44 .

“Не случайно и стихотворение [Евтушенко] „Школа в Беслане” опубликовано в радикально-либеральном, откровенно прочеченском издании „Новая газета”. Очень уж мысли поэта близки нашим пораженцам и капитулянтам. Поразительно, для жертв трагедии Евтушенко не нашел ни одного теплого слова, лишь угрюмое требование никому и никогда не мстить. <…> Евгений Евтушенко, что самое страшное, по сути, признаёт за чеченцами право на Беслан, на убийство христианских детей, на взрывы русских домов и самолетов. Оказывается, некий „многоименный Бог” должен именно нас предохранять от любой, даже праведной, мести за своих детей. А сами чеченцы имеют святое право на эту месть еще чуть ли не со дня своего рождения, а то и раньше, в утробе матери уже обязаны учиться мстить русским. <…> Оказывается, не исламистский радикал Удугов, а Евгений Евтушенко является идеологом чеченского сопротивления, оправдывая даже взрывы беззащитных мирных зрителей „Норд-Оста”. Они же имеют право на священную месть, в отличие от русских и христиан, и они просто обязаны захватывать и взрывать школы и самолеты, благородно мстя за высылку их Сталиным из Чечни за поведение во время Великой Отечественной войны. <…> Может, и на самом деле прав Сталин, и если наши интеллигенты идут против нашего же народа, надо эту интеллигенцию отправлять, предположим, к чеченцам в земляные ямы. Пусть там и ищут своего „многоименного Бога”. А нам и православного Христа достаточно”.

Cр.: “Беслан: народная поэзия” — “Спецназ России”, 2004, № 10, октябрь .

Равиль Бухараев. [Интервью]. Беседовала Алена Каримова. — “Литературный бульвар”. Экспериментальная альманах-газета. Казань, 2004, № 2 (3).

“Видимо, в душе я все же татарский поэт, но у меня недостаточно языка, чтобы выразить это. В любом случае мое двуязычие, даже семиязычие (я писал стихи на венгерском, английском, немецком, даже испанском и турецком), — это огромное счастье и огромное благо для меня. <…> Я очень надеюсь, что моя татарская душа пробивается сквозь другие языки моих стихов, потому что это — главное. Понимаете, главное, зачем дан человеку язык, — это молитва, возможность обратиться к Богу на родном языке. <…> И я всегда обращаюсь к Богу на татарском, потому что Он поймет и извинит мою неумелость”.

Среди прочего: “<…> Алексей Бердников, гигант большой формы, написавший несколько романов в стихах в форме сонетных корон <…>”.

Дмитрий Быков. Вангари Маатаи. — “Собеседник”, 2004, № 38, 12 октября .

Из разношерстной кандидатской стаи,

Что обсуждалась несколько часов,

Избрали лишь Вангари Маатаи,

Известную защитницу лесов.

<…> Меж тем — какие были кандидаты!

Всех убеждений, рангов и полов.

Знать, награжден не будешь никогда ты,

Титан Сергей Адамыч Ковалев, —

А как старался! Как себя подставил!

Трудился от зари и до зари...

Был кандидатом также Вацлав Гавел,

Но он не черный. Вацлав, покури…

Алексей Варламов. Вечный двигатель. — “Литературная газета”, 2004, № 40, 6 — 12 октября.

“Это как вечный двигатель из рассказа „Упорный” про доморощенного изобретателя Моню Квасова. Только с точностью до наоборот. Там велосипедное колесо должно было вечно крутиться, а оно останавливается. Шукшин с его простыми героями и обычными словами, с его нехитрыми приемами должен был давно остановиться и забыться, остаться в советском прошлом, а он все вертится. <…> И любят его не так, как любят советские фильмы и песни. Он поразительную стойкость русского человека показал. Ломали его, били, мяли, в колхозы загоняли, в тюрьмы сажали, а все равно жив курилка. Все равно Алеша Бесконвойный по субботам в баню ходит”.

См. также: Лев Пирогов, “На что он руку поднимал. В субботу исполняется 30 лет со дня смерти Василия Шукшина” — “НГ Ex libris”, 2004, № 37, 30 сентября ; “<…> Шукшин в русской литературно-философской традиции — вроде Хайдеггера или Ясперса. На рубеже 50 — 60-х годов, когда Шукшин начинал работать, актуальным методом философии человека был экзистенциализм. Фильм „Живет такой парень” легко сравнить с фильмами Годара и Вендерса. Как экзистенциалист Шукшин изучал национальный характер в „пороговой ситуации”, знаменуемой несколькими факторами: положение между городом и деревней; между народной и официальной культурами; между смеховой и слезной эстетиками; между наступательными и защитными культурными стратегиями „героя” и „дурака”. Почему „не тянет отождествляться”? Во-первых, потому, что у Шукшина нет индивидуального положительного героя, характерного для беллетристики. Предмет его творчества — не национальный тип, а национальный характер и национальная судьба — „волна”, а не „частица”. Чтобы отождествиться с целым народом, нужно обладать некоторым духовным качеством, а именно — чувством сопричастности к отечественной истории, культуре и ценностям. Персональных эмоций тут недостаточно. Во-вторых, экзистенциальный метод предполагает испытание стыдом (вспомним хотя бы героев Сартра). Шукшин вовлекает в это испытание зрителя и читателя. Кульминация характера, момент наибольшей полноты образа, наиболее полного выражения личности — совпадает со „стыдной” ситуацией. Рассказ „Сураз” — очень яркий пример. Или пресловутые объятия Егора Прокудина с березками. На самом деле стыдно не герою, а нам. Стыдно, если мы не участвуем, а подглядываем со стороны, оставаясь чужими. Наедине с собой целовать березки не стыдно. И чужие мы, повторяю, не автору, не персонажу, а стоящей за ними Родине... Это вот его и убило”.

Евгений Витковский. Не гонораром единым… Беседу вел Илья Колодяжный. — “Литературная Россия”, 2004, № 41, 8 октября .

“Правда, я знаю случаи, когда, наоборот, из переводчика возник писатель. Я имею в виду Виктора Пелевина, начинавшего свою литературную деятельность с переводов Кастанеды”.

“<…> когда Патрик Зюскинд пишет свои романы на машинке, у меня такое ощущение, что он просто не может научиться работать на компьютере”.

См. также сайт “Век перевода”: http://www.wekperevoda.org

Соломон Волков. Государство все равно хочет заставить интеллигентов служить себе. Беседу вел Юрий Гладильщиков. — “Огонек”, 2004, № 42, октябрь.

“<…> моя некоторая удаленность от „текущих политических страстей”, как теперь выражаются в России, позволяет мне объективнее взглянуть на Сталина и его контакты с деятелями культуры. <…> Я понимаю тех людей, которые не могут спокойно говорить о „реальном Сталине”. Но каким был „реальный Сталин”, не знал никто — об этом и сам Сталин, полагаю, не знал. Между тем та фигура, которая вырисовывается задним числом на основе документов (это ведь не фантазии!), гораздо крупнее карикатур, которые стали создавать в разгар антисталинской — горбачевской кампании. Я читал в отзывах на посмертную книгу Константина Симонова „Глазами человека моего поколения”, что Сталин — это фельдфебель, который ничего в культуре не понимал... Да он очень много понимал!”

О книге Соломона Волкова “Шостакович и Сталин” см. статью Аллы Латыниной в следующем номере “Нового мира”.

Константы Ильдефонс Галчинский. Бал у Соломона. Перевод с польского и предисловие Анатолия Гелескула. — “Дружба народов”, 2004, № 7.

“„Бал у Соломона” — самое необычное, неожиданное и, хочется сказать, самое смутное явление не только в поэзии Галчинского, но, может быть, и во всей польской поэзии двадцатого века. Огромную, почти в тысячу без малого строк, композицию, причудливую, вольную и ощутимо рыхлую, привычно назвать поэмой. Авторское название жанра — эскиз. То есть набросок или, как уверились комментаторы, черновик. Якобы сочиненный, по словам поэта, за одну ночь, бессонную и тоскливую. Этому можно верить и не верить — Галчинский любил мистифицировать. Но мне кажется, что это действительно импровизация, только закрепленная на бумаге. <…> Те немногие фрагменты, которые я рискнул сократить, не случайны и по-своему забавны, но, мне кажется, в поэме эскизны и для Галчинского недостаточно остроумны. Недостает pointe, острия рапиры, которой Галчинский владел по-мушкетерски. И если эти эскизы, причуды и невнятности глубже и тоньше моего понимания, пусть изъяны и вольности перевода останутся на совести переводчика”.

Никита Гараджа. Мужество диктатуры. Против “состояния постмодерна”. — “Русский Журнал”, 2004, 4 октября .

“Тиран присваивает чужие властные полномочия; диктатор берет на себя ответственность самому быть их источником. Поэтому диктатура возможна только тогда, когда диктатор чувствует себя вправе ставить знак равенства между своей индивидуальной волей и волей огромного человеческого сообщества, именем которого он действует. Диктатор накладывает на историю масштаб своей личности, который оказывается соразмерным ей. Поэтому Сталин, Черчилль, Рузвельт — диктаторы, а Гитлер, Ельцин, Буш — узурпаторы. В этом смысле нет более человечной (гуманистичной) формы правления, чем диктатура. Ибо здесь властные полномочия целиком основаны на волевом аспекте человеческой индивидуальности”.

“В отличие от предателей-шестидесятников, поколение, вступающее в силу на рубеже веков, не имеет счетов с советским прошлым. Прошлое для него — Атлантида. Отсутствие обязательств перед традицией разрушителей и отвращение к мертвой мифологеме „правового сознания” воскрешают требование диктатуры. Это требование очеловечивания жизни — олицетворения истории. Такие святыни лириков и физиков, как закон, конституция, права человека, не приводят в трепет, особенно на фоне исполинов прошлого. К тому же слишком долго их унижали, проклиная советское гражданское правосознание, чтобы вновь воскресить — в обличии тирании среднего буржуа. Не диктатуры закона требуют вызовы времени, а диктатуры личности. „Диктатура закона” — это трусливая попытка спрятаться за безличную формальную инстанцию, основанная на ужасе перед действием от имени личной воли. Это состояние постмодерна — когда все равны в своем безволии. И оно является источником прозябания в растительном образе жизни, в бесконечном ожидании конца. Диктатура личности утверждает человека в реальности, делает его творческим субъектом истории, позволяет преодолеть „дурную бесконечность” постмодерна — в чем, собственно, и состоит ее мужество”.

Юрий Гладильщиков. Знай нашего “Брата”. Этот фильм стал культовым, но его поняли с точностью до наоборот. — “ Новая газета”, 2004, № 77, 18 октября .

“Если пересмотреть „Брата” взглядом свежим и непредвзятым, легко заметить, что фильм-то о другом. О персонаже трагическом. <…> речь в „Брате” в конечном счете именно о жажде национальной самоидентификации, попытке героя ощутить себя колесиком и винтиком — не общепролетарского в данном случае, но общенационального дела. Все те не столько ужасные-опасные, сколько глупые слова, которые герой произносит по адресу кавказцев, евреев и американцев, можно трактовать как попытку определить группу своих. Методом исключения. Мы не кавказцы. А кто? Черт его знает. Никакой общности в фильме нет. Братки не нация, и герой их не любит. Поиск идентичности при отсутствии каких бы то ни было опор приводит только к немотивированной ксенофобии. Что до русских, то единственным классически литературным русским в фильме оказывается Немец — это не случайно. <…> забавный случай с „Наутилусом”. То, что Багров Бодрова слушает „Наутилус”, как минимум нелепо. Эта команда для него старовата, она из 80-х, а не его 90-х. Но… „это многое объясняет”. С одной стороны, несоответствие Багрова и „Нау” — лишнее свидетельство инфантильности героя-убийцы. Слушает интеллигентский „Нау”, но не слышит. Убил двоих — и тут же с радостью заговорил со случайным, дрожащим от страха свидетелем преступления про Бутусова. С другой стороны, важно понять, что герою „Брата” не нужен именно „Наутилус”. Он искусственно ищет себе зацепку. Ищет своих. <…> Что вырисовывается из всего этого? Что Данила Багров все-таки хороший русский мальчик, который просто попал в поганую временную ситуацию. То, что он хороший мальчик, видно уже по тому, что он не идет ни в менты, ни в бандиты. Деньги, хорошая одежда ему не нужны. Он не буржуазен (бандиты мелкобуржуазны). Он именно что человек без свойств: без души, мыслей, корней, жадности. Он действует как зверек. Писали, что он вариант Робин Гуда, но он скорее Иван-дурак, вдруг ставший Робин Гудом. <…> Тем не менее аудитория умудрилась не заметить ни ошибок, ни инфантильности, ни одиночества, ни растерянности героя. Она увидела в нем образец для подражания. Данила Багров стал знаменем чуть ли не фашистов. В итоге отцы-создатели „Брата” — Балабанов с Сельяновым — поняли, что публика клюнула прежде всего на слова Данилы „скоро всей вашей Америке кирдык” (обращенные, чего аудитория тоже не заметила и что тоже иронично характеризовало героя, к обкурившемуся французу). Во втором фильме они уже осознанно сотворили из Данилы Багрова Народного Героя, Русского Мстителя, не устояв перед искушением погнаться за популярностью и кассой. Одинокий, растерянный человек стал вдруг выразителем идеологии новых российских мальчиков. Так „Брат”, его герой и его смыслы оказались окончательно потеряны даже его создателями”.

“Гражданское общество вырастет само. Или не вырастет”. Беседу вела Любовь Цуканова. — “Новое время”, 2004, № 41, 10 октября .

Говорит председатель Московской Хельсинкской группы Людмила Алексеева: “Что самое главное в наших правозащитниках — это не только профессионализм, но и интеллигентность”.

Андрей Громов. Все на борьбу с антисемитизмом! Зацикленность на еврейском вопросе не только наша беда. — “GlobalRus.ru”. Информационно-аналитический портал Гражданского клуба. 2004, 13 октября .

“Что же до России, то нет ничего более вредоносного для развития российского либерализма и западничества, чем зацикленность на антисемитизме. <…> Для нормального человека (любой национальности) еврейский вопрос глубоко неактуален. Бытовой антисемитизм, конечно, есть, но за рамками тусовки пикейных жилетов он принципиально уступает не только кавказофобии, но и „мбасквафобии”, провинциалофобии, вьетнамофобии и проч. А потому гневные филиппики либералов по поводу „гнусных проявлений антисемитизма” и „антисемитского населения России” воспринимаются как знак чуждости и оторванности от российской жизни. Основной инстинкт либерала — борьба с антисемитизмом — превращает его в инородное для русской жизни тело, делает его агентом чужой культуры и чужой идеологии”.

Владимир Губайловский. Прямая речь. — “Дружба народов”, 2004, № 10.

“Меньше всего в поэзии [Инны] Кабыш как раз сентиментальности, если под сентиментальностью понимать прямую чувствительность. Человек не стесняется слез, он плачет, потому что его тронула щекочущая нервы жалоба мелодрамы. Прямая трогательность слишком легка и потому почти всегда фальшива. Нельзя просто рассказать (или, скажем, показать в кино), как убивают (бьют) собаку. В мексиканских сериалах все всё время плачут. И у зрителя глаза на мокром месте. В современной поэзии сентиментальности не стесняются. От нее просто уходят, как от неточного метода. Она — не дает результата”.

Делай, что должно. Беседу вели Андрей Блинушов, Юлия Середа, Сергей Смирнов. — “Карта”. Российский независимый исторический и правозащитный журнал. Рязань, 2004, № 38-40, апрель .

Говорит правозащитник, эксперт Института прав человека Лев Левинсон: “Он [Глеб Якунин] верующий, но его вера совершенно не подчинена никаким оковам, условностям. Он никаких постов не соблюдает, откровенно. — И прихожанам говорит? — Нет, не говорит. То есть говорит тем, кто способен это услышать. Что он, бабушке будет говорить? Он очень правильный в этом смысле”.

Российская “Карта” основана в ноябре 1992 года по инициативе польского независимого исторического журнала “Karta” и рязанского общества “Мемориал”. Только для бесплатного распространения. 2000 экз.

Дан Дорфман. “Очи черные”, или “Благодарность Фелице”? — “Лебедь”, Бостон, 2004, № 396, 10 октября .

Подробная (и весьма оперативная) полемика со статьей Владимира Губайловского “Голос поэта” (“Новый мир”, 2004, № 10). Среди прочего: “Теперь о Земфире, которую тоже с осуждением вспоминает Владимир Губайловский. Земфира Рамазанова, опять же, сильнее многих пишущих поэтов силой своих образов. Необычайно насыщенных, очень компактных, но максимально концентрированных. Те строчки, которые есть у нее, бьют в цель с такой силой, которой у большинства пишущих поэтов — нет. Я уже писал, что состояние любви, которое передала Земфира в одной только строке своей песни:

Я помню все твои трещинки, —

не имеет аналогов у других ныне живущих поэтов, пишущих лирику”.

Григорий Егоркин. “Вальс для фрау капитан”. Драма. — “Уральская новь”, 2004, № 19 .

Действующие лица: Екатерина Серафимовна Лосева — капитан МВД, начальник оперативной части лагерного пункта для немецких военнопленных, 35 лет; Вилли Мартин Гельбик — военнопленный, старший лагерной зоны, бывший оберштурмфюрер танковых частей СС, 34 года…

Виктор Ерофеев ( “Reformatorisch Dagblad”, Голландия). Плевок Басаева означает для России начало третьей мировой войны. — “ИноСМИ.Ru”, 2004, 4 октября .

“Уничтожение детей [в Беслане] — закодированный призыв к мирным переговорам”.

“Россия не привыкла к тому, что ее ненавидят” (???!!! — А. В. ).

“<…> для меня российская государственная власть — чужая власть”.

“На русских трудно произвести впечатление даже массовыми убийствами”.

“В определенном смысле они [русские] живут как животные, их пережевывание действительности в самом деле имеет что-то от коров — любая другая жизнь для них была бы мучительна и вела бы к самоуничтожению”.

Cм. также: Владимир Соловьев, “„Щастливчик” Виктор Ерофеев” — “Русский Базар/ Russian Bazaar ”, Нью-Йорк, 2004, № 44, 21 — 27 октября ; “В Москве Виктор все еще числился специалистом по французскоязычной литературе Канады, то есть Квебека, которой на самом деле и в помине не существовало, а так, парочка прозаиков и поэтов франко-еврейского происхождения, и Виктору Ерофееву приходилось измышлять новые имена и даже литературный процесс для многотомной истории всемирной литературы. Обо всем этом он позднее рассказал в автобиографическом „Хорошем Сталине”. Так что мистификатор Виктор отменный. Только ли в создании фиктивной литературы французов-квебекуа?”

См. также: Алексей Шорохов, “Козлиная песнь” — “Литературная газета”, 2004, № 42, 20—26 октября ; “Порог витиного (так! — А. В. ) восприятия окончательно сформировался и закоснел к 1953 году, все дальнейшее — мучительная попытка осознать действительность мозгами шестилетнего ребенка”. Это — о книге Виктора Ерофеева “Хороший Сталин” .

См. также: Алла Латынина, “Изгнание из номенклатурного рая” — “Новый мир”, № 12.

Жажда новой притчи. Беседовала Юлия Качалкина. — “НГ Ex libris”, 2004, № 36, 23 сентября.

Говорит Андрей Геласимов: “Так получилось, что именно „Октябрь” дал мне дорогу в бумажную литературу. Я слал свои тексты во все журналы. Но откликнулись в „Октябре”, написали: нам нравится. И так я пришел, они взяли мою „Жажду”… Возникают предложения из других журналов, но мне нравится там. Там — комфортно. Мне нравится Ира Барметова, да и коммуна очень веселая, я дружу со всеми. Человеческие отношения — они ведь дорогого стоят”.

Исаак Башевис Зингер. Последний Шлемель, или Рассказы мальчика, выросшего в Варшаве. Предисловие и перевод с английского Ольги Мяэотс. — “Дружба народов”, 2004, № 8.

“С тревогой и сожалением говоря об упадке взрослой литературы, Зингер противопоставляет ей литературу для детей, качество которой, по его мнению, неуклонно растет. <…> В 1970 году книга „День удовольствий: рассказы о мальчике, выросшем в Варшаве”, в которой он пересказал для детей отдельные новеллы из сборника „В суде отца моего”, была удостоена Национальной книжной премии США. Получая награду, Зингер произнес речь, в которой сформулировал причины, заставившие его предпочесть детскую аудиторию взрослой. „Я мог бы назвать сотни причин, подтолкнувших меня писать для детей, но… я назову лишь десять из них: 1. Дети читают книги, а не рецензии, им нет дела до критиков. 2. Дети не читают для того, чтобы познать самих себя. 3. Они не читают для того, чтобы избавиться от чувства вины, побороть жажду протеста или чтобы справиться с одиночеством. 4. Им нет дела до психологии. 5. Они ни в грош не ставят социологию; 6. И не пытаются понять Кафку или ‘Поминки по Финнегану’. 7. Дети не утратили веры в семью, ангелов, демонов, ведьм, гоблинов, логику, ясность изложения, пунктуацию и прочий устаревший хлам. 8. Им нравятся интересные истории, а не комментарии к ним; они не читают сносок и послесловий. 9. Если книга скучная, они без стеснения зевают и не боятся осуждения. 10. Дети не ожидают от любимого автора, что он спасет человечество, и, какими бы маленькими они ни были, понимают: это ему не по силам. Лишь взрослые лелеют подобные заблуждения”” (из предисловия).

Григорий Зобин. От Ивана до Ивана. О “непомнящих родства” в русской литературе — от Фонвизина до Маяковского. — “Литература”, 2004, № 37, 1 — 7 октября.

Иванушка из “Бригадира” и Ваня Присыпкин (он же Пьер Скрипкин) из “Клопа”.

Валерий Исхаков. Без жалости. Повесть. — “Дружба народов”, 2004, № 8.

“<…> мастерски сделанная игрушка. Страшноватая. С эффектно закрученным сюжетом, начищенными до пародийного блеска аксессуарами „модной” словесности <...> „скелетом в шкафу”, крутым героем-суперменом, черным юморком и жалящим (все-таки без жалости никак не обойтись) финалом. Видимо, писалась повесть легко — легко и читается. Рекомендую”, — пишет об этой повести Андрей Немзер (“Время новостей”, 2004, № 147, 18 августа) .

Юрий Каграманов. Почему они начали с Испании. — “Дружба народов”, 2004, № 8.

“Известно, что историческая память у мусульман крепче, чем у европейцев; у последних она ослаблена чересчур интенсивным погружением в настоящее, заметным на протяжении последних веков и особенно последних десятилетий. А мусульмане — „помнят все”, в том числе и нанесенные им исторические „обиды”. Говорят, что обиды копятся в темени. Так вот, если допустить существование общего мусульманского „темени”, то Испания, точнее, Иберийский полуостров занимает в нем особое место. Нигде больше не было такого длительного вооруженного противостояния христиан и мусульман; и нигде мусульмане не потерпели такого полного и безоговорочного поражения”.

“Все знают, что он [Колумб] искал Индию (и до конца жизни оставался в уверенности, что открытые им земли суть Индия); гораздо менее известно, что Индия нужна была испанцам не в последнюю очередь затем, чтобы „с другой стороны” достичь (казавшегося к ней близким) Иерусалима. То есть это была „акция” в рамках антимусульманской, опять же, стратегии — как и взятие Гранады”.

См. также: Юрий Каграманов, “Святая земля и вокруг нее” — “Новый мир”, 2004, № 9.

Юлия Качалкина. Спектралисты. Почему поэтического “поколения тридцатилетних” не было и почему оно распалось. — “Октябрь”, 2004, № 9 .

“Когда я думаю обо всех этих людях — об их книгах, о журналах, где они чаще всего печатаются, об их языке наконец, я постоянно вижу оранжевый цвет. Рыжий — так сочнее. „Арион” — рыжий, „Новая Юность” — рыжая (время от времени то светлее, то темнее), „Сны-синицы” Кузнецовой — рыжие, „Конь Горгоны” (в отличие от двух предыдущих сборников Амелина) — рыжий, „Щелчок” Шульпякова — еще рыжее, у Янышева — темный и светлый беж „Червя” и „Офортов Орфея”, который есть не что иное, как рыжий, выжженный восточным жарким солнцем. Даже афишки их вечеров — совместных и персональных — рыжие. На рыжей-рыжей бумаге. У Бориса Рыжего — вообще говорящая фамилия. А Тонконогов носит цвет на себе — веснушки, волосы, брови, глаза…”

Юлия Качалкина. Время щедрой полноты. — “Дружба народов”, 2004, № 10.

“Иноязычный писатель всегда входит в литературу страны через порталы определенных идей — то есть мы никогда не сможем принять и понять [Чеслава] Милоша целиком и — как самостоятельную независимую величину Слова. Но лишь в комплексе “Польша-Россия”, сильно отягченном политическими обстоятельствами”.

См. также: Наталья Горбаневская, “Человек-эпоха” — “Новая Польша”, Варшава, 2004, № 9 ; там же — и другие статьи разных авторов памяти Чеслава Милоша.

Альфред Кох. Крах страны Советов. Из второго “Ящика водки” Альфреда Коха и Игоря Свинаренко. — “Лебедь”, Бостон, 2004, № 394, 23 сентября .

“<…> не могу не заметить, что когда Гайдар отпустил цены, то его упрекали во всех смертных грехах. Но один грех ему точно предъявить нельзя — он не обесценил вклады граждан. К тому моменту, когда пришло правительство Гайдара, этих вкладов уже не было. Их потратили Павлов с Горбачевым. То есть запись в сберкнижках у граждан, конечно же, была, а вот денег — не было. Куда потратил Горбачев эти деньги — одному богу известно. Только когда через полгода Гайдар пришел в союзный Минфин, их там уже не было. Лишь искаженное восприятие нашими людьми действительности и „чудно” работавшая при Ельцине пропагандистская машина убедили всех, что Гайдар украл вклады граждан. Кстати, Минфин России в 1995 — 1996 годах вернул эти кредиты и Сбербанку, и Росгосстраху. Однако это были уже другие деньги — инфляция их съела”.

Критики на привале , или Летние заметки о зимних впечатлениях. Беседа Дмитрия Смолева, Андрея Толстого и Анатолия Чечика. — “Новая Юность”, 2004, № 4 (67).

Говорит художественный критик Дмитрий Смолев: “Если в прежние годы радикализм вызывал отторжение изначально, даже у газетчиков, и „реклама” радикалов происходила неосознанно, через насмешку и негодование, то сейчас многое иначе. Вспомните, как развивалась карьера Олега Кулика — это один из примеров на нашей родной почве. Я не беру сейчас абсолютную значимость его карьеры, но то, что он стал знаменитым благодаря в первую очередь вниманию средств массовой информации, — это факт, от которого не увернешься. Художники, которые до сих пор себя позиционируют и связывают себя с авангардом, никак авангардистами в прежнем понимании не являются, потому что нет той стены, в которую они должны биться головой. Их охотно принимают. Пускай им не платят сразу денег за их „подвиг”, но и не отвергают. Мне кажется, что это очень важно понимать, потому что многие из сегодняшних художников, и в первую очередь радикальных, этим пользуются. <…> Если нет стены и художник-новатор перестает быть романтическим героем, то возникает иная оппозиция внутри цеха. Когда-то существовали консервативные, реакционные художники, составлявшие в глазах новаторов монолит, который не давал им ходу, пользовался приоритетом у власти и общества. Попросту говоря, был истеблишмент и был герой-отщепенец, который только потом приходил в истеблишмент. Мне кажется, что сейчас эта позиция поменялась. Если уж кого и называть сегодня романтическими героями, то тех самых традиционных художников, которые последовательно занимаются тем, что они считают нужным”.

См. также беседу Андрея Толстого и Анатолия Чечика: “Новая Юность”, 1998, № 1-2 .

Павел Крусанов. Идеологический массаж. Беседу вел Илья Колодяжный. — “Литературная Россия”, 2004, № 43, 22 октября .

“Мы сейчас живем в постгуманистическую эпоху, потому что гуманизм в той форме, в которой он был преподан в эпоху Возрождения, уже пережил свой героический период и, собственно, исходя из опыта ХХ века, себя дискредитировал. <…> Зло и добро нельзя искоренить, их можно только перераспределить. Во взаимных колебаниях зла и блага и заключается вечная гармония бытия. В силу этого нужно четко осознать: если мы заинтересованы, чтобы у нас стало лучше, надо уметь перераспределять эти вечные категории. <…> сделать такой идеологический массаж умов, чтобы ромашки из головы высыпались, чтобы реалистичнее смотрели на мир. И понимали: чтобы было в России хорошо, хуже должно быть как минимум в Америке. <…> Я ратую за то, чтобы в моем отечестве было хорошо. И если этого придется добиваться тем, что где-то станет хуже, то сделаю это бестрепетно. <…> Я считаю себя патриотом идеального государства, которое у меня находится в голове. Как учили греки, мир состоит из эйдосов и их земных подобий. Так вот, мне кажется, что эйдос — Россия, безусловно, совершеннее и привлекательнее, чем Россия как некое земное воплощение высшего замысла. Я люблю замысел. И хочу, чтобы действительность приблизилась к этому замыслу”.

Константин Крылов. Газонокосильщик. — “АПН (Агентство политических новостей)”, 2004, 12 октября .

“Итак, 9 октября в Париже скончался Жак Деррида. Смерть человека, понимавшего мир и жизнь (собственную в том числе) как „текст”, а „текст” как слоеный пирог из „подразумеваемого” разной степени пропеченности, должна была быть обозначена именно словом „скончался” — с очевидной отсылкой к „кончился” и дальнейшим разматыванием клубка аллюзий и аналогий более или менее рискованных, вплоть до непристойных (мэтр такое разрешал, он был дядька веселый). На том и покончим с этим: желающие проводить Дерриду по-дерридиански и без нас найдутся. Найдется ведь какой-нибудь гуманитарий, философствуя надувным молотом, напишет про деконструкцию червями. И не то чтобы Деррида не заслуживал некоторого „постмодернизма”, то бишь глумления, в том числе и посмертного, — но лучше оставить это дело профессионалам из числа его выучеников. Хотелось бы избежать и другого: реактивности. Что говорить: людям, которым Деррида и все с ним связанное было глубоко чуждо и во многом отвратительно (это я и про себя тоже), смерть апостола „постмодерна” может показаться хорошим поводом от этого самого откреститься, хотя бы самим тоном. То есть написать: „вот, постмодернизм умер, наступает эпоха” — дальше по вкусу… ну, скажем, „новой искренности и новой серьезности”. Или „новой традиционности”. Или осетринки с хреном. А вот хрена. Постмодернизм не умер. Умереть может живое, а постмодернизм был мертв с самого начала. <…> Теперь же, когда Деррида умер, поганая машинка „деконструкции” зажужжит еще веселее”.

См. также: “Лично мне было омерзительно читать Дерриду — чисто французское позерство, выспренность и претензия, где постоянный уход в художественную позу делал невозможным разговор на уровне анализа. Но вместе с тем нельзя не признать за ним эпохи — которая, однако же, кончается”, — пишет Алексей Чадаев (“Деррида научил нас „деконструкции”” — “АПН (Агентство политических новостей)”, 2004, 11 октября ).

“В эпоху Интернета Деррида с его представлением о тотальной интертекстуальности оказался пророком реальности гиперссылок. Одновременно он создал своеобразный культ цитатности, который начиная с 1970-х годов превратился в эстетическое кредо представителей самых разных искусств: от Педро Альмадовара в кинематографе до Чарльза Дженкса в архитектуре. Неудивительно, что при этом сам Деррида сделался, по многим оценкам, самым цитируемым философом за всю историю мировой философской мысли. Обращенный к различанию, создатель деконструктивизма стал гением, появления которого так опасался и так не хотел Иммануил Кант. Гением неповторимости , который при посредничестве философии восстает против „дисциплинарного” понимания человеческой морали и человеческого разума”, — пишет Андрей Ашкеров (“След по имени „Деррида”” — “АПН (Агентство политических новостей)”, 2004, 12 октября ).

См. также: “Даже тому факту, что сегодня на многих улицах Парижа не так просто встретить человека в европейской одежде и европейской внешности, французы более всего обязаны именно Деррида. Именно он стал интеллектуальным лидером борьбы за права эмигрантов из Азии и Африки. Именно он долгие годы доказывал французам, что европейская культура не имеет никаких преимуществ перед арабской или африканской. И, в общем, доказал. В результате Франция стала сегодня, наверное, самой неевропейской страной Европы”, — говорит политобозреватель “Маяка” Егор Холмогоров (“В перестройке он разглядел утопию” — сайт радиокомпании “Маяк”, 2004, 11 октября ).

Cм. также: “Деррида не мог устареть. С ним свыклись, но не привыкли к нему. Он стал фактом того состояния, которое определяется как „состояние постмодерна”. Оно всегда актуально, ему некуда двигаться, это состояние — синоним современности. Поэтому казалось, что Деррида бессмертен, т. к. он всегда должен быть рядом с нами, его жизнь воспринималась как непроходящий момент безысходного времени в состоянии пост- . <…> Для нас Деррида — живое свидетельство неугасающей работы пытливого европейского ума. Поэтому его смерть вряд ли оставит кого-либо равнодушным, ведь вместе с ним уходит в прошлое драматическая эпоха пребывания в состоянии бесконечной безысходности экстенсивного существования больного метафизикой разума. Деррида умер. Философии открываются новые горизонты”, — пишет Никита Гараджа (“Деррида умер. Первые впечатления” — “Русский Журнал”, 2004, 12 октября ).

См. также мемориальную подборку “Смерть не остановит мысль. Жак Деррида как последний великий философ”: “НГ Ex libris”, 2004, № 39, 14 октября ; говорит издатель Александр Иванов: “<…> Деррида умер все-таки философом уже прошлого века. В этом нет для него ничего обидного. Прошлый век завершен, и именно Деррида в каком-то смысле завершает ХХ век своей деконструкцией, своим ретроспективным взглядом на историю философии, историю, у которой все время как бы откладывается начало (в этом и главный смысл деконструкции: отложенное, ускользающее начало для мысли, для того, что называется в философии сущностью). В принципе, эта философия как нельзя точно соответствовала духу 1980 и 1990-х годов, когда, с одной стороны, расцветает массовая культура, а с другой — с падением Советского Союза — начинается как бы мультиплицирование мира, то есть его усложнение и деление на части. Эта „философия части”, философия „мультиплицированного мира” и есть наследие Деррида”.

Cм. также: Андрей Смирнов, “Философия части. Памяти Жака Деррида” — “Завтра”, 2004, № 44 .

Куда податься? Беседу вела Светлана Гончарова. — “Литературная Россия”, 2004, № 44, 29 октября.

Говорит директор литературно-издательского агентства “Классики XXI века” Елена Пахомова: “Агент работает, вкладывает в автора деньги и время, а завтра издательство заключает договор напрямую с автором. И агент остается ни с чем. Были реальные случаи, когда агенты „продавали” наших авторов в заграничные издательства, и их все равно „кидали”. Те издательства просто списывались напрямую с писателем. <…> Вот пока у нас не будет четко отрегулированной схемы взаимодействия автор — агент — издательство, у наших агентств ничего не получится”.

Валентин Курбатов. Мы одной крови. — “Дружба народов”, 2004, № 9.

“Может быть, главное в книге Олега Павлова [„Русский человек в XX веке”] — это голос совсем нового поколения и новой мысли. Я некогда уже писал о нем, коря его жестокую прозу и выставляя старинные резоны о равновесии и свете жизни. И сейчас от давних укоров не откажусь и все буду ждать, что однажды тьма разойдется и его герои увидят, что мир и правда, при всей тьме, все-таки не безумен, но только вижу, что мы говорим на близких, но теперь уже, очевидно, все далее расходящихся языках, что мне уже себя из той жизни не вынуть и своей несвободы не преодолеть — генетика окаменела. Я не печалюсь об этом, потому что у меня хорошее общество и я, может, поближе к старой правде Толстого и Солженицына, чем он, и более согрет и защищен. А он выходит с прежним русским сердцем в необратимо новое время, где складывается новая — не знаю, лучше ли нашей, но своя — высокая система духовных координат, свой взгляд на минувшее, не отменяющий милосердия, но и не расширяющий его полномочий до слишком уж расплывчатых границ. Теперь мне яснее, что же такое свобода, которой это новое поколение русских литераторов (тоже еще редких, как всегда редки настоящие литераторы) дышит, не страшась того, что им может не хватить воздуха. Старым они уже дышать все равно не смогут”.

См. также: “Книжная полка Ирины Роднянской” — “Новый мир”, 2004, № 8.

Сергей Кургинян. “Либо Путин снимет противоречие, либо противоречие снимет Путина”. — “Политический журнал”, 2004, № 36, 5 октября.

“Политическая революция в России невозможна. Страсти по свободе — в прошлом. Все хотят порядка, но он недостижим. Тогда все хотят минимального хаоса, дабы не было максимального. А вообще-то все хотят уснуть и сладко спать. Тем самым смертным сном, которым спит замерзающий человек. „Все” — я имею в виду относительное большинство населения и абсолютное большинство элиты. <…> Трон шатается, когда мускулистая рука (народа — если это Французская буржуазная революция, пролетариата — если это Коммуна, революционных низов — если это ноябрь 1917 года) нечто опрокидывает. А то, что сейчас происходит, — это новая редакция 1990 года. Трон Горбачева не шатался. Просто пол, на котором стоял этот трон, сгнил и начал рушиться. И тогда трон стал проваливаться. Ощущаете разницу? <…> А что бы я предложил Путину, если бы он ко мне обратился?.. Когда обратится, тогда и предложу”.

Владимир Лакшин. После журнала. Дневник 1970 года. Подготовка текста, “Попутное” и примечания С. Н. Лакшиной. — “Дружба народов”, 2004, № 9, 10, 11.

“19.III. <…> Трифоныч вспоминал сегодня Пушкина: „Снова тучи надо мною…” и с особой энергией прочел последнее двустишие: „Сохраню ль к судьбе презренье, понесу ль навстречу ей непреклонность и терпенье гордой юности моей?””

“30.III. <…> Затащили человека в подворотню, в грязный проходной двор и там убили его. А потом бандиты выходят как ни в чем не бывало на освещенную улицу, руки в карманы, и встречные-поперечные знают все до единого, что совершено преступление, но все переговариваются, смеются, пожимают бандитам руки, будто ничего не случилось. Вот наша судьба”.

“22.IX. <…> В. в электричке читал „Новый мир”. Попутчики его — на вид люди интеллигентные — вступили с ним в разговор. „Говорят, там редактора сняли, — сказал один, — не прислушивался к критике”. — „А кто был редактор?” — спросил другой. „Да этот, как его… поэт… ну, Евтушенко”. В. поправил их — Твардовский. Тогда, видя его осведомленность, один из его попутчиков спросил: „А правда, что Корней Чуковский все свое наследство оставил писателю, которого все у нас ругали… ну как его…” — „Дудинцеву”, — подсказал второй. Вот она, Расея, верящая, что „Литва с неба упала”, — и ради нее Трифоныч растрачивал кровь и нервы, жег жизнь свою. Тоска”.

Дневник В. Я. Лакшина 1969 — 1970 годов см.: “Дружба народов”, 2003, № 4, 5, 6 .

Ольга Лебедушкина. Новое поколение в поисках утраченной простоты, или Децл как прием. — “Дружба народов”, 2004, № 7.

“В общем, я понимаю, почему в критике задается этот вопрос: реальны ли „двадцатилетние” или они всего лишь виртуальная модель давней мечты тех, кто делает журнальную и издательскую политику? Действительно, Сергей Шаргунов — идеальный молодой автор для сегодняшнего „Нового мира”, из тех, которых „если бы не было, то стоило было выдумать”. Скажем, тоже провозглашавший несколько лет тому назад собственный „новый реализм” Олег Павлов на эту роль не подошел, а вот Шаргунов — пожалуйста. <…> Не случайно „Свежая кровь” Сергея Шаргунова в „НГ Ex libris’е” мыслится ее ведущим как „полоса манифестов”. Читая „Свежую кровь” или антологию „Денежкина и К°”, достаточно быстро начинаешь понимать, что „двадцатилетний” — категория не возрастная, а эстетическая и идеологическая, и далеко не каждый автор в возрасте „20 плюс-минус пять” попадает в обозначенные рамки”.

Эдуард Лимонов. После тюрьмы. Стихи освободившегося из заключения. — “НГ Ex libris”, 2004, № 41, 28 октября.

Мы любили друг друга

при Миттеране

А когда к власти пришел Ширак

мы разошлись как

в Вавилонском плену

израильтяне.

Вот так, моя мертвая,

вот так...

Владимир Личутин. Душа неизъяснимая. — “Завтра”, 2004, № 41.

“„Муравейные мировые братья”, которых пытался переделать Толстой, настигли его и по смерти. Отступая от Москвы, ободранные и иззябшие солдаты армии Гудериана остановились в Ясной Поляне, в покои великого старца завели своих голодных кляч, развели последние костры и стали умирать. Толстой был слишком русским, он слишком страдал об идеальном человеке, чтобы мировое зло оставило его в покое. Арийцы, мечтающие о мировой власти, продавшие душу дьяволу, наверное, желали отплыть в грядущие миры на Ноевом ковчеге Толстого, хотели побрататься с ним, вызнать сокровенные мистические тайны, которые великий старец, конечно, унес с собою. Немцев отвозили на клячах к последнему приюту Толстого, к оврагу старого Заказа и хоронили возле, взяли в плотную осаду. Одного злодея, что собирался покорить славян, закопали в могиле писателя”.

Cм. также: Виктор Лихоносов, “Признание в любви” — “День литературы”, 2004, № 10, октябрь .

Дмитрий Мартынов. Розанов и Ерофеев. Малый цитатник для любопытствующих. — “Квадратное колесо”. Художественно-публицистический журнал. Казань, 2004, № 3-4 (4-5).

Василий Васильевич и Венедикт Васильевич: “У обоих писательство было физиологической потребностью и даже, простите, отправлением”.

Александр Мелихов. Все аксиомы ложны. — “Новое время”, 2004, № 40, 3 октября .

“Довольно многие либеральные публицисты считают, что предоставление независимости Чечне было бы в сложившейся ситуации наименьшим злом, и, возможно, они правы, насколько можно быть правым, ставя эксперимент, который уже никогда не удастся повторить в альтернативных обстоятельствах. Однако аргументы, которые они приводят в обоснование своей точки зрения, часто базируются на аксиомах, которые на самом деле таковыми не являются, а потому их аргументация, вместо того чтобы убеждать, зачастую только раздражает, как всякая попытка отрицать очевидное, выдавать недоказанное за доказанное. <…> Попробую перечислить хотя бы некоторые расхожие утверждения, которые сознательно или бессознательно принимают за аксиомы. Аксиома первая: порядочным людям всех национальностей нечего делить, все межнациональные конфликты вызваны исключительно науськиванием алчных и тщеславных политиков. <…> Аксиома вторая: террористы не имеют национальности (в другой версии — религии). <…> Аксиома третья: жестокость рождает лишь ответную жестокость. <…> Аксиома четвертая: терроризм является результатом каких-то обид; если устранить обиды, исчезнет и терроризм. <…> Аксиома пятая: весь цивилизованный мир признает право каждого народа иметь собственное государство…”

“Мы не должны делать вид, будто точно знаем, какое зло окажется наименьшим”.

См. также: “Настоящий либерал вовсе не является нигилистом, для которого не существует никаких авторитетных инстанций. Напротив, он не может безоговорочно подчиниться ни одной из таких инстанций именно потому, что их у него слишком много. Он слышит всех, но окончательное решение принимает сам. <…> Мироощущение настоящего либерала — мироощущение трагическое, он знает, что все ценности и святыни противоречат друг другу, а любая достигнутая цель всегда тонет в лавине непредсказуемых последствий, и все-таки принимает решения и несет за них ответственность, ибо не видит ни одной инстанции, которой бы мог полностью передоверить эту миссию. Если такую позицию нельзя назвать героической, я не знаю, на что еще годится это слово”, — пишет Александр Мелихов (“Хор совести. Моральный кодекс строителя либерализма” — “Новое время”, 2004, № 43, 24 октября).

См. также: Александр Мелихов, “Мне так кажется” — “Дружба народов”, 2004, № 9 .

Нина Мельникова (Ростовская область). Языческое и православное в культуре семейных чувств шолоховских героинь. На материале “Тихого Дона”. — “Литература”, 2004, № 39, 16 — 22 октября.

Один из материалов тематического шолоховского номера (“все его материалы пришли путем редакционной почты”).

См. также: Юрий Дворяшин (Сургут), “Товарищ Шолохов, не ломайте дров!” — “Литературная Россия”, 2004, № 43, 22 октября .

Зинаида Миркина. Два начала века. — “Нева”, Санкт-Петербург, 2004, № 9.

“Но Марина Цветаева отнюдь не прославляла упыря”.

Лайма Муктупавела. Ну, латыши, с Богом! Эссе о латышах — с картинками из прошлого, попыткой заглянуть в будущее и даже о сексе в латышском вкусе. Перевод с латышского Алексея Герасимова. — “Дружба народов”, 2004, № 10.

“Самое сладкое блюдо для латыша — другой латыш”.

“Неумение переваривать обиды — одно из главных латышских свойств”.

“<…> сколь латыши интровертны”.

Михаил Назаров. Вопрос к президенту: Россия для нерусских? — “Наш современник”, 2004, № 9.

“Русский же народ вообще не упоминается в Конституции РФ — ни как державообразующий, ни как составная часть Федерации со своими правами, национальными ценностями и целями”.

См. также: Ирина Орлова, “Всероссийская перепись: цифры и комментарии” — “Наш современник”, 2004, № 8 .

См. также: Виктор Переведенцев, “Куда несет нас рок событий” — “Новое время”, 2004, № 43, 24 октября; “Иждивенцы мои, потребленцы...” — “Новое время”, 2004, № 36, 5 сентября; “Страна, сбежавшая с холода” — “Новое время”, 2004, № 33, 15 августа; “Лепта вдовиц и девиц” — “Новое время”, 2004, № 31, 1 августа; “Великое перемещение цифр” — “Новое время”, 2004, № 28, 11 июля; “У края братской могилы” — “Новое время”, 2004, № 25, 20 июня .

Эрнст Неизвестный: “Хотел работать хорошо, а меня заставляли работать плохо”. Беседу вел Алик Щепкин. — “Политический журнал”, 2004, № 39, 26 октября.

“Я считаю Мераба [Мамардашвили] великим философом. <…> Я познакомился с ним на философском факультете МГУ в конце 40-х. Это был курс, который слушали такие люди, как писатель и философ Александр Зиновьев, социолог Борис Грушин. И Горбачев учился в этом же потоке, но на юридическом факультете, и мы с ним не пересекались. На протяжении нескольких лет, особенно ранних 60-х, мы встречались нашей группой у меня в мастерской. Это описано в „Зияющих высотах” Зиновьева. Но ближе всех мне был Мераб. Прежде всего у нас с ним была абсолютно общая, я бы сказал, эстетическо-социальная и духовная платформа. Мы считали, что надо жить, пробиваться от быта к бытию, то есть насыщать жизнь событиями. Мы с ним никогда ни с чем не боролись. В этом принципиальная разница между нами и, к примеру, Зиновьевым. Он хотел, чтобы все думали как он. А я вот никогда не хотел, чтобы все лепили как я. Я хотел, чтобы мне разрешили лепить. А вы лепите как хотите. Мераб говорил: „Жизнь надо в целом принимать или не принимать”. Он ее принимал как есть. Такая позиция была близка мне. Если мы чувствовали негодование, то оно большей частью было эстетическим — против вульгарности, безвкусицы, но в основном против дилетантщины в философии, в искусстве, которая приобрела чудовищные размеры”.

Андрей Немзер. Хрен редьки не слаще. Издан еще один роман Владимира Сорокина. — “Время новостей”, 2004, № 168, 16 сентября .

“Анонсируя роман Владимира Сорокина „Путь Бро” (см. „Время новостей” от 29 июля), издательство „Захаров” сосредоточилось на трех пунктах (не считая главного — ухода прозаика из-под знамен Ad Marginem ): во-первых, “Путь Бро” — это предыстория событий, описанных в романе “Лед”; во-вторых, в книге нет ни одного матерного слова; в-третьих, новое сочинение можно читать даже детям. Первый тезис бесспорен; второй почти соответствует действительности (два-три матюга на 16 печатных листов — считай что ничего); третий, как и следовало ожидать, субъективен. По мне, так и взрослым его лучше не читать”.

Cм. также: “Тексты Владимира Сорокина неизменно становятся сокровенным фоном всего, что пишется на русском языке, — будь то новый роман Марии Арбатовой, перевод якутских народных песен или ценник на конфеты. Результаты работы писателя столь глобальны и вместе с тем столь непонятны вне образуемой ими системы, что любая серьезная оценка его произведений становится как минимум черновиком диссертации по философии или лингвистике. Возникновение имени этого автора в любом контексте столь неизбежно, что при обозрении в меру унылой картины современной русской прозы его можно даже не упоминать. Тот тип бытования в литературе, который характерен для Сорокина, лучше всего назвать беспокойным присутствием. Он прочно обосновался среди тех авторов, которые всегда будут „мешать” начинающим, так как без оглядки на него писать невозможно. <…> Ожидания, оставшиеся после „Льда”, полностью оправдались. Сорокин написал роман мощный, простой и трагический”, — пишет Кирилл Решетников (“Сало кончилось. Вышел „Путь Бро” Владимира Сорокина” — “Газета”, 2004, 14 сентября).

Cм. также: “<...> это для меня некий новый этап. Я всю жизнь, как бабочка, летел туда, где есть нектар, пища, в те культурные зоны, где есть напряжение. Раньше это было необозримое поле литературного эксперимента. Меня больше притягивала форма, я чувствовал литературу как некую пластичную вещь, с которой можно работать. А сейчас я нахожусь как бы внутри этой вещи, для меня важнее в нее погрузиться. Наверное, это первый роман, в котором меня интересует только содержание, сама история как таковая”, — говорит Владимир Cорокин в беседе с Кириллом Решетниковым (“Я — не брат Света, я скорее мясная машина” — “Газета”, 2004, 14 сентября). Он же: “Мне очень понравилась повесть Распутина „Дочь Ивана, мать Ивана” — повесть, по-моему, замечательная, со свободным дыханием”.

Cм. также: “Начнем с того, что Сорокин написал гностический триллер”, — пишет Григорий Орлов (“2/3 правды” — “День литературы”, 2004, № 10).

Cм. также: “Уже „Лед” был новым по сравнению с прежними книгами. А это еще более новая для меня вещь. Чисто формально, если можно так сказать, это „нормальная проза”, что для меня уже ново. Можно сказать, что раньше я создавал миры и уничтожал их, да? И в этом заключался мой литературный процесс. Здесь же я просто создаю мир и любуюсь им. Для меня это ново”, — говорит Владимир Сорокин в беседе с Игорем Шевелевым (“„Лед” не отпускает меня” — “Московские новости”, 2004, № 35, 17 сентября ).

Cм. также: “Если раньше он исторгал гадость, то здесь он создает позитив. Книга замечательная. Она психотерапевтическим бальзамом пролилась на мою душу”, — говорит издатель Сорокина Игорь Захаров в беседе с Игорем Шевелевым (“„Между Вяземским и Акуниным”” — “Московские новости”, 2004, № 35, 17 сентября ).

Cм. также: “Когда мне надоело чтение душного сорокинского романа, я схватил автора за ворот, разодрал ему рубаху до пуза, обнажил грудь и со всей силы ударил молотом по его элитарному сердцу. Не знаю, что уж у него сломалось, но сердце заговорило:

— Сро, Сро, Сро…

И потому моя рецензия будет уже про потаенные планы одного из избранных „светоносных” братьев по кличке Сро. Я попытаюсь объяснить путь Сро, попытаюсь рассказать о смысле романа, может быть, не понятого и самим Владимиром Сорокиным, ибо этот смысл шел уже не от „мясной машины”, именуемой Владимиром Сорокиным, а от „светоносного” сердца Сро. Итак, что же сообщает в своем романе „Путь Бро” достаточно именитый автор своим читателям? И почему этот главный, выпирающий смысл романа как бы не прочитан критиками, не заметен в уже появившихся газетных и журнальных рецензиях? Почему проходят мимо смысла романа и левые, и правые критики, почему даже христианствующие наши собратья из Союза писателей России ругают автора лишь за сквернословие и похабщину, не вчитываясь в смысл его книг, или все они — последователи формалиста Виктора Шкловского и для них литература — лишь сумма приемов? <…> Неужели он прав и читательское „быдло”, эти „мясные машины”, прочтут без отвращения подобный текст про себя самих и не отвернутся от автора? Нет, я не предлагаю судить писателя, конфисковывать его книги и так далее. Если читателю станет противно, он сам выкинет из рук эту заразу, сожжет на костре, использует по другому назначению. А если наш читатель уже окончательно деморализован и спокойно воспринимает унижение, оскорбление в свой адрес, значит, нечего мечтать о будущем возрождении России. „Путь Бро” — это проверка нашего человеческого состояния”, — пишет Владимир Бондаренко (“Про Сро” — “День литературы”, 2004, № 10).

Cм. также: Евгений Иz, “Бумеранг не вернется. Теплая машинерия и Ледяной молоток” — “Топос”, 2004, 8 октября ; “Мне кажется, что по роману „Путь Бро” видно в основном то, что на языке людей обычно называют „возраст”. Кажется, что мизантропия Вл. Сорокина стала чуть интенсивней либо изощренней. Неудивительно — хотели же какие-то там двуногие его судить”.

Cм. также: Дмитрий Бавильский, “Сорокин forever! ” — “Топос”, 2004, 14 сентября; “На заре своей публичности Сорокин любил говорить в интервью о том, что с жалостью смотрит на людей, что жизнь на планете Земля не вызывает у него ничего, кроме сожаления. Тема „сожаления” и отчаянья (неправильно живем) и является главной, одной из главных тем новой книги. <…> Несмотря на весь ледяной антураж, роман пропитан любовью и стремлением согреть читателя, потому что для Сорокина пространство литературы (текста) — это поле любви, русская словесность, кажется, это единственное, что он любит в окружающем его мире. Оттого и выбирает это самое стать писателем, чтобы находиться внутри поля любви”.

Cм. также: Андрей Горохов, Василий Шевцов, “Дальнейшее расчленение Сорокина” — “Топос”, 2004, 1 октября; сначала идут два письма А. Горохова, нового романа В. Сорокина не читавшего, В. Шевцову, написавшему на новый роман В. Сорокина рецензию: “И потому Сорокин ваяет черный нью-эйдж, компьютерную игру-убивалку. Понятно, что он создает метафору культуры, метафору религии... но это именно треш-метафора, метафора на уровне игры-стрелялки. Раскольников, задавшийся решением мировой загадки, сразился с процентщицей в игру Doom 3 . И замочил старушку в виртуальном пространстве. И значит, не нужен никакой метафизический роман, роман, который объясняет все по-простому. Напрасно ты его от Сорокина ждешь”.

Cм. также: Александр Вознесенский, Евгений Лесин, “Человек — мясная машина. Вышел в свет новый роман Владимира Сорокина. Почти без мата!” — “НГ Ex libris”, 2004, № 35, 16 сентября; “Сорокин пишет все лучше и лучше”.

Cм. также: Андрей Архангельский, “Нести людям бро. Зачем нам нужен Сорокин? Нет, не критикам и литературоведам, а нам, обычным читателям?” — “Огонек”, 2004, № 39, сентябрь .

Асмик Новикова. Заметки о тюремной религиозности. — “Неприкосновенный запас”, 2004, № 4(36).

“Религиозность же преобладающей возрастной группы — трудоспособных мужчин, относящих себя к православным, — не является основой их повседневного поведения. Равнодушие к конфессиональной религиозности заменяется активной поддержкой ценностей („понятий”) тюремного мира, в свою очередь сакрализованных. <…> И именно потому эти принципы остаются, несмотря на ослабление воровской культуры основными и пока неоспоримыми ритуализированными институтами социализации и интеграции в тюремный коллектив. Эти ритуалы и правила принадлежат самим заключенным. В остальном же безличное, чужое пространство колонии обусловливает отстраненное отношение к институциализированной религии, исповедание которой регламентировано администрацией”.

Уистен Хью Оден. Поэзия и правда. Предисловие Веры Павловой. Перевод с английского Стивена Сеймура. — “Новая Юность”, 2004, № 4 (67).

Эссе 1959 года. “От любого стихотворения, написанного кем-то другим, я прежде всего требую, чтобы оно было хорошим (авторство имеет второстепенное значение); от любого стихотворения, написанного мною, я прежде всего требую, чтобы оно было неподдельным, узнаваемым, как мой почерк, как написанное — хорошо ли, плохо ли — мной”.

Елена Омельченко. Субкультуры и культурные стратегии на молодежной сцене конца ХХ века: кто кого? — “Неприкосновенный запас”, 2004, № 4 (36).

“Молодежь в современной России продолжает рассматриваться государственной властью в качестве ресурса, тогда как она стремится к признанию себя субъектом”.

Белла Остромоухова. КВН — “молодежная культура шестидесятых”. — “Неприкосновенный запас”, 2004, № 4 (36).

“Не следует забывать о том, что каждая игра [КВН] являлась результатом долгой разработки, которая вовлекала разные категории людей, каждая из которых имела свои интересы и ставила свои условия”.

Глеб Павловский. Путин — наш единственный диссидент. Интервью Глеба Павловского “Русскому Журналу” и экспертной политической сети “Кремль.Орг”. Вопросы задавали: Елена Пенская, Алексей Чадаев, Павел Данилин. — “Русский Журнал”, 2004, 27 сентября .

“Комментарий — не действие. У нас нет и не было нехватки комментаторов. Комментирование начинается там, где дело сделано. Комментатор приходит на сделанное, постфактум. Он в лучшем случае гримирует труп свершившихся фактов. В России есть странное заблуждение, что, если я рассказываю другому свои взгляды, я выступаю при этом как политический субъект. Ничего подобного. Оценивать, не влияя на предмет оценки, это не политика. Я рассказываю вам о своих мыслях — это не политика. Право личности — иметь мнение и его высказывать. Но политика начинается дальше. Она начинается с момента, когда я задаю обязательные для других рамки реакции на мои мнения — и защищаю эти рамки. Например — „я требую того-то”. И то вы вправе спросить: а в качестве кого ты это требуешь, ты-то сам кто? И я обязан ответить — ибо таковы наши общие ценности, вы их обязаны признавать. Или — я выражаю мнение обитателей моего подъезда, моего цеха... Или — в качестве одного из миллионов беспартийных... На мою реакцию я требую встречной политической реакции. Тогда мои мнения являются политическими, и на них должны реагировать другие — либо возмущаться тем, что власть на них реагирует. А когда я пишу президенту о том, что его отвергаю, — это не политика, а интимная политическая лирика. Наши газеты заполнены влюбленными либо негодующими письмами к президенту. Мы комментируем и негодуем на то, что наши комментарии не рассматриваются как политические рекомендации. Оттого в наших оценках не видно ни свободы частного лица, ни объективности наблюдателя, ни отнесенности к политическому субъекту, тому или иному. Частное лицо топает ножкой, топнул и отошел непобежденным. Это уже часть общей атмосферы неактуальности, разрушающей общественную мораль и питающейся продуктами распада. Среда разлагается просто из-за того, что и повестка дня, и решения падают в нее уже готовыми. Как Гефтер говорил, „с уже расфасованной для плевка слюною””.

Лев Пирогов. Начало истории. — “НГ Ex libris”, 2004, № 39, 14 октября.

“История России — это не Сталин, а чугунная сковородка моей бабушки”.

Поживите без мужчин. Беседу вел Александр Лосото. — “Российская газета”, 2004, 6 октября.

Говорит профессор, доктор медицинских наук, руководитель лаборатории системных исследований здоровья Государственного научно-исследовательского центра профилактической медицины Игорь Гундаров: “В Москве смертность тоже превышает рождаемость, но это незаметно благодаря потоку мигрантов. Лучше давайте посмотрим, что делается вокруг столицы. Центральный федеральный округ вымирает со скоростью 1 процент в год. Это значит, что через 50 лет на этой территории останется лишь половина коренного населения. В отдельных регионах положение еще трагичнее. Так, в Псковской, Тульской и Тверской областях депопуляция составляет 1,5 процента. То есть пройдет 33 года — и половины тех же псковитян не будет. Средний российский мужчина живет сегодня 58 лет. Получается, каждой женщине гарантированы 15 лет вдовства — 13 лет разницы в продолжительности жизни плюс более ранний возраст вступления в брак”. Далее — о возможных причинах “сверхсмертности”.

См. также: “<…> знаю, что никакого „следующего” за нами поколения просто не придет: сразу после „нас” (вплоть до тех последних, которые сейчас поступают на первый курс) — демографическая яма в миллионы и миллионы вакансий, так что если кто-то и „придет”, то это будут люди, никакого отношения к „здешнему” укладу и его заморочкам не имеющие — попросту чужие . Иначе говоря, после нас — пустота, и если не мы, то никто ”, — пишет Алексей Чадаев в своем сетевом дневнике от 25 октября 2004 года .

Григорий Померанц. Два начала века; Расползание зоны. — “Нева”, Санкт-Петербург, 2004, № 9.

Во втором из опубликованных эссе защищает Ивана Денисовича от Константина Кедрова (“С такой наглостью даже незабвенный Жданов не приступал к критике Ахматовой. <…> Дело в бесцеремонности, ставшей общим стилем общественной жизни”).

См. также: “4.XII.69. Перечитал „Ивана Денисовича” и — ахнул (курсив мой. — А. В. ). Это таки законченно антисоветская вещь, с точки зрения времен, породивших ее и возвращающихся вспять (два лагеря, две системы, два мира, два вероисповедания — охрана и заключенные), причем все симпатии автора на стороне последних”, — читаем в “Рабочих тетрадях 60-х годов” Александра Твардовского (“Знамя”, 2004, № 11 ); с момента публикации повести до этой записи прошло семь лет.

Андрей Портнов. Terra hostica . Образ России в украинских школьных учебниках истории после 1991 года. — “Неприкосновенный запас”, 2004, № 4 (36).

“Все это влияет на исторический образ России, которая на страницах украинских учебников в роли союзника появляется фактически один раз (в 1654 году), и то ненадолго (до Конотопа 1659 года), а в основном выступает как сильный враг. Причем враг, не мистифицируемый в образе безличного зла, — эта неблагодарная роль оставлена монголам, татарам и туркам. Русские же на страницах учебников — это практически всегда войско, которое ведет себя на Украине нагло и жестоко (от Андрея Боголюбского до большевистского командира Муравьева), имея в виду лишь одно — захват и уничтожение местных демократических традиций (каковые выступают фактически синонимом украинских). Красноречивая деталь: большинство знаковых, обязательных для запоминания дат из истории Украины — это даты различных российско-украинских конфликтов или, точнее, событий, которые считаются таковыми (1169, 1654, 1659, 1667, 1709, 1775)”.

Cм. также: Антон Свешников, “Борьба вокруг школьных учебников истории в постсоветской России: основные тенденции и результаты” — “Неприкосновенный запас”, 2004, № 4 (36) .

Валерий Прокошин (Обнинск). “Сестра — моя жизнь”. К 110-й годовщине со дня рождения А. И. Цветаевой. — “Родомысл”. Литература. Философия. История. Выходит ежеквартально. 2004, № 3 (9).

Встречи и (впервые публикуемые) фотографии.

Иван Пыхалов. От Хасана к Халхин-Голу. — “Спецназ России”, 2004, № 7, 8 .

Познавательно.

Реалисты и модернисты по произволу алфавита. Беседовала Ольга Дунаевская. — “НГ Ex libris”, 2004, № 40, 21 октября.

В США в рамках “Словаря литературной биографии” вышел том “Русские писатели после 1980 года”. Говорит составитель тома, литературовед, профессор Университета Колорадо Марк Липовецкий: “Недавно я с удивлением узнал, что каждую статью нашего тома можно купить отдельно на amazon.com доллара за три-четыре. Я воспринял это как комплимент”. Он же: “В этом году появилось по меньшей мере три романа, которые меня задели (что не означает, что я их автоматически принял): „Номер Один” Людмилы Петрушевской, „Рубашка” Евгения Гришковца и „Нет” Сергея Кузнецова и Линор Горалик. Все они так или иначе обыгрывают эту проблему Другого — сознания, языка, телесности. Все они в той или иной степени о насилии как о странном языке коммуникации с Другим и вовне, и внутри, который доминирует в современной русской культуре. Подозреваю, что из этих трех романов больший успех достанется „Рубашке” — меня это не удивляет, но и не может не огорчать. Ведь „Рубашка” — это стилистически изящная исповедь инфантила, завороженного миражами силы и мужского братства. Иными словами, имперский психологический комплекс в романе подается нежно, с проникновенной иронией, в ореоле романтических ассоциаций, на узнаваемом фоне сумасшествия буден. Что это, если не „Брат-2” для умных? Но вообще в последнее время я увлекся новой русской драмой — полагаю, именно тут сегодня происходит самое интересное и создается самая яркая словесность. Может быть, потому современные перформансы насилия в силу природы драматического жанра вынесены на первый план и деконструируются по ходу представления, независимо от того, хотят или не хотят того авторы. Понятно, я могу ошибаться, но пьесы братьев Пресняковых, того же Гришковца, Максима Курочкина и многих других читаю со все возрастающим интересом”.

Cм. также: Александр А. Вислов. “Как съели Гришковца. Фрагменты письма старому приятелю (с прибавлением обрывков авторских размышлений и воспоминаний)” — “Литературная газета”, 2004, № 36, 15 — 21 сентября .

См. также рецензию Ирины Роднянской на роман Евгения Гришковца “Рубашка” в настоящем номере “Нового мира”.

Евгений Рейн. “История не знает никакой справедливости”. Беседу вел Слава Сергеев. — “Новое время”, № 43, 24 октября.

“Я ведь не Бродский. Главной задачей интервью для Иосифа (как он говорил, „интервру”) было ответить на любой вопрос немедленно. Я был свидетелем замечательной сцены, когда к нему пришел какой-то журналист из Латинской Америки и стал его спрашивать, как спасти сельское хозяйство… Боливии. Бродский немного подумал и говорит: надо больше не сажать каучуконосы, а сажать подсолнухи. Вот так. И будет все нормально. (Смеется.) ”

“Я никаких ущемлений для себя не чувствую. Ни на одну секунду. Мне надо, чтобы не было цензуры. Не было очередей”.

“Я — русский поэт, я — человек этой истории, этой ментальности, тут все мое… Моя культура, люди, которых я абсолютно понимаю, я знаю все пружины этой жизни!.. <…> А я не чувствую его [национализма]. Я — абсолютно свой здесь человек. Я могу дать отпор любым образом… Матом, криком, кулаком… — В ЦДЛ никогда с этим не сталкивались? — Ни разу, что ты… В ЦДЛ убили бы… Там 70 процентов евреев. Вся советская литература была еврейской. Как и кино. В кино были только евреи…”

Владимир Рекшан. Ужас и страх. Роман. — “Нева”, Санкт-Петербург, 2004, № 9.

“— Что за дикая дивизия? — спрашиваю и жму руку. — Кавалерия, что ли? На подводный флот не похоже.

Лева морщится потому, что выпил еще меньше трехсот.

— Это фронтовая редакция „Коммерсанта”. Всего лишь”.

Война .

Юрий Рудис (Ярославль). …Выход к морю нельзя отдавать никому. Стихи. — “Родомысл”, 2004, № 3 (9).

Строчка, вынесенная в название подборки, сама по себе есть поэзия.

Россия: конфликт идеологий. “Круглый стол” в редакции “Завтра”. — “Завтра”, 2004, № 39, 41.

Говорит Станислав Белковский, президент Института национальной стратегии: “Поскольку Россия является одновременно и христианской, и исламской страной, для нее очень опасна доктрина христиано-исламского противостояния, которая навязывается США, и здесь я вижу, наоборот, продуктивность альянса авраамических религий против того атеистического бунта, носителями которого выступают Соединенные Штаты, с одной стороны, и Китай — с другой”.

Елена Сафронова (Рязань). Война полов, или Героини нашего времени. — “Родомысл”. Литература. Философия. История. Выходит ежеквартально. 2004, № 3 (9).

“Всякая неравнодушная к литературе барышня имеет, вероятно, свое мнение о феномене современной женской детективной прозы…”

См. также беседу Александры Марининой с Андреем Морозовым: “Писатель без амбиций” — “Независимая газета”, 2004, № 230, 22 октября ; “[Каменская] это попытка доказать, что в традиционной мужской системе особенности женского менталитета могут быть полезны”.

См. также статью Максима Кронгауза о современном “женском” детективе в настоящем номере “Нового мира”.

Михаил Свердлов. Торжество вкуса. — “Книжное обозрение”, 2004, № 41, 4 октября.

“В „Петре Первом” пародируются важные эпизоды „Войны и мира”: с князем Болконским на Аустерлицком поле и с Пьером на Бородинском поле”. Два фрагмента из книги “По ту сторону добра и зла. Алексей Толстой: от Буратино до Петра”.

Артем Скворцов. Отрывок из повести “Форма воды”. — “Квадратное колесо”, Казань, 2004, № 3-4 (4-5).

Докладная записка Бенкендорфа о дуэли, состоявшейся 16 апреля 1839 года между Пушкиным и Лермонтовым (из-за лермонтовской остроты в адрес Натальи Николаевны). Оба погибли. Секундантами были: со стороны Лермонтова — его друг Николай Мартынов, со стороны Пушкина — его свояк барон Дантес.

“Смерти я не боялся”. Великая Отечественная глазами Александра Зиновьева. Беседовал Олег Орехов. — “Литературная газета”, 2004, № 42, 20 — 26 октября.

“В 1939 году я был исключен из института и арестован. Но мне удалось бежать. Я был объявлен во всесоюзный розыск. Странствовал по стране вроде нынешнего бомжа. Таких молодых людей, не имевших документов, тогда было немало. Однажды мы попали в облаву, когда на одной из станций разгружали товарняк. Нас отвели в милицию. А шел уже 1940 год, страна полным ходом готовилась к войне. Поскольку документов ни у кого не имелось, нам был предложен выбор между тюрьмой и службой в армии. Я выбрал армию. <…> — Как оцениваете пакт Молотова — Риббентропа? — Я и тогда считал, и сейчас считаю, что этот шаг был правильным”.

См. также: Иван Пыхалов, “Надо ли стыдиться пакта Молотова — Риббентропа?” — “Спецназ России”, 2004, № 10, октябрь ; “<…> заключив 19 августа 1939 года советско-германское экономическое соглашение, а 23 августа — пакт Молотова — Риббентропа, СССР уже тогда выиграл 2-ю мировую войну на „дипломатическом фронте””.

Глеб Смирнов-Греч. Элизиум. Сакральное пространство культуры. — “АртХроника/ ArtChronika ”, 2004, № 4 .

“Слову „Элизиум” скоро три тысячи лет <…>”. Элизиум и Евросоюз . Статья является кратким конспектом-синопсисом одноименной книги и выставочного проекта. См. также: Амадеус фон Римсбелг, “Элизиум” — “Вестник Европы”, 2004, № 11 .

Андрей Снесарев. Литература и война. Из фронтового дневника 1916 года. Публикация Е. А. Снесаревой. Вступление А. Воронцова. — “Наш современник”, 2004, № 8.

К 90-летию начала Первой мировой войны. Генерал Андрей Евгеньевич Снесарев, географ и востоковед, военный геополитик, вел дневники с самого начала ХХ века вплоть до ареста в 1930 году.

“28 — II. Раранче Слободзия. Читаю Толстого „Дневник 1895 — 1899”, стр. 157: „Нельзя требовать от женщины, чтобы она оценила чувство своей исключительной любви на основании нравственного чувства. Она не может этого сделать, потому что у нее нет истинного, т. е. стоящего выше всего, нравственного чувства…” Вот и философ, и непротивленец… Сколько в этом понимании заложено злобы и узколобия…

Толстой (стр. 158). „Одно из важнейших дел человечества состоит в воспитании целомудренной женщины… 169 стр. midi a quatorze heures (ум за разум зашел)… 170 стр. Пресса — это лживость with a vengeance ”.

Дневник Льва Николаевича Толстого — 1895 — 1899, изд. 2-е, под ред. В. Г. Черткова. Москва, 1916, стр. 292… Неинтересно. Человек, всласть поживший, боится смерти и изо всех сил „спасается”, как это понимает. Много упоминаний о болезнях. Заканчивает: „Е. б. ж.” („Если буду жив”)… словом, кликушество, подсказанное боязнью смерти. И странно: природная злоба, самоуверенность и непогрешимость все же просвечиваются сквозь пиетизм.

<…> 2 апреля. Вчера Галя покрыта жеребцом 1-й батареи. Сегодня будет повторение…

<…> Каломыя. 18 — VI 1916. Вчера ночью приехал сюда на автомобиле. Город милый, весь в зелени. Хотя был специальный приказ не грабить, много разграблено. С дикой жадностью ищется спиртное, и люди напиваются до одури. Сегодня был случай смерт. ранения одного интелл. русского, который вздумал остановить грабеж в соседнем доме. Убийцы — рядовой Скривского и унтер-офицер 76-го Кубан. полка — оба пьяные, выстрелили из винтовки в живот. Осталась жена и 7 детей (4 г. и 18-лет. мальчик); жена требовала смертной казни и в ее присутствии. <…>

От Аристарха Николаевича слышал (командир 47-го полка) эпизод: присуждены были к смертной казни два ниж. чина. Один из них перед моментом казни просил сказать слово. Ему было разрешено. Он выпрямился и сказал: „Братцы, я сделал скверно, не следуйте моему примеру. Лучше умереть честной смертью в бою, чем, как я, под расстрелом”… Сказал и спокойно подставил грудь…

Жакоцин, 4, 5, 6 — VII 1916 г. Сидим на одном и том же месте, я живу в халупе, прочитал Винниченко „Контрасты”, Мопассана („Напрасная красота”). И теперь читаю Арцыбашева „У последней черты”.

Сегодня — 6 — VII — был в окопах 48-го полка, одна пуля была пущена в меня, прыгнули в окопы. Всюду грязь и вода. Часто еду на спинах людей: один, перенесший меня через речку, был в восторге… Свежий, здоровый и крепкий малый. Между картой и природой много разницы. Надо сначала изучить природу, а потом смотреть карту… Арцыбашев талантлив, это несомненно, его картины умирающего профессора, умирающей актрисы прелестны: много философии, скачков, печали, творчества… Если бы только он имел более полезные общественные и государственные идеалы <…>

16.VI.1916. Прочитал А. Вербицкой „Горе ушедшим”, Москва, 1910, 210 с. <…>

Бряза, 17 — Х. Вчера гулял вечером по горам и вспоминал далекие дни… Я думал, например, что Надежды Михайловны давно нет на белом свете, сгнило ее тело и остался только костяк, а я, живущий на белом свете, — еще переживаю сладкие и томительные минуты обучения ее когда-то алгебре. Ее молодой и задорный образ, с руками, оголенными до локтей, и с чувством власти в смеющихся глазах, стоит передо мною как живой и будит старые, тревожные чувства… Я вспоминаю и другие моменты — сладкие и смешные и даже гадкие, — они живут во мне и будят старое настроение, а где другие, при которых это было? Их нет, или они далече. Читал „Тучки” и думал над строкой: „Или друзей клевета ядовитая?..” Вечером читал Тэна „Письма об Италии”. Как это талантливо, стильно (! — А. В. ) и интересно. Такие вещи интересно читать и на войне: они и не скучны, и не пусты, и берут душу красивостью и спокойствием своего благородного тона. <…>

Бряза, 1 — ХI. Сегодня передаю военно-полевому суду двух канониров 1-й батареи 37-й арт. бригады (Петр Немцов и Андрей Артьенко), обвиняемых в грабеже, изнасиловании и т. п. Завтра будет суд, а затем, вероятно, расстреляние. Делаю это спокойно для спасения других; их смерть — искупление. Если мы, решая ту или иную боевую задачу, заведомо предаем смерти десятки или сотни людей — лучших (лучшие чаще и гибнут), то что такое смерть двух мерзавцев?

Средняя жизнь прапорщика после производства — две недели”.

См. также: Андрей Воронцов, “Разорванная цепь” — “Наш современник”, 1997, № 6.

Сергей Соловьев. Прана. Повесть. — “Дружба народов”, 2004, № 10, 11.

“У каждого с Индией (а точнее — наоборот) своя история. Моя началась в междуречье отношений с австрийской герцогиней в длиннополом пальто, гаврошьей фуражке и блекло-голубыми, как бы выгоревшими от яркого солнца глазами...” Автор, как указано в редакционной справке, живет в Мюнхене — Гурзуфе — Москве.

Ольга Сульчинская. Стоит американская погода… Стихи. — “Октябрь”, 2004, № 9.

Только, ради Бога, давай не о жизни и смерти...

Мне сто лет назад опостылела эта тема.

Адвокат Перри Мейсон и телефонистка Герти

Мне в сто раз интересней, чем любая твоя поэма.

О любви не надо, пожалуйста. То ли дело

Чуингамом под стол приклеенные алмазы...

Адвокат Перри Мейсон и его секретарша Делла!

Или — сухой закон, джаз, Чикаго, лабазы...

И у всех этих женщин такие большие бюсты!

А какая душа!.. Но об этом не будем тоже.

Иначе можно свернуть невзначай с искусства

На такую дорогу, где выйдет себе дороже.

“Запретные темы. (Разговор поэта с музой)”.

Леонард Терновский. Сага о “Хронике”. — “Карта”, Рязань, 2004, № 38 — 40, апрель.

Подробная история знаменитой “Хроники текущих событий”. С фотографиями.

Татьяна Ткач-Ахгар. Иран глазами иностранки. — “Дружба народов”, 2004, № 7.

“Иранцы — народ очень гостеприимный. У меня создалось впечатление, что либо у них постоянно гости, либо они у кого-то в гостях. Одни разуваются, другие обуваются, и со всеми нужно при входе и выходе расцеловываться. Но даже у иранцев хлебосольство имеет свои пределы. Загостившимся родным и близким они сыплют соль в обувь, полагая, что тем ускоряют их уход. Я бы сказала, что иранцы ведут коллективный образ жизни. По их мнению, никто и никогда не должен пребывать в одиночестве. Вас ни на минуту не оставляют в покое из самых лучших, с их точки зрения, побуждений. Двери во всех комнатах всегда должны быть открытыми. Стоят постоянный шум и гам. С непривычки можно сойти с ума, поэтому лично я закрывалась. Реакция свекрови не заставила себя долго ждать…”

Наталья Трауберг. Капли из ведра. Заметки переводчика. — “Дружба народов”, 2004, № 8.

“Когда-то я делала доклад „Честертон, писатель XXI века”, и зря. Мы не знаем, каким будет век, а вот сейчас, в начале, живем так, словно Честертон имел в виду нас, а не своих современников. Два лучших его романа, „Четверг” и „Кабак”, рассказывают о террористах и о мусульманском фанатике…”

Михаил Филин. Одиночество гения. — “Литературная газета”, 2004, № 38-39.

“Давно назрела необходимость заново рассмотреть и пересмотреть вопрос о пушкинских „друзьях””.

Cм. также: Алексей Машевский. “Открытия Пушкина” — “Литература”, 2004, № 40, 23 — 31 октября .

Сергей Хоружий. “Долг речи, обращенный ко мне”. Беседовала Елена Калашникова. — “Русский Журнал”, 2004, 7 октября .

“Да, Джойс воспринят, причем довольно широко: как я уже сказал, в постсоветскую эпоху, когда многотысячные тиражи остались только у „чтива”, разошлись несколько сот тысяч экземпляров. Конечно, не каждый из них прочитан, но зато у других каких-то по нескольку читателей, и в целом тираж отражает размеры читательского круга. <…> В России рецепция, безусловно, произошла, причем не менее широкая, чем в любой стране мира. Может быть, больше только в Англии, но большинство англоязычных читателей в „Улисса” лишь заглядывали, прочитав первые и последние страницы. <…> В странах классической англосаксонской культуры у Джойса не только слава элитарного писателя, но и статус классика. Одно время его даже ввели в программы старших классов школы. Поэтому было обязательным шапочное знакомство с ним — на уровне классики, которую необходимо подержать в руках. В России же не было этого элемента обязательности. Но другая сторона вопроса касается не столько „Улисса”, сколько джойсоведения, то есть рецепции Джойса в культурном, гуманитарном, литературном слое. Такой рецепции в России практически не происходит, и это нельзя не счесть аномальным. Как рядовые читатели эти люди, вероятно, прочитали „Улисса”, но как специалисты, представители литературоведческой, переводческой среды они ровно никак не проявляют себя. Джойсоведения у нас как не было, так и нет”.

Ценз для дебюта. Беседу вела Василина Орлова. — “Литературная Россия”, 2004, № 42, 15 октября.

Говорит прозаик, эссеист, критик, литературный организатор Ольга Славникова: “<…> в связи с „Дебютом”: пришло осознание, что я не столько литературный критик, сколько литературный педагог. <…> Человек, который может правильно инициировать другого писателя. От молодых авторов всегда хочешь, чтобы они выдавали по максимуму. Делали то, что им свойственно, — и не делали того, что не свойственно. Как поступает женщина: ей кажется, что ей идут такие брюки и такие блузки. А на самом деле она ориентируется не на себя, а на фотографию в журнале. И точно так же писатель может ориентироваться не на свое видение и свой дар, а на то, кем бы он хотел казаться. Какого типа писателем он бы хотел быть. Есть много таких вещей, на которые можно указать, просто пообщавшись с человеком. Надо всего лишь поставить ему программы, установить драйвера. Это дебютовское выражение — поставить драйвера, мы именно этим и занимаемся”. Она же: “<…> я уверена, что основные свои романы еще не написала”.

Дмитрий Шаманский. “Литература не занимается счастьем”. — “Нева”, Санкт-Петербург, 2004, № 9.

“„Высокое косноязычие” (или невысокое) Петрушевской, конечно, также оправдано традицией”.

См. также: Алла Латынина, “Глаз из Нижнего мира” — “Новый мир”, 2004, № 10.

Владимир Шаров. “Я не чувствую себя ни учителем, ни пророком”. Беседу ведет Наталья Игрунова. — “Дружба народов”, 2004, № 8.

“Сталин, сколь бы часто он ни встречался в моих вещах, в сущности, мне безразличен. Люди чем выше, тем примитивнее. Простые люди живут бесконечно более сложной, изощренной жизнью, задачи, которые перед ними стоят, почти всегда неразрешимы. Это касается и хлеба, и отношений с близкими”.

“Писатель, который мне наиболее близок из ХХ века, это Платонов. Писатель, которым я ранен и перед которым в полном тупике. Это не значит, что он оказал на меня какое-то влияние, просто это человек, которому я крайне благодарен, потому что он был и писал. Я очень люблю Зощенко — „Перед восходом солнца”, „Голубую книгу”. Люблю Бабеля. Вообще литература 20-х годов прошлого века мне кажется вершиной даже большей, чем литература XIX. <…> К Шмелеву хорошо отношусь. Бунина очень люблю. Набокова ценю меньше. Он сыграл совершенно исключительную роль в нашей литературе, но ему интересно писать на уровне фразы и абзаца. Сюжет для него — вещь привнесенная”.

Ян Шенкман. Звезды и мужики. К 190-летию со дня рождения Михаила Лермонтова. — “НГ Ex libris”, 2004, № 39, 14 октября.

“Он годится для аргументированного подтверждения любой, самой абсурдной гипотезы. Можно, например, убедительно доказать, что Михаил Юрьевич был русским Киплингом, колониальным поэтом, несущим бремя белого человека на диком Кавказе. А также зачинателем остросюжетной беллетристики и приключенческого романа <…>”.

См. также: Ким Смирнов, “Кремнистый путь в железный век” — “Новая газета”, 2004, № 76, 14 октября .

Авром Шмулевич. После сионизма. — “Русский Журнал”, 2004, 22 октября .

“Система уже практически исчерпала свой ресурс. Революция в Израиле не только возможна, но и неизбежна. Вопрос лишь в том, какие силы ее произведут. Или же сами евреи, бескровным путем. Или же арабы и/или компрадорские агенты влияния, которые просто ликвидируют Страну — с неисчислимыми жертвами”.

Глеб Шульпяков. Коньяк. — “Новая Юность”, 2004, № 4 (67).

“Самый удивительный коньяк я пил в Ташкенте. Он пах айвой, гранатом и дыней, этот коньяк, — и хлебным дымом. Жаль, не помню, как назывался. Мне скажут, что в Ташкенте не может быть коньяка. Что коньяк делают в городе Коньяк и его окрестностях — и нигде больше. Все правильно. Но коньяк — это не только „наименование, контролируемое по происхождению”. Коньяк — это жанр”.

Глеб Шульпяков посетил город Коньяк, чтобы “написать развернутое эссе на тему одного из самых удивительных алкогольных напитков мира — и самого „доходного” региона Франции. Результатом поездки стала книга — „коньячный” альбом-путеводитель, который вышел в „Издательстве Антона Жигульского””.

Ефим Шуман, Григорий Козлов. То, что вы не хотели знать о Фиделе. — “Карта”, Рязань, 2004, № 38 — 40, апрель.

Статья из большой антикастровской подборки материалов, куда, в частности, включен небольшой фрагмент известной книги Армандо Валладареса (Valladares) “Надеясь вопреки всему” в переводе Владимира Холмогорского.

См. также главы из этой книги в переводе Е. Богуш и с предисловием Василия Селюнина: Армандо Вальядарес, “С надеждой в сердце...” — “Новый мир”, 1992, № 2, 3.

См. также: Архимандрит Августин (Никитин), “„В большой счастливой зоне”. Кубинские тетради” — “Новый мир”, 2004, № 4, 5.

Татьяна Щепанская. Трасса пипл и телеги 80-х. — “Неприкосновенный запас”, 2004, № 4 (36).

“Как было до этого, трудно сказать, но к середине 1980-х трасса (в сленге тех лет — „дорога, путешествие”, как правило автостопом, иногда на собаках , но по возможности бесплатно) уже сложилась как поведенческий и символический комплекс”.

См. также: Игорь Савельев, “Бледный город. Повесть про автостоп” — “Новый мир”, 2004, № 12.

Михаил Эдельштейн. Фандорин и ожившие мертвецы. — “Русский Журнал”, 2004, 28 октября .

“Практически одновременно в разных издательствах вышли книги воспоминаний Бенедикта Сарнова и Станислава Рассадина — мэтров шестидесятнической критики и многолетних соавторов, которые слились в сознании читающей публики едва ли не в сиамских близнецов. Один круг, одни и те же герои, близкий взгляд, — а книги между тем получились вполне отличные одна от другой. <…> Отчасти воспоминания Рассадина написаны в полемике со знаменитой книгой Петра Вайля и Александра Гениса „60-е. Мир советского человека” и рассадинской давней статьей „Шестидесятники”, давшей имя целому поколению. С одной стороны, существование генерации шестидесятников Рассадин признает и своей принадлежностью к ней гордится, с другой — протестуя против штампов и широких обобщений Вайля — Гениса, подчеркивает индивидуальность своих героев, их несхожесть друг с другом, несводимость к единому знаменателю. Отсюда — постоянное акцентирование внутрипоколенческих разногласий, в частности беспрецедентно резкий, даже скандальный по нынешним временам отзыв о Юрии Казакове и крайне нелицеприятный портрет Владимира Максимова. Впрочем, большинство героев мемуаров обрисованы автором с несомненной симпатией. Особенно порадовала меня обнаружившаяся в книге главка о Борисе Балтере — никогда не понимал, отчего один из самых подлинных и глубоких прозаиков 60-х годов оказался в тени своих гораздо более поверхностных современников”.

“Свидетельства Рассадина и Сарнова важны для будущих исследователей и любопытны для сегодняшних читателей, но ощутимый барьер между началом XXI века и второй половиной XX возник уже на лексическом уровне. Я несколько раз с недоумением перечитал фразу Рассадина “Аспирантура не могла обломиться по причине недостаточной политической благонадежности”, прежде чем понял, что слово „обломиться” употреблено здесь в значении, прямо противоположном современному”.

См. также: Андрей Немзер, “И сказок про нас не расскажут” — “Время новостей”, 2004, № 198, 28 октября ; “Поводом для этих заметок стала „Книга прощаний” Станислава Рассадина (М., “Текст”). Уверен, что „Воспоминания о друзьях и не только о них” достойны отдельного разговора, но не мне его вести. И вот почему. <…> Принцип „отдельности”, сказывающийся и в искусстве как целом, и в его частных видах (сам писал о „времени отдельных писателей”) рифмуется с разрывом поколений. В книге Рассадина излагается история, случившаяся лет десять назад (и тогда же автором описанная). На закулисной посиделке после литературного вечера Рассадин и Искандер вспоминают, как когда-то в гостях у Чуковского они лихо выпили выставленный Корнеем Ивановичем дорогой коньяк. Встает молодой (ох, и десять лет назад не молод был) прозаик (не скрою, мой друг) и говорит: вас Чуковский привечал, а вы нас в упор не видите. Рассадин слышит здесь напор захватчика, рвущегося вытолкнуть „стариков” (эпизод дан в соответствующем контексте). На том вечере я не был, но сюжет (слышал его изложение и от „антигероя”) кажется мне совсем другим. Не борьба за место под солнцем, а просьба о внимании, не отторжение, а тоска по контакту. Тогда я разозлился (если б не Станислав Борисович, а Имярек, плюнул бы; да и друг мой вряд ли стал бы абы кому душу изливать), что и отлилось печатным текстом. Наверно, излишне резким. Были ведь (и есть) злобные агрессоры — Рассадин воспринял в этом ключе речь прозаика. Допускаю, неловко построенную. Но суть-то не в чьих-либо риторических навыках. Суть в том, что Чуковский Рассадина в гости звал (а Маршак вызывал со службы для многочасовых бесед), что Рассадин и его друзья были тогдашним мэтрам не просто интересны — нужны. Мы в ином положении”.

Cм. также — о книге Рассадина: Андрей Кротков, “Подтекст в контексте” — “НГ Ex libris”, 2004, № 40, 21 октября.

Cм. также — о книге Сарнова: Евгений Лесин, “Угол клонения” — “НГ Ex libris”, 2004, № 40, 21 октября .

Александр Янов. Выбор России. Возрождение либерализма или “выпадение” из Европы. — “ПОЛИТ.РУ”, 2004, 6 октября .

“<…> используя свое многократное интеллектуальное превосходство над [неоконсервативными] эпигонами, сделать их посмешищем в глазах интеллигентного электората и студенческой молодежи. Эта задача выпала бы, понятно, на долю гильдии сатириков. Фигурально говоря, я не могу заставить публику смеяться над Нарочницкой и ее единомышленниками, а Жванецкий может”. Публикуемая статья является дайджестом историософской трилогии А. Янова, готовящейся к выходу в издательстве О.Г.И.

Лидия Яновская. Главы из новой книги о Михаиле Булгакове. — “Уральская новь”, 2004, № 19.

“Одна из соблазнительных загадок творческой биографии Михаила Булгакова — сама история „Бега”…”

См. также: Лидия Яновская, “Главы из новой книги о Михаиле Булгакове” — “Уральская новь”, 2004, № 18; “Дайте слово текстологу. Главы из книги” — “Уральская новь”, 2001, № 10 .

См. также: А. Солженицын, “Награды Михаилу Булгакову при жизни и посмертно” — “Новый мир”, 2004, № 12.

Составитель Андрей Василевский.

 

“Арион”, “Вопросы истории”, “Вопросы литературы”, “Звезда”, “Знамя”

Юрий Арабов. Стихи. — “Арион”. Журнал поэзии. 2004, № 3 .

В осенние дни уже ушедшего года (конец октября), когда я составляю свою часть “Периодики”, Юрию Николаевичу Арабову исполнилось 50 лет. И я от лица читателей его поэзии, прозы, публицистики (а все-таки и зрителей, ведь Арабов — еще и сценарист многих известных фильмов) поздравляю его с днем рождения. Все настоящие художники не похожи, но Ю. А. — какой-то особенно непохожий: и в строе мыслей, и в ритме стиха, и в мастерстве выстраивания сюжета. А из подборки я выбираю финал, возможно, и не вполне “арабовского” (по музыке, как мне кажется) стихотворения:

.............................................

Лег в России, проснулся в иных рубежах,

на чудных миражах, где остыла шамовка,

из которых, конечно же, не убежать,

но попробовать можно, коль взята ножовка.

Но попробовать нужно. Как палый листок,

улететь, хоть и некуда вроде деваться…

Но если, конечно, тебя встретит Бог,

то можно, пожалуй, и там задержаться.

(“В девять вставать, а в одиннадцать лечь…”)

Там, в начале стихотворения, герой, засыпая, мечтает прихватить с собой какую-нибудь мелкую утварь.

Виктория Волченко. В Кабуле выпал первый снег. Стихи. — “Знамя”, 2004, № 9 .

Автору сорок лет. Жила в Германии и на Дальнем Востоке. Литинститут не закончила. “Работала воспитателем в детском саду, сторожем и т. д. (?! — П. К. )”. Две книги стихов.

Очень яростно и убедительно, несмотря на некоторую внутреннюю сумбурность лирического героя. Именно “героя”, потому что многие стихи написаны с какой-то мужской, “отвязной” энергией. И при этом насквозь пролитературены.

Гарри граф Кеслер. Из “Дневников”. Перевод, вступление и примечания Константина Азадовского. — “Звезда”, Санкт-Петербург, 2004, № 9 .

Его идентифицируют здесь как мецената, издателя, писателя, дипломата, общественного деятеля, любителя живописи и балета, коллекционера. Он был личностью легендарной, живо интересовался русской культурой, дружил со знаменитостями — от Андре Жида и Гауптмана до Рихарда Штрауса и Эдварда Мунка. Умер в 1937-м.

В 1922 году, узнав о покушении на Милюкова (убит закрывший его своим телом Владимир Дмитриевич Набоков), записывает: “Мы живем в эпоху, сходную с эллинистической или эпохой римских гражданских войн, когда политическое убийство уже ничего не значит . Для того чтобы политическое убийство действовало подобно сигналу, имело силу политического озарения, необходим нравственный, сугубо моральный фон. В аморальные времена оно столь же бессмысленно в политическом плане, как и любая естественная форма смерти”.

К сведению: 9-й номер “Звезды” целиком посвящен немецкой культуре.

Кирилл Кобрин. К истории одного мемориала. — “Арион”, 2004, № 3.

О русских поэтических “Памятниках” — от Державина и Пушкина к Ходасевичу, а через всех них — к нашему современнику, “самому классическому поэту Петербурга” Алексею Пурину, к его (соглашусь с Кобриным) удивительной книге, “может быть, единственной в своем роде”, которая называется “Неразгаданный рай” (2004). Стремительный экскурс в книгу и тему, и — кода: “Это мужество часового на оставленной всеми позиции, безусловно, стбоит памятника на закрытом кладбище русской поэтической традиции. Закрытом для всех, кроме близких, туристов и специалистов по эпиграфике”.

Подробности в тексте. А среди эпиграфов к нему, кстати, начало перевода пушкинского “Памятника” на латинский, выполненного Р. С. Цесюлевичем.

Леонид Костюков. Еще две антологии (попытка сравнить несравнимое). — “Арион”, 2004, № 3.

Речь пойдет о книге “Девять измерений” (антология новейшей русской поэзии), вышедшей в прошлом году в издательстве “Новое литературное обозрение”, и о первом томе “Современной литературы народов России” (“Поэзия”), изданной “ПиКом” и составленной автором статьи. Есть тут главка-признание “С точки зрения составителя”.

“Составитель всегда опирается на свой вкус — при всех известных издержках этой стратегии. Большинство составителей признаются в этом как бы с долей стеснения; я же доведу свое признание до логического итога. С начала и до конца работы я доверял своему вкусу и больше ничьему и вообще ничему — не потому, что болезненно высоко ценю пресловутый собственный вкус, а потому, что отчетливо вижу тупиковость иных подходов. Действительно, сам тезис „ пусть поэт N вам не нравится, но он должен быть представлен ” восходит к понятию репутации; как бы считается известным, что поэт N объективно хорош. Но, распутывая и восстанавливая истории этих репутаций, мы находим лишь гигантскую инерцию, своеобразную эстафету доверия, а в основе — в лучшем случае — пробирные клейма чужого вкуса, в худшем — всякие побочные соображения. Иными словами, если стихи поэта меня не убеждают, никакие косвенные доводы его значимости меня и подавно не убедят. Живо то, что живо, а не то, что считается живым, и, представляя читателю стихотворение, я сообщаю ему: это стихотворение для начала задело меня и понравилось мне . Иначе я почувствую себя обманщиком”. Здраво.

Геннадий Красухин. Стежки-дорожки. Главы из документального повествования. — “Знамя”, 2004, № 9.

История новейшего времени продолжает прирастать воспоминаниями. 80 процентов нынешних — портрет “Литературной газеты” последних десятилетий. Хроника доходит до путча-91, с составлением безумных списков кандидатов в главные редакторы. Не помню, существовал ли в те годы термин “протестное голосование”, но “безумное” я бы задним числом ввел. Справедливый сюжет “только не Бурлацкий” плюс “ветер свободы” заставлял коллег-журналистов в каком-то наркотическом экстазе вносить в списки имена Солженицына, Любарского, Аксенова или Беллы Ахмадулиной.

А написана книга интересно и местами весьма сочно, несмотря на обилие монструозных персонажей из номенклатурных пространств вроде аппарата ЦК. Отсюда они выглядят какими-то призраками, фантомами, как тот же Месяцев из Радиокомитета, уничтоживший знаменитый в свое время еженедельник “РТ-программы”.

Олег Лекманов. “Ты — на курсах, ты родом из Курска”. — “Вопросы литературы”, 2004, № 5, сентябрь — октябрь .

“…Ты — мила, у тебя есть поклонники, / Этой белою ночью мы оба, / Примостясь на твоем подоконнике, / Смотрим вниз с твоего небоскреба”.

“Ты” — это переводчица Рита Яковлевна Райт-Ковалева. Правда, декорации не московские, как оно было на самом деле, а петербургские. Но на то есть причины, они — в “Докторе Живаго”.

Инна Лиснянская. Где крестиком миндальный воздух вышит… Стихи. — “Знамя”, 2004, № 9.

Я больше не хочу, я не желаю

Вылавливать сетчаткою дырявой

Мир из терцин, где я всему чужая

От пекла жизни до посмертной славы.

Сиюминутные мелькают лица

В кругах нечеловеческих комедий,

И тень от мраморного флорентийца

В крупицах марганца и зернах меди.

О Господи! Откуда что берется?

Заплеван снег застойной звездной кровью.

И все-таки одно и то же солнце

И во Флоренции, и в Подмосковье.

См. также: Инна Лиснянская, “Над солью вод. Из иерусалимской тетради” — “Новый мир”, 2004, № 10.

Лев Лосев. Стихи. — “Арион”, 2004, № 3.

Из трехчастного беспощадного, горько-нежного стихотворения, названного “Сейчас”:

.............................................

3

За окнами такой анабиоз,

такая там под минус тридцать стылость,

что яблоня столетняя небось

жалеет, что на свете загостилась.

Грозится крыша ледяным копьем.

Безвременный — день не в зачет, а в вычет.

Кот делится со мной своим теплом.

Мы кофе пьем. Один из нас мурлычет.

В подборке есть еще очень страшное стихотворение “Гад” — про ящерицу, выскочившую из ящика письменного стола, где еще недавно были рукописи. С новой лексикой вроде “словозбаслововязь”:

.........................

Крошечное чудовищеце,

хоть ладонью лови.

Рыльце его в кириллице,

зубки его в крови.

И редактор Word в моем компьютере тоже окропляет это все красненьким.

Афанасий Мамедов. Свой остров. — “Арион”, 2004, № 3.

Рецензия на сборник Максима Амелина “Конь Горгоны” (2003).

“Вопрошающим и сомневающимся — Конь Горгоны: книга стихов, написанная вопрошающим и сомневающимся поэтом. И это самая большая неожиданность для поклонников его таланта, уже попривыкших видеть в Амелине прежде всего уверенного в своей художнической правоте мастера Большого стиля, безукоризненно владеющего словом и числом. <…> „Не описать полета духа языком плоти”, — признается поэт и выдает лишь матрицу, в которой могут быть отлиты самые разные слова (не его, не поэта — чьи?), смысл которых будет напрямую зависеть от прочитанной нами книги, пережитого чужого опыта и от возможностей его усвоить. Это не поэтическое ловкачество и не кичливый вызов: „Не описать”, — говорит поэт, но сам-то ищет слова и находит, потому что знает разницу между бесплодными и плодоносящими словами, потому что живет он в эпоху слов — немощных.

Кто знает, возможно, как раз с этим и связана тоска его по векам прошедшим, когда слова умершие и умершие языки брали на себя труд и смелость передавать истины человеческого сердца. И может, именно с этим связано постоянное желание поэта соотнестись, сопоставить себя с далеким прошлым. Его поэзию называют то барочной, то классицистской, то постмодернистской — на самом же деле, сохраняя себя от сиюминутного, она, ни к чему не примыкая, не приставая ни к одному из берегов, выступает незримо островом, который кто-то, возможно, примет за оконечность материка, а кто-то — за опыт одной-единственной души”.

См. также: Виктор Куллэ, “Плодоносящая смоковница” — “Новый мир”, 2004, № 4.

В. М. Муханов. Михаил Дмитриевич Скобелев. — “Вопросы истории”, 2004, № 10.

Чуть более 160 лет назад родился человек, прозванный за пристрастие к белым кителям и лошадям “белым генералом”. Герой русско-турецкой войны 1877 — 1878 годов и среднеазиатских походов. Его гусарская молодость, всегдашние трения с начальством, военная карьера, недюжинная изобретательность, фантастическая забота о солдатском и офицерском составах (“берег солдатскую кровь”), наконец, его странная смерть — в номере знаменитой “кокотки” — сюжет для романа (Акунин уже попользовался). Скобелева называли последним представителем суворовской школы в русской армии, хоронили как легенду (не особенно любивший его Александр III прислал вдове непротокольное письмо и переименовал в честь генерала представительский корвет), в Европе и в России ему ставили памятники, его именем назвали город (нынешняя Фергана). Столичная площадь Советская когда-то именовалась Скобелевской. А прожил этот “белый генерал” на белом свете всего… 39 лет.

Михаил Одесский, Давид Фельдман. Поэтика “оттепели”. Материалы к изучению пропагандистской модели XX съезда КПСС. Идеологема “культ личности”. — “Вопросы литературы”, 2004, № 5, сентябрь — октябрь.

Скрупулезное исследование причин, в силу которых именно термин культ личности был выбран для негативной оценки деятельности политического лидера. Определение термина, предыстория и утверждение понятия, Маркс и Ницше, Михайловский и Лавров, Сталин и Струве. В документы и партийную лексику вводить термин начал, кстати, Маленков. Тут надо понимать, какая нешуточная возня поднялась: все-таки существуют варианты: “культ Сталина”, “культ личности Сталина” и просто “культ личности”. Ничего, кроме последней идеологемы, кремлевские иезуиты и выбрать не могли. Интересен лингвистический аспект дела: речь идет о некорректном использовании самого термина, прерывании смысловой традиции. Маленков же, “бесспорно знакомый с традицией, приложил максимум усилий, чтобы возвести профанное словоупотребление, явную терминологическую ошибку — в ранг нового правила. Вроде бы единственного и даже изначально известного”. Подробности — опять же в тексте. Исторический материализм а-ля Агата Кристи.

Вера Павлова. Стихи. — “Арион”, 2004, № 3.

этот стишок

положи на ладонь

сожми кулачок

дунь

раскрой

ну что там?

Марина Палей. Луиджи. Рассказ. — “Знамя”, 2004, № 9.

Мощная и жуткая получилась вещица. Входит в цикл “Ошейник”. Сноска “от автора” никуда не входит, но и она хороша. Вообще иные авторские сноски здорово в “Знамени” получаются, они тут как-то особенно к месту.

“…В скромных пределах, отпущенных человеку, мне удалось пройти через сотни ролей. То немногое, до чего у меня пока не дошли руки в так называемой „реальности”, — это мой цвет кожи, пол и имущественный статус. Мне есть куда развиваться: я могу стать, например, пенджабским магараджей, безбедным тяньцзиньским мандарином или культовым американским джазменом. Знакомый озабоченно спросил меня в связи с этим: „Тогда подмигнешь нам, о’кей? Дашь какой-нибудь знак, что это ты?”

О чем речь! Конечно, я так и сделаю”.

См. также: Марина Палей, “Хутор” — “Новый мир”, 2004, № 9.

Евгений Пастернак. Из переписки Бориса Пастернака с Куртом Вольфом. — “Звезда”, Санкт-Петербург, 2004, № 9.

Курт Вольф был издателем, который намеревался выпустить американского “Доктора Живаго”. Его вдумчивые, трогательные, нежные письма волновали Б. П. Собственно, их переписка — готовая книга. Вот — из письма Пастернака ровно за год до смерти:

“Большая ошибка представлять роман свалкой отдельных символических достопримечательностей вплоть до имен собственных (Моро и Ветчинкин и т. д., и т. д.), как это встречается в некоторых статьях. Не чувствуется ли при этом, насколько это противоречит художественному подходу? Будь это так, как пытаются представить, — я был бы безвкусным дураком и тупицей. Что может быть неестественнее, чем сначала что-то старательно искать и потом, найдя, снова затемнять и терять это? Разве произведение искусства не глубже и благороднее, чем ребусы или игра в прятки? Этот прикладной аллегоризм всегда был нетворческой и отвратительной бессмыслицей, всегда необоснованной для меня, даже когда это выискивали у Ибсена. Если роман нуждается в построчном истолковании, то это неудача, недостойная даже минутных усилий и их не стоящая. Вместо того чтобы толковать текст и строить догадки, лучше бы критики описали характер полученного впечатления (что и делают лучшие из них), тогда бы они могли приблизиться к правильному пониманию. О каком символизме может идти речь в моих работах?

То, что для французских импрессионистов значили воздух и свет, и то, как они писали увиденное, а не названное, — это для меня единый и всеобъемлющий принцип, или мое собственное устремление, противоположное неподвижной символике отдельной застывшей и законченной эмблемы. А именно: железная причинность Толстого и Флобера, логика жестко обрисованных ими характеров и т. д. — для меня любительски наивное и внушающее почтение суеверие. Моя цель — чтобы даже в единичном живо описать ход жизни как таковой, жизни в целом, жизни, как я ее видел и испытал. Какой же я ее увидел и пережил? Меня всегда удивляло, что данное, узаконенное, фактическое, принятое за истину не созданы раз навсегда, что жизнь постоянно переполняет все сосуды, что, помимо всех неисчислимых физических и душевных движений в пространстве и во времени, сама жизнь, как неделимое явление мира в целом, охвачена стремительным движением, что все присутствует и совершается так, будто это нескончаемое вдохновение, выбор и свобода. Стиль моего письма, моя поэтика посвящены усилению и передаче этой стороны действительности, ее общего потока, перед всеми мелкими подробностями. И по ошибке все (даже те, кто расточает похвалы) ищут у меня старой изжитой определенности классического романа — при том, что новизна этой прозы состоит именно в том, что я все время стараюсь обойти и избежать легко достижимой определенности очертаний…”

Игорь Холин. Почтовый ящик. Вступительное слово и публикация Татьяны Михайловской. — “Арион”, 2004, № 3.

Вступительное слово Т. Михайловской имеет интереснейший подзаголовок: “Любовная лирика Игоря Холина”. “Когда говорят о Холине, — пишет Михайловская, — то преимущественно имеют в виду его стихи барачной тематики. Для многих его творчество ею и ограничивается. А в барачных стихах — о любви без любви, перефразируя его же слова”. А поэма — именно любовная.

“Поэма „Почтовый ящик” раскрывает новую грань холинского таланта. Действительно, самая точная рифма к его фамилии — это „волен”. Холин волен быть поэтом размышляющим, анализирующим, скептическим и — страдающим, сомневающимся, нежным; поэтом социальным, поэтом-философом — и поэтом глубоко камерным.

Я торжествую в стихах

Я протестую в стихах

Терплю и плачу в стихах

Ловлю удачу в стихах

Скорблю и млею в стихах

Я все умею в стихах, —

сказал он о себе, и это правда”.

Е. Цимбаева. Исторический контекст в художественном образе. (Дворянское общество в романе “Война и мир”). — “Вопросы литературы”, 2004, № 5, сентябрь — октябрь.

Кто бы мог подумать, что за неброским, почти “реферативным” названием скрывается сорокастраничная многоходовая сенсация, выращенная не из каких-нибудь новонайденных документов, а из глубокого, “проникающего”, подетального исторического анализа эпохи? Цимбаева — видный специалист по истории русской культуры и общественной мысли XIX века, автор монографий “Русский католицизм. Забытое прошлое российского либерализма” и “Грибоедов”. Настоящая работа — о художественном переосмыслении исторической истины.

“…Бывает, что писатель намеренно искажает прекрасно известные ему исторические факты, сознательно, целенаправленно видоизменяет, переворачивает их во имя собственного замысла. Думается, в этом случае восстановление истины совершенно необходимо. Разумеется, не для того, чтобы уличить в обмане или раскритиковать литератора, изобразившего то, чего — как он точно знает — заведомо быть не могло, но при этом заставившего читателей поверить в правдивость выдуманного мира”.

Короче говоря, в “Войне и мире” — липа на липе. Нет, речь не о пресловутых одиннадцати месяцах беременности и цепочках, которые сначала серебряные, потом золотые. Речь не о забывчивости-невнимательности, а о том, чего не могло быть глобально. И в малом, и в большом. Все помнят, с чего начинается роман? С июля 1808 года, салона фрейлины вдовствующей императрицы Анны Павловны Шерер. Итак: фрейлины категорически не могли держать салонов, время начала действия также нереально, имя Ипполит для князя (семейство Курагиных) — нонсенс, с переходом Элен в католицизм — не гладко, женитьба князя Андрея на немке Лизе Мейнен тоже, как нарочно, высосана из пальца. Князь Андрей оказывается вообще ходячим анахронизмом, который не только не должен был уметь танцевать вальс, но и ни в коем случае не мог обладать рядом психологических качеств, характерных для более молодого поколения… С Наташей Ростовой и Пьером Безуховым — не легче: мистификация за мистификацией…

С непротивленческими же исканиями Толстой доходит до того, что все основные герои романа, “в сущности, не сражаются”, а “дубина народной войны” предстает чем-то вроде сказочного меча-кладенца. “Персонажи „Войны и мира” <…> лишены силы духа и доблестей, высоких чувств и возвышенных мыслей, они не сражаются, не совершают подвигов, они вообще не совершают никаких поступков ”, “среди основных героев романа нет подлинных носителей народного чувства”.

И — полно парадоксов. Что здесь нарочно, а что непреднамеренно? Что хотел сказать сам Толстой? Противоречивость идей, не расшифрованных автором, должна бы отослать нас к шекспировской традиции, но ее-то Толстой и не выносил. В общем, прочитайте Цимбаеву. А то говорят: Джозеф Кутзее, новый взгляд на Робинзона…

И вообще на месте шведов я бы учредил малый Нобель — за подобные тексты. Тем более, что цель исследования — не нагромождение новых мифов в раннеперестроечном духе, а поиск истины, лежащей за границами времени.

“Время совершило то, чего не совершил Толстой: оно исключило исторические детали из характеристики образов „Войны и мира”, сделало их незаметными и неважными для читателей, раскрыло в образах их внеисторичную — „вечную” — значимость. И герои эпопеи принадлежат не эпохе 1812 года, даже не толстовскому времени, а любому времени, когда новый читатель открывает „Войну и мир”…”

А. А. Черкасов. Институт заложничества на Кубани и Черноморье в 1920 — 1922 гг. — “Вопросы истории”, 2004, № 10.

Интересно, если мы выживем, а вместе с нами и “Вопросы истории”, — появится ли через 80 — 100 лет в этом (или каком-нибудь другом) историческом журнале очерк “Институт заложничества в России, Дагестане и Чечне в 1995 — 2005 гг.”?

Лидия Чуковская. Герой “Поэмы без героя”. Публикация и комментарии Ж. О. Хавкиной. — “Знамя”, 2004, № 9.

Публикация из архива Л. Ч. (из так называемой “Особой тетради”) наиболее доработанного конспекта статьи на тему, обозначенную выше. Впрочем, “не конспект будущей статьи, а всего лишь „мысли”. Наброски мыслей”.

Здесь, в частности, впервые разбирается вторая часть “Поэмы...” — “Решка”, в которой “Ахматова расправилась с поэмой романтической”.

“…„Поэма” на протяжении многих лет ее создания превратилась, видимо, для Ахматовой в живое существо, в собеседницу. Она к ней обращается, она превращает ее в новое „ты””.

А герой поэмы — Поэт .

И. С. Шмелев. О творчестве и о себе. Вступительная заметка, публикация и комментарий А. Голубковой, О. Лексиной, Л. Хачатурян. — “Вопросы литературы”, 2004, № 5, сентябрь — октябрь.

Это публикация из возвращенной в Россию шесть лет назад переписки Ивана Сергеевича с его “осенней любовью”, ученицей (писательницей и художницей) Ольгой Бредиус-Субботиной (1904 — 1959); первый том их переписки за 1939 — 1942 годы вышел в свет в 2003 году в издательстве “РОССПЭН”. Поразительные (подробные!) рецепты творчества, вплавленные в любовные признания, похожие на небольшие поэмы в прозе.

См. также: Иван Шмелев, “Я всегда жил сердцем…” Письма Раисе и Людмиле Земмеринг — “Новый мир”, 2004, № 11.

Составитель Павел Крючков.

.

АЛИБИ: “Редакция, главный редактор, журналист не несут ответственности за распространение сведений, не соответствующих действительности и порочащих честь и достоинство граждан и организаций, либо ущемляющих права и законные интересы граждан, либо представляющих собой злоупотребление свободой массовой информации и (или) правами журналиста: <…> если они являются дословным воспроизведением сообщений и материалов или их фрагментов, распространенных другим средством массовой информации, которое может быть установлено и привлечено к ответственности за данное нарушение законодательства Российской Федерации о средствах массовой информации” (статья 57 “Закона РФ о СМИ”).

.

АДРЕСА: сайт “Звучащая поэзия”: http://www.livepoetry.ru

.

ДАТЫ: 175 лет назад (1 января 1830 года) начала выходить “Литературная газета” А. А. Дельвига; 75 лет назад начал выходить основанный М. Горьким журнал “Литературная учеба”.

.

ИЗ ЛЕТОПИСИ “НОВОГО МИРА”

Январь

10 лет назад — в № 1 за 1995 год напечатана “революционная хроника” Валерия Залотухи “Великий поход за освобождение Индии” и документальное повествование Марка Кострова “Дульные тормоза. Рассказы об НСА — Независимой северной армии”.

15 лет назад — в № 1, 2, 3, 4, 5 за 1990 год напечатан роман А. Солженицына “В круге первом”.

20 лет назад — в № 1 за 1985 год напечатан рассказ В. Катаева “Спящий”.

25 лет назад — в № 1, 2 за 1980 год напечатан роман Даниила Гранина “Картина”.

35 лет назад — в № 1 за 1970 год напечатана повесть Чингиза Айтматова “Белый пароход. (После сказки)”.

40 лет назад — в № 1, 2, 3, 4 за 1965 год напечатана шестая книга воспоминаний Ильи Эренбурга “Люди, годы, жизнь”.

45 лет назад — в № 1 за 1960 год напечатаны “Новые стихи” Анны Ахматовой (“Подумаешь, тоже работа...”, “Не стращай меня грозной судьбой...”, “Летний сад”, “Отрывок”, “Воспоминание”).

75 лет назад — в № 1, 2, 3, 4, 5 за 1930 год напечатан роман Леонида Леонова “Соть”.