«Самый актуальный фильм года»

е успели стихнуть аплодисменты в зале «Kodak Theatre», где Этан и Джоэл Коэны получили четыре Оскара за фильм «Старикам здесь не место», как неутомимые братья выпустили еще более парадоксальную, убойную и мизантропическую картину, на сей раз в жанре бурлескной комедии, — «Сжечь после прочтения».

Уже в самом названии таится двусмысленность. «Burn after reading» — технический термин, обозначающий «записать диск». Но дословный перевод с его шпионскими коннотоциями тоже имеет значение, ибо весь фильм — парадоксальная смесь бытовухи и тотальной конспирологии.

Парадокс, вообще, ключевое слово в определении стилистики этой картины. Парадоксально тут все — кастинг, сюжет, жанр, структура повествования, провоцируемые авторами зрительские реакции… И сделана она намного хитрее, чем «Старики», где Коэны ставили под сомнение голливудский миф, просто разрушая в последней трети фильма тщательно выстроенную жанровую конструкцию вестерна. В новой их работе перед нами — настоящее минное поле, где система заданных зрительских ожиданий взрывается беспрестанно и в самых невероятных местах.

Начать с того, что уважаемые голливудские звезды первой величины выступают здесь в роли клоунов, изображающих в соответствующей клоунской манере стопроцентных придурков. Джон Малкович матерится через слово и бегает в трусах с топором. Джордж Клуни играет закомплексованного плейбоя и параноика. Брэд Питт предстает в образе мелированного «красавчега» с интеллектом грудного младенца. А Фрэнсис МакДорманд, получившая Оскара за роль героической, простой, как правда, беременной шерифши из «Фарго», здесь мало что родину продает, так еще и подельников отправляет на тот свет пачками. К этому можно присовокупить Тильду Суинтон, загадочную «Снежную королеву», которая в «Сжечь после прочтения» низведена до статуса мелкой бытовой стервы.

Однако сменой амплуа на 180 градусов дело не ограничивается. Тянущийся за каждым актером шлейф любимых народом ролей режиссеры тоже, безусловно, имеют в виду, и Малкович здесь по-прежнему интеллектуал, Брэд Питт — герой, Клуни — секс-символ, а МакДорманд — упертая американская Жанна д’Арк, движущаяся напролом к цели. То есть это не просто балаган с переодеванием, а сознательная, изощренная игра с американскими мифами, нашедшими свое воплощение в первых «Сюжетах» голливудской фабрики грез.

С жанром тоже творится что-то невероятное. Фильм по большей части снят как шпионский триллер — с погонями, слежкой, стрельбой, похищением документов и посещением вражьих посольств… При этом никакого отношения к международной политике происходящее не имеет. Разведки тут демонстративно бездействуют, а герои заняты решением сугубо житейских проблем. Такое ощущение, что с окончанием холодной войны вирус шпиономании пробрался внутрь социума и поразил мирных обывателей, каждый из которых теперь мнит себя если не суперагентом, то по крайней мере объектом охоты разнообразных спецслужб.

Однако самое убойное пиротехническое устройство в этой картине — сюжет. Ну вот как, скажите, из таких тривиальных ингредиентов, как увольнение со службы, супружеская измена, развод и потеря компьютерного диска с никому не нужными мемуарами, можно было соорудить историю, где на выходе: два трупа, один недострел, продажа родины оптом и в розницу, паническая эмиграция из страны и спецслужбы двух могущественных держав, пребывающие в глубоком ступоре? И все при этом выстроено абсолютно логично и драматургически безупречно.

Здесь, как в комедии дель арте, — две группы персонажей, условно — «слуги» и «господа». «Господа» — представители хай-мидл-класса: государственные чиновники и дамы интеллектуальных профессий. Нервного агента Кокса (Малкович), выпускника Итона 1973 года, вполне можно было бы определить на роль ученого Доктора. Судебному исполнителю с большой пушкой (Клуни) сгодилась бы маска трусливого Капитана. Плюс к этому — парочка ученых, стервозных дам, похожих, как близнецы, — их жены. «Слуги» — работники спортивного клуба «Здоровяки», классическое трио: Коломбина — предприимчивая блондинка Линда Литцке, помешанная на липоксации (МакДорманд), Арлекин — неуемный, вечно приплясывающий дурак с инициативой Чед (Питт), и Пьеро — безнадежно влюбленный в Линду печальный администратор спортклуба Тедд (Ричард Дженкинс). Надо сказать, что вся труппа в возрасте, отчего их ужимки производят достаточно трагикомическое впечатление.

Первым делом Коэны выпускают на сцену «господ». В начале аналитика Осборна Кокса увольняют из ЦРУ за пьянку. В кабинете — три меланхоличных придурка, на фоне которых яростная матерщина и отчаянная жестикуляция темпераментного агента («Вы меня просто распяли!» — простирает он руки в стороны) выглядят особенно ярко. Дальше, встык, — сцена с женой. Только Кокс решит залить горе порцией виски — влетает ледяной фурией Кэтти (Суинтон) с фразой: «Ты забрал сыры? Как не забрал? Гости будут здесь через час», — и раздраженно вылетает, не дав вставить слово. Да уж, от такой душевной поддержки не жди. Следом — вечеринка, где бородатый Клуни в роли судебного пристава Гарри Пфаррера с опаской тянется к куску сыра, подробно рассказывает гостям о своих болезнях и тут же с гордостью демонстрирует пистолет в кобуре. Сцена Кэтти и Гарри на кухне, из которой ясно, что они — любовники. Сцена Гарри с женой (Элизабет Марвел) в машине, где жена дает сопернице исчерпывающую характеристику: «Холодная самовлюбленная стерва» (сама, впрочем, такая же). Сцена Кэтти и Кокса в спальне, где характеристика подтверждается: «Ну и чем ты собираешься заниматься? — презрительно щурит она глаза, обклеенные косметическим пластырем. — Писа-ать? Мемуары? Ха!»…

Словом, с ними все ясно. Диспозиция холодной семейной войны полностью обозначена несколькими точными, стремительными штрихами. Кокс романтиче­ски катает на яхте папу, ветерана спецслужб: «Прости, я ушел из органов. Рутина заела. То ли дело в прежние времена, когда мы верили в идеалы!» Кэтти сидит у адвоката, обсуждает развод, и прожженный лоер советует загодя потырить у мужа финансовую документацию: «Вы тоже можете быть шпионом, мэм». Кокс лежит на кушетке, пытается диктовать мемуары об идеалах и с тоской поглядывает на часы — ждет, когда пробьет пять и он сможет позволить себе первую порцию виски с лимоном. Кэтти и Гарри в койке на той же семейной яхте. Вернувшись домой, Кэтти находит записку: «Ушел на встречу выпускников Итона», обложенную полудюжиной выжатых лимонов. И пока Кокс в обществе подвыпивших лысых и седых однокашников с энтузиазмом распевает университетский гимн, Кэтти судорожно копирует из компьютера номера его банковских счетов. То есть она думает, что это номера счетов; на самом деле это — злополучные мемуары, которые Кокс по старой шпионской привычке умудрился зашифровать.

Пока вся эта реальность малоприятна, но еще поддается рациональному по­­стижению. Однако на пятнадцатой минуте Коэны выпускают на поле команду «Здоровяков» в красных майках, и в фильме начинается неуправляемая термоядерная реакция абсурда.

Коломбину-Линду мы застаем в нежных лапах пластического хирурга. «Вот здесь мы сделаем небольшой надрез и уберем жир с ягодиц, и вот отсюда, и еще вот отсюда. Грудь увеличим, что же касается лица… У вас очень выразительные глаза, но вот морщинки, гусиные лапки…» — «Не гусиные, цыплячьи, такие маленькие — чики-чики-чики», — гримасничает Линда. Бедная! Она мужественно пытается шутить. Но ясно: она катастрофически недовольна собственным телом. Грудь крошечная, задница как чемодан, руки — окорочка, живот выпирает, и еще эти морщинки! Словом, для полного счастья ей необходимы четыре пластические операции. Ведь она знакомится по Интернету. Она отчаянно ищет спутника жизни: успешного и наделенного чувством юмора.

На работе, в «Здоровяках», Линда просматривает в компьютере очередную порцию сообщений от жаждущих знакомства мужчин. Верный Арлекин, жизнерадост­ный Чед, торчит у нее за спиной. «Лузер. Лузер. Лузер!» — в отчаянии отметает Линда потенциальных кавалеров. «Погоди, этот, кажется, ничего. Костюмчик от Бриони…» — Чед тычет пальцем в печального лысеющего очкарика. «Ты думаешь, у него есть чувство юмора?» — сомневается Линда. «Не знаю. По крайней мере, у его офтальмолога — точно есть».

И вот — свидание с длинным, унылым человеком в смешных очках. Он не смеется в кино, когда весь зал ржет. Он сопит во время и храпит после секса. А когда Линда глубокой ночью начинает копаться в его бумажнике, там обнаруживается записка от жены с напоминанием купить моющее средство. Ну разве это жизнь?! Нет, ей срочно нужны операции.

Линда терроризирует страховую компанию, наседает на своего начальника Тедда, ей нужны деньги, она просто обязана перекроить себя! Тедд — печальный Пьеро — осторожно пытается намекнуть, что кое-кому она нравится и так, в натуральном виде. «Да. Лузерам!» — жестко констатирует Линда. Тедд сникает.

И тут судьба подбрасывает ей шанс. На полу в женской раздевалке обнаруживается компьютерный диск (его посеяла секретарша адвоката, который занимается разводом Кэтти Кокс). И, увидев на экране компьютера ряды непонятных цифр, «смышленый» Чед сразу решает, что это какая-то очень важная шпионская хрень. 25-я минута. Завязка. И дальше события уже несутся со скоростью курьерского поезда.

«Ночная сцена», где, как и положено в комедии масок, слуги запутывают ситуа­цию до невозможности. Чед, пританцовывая, с заговорщицким видом является к Линде. Во рту — неизменная жвачка, в ушах — плеер, в руках колесо от велика (видимо, чтоб не поперли). Это — его звездный час. Его «лацци». Питт потешно кривляется, отклячивает задницу, извлекает из заднего кармашка велосипедных штанов телефон Кокса и, потряхивая бумажкой, извиваясь, танцует к Линде, которая сидит в розовой пижаме и смотрит на него, открыв рот. «Я выяснил, чья это хрень! Звякнем ему?» Линда и Чед взволнованно и сосредоточенно хватаются за трубки параллельных телефонов. «Осборн? — низким, бархатным голосом тянет Чед, — Осборн Кокс?..»

Даже за вычетом клоунады, которую тут устраивает Брэд Питт, это один из самых смешных диалогов мирового кино. «Извините, что звоню вам в такое время, но я подумал, вы беспокоитесь за свою хрень…» (по-английски — «shit»). «Какую еще хрень?!» — орет разбуженный среди ночи Кокс. «Деликатную хрень. Документы. Секретные файлы…» Чед зачитывает пару фраз про какого-то связного в Белграде. «Откуда ты это взял? Кто ты, черт побери?!» — «Я добрый самаритянин, одинокий путник, — низко рокочет Чед, — и за соответствующее вознаграждение…» Кокс беснуется на том конце провода: «Послушай, ты не понимаешь, с кем ты связался! Я тебя предупреждаю!» — «Нет, это мы вас предупреждаем! — резко встревает Линда. — Вешай трубку, Чед! Мы не будем плясать под его дудку».

Чед обескуражен, он хлопает глазами, обиженно надувает губки. Он очень удивлен, что Кокс отказался платить. Линда в бешенстве: «Мы ему покажем, кто главный!» Все. Она вышла на тропу войны. «Мы взяли его за задницу. Это наша удача. Это как поскользнуться около дорогого ресторана. Мы должны этим воспользоваться. Тем более что это поможет мне с операциями».

А липоксация необходима Линде как никогда, поскольку она наконец знакомится по Интернету с мужчиной своей мечты. Это… Гарри. Гарри, вообще, человек

с трудной судьбой. Он спит с холодной стервой Кэтти, которая намерена, разведясь с Коксом, женить его на себе. При этом Гарри страшно привязан к жене и к дому. И чтобы жена, не дай бог, не искала радостей на стороне, в свободное время он мастерит для нее в подвале чудо-кресло-качалку с выскакивающим искусственным членом. Кроме того, Гарри спит еще с половиной города — это, видимо, способ снять стресс. Трусливый пристав — законченный параноик, но это не значит, что за ним не следят. Во время спортивных пробежек по городу он то и дело замечает подозрительные машины и страшно нервничает. А чтобы расслабиться, Гарри просто необходимо периодически встречаться с одинокими дамами, которые взирают на него с восхищением, охотно ложатся в постель и повышают тем самым его самооценку.

Линда как раз из таких. Она в восторге от Гарри. Он ржет в кино. Он без умолку рассказывает о своей работе, он демонстрирует пушку. Не скрывает, что женат, но находится в процессе развода. У него есть чувство юмора. И он поддерживает ее насчет операций. Словом, в этой ситуации историю с диском просто необходимо довести до конца.

Линда и Чед назначают свидание Коксу. Тот, сидя в машине, с изумлением наблюдает за коварным шантажистом в костюме и велосипедном шлеме, который аккуратно снимает лапшу наушников с ушей, прячет в карман, пристегивает велосипед и с велосипедным шлемом под мышкой важно плюхается к нему на переднее сиденье. «Осборн Кокс?» — говорит он, хитро-многозначительно щуря глазки. Придурок! Дело кончается тем, что Чед получает от Кокса в нос, а сам Кокс — удар в задний бампер от разбушевавшейся Линды.

Дальше сладкая парочка — Арлекин с подбитым носом и воинственно настроенная Коломбина — направляется прямиком в посольство РФ — гигантский бетонный бункер без окон. Там Линда втюхивает «секретный» диск сидящему под портретом Путина сонному пенсионеру — господину Кропоткину (Олег Крупа) (Линда упорно называет его «мистер Кропкин»). «Писи или Мак?» — вяло интересуется он. Походив по кабинетам, Коломбина начинает верить, что дело уже на мази, и бодро врет русским, будто у нее еще куча такой информации. Но обещания нужно выполнять, и Линда отправляет Чеда домой к Осборну за очередной порцией шпионской хрени, заставив предварительно срезать в целях конспирации все ярлыки и метки с костюма.

Кокс к тому времени уже выставлен женою из дома, и туда заселяется Гарри с какой-то специальной фиолетовой подушкой для траханья. Чед шарудит в компьютере. Гарри не вовремя возвращается с пробежки. Чед прячется в шкафу, и Гарри, потянувшись в шкаф за своим пиджаком, к которому пристегнута неизменная пушка, увидев сахарную улыбочку Чеда, прячущегося среди дамских платьев, на автомате стреляет и вышибает ему мозги. Тут Клуни исполняет упоительную пантомиму на тему: «Торжество патологической трусости». Он в панике скатывается вниз по ступенькам, затем, сжав в руке кухонный нож, с дикой гримасой лезет обратно, видит вывалившиеся из шкафа ноги Чеда, с облегчением убеждается, что тот мертв, проверяет, есть ли документы, и, увидев срезанные метки на пиджаке, вдруг обвисает, как тряпичная кукла: «Я пристрелил агента!»

Катастрофа. ЦРУ в полном недоумении. Бывший начальник Кокса (Дэвид Раше) докладывает боссу (Дж. К. Симмонс), столь же утомленному бездельем, как и мистер Кропкин: «Женщина из спортклуба пыталась продать русским мемуары Кокса. Она спит с судебным приставом, который, в свою очередь, спит с Кэтти Кокс. Гарри Пфаррер убил кого-то в доме Кокса и сбросил тело в Чиспикский залив». — «Русские? При чем тут русские?» — недоумевает босс. «Не знаю, сэр…» — «Ладно, — вяло решает начальник, — следите за ними. И доложите мне, когда во всем этом появится какой-нибудь смысл».

Но смысл во всем этом уже никогда не появится. После катастрофы с убийст­вом Чеда события приобретают характер лавины, сметающей все и вся на своем пути. Линда кидается в российское посольство с воплями, что Чеда похитили. Ее выставляют. Она скандалит: «Я — гражданка США и не позволю так с собой обращаться!» Вернувшись на работу и закатив истерику Тедду, она вынуждает беднягу своровать у Осборна еще порцию материалов: «На русских свет клином не сошелся. Есть еще и китайцы!»

Гарри, пребывая в расстроенных чувствах, умудряется поссориться с Кэтти. Он бросает ей в лицо единственную за весь фильм искреннюю фразу: «От тебя исходит один негатив!» — и покидает дом Кокса, прихватив фиолетовую подушку для интимных утех. В машине, чуть не плача, звонит жене: «Милая, приезжай! Мне тебя так не хватает». Но она не может прервать командировку (у нее там свои утехи). И тут Гарри в панике замечает очередную подозрительную машину. Он таранит ее, догоняет выскочившего из машины лопоухого чудика, валит на землю: «На кого ты работаешь?!» — «Такмэн Марш, — стрекочет агент. — Такмэн Марш, адвокатская контора». Оказывается, жена подала на развод! Это уже — конец света! В полном отчаянии Гарри громит у себя в подвале кресло с фаллоимитатором и бежит к Линде в поисках утешения. Но Линда не готова его утешать. У нее у самой неприятности. Чед пропал! Гарри мужественно обещает ей отыскать приятеля, и они наконец сливаются в поцелуе.

Наутро, успокоенные ночной физкультурой, они встречаются в парке. Солнышко светит. Птички поют. Гарри покровительственно расспрашивает, куда в день исчезновения собирался Чед. Линда честно рассказывает, что он собирался проникнуть в дом Осборна Кокса. И Гарри с ужасом понимает, что Чеда-то он и пришил. Девятый вал паранойи накрывает бедного пристава с головой. «На кого ты работаешь? — визжит он Линде. — Армия, ЦРУ, ФСБ?» Линда глупо улыбается. Гарри затравленно смотрит окрест себя и видит, что все в парке его преследуют: этот фотографирует, этот явно следит, этот перекрывает выход… Зигзагами, как загнанный заяц, Гарри уносится прочь, навсегда покидая пространство картины.

И вовремя. Спустя минуту Линду арестуют, используя при захвате три черных автомобиля и вертолет.

А Осборн Кокс меж тем обнаруживает, что деньги со всех его счетов испарились неизвестно куда. Он в ярости. Прихватив на яхте пожарный топорик, он прямо в трусах и в халате несется к себе домой, взламывает дверь и начинает выгребать женины драгоценности. Вдруг он слышит подозрительный шорох, спускается с пистолетом в подвал и обнаруживает беднягу Тедда, склонившегося над его компьютером. «Ты — любовник моей жены?» — «Нет». — «Я знаю тебя. Ты из клуба „Здоровяки”. Ты заодно с этой дурой!» — «Я здесь не как представитель „Здоровяков”», — с достоинством возражает Тедд. И тут Кокс произносит свою ключевую, коронную фразу: «Да! Ты — представитель того идиотизма, с которым я боролся всю свою сраную жизнь! Но сегодня я выиграл». Он стреляет в ни в чем не повинного Тедда. Тот пытается спастись бегством, и уже на улице, на ступеньках, разъяренный Кокс добивает его топором. Но он не выиграл, нет. Потому что наблюдавший за домом агент, не зная, что предпринять, выстрелил в бывшего аналитика. И теперь он, как докладывает боссу чиновник из ЦРУ, в коме. Мозг его не функционирует.

Финал. Церэушники, мучительно соображая, подводят итоги. «Менеджер из спортзала мертв». — «Сожгите тело». — «Гарри Пфаррера арестовали в аэропорту, он пытался вылететь в Венесуэлу». — «Отправьте его туда первым же рейсом. У нас с Венесуэлой нет экстрадиции. Кто еще остался?» — «Та женщина. Линда Литцке. Она у нас». — «Зачем?» — морщится босс. «Она говорит, что будет сотрудничать, если мы оплатим ее пластические операции». Босс сидит с минуту, вытаращив глаза, а потом, устало махнув рукой, соглашается: «А, оплатите…» Дело закрыто. Но ведь нужен какой-то вывод. «И какой мы из всего этого извлечем урок?» — «Больше такого не делать». — «Да. Хорошо бы еще понять, что мы сделали…»

Что же они такого сделали? Большие дяди, сидящие в больших кабинетах под государственными флагами и портретами президентов? А также другие важные господа в кабинетах президентов и вице-президентов мировых корпораций? Да ничего особенного! Они просто начинили головы обывателей упоительной белибердой. Внушили им, что каждый — кузнец своего счастья, а счастье достижимо путем липоксации, знакомств по Интернету, использования шампуня от перхоти, приобретения новой модели мобильного телефона и прослушивания хитов из топ-десятки посредством плеера MP3. Большие дяди довольно долго и довольно успешно эксплуатировали неистощимые, казалось бы, ресурсы человеческого идиотизма, втягивая все новые и новые массы в глобальную пирамиду всемирного потребления. Но, как известно, система в какой-то момент дала сбой, и мир накрыл кризис. «Сжечь после прочтения» — фильм о кризисе. Но не о том, что в банках и инвестиционных фондах, — о том, который в головах.

Все персонажи в картине Коэнов движутся в рамках выверенной сюжетной геометрии, исправно пересекаясь под заданными углами и с точностью до секунды оказываясь в ненужное время в ненужном месте. Но функционируют они как бы с завязанными глазами, так, словно пространство их жизни — сплошное слепое пятно. Это касается всех: и простецов, и высоколобых умников. Кокс заблуждается относительно ценности своих литературных занятий и не знает, что жена ему изменяет. Кэтти не догадывается, что Гарри намертво прикован к семейному очагу. Для Гарри — вселенская катастрофа, что жена подала на развод. Кроме того, он воображает, что нужен зачем-то каким-то спецслужбам. Линда верит в чудеса липоксации. Чед — в то, что он супершпион, способный на раз переиграть матерого церэушника. И только бедняга Тедд ни во что такое не верит. Он просто любит дуру и идет под топор. (Любопытно, что Тедд в прошлом — священник Греческой церкви, и у него относительно веры, видимо, какая-то своя система координат.)

Всеобщая слепота, тотальное отсутствие чувства реальности и порождают вал абсурдных, трагически неконтролируемых событий, ту самую стихию идиотизма, в борьбе с которой потерпел сокрушительное поражение Кокс. И это не природный идиотизм. Это идиотизм тщательно культивированный и выпестованный. Идиотизм как социальный феномен, всепроникающий, лезущий изо всех щелей. Недаром интеллектуал Кокс с отвращением смотрит в фильме тупейшее телешоу и, матерясь, делает зарядку под телевизор с лучащимися дебилами — бодибилдерами. Недаром жена Гарри, исходя злобой, принимает участие в дурацкой детской передаче, где грузит малышей своими дурацкими книжками. Умники породили этот мир, и он их достал. «Сжечь после прочтения» — фильм о том, что происходит с социумом, где идиотизм становится опорой всеобщего процветания и двигателем прогресса. Граждане с опилками вместо мозгов энергично «куют свое счастье», круша заодно все вокруг, а людям, наделенным хоть каплей рефлексии, остается либо остервенеть вконец, либо спиться, либо повеситься.

«Старикам здесь не место» и «Сжечь после прочтения», в принципе, можно рассматривать как дилогию. Во всяком случае, название первого фильма вполне подходит второму. Но в «Стариках» тема «богооставленности» социума, утратившего моральные ориентиры и погрязшего в бессмысленном кровопролитии, решалась как вторжение в привычный мир иррационального, непобедимого зла. Зло имело колоритный облик Антона Чигура (Хавьер Бардем) — неуловимого и загадочного маньяка с кислородным баллоном для забоя скота. В новом фильме старикам с их мудростью тоже не место, но никаких романтических злодеев, маньяков и ангелов истребления тут нет. Тотальные разрушения здесь производит неуемное стремление к красоте простой, честной и даже душевной тетки, которая при иных обстоятельст­вах могла бы стать замечательной матерью семейства, доблестной служительницей закона или, на худой конец, — волонтером из Армии спасения. Но она ведь не виновата, что ей напрочь свихнули мозги!

Мир, населенный людьми, целенаправленно сбитыми с толку, одержимый искусственными желаниями и фальшивыми стимулами, не нуждается в агрессивных внешних нападках, чтобы провалиться в тартарары. Его разносит изнутри генерируемая им же самим энергия идиотизма. И это диагноз куда более страшный, ибо от маньяка можно хоть как-то спастись, а от всепроникающего идиотизма по­­вседневности — нет.

Любопытна реакция на «Сжечь после прочтения» наших, российских зрителей.

Часть из них заходится от восторга: «О! М-м-м! Гениально!» И вправду все это настолько умно, смешно и к тому же безупречно придумано, снято и сыграно, что человеку неглупому комедия Коэнов доставляет ни с чем не сравнимое удовольствие. Правда, отсмеявшись и вытерев слезы, эти зрители призадумываются: «Что ж получается? Выходит, вся современная цивилизация со всем ее бизнесом, финансами, маркетингом, мерчандайзингом и масскультом требует полной перезагрузки? Это значит, систему надо менять? А на что? — Идей нет». И тут умные люди впадают в черную меланхолию, от которой их спасает только воспоминание, насколько же все это смешно. В качестве антидепрессанта срабатывают, видимо, те вечные, неподвластные времени принципы буффонады и комедии дель арте, которые Коэны столь активно используют в этом кино.

Другая категория зрителей не понимает в картине вообще ничего. Они оставляют раздраженные отзывы в Интернете: «В жизни не видели более тупого и халтурного фильма!» Бог с ними! У этих людей свои радости, и мировая киноиндустрия, надо сказать, ни на миг не оставляет их своим попечением.

Но любопытнее всего третья реакция, когда люди пишут: «Ну и что? Подумаешь! Что тут нового? Да, американцы — все тупые и бездуховные, помешанные на попкорне и жвачке. Это мы и без вас знаем. Нам Задорнов уже рассказал».

Вот для этой категории зрителей и снимаются, видимо, фильмы наподобие «Чужих» Юрия Грымова («скромный» рекламный слоган к «Чужим», кстати, позаимствован для названия данной статьи).

Фильм Грымова не стоил бы вовсе упоминания (в отличие от комедии Коэнов — это кино скучное, неумное и неталантливое), если бы сия картина не выглядела скорее жертвой, нежели инструментом политики промывки мозгов. Первоначально действие сценария, повествующего о том, как корыстные и подлые американцы лезут со своей гуманитарной помощью в непонятный и чуждый восточный мир, а доблестные русские солдаты расплачиваются своими жизнями за их слепоту и самонадеянность, происходило в Чечне. Но в какой-то момент упоминать про войну в Чечне ведомством г-на Суркова было строжайше запрещено. И, пометавшись, не очень понимая, в какую точку на географической карте можно поместить эту душераздирающую коллизию, Грымов перенес ее «куда-то» на абстрактный «Восток». Так в Египетской пустыне (где проходили съемки) появились российские блокпосты, российские пленные, томящиеся в зинданах, и солдаты-срочники, мечтающие о дембеле. В результате соотнести это геополитическое полотно с какими-либо геополитическими да и просто жизненными реалиями оказывается решительно невозможно. Кто тут чего хочет и кто за что тут воюет — абсолютно непонятно. Но что самое обидное: подлые американцы, которых нам тут демонстрируют 80 процентов экранного времени, — тупые, жестокие, трусливые, развратные и невоспитанные, — в фильме еще хоть как-то напоминают живых людей. Они, по крайней мере, иногда писают, какают, трахаются, любят, ревнуют, к чему-то стремятся — то есть испытывают пусть и элементарные, но похожие на человеческие эмоции. А наши прекрасные во всех отношениях деревянные солдаты только и делают, что мечтают о гороховом супе, катают туда-сюда по пустыне колючую проволоку, спасают, рискуя жизнью, арабских детишек и молятся на иконку Николая Угодника. Даже, кажется, водку ни разу не пьют. Такое впечатление, что Администрацией Президента нам строго не рекомендовано снимать кино про себя. Про америкосов — пожалуйста. А о том, что на самом деле происходит в России, — ни-ни. У нас, кажется, слепое пятно покрывает всю седьмую часть суши. Утрата чувства реальности возведена в гражданскую доблесть. А детская вера в пропагандистские сказки — основа лояльности к родимому государству. К чему это приводит в столь гигантских масштабах — см. фильм Коэнов.