“АПН”, “Взгляд”, “Газета”, “Грани.Ру”, “Завтра”, “Иностранная литература”, “Искусство кино”, “Итоги”, “InLiberty.ru/Свободная среда”, “Коммерсантъ”, “Коммерсантъ/Weekend”, “Культура”, “Левый берег”, “Литературная газета”, “Литературная Россия”, “Литературное радио”, “НГ Ex libris”, “Нева”,

“Новая газета”, “Новая газета в Нижнем Новгороде”, “Новая Юность”, “Новые хроники”, “Newslab.ru”, “Огонек”, “OpenSpace”, “OZON.RU”,

“ПОЛИТ.РУ”, “Православие и мир”, “Рабкор.ру”, “Россия”, “Русский Журнал”, “Русский Обозреватель”, “Русский репортер”, Сайт Ярославского отделения Союза российских писателей, “Сеанс”, “SvobodaNews.ru”, “Топос”, “Урал”, “Частный корреспондент”, “Читаем вместе. Навигатор в мире книг”

 

Роман Арбитман. Путем взаимной переписки. Братья Стругацкие доверяли замыслы будущих книг почте. — “Частный корреспондент”, 2009, 28 августа .

Рецензия на книгу: “Неизвестные Стругацкие. Письма. Рабочие дневники. 1963 — 1966 гг.”. “Вот уже пятый год работа донецкого текстолога Светланы Бондаренко привлекает внимание поклонников творчества А. и Б. Стругацких. Вслед за самым полным собранием их сочинений на прилавки легли три тома откомментированных черновиков и вариантов, а ныне дошла очередь до эпистолярного наследия братьев-соавторов. <...> К примеру, 27 февраля 1966 года Борис Стругацкий пишет брату: „Мишка Хейфец говорил с одним из молодых режиссеров (Алеша Герман), и тот сказал, что сценарий („Трудно быть богом”. — Р. А. ) ничего себе, но артистам там играть нечего. Я попросил Мишку передать А. Герману, что он дурак. Надо же выдумать — играть нечего!””.

 

Аркадий Бабченко. Муха. Рассказ. (Десять лет назад началась вторая чеченская война.) — “Новая газета”, 2009, № 97, 4 сентября .

“Мы на войну хотели. Да, хотели. Не в Чечню как таковую, нам было все равно куда ехать, и если бы война началась в Москве, мы воевали бы в Москве — она была интересна сама по себе, без персонализации врага и цели конфликта. Контрактники, те, кто ехал туда не в первый раз, осознанно — и я в том числе, — уже зная цену всей этой романтике, осознавая, в какое говно окунаем себя сами, мы туда хотели тоже. <...> Муха был нормален. Ехать на войну он не хотел”.

 

Станислав Белковский. Жизнь после России. — “Завтра”, 2009, № 30, 32, 33 .

Среди прочего — в третьей части статьи: “Если и сравнивать Русскую Церковь, то — с русской литературой. Ее негласной соперницей на протяжении XIX — XX веков. Как и Церковь, наша литература предполагает духовное водительство. Всякий по-настоящему великий писатель — крипторелигиозный лидер (Достоевский, Толстой, даже Солженицын). Наша литература, как Церковь, — вселенская по замыслу и национальная по воплощению. <...> Литература влияет, пока она тотальна. Теряет влияние, становясь секторальной. (Как в наши дни.) И/или — государственной. Для своей паствы „государственный писатель” так же искусственен и бессмыслен, как „государственный священник””.

 

Сергей Беляков. Ольга Славникова. Жизнь насекомых. — “Частный корреспондент”, 2009, 25 августа .

“Когда Славникова получила „Букер”, несколько человек в Екатеринбурге надели траур. Одного я даже сам видел”.

“Мне рассказывали, как в молодости Славникова могла за один вечер связать кофточку, что, как утверждают знатоки этого дела, задача почти непосильная”.

“Я не верю статьям Славниковой, не верю ее выступлениям, ее интервью. Я верю ее прозе. Только в творчестве проявляется истинная натура большого художника, а Славникова — большой и оригинальный художник”.

 

“Беседы о малой прозе”. Авторская программа Леонида Костюкова. В гостях у ведущего Дмитрий Веденяпин. — “Литературное радио”, 2009 .

Говорит Дмитрий Веденяпин: “Казалось бы, поэзия лиричней, и как-то вся вокруг души и чувств человека, но почему-то чаще мы плачем над прозой, а не над стихами, странным образом. Ну, может быть, это я такой плаксивый, а вообще-то никто не плачет. <...> Да, в поэзии действительно есть чувство бессмертия. А в прозе мы, по-моему, остаемся внутри истории, внутри человеческой, реальной, вот именно материальной, физической истории. И эта история, мы все знаем, чем заканчивается для каждого из нас индивидуально и для всех. И это на самом деле часто очень грустно”.

 

Владимир Бондаренко. Заметки зоила. — “Завтра”, 2009, № 33, 12 августа.

“Вот уж точно, Всеволод Емелин — человек из народа. Поэт из народа. „Как лесковский Левша”. Мне кажется, в последних интервью и иных поздних стихах он стал подыгрывать либеральной тусовке. Мол, никакой он не экстремист, не противник геев, не скинхед. И вообще ничего всерьез не пишет. <...> На самом деле, все его маски — ложь, лирическая крыша. Читайте его голеньким, без прикрытий, и воспринимайте все, что он пишет, и вы увидите достаточно цельную личность, уже готовую к традиционному русскому бунту”.

 

Борис Борисов. Корпорация Россия. — “Новые хроники”, 2009, 17 августа .

“Существующее у нас государство не является ни социалистическим, ни капиталистическим, ни даже феодальным, хотя имеет яркие феодальные черты и наиболее на него похоже. Это государство нового корпоративного типа”.

“То, что только государственно-корпоративный строй еще препятствует растворению России (возможно, по частям) в мировом коктейле — мало кто видит тоже, а если и видит, то молчит, предпочитая обвинять то „питерских силовиков”, то просто всех государственных мужей сразу в корыстных интересах. То, что именно эти корыстные интересы чиновников сейчас и удерживают страну, являются той скрепой, которая не дает ей обрушиться завтра же — с катастрофическими последствиями для народа, несопоставимыми даже по порядку последствий ни с какой коррупцией и приватизацией, — тоже мало кто понимает”.

 

Михаил Бударагин. Новый русский язык. — “Взгляд”, 2009, 2 сентября .

“Неразличение на письме двоеточия, точки с запятой и тире уже произошло де-факто: оно будет усугубляться постановкой тире вместо скобок (объясняется это, кстати, просто: стандартная русская раскладка любой клавиатуры такова, что тире — это одна кнопка, а скобка — две: „ shift +9” и „ shift +0”)”.

“Смайлы сильно выигрывают у восклицательного знака, который не в состоянии выразить ни радость, ни грусть (ее приходилось „вписывать” в предложение: теперь эта необходимость почти отпала), и их повсеместное употребление — дело одного поколения”.

 

Дмитрий Бутрин. Свобода лени. — “ InLiberty.ru /Свободная среда”, 2009, 1 сентября .

“Отсутствие точных и подробных проектов обустройства светлого будущего непременно ставится либертарианцам в укоряющую строку, и для многих это — большая проблема. <...> Тем не менее для меня отсутствие твердых ответов на вопрос о будущем мира — один из существенных плюсов этой системы взглядов”.

“Я и по сей день продолжаю оставаться одним из немногих адептов легализации всякой и всяческой ксенофобии в общественном мнении в случае, если крайним пределом для реализации такой ксенофобии будет поставлена ненасильственная самоизоляция ксенофобов от раздражающего их чуждого влияния. <...> И если свобода быть самим собой за свой счет в идеальном обществе репрессируется — мне это кажется какой-то ненастоящей свободой”.

 

Дмитрий Быков. Должна быть звезда. Предчувствия русской литературы и новый большевизм. — “Новая газета”, 2009, № 87, 12 августа.

“Пожалуйста, не считайте этот текст алармистским: это лишь попытка разобраться с собственными догадками и сверить их с интуитивными прозрениями коллег. Главная же из этих догадок состоит в том, что в сегодняшней России уже вовсю действует сила, которой в конце концов может достаться власть, а не видим мы этой силы только потому, что в революционных ситуациях как-то не принято светиться”.

“<...> при первом же серьезном кризисе (а может, и несерьезном — в жестких конструкциях достаточно минимальных потрясений) власть в России возьмут националисты в союзе с технократами, и противопоставить этому союзу сегодня нечего. Он уже существует; он будет расти; во главе его стоит (или встанет) человек, имевший конфликты с законом и не сломавшийся”.

 

Дмитрий Быков. Путь сверхчеловека. — “Газета”, 2009, 14 августа .

“Он [Шаламов] желал видеть вещи без флера, как они есть; его дневники и записные книжки раскрывают тайну, о которой читатель „Колымских рассказов” догадывался давно, — Шаламову не нравятся люди, он не верит в них, они должны быть преодолены; и смысл „Колымских рассказов” — не просто поведать о том, что было, не просто засвидетельствовать перед человечеством ужас пережитого (Шаламов сам часто писал, что это никого не остановит, — и кампучийский ужас, скажем, случился еще при его жизни). Цель иная — думаю, в наше время эту линию продолжает Петрушевская: засвидетельствовать недостаточность, банкротство человеческой природы”.

“Шаламов потому и ценил свои стихи столь высоко, что это уникальный опыт стерильной поэзии — стихи без пафоса, без единой красивости (может, именно поэтому они производят впечатление такой ледяной нейтральности, почти безвоздушной пустоты). Человек обанкротился, человек зашел в тупик, человека надо переделать — и первым экземпляром такого сверхчеловека Шаламов справедливо считает себя, и дальше начинается самое дискуссионное”.

 

Дмитрий Быков. Татарник — XXI. — “Газета”, 2009, 31 августа.

“[Максим] Кантор не решает локальных задач вроде самоутверждения или обогащения. Строго говоря, у него все есть — он один из самых известных и покупаемых современных живописцев. Его пример — лишний аргумент в пользу того, что писателю не следует жить литературой: только существуя на внелитературные заработки (желательно, конечно, чтобы они не сушили мозг и не растлевали душу), автор способен отрешиться от цеховых дрязг, премиальных сует и корыстной заботы о занимательности. <...> Его новый роман „В ту сторону”, написанный в короткой паузе между томами нового эпоса (на сей раз военного), свидетельствует о том, что рядом с нами работает писатель если не толстовского класса, то по крайней мере толстовского масштаба”.

Об этой же книге Максима Кантора см.: Дмитрий Быков, “Павши в землю. В литературе найден положительный герой” — “Новая газета”, 2009, № 99, 9 сентября .

Cм. также: “Я всегда был писателем, а художником я стал” (интервью с художником и писателем Максимом Кантором; беседу вели Максим Амелин и Борис Долгин) — “ПОЛИТ.РУ”, 2009, 1 сентября .

 

В поисках постоянного Пелевина. Беседа Дмитрия Волчека с соучредителем магазина “Фаланстер” Борисом Куприяновым и редактором издательства “Праксис” Тимофеем Дмитриевым. — “ SvobodaNews.ru ”, 2009, 20 августа .

Говорит Борис Куприянов: “Если мы посмотрим список „Большой книги” и всех последних литературных премий за несколько лет, начиная от „Национального бестселлера”, то увидим, что сейчас борьба перестает быть конкурентной и молодому начинающему писателю очень легко путем случайных совпадений получить премию (что и хорошо). Это говорит о том, что нет больших книг. <...> Мне кажется, что с литературой не все в порядке, совсем не все в порядке”.

 

Дмитрий Володихин. Русская утопия. — “Русский Журнал”, 2009, 21 августа .

“История русской утопии как самостоятельного культурного явления уходит корнями в XIX век. <...> Этот текст представляет собой биографический очерк русской утопии за последние 50 лет”.

“Собственно русской культуры как чего-то самобытного, достойного сохранения и развития он [Ефремов] не видел. Поэтому в будущем от нее Ефремов оставил лишь некоторые слова. Например, имя главного героя „Туманности Андромеды” составлено из двух русских слов — „Дар Ветер”. Но и все”.

“В нашей фантастике не так уж мало образцов „русского викторианства”. Российские фантасты наших дней последние года три-четыре затаскивают эстетические приметы Российской империи XIX столетия (в сильно облагороженном варианте) на территорию века XXII. И даже пытаются строить новый „Полдень” в декорациях, взятых напрокат из времен Пушкина, Ермолова, Скобелева или, скажем, Александра III. Век XIX, спокойный и стабильный по сравнению со следующим столетием, вызывает желание перенести ощущения изобилия и покоя из прошлого в будущее. [Елена] Хаецкая [в „Звездных гусарах”] придала текстам очарование стилистики, принадлежащей золотому веку русской классики. <...> „Литературная реальность” четко привязана к определенным формам политической жизни: здравствующая монархия, Российская империя, точнее, ее „фронтир” на захолустной планете — N -ский полк удерживает натиск дикарей в условиях, напоминающих Кавказскую войну XIX столетия. Эти декорации понадобились Елене Хаецкой для решения художественной задачи редкой сложности. Она сконструировала мир, который может служить вместилищем для идеальной любви. <...> В ближайшее время вряд ли кто-нибудь прыгнет выше”.

 

“Все фильмы о войне — большая ложь”. Беседовала Наталья Шергина (Санкт-Петербург). — “Огонек”, 2009, № 14, 17 августа .

Говорит Александр Сокуров — в связи со своим телевизионным фильмом “Читаем „Блокадную книгу””: “Посмотрите, что происходит с историей: когда-то человек, который развязал страшную войну и по вине которого погибли сотни тысяч человек, в том числе и русских, и французов — а имя этого человека Наполеон, — был истинным злодеем. А кто сейчас говорит о нем как о злодее? Попомните мои слова: через некоторое время с восхищением будут говорить о Гитлере!”

“Иногда, ради правды истории, войну можно имитировать и даже создавать киноэпопеи. Но в принципе преступление кинематографа, как советского, так и американского и частично европейского, в том, что он создает привлекательный образ войны”.

“Даже из чеченской войны — драматичнейшей истории, в которой были безумные жертвы, — выделен только полковник Буданов. Понимаете? Страшно противоречивая, пронзительно тяжелая человеческая драма. А мы не можем создать образ русских солдат, которые воевали с мятежом. Мы не в состоянии создать этот образ”.

 

Робин Вуд. Ужасы: возвращение вытесненного. Американские кошмары. — “Русский Журнал”, 2009, 4 сентября .

“<...> необходимо предложить простую и очевидную базовую формулу фильма ужасов: нормальному угрожает монстр . Здесь я использую слово „нормальное” в строго безоценочном смысле, означающем лишь „ лояльность доминирующим социальным нормам ”: надо жестко избегать всеобщей тенденции обращаться со словом „нормальное” так, будто оно всего лишь более или менее синонимично слову „здоровье””.

“Центральным аспектом в эффекте и притягательности фильмов ужасов является то, что они воплощают желание из наших кошмаров растоптать нормы, которые подавляют нас и которые наша моральная обусловленность учит нас чтить”.

 

Александр Гаррос. Околоплинтуса. Постсоветская культура: есть ли на что надеяться? — “Новая газета”, 2009, № 92, 24 августа.

“Восемнадцать лет назад отменялась де-факто страна СССР: немаленькая была штука, ан в три дни не стало — пускай и выяснилось это чуть позже. У этого события в искусстве осталось изумительно мало внятных отображений; я так с ходу не могу припомнить вообще ни одного, не зачитывать же стихи Евгения Альсаныча Евтушенко про „мраморного лебедя свободы””.

“Внятный и принципиальный культурный выход имеют лишь те кризисы, катастрофы и революции, в которых происходящее Большое Обрушение несет в себе еще и жаждущий родиться Большой Проект”.

 

Александр Генис (Нью-Йорк). Литературный гедонизм. Школьная литература подменяет библиотекаря: она предлагает книги вместо того, чтобы научить их читать. — “Новая газета”, 2009, № 97, 4 сентября.

“Сведенная к идеям литература пуста и бесплодна, как горная цепь. Чтобы оживить ее, популярные учителя меняли средневековую схоластику на античную риторику, подменяя литературу „человековедением””.

“В древнем разноплеменном Китае китайцами считали всех, кто знал иероглифы. Наши иероглифы — это классики, Толстой и Пушкин”.

“Ведь школа должна научить не тому, что читать, а тому — как. <...> Только навык умелого чтения позволяет решить всякую задачу и влюбиться в подходящую, а не навязанную программой книгу”.

 

Григорий Дашевский. Предпроза жизни. — “Коммерсантъ/ Weekend ”, 2009, № 35, 11 сентября .

“Сила этой книги [Максима Кантора „В ту сторону”] — в силе авторских чувств: презрения, негодования, ненависти; чего здесь нет, так это теплохладности. Кантор ненавидит самодовольство выигравших и презирает самообман проигравших: „обывателю хотелось глядеть на рубку леса глазами лесопромышленников; и вдруг обыватель осознал, что он не промышленник, даже не лесоруб, он всего лишь расходный материал”. Кантор хочет, чтобы щепки глядели на рубку леса исключительно своими глазами. И, видимо, это и в самом деле наинасущнейшая задача — но не для прозы. Потому что прозой текст делается не благодаря темам (они могут быть сколь угодно политическими), сюжету (он может отсутствовать) или языку (он у Кантора уместно схематичный), а благодаря знанию о том, что каждый человек и щепка, и лесоруб, поэтому и щепки могут смотреть глазами лесорубов, и лесорубы — глазами щепок”.

“Книга Кантора делит людей на тех, от кого пахнет бедой и от кого шашлыком, на гибнущих от рака и губительных, как рак, — она архаична, как может быть архаична сказка или газетная статья; она еще не знает того, что знает литература”.

 

Михаил Делягин. Принуждение к переменам. — “Завтра”, 2009, № 35,

26 августа.

“Если целью существования человечества остается получение прибыли (то есть оно продолжает существовать в рамках рыночной доминанты поведения), главная задача, которая объективно стоит перед ним, заключается в физическом истреблении собственной нерентабельной части. <...> В настоящее время, насколько можно судить, эта проблема и решается, причем в разных регионах Земли возникли три базовые модели решения. Население Африки (по этому же пути движется „Большой Ближний Восток”) удерживается в нищете, социальном хаосе и истребляется болезнями (начиная со СПИДа). Население Латинской Америки (как и Восточной Европы, включая СНГ и Россию) утилизируется социально: бывший „средний класс” превращается в „людей трущоб”, поведение которых описывается уже не столько социальными, сколько биологическими закономерностями. <...> По третьему пути, наиболее комфортному, идет развитая часть Европы: это развитие наркомании”.

 

Денис Драгунский. От храма к магазину и обратно. — “Частный корреспондент”, 2009, 20 августа .

“Я уверен, что попытки воссоздать традиционные сильные вузы, подобные тем, которые создавали славу советскому высшему образованию в 1930 — 1980-е годы, — это попытки бессмысленные и тупиковые”.

“Целостное представление о том, как устроена Вселенная, Земля, общество и человек, перестало быть национально общепринятым и, как говорил Маркс, „общественно необходимым””.

 

Борис Дубин. О словесности и коммерции сегодня. Заметки социолога. — “Иностранная литература”, 2009, № 7 .

“Деньги как факт и как особое измерение повседневной жизни большинства, если не всех, появляются, начинают значить и реально действуют в современных обществах (modern societies) , построенных на разнообразии жизненных укладов и плотных коммуникациях между ними, коммуникативной „прозрачности”. Деньги и есть один из способов, а точнее — универсальных и чисто формальных, бескачественных посредников таких повсеместных и ежеминутных коммуникаций (слово „формальный” здесь означает, что собственного содержания у денег нет, почему они и могут символизировать практически любое содержание). В условиях социальной раздробленности и изоляции — одних от других, одних от всех, „нас” от „них” — деньги не действуют, они теряют свое главное свойство: способность соединять, опосредуя. Не работают деньги и при социальной стагнации. Не случайно в СССР застойных брежневских лет специалисты насчитывали несколько сотен видов условных „денег”, вернее — их эквивалентов, от разнообразных пропусков и талонов до той или иной „натуры”. Однако в таких закрытых и застойных условиях пышно расцветает „мифология денег”, вера в то, что они — главное в жизни, что все и все им подвластны и т. п. Если в развитых и открытых обществах деньги — как бы клей или смазка нормальной жизни, то в закрытых и стагнирующих они — что-то вроде царской водки, съедающей все другие ценности и нормы”.

 

Е. А. Ермолин. Трансавангард как литературная доминанта в поэзии нового века. — Сайт Ярославского отделения Союза российских писателей, 2009, сентябрь .

Доклад на Васильевских чтениях 2009 года. “Сокращение или упрощение круга задач мстит. С этим связан, к примеру, закат многих литературных репутаций, сложившихся в подцензурной советской литературе, и проблематизация статуса наших современников, произвольно облегчивших свою миссию”.

“Трансавангард в принципе не отказывается ни от каких средств традиционного авангарда (включая, например, футуризм, сюрреализм и пр.), существует в ситуации неистребимого художественного плюрализма (и плюрализма средств выражения, средств существования), поэтому вполне органично апеллирует к самым разным традициям и вдохновляется разными проектами, включая отнюдь не авангардистского характера традиции большого размера (реализм, романтизм и др.), но он и отталкивается — прежде всего от непосредственно предшествующей ему школы концептуализма, в рамках которой искусство было приведено к предельной условности, сведено подчас к игре мыслительными мнимостями”.

“Еще один стилистический вектор актуальной поэзии — эссеизм (металитературность): тексты о текстах, полудневниковые заметы, где автор объясняется сам с собой, вовлекая читателя в разбирательства. <...> Эта стернианская и розановская интимизация словесности, технизированная ранним Виктором Шкловским, была заново открыта и в новом веке. Такие разговоры с собой характерны для Тимура Кибирова, отчасти для Сергея Гандлевского”.

 

Роберт Ибатуллин. Поздневековье. — “Новые хроники”, 2009, 2 сентября .

Из энциклопедии 2222 года. Среди прочего: “Уже к середине XXI века распространился бэйб-дизайн , целенаправленная коррекция генотипа будущего ребенка. Эта практика, доступная лишь обеспеченным, влекла за собой нарастание генотипических, а затем и фенотипических различий между богатыми и бедными — первые с каждым поколением становились все здоровее, умнее, талантливее, красивее и долговечнее. Так формировалась „ генократия ”, новая „раса господ”, все более закрытая для доступа со стороны”.

 

Наталья Иванова. Упущенные возможности. — “ OpenSpace ”, 2009, 3 августа .

“Отсутствие грамотно и ясно поставленной литературной задачи ведет русскую современную словесность в тупик. Потому что если опираться только на свой жизненный опыт (как, например, в навязчиво пропагандируемом „реализме”, далеком от соображений о языке и стиле, или в отечественном изводе постмодернизма, с его культурной ограниченностью советской цивилизацией), на реальность, данную в ощущениях, то русская литература превратится в отчет о чем-то экзотическом: будь то советская культура, война в Чечне (Chechnya) или неизбывная чернуха (chernukha) ”.

 

Александр Иличевский. “Никогда не встретимся…”. Лауреат “Букера” считает, что литература нужна для того, чтобы наладить связь с Вселенной без посредников. Беседовала Ольга Балла. — “Частный корреспондент”, 2009, 17 августа .

“Обычно я читаю только то, что мне нужно в связи с текущей работой, и, как правило, это очень интересно. Но если попадется что-то постороннее, хорошее, я все бросаю и читаю. Я вообще обожаю читать, и если бы всегда было что читать, то, наверно, и не писал бы. Сегодня, например, наткнулся в черновиках на свои стародавние комментарии к „Четвертой прозе”, которую знаю вроде бы наизусть, но все равно проглотил.

И третий вечер зачитываюсь книжкой про охоту на медведей”.

“Мир сейчас необыкновенно интересен. Интересней, чем в любую из прошедших эпох”.

 

Интернет станет живым. Беседовала Ирина Литвинова. — “Огонек”, 2009, № 13, 10 августа.

Говорит французский футуролог Жоэль де Росней: “Даже сегодня исследования показывают, что доступ в Интернет может как способствовать процессу обучения детей, уже имеющих определенный культурный уровень, так и блокировать обучение у тех детей, которые не воспитывались в определенной культурной среде. С течением времени этот разрыв в образовании будет только увеличиваться. В книге „Симбиотический человек” я предположил, что следующий этап эволюции в области общения человека с компьютером будет выражаться в создании биологического симбиоза человека с машиной, в результате чего человечество обеспечит себе новую технологическую революцию. Но одновременно произойдет и новое расслоение между теми, кто имеет возможность пользоваться этими сложными и дорогими системами, и теми, кто не имеет и никогда не получит к ним доступа. В итоге у нас скоро будет два человечества, находящихся на разных этапах эволюционного развития”.

 

Алeксандр Кабаков. Слухи о смерти России преувеличены. Беседу вел Константин Мильчин. — “Русский репортер”, 2009, № 32, 27 августа .

“Никакой „истинной” истории нет. Это просто опрокинутая в прошлое политика.

В ней не существует фактов, есть только интерпретации”.

“Я некоторое время назад общался с нынешними очень богатыми людьми из финансового мира. Это прекрасно образованные, интеллигентные люди, много читающие. И вот с изумлением я обнаружил, что они очень напуганы наступившим кризисом. И не финансово-экономической составляющей. Нет, они воспринимают кризис как опасный сигнал, предвещающий социальные потрясения. Я не считаю, что им видней. Но интересно, что раньше они не боялись. Не боялись в довольно бурные ельцинские времена. Не боялись в новые времена. А тут вдруг прямым текстом сообщили, что боятся революции. В общем, у меня возникла идея написать о том времени. Про 1917 год. Естественно, что про те события я могу написать только глазами нынешнего человека: у меня других глаз нет”.

 

Александр Кабаков. Я никогда не жду революции. Но всегда ее боюсь. Беседу вел Дмитрий Савосин. — “Культура”. Еженедельная газета интеллигенции. 2009, № 35, 10 — 16 сентября .

“<...> открещиваться от постмодерна довольно странно: постмодерн — это ведь не литературная школа, а просто состояние умов. Мы живем в постмодерне, как мы живем в земной атмосфере, даже не замечая сами. И ничего с этим не сделаешь. Дело не в том, что все отыграно, — просто наступило время, когда придумано так много, что этого вторичного сырья вполне достаточно для создания новых объектов культуры. Но в этой методике важно, для чего она используется. У Сорокина, допустим, и у Евгения Попова методика одна и та же, а вот цели совершенно разные”.

“Спорить с какой бы то ни было критикой для писателя — последнее дело. <...> Скажу коротко. У Андрея Семеновича [Немзера] большое преимущество. Он высказал ряд замечаний. И любой человек, который прочтет, будет считать, что так все и было. Между тем у меня есть почти по каждому его возражению серьезные контраргументы. Притом что я не могу пожаловаться на дурное отношение Андрея Немзера, что-то его задело. Полагаю, просто предмет изображения. Но я не замахивался на то, на что по праву претендовал Солженицын с „Красным колесом”. Я написал маленький авантюрно-психологический роман [„Беглец”] на материале 1916 — 1917 годов, причем больше психологический, чем авантюрный. Не более того”.

См. также: Александр Кабаков, “Я знаю, что меня называют „певцом пуговиц”” (интервью брала Нина Иванова). — “ Time Out Москва”, 2009, № 31, 10 — 16 августа .

 

Тимур Кибиров. “Ностальгия в государственных масштабах”. Беседовал Константин Шавловский. — “Сеанс”, 2009, № 35-36 .

“Отношение к советскому миру не может не быть двойственным. Про мерзости режима все понятно. А, например, мой папа — политработник и коммунист, чрезвычайно хороший и порядочный человек”.

 

Глеб Коломиец. Инновационные стратегии в издательском деле. Философский анализ концепции самиздата. — “Топос”, 2009, 4 сентября .

“Увы, развитие технологий печати, и домашней печати в частности, не привело к какому-либо серьезному сдвигу в самиздатской деятельности. Лазерный принтер, войдя в обиход, так и не стал методом , оставшись инструментом . Несмотря на высокую скорость, качество печати, огромную по домашним меркам производительность, так он и остался всего лишь возможностью распечатать текст, но не издать его”.

“Блогерство и другие виды интернет-публикаций могут считаться производством виртуального. Степень ответственности производителя виртуального стремится к нулю, объем написанного, наоборот, — к бесконечности, срок жизни — 24 часа. Фактическая бумажная публикация, умножая гордость и чувство удовлетворения, умножает ответственность за написанное и срок жизни публикации, ограничивая объем”.

 

Максим Кононенко. Выдыхание зла. — “Взгляд”, 2009, 1 сентября .

“Нет никакого сомнения, что через 30 — 50 лет Гитлер и Сталин станут Чингисханом и Наполеоном. Или Калигулой и Тамерланом. Добрый дедушка Гитлер со смешными усами и добрый дедушка Сталин со смешным френчем”.

 

Священник Сергий Круглов. Православное аниме: занятая кнопка. — “Православие и мир”, 2009, 10 августа .

“Аниме — сложившаяся субкультура, вполне себе способная усвоить и переварить визуальные ряды многих иных культур (для постмодернизма это вообще характерно) — от Древнего Египта и Японии, артуровской Британии и Франции времен Короля-Солнце до России времен Великой Отечественной (знаменитый фильм „Первый отряд”) и современных субкультур готов и эмо, любую мифологию, любых богов и героев… Однако, несмотря на видимую пестроту, все это довольно жестко укладывается в рамки аниме. <...> А вот Православие в эти рамки — нет, не укладывается (по крайней мере, для российских любителей аниме). Православие — это что-то НАСТОЯЩЕЕ, что-то БОЛЬШЕЕ, чем культурный видеоряд, чем набор артефактов. Икона в аниме не втискивается, не переваривается им”.

“Что же касается аниме, хочу добавить одно: нажимая на эту кнопку, надо учитывать, что она уже занята, уже подключена к вполне определенным смыслам и ассоциациям. Думается, что все же именно хорошая каноническая икона способна больше рассказать о Православии подростку — фанату аниме, чем изображение няшной „святой” с мультяшными очами-личинками в пол-лица”.

 

Дмитрий Крылов. Русские и власть: стокгольмский синдром. — “АПН”, 2009,

6 августа .

“В недавней истории у нас два крупных события, носивших масштабы геноцида: первые этапы деятельности „советской” власти и Великая Отечественная война. Оба события затронули практически всех русских, и оба носили характер насилия и жестокости, выходящих за рамки обыденного понимания. Они и будут нашими основными кандидатами на разрушительное воздействие на русскую культуру, плоды которого мы пожинаем сегодня”.

“Можно предположить, что переживаемые на личном плане психологические события записываются в культуру, если они носят массовый характер, и что русская культура — это в значительной степени результат насилия, пережитого русскими за последние сто лет . Юнгианское понимание коллективной психики этноса вполне допускает такое явление (хотя Юнг и не описывает его). Понимание механизмов всевластья и его причин — первый шаг к поиску выхода из тупика властных отношений, в котором мы оказались”.

 

Павел Крючков. Поэзия — это болезнь. Я надеюсь, что высокая. Беседу вела Ольга Харитонова (Саратов). — “Культура”, 2009, № 32, 20 — 26 августа.

“За всю историю журнала „Новый мир” волею судьбы и непонятным образом я оказался единственным редактором отдела поэзии, который не пишет стихов сам. Отделом всегда руководили стихотворцы. Надо сказать, что многие поэты по секрету говорят мне, что это очень хорошо, потому что во многом облегчает их собственные взаимоотношения с журналом”.

“Ко мне приходят поэты, жалуются на судьбу или еще что-нибудь, я их слушаю, как психотерапевт, жалею, люблю и говорю: дорогие мои, ничего не поделаешь, пишите, не останавливайтесь. Они спрашивают: а надо ли нам? Откуда я-то знаю? Надо вам — пишите”.

 

Майя Кучерская. “Искусство — не самое душеспасительное из занятий…” Беседовала Алена Бондарева. — “Читаем вместе. Навигатор в мире книг”, 2009, август — сентябрь .

“И, несмотря на собственные декларации, я тоже очень люблю, когда писатель — добр. Добрый писатель — довольно редкое, увы, явление”.

 

Ноэль Кэролл. Парадоксы ужаса. Перевод с английского Сергея Медведева. — “Русский Журнал”, 2009, 13 августа .

“Думаю, было бы справедливо сказать, что в нашей культуре ужас процветает прежде всего в той или иной форме повествования. Таким образом, чтобы понять причины интереса к жанру, а также получения удовольствия от него, мы можем предположить, что в основном мотивом нашего удовлетворения является не созерцание какого-то чудовища как такового, но вся та повествовательная модель, в структуру которой это чудовище помещено”.

 

Андрей Лебедев. “Ухаживаю за своим дзенским садиком…” Беседовал Дмитрий Бавильский. — “Частный корреспондент”, 2009, 12 августа .

“Список, перечень, на мой взгляд, — единственный жанр, способный адекватно передать современное жизнеощущение. <...> Про нашу эпоху историки литературы будут говорить: это было время веб-блогов, а не романов и поэм. Главное удовольствие в этой игре — трогательно-ироничное несовпадение монументальной по сути формы, зарезервированной для нерушимого и вечного (десять заповедей или полный титул русского царя), и частного эфемерного содержания („люблю”, „не люблю”. Люблю: ушастых собак и пустые ночные трамваи. Не люблю: вторники и Листа). Частный человек еще никогда не испытывал такой уверенности в своей абсолютной значимости и такой потребности заявить о себе”.

 

Эдуард Лимонов. “Я въедливый, занудливый, честный тип”. Беседу вел Сергей Пудов. — “Новая газета в Нижнем Новгороде”, 2009, 21 августа .

“Я его [Уэльбека] плохо помню. Да, мы вместе работали для парижской газеты. Он был одним из младших сотрудников. Писал в основном о театре. Там была масса людей, которые сейчас стали крупнейшим созвездием имен французской литературы: Патрик Бессон, Марк Эдуард Над, Шарль Дансиг, Марко Бортес… Так что Уэльбека я тогда мало замечал”.

“Уэльбеку делать нечего! А я занимаюсь политикой, поэтому мне некогда снимать фильмы. Я вообще не люблю кино”.

“Часто мне кажется, что я вообще, как две капли воды, похож на всех классических русских писателей. Отличие только во времени, языке, типажах. Я сидел в тюрьме, и у меня одновременно вышло несколько книг, вроде как „Записки из мертвого дома”… Потом я написал две книги эссе, и там я такой нравоучительный, как Гоголь в „Выбранных местах из переписки с друзьями””.

 

Аркадий Малер. Автор гимна и отец Михалкова. — “Русский Журнал”, 2009,

28 августа .

“Советского ребенка можно отличить от постсоветского тем, что он всегда знал стихи Сергея Михалкова, будь то ребенок из 1930-х годов или 1980-х. Для детей, родившихся на излете советской эпохи, одна книжка Сергея Михалкова была полноценным окном в мир советского ребенка. <...> В отличие от Маршака или Чуковского, язык Михалкова был настолько прост, что оставался понятным и современным на все времена, но при этом он говорил о гораздо более сложных, взрослых вещах. Ребенку однажды нужно рассказать и про страну, и про войну, и про революцию, и кто-то должен суметь это сделать. Понятно, что это не может быть ни Хармс, ни Григорий Остер, какими бы веселыми они ни были”.

“Другие бросали ему упрек в том, что он не поэт, а чиновник от литературы, „председатель союза писателей”. Звучит это воистину страшно, пока не наступает эпоха, когда, наконец, уже нет ни цензуры, ни редактуры, опечатки на обложке и первой странице стали хорошим тоном, а „союз писателей” размножился. <...> Чиновничество от культуры — это класс, позволяющий художнику встретиться с государством. И нужно иметь психологию бомжа, чтобы этого не понимать”.

 

Математика в системе наук. Беседа с математиком Владимиром Успенским. Беседовала Любовь Борусяк. Часть 2. — “ПОЛИТ.РУ”, 2009, 6 августа .

Говорит Владимир Успенский: “Дело в том, что если никак не ограничивать разумную абстракцию, то где-то там, в далеком горизонте или за ним, уже начинаются парадоксы и противоречия. Поэтому где-то нужно ограничивать. А где — никто не знает. Эти противоречия начинаются так далеко, что в реальной математике до них не доходят. Но если заниматься теорией множеств, возникают проблемы. Вот, скажем, великий Кантор, который ее основал, последние двадцать лет своей жизни уже ничего не писал, а все чаще и чаще поступал в нервную клинику… А свою жизнь он кончил в психическом расстройстве. <...> Опасная граница есть. Он прикоснулся к чему-то такому и не выдержал”.

Первую часть беседы с Владимиром Успенским (“Борьба за лингвистику”) см.: “ПОЛИТ.РУ”, 2009, 9 июля.

См. также: Владимир Успенский, “Апология математики, или О математике как части духовной культуры” — “Новый мир”, 2007, № 11, 12.

 

Борис Минаев. Словесник. — “Русский Журнал”, 2009, 5 августа .

“<...> Солженицын — писатель. Именно писатель, а не праведник, не правозащитник, не мыслитель, хотя старался им быть, считал своим долгом и так далее, но главное, что он любил и что хотел делать, — писать. Создавать новые жанры, придумывать новые слова и правила для русского языка, писать статьи, письма, редактировать, выпускать книги, использовать все формы от крохотных записей, как в ЖЖ, до многотомных эпопей. И все это он успел, и все попробовал, и все у него — получилось. Солженицын в каком-то смысле не просто маньяк писания, он просто какой-то памятник нашей письменности, он весь состоит из слов, выдуманных им заново, или тех, обычных, что поневоле пришлось ему использовать, но по своим, конечно же, правилам; он какая-то адская машина по производству этих слов, он вербальная бездна, графологический уникум, он сам — Слово. Но, увы, этот гений лингвистики, морфологии, стилистики — не востребован нашим российским сознанием. <...> Он нас пугает”.

 

Мирное сосуществование полушарий. Владимир Захаров о поэзии, философии и холодной войне. Беседу вел Михаил Бойко. — “НГ Ex libris”, 2009, № 32, 27 августа.

Говорит физик и поэт Владимир Захаров: “В новосибирском Академгородке я был, можно сказать, одним из вождей диссидентского движения. У меня на квартире подписывалось знаменитое письмо в поддержку Гинзбурга, Галанскова, Добровольского и Лашковой. Его подписали 46 сотрудников Сибирского отделения РАН СССР и преподавателей НГУ. Профессор истории НГУ Иван Семенович Кузнецов выпустил книгу „Академгородок в 1968 году” — там изложена история нашего письма, бурлений в научной среде, приведены протоколы собраний и так далее. <...> У нас было довольно пессимистическое видение: казалось, что мы всю жизнь так и проживем в СССР”.

“В нашей студенческой среде многие интересовались философией, и в моде был логический позитивизм. Главным кумиром был Людвиг Витгенштейн. <...> Но ответа на вопросы религиозно-эсхатологического характера, которые сейчас представляются мне главными, у него нет”.

“Я периодически читаю в Аризоне курс по общей теории относительности и космологии и довольно хорошо представляю себе прошлое Вселенной и ее будущее. Согласно современным представлениям, и Земля, и Солнечная система просуществуют сравнительно недолго по космическим масштабам”.

 

“Мы живем в мире, который мы вычитали”. “Нейтральная территория. Позиция 201” с Тимуром Кибировым. Участвуют Леонид Костюков и Татьяна Кокусева. — “ПОЛИТ.РУ”, 2009, 24 августа .

Говорит Тимур Кибиров: “В некотором смысле каждый человек той, традиционной культуры книжной (и на мой взгляд, единственно возможной), он является Дон Кихотом. Он в той или иной степени также живет в литературном мире, и задача только в том, чтобы хорошие писатели писали хорошие книги. Чтобы не возникало тех комических и трагикомических столкновений с реальностью, которые, мы знаем, у „рыцаря печального образа” происходили постоянно. Поэтому вот эта позднеромантическая, ну или, может быть, и не поздняя, но романтическая декадентская уверенность, что искусство, в частности книги, „ничему не учат и никуда не ведут”, как это сформулировал недавно Рубинштейн. Я не понимаю, откуда это. Потому что наш личный опыт этому, безусловно, противоречит”.

 

“Никто не отдает интеллектуальную ценность даром, ее так или иначе продают”. С Александром Гавриловым, главным редактором газеты “Книжное обозрение” и журнала “Что читать”, беседует Александра Борисенко. — “Иностранная литература”, 2009, № 7.

“ А. Г. Изначально „толстые” журналы, собственно, и выполняли функции если не литературных агентств, то по крайней мере скаутов, то есть рекомендателей текстов.

И если представить себе некоторую удивительную ситуацию, при которой редакция журнала сращивается с каким-то литературным агентством, оплачивающим эту замечательную поисковую работу, а журнал, в свою очередь, продолжает рекомендательную деятельность, то, кажется, мы только что нарисовали прекрасную модель бизнеса...

А. Б. Но этого не происходит.

А. Г. Этого не происходит не только здесь, но и нигде в мире.

А. Б. И в чем объяснение?

А. Г. Вероятно, объяснение в том, что литературному агентству не нужен журнал, а журналу неинтересно заниматься агентской деятельностью.

А. Б. Видимо, их рекомендательный пыл должен быть бескорыстным. То есть они должны писать не про то, за что им платят деньги, а про то, что они независимо выбрали.

А. Г. Да, совершенно верно. Их рекомендательный пыл везде бескорыстен, и поэтому живут они везде чрезвычайно плохо.

А. Б. И будут жить плохо?

А. Г. И будут жить плохо до тех пор, покуда будут жить”.

 

Андрей Новиков-Ланской. Клип и циклопы. — “Россия”, 2009, № 30, 6 августа .

“<...> клиповое сознание — это начало поворота от линейного прозаического мировосприятия к нелинейному поэтическому. От развернутой последовательности сюжета к напряженному символизму коротких, но бездонных поэтических метафор. От исторического сознания к мифологическому”.

 

От несвободы к свободе. Современный “литературный процесс” — штука примитивная и малоинтересная. Беседу вела Елена Гешелин. — “НГ Ex libris”, 2009, № 30, 13 августа.

Говорит Глеб Шульпяков: “Мне, видите ли, кажется, что в человеке, каким его формирует новый век, живет несколько людей. Что он состоит из нескольких личностей, я хочу сказать — не путайте с шизофренией. Поскольку в процессе постижения мира ты неизбежно приходишь к выводу, что реальностей — много и они разные. Автономны. Поэтому внутри у тебя формируется некая индивидуальная множественность. Это естественная реакция человека на встречу с новыми реальностями. Только так можно остаться человеком, я хочу сказать. Не сойти с ума от встречи с миром”.

“С литературой произошло то, что произошло со всеми искусствами в нашей стране. Ее „слили”, как „слили” серьезное кино, театр, живопись, архитектуру. Настоящая литература занимает сегодня нишу самиздата”.

“Из „молодых” поэтов читать Дмитрия Тонконогова, Ингу Кузнецову, Александра Кабанова, Андрея Полякова, Александра Стесина, Алексея Дьячкова, Максима Амелина, Веру Павлову, Санджара Янышева, Марию Степанову, Анну Логвинову, еще нескольких. Слушать Анну Русс и Андрея Родионова. Прозаики — Майя Кучерская, Александр Иличевский, Афанасий Мамедов, Евгений Абдуллаев, Дмитрий Бавильский, Рустам Рахматуллин, всех сейчас просто не вспомню. Ну, вы понимаете, что „молодость”тут понятие относительное”.

 

Анна Очкина. Гарри Поттер и призрак коммунизма. — “Рабкор.ру”, 2009, 27 июля .

“Именно когда страшный и могучий Волан-де-Морт набирается сил, становится совершенно непонятно, чего же он, собственно, хочет. Он жаждет убивать, но в то же время — захватить власть. Но зачем она ему? Чтобы всех убить? Тогда над кем он будет властвовать? И главное — как? Если Темный Лорд стремится захватить мир волшебников, то должны же быть некие принципы, на которых он собирается его строить? Ну, положим, это неважно, и Волан-де-Морт олицетворяет некое абсолютное зло. Вот придет он — и всем станет очень плохо”.

“Однако самое интересное не прояснено: а за какой мир в конечном итоге борются добрые волшебники? Против чего или кого они сражаются — понятно, за кого — тоже сомнения не вызывает. А вот за что? Просто чтобы спасти себя и близких от гибели? Нет прямой угрозы — нет и борьбы? Но как быть с бюрократами из министерства магии, которые долго не признавали возвращения Злого Лорда, вредили борцам с ним? Нет, они, конечно, все осознали и примкнули к доброму лагерю. Или все же к лагерю победителей? Или к Гарри Поттеру? Это остается непонятным, потому что планы добрых волшебников неясны. Они хотят, чтобы все было хорошо”.

“Сказки для детей пишут взрослые, в них отражаются именно их взгляды на жизнь, страхи и желания. Сказка о Гарри Поттере — это сказка не только для детей, это сказка для уставших взрослых, решивших, что Зло можно победить раз и навсегда или хотя бы раз и навсегда назвать по имени и больше уже ни о чем не заботиться. <...> Беда в том, что мы-то с вами маглы, обычные люди, мы не можем проникать в воспоминания, видеть будущее и решать проблемы взмахом волшебной палочки.

И зло, которое преследует нас, — не отвратительный змеевидный волшебник, одержимый страстью убивать, оно гораздо более обыденно и многообразно. И совсем не так очевидно”.

 

Перечитывая Солженицына. Беседу вел Андрей Ванденко. — “Итоги”, 2009, № 32, 3 августа .

Говорит Наталья Солженицына: “Александр Исаевич сознавал, что уходит, относился к этому спокойно, светло, даже ждал избавления. Он не рассчитывал прожить так долго. Его мать умерла от туберкулеза в 49 лет, отец нелепо погиб на охоте в 26-летнем возрасте еще до рождения сына. У 33-летнего зэка Солженицына в 1952 году обнаружили раковую опухоль, которую вырезали в лагерной больничке Экибастуза. Через год, уже в казахстанской ссылке, он умирал от метастазов. Выкарабкался. И прожил еще более полувека. В последние пять лет тяжело болел и первое время бунтовал: мол, я сделал на земле все, что мог, почему Господь меня не приберет? Потом примирился и постоянно работал”.

 

Андрей Платонов. Неродная дочь. Кинематографический рассказ. Публикация Мих. Александрова. — “Нева”, Санкт-Петербург, 2009, № 8 .

“Публ. по: А. Платонов. Неродная дочь. Кинематографический рассказ // Вокруг света. 1940. № 12. С. 3 — 9. Рис. В. Климашина. Написан автором по рассказу „На заре туманной юности” (окончательное название; впервые опубликован как „Ольга” (Новый мир. 1938. № 1). Оба хоть и сходны по сюжету, но вполне самоценны”.

 

Понять, осмыслить, осознать. На наши вопросы отвечает депутат Государственной думы РФ, директор Института стран СНГ Константин Затулин. — “Литературная газета”, 2009, № 32, 5 — 11 августа .

Говорит Константин Затулин: “В результате распада СССР русская нация стала крупнейшей в мире разделенной нацией. Много веков основным вектором (или, как сейчас модно говорить, трендом) развития русского этноса было стремление к объединению, воссоединению. В полной мере оно свершилось совсем недавно — только в середине XX века все ветви русского этноса собрались в одном государстве. <...> „Крупнейшая геополитическая катастрофа XX века” все это перечеркнула. Украина и Белоруссия теперь отдельные от России государства. Более того, оказалась разделенной и великорусская ветвь русской нации — более двадцати миллионов ее представителей в одну ночь стали гражданами второго сорта новых независимых государств. Ничего подобного не было со времен Василия III. Как мне кажется, в полной мере значение такого тектонического сдвига в жизни русского народа до сих пор не осознано”.

Беседа напечатана в новом приложении к “ЛГ” — “Русский вопрос”, выпуск 1.

 

Захар Прилепин. Второе убийство Советского Союза. — “Сеанс”, 2009, № 35-36.

“Появилось восхитительное слово „совок”. Вообще я не жестокий человек, но тому типу, что придумал это определение для всех советских людей вообще, я бы лично отрезал кончик языка”.

“Дошло до того, что я сам стал произносить слово „совок”. И еще: „Совок, блин!” И иногда даже „совок, блядь!”. Отрубите мне кончик языка: я заслужил”.

“И тем не менее. Пока рот мой не забили глиной, я буду снова и снова повторять: моя Родина — Советский Союз. Родина моя — Советский Союз”.

См. также: Захар Прилепин, “Мы можем потерять Россию как географическую данность” (беседу вела Инна Карагеян) — “Новые Известия”, 2009, 26 августа .

 

Захар Прилепин. “За счет китайцев я так и не разбогател”. Беседу вела Bера Балдынюк. — “Левый берег”, Киев — Днепропетровск, 2009, 26 августа .

“Я рад, что я враг Новодворской. Ей не нравится российская власть, и мне не нравится, но она не нравится нам по-разному”.

“Санькя молчит, потому что все нацболы мало говорят. Они не могут произносить длинных тирад. Это я сам могу разговаривать по 15 минут или Лимонов, а нацболы произносят 15 — 20 слов, потому что истина или не истина — для них это не важно. Их правда им ясна, и они не считают нужным ее озвучивать”.

“Меня воспринимают как политически ангажированного, а я не слежу за политикой”.

См. также: Захар Прилепин, “ Срослось. Опять распалось” — “Огонек”, 2009, № 17, 7 сентября .

 

Путешествие русского слова. Финалист “Большой книги” Андрей Балдин о “степном царе” Гоголе, “времяведе” Толстом и кирпичах, набитых буквами. Беседу вела Дарья Данилова. — “НГ Ex libris”, 2009, № 29, 6 августа.

Говорит Андрей Балдин: “<...> до перевода Библии евангельское событие совершалось как будто за бумажной перегородкой, за страницей с церковнославянским текстом. Этот древний язык „разгораживал” времена. И вдруг эта перегородка исчезает: слово Евангелия делается современно (со-временно: теперь оно соединяет, а не разгораживает времена), прозрачно, и мы — мимо слова — прямо смотрим на событие Христа. Перевод Библии означал революцию языка и сознания. Мы связываем эту революцию с Пушкиным, сюжет с переводом Библии не замечаем, а значит, видим это событие „вне пространства””.

 

Григорий Ревзин. Дворянин союзного значения. Умер Сергей Михалков. — “Коммерсантъ”, 2009, № 158, 28 августа .

“Нет, все-таки самое цепляющее в нем — это как раз басни. Это столь экзотичные тексты, что даже интересно. Это очень редкий жанр в русской литературе. Тут прямой путь от дедушки Крылова — и сразу к нему. Он представлял какую-то архаическую линию русской жизни, прямо из XVIII века. Трудно представить себе современный контекст — литературный, политический, художественный, — в рамках которого он смотрелся бы естественно и вот так по-особому достойно, но среди русских вельмож XVIII века — от Анны Иоанновны до Павла I — пожалуй что да. Где надо — шутом, где надо — дипломатом, где надо — предаст, где надо — осудит, где можно — защитит, иногда может несущественно пострадать, чаще по долгу службы заставляет страдать других. Вообще, все, чего изволите, и при этом — с искренним уважением к каждому следующему государю и любовью к государству, позволяющему с воодушевлением переписывать гимн под каждую очередную нужду. Некролог ему следовало бы писать стихами, что-нибудь в стиле Тредиаковского, „На смерть вельможи””.

 

Сергей Роганов. Что приоткрыл миру Фредди Крюгер. Метафизика в стиле “ Horror ”. — “Русский Журнал”, 2009, 13 августа .

“„Фильмы ужасов отражают и эксплуатируют распространенные страхи и фобии массового сознания”, — скажет любой ревностный адепт „высокой” культуры и в России, и на Западе. Будто бы? Страхи и фобии Мартина Хайдеггера чем-то отличаются от массовых? А страхи и фобии Зигмунда Фрейда из другого теста?”

“Массовому не прощают только того, что оно так же, как и высокая культура, умеет наслаждаться ужасами, испытывать те же самые ощущения и размышлять в духе тех же самых „онтологий”, даже не прикасаясь к томам классиков”.

Cм. также: Сергей Роганов, “Бездомная смерть. Медицинские и философские аспекты умирания” (беседовала Ольга Балла) — “Частный корреспондент”, 2009, 18 августа .

См. также: Сергей Роганов, “„Черный феномен” свободного сознания” — “Новый мир”, 2009, № 10.

 

Лев Рубинштейн. Нетленка в духовке. — “Грани.Ру”, 2009, 5 августа .

“В 70-е годы в моей тогдашней компании имели широкое хождение словечки типа „духовка”, „нетленка” или „сакралка”. Такова была ироническая реакция художников и литераторов моего круга на высокопарные и абсолютно, как мы были уверены, лишенные реального содержания разговоры наших тогдашних оппонентов-традиционалистов о „непреходящих ценностях”, „нетленных полотнах”, „духовной основе искусства” и „сакрализации реальности”. Мне-то всегда казалось и кажется до сих пор, что одной из главных задач искусства является как раз десакрализация реальности, освобождение ее поверхности от водорослей и ракушек различных предрассудков и суеверий, пышно именуемых то сакральностью, то духовностью, то еще чем-нибудь в таком роде. Какой-либо позитивный смысл эти слова имеют лишь в богословском контексте. Будучи вырванными из него, они, как топоры, повисают в спертом от концентрированной духовности воздухе. Они становятся в лучшем случае метафорами. А метафоры всегда уместны лишь в качестве метафор”.

Александр Самоваров. Почему корежит Россию. — “Литературная газета”, 2009, № 32, 5 — 11 августа.

“Когда я работал над книгой, мне позвонил однокурсник и спросил, что за книжку я пишу. Я ответил: пишу о русском национальном самосознании. На том конце телефонного провода — тишина. А потом почти крик моего давнего приятеля, природного русского человека: „Да отвязались бы вы от евреев!” Я говорю: „Сережа, это книга не о евреях, а о русских”. Мой знакомый, между прочим, кандидат исторических наук.

Но его реакция показательна. Сочетание слов „русское национальное самосознание” почти пугает русских же людей”.

 

Александр Самоваров. Русский стандарт — в школу! — “Русский Обозреватель”, 2009, 1 сентября .

“И что будет в реальной школе, если в московских школах посвятить урок толерантности и рассказу о холокосте? Не знаю, в чью голову эта идея пришла. Может быть, это тайный враг еврейского народа? Ибо всякий, кто работал в школе учителем, понимает, во что может перейти такой урок. Далеко не все дети знают, что такое холокост, и у них сразу возникнут специфические вопросы — а за что немцы уничтожали евреев

в газовых печах? Ни за что? Все немцы вот так сошли с ума и ни за что сжигали евреев в газовых печах? „Да нет, — скажут учителя, — это не немцы, это Гитлер”? „А Гитлер чего хотел?”— спросят любознательные дети. И так далее. К тому же какая-то часть учеников знает про холокост и имеет собственное отношение ко всему этому, и вполне вероятно, что они на уроке или после урока поделятся этим своим отношением с остальными детьми. Бездумное перенесение западных образцов на нашу почву всегда будет приводить к обратным результатам: „Хотели как лучше, а получилось как всегда””.

 

Сергей Семанов. Быть русским достойно есть. — “АПН”, 2009, 7 августа .

Среди прочего автор вспоминает: “В начале горбачевской перестройки (Горбачев — ничтожество и дрянь, но сперва повеяло чем-то свежим) меня избрали заместителем председателя жилищной комиссии Союза писателей (председателем был один „классик”, но он не отвлекался). То была вторая по значению комиссия в Союзе (после приемной, ибо поступить тогда „в писатели” было очень трудно). Мы распределяли квартиры, хорошие и бесплатно, что сейчас кажется чем-то невероятным. В работе нашей, как и во многих иных общественных и даже государственных организациях, четко, хотя и негласно, соблюдался принцип двоичности — наличие русской партии и еврейской. Свидетельствую, что в нашей важной и сугубо деловой сфере обе партии взаимодействовали разумно и успешно. Скажу, например, что в ту пору хорошие квартиры получили известный П. Палиевский и еврей А. Нежный, заметный тогда публицист. Взаимодействие достигалось просто. От русских прикровенные переговоры вел я, от евреев — малоизвестный прозаик, русский, но имел он долгосрочную еврейскую любовницу, от которой весьма зависел (ввиду щекотливых тех обстоятельств имя его опустим). Переговоры осуществлялись примерно так: подходил к нему я и говорил, что подал заявление такой-то, ваши его вроде бы недолюбливают, но литератор он хороший, а дела его плохи — жена беременна, теща больная, жить негде, надо помочь... Он обещал, видимо говорил со своими, все проходило спокойно и благополучно. Или он говорил мне примерно то же: ваши к этому писателю не очень, но жена больна, теща беременна и т. п. Я обещал, говорил с нашими, но не со всеми, была у нас поэтесса Т. Пономарева, патриотичная, но очень нервная, с такими договариваться в серьезных делах трудно, обходились без нее. Оба крыла нашей литературной птицы махали слаженно, и летала она в тогдашних взвихренных небесах вполне спокойно. Приятно вспоминать. Случаев подобного плодотворного сотрудничества русских и евреев было тогда крайне мало, но они имелись, и в этом проглядывается возможное будущее”.

 

Олег Сивун. Я левый буржуа. Или сдержанный левак. Беседу вел Сергей Шаповал. — “Культура”, 2009, № 32, 20 — 26 августа.

“Мне кажется, письмо не обладает никаким целеполаганием, оно ценно само по себе. Письмо — самодостаточный процесс, личность с ним не соприкасается. Когда ты начинаешь писать, ты перестаешь быть той личностью, которая существовала до писания. Акт письма — это прежде всего отход от самого себя. Язык более автономен, чем личность, он обладает правами на текст, автор вторичен. Основу всего составляют именно языковые потоки, причем они не всегда находятся в тебе, они проявляются в моменты письма. Поэтому я протестую против точки зрения, согласно которой личность и писатель — это одно и то же”.

 

Скрытый в тексте инстинкт. Андрей Аствацатуров анализирует собственные тексты. Беседовала Татьяна Соловьева. — “ OZON.RU ”, 2009, август .

Говорит Андрей Аствацатуров: “Прежде всего, я не до конца уверен, что критики настолько искушены в истории литературы и литературной теории, чтобы точно определить, что является романом, а что — нет. Границы любого жанра в принципе подвижны. Если считать, что роман прямо-таки обязан иметь последовательный сквозной сюжет с завязкой, развязкой и кульминацией, то тогда „Тропики” Генри Миллера — тоже никакие не романы. А отрицать, что „Тропики” — романы, вряд ли кто-нибудь сегодня решится”.

“Жизненный опыт, как и самая личность художника — серьезное препятствие для творчества. Жизненный опыт необходимо преодолевать в творчестве. Но всегда нужно иметь то, что приходится преодолевать. Бытописательство, если оно талантливое, всегда фантазийно в той или иной степени”.

 

Андрей Столяров. Будущий огонь. — “Нева”, Санкт-Петербург, 2009, № 8.

“<...> российский математик Шарыгин справедливо писал, что человек, имеющий миллиард долларов, социально опасен. „Никто не может чувствовать себя в безопасности даже в случае намека на конфликт с таким человеком... И это великое благо, что большинство из нас живет далеко за пределами внимания и зоны чувствительности подобных людей”. Я бы только добавил, что в России, где культура отношений очень низка, опасен человек, имеющий уже миллион долларов”.

 

Тилда Суинтон. Письмо мальчику от его матери. Перевод с английского Елены Паисовой. — “Искусство кино”, 2009, № 3 .

Среди прочего: “На пресс-конференции в Лондоне, посвященной фильму студии Disney „Хроники Нарнии: Принц Каспиан” <...> я ответила, что никогда не переставала быть коммунисткой. Просто Коммунистической партии Великобритании больше не существует. Более десяти лет назад она стала партией левых демократов. Мое членство в партии объяснялось верой в идеалы справедливости и государство всеобщего благосостояния. Вскоре мне стало ясно, что парламентские левые готовы отказаться от этих идеалов”.

 

Шамиль Султанов. Знамения последних времен. — “Завтра”, 2009, № 35,

26 августа.

“Никто в действительности не знает, откуда, когда и самое главное — для чего появились на планете Земля люди. Но тем не менее человечество когда-то и почему-то возникло. И человечество когда-то обязательно исчезнет”.

 

Валерий Сумин. Поговорим о своем, насущном. — “Литературная газета”, 2009, № 32, 5 — 11 августа.

“Впервые за свою историю русский народ оказался в разделенном положении, которое зафиксировано не с помощью оккупационных войск, а международно признанными границами. Необходимо подчеркнуть, что вопрос о разделенном положении русской нации и ее праве на воссоединение — это не проблема русских „национальных меньшинств” в ближнем зарубежье. Это в первую очередь именно наша проблема — проблема большого народа, проблема „материковых” русских, которые всегда были и желают навсегда остаться единым народом”.

 

Дмитрий Ткачев. Теория Хауса. — “Сеанс”, 2009, 7 августа .

“Сложнее объяснить успех „Хауса” в России, где отношения врача и больного и так принадлежат области черного юмора: сказал в морг — значит, в морг. Да что там, половина деталей, дающих в сумме героя-эксцентрика для белого миддл-класса Америки, в глазах русского суть неразличимые элементы повседневного фона: агрессивная прямота, которой больше подошло бы называться хамством, щетина, женщина — не человек, я начальник — ты дурак. Персонаж откровенно и с удовольствием изгаляется над подчиненными; в России это неотъемлемое право всякого начальника — от прораба до президента. Словом, подозрение, что русский и американец не могут смотреть „Хауса” одними и теми же глазами, гложет меня с первого сезона; даже сквозная тема атеизма, которая в англосаксонском мире должна считываться на раз благодаря довольно назойливым просветительским усилиям интеллектуалов-безбожников во главе с Ричардом Докинзом, у нас провисает в пустоте: контекста нет. В какой-то момент я сформулировал было отчаянно бредовую гипотезу, согласно которой русская любовь к „Хаусу” есть результат неосознаваемой проекции важного национального архетипа, а именно — Глеба Жеглова”.

Михаил Угаров. “Сплошные проблемы — это нормальное состояние жизни”. Беседу вела Елена Коновалова (“Вечерний Красноярск”). — “ Newslab.ru ”, 2009,

4 августа .

“Я вообще считаю, что режиссер современного текста — отдельная профессия. Новую драматургию нельзя ставить так, как это было принято традиционно. Ведь на чем строится классическая режиссура? На интерпретации — это главный метод, на нем был построен режиссерский театр XX века. <...> В том-то и дело, что в современном театре интерпретации нет и быть не может. И в то же время — как относиться к новому тексту, никто не знает. Просто нужен какой-то прямой ход. Если Чехов открыл второй план, подтекст — и это было величайшее открытие, которое сформировало целый театральный век, — то сейчас вдруг встал вопрос: а куда же исчез первый план? Очень трудно произносить текст так, как он написан”.

“Драматургии очень трудно учиться. Актерскому мастерству гораздо проще, да и режиссерскому тоже. В России драматургов обучают только в Литературном институте. И хотя я сам его окончил, но профессию там получить невозможно. Просто неплохое филологическое образование — и на том спасибо”.

 

“Частный человек” Сергей Михалков. Беседу вела Елена Фанайлова. — “ SvobodaNews.ru ”, 2009, 27 августа .

Говорит Александр Гаврилов: “Если предположить, что для этого человека главное было — его семья, его гнездо, а все остальное было только пространством возможностей, то тогда мы увидим совершенно другого человека. Не сервильного слабака, который прогибался под Советский Союз, а одинокого волка, который использовал эту страну столько раз, сколько она позволяла ему себя использовать”.

“Я думаю, что сегодня, прощаясь с этим очень большим человеком, каждый из нас борется с двойственным чувством: чувством большой утраты и чувством страшного облегчения”.

 

Ян Шенкман. Учебник умирания. Романом “В ту сторону” Максим Кантор объяснил обществу, как правильно умирать в эпоху экономического кризиса и конца истории. — “Взгляд”, 2009, 3 сентября .

“Еще недавно Максима Кантора называли автором самой злобной книги десятилетия. Имелся в виду „Учебник рисования”, история подлостей и ошибок эпохи первоначального накопления. Его новый роман „В ту сторону” можно с уверенностью назвать самой грустной книгой начала века”.

“„Учебник рисования” — обвинительный акт. „В ту сторону” — некролог”.

“Мысль о неизбежности конца, о том, что завершается огромный этап развития цивилизации, многим сегодня приходит в голову. Я слышал это от самых разных писателей: от Кабакова, от Пьецуха, от Яркевича”.

 

Глеб Шульпяков. Иран в январе. Живой дневник. — “Новая Юность”, 2009, № 2 (89) .

“На площади я вдруг понял, насколько мусульманская жизнь, ее быт могут оказаться формально, технически „близкими”. Наверное, я сейчас скажу странную вещь — но жизнь простого мусульманина схожа с жизнью человека литературы. Поскольку обе они регулярны, ритмизованны. Свершаются буквально по схеме „когда не требует поэта (мусульманина)…” — и так далее. При всей разнице „священных жертв”, конечно. Ну и того, кому эти жертвы предназначены”.

 

Алексей Юсев. Ад как антикризисная мера. — “Русский Журнал”, 2009, 17 июля .

“Дэвид Дж. Скал в своем исследовании о хорроре связывает появление зомби в фильмах начала 30-х с армией безработных. Исследователь указывает на схожесть походки у живых мертвецов с потерявшими достоинство людьми, стоящими в очередях за бесплатным питанием”.

 

Игорь Яковенко. “У белого человека большие проблемы”. Беседовала Ольга Балла. — “Частный корреспондент”, 2009, 27 августа .

“Земной шар может прокормить 9 млрд. Но 30 млрд он по базовым основаниям — экологическим, биологическим — прокормить заведомо не способен. И если не утешаться байками типа расселения по другим планетам, становится ясным, что дело идет к концу экстенсивного движения”.

“Я допускаю, что человечество сбросит от 40 до 60 % численности. Какими путями — вопрос отдельный; но у меня есть такое ощущение: людей станет существенно меньше”.

“Я скажу вещь, которая может показаться странной: люди должны быть голодными! Когда ты три поколения подряд постоянно был сытым, у тебя исчезает потребность спариваться, вот что интересно. Я имею в виду гетеросексуальные контакты, имеющие своей целью рождение детей”.

“У белого человека очень большие проблемы. С 1925 года процент белых людей среди населения земного шара снижается. Уже 80 лет мы отступаем. И сделать с этим ничего невозможно”.

Составитель Андрей Василевский

 

 

“Волга”, “Вопросы истории”, “Виноград”, “Дом князя Гагарина”,

“Другой гид”, “Звено”, “Звезда”, “Знамя”, “Знание — сила”, “Культпоход”,

“Литературная учеба”, “Однако”, “Новая Польша”, “Подмосковный летописец”,

“Посев”, “Рыбинская среда”, “Фома”, “ШО”, “Story”

 

Николай Богданов. Правда и ложь о жизни и смерти Милия Достоевского. — “Знание — сила”, 2009, № 9 .

Имя этого историка, этнографа и искусствоведа сегодня, увы, прочно забыто — между тем он был автором многих примечательных статей о восточном и западном искусстве, монографий о быте и старине целых городов и регионов. Родившийся в 1875-м, он дожил до 1937-го, последние 25 лет жизни был прикован к инвалидной коляске, претерпел много лишений и бед. Большая часть статьи посвящена реабилитации его посмертной памяти: внучатый племянник Ф. М. Достоевского стал героем вымышленных мемуаров своей жены (их светский брак длился три месяца), самовольно присвоившей фамилию всемирно известного писателя. Помимо прочего, эта аферистка и самозванка, некая Елена Щукина, в годы войны сотрудничала в Крыму с нацистами, которые были очень довольны иметь в своем идеологическом арсенале “госпожу Достоевскую”.

 

Инна Богородицкая. Русский как иностранный. Беседовала Т. Шишова. — Православный образовательный журнал “Виноград”, 2009, № 5 (31), сентябрь — октябрь .

Разговор с филологом и психологом-логопедом, руководителем центра “Оранжевый квадрат”.

“Многие дети сейчас не чувствуют родного языка. Они не просто делают ошибки или медленно читают, они не понимают основных вещей: смысла вполне доступных их возрасту абстрактных понятий, пословиц, поговорок, фразеологизмов. Появилось это, по моим наблюдениям, лет 8 — 9 назад и заметно усугубилось в последние годы. <…> Сейчас многие дети не понимают слов, обозначающих нормальные человеческие чувства. Раньше такого не было”.

В номере, главная тема которого — “Детские неудачи”, отметим интересное исследование о положительном влиянии на детскую психику искусства каллиграфии и большое интервью Юрия Кублановского Александрине Вигилянской. В этой беседе Ю. М., кажется, впервые рассказал публично, как ему удалось поспособствовать возвращению на родину бывшего афонского (пантелеймоновского) монаха, ныне — известного на всю Россию оптинского духовника. Имя батюшки здесь, естественно, не называется, но, думаю, многие сразу поняли, о ком речь.

 

Антон Васильев. И один в море — воин. К 60-летию образования свободного Китая. — “Посев”, 2009, № 7 .

“С 1966-го года опричным воинством „Великого кормчего” стали миллионы фанатичных молодых людей — хунвейбинов (в переводе с одного из китайских диалектов „Идущие вместе”). <…> Опасаясь быть обвиненными в „буржуазности”, люди уничтожали миллионы книг, фотографий, картин, предметов старины. В одном только Пекине хунвейбины уничтожили две трети исторических памятников”.

 

Александр Волков. По грибы в научном всеоружии. — “Знание — сила”, 2009, № 8.

Они действительно “живее всех живых”. “Если растениям необходим солнечный свет, то некоторым грибам, чтобы нормально развиваться, нужна радиация. <…> Чем выше дозы, получаемые ими, тем лучше они растут”. То есть, оказывается, вещество меланин, содержащееся в грибах, превращает энергию излучения… в химическую энергию.

А еще некоторые лесные грибы вырабатывают аналог дизельного топлива. Короче говоря, ученые сетуют, что грибам уделяется слишком мало внимания: на сегодняшний день изучено всего пять процентов их видов.

Главная же тема номера — интереснейшая дискуссия о “конце” фундаментальной науки, спровоцированная еще 10 лет тому назад (и он до сих пор не отказался от своих взглядов) ученым и журналистом Джоном Хорганом (США).

 

Сергей Гандлевский: “Мне трудно соответствовать собственному вкусу…” Беседовал Юрий Володарский. — “ШО”, Киев, 2009, № 9 (47) .

“ — Есть ли такие поэты, которых вы не понимаете, но при этом цените?

— Сформулирую ваш вопрос поосторожней: не поэты, а стихи, после чего отважусь на довольно варварское признание: мне кажется, что хорошее стихотворение, вопреки общепринятому мнению, можно пересказать прозой — очень сильно его обеднив, разумеется. Поэтому в числе моих любимых стихов нет таких, которые я бы не понимал. Скажем, я равнодушен к некоторым поздним стихам Мандельштама. А на возражение про „магию слов” и „музыку” честно развожу руками: может быть, у меня не очень хороший слух, хотя собственно музыку я люблю”.

А сентябрьское “Знамя” публикует очередную главу из так называемого “альтернативного” учебника по литературе (проект издательства “Лимбус Пресс”). У Гандлевского там эссе об Исааке Бабеле под названием “Гибель с музыкой”.

“С возрастом мне больше всего у Бабеля нравится незавершенный цикл рассказов, группирующихся вокруг „Истории моей голубятни”. Кажется, что автору наскучило живописать сверх- и недочеловеков, он дал слабину и… сочинил шедевры. В этих рассказах нет ни восторженного ужаса, ни имморального веселья: есть мальчик, его бестолковое семейство, первая и безнадежная любовь к взрослой женщине, первое знакомство с людским озверением, словом — „удивительная постыдная жизнь всех людей на земле, <…> превосходящая мечты…” Что позволяет читателю сопереживать не вчуже, а со знанием дела. Редкие у Бабеля истории не о страсти, которая „владычествует над мирами”, а о любви и жалости, позволяющих выжить под игом страсти”.

 

Александр Дьячков. Тяжелый труд. — “Фома”, 2009, № 9 .

Представляя очередного автора в нашем совместном с “Фомой” проекте “Строфы”, здесь цитируют отрывок из рецензии Олеси Николаевой на стихотворный диплом 27-летнего екатеринбуржца, недавнего выпускника Литинститута.

“Внятность слова, точный реалистический рисунок, а при этом и таинственный метафизический план, всегда присутствующий в стихах поэта, отстаивание христианских ценностей в обезбоженном мире делают его стихи фактом современной поэзии. <…> Здесь нет ни нот уныния, ни тягомотного пессимизма, ни наигранного разочарования, которые столь часто угнетают нас в сочинениях молодых стихотворцев: в каждом стихотворении совершается катарсис, который и делает их настоящим искусством. В этом умении воспарить в некий момент над землей, норовящей уловить в свои сети живую душу, в этом искусстве уколоть обыденностью и обдать небом сказывается поэтический дар…”.

“Человек прекрасен в горе, / безопасен, ищет Бога, / и во взгляде, то есть взоре, / виден путь, а не дорога. // Лёгкий, тонкий, словно старец, / причащающийся Таин, / видит сам, что постоялец / на земле, а не хозяин. // Смирный сердцем, духом нищий, / он пренебрегает веком, / во Христе, а не по Ницше / становясь сверхчеловеком”.

 

Борис Коротков. Рыбинск. 1941 — 1943. Наброски по памяти. — “Рыбинская среда”, 2009, № 5 (61).

“К концу войны в городе скопилась масса инвалидов. Они пьянствовали, шумели, скандалили и вдруг все исчезли. Оказалось, что их собрали в спецлагеря. Был ли такой в Рыбинске, я не знаю, а вот в Ярославле в такой лагерь попал мой дядя, и мы с отцом его навестили. Дядю сдала в лагерь жена — он пришел с войны без ноги и пытался вразумить вконец спившуюся женщину. Нас встретила удручающая картина. От концлагеря это заведение отличалось только тем, что за хорошее поведение инвалида могли отпустить на пару дней домой помыться и постираться — здесь условий для этого практически не было. В принципе по просьбе родственников инвалида могли выпустить, но кому нужен человек с изломанной психикой и требующий ухода. Дядя сказал, что таких случаев он не припомнит. Пребывание в лагере таким образом превращалось в пожизненное. Сам дядя в это время отбывал наказание за какой-то проступок — у него отобрали протез, не знаю, на время или насовсем — спрашивать мы постеснялись. Для него, кстати, пожизненное заключение скоро закончилось — на праздник его отпустили помыться домой, там он в ванне и умер”.

…С автором этих мемуаров мне посчастливилось быть знакомым. В среде продвинутой рыбинской молодежи 1960-х Б. Коротков был, судя по рассказам его друзей, легендой. Многолетний знаток джаза, он и сейчас изредка присылает мне старые книги, посвященные этому искусству.

 

Борис Крейн. По звездному билету вдаль. — “Рыбинская среда”, 2009, № 7 (63).

О волжских “линиях” семьи Василия Аксёнова. Известный рыбинский краевед в отрочестве общался с теткой В. А., Натальей Соломоновной Гинзбург, которая работала директором школы в Рыбинске в годы эвакуации. Встречался и с самим племянником еще до всех “Коллег” и “Звездных билетов”. Вспоминая о своей молодости, автор не обходит и фигуру Ю. Кублановского, перебравшегося в те годы из Рыбинска в Москву.

Кстати, именно из этой газеты я узнал о том, что в начале 1920-х Рыбинск был единственным городом, где проходили ежегодные съезды краеведов; в 1930-е краеведческое движение было уже разгромлено повсеместно.

 

Г. Л. Медынцева. Поэзия музейной выставки. — “Звено-2007” (Вестник музейной жизни), 2008.

Уникальный в своем роде вестник-альманах, отражающий главные события жизни Государственного литературного музея выходит с традиционным “запозданием” на полтора года и охватывает не только хронику событий в течение двенадцати месяцев, но, главным образом, публикует материалы конференций, научных выставок, литературных вечеров и т. п. Здесь — более тридцати публикаций, и открываются они, как видим, редким для сегодняшнего дня прикладным и одновременно метафизическим исследованием (последний раз на эти темы подробно писали, кажется, в начале века). “Музейные вещи нуждаются в постоянной „духовной пище” — изливаемой на них любви и восторге, что составляет главное условие их „кровообращения””. Здесь много (и с примерами) говорится о “душе” выставки, о таинственном и одновременно конструктивном “преображении” ее усилиями художников, экспозиционеров, собственно музейщиков.

 

Тьерри Мейсан. Интрига 9-11. США: заложники собственной лжи. — “Однако”, 2009, № 1.

Автор — французский интеллектуал, живущий в изгнании в Бейруте и возглавляющий Международную организацию неприсоединившихся журналистов, считается одним из основных мыслителей антиимпериалистического движения. В 2002-м, к годовщине теракта в США, выпустил во Франции книгу “Чудовищный обман”.

Самое, на мой взгляд, интересное во всех этих расследованиях — “исламистская” линия (во многих своих выступлениях Мейсан говорит о “раздутости” “исламистской” темы). Временами тут попахивает бредом (особенно по части “спрятанных” пассажиров; автор настаивает, что самолеты не были угнаны, в башни врезались автопилоты).

Но вот: “Однако в 2006 г. во время процесса над Закариасом Муссауи, подозреваемом в воздушном пиратстве, ФБР свидетельствовало о том, что в 2001 г. технологии не позволяли вести телефонные переговоры между летевшими на такой высоте самолетами и землей. Таким образом было официально доказано, что либо телефонные переговоры

с пассажирами угнанных самолетов были выдуманы, либо телефонисты были введены в заблуждение”.

…Каким же контрастом к этим душераздирающим заметкам оказывается чтение замечательного репортажа Б. Ахмедханова и Т. Гантимуровой (“Полет к себе. Как превратить дельтаплан в „маму””) — о спасении журавлей-стерхов или нежнейший очерк-портрет о покойном изобретателе известной модификации электрогитары Лесе Поле

( Э. Тузмухамедов , “Пол Страдивари”).

Главный редактор журнала, разумеется, М. Леонтьев, однако.

 

С. В. Оржеховский. Неизданный дневник периода Отечественной войны 1812 года. — Сборник научных статей и публикаций “Дом князя Гагарина”, Одесса, 2009, вып. 5.

Этот дневник был обнаружен в частном собрании в начале прошлого века. Полностью свидетельские заметки окончившего войну подпоручиком Сергея Кушковского именуются так: “Военный журнал. О движениях и военных действиях 32-го егерскаго полка, в большую и достопамятную францускую кампанию! С 1812 года”.

Большинство записей — схематичны: прибыли в такое-то местечко, ночлег имели там-то, дневали, следовали… И вдруг — большие отступления, да какой живости и силы в изображении!

Вот из ноябрьских записей 1812 года (орфография и пунктуация автора в публикации сохранены): “28-го. Жители Города Вильны Эвреи встречали войска с живейшею радостию, потом полки были разставлены по квартирам; — Во время марша, до Вильны от Города Борисова с 17-го ноября по 28-е число, по дороге везде видны были во множестве трупы мертвых тел французов от стужи либо от болезни, пушки с нарядами, ящики, коляски, и разные повозки с Воинскими потребностями, многие тысячи полумертвых французов и другие Нации бывшие в войске француском идущих без всякого присмотра на нашу сторону без пропитания и среди жестоких морозов, и ныне греясь у зазженной хаты обжигали себе головы, руки и ноги, иные среди болезни не имея хлеба, и воды терзались мучительною смертию, и из отчаянности бросались сами в огонь. Все это, и тому подобное представляло ужасную картину погибающего человечества! 30-го. В город Вильно изволил прибыть в вечеру Его Светлось Главнокомандующий Генерал фельдмаршал князь Голенищев Кутузов, Эвреи кричали ему несколько раз Ура!”

…И вот уже в марте следующего года наш подпоручик описывает Париж — улицы, дома, берега Сены, зверинец, и людей, людей. “Словом французы не упустили осмотреть нас с головы до ног со вниманием; ходили к нам в бивак продавали водку и съэстные припасы другие женщины у нескольких солдат шили рубашки без всякой за то зарплаты, напротив мы обходились с ними вежливо так как долг велит руским, и безденежно насильно ни укого ничего небрали; и за наше хорошее с ними обращение были и мы ими любимы. И так желание наше совершилось и за труды наши пробыли мы в Париже столько сколько хотелось нам, и даже сверх хотения”. Какая поэзия!

В этом двуязычном сборнике, выпускаемом усилиями Одесского литературного музея (директор Татьяна Липтуга), много разнообразно-ценного. Отмечу, например, статью Е. А. Каракиной о великом медике (опять — несправедливо забытом) Владимире Хавкине, создателе противочумной и противохолерной вакцины; публикацию давней — 1987 года — статьи И. М. Федоркова о неизвестном портрете Велимира Хлебникова работы Юрия Анненкова (Федорков был убит в 1990-м грабителями, сохранилась лишь фотография рисунка).

Разговоры с Андреем Пермяковым: Виталий Пуханов, Алексей Алехин. — “Волга”, 2009, № 9-10 .

Виталий Пуханов: “Объявленный в России постмодернизм стал очистительной чумой. Десятки тысяч писателей советского помета, в общем-то не старых еще людей, в одночасье оказались вне закона: без льгот, без публикаций с гарантированными гонорарами „прожиточного уровня”, без оплаченных встреч со школьниками, без иных форм искусственной занятости. Состоялся духовный и эстетический дефолт. Новая литературная бытность показалась писателям скудной, бесперспективной, неинтересной, они ушли из литературы по своей воле, даже дверью не сильно хлопнули. В атмосфере разложения „вечных ценностей” советской расфасовки продолжали работать только циничные люди-проекты и юродивые. Уцелели алкоголики, ну, тут вопросов нет; кто-то отсиделся в пещерах академической науки. Молодежные литературные инициативы тех лет были бескорыстными плодами личной свободы. Постмодернизм нам больше наобещали, массового продукта мы так и не увидели. Потом, как вы помните, его отменили так же, как однажды провозгласили, практически в один день. Современная литература, при кажущейся массовости, не так густо заселена, как при конце советской цивилизации. На последнее Всесоюзное совещание молодых писателей в 1989-м, на котором я присутствовал, созвали восемьсот лбов. Я вижу позитивные плоды циничной расправы над наивной отечественной культурой. Новое поколение, привитое чернухой и порнухой, насилием и наркотиками, свободой в сексуальном выборе — несмотря ни на что, строит свою жизнь по направлению к счастью, выбирает созидание, познание, служение. Ценности жизни побеждают и без насилия идеологической машины. Стоило пройти через эту мерзость, чтобы любовь и правда стали новостью, модным трендом у молодых”.

Алексей Алехин: “Живой поэт и читатель-современник редко бывают вместе.

Я об этом уже говорил. Обычному любителю поэзии нужны хорошие стихи, и при этом апробированно хорошие. Чтобы найти у современного автора хорошее стихотворение, часто нужно прочесть всю его книгу. Пусть их там найдется даже два или три. Но если взять томик Ходасевича, там концентрация куда выше. И это общеизвестно. Если бы я не занимался современной поэзией, а просто любил читать стихи, я бы скорее взял книгу с тех полок, где у меня стоят Пушкин и Фет, или с тех, где Серебряный век.

А те два-три-четыре поэта-современника, с которыми вдруг возникает особое сродство, это скорее исключение. Конечно, бывают и всплески моды (тут это слово на месте), но что про них говорить. Вот, Надсона на руках носили — кто его вспомнит теперь, помимо курса истории литературы? Поэтому не надо иллюзий. Те забитые слушателями стихов стадионы, куда я и сам ходил, это разовое или редко повторяющееся, случайное явление. Современная поэзия в основном варится в узком, профессиональном кругу.

И среди „просто” читателей к ней обращаются лишь самые продвинутые, самые глубокие. Что же до „широкой публики”, то гораздо выше вероятность, что наивный любитель стихов найдет себе по душе из живых стихотворцев такого же простодушного поэта или, скорее, поэтессу, которая рифмует „любовь-кровь-морковь”. Он сейчас читает Андрея Дементьева. И пускай читает. Все это меня очень мало интересует, потому что это за пределами поэзии как искусства, а я занимаюсь именно искусством. А оно как вино — должно перебродить, сгуститься и созреть. Пить будут, скорее, потомки”.

 

Константин Степанов. Ярославское ополчение в Отечественной войне 1812 г. — “Вопросы истории”, 2009, № 9.

Прямо в pendant с публикацией военного дневника подпоручика Кушковского. История войны и — конкретно — Ярославское ополчение изучались. Однако о самой проблеме сбора этих Никифоров Кабаниных, Иванов Пучковых и Григориев Сугробовых говорилось мало. Вот тут все подробно: сословия и звания, провиант и сборы с купцов, расходы и доходы, резервы и нападения и т. п.

…Покорили они в конце концов крепость Данциг, что отметил и государь специальным своим указом, а в 1814 году отправили их домой. “Перед отправкой ополченцев в Россию каждому воину в награду выдали по 5 руб. ассигнациями. Ополченцы должны были двигаться без оружия по заранее определенному маршруту, при этом обращалось внимание на то, чтобы на людях была исправная обувь и одежда, соответствующая зимним условиям”.

 

Сергей Стратановский. Стихи. — “Звезда”, 2009, № 9 .

Души, если бессмертны,

                         чем там, за смертью, живут?

Памятью утлой, прокруткой

Лент о жизни свершившейся,

                               фильмов непоправимых,

И печалясь о том,

                   что нельзя попросить никого

Что-то снять по-другому.

 

Иван Толстой. Почти полный Чуковский. — “Другой гид” (Хроника культуры). Санкт-Петербург — Париж, 2009, № 3-4.

Отклик на завершение 15-томного Собрания сочинений Корнея Чуковского, выпуск которого длился восемь лет. Толстой замечает, что собрание далеко не полное, полное оно, конечно, только в представительском, репрезентативном смысле. В финале своей статьи И. Т. пишет: “Будь моя воля, я бы организовал подписку на еще один многотомник — мировую литературу в переводах и под редакцией Корнея Ивановича.

И абсолютно неважно, как в оригинале, но на „чуковском русском” — „Короли и капуста”, „Принц и нищий” и „Маленький оборвыш” — классика”.

Что же, и — Шекспир, Диккенс, Уайльд, Уитмен, Честертон, Филдинг, Уэллс, Киплинг, Дефо, Конан Дойл… Было бы здорово.

В этом номере журнала, издаваемого Русским институтом в Париже (редактор Сергей Дедюлин), чуковское собрание представлено еще и выборкой писем К. Ч. к Солженицыну (они опубликованы в 15-м томе). Все это невероятно изящно оформлено. Есть и отдельная афиша-рекламация всего собрания. Интересно, будут ли откликаться на это, увы, малодоступное и совершенно грандиозное по исполнению книжное издание наши отечественные журналы?

Сам С. Дедюлин выступает в “Другом гиде” и как автор: например, здесь помещен его более чем личный отклик на прошедший в марте этого года международный коллоквиум “Наш современник Александр Солженицын”.

А специальная 16-страничная вкладка в издание посвящена памяти питерского стихотворца Олега Охапкина (1944 — 2008) — с текстами В. Кривулина, С. Стратановского, Т. Буковской и других его современников. И — стихи, в том числе поздние, собранные другом поэта Валерием Мишиным. В каждом втором — летят ангелы.

 

Анатолий Ульянов. Граждане Будущего: постчеловеческая перспектива. — “ШО”, Киев, 2009, № 9 (47).

“Несмотря на то что в первый постчеловеческий период революциалы станут правящим видом, ситуация антагонизма синтетическое/естественное будет преодолена, и эволюциалы начнут смешиваться с ними. Так, будет преодолено извечное противопоставление, к примеру, науки и религии, в результате чего общепланетарным вероисповеданием станет техномагия. Серые грязеры, в число которых войдут нетрасформировавшиеся люди вчерашнего дня, и в частности религиозные фанатики, необразованные пролетарии, правые радикалы и националисты, утратят статус людей и будут эксплуатироваться революциалами на вредных производствах. На втором этапе постчеловеческой эпохи революциалы и эволюциалы образуют „Постчеловеческий союз”, в результате чего будет открыта технология общения с животными и растениями, благодаря которой параллельно человечеству возникнут два новых вида — анималы и планты. Начиненные микрочипами, пребывающие в связи с живым духом, это будут образованные животные…” Ну, остановимся. Подобные тексты тут не в новинку. Да и теме номера (“Постчеловек”) очень соответствуют.

Вообще, “ШО” — отлично структурированное издание (“журнал культурного сопротивления”), дразнящее, провокативное, квазисовременное, смешивающее все и вся. Как мне показалось, здесь (на новостном, во всяком случае, уровне) превалируют: игровой такой “сатанизм” (обильное поле тем, с интернет-письмами от вроде-как-сатаны-антихриста до рассказа о реальном иностранном человеке, раздваивающем себе язык и вживающем в голову рога-имплантанты, дабы стать люцифером), интересные половые извращения (фетишизм, педофилия и т. п.), все чаще обогащающая культуру тема наркотиков, влияние политики на искусство и наоборот. А рядом — и богатые обзоры киевских киноклубов, и Курицын, и Курёхин, и проза, и поэзия. Много познавательного, научного. Вот, кстати, о роботах-хищниках, точнее, электронных часах, ловящих мух. “Для этого они оснащены длинной липкой лентой, медленно перематывающейся между барабанами. В нижней части ленты имеется нож, счищающий трупики в емкость, являющую собой микробный топливный элемент. Там колония бактерий разлагает биологические останки мух, генерируя электричество. Оно-то и идет на питание часиков, а также вращение ленты”.

 

Павел Фокин. К. И. Чуковский и А. М. Гаркави. — “Звено-2007” (Вестник музейной жизни), 2008.

О двадцатилетних (с 1949 по 1969) научных и человеческих отношениях двух специалистов по творчеству Н. А. Некрасова. Отношения — судя по опубликованным письмам — далеко не всегда были ровными, но, судя по всему, весьма уважительными и взаимообогащающими. Вместе с Чуковским Гаркави (1922—1980; выученик Эйхенбаума, с одной стороны, и Евгеньева-Максимова — с другой) долгое время работал над чрезвычайно трудным 12-м томом собрания сочинений Некрасова (книга вышла в 1953). Александр Миронович без конца слал старшему коллеге свои находки, открытия, комментарии (в том числе и к трудам самого К. Ч.), они встречались в Переделкине, а после смерти Чуковского его партнер и отчасти ученик составил редчайший сборник

“К. И. Чуковский. Несобранные статьи о Некрасове” (1974).

“Тот дух обновления, преодоления косных, устоявшихся мнений, который когда-то обуревал меня, теперь живет в Вас. Вообще во всех Ваших работах я вижу тот пафос, который одушевлял мои некрасовские изыскания в двадцатых и тридцатых годах. <…> Я был бы идиотом, если бы не признавал Вас своим законным наследником. Вы исправили многие мои ошибки, зачеркнули многие мои утверждения, и за это я, как и все читатели, благодарен Вам” (из письма К. Чуковского от 29 мая 1963 года).

 

Анастасия Харитонова. Инстинкт самонесохранения. К 100-летию со дня рождения А. П. Платонова. — “Литературная учеба”, 2009, № 4.

Замечательное литературно-философское эссе публикуется впервые. Его автора, выпускницы Литинститута, не стало в 2003 году.

“„Неумершие” — превосходное определение для платоновских героев. <…> Они, не оказывая никакого сопротивления, легко поддаются деиндивидуализации. Самому автору этот процесс представляется настолько неизбежным в „дивном новом мире”, что мы нигде не находим у него ноты протеста. Скорби — да, но протеста — нигде и никогда . Он как бы признаёт: лучшее, на что способен теперь человек, это „умереть, не повредив природы”. Вот он культ „смиренной русской смерти”, вот оно „кроткое самоубийство”, воспетое Достоевским! Чем необъятнее ледяной простор, готовый пожрать платоновского человека, тем буже, „теснее” его самоощущение. Теснота — вообще излюбленное Платоновым слово. Вспомним — „теснота печали”, „смерть — это, наверное, что-нибудь тесное”. Не подсознательное ли это желание человека-сироты вернуться в спасительную „тесноту” материнского чрева?”

В номере имеются две горячие, чуть не “провокационные” статьи: Евлампия Салопова (“Гримасы новой гражданственности”) и Арсения Замостьянова (“Сергей Михалков — отменённый и восстановленный”). Первая — это фельетонный разнос “гражданских” стихов известной поэтессы, лауреата журнала “Знамя” за прошлый год. Интересно, автор укрылся под псевдонимом из чувства самосохранения или по “хозяйственным” соображениям? Вторая вышла из печати чуть ли не за неделю до кончины персонажа. При чтении второй — о-очень искусной в своем “объективизме” — я вспоминал реплику одного писателя, оброненную в дни прощания с Михалковым: “Вот уж не думал, что доживу до времен, когда махровый конформизм будет подаваться как государственная доблесть”.

 

Игорь Ходаков. Белые и Православие. — “Посев”, 2009, № 7.

“Читая мемуары белогвардейцев-фронтовиков, убеждаешься в огромной силе их духа и каком-то презрении к смерти. Но вот вопрос: лежало ли в основе этой силы живое религиозное (если быть более конкретным — православное) чувство? <…> Личное благочестие и глубокая вера отдельных офицеров и генералов не меняли общей картины, которую можно характеризовать как оскудение религиозного духа во всех слоях общества. <…> В данной статье не раз белогвардейские армии именовались контрреволюционными. Однако таковыми они были лишь по отношению к большевистской власти. В сущности ведь и белые были… революционерами, сражавшимися за идеалы Февральской революции, которые отнюдь не были проникнуты христианским духом…”

 

Владимир Чернов. Кроме женщин и детей. — “Story”, 2009, № 9.

“Куда же деваются потом эти детские, разинутые любопытством глаза? Да, мы готовим их к миру, который не будет добр. <…> Я думаю, первый школьный урок надо начинать с правила киллера Леона, обучавшего девочку, которая хотела убивать: „Кроме женщин и детей”. Никто не спасет наш мир от вымирания и катастрофы. Никто.

Кроме женщин и детей”.

Такой вот сложной конструкцией завершается редакционная статья главреда, открывающая номер популярного “высоколобогламурного” издания. Впрочем, тут имеется и весьма информативное эссе В. Чернова об Антонио Гауди (“Святой Антоний”): “Он делал отливки с мертворожденных младенцев, чтобы потом изображали детей, убитых по приказу Ирода (как часть фасада при строительстве „собора”. — П. К. ). Подвешенные рядами под потолком, они представляли леденящее зрелище”.

 

Наталия Черных. Зрение и слух. — “Знамя”, 2009, № 9.

“Читая стихи Владимира Аристова, входишь в мир расширяющихся смыслов, расходящихся вздрагивающими кругами от вспышек сознания, порожденных трагедией, скрытой, но отзывающейся в каждой точке существа. Эта причудливая, несколько даже юродивая стилистика могла возникнуть только в одном месте и в одно время — в ней узнаваема Москва семидесятых и восьмидесятых с ее тяжеловатым, коварным благоденствием, падшими ангелами обоего пола, живыми тенями и предметами прошлого.

При разговоре о поэзии важно непосредственное переживание легкого ужаса при встрече с живым прошлым. Со звуками, идущими из прошлого, с подкрашенными ностальгией тенями. Важнее, чем рассуждения о культе сумасшествия, о диалектике сознания человека и о его самоощущении в виртуальном мироздании и невесть о чем еще. Прохожий Владимира Аристова одет необычно: так теперь не одеваются. Порой он оглядывается боязливо: трудности прошлой дороги и обилие новых предметов с двух сторон — это как Сцилла и Харибда. И тем не менее он — человек будущего. Это будущее, возможно, гораздо более трагично, чем прошлое”.

 

Лешек Шаруга. Двадцатилетие: поэзия мастеров. — “Новая Польша”, Варшава, 2009, № 6.

Речь идет об активности авторов старшего поколения польских поэтов (за последние 20 лет) — Чеслава Милоша, Тадеуша Ружевича, Виславы Шимборской, Ежи Фицовского, Збигнева Херберта, Юлии Хартвиг и других.

“Именно в их произведениях мы имеем дело с профильтрованным через индивидуальный тип эмоций соборным голосом, где слово поэта сохраняет не только величие, подвергаемое ныне испытанию постмодернистской отчужденностью, но и способность открываться в диалоге. <…> Чтение стихов всех старых мастеров — а стоило бы составить такую „антологию двадцатилетия” и расширить ее за счет еще нескольких поэтов — позволяет в том собрании, какое создают их произведения, выделить на глаз два основных течения: позицию скептического оптимизма (Милош, Шимборская, Хартвиг, Марьянская) и позицию иронического катастрофизма (Ружевич, Херберт, Фицовский, Хофман). Это разные диагнозы, основанные на сближенном распознании состояния вещей. Быть может — крайне приблизительно, — различие между ними выражено в той деликатной поправке, которую в мысль Ружевича о том, что зло берется из человека, вносит Милош, прибавляя (правда, в скобках), что из человека берется и добро. Это различие всё-таки — а оба поэта жаждут поэзии, написанной „человеческим языком” — создает несколько иные мелодические линии их поэзии: у Милоша — тональную, у Ружевича — атональную. Одно для меня не подлежит сомнению: обе представляют собой запись исторического опыта. И это, по-видимому, отличает эту лирику от той — заслуживающей отдельного обзора, — что пишут их поздние наследники, дебютанты того же периода, более или менее демонстративно стремящиеся избавиться от истории, в крайнем случае — взять ее за скобки”.

 

Ян Шенкман. Три Веры. — “Культпоход”, 2009, № 9.

О женщинах-поэтах: Вере Сажиной, Вере Павловой и Вере Полозковой — с исчерпывающе-точными характеристиками индивидуального дарования каждой.

Но и не без лирических отступлений. Вот, из финала о Полозковой: “…Должен ведь кто-то говорить и от их (девочек-стихотвориц. — П. К. ) имени. Важная примета времени: любят не стихи, а поэта. Даже не поэта, а образ. Человек — прежде всего и, желательно, человек успешный. Если бы к этому человеку прилагались значительные стихи, было бы совсем хорошо”.

 

Сергей Шокарев, Дмитрий Ястржембский. Тайна головы Гоголя. — “Подмосковный летописец”, 2009, № 3.

О судьбе останков Гоголя: легендах, связанных с его захоронением на погосте Данилова монастыря и перенесением праха в 1931 году на Новодевичье кладбище. Москвоведы (С. Шокарев — главный редактор историко-краеведческого альманаха “Подмосковный летописец”) обращаются к известным источникам и привлекают новые (например, поздние заметки Натальи Петровны Сытиной, которая присутствовала при перезахоронении будучи 15-летней девочкой). Кстати, история с перезахоронением и якобы “разграблением” могил советскими писателями обросла сплетнями еще тогда, в 1931 году (см.: Полонский В. Моя борьба на литературном фронте. — “Новый мир”, 2008, № 5, запись от 14 июля 1931).

В номере есть и другие “гоголевские” материалы, и — яркое исследование Ларисы Сомовой (председателя Пушкинского общества Московского авиационного института) “Тёща Пушкина Наталья Ивановна Гончарова”. Трагическая была, оказывается, судьба у бабушки тридцати четырех внуков.

 

Составитель Павел Крючков

 

 

 

 

ИЗ ЛЕТОПИСИ “НОВОГО МИРА”

Ноябрь

25 лет назад — в № 11 за 1984 год напечатано “Мироздание по Дымкову. (Фрагмент из романа)” Леонида Леонова.

70 лет назад — в № 11 за 1939 год напечатан Доклад Председателя Совета Народных Комиссаров и Народного комиссара Иностранных дел тов. В. М. Молотова на заседании Верховного Совета Союза ССР 31 октября 1939 года (“Товарищи депутаты! За последние два месяца в международной обстановке произошли важные изменения... Во-первых, надо указать на изменения, происшедшие в отношениях между Советским Союзом и Германией...”).