ОЛЬГА СУЛЬЧИНСКАЯ

*

ВЕТХИЙ ДОЖДЬ

*     *

*

Огонь тороплив, словно пальцы любовников

в застежках отныне излишнего платья,

ложатся бескровные ветви шиповника

к горящим березовым братьям в объятья.

В стаканах вино веселится согретое.

Согрейся и ты, моя сладкая Гретхен,

покуда за окнами лето раздетое

прикрыться пытается дождиком ветхим...

 

*     *

*

Как мне плотнее прижаться к тебе,

как подобраться поближе

к влажноизнаночной нижней губе,

к ямке ключичной, к холодной судьбе

в Риме, Берлине, Париже.

Может быть, где-то в Варшаве земной

или в небесной Варшаве

ты повстречаешься снова со мной,

чьей-то любовницей, чьей-то женой,

с девочкой чьей-то на шаре.

Если какой-нибудь город опять

нам подвернется и случай

где-то полжизни еще призанять,

крепче прижаться, надежней обнять,

ты подскажи мне, не мучай.

 

Песня

тебя я наверно совсем не любила

тебя я наверно совсем не хотела

иначе зачем я так скоро забыла

поющие руки прохладное тело

наверно тебя я любила не больше

чем рощи нежаркое солнце рассвета

чем эхо звенящий вдали колокольчик

чем август свое уходящее лето

 

*     *

*

Твоей, любовь, старинной жажды

Не утолить одним глотком.

Она уходит, чтоб однажды

Вернуться в облике другом,

Бегучий трепет узнаванья

В голодном теле запалить,

Всю кровь отдать в переливанье

И — никого не утолить.

 

Подражание Ходасевичу

Текут закатные огни,

Теряет небо позолоту.

Будь осторожен, не спугни

Звезду — и первую дремоту

Мою — но наклонись ко мне

И прикоснись во сне губами,

Пока в вечерней вышине

Все звезды не зажглись над нами.

 

Московские Лимерики

1

Жил-был странный старик из Чертаново.

По утрам он вставал очень раново,

Умывался и брился

И обратно ложился.

И скажите мне, что же здесь странново?

2

Я, с тех пор как живу на Планерной,

Стала скверной, коварной и вздорной.

Позови меня снова,

Дорогой мой, в Перово —

Буду любящей, тихой, покорной.

Научитесь жить с этим!

Как и к боли в суставах, не легко и не сразу.

Но даже к собственной глупости со временем привыкаешь,

И к тому, что ум застревает, зайдя за разум,

И к тому, что кашляешь, и к тому, что икаешь.

Научитесь жить с этим — с энурезом и диабетом,

С диатезом, рожей и псориазом,

С долгой зимой, холодным летом,

Со своей женой, с пьющим соседом, танцевать с протезом

И дышать углекислым газом.

 

Песня о Карлосе Кастанеде

Ты видишь ее за моим плечом?

Она за моим плечом.

Она не с косой, она не с мечом,

Не входит в палату печальным врачом,

Не шарит в замке вороватым ключом,

Она не стоит за углом с топором

И вниз не летит кирпичом.

Можно делать вид, что она ни при чем.

Но она всегда за твоим плечом,

Она за твоим плечом.

 

М. Д. 29.10.99

Проживаешь жизнь — и она тебе не нужна.

Остаются даты, события, имена,

Номера телефонов, почтовые адреса,

Фотокарточки, тапочки, времени полчаса...

Проживаешь жизнь — и она уже не твоя.

Остаются любимые, родственники, друзья,

Сослуживцы, соседи, сограждане, вся страна,

Вся Европа, Америка, Африка... не нужна.

Проживаешь жизнь, и больше тебя в ней нет.

Ты проходишь насквозь, как сквозь пыльные окна свет.

И уходишь в себя, и там, глубоко внутри,

Открывается смерть и говорит: “Смотри!”...

 

*     *

*

А возле морга день осенний

Так солнцем радостно лучится,

Как будто это воскресенье

И не могло беды случиться,

Как будто есть еще надежда,

Лазейка, выдумка, уловка...

Но на покойнике одежда

Надета странно и неловко.

И все завалено цветами...

К рукам уже не подобраться.

Зато ботинки со шнурками...

И говорят: “Пора прощаться!”

Гроб закрывают осторожно,

Несут его в автобус ставить...

И оторваться невозможно,

И ничего нельзя исправить.

 

Пирогово

Дождемся дождя и поедем с тобой в Пирогово.

Людей там не будет. Из дуба мы выдолбим сами

Огромную лодку. Когда она будет готова,

Столкнем ее в воду и ветер возьмем парусами,

Как верхнюю ноту. И тронется наша пирога,

А мы неземными с тобой запоем голосами —

И дождь перед нами расстелется, словно дорога,

Ведущая вверх, где вода пополам с небесами.

 

*     *

*

Черно-белая ночь стрекочет свое кино,

белый мелется снег, превращается в хлеб зерно,

мертвые нас прощают, они вины

за нами не числят, даже не видят сны,

потому что как кровь легко превратить в вино,

так и наоборот, это, в общем-то, все равно,

и что бы там ни было, все оно просится в рот,

над равнинами снег, в городе новый год,

принесенные в жертву прощают своих убийц,

и мы плачем, обнявшись, над супом из голубиц;

хвоя, хвоя, стелись, мелется белый мел,

кинопленка пестрит помехами, кто успел,

тот свое получил, а кто нет, так тех

белый мех укроет, в поле один на всех...

Ольга Владимировна Сульчинская родилась в Москве в 1966 году. Окончила филфак МГУ в 1990 году. Публиковалась в “Арионе”, “Знамени”, “Новом мире”.