Публикация, вступительная статья и комментарии Михаила Марьямова.
Марьямов Михаил Александрович родился в 1934 году в Харькове. Окончил МИИТ по специальности инженер-строитель. Рисовал карикатуры для газет и журналов. Работал на студии «Центрнаучфильм» режиссером учебных, научно-популярных и документальных фильмов. Живет в Москве.
Право на публикацию писем Виктора Шкловского предоставлено правообладателем Шкловской-Корди Варварой Викторовной.
Декабрьским днем 1984 года в Доме литераторов прощались со Шкловским.
Я пришел с опозданием и в опустевшем зале увидел не больше десяти человек. В тесно стоявшей группе узнал только маленькую фигуру Каверина. Стояли молча. Кто-то, наклонившись ко мне, полувопросительно произнес: «Рак?» О болезни Шкловского я ничего не знал и потому промолчал, но один из стоявших рядом обернулся на вопрос: «Да нет… Он устал… Просто устал жить… Сам так и говорил».
Виктору Борисовичу Шкловскому был девяносто один год.
А двенадцатью годами раньше в этом же зале и тоже в начале декабря провожали моего отца — Александра Марьямова. Не выдержало сердце. Шкловский позвонил тогда к нам домой, начал что-то говорить, остановился, сказал: «Сейчас я буду плакать…» — и положил трубку.
Александру Моисеевичу Марьямову было шестьдесят три года.
Публикуемые письма — свидетельство прочной и почти нежной дружбы двух писателей, длившейся больше тридцати лет. Знакомство Шкловского и Марьямова произошло летом 1939 года, когда в ответ на присланный газетный очерк о городе Полтаве, месте легендарного петровского сражения, Шкловский пригласил автора на встречу (об этом первое публикуемое письмо) и очень быстро нашел в нем помощника, в котором в это время нуждался, а вскоре, несмотря на шестнадцатилетнюю разницу в возрасте, и близкого товарища. Свидетельство этому — надпись на первой же подаренной своей книге «О Маяковском»: «Саше Марьямову. Не строй (строй лиры) сердце по площади. Виктор с любовью. И спасибо! 7 мая 1940». (В пожелании не настраивать сердечные струны «по площади», вероятно, есть еще и напоминание о судьбе поэта, которому посвящена книга Шкловского.)
Привычка к внимательной, придирчивой работе над текстом, острое редакторское чутье — эти качества Марьямова Шкловский оценил сразу, на долгие годы сделав его своим помощником и советчиком. К моменту их знакомства Шкловский почти классик — со множеством опубликованных статей, книг, сценариев, со сложившейся вокруг него литературной школой, и это, особенно в первый период переписки (до 1950 года), делает Марьямова как бы младшим товарищем, а иногда и учеником Виктора Борисовича. Но складываются и дружеские отношения. Летом 1948 года на премьере нового итальянского фильма «Похитители велосипедов» в Доме культуры «Правды» Шкловский всерьез расспрашивал меня и брата о наших взглядах на итальянский неореализм.
Все оттенки сложившихся к этому времени отношений проявляются в ситуации, возникшей зимой 1950 года вокруг книги Марьямова «Народный артист СССР Всеволод Пудовкин». Шкловского тогда отстранили от работы над книгой, а Марьямова как бы назначили на его место. Оказавшись в весьма затруднительном положении, Марьямов решил делать книгу с чистого листа, не пользуясь наработками Шкловского. В четырех письмах Шкловского (письма 6, 7, 8, 9) — развитие и разрешение возникшего конфликта. Однако острота столкновения не будет понятна, если не напомнить об атмосфере тех лет, о тех трудностях, которые испытывал каждый, добывающий средства к существованию литературным трудом. Упомянутые в одном из писем суммы авторского гонорара за одну книгу позволяли писателю жить относительно благополучно довольно продолжительное время (средняя месячная зарплата по стране была 400 — 900 рублей), но требовали заботы автора о постоянном присутствии его фамилии в планах издательства. Условием этого была лояльность к власти, близость к бюрократической верхушке Союза писателей, предприимчивость и фантазия. В годы борьбы с космополитами (конец 1940-х — 1953) провинившимся или просто неугодным мог оказаться любой литератор по причинам самым фантастическим. Договор со Шкловским был расторгнут вследствие того, что написанная в 1928 году книга «Гамбургский счет» в 1949 году оказалась «абсолютно буржуазной и враждебной советскому искусству». По свидетельству дочери Шкловского Варвары Викторовны Шкловской-Корди, Виктор Борисович считал, что упоминанием его книги среди «враждебных произведений» в руководящей статье Константина Симонова он обязан лично автору статьи: о ее подготовке Шкловского предупредил телефонным звонком накануне ее выхода Фадеев, пообещав при этом, что фамилии Шкловского там не будет. Фадеев не сдержал слова или ошибся. Как бы то ни было, но следствием этой «ошибки» стало то, что из издательских планов фамилия Шкловского исчезла на несколько лет.
Оскорбляет писателя и то, что добросовестно выполненная им работа большого объема по анализу фильмов Пудовкина (письмо 7) отправляется, по его же выражению, «псу под хвост». Об этом Шкловский вспомнит позже в одном из публикуемых писем, жалея, что не сможет использовать этот материал в книге «За 40 лет. Статьи о кино».
Содержание и тон писем Шкловского, касающихся ситуации вокруг книги о Пудовкине, — сражение автора с непорядочностью, невежеством и ханжеством, разъедающими писательское сообщество. «Держишься ты за службинку как за перильца, а тебе, деточка, самому бы писать о своем Севере многократном». Шкловский нет-нет да и берет в своих письмах тон искусителя и наставника, уставшего направлять на праведный путь нерадивого ученика. Советы его задевают за живое: вечная мечта каждого писателя — независимое существование, к сожалению, не всегда осуществимая. Но за этими наставлениями угадываются и ревнивые воспоминания о годах собственной молодости с рискованными путешествиями, авантюрными поступками и военными подвигами.
С журнально-газетной работой связана вся творческая жизнь Марьямова, но когда он пишет, что «надо забыть то, что ухнуло в мусоропровод и на что ухлопано тридцать пять лет дурацкой жизни» (письмо 21) — это вряд ли справедливо. Эти годы включают множество эпизодов, так или иначе связанных с тем, о чем говорится в публикуемых письмах. Упоминание о мусоропроводе в основном относится к работе Марьямова в «Литературной газете» в 1946 — 1954 годах: «…перебирал папки с газетными вырезками, увидел гигантское количество суесловных своих писаний, — писал то на Ермилова, то на Симонова (в то время редакторы «Литературной газеты». — М. М. ), редкий абзац „на себя”, и, спуская эти килограммы в мусоропровод, взвыл от тоски и отвращения» (письмо 21). Момент действительно печальный — ведь это времена борьбы с космополитами и других кампаний, разделяющих общество на своих и чужих. Пребывание на официальной службе вызывает у Марьямова годы спустя вполне понятное желание «усовестить себя» (письмо 21).
Но было за эти тридцать пять лет много всего и кроме «Литературки»: была счастливая юность начинающего писателя, выпускавшего свои первые рассказы в харьковских журналах 20-х годов, были пять военных лет в газете Северного флота «Краснофлотец», оставивших после себя незабываемый опыт участия в операциях подводников и моряков-десантников, были пятнадцать лет работы в редколлегии «Нового мира» с Твардовским. Так что зачеркивать весь этот солидный журналистский стаж как «дурацкие годы» рука как-то не поднимается.
В годы новомирской работы Марьямовым написано несколько книг, и среди них — «Довженко» для серии «Жизнь замечательных людей». В письмах Шкловский не раз касается работы Марьямова над биографией режиссера. Он поддерживает автора, дает советы — материал будущей книги ему очень близок. Шкловский дружил с «великим украинским художником», как он назовет его в своей книге «Жили-были», вышедшей в 1964 году — как раз тогда Марьямов начинал свою работу. В очерке, посвященном Довженко, Шкловский напишет, как они познакомились в 1930 году, как в 1939-м вместе ездили по Западной Украине и как в хате подо Львовом в Шкловском узнали солдата, стоявшего здесь в 1915-м. Виктор Борисович расскажет о фильмах Довженко и великодушно признает картину его вдовы Юлии Солнцевой «Повесть пламенных лет» успешной реализацией сценария, написанного Довженко.
Для Марьямова написать о Довженко значило написать о собственной юности. 1920-е годы в Харькове — тогдашней столице Украины — были временем бурного строительства новой культуры, и люди разных возрастов вдруг молодели. Так оказались «ровесниками» тридцатичетырехлетний Довженко, выпустивший в 1928 году свой первый полнометражный фильм «Сумка дипкурьера», и девятнадцатилетний Марьямов со своей первой книгой «Шляхи пiд сонцем», написанной после путешествия по Ирану, куда он отправился по командировке Наркомпроса Украины. После выхода этой книги и появился «україньский радянський письменник Ол. Мар’ямов», кем он и оставался до переезда в Москву и вступления в Союз советских писателей в 1934 году. А до этого Марьямов — сотрудник популярного харьковского ежемесячника «Нова генерацiя». Он и наблюдатель и участник так называемого «азиатского возрождения» (был в ходу и такой термин в противоположность европейскому ренессансу). Тогда в Харькове режиссер Лесь Курбас создает новый театр, а в центре города под руководством архитектора Сергея Серафимова строится здание Госпрома, ставшее знаменитым образцом конструктивизма. «Нова генерацiя» определяет себя как «журнал нового направления в искусстве». На его страницах представлены работы художников — мастеров украинского и западного авангарда, для журнала пишут и украинские авторы, и москвичи, и ленинградцы: Асеев и Маяковский, Малевич и Татлин, Осип Брик и Виктор Шкловский. Так в 1929 году на страницах украинского ежемесячника происходит первая встреча Шкловского и Марьямова.
Многие эпизоды бурной харьковской молодости и сохраненное с тех лет очень личное отношение Марьямова к Довженко помогли ему наполнить будущую книгу живой атмосферой. Когда работа близилась к концу, Шкловский написал Марьямову (письмо 35): «На аэровокзале встретил Короткова — он хвалил твою книгу и ждет вырезок» [1] . Свои замечания высказывала и Ю. Солнцева. Роль, которую может сыграть вдова режиссера в судьбе книги, и характер ее претензий угадать было нетрудно: «Впиши туда много Солнцевой с ее ролями… Покажи ей… Потом сократи разумно…» (эти и другие советы Шкловского см. письмо 27). Но книгу пишет не Шкловский, а Марьямов — между ним и Солнцевой возник трудноразрешимый конфликт, который задержал выход готовой книги почти на два года, закончился неприятными для автора (хотя и незначительными) уступками и стоил ему здоровья. Слова же Шкловского: «Твой томик покажу и Олеше…» (письмо 39) — означали высокую похвалу.
На рубеже 1930-х годов изменения в общественной жизни оборачиваются и для Марьямова и для Шкловского резким сломом в судьбе. Об этой перемене Шкловский напишет кратко: «После обходного, вызванного обстоятельствами (рельеф местности) пути, я остался на правильном пути» (письмо 47). Надо заметить, что это движение по «обходному пути» означало для Шкловского в первую очередь невозможность движения по «правильному» — перерыв в литературоведческой работе и развитии формального метода. В 1922 году, оказавшись в Германии, Шкловский писал Роману Якобсону: «Мы пережили многое. Мы сумели отдать своего ребенка чужим, чтобы его не разрубили. Но он достался чужим не так, как в толстой книге, которую мой отец читал справа налево, моя мать читала слева направо, а я совсем не читаю » [2] . Горькие слова: «Я потерял себя в дороге и не донес свою ношу» (письмо 27) — точнее всего относятся к концу 1920-х и началу 1930-х. Тогда о формализме и о Шкловском писали и в журналах и в энциклопедиях, писали много. По словам современника: «У Шкловского учатся для того, чтобы научиться его же ругать». Вождя формалистов обвиняли в «неусвоении марксизма», в «создании антисоциалистической эстетики», в «дезертирстве с фронта социалистического строительства», в том, что «в лице формалистов пооктябрьская буржуазия заняла откровенно враждебную пролетариату позицию» [3] .
Изменения происходили и на Украине. Подозрения в национальной ограниченности — «самостийности», в прочих «буржуазных грехах» быстро свели на нет феномен Харьковского расцвета. В 1934 году столицей Украины стал Киев. К этому времени туда перебрался Довженко, Курбас был арестован [4] , закрыты журналы, в которых печатался Марьямов. В 1933 году вышла последняя из его четырех книг на украинском языке — «Данилiв». В предуведомлении к ней сказано: «„Данилiв” представляет собой материал к первой части монтажной повести „Вольный порт”, над которой теперь работает автор». Вольный порт — это, конечно, Одесса, родной город автора, а о содержании будущей повести можно было судить по небольшому напечатанному в конце книжки словарику рыбацких терминов, «что встречаются на лиманах и Тендре [5] ». Но работа над повестью не была закончена — состоялся переезд в Москву, и в 1935 году вышла первая книга на русском языке — сборник рассказов «Сампо», написанных на материале первой поездки на Кольский полуостров и знакомства с обычаями и бытом населяющих его лопарей.
К моменту встречи Шкловского и Марьямова относительно безопасных путей для занятия литературой оставалось всего два: либо детская литература, либо — историко-биографическая. Многие писатели учились работать по-новому. Подтверждение этому есть и в публикуемых письмах: из упомянутых там А. Ивича, И. Халтурина, Н. Богданова, В. Тренина, Т. Грица, пожалуй, только Халтурин всегда писал для детей, остальные пришли в детскую литературу из литературоведения. Оказавшись в Москве, Марьямов стал работать в «Пионерской правде», сотрудничать с провинциальными газетами. Шкловский писал «Марко Поло», «Повесть о художнике Федотове», «Русские в XVII веке», сценарий «Минин и Пожарский»… Движение по «обходному пути», кажется, не потребовало от него радикальной внутренней перестройки: отложив в сторону теоретические проблемы, он стал работать в других литературных жанрах. Близкий друг Шкловского Борис Эйхенбаум в заметках «О Викторе Шкловском» написал: «Литература присуща ему как дыхание, как походка. В состав его интересов входит литература. Он пробует ее на вкус, знает, из чего ее надо делать, и любит сам ее приготовить и разнообразить» [6] . И все же, как только стало возможно, Шкловский вернулся к вопросам теории и исследованию литературы с позиций формального метода: в 1953 году вышли «Заметки о прозе русских классиков».
Для Марьямова годы жизни в Москве после переезда из Харькова — это преодоление бытовых трудностей и журнально-газетная поденщина. Обычный тогда однокомнатный московский неуют в коммуналке, долги и судебные повестки с напоминанием о взятых авансах. Спасали командировки, привычка к профессиональной работе, умение находить и использовать материал. В толстых тетрадках в клеточку отец с юности записывал все, что могло потом пойти в дело: описание мест, которые видел, заметки для памяти, книги, которые надо прочитать, и даже спектакли, которые надо посмотреть, а в конце каждого года в этих тетрадях дается отчет о проделанных маршрутах: «…1934 г. Харьков — Москва, Москва — Харьков — Москва, Москва — Ленинград — Плесозеро — Кандалакша — Мурманск — Ленинград — Москва = 4264 км»; «…1935 г. Москва — Минск — Гомель — Минск — Орша — Витебск — Ленинград — Москва = 2787 км»; «…1936 г. …» и т. д.
Командировка в 1934 году на Кольский полуостров оказалась счастливой. В полюбившийся поселок Полярное, расположенный недалеко от Мурманска, где поморский быт соседствовал с буднями военных моряков Северного флота, Марьямов приезжал еще и в 1937-м, 1940-м и 1941-м годах, и желание «подольше здесь задержаться и походить по морю» (письмо 3) сбылось неожиданным образом: начавшаяся война застала его в Полярном, и, надев военную форму, он задержался здесь на четыре года, а уехав, стал участником еще и войны с Японией. В конце 1945 года в очередной тетради были подведены итоги пройденного пути за восемнадцать лет: «1. Поездом — st1:metricconverter productid="97 052 км" 97 052 км /st1:metricconverter . 2. Самолетом — st1:metricconverter productid="23 760 км" 23 760 км /st1:metricconverter . 3. Разными кораблями — st1:metricconverter productid="38 714 км" 38 714 км /st1:metricconverter (в том числе на подводных лодках — st1:metricconverter productid="4410 км" 4410 км /st1:metricconverter ). 4. Автомобилями — st1:metricconverter productid="3150 км" 3150 км /st1:metricconverter . 5. Верхом — st1:metricconverter productid="400 км" 400 км /st1:metricconverter . 6. На верблюде — st1:metricconverter productid="220 км" 220 км /st1:metricconverter . Всего — 163 216 км». Кажется, это была жизнь профессионального путешественника и солдата, а не писателя, но именно эта жизнь и рождала книги.
В следующие годы к пройденным километрам добавились поездки по всему Русскому Северу от Кольского полуострова до Камчатки — и были написаны книги: «Идем на восток», «Полярный август», «Возвращение» и, спустя сорок лет после плавания матросом на «ледорезе» «Федор Литке» из Одессы во Владивосток в 1929-м — повесть «За двенадцатью морями». В письмах Шкловский с пониманием относится к неутоленной привязанности своего товарища к Северу и не случайно пишет, что сделает Марьямова «хлебом и мясом» в своей предполагаемой статье о путешествиях и путешественниках (письмо 32). Сам же Марьямов формулирует свое профессиональное кредо еще в дневниках 1935 года: «В путешествие можно превратить для себя любой путь. Это зависит от того, как к нему отнестись, как задать восприятие предстоящей дороги своему зрению, своим чувствам. И за пятьдесят километров, и за пять тысяч можно „съездить”, „слетать”, „подскочить”, „смотаться”, а можно и отправиться с волнующим предвкушением дорожных открытий, стоит только захотеть, и за порогом начнется страна неведомого» [7] .
Публикуемые письма далеко не исчерпывают всего объема общения между Шкловским и Марьямовым за эти годы. Рассказывая о своем способе работы в книге «Как мы пишем», Виктор Борисович заметил: «Работа возможна только в коллективе. Лучший год моей жизни — это тот, когда я изо дня в день говорил по часу, по два по телефону с Львом Якубинским» [8] . В отличие от Якубинского, ленинградского товарища Шкловского по Опоязу, Марьямов не был до конца вовлечен в область теоретических разработок своего постоянного собеседника, но долгие и частные, временами чуть ли не ежеутренние телефонные разговоры и встречи создавали подобие «рабочего коллектива». Иногда поводом для звонка была просьба к кому-нибудь из домашних заглянуть в одну из стоявших на полках книг и что-то уточнить. «Кланяюсь Вашей библиотеке» (письмо 22), — говорит Виктор Борисович, сам владелец большого книжного собрания.
Встречались и по-семейному. Нам с братом доводилось бывать в доме Шкловского, выпивать за его столом, а в 1973 году мне даже довелось зажечь восемьдесят свечей на праздничном пироге в день его рождения (это было, когда отца уже не стало). В небольшой квартире гости не задерживались: поздравив хозяина, они уступали место следующим. В передней гремел голос знаменитого мхатовца Бориса Ливанова: «Константина Сергеича не отдам никому!», в дверях возникал Андрей Вознесенский с книжкой Шкловского «Тетива» в одной руке и с детским луком со стрелами в другой. Лук он протягивал юбиляру со словами: «И по врагам! По врагам!» Ираклий Андроников при появлении незнакомцев наклонялся к соседу, чтобы спросить: «А это кто?»
Была еще история с поступлением брата в институт, в которой Виктор Борисович неожиданно сыграл важную роль (см. примечание к письму 20).
Переписка заканчивается письмом Александра Моисеевича Марьямова, написанным за четыре месяца до смерти, в июле 1972 года. Диабет, болезни глаз, последствия тяжелого инфаркта и как следствие: «Ходить больно. Вижу мутно. Работаю каждый день» (письмо 49). В феврале 1970 года после снятия Твардовского Марьямов уходит из «Нового мира» (его фамилия в составе редколлегии журнала появлялась еще в пяти номерах по указанию «сверху»). Дома с рабочего стола исчезают горы чужих рукописей, и, казалось бы, можно приниматься за свое, но… пора подводить итоги. Приводимые ниже слова появились в записной книжке писателя тремя или четырьмя годами раньше, когда линия горизонта была ему уже отчетливо видна.
«Я хотел написать много книг и не написал их. Я очень хотел написать по крайней мере три книги. Мне хотелось написать роман о Ливингстоне и Стенли — роман о мечтателе и стяжателе. Книгу о Баранове; в ней могло быть рассказано не только о том, что и русским случалось жить рядом с индейцами, но и о том, как бежит человек от своей злой судьбы, куда может завести его бег, начатый в Великом Устюге, — и как судьба настигнет его в Индийском океане, под чужими звездами и в таких чужих и неуютных широтах. И еще мне хотелось написать, что человек рожден не своекорыстным, что живет в нем другое начало, — это мы увидели в 1941 году, и об этом мне очень хотелось написать.
Но этих трех книг я, однако, не написал.
У меня собрано множество выписок из нескольких тысяч прочитанных книг и довольно много записей о том, что я видел и слышал.
Я был в Норвегии и в Корее, у турок и у лопарей, в Новоземельской тундре и на Суматре, в Петсамо и в Адене. И все это осталось мертвым и бесполезным грузом.
Теперь я хотел бы написать одну книгу. Может быть, я еще напишу ее» [9] .
Долгая дружба двух писателей — Виктора Борисовича Шкловского и Александра Моисеевича Марьямова — оставила невеликую стопку писем, где за профессиональным литературным разговором, бытовыми подробностями, упоминанием общих знакомых можно разглядеть живые черты эпохи, так резко отодвинувшейся от нас в далекое, почти неразличимое прошлое, но неразрывно с нами связанной.
В публикуемых письмах несколько раз упоминаются члены семей Шкловского и Марьямова: Сима — Серафима Густавовна Шкловская-Суок (1902 — 1982) — вторая жена В. Б. Шкловского; Никита — Никита Ефимович Шкловский-Корди (р. 1952) — внук В. Б. Шкловского; Лена — Елена Владимировна Савченко (1914 — 2002) — жена А. М. Марьямова, актриса, позже преподаватель ВГИКа; Миша (р. 1934), Алик (р. 1937) — сыновья А. М. Марьямова; Наташа (р. 1934), Катя (р. 1937) — их жены; Катя (р. 1958), Ваня (р. 1960) — их дети.
К сожалению, не все события, упомянутые в переписке, удалось прояснить и не обо всех лицах собрать биографические сведения.
Приношу сердечную благодарность Владимиру Березину, Игорю Осиновскому и Бенедикту Сарнову за помощь, оказанную при подготовке писем Шкловского и Марьямова к печати.
Письма В. Б. Шкловского сохраняются в РГАЛИ, фонд 3133, опись 1, № 208, письма А. М. Марьямова — фонд 562, опись 1, № 626, опись 2, № 555.
1
В. Шкловский — А. Марьямову
Дорогой Александр Моисеевич!
Ваша «Полтава», по-моему, лучшая из Полтав. Очень толково и не торопливо. Сижу, переделываю книгу о Пожарском.
Жду Вас. Виктор 1.
Москва.
1 Письмо адресовано в газету «Пролетарская правда» г. Калинина (ныне Тверь) для передачи А. Марьямову. Дата по почтовому штемпелю: 15.7.1939.
2
А. Марьямов — В. Шкловскому
Здравствуйте, Виктор Борисович!
Во вчерашний субботний вечер очень хотелось сбегать к Вам поглотать Ваш таинственный ерш с шиповником, погрызть сухарики и поговорить с Амкой1. Однако не сбегал. Как выяснилось, — далеко. Вместо шиповника пил туземный напиток: ректификованный спирт, крепость 95% (вклеенная в письмо этикетка. — М. М. ).
Вот. Пусть смотрит Володя Тренин2. Пусть удивляется и завидует.
Продается он прямо в лавке. Упакован в «мерзавцы»3, а также подается в ресторане «Арктика». Я им (не «Арктикой», а спиртом) обжег глотку, и вместо того, чтобы разговаривать, — сиплю противно и невразумительно.
Кроме того, принялся читать Диккенса и обнаружил у него пародию на рецензию о нашей детской литературе. Она находится в «Мадфогских записках»4 — в отчете о заседании секции статистики на сеновале «Настоящий свиной». Вслед за «Записками» перечитал «Лавку древностей»5 и выяснил, что она не забыта в «Двух капитанах»6.
Обо всем этом хотел подробно написать Сане Ивичу7. Но дом его помню глазами, а почтальону на конверте объяснить не умею.
У нас вчера снег таял, а сегодня идет. В Москве, по всем признакам, весна, и даже вчера получил фиалку в конверте.
Василиса Георгиевна8, вероятно, достроила дачу, и Вы, вероятно, в нее собираетесь.
Очень удивительно это представлять при здешнем снеге.
Читал в Лит<ературной> газете план «Советского писателя» и видел там книгу Платонова 9. Это очень хорошо. Хотя, до некоторой степени, это снятие со креста может его на время вывести из колеи. Впрочем, это именно ему, пожалуй, и нужно.
Здесь уже наступило полярное лето.
Теперь — всем приветы. Их может передавать Амка.
28. 4. 41.
Полярное10 .
1 Домашняя кошка Шкловских.
2 Тренин Владимир Владимирович (1904 — 1941) — критик и литературовед, автор работ о Маяковском.
3 Мерзавец, мерзавчик — распространенное разговорное название бутылочек с водкой емкостью st1:metricconverter productid="0,1 л" 0,1 л /st1:metricconverter .
4 «Мадфогские записки» — ранние (1831 года) сатирические очерки Ч. Диккенса.
5 Роман Ч. Диккенса (1841).
6 Роман В. Каверина (печатался с 1938 года).
7 Александр Ивич (Бернштейн Игнатий Игнатьевич; 1900 — 1978) — писатель, автор заметок о творчестве Шкловского, книг для детей о науке и технике.
8 Шкловская-Корди Василиса Георгиевна (1890 — 1977) — художник, первая жена Шкловского.
9 Платонов Андрей Платонович (1899 — 1951) — писатель, на протяжении многих лет подвергался «проработкам» и не печатался.
10 Теперь город Полярный, с 1935 года Главная база Северного флота.
3
А. Марьямов — В. Шкловскому
Дорогой Виктор Борисович!
Я пришел с моря, прочитал Ваше письмо и снова ушел в море. Стукаю у себя в каюте. Судя по пейзажу за окном — на траверзе Кильдинского маяка. Корабельная машинка на походе стоит без надобности, и я — чернильная душа — поэтому легко завладел ею.
Удивительно хорошо жить здесь без всяких московских забот. Вот только не написал я пока здесь ничего путного. Сделал статью для «Красного флота»1, написал несколько исторических очерков для здешней газеты, заканчиваю историю корабля. Записал рассказ, но — плохой.
Тема для работы в сценарной студии есть, но, как всегда у меня водится, — нет сюжета.
За что ругают «Детскую литературу»2? Велите Наташе, чтоб написала. Я ей послал длинное письмо, самое длинное за всю мою жизнь. Ответа, однако, нет. А сквалыга Семен разом удержал у меня все 800 рублей аванса, и из дома пишут разное недоброе. Назло не напишу ему теперь никогда и ничего.
Мне очень хочется подольше здесь задержаться и как следует походить по морю. На корабле всегда люблю установившийся его, очень мужской уют. И множество традиций старинных и приятных. Хорошо — знать свое место у стола в кают-компании; садиться за стол по приглашению старпома. После чая кто-нибудь играет на пианино. На полочках, по сторонам пианино, — разные случайные книжки. А ветер, бурун за кормой, встречный дым — это хорошо всегда.
Солнце уже не заходит вовсе; днем оно даже греет. И снег еще лежит, и за Полярным — к озерам ходят на лыжах рыболовы за форелью и кунжой.
А на мысе Цып-Навалок я ездил несколько дней назад на оленях.
Позавчера вечером смотрели в кают-компании «Минина и Пожарского»3.
Здесь очень хорошо думается, и если бы не домашние заботы, мне было бы и вовсе отлично.
Когда Вы успели написать Менделеева4?
Почему не проходит Мичурин? Я успел его читать у Вас перед самым отъездом, и он уже тогда был совсем хороший5.
Какой (и с кем) спор о Пушкине?
Очень жаль, что нельзя по вечерам иногда забегать в Москву и снова возвращаться сюда, в свою каюту.
Я придумал большую вещь для «Знамени»6. Буду писать, как только закончу историю корабля.
Он (то, что для «Знамени») будет и статья, и рассказ, и очерк — все вместе.
Ваш Саша .
20. 5. 41.
Баренцово море.
1 Ежедневная газета Военно-морского флота СССР. Выходила с 1938 по 1953 год.
2 Литературно-критический журнал, выходил в 1936 — 1941 годы.
3 Фильм режиссера Всеволода Пудовкина по сценарию Шкловского.
4 Пьеса «Менделеев». Позже была переработана в сценарий (вместе с С. Радзинским).
5 Вероятно, Шкловским была подана заявка на сценарий о Мичурине, которая не прошла.
6 Журнал выходит с 1931 года. А. Марьямов в нем не печатался.
4
А. Марьямов — В. Шкловскому
Дорогой Виктор Борисович! Я долго ждал, что Вы и в самом деле у нас появитесь. Выяснив, что это не состоится, — заскучал и захотел потолковать хотя бы по почте.
Я читал в «Лит<ературе> и иск<усстве>» — сюда случайно попал номер — Вашевыступление в Союзе. Очень правильный разговор1.
Мне часто бывает, как и всегда прежде бывало — совершенно необходимо потолковать с Вами о разном. Мое московское сидение прошло очень уж нелепо — сперва в непомерном буйстве, затем в полной угнетенности духа и в веригах разного свойства. И писал я тоже хоть и много, да как-то все не то, что собирался писать. Хорошо, что меня вовремя облаял Ваня Халтурин2 и я пусть с опозданием, но все же одумался.
Теперь, взявши в Москве разбег и снова приучившись сидеть за столом, я пишу много и, кажется, немного лучше. Во всяком случае, сборник рассказов у меня получится.
Сам я здесь — лучше, чем в Москве.
Голова чище, и нет поводов для вериг.
Пишу наугад, не знаю — застанет ли эта открытка Вас в Москве, и оттого пишу мало.
Виктор Борисович, очень мне нужно, чтобы Вы отозвались, напишите, где Вы собираетесь быть3, куда Вам писать, и вообще, скажите мне разные слова.
Обнимаю Вас и крепко жму руку. Ваш Саша .
Лена мне писала. Что в Москву приехал Кандыба4и рассказывал, что видел Володю. Адрес у меня новый: Полевая почта 20270Б, мне.
10. 05. 43.
Полярное.
1 Так в 1942 — 1944 годах называлась «Литературная газета». В заметке «Писатели в кинематографии. На совещании в президиуме ССП СССР» Шкловский напоминает о лучших старых фильмах, которые должны быть возрождены в звуковом кино, и предлагает создать серию биографических фильмов о Менделееве, Маяковском и других выдающихся деятелях науки и искусства («Литература и искусство», № 30 (82), 24 июля 1943).
2 Халтурин Иван Игнатьевич (1902 — 1969) — журналист и редактор. Издавал журнал для юношества «Зарево».
3 В 1941 — 1944 гг. Шкловский был в эвакуации в Алма-Ате с киностудией «Мосфильм».
4 Кандыба Федор Львович (1903 — 1948) — писатель, журналист.
5
А. Марьямов — В. Шкловскому
Виктор Борисович!
Перечитал «Поло» с пристрастием. Но ничего не изменилось: книга мне нравится такой, какой она у Вас теперь вышла.
По-моему, получился роман, где герой — история. Точнее — роман из биографии человечества. Вокруг Поло в книге несколько веков довольно огорчительной жизни. Что правда.
Узнавание мира не приносит радости.
Сейчас люди возвратились из Китая и из Триеста — почти из Венеции. Венедечи, возвратившиеся после долгих дорог, тоже знают все то, что Вы рассказали о Поло. Знают тяжесть его невыговоренных мыслей и понимают его судьбу, как свою.
Поэтому книга современна и своевременна.
Черный камень действительно горит. И змеи на самом деле бывают с ногами и с зубами, а говорить про это бессмысленно.
И Геродот, и Плиний, и Страбон — все это в книге на месте, потому что это и есть куски все той же биографии человечества, трактованной в соответствии с сюжетом книги.
Однако не в этом дело. Все это Вы знаете лучше меня.
Если издательство хочет, чтобы книга выглядела по-другому1, — чтобы история была плотнее спрятана в привычную беллетристическую ткань, — мне кажется, можно сделать вот что:
1. Убрать первые семь страниц (с венедами, Венетой и народоправством). Это, пожалуй, и впрямь другая книга, — отдельная.
2. Начать прямо с восьмой (город св. Марка).
3. Купцы Поло пусть появятся в книге перед «татарами» — прямо после главы «Лев св. Марка встает над Адриатикой», — так как это глава беллетристическая и она заставит читать дальше с интересом не только читателя, но даже и редактора.
4. А когда купцы поедут в дорогу, тут можно вставить татар и тут же вставить еще главу, сделанную из первых семи страниц. Но в этой новой главе венеты могут остаться лишь очень вскользь, а основой должен быть рассказ, как человечество узнавало мир, как люди двигались с запада на восток и как узнавание мира проходило в военных походах.
Дальше ничего трогать не нужно. В примечаниях нужно немного сократить венетов. Но здесь они могут оставаться как пристрелка к другой книге. А старые примечания, которые делал Кунин 2 , нужно, вероятно, пересказать так, как сделаны Ваши. Чтобы не было таких вовсе чужеродных кусков в книге. Этих примечаний не так уж много.
Про венетов3.
Собираясь в Таганрог, я их давно уже не читал. Но в «Пионере», который лежит у Вас на столе (4-й), я видел Ушинского, который строит хрестоматийный рассказ на славянской Винете. В его время история Винеты была таким же куском русской истории, как более поздний Новгород с Марфой Посадницей и т. д.
Потом все это потеряли.
Завоевание венетов норманнами произошло на самом деле в XIX веке. Западники были у норманнов Пятой колонной4.
Я очень давно и очень долго еду в Таганрог5. По дороге у меня уперли все документы. Потом документы вернулись, но всего компота я не расхлебал по сю пору.
Так мне и надо.
Деньги сверкнули как вспышка магния. После этого только болели глаза. Я чувствую себя полным хамом: купил машинку, но не отдал Вам долга. Не сердитесь на меня. Сейчас у меня осталось на Таганрог полторы тысячи и несколько туманных обещаний на переводы, которые будут посылать туда.
Долг я Вам верну сразу после возвращения.
Если Вы на меня не сердитесь и если я действительно улечу прежде, чем Вы вернетесь, — напишите мне, а то я подумаю, что Вы меня уж очень худо трактуете, и мне будет вовсе плохо.
Адрес мой: Таганрог, до востребования. И все.
Я вас очень люблю. Ваш А. М.
13. 6. 46.
Москва.
1 Первое издание книги Шкловского «Марко Поло» вышло в 1936 году. В письме идет речь о подготовке второго издания.
2 Кунин Константин Ильич (1909 — 1941) — детский писатель, редактор первого издания «Марко Поло».
3 Венеты — группа племен, сформировавшаяся в Северной Адриатике в начале первого тысячелетия до н. э.
4 Имеются в виду течения в русской общественной мысли XIX века: дружба-вражда между западниками и славянофилами, иными словами — между «норманнами» и «венетами».
5 В это время жена А. Марьямова Елена Владимировна Савченко была актрисой Таганрогского драматического театра им. Чехова.
6
А. Марьямов — В. Шкловскому
Дорогой Виктор Борисович!
Только теперь я перестал быть кормящей матерью и сел за машинку. Однако частые, длинные и трогательные письма я Вам писал и прежде. Не получали Вы их только потому, что письма эти писались в уме.
Это письмо будет сводом всего, про что я с Вами говорил за три месяца, прожитых в Таганроге.
ГЕОГРАФИЯ
В Таганроге живут таганрожцы, таганрожицы и таганрожи. Они занимаются земледелием (огороды у тротуаров) и скотоводством («во дворе злые собаки»).
ИСТОРИЯ
Марко Поло в Таганроге не был. Но венецианцы и генуэзцы здесь тогда жили. Колония называлась Порто-Пизано. На противоположном берегу лежала Тмутаракань. Что до венетов, то про них здесь известно не больше, чем в Москве. Кроме меня, их здесь никто не помнит.
ВЕНЕТЫ1
Про венетов я здесь продолжал додумывать, хоть они сейчас Вам, вероятно, ни к чему. < …>
Я. Что до меня, то я оставался Фокой. Вместо того чтобы работать, я пас хлопцев. Лена была на гастролях, а я был папа и он же мама.
Теперь я сел за сценарий, но он мне не нравится. Пишется вовсе не то, что было в либретто, но и не лучше. Кроме того, давно кончились деньги, и нужно срочно залатывать всякие дыры и для этого писать всякое срочнее газетное.
Быть в Таганроге, а не в Москве мне нравится. Из окна видно море. На нем — косые паруса. Между домом и морем — фруктовый сад, а в нем одичалые коты, псы, желтая кукуруза и стебли подсолнухов.
Прочитал, как пострадал бедный Саня2, грешен, позлорадствовал. Малосведущий Крушинский3 облаял его за чужие грехи. Вся злокозненная фантастика, за которую Крушинский его стегал, — даже им не выдумана. Это написал Зорич в книге про каучук. Я эту книгу хорошо помню. Но тут и вовсе худо, — даже и оправдаться нельзя: еще хуже выйдет.
Впрочем, позлорадствовав, я огорчился: понял, что я просто старый шелудивый пес, который слишком много, но без толку, помнит.
В Таганроге хорошо перечитывается Чехов. Мне кажется, что Хлебниковым для русской прозы был Герцен, а Маяковским — Чехов. Он, как, впрочем, и большинство наших писателей еще, мало прочитан.
Еще я тут вдруг прочитал Чаадаева и — по секрету — подумал, что он и есть родоначальник той категории русской интеллигенции, которой венец — Васисуалий Лоханкин. Он много думал, но, в общем, мало знал. И думал не столько мудро, сколько мудрено.
В остальном — я завидовал ильфовскому « дяде Коле»4 (или дяде Пете, не помню), тому, который все умел объяснить: и почему лента рвется, и почему экран в пятнах — и разное другое.
Объяснить все я, впрочем, тоже умею, только от этого почему-то не становится веселее.
Море в Таганроге оказалось пресным. Летом оно было теплым, как подогретый на керосинке вчерашний суп. Сейчас оно бурное и неуютное.
По городу ходит трамвай, в который можно войти и сесть. Никто не ругается и не толкается. Такие трамваи, вероятно, ходят в раю.
На базаре тоже не ругаются, даже шутят.
В городе есть каменная лестница, ведущая к морю, и каждый уважающий себя таганрожец верит, что она лучше и больше одесской. Лестницу строил Депальдо5 — грек из корсаров.
На том месте, на котором в Одессе поставлен Ришелье, — здесь стоят солнечные часы. Здешний писатель Василенко6 написал про них неинтересный рассказ. Вообще же, по-моему, писатель он не плохой, с хорошей наивной русской традицией (напр., Короленко), — из тех, которые пишут для того, чтобы люди становились лучше сразу после прочтения рассказа.
Кроме него здесь живет Овечкин7.
Если бы Нестор Кукольник писал так, как Глеб Успенский, — это, вероятно, было бы похоже. Впрочем, он мужик умный и честный.
Кстати, Кукольник, как выяснилось, тоже жил в Таганроге, по непроверенным слухам был связан с дядей Чехова, Митрофаном Егорычем, общими спекуляциями во время Крымской кампании.
У сценарной студии я попросил на месяц отсрочку и приеду к 1-му ноября.
Не сердитесь на меня за то, что я не писал долго, и ответьте мне хоть несколькими строчками, — чтобы знал, что не сердитесь.
Кланяюсь всему дому и Фоке8. Отдайте ему это письмо для его пакостей (или подстелите его для той же цели в ту галошу, которая ему больше нравится).
Как живет Ваня Халтурин?
Ваш Саша .
29. 9. 1946.
Таганрог.
st1:metricconverter productid="1 См" 1 См /st1:metricconverter . примечание 3 к предыдущему письму.
2 Имеется в виду А. Ивич (см. письмо 2). Критическому разносу подверглась книга А. Ивича «Приключения изобретений» (М., 1939) за то, что изложение некоторых фактов из истории науки не соответствовало принятым тогда взглядам. Виной, как явствует из письма, была книга А. Зорича «Одна из многих» (М., 1936).
3 Крушинский Сергей Константинович (1909 — 1959) — журналист, писатель.
4Илья Ильф. Записные книжки. — Ильф И. и Петров Е. Собрание сочинений в 5-ти томах, т. st1:metricconverter productid="5. М" 5. М /st1:metricconverter ., 1961, стр. 244.
5 Депальдо Герасим Федорович (1888 — 1923) — таганрогский купец из греков. Лестница к морю, напоминающая знаменитую Одесскую лестницу, построена городом на средства, завещанные Депальдо для этой цели.
6 Василенко Иван Дмитриевич (1895 — 1966) — детский писатель.
7 Овечкин Валентин Владимирович (1904 — 1968) — прозаик, очеркист.
8 Домашний кот Шкловских.
7
В. Шкловский — А. Марьямову
Александр Моисеевич!
Деньги взяты, съедены, срок пришел1.
Я написал больше четырех листов. Написал заново. Прохвост Радзинский2, может быть, напишет три четверти листа.
Подсчитаю свою работу: «Мать» — 20 страниц, «Конец Санкт-Петербурга» — 16, «Потомок Чингиз-хана» — 16, «Минин» — 20, «Суворов» — 16, «Нахимов»3 — 12. 100 страниц (около). Считаю, что прохвост напишет 18. Имеем 118 страниц. Восемь листов, которые Вы обязаны дать, — это приблизительно 170 страниц. Вы должны написать 60 страниц. Может быть, у Вас написаны 20 страниц. Нужно написать 40 страниц по моему черновику. Это займет у Вас одну ночь.
Тема Вашей работы — формализм Пудовкина4.
Так как Вы получили более трех тысяч рублей, то я решаюсь потревожить Вас просьбой — прочесть тот текст, который я Вам сдал. Для этого материал придется положить в последовательности.
Кроме того, взявши клей (сварить могу я), Вы должны вклеить в текст, снабдив переходными фразами, постановление партии по поводу кино. Вклейки должны быть сделаны с хронологическими совпадениями (для чего тоже надо прочесть рукопись). Если Вы потеряли статью Пудовкина о Сталине5, которая передана Вам (мнимым моим соавтором Радзинским), то сообщите мне об этом, и я достану Вам статью еще раз. Статья эта пойдет после «Нахимова» в сокращении. Последние пол-листа будут посвящены ленте «Жуковский», о которой Вы не обязаны писать, потому что она еще никому не показана.
Мне жаль, что я поставлен в необходимость отдавать мнимым моим соавторам, людям редкой недобросовестности и легкомыслия, настоящие мысли, настоящие сведения. Мне жаль, что способный и в потенции талантливый человек, человек, рожденный порядочным, — Марьямов, для которого я много сделал в его жизни, так недобросовестно ведет себя в этой истории.
Что касается Радзинского, то он очарователен в своем репертуаре и для него моральные законы в литературе так же необязательны, как для собаки искусство летания.
С глубоким прискорбием, Виктор Шкловский .
19 января st1:metricconverter productid="1950 г" 1950 г /st1:metricconverter .
Москва.
1 В этом и в следующих трех письмах (8, 9, 10) отразилась ситуация, связанная с тем, что «Госкиноиздат» расторг со Шкловским договор на участие в написании книги о кинорежиссере В. Пудовкине. См. также предисловие к настоящей публикации.
2 Радзинский Станислав Адольфович (1899 — 1968) — драматург.
3 Фильмы режиссера В. Пудовкина.
4 Пудовкин Всеволод Илларионович (1893 — 1953) — классик советского и мирового кинематографа. В Постановлении Оргбюро ЦК ВКП(б) о кинофильме «Большая жизнь» от 4.9.1946 Пудовкин обвиняется в искажении исторической правды в фильме «Нахимов».
5 Статья «Учитель и друг» («Правда», 15.2.1940).
8
В. Шкловский — А. Марьямову
Дорогой Александр Моисеевич!
Наш уговор, закрепленный у тов. Радзинского в письменной форме был, что я получаю 4/5 вала за то, что я дал основу книги, которую Вы развили и переделали. Концепция книги, ее материал, просмотр фильмов, знание истории кино было моим, хотя не отрицаю, что Вы развили книгу и не оставили в ней моего текста, переписав ее целиком.
Книга, по моему расчету, имела листов 14 — 15. Договор был первоначально подписан мною на 8 листов. 40% с восьми листов по три тысячи = 9600. Это, деля пополам с налогами, 4700 или меньше. Наша договоренность была, что Вы получаете 4/5 с листажа выпуска. Получилось, что Вы весь дополнительный листаж, Вами написанный (развитой и т. д.), считаете не связанным с моей работой. Это не соответствует ни справедливости, ни нашей с Вами принятой договоренности. Вы сказали мне по телефону, что Вас прижали с расчетом листажа. Но получается по расчету, что это Вы меня прижали с расчетом насухо. Я с этим новым расчетом не согласен. Если Вы на нем настаиваете, будем конфликтовать. Передадим спор на третейское разбирательство. Своим представителем я попрошу быть или Николу Богданова1, или Георгия Мдивани2.
Назовите Вашего представителя3.
Мне кажется, Александр Моисеевич, что Вы в этом деле повели себя неправильно и легкомысленно.
Виктор Шкловский .
<1950>
1 Богданов Николай Григорьевич (1906 — 1989) — детский писатель.
2 Мдивани Георгий Давидович (1905 — 1981) — драматург и киносценарист.
3 Спор был улажен без третейского разбирательства.
9
В. Шкловский — А. Марьямову
Дорогой Александр Моисеевич!
Решил написать Вам, чтобы разобраться в деле1. Мне с товарищем Радзинским Киноиздат2 заказал книгу о Пудовкине. У меня были наброски глав по истории кино, которые, конечно, нуждались в коренной переработке и годились как материал для начала работы, и только. С. А. Радзинский работы не начал. Я начал писать с глав, которые знал лучше, — с исторических фильмов, посмотрел с т. Радзинским все фильмы, имел встречи с Пудовкиным и А. Диким3.
Полтора года тому назад т. Симонов4 во время собрания, говоря о театральных критиках, принадлежащих к группе космополитов, не отождествлял меня с ними и сказал о моей книге «Гамбургский счет»5. Книге этой двадцать три года, многое мною после нее передумано, и вся моя киноработа прошла после книги («Минин и Пожарский», «Далекая невеста», «Навои»6). Издательство впоследствии вернуло выданный мне аванс из денег за переиздание старых сценариев. С. А. Радзинский обратился как к новому соавтору к Вам — Марьямову. План новой книги был составлен заново вами двоими без меня и в мое отсутствие. Радзинский к работе не приступил. Я передал Вам:
1. Свои черновики большой давности.
2. Хроники, составленные мною по просьбе Горького, на основании газет первых двух пятилеток.
Вы начали с большими проволочками работу. Во время работы я несколько раз (раз восемь — десять) встречался с Вами и передал Вам о том, что считаю теорию монтажного кино связанной с теориями «Пролеткульта». Вы противопоставили ей теорию Станиславского. В настоящем виде все написано Вами по Вашему плану. При Вашем опоздании я послал Вам свой набросок главы о «Жуковском», но Вы ее не использовали. Итак, в книге как материал (факты) использованы мои черновики. Мы с Вами вели теоретические разговоры, во время которых Вы сохраняли самостоятельность. Разговоры в основном сводились к разговору о моей книге «Самобытность русской жизни».
Книга написана Вами, так как глава Радзинского оказалась поверхностной и ложно-газетной.
Мне жаль, что я не принял участие в книге, то есть такого участия, которое в литературе называется соавторством. Книга написана Вами, и та оценка, которая в ней дается Пудовкину, — Ваша. Не вижу и стилистической связи с моим стилем. Мои кинознания, однако, Вами творчески использованы. Я Вашу книгу ценю высоко и рад, что расторгнутый со мной договор послужил поводом для создания интересного произведения. Теперь, когда Вы овладели целиком темой, советую посмотреть главы об исторических фильмах. В главе о «Пожарском», может быть, остались следы моих рассказов, не нужные в этой форме читателю. Советую также посмотреть статью М. Горького «О литературе»7 — она предупреждает и опровергает теорию аттракционов8. О материальных отношениях сговоримся. Желаю успехов и соблюдения сроков.
Если хотите, упомяните в предисловии о моих хрониках.
Покажите это письмо в издательстве.
Виктор Шкловский .
2 марта 1950 года.
st1:metricconverter productid="1 См" 1 См /st1:metricconverter . предисловие к настоящей публикации и письма 7, 8.
2 Киноиздат — Государственное издательство литературы о кино в 1936 — 1963 годы.
3 Дикий Алексей Денисович (1888 — 1955) — советский актер и режиссер, снимался в фильме Пудовкина «Нахимов» в заглавной роли.
4 Симонов Константин Михайлович (1915 — 1979) — поэт, писатель, секретарь Союза писателей СССР.
5Шкловский В. Б. Гамбургский счет. Издательство писателей в Ленинграде, 1928.
6 Фильмы, снятые по сценариям Шкловского.
7 Статья М. Горького «О литературе». Впервые опубликована в журнале «Наши достижения, 1930, № 12.
8 В своей статье «Монтаж аттракционов», напечатанной в майском номере журнала «ЛЕФ», 1923, Эйзенштейн называет аттракционом отдельный элемент спектакля (в более поздних статьях — и фильмах) с точно просчитанным воздействием на зрителя.
10
В. Шкловский — главному редактору издательства Киноиздат
В Киноиздат Главному редактору.
Я ознакомился с рукописью тов. А. М. Марьямова «В. И. Пудовкин». Книга мне кажется значительной, хотя, может быть, еще и не цельной. Материал, который я предоставил тов. Марьямову, настолько обогащен и сопоставлен с новым, что книга безусловно должна появиться под одной фамилией Марьямова, который работал хорошо, много, хотя и не к сроку.
Мне жаль, что мне самому не удалось написать на эту тему, но я рад, что она осуществлена принципиально и не робко.
Советую поручить А. М. Марьямову книгу об С. М. Эйзенштейне1. Надо с благодарностью и гордостью описать путь Сергея Михайловича, не скрывая ошибок, общих для многих его современников. Монографии о режиссерах не должны быть их биографиями. Это удалось А. М. Марьямову.
Привет. Я кончаю книгу о теории прозы и доволен пока самочувствием автора2.
Виктор Шкловский.
<1950>
1 Эйзенштейн Сергей Михайлович (1898 — 1948) — классик советского и мирового кино. Книгу о нем — «Эйзенштейн» — напишет Шкловский в 1971 году.
2 Приписка адресована только Марьямову.
11
В. Шкловский — А. Марьямову
Дорогой друг!
Не звонил, потому что считаю себя виноватым перед Симой и собой и ее друзьями.
Мне очень трудно. Я, Саша, вот так и погибаю. Симочка ругала и ревновала меня ко всем. Быт трудный. Осада нужды.
Ушел домой, а здесь все продвинулось, видно мне, что я не очень нужен.
Анна Каренина Сереже не нужна1.
Мне трудно, друг. Я на границе смерти.
Мне очень трудно. Потому еще, что Симонов2 обещал кончить работу с моей книгой в апреле. Но вот это не конец. Читал в «Новом мире» Гулиа «Черный гость»3. Это плохой Марлинский. Я одинок в литературе. Вчера писал про Крамского. Оживал. Играют трубы. Толкают ладонями небо. Тарелки звенят внизу как вода. По мостам идут войска с турецкой войны. У окна университета стоит Менделеев.
Кому надо? Мне надо. Мост не у дворца, а у Исакия. Умерла под колесами Анна Каренина. Сердце человека неустроенное. Нет правды, нет нравственности ни новой, ни старой.
Нет мира, который стоило бы описать. Нет читателя. Нет друзей. Нет смерти, на нее сердце еще не решилось.
Друг мой, мне тяжко. Я пишу.
Виктор Шкловский.
<1950>
1 Аллюзия к роману Л. Толстого «Анна Каренина».
2 К. Симонов в это время — редактор «Литературной газеты» (1950 — 1954).
3 Гулиа Георгий Дмитриевич (1913 — 1989) — писатель. Повесть «Черные гости» опубликована в «Новом мире», 1950, № 2.
12
В. Шкловский — А. Марьямову
Дорогой Александр Моисеевич!
Звонил Вам и не дозвонился. Очень заинтересован Вашим мнением о моей статье (Толстой).Поводом к написанью письма и моей просьбой является следующее: у меня есть ученик и товарищ по Литературному институту Аркадий Викторович Белинков1. Это хорошо образованный, знающий русский и иностранный материал литературовед. В его литературном вкусе и умении писать я совершенно уверен. В Литературном институте Белинков занят мало и ищет работы. Его можно было бы использовать, как для написания рецензий в журнале, так и для внутренних рецензий.
В воскресенье я буду не в городе, так что если захотите к нам приехать, приезжайте на дачу2.
Виктор Шкловский .
21 ноября st1:metricconverter productid="1957 г" 1957 г /st1:metricconverter .
Белинков человек творческий.
1 Белинков Аркадий Викторович (1921 — 1970) — писатель и литературовед, автор книг «Юрий Тынянов» (М., «Советский писатель», 1960), «Юрий Олеша. Сдача и гибель советского интеллигента» (Мадрид, 1976). В 1944 году, будучи студентом Литературного института, Белинков был репрессирован и провел в лагерях 12 лет. Ученик Шкловского.
2 Несколько лет подряд Шкловский с женой проводили лето в подмосковном поселке Шереметьево, где писателям предоставлялись в аренду финские домики.
13
В. Шкловский — А. Марьямову
Ну вот, дорогой Саша,
Саша-неписаша. А я Вам пишу. Мы живем в городе Ялта-Крымская, пер. Кирова, 9, Дом творчества Литфонда. Комната у нас на втором этаже с двумя балконами — один очень большой, другой — маленький. Но 1) под горой проспект и по нему идут грузовики с рокотом, 2) асфальтируют площадку, 3) утром за кипарисами заводят автомобили.
Но.
Все хорошо.
Утром встает левее нас Солнце. Вечером внизу пароход, как настольная лампа, поставленная на пол. В небе луна. По морю расстелили, но не разгладили, серебряно-свинцовый ковер. Темп<ература> ул<ичная> — 14, дом — 17, в комнате — 15. Под одеялом — больше. Пища обыкновенная. Ездили с Сельвинскими1 к Байдарским воротам по верхней дороге. Чудно хорошо. Цветет красным и желтым осень. Море охватывает три четверти горизонта. За воротами сухой холодный Севастопольский прозрачный Крым.
Сима жалуется на сердце, но все же отдыхает. Ложимся в 9, встаем в 7. Я днем еще сплю. Если есть возможность, узнайте, что с моей книгой2 в издательстве «Советский писатель». Проще всего позвонить Вал. Мих. Карповой3— я ей звонил. Как Ваша картина4, как книга5?
Книги пишутся так:6 берутся большие листы бумаги, сгибаются пополам. На первом листе пишется заглавие главы. После заглавия идет ее конспект или хотя бы перечисление объектов. Количество листов-папок соответствует количеству глав (оно потом нарастает). В папки кладут вырезки, наброски. Их тасуют. Делают переходы, и тут возникают их перестановки. Через главы идут темы. Напр. Новое сырье или то, что было недостатком — стало достоинством, или солнце севера, или пути сообщения (из них не выделяют главы, они сошьют главы). Темы отмечаются цветным карандашом на обложках. Оказывается, они повторяются. Это хорошо — значит, они развиваются. Книги не пишутся, а монтируются сперва, а потом обводятся словами результаты монтажа.
В. Шкловский .
28 окт. 1958.
1 Сельвинский Илья Львович (1899 — 1968) — поэт, драматург. Сельвинская Берта Яковлевна (1898 — 1980) — его жена.
2 В st1:metricconverter productid="1959 г" 1959 г /st1:metricconverter . в «Советском писателе» вышла книга Шкловского «Художественная проза. Размышления и разборы». Скорее всего, речь идет именно о ней.
3 Карпова Валентина Михайловна (1915 — 2001) — главный редактор издательства «Советский писатель».
4 Шла подготовка к съемкам фильма о жизни корабля «Дом мой» по сценарию Марьямова. Фильм снят не был.
5 В это время А. Марьямов работал над книгой «Идем на восток». Книга вышла в 1960 году (М., «Советский писатель»).
6 Следующий абзац выделен в письме толщиной линий и аккуратностью почерка. Более подробно на эту тему Шкловский писал в сборнике «Как мы пишем» (М., Издательство писателей в Лениграде, 1930).
14
В. Шкловский — А. Марьямову
Милая рабочая Москва. Бедные пески под снегом.
У нас гора в белых прожилках.
Дорогой Саша, мой многорабочий друг!
Мы живем в Ялте, на втором этаже, комната 18 в углу. На термометре 5, или 6, или 12. Море часто синее. Обычно оно черное. Мы получаем много писем. Сима не очень веселая, но играет в крокет и уже не очень худая.
Мы пишем книгу «Жили-были»1.
Левая катушка, нет — правая, не вертится. Сима меняет катушки2.
У нас Либединский3 и Медведев4 и таджики, и белорусы, и украинцы, и Петр Богатырев5. Советская литература все равно везет этот воз, вздыхая о тщете — овсе.
Бедный Тэдди6. Сколько женщин его любили, сколько он видел. Жил не скучно. Не делал плохого, понимал, что такое хорошо. Умер. Бедная Серафима Николаевна и все поколение, которому не многое удалось сделать.
Пишу «Жили-были». Заметил, что Петя в «Белеет парус»7 притерт к революции через пуговицы, которые он должен Гаврику. Революция ведет его с ранцем за спиной насильно. Этот Петя не плохой писатель, пока пишет о том, как два мальчика съели варенье, и плохой, когда пишет о том, как два мальчика сделали революцию и не изменились.
В Крыму пожимают плечами, глядя на погоду, а я пишу без очков, но у меня геморрой. Не знаю, сколько там «р», но кррровь есть. Мне писал Оксман8. Хвалил статью (заметку) о См<ирнове>-Сок<ольском>9. Он удивляется, что все газеты пишут о неглупой, третьестепенной книжке, а о книге Чуковскогоне написал никто. Но дело не в рецензиях. Дело в мыслях, которые Фома Опискин называл зернистыми.
Что Лена? Что Алик? Что Миша? Как квартира? Строится ли? Как книги? Пишется ли? Как думается? Как жмурится? Как смотрится?
Не съездите ли на дачу в Шереметьево, не повезете ли бедному Жоре, который живет Робинзоном без выбросов моря, ливерную колбасу и привет.
Отдыхаем несомненно.
Сима всем кланяется. Были в Севастополе, ходили по Херсонесу. Согласен жить в Херсонесе, но только в V веке до н. э. Суровое море бьет там о берег, но все, что начертано на земле, человечно.
Ну вот! Витя Шкловский 67 лет без трех месяцев.
15 окт. 1959.
1 Книга начала печататься в 1962 году в журнале «Знамя», отдельным изданием вышла в 1964 году (М., «Советский писатель»).
2 Имеется в виду замена ленты в пишущей машинке.
3 Либединский Юрий Николаевич (1898 — 1959) — писатель.
4 Медведев Владимир Владимирович (1923 — 1997) — детский писатель.
5 Богатырев Петр Григорьевич (1893 — 1971) — этнограф, фольклорист.
6 ГрицТеодор Соломонович (1905 — 1959) — литературовед, детский писатель.
7 Речь идет о повести В. Катаева «Белеет парус одинокий» и о ее героях.
8 Оксман Юрий Григорьевич (1894 — 1970) — литературовед. Был репрессирован, провел в лагерях 10 лет.
9 Смирнов-Сокольский Николай Павлович (1898 — 1962) — артист эстрады, писатель, библиофил. В письме речь идет о вышедших в 1959 году книгах: Смирнов-Сокольский Ник. Рассказы о книгах. М., Издательство Всесоюзной книжной палаты, 1959, и: Корней Чуковский. Современники. М., «Советский писатель», 1959. Заметка Шкловского называлась «О пользе личных библиотек и о пользе собирания книг в первых изданиях в частности» («Новый мир», 1959, № 10, стр. 265 — 268).
15
В. Шкловский — А. Марьямову
ТЕЛЕГРАММА
Сталино обл пленум украинских писателей корр. лит. газеты александру марьямову
в москву пришла зима чудесная погода на морозе розовеют щеки блестят глаза тчк как никогда хочется радости голова полна зимних грез самых страстных и сказочных в которые грешно не верить все покупают елочные игрушки гремит музыка льется вино тчк скорее возвращайся ждем целуем виктор шкловский
22. 12. 1959.
16
В. Шкловский — А. Марьямову
Дорогой Саша!
Свинство не писать! Поздравляю с праздником! При вселении в дом кинематографистов против клиники Литфонда шел спор о метрах. Хотели давать по 12, лишняя комната в совет и деньги обратно 1 . Писатели имеют добавочную площадь (комната). Не забудьте!! Возьмите Ваню с собой, он не будет спорить, а напротив детский сад. Попугал!2
Зачем не пишете?
Поклон Твардовскому и уважение.
Пишу биографию Толстого3. Мешает изобилие фруктов. Жду, когда он женится и осядет на месте. Написал листов 7 — 8. Потому что я прилежный.
Сима Вам не пишет и всем не кланяется. Было солнце. Сейчас тучка. Был ветер. Сейчас тихо. Холодно. Пишите книгу. Пишите книгу Пишипишипишипиши…
Виктор Шкловский . Поклон детям.
Сима всем кланяется и показывает язык.
1 октября st1:metricconverter productid="1961 г" 1961 г /st1:metricconverter .
1 Площадь приобретаемой через жилищный кооператив квартиры должна была соответствовать принятым тогда нормам: 12 квадратных метров на человека. Членам Союза писателей СССР полагалась отдельная комната для творческой работы.
2 Близится распределение квартир в жилищном кооперативе по 2-й Аэропортовской, и советы имеют практический смысл. Внуку Марьямова Ване — полтора года.
3 Начало работы над книгой о Толстом для серии «ЖЗЛ». Книга вышла в 1963 году.
17
В. Шкловский — А. Марьямову
Дорогой Саша!
Я жду от Вас письма. По-моему, Вы мне не ответили на два письма.
Я написал листа три, но пишется трудно. Донимали толстовцы, которых я только что преодолел. В книге будет, вероятно, больше 30 листов. Я сейчас начинаю «Крейцерову сонату». Впереди еще два романа и много неприятностей. Никогда не буду писать такие длинные книги, но стало опять выходить.
Поклон Лене, обоим сыновьям, внукам, невесткам и бабушкам. А еще кланяюсь Вашей библиотеке, но библиотеку, как и баранов нужно иногда стричь, удаляя с них лишнее. Если лишнее будет хорошее, то я даже впущу в свою квартиру или на чердак в Шереметьевку. Отдельно кланяемся Кутьке1 и передаем ему привет от огромного ньюфаундленда по кличке Бэр, фамилия Дубов. Остальные Дубовы2 тоже кланяются.
В доме3 шуршит Маршак4, на нашем этаже живет Межиров5, на площадке сушит бороду Морозов6.
Как здоровье? Как новоселье? Без нас не устраивайте.
Надо ли приносить рояльные петли7 в креме?Целуем.
Шкловский. С <ерафима> Ш <кловская>.
17. 10. 61
1 Домашний пес Марьямовых.
2 Дубов Николай Иванович (1910 — 1983) — детский писатель, и его жена Дубова Вера Мироновна.
3 Как почти всегда в это время, Шкловский с женой отдыхают в Доме творчества Литфонда СССР в Ялте.
4 Маршак Самуил Яковлевич (1887 — 1964) — поэт, драматург, переводчик.
5 Межиров Александр Александрович (1923 — 2009) — поэт.
6 Морозов Александр Антонович (1906 — 1992) — литературовед.
7 Для откидных деталей сооружаемых в новой квартире книжных полок нужны были дефицитные рояльные петли.
18
А. Марьямов — В. Шкловскому
Дорогие!
Вы — под солнцем, в красоте и тепле, полы у вас чистые, и перед глазами белые пароходы1. А нам всякий вечер обещают назавтра восемнадцать градусов и отсутствие осадков, а на самом деле с утра шпарит дождь и температура не лезет выше двенадцати. Кроме того, мы расставляем книги, устраиваем рококо и слушаем, как бахвалятся столяры2.
Я стал сам себе глубоко отвратителен, живу неправильно, делаю черте-что, и только к десятому октября возьму отпуск и сяду к столу — кончать книгу.
Что с Вами?
Что говорит Бобка3?
Я отупел до того, что даже разучился задавать вопросы.
Когда хочу себя утешить — вспоминаю то, что Вы рассказывали про Бугаева4, и начинаю приноравливаться к миру, который живет по телеграфному коду: две точки — тире — точка, точка — тире — тире… Это удивительно верно, и я никак не могу от этого отделаться5. По эллипсу еще живут деревья и, может быть, Кутька. Оттого его так сшибла прерывистость нашего новоселья. Впрочем, он уже совсем опомнился, сам водит меня гулять, таскает на поводке за собой и заставляет вместе с ним осваивать новые местные собачьи запахи. Но мне не хватает обоняния и новые собаки для меня не пахнут.
Странно было с деревьями. После жаркого лета они стояли зеленые, потом вдруг за один день пожелтели, а на следующее утро оказалось, что все они облетели дотла.
В редакции мы сдали в набор главную повесть6. Может быть, сможем напечатать ее в десятом номере. Мне кажется, что тогда вся литература могла бы почувствовать себя чище.
Я купил дрель, верчу дырки и забиваю пробки. Ставлю книжки. Читаю тонны рукописей. И даже не могу прийти к Вам, чтобы, выпив Вашего кофею, почувствовать, как потягивается во мне, расправляясь, то, что можно назвать душою.
Хоть бы написали!
Как работается?
Что произошло со Львом Николаевичем за последние десять лет?
Очень Вас прошу: не пережимайте лишку, не утомляйтесь, не эксплуатируйте себя на истощение, на износ!
Симочка! Как Вы себя чувствуете? Как язык?
Пусть будет Вам тепло и славно.
А еще кланяюсь Бобке, Якову Федоровичу7 и хорошим знакомым людям, если есть они вокруг Вас.
Мы Вас любим и ждем.
Ваши Лена и Саша .
28. 9. 62.
1 Письмо адресовано в Дом творчества писателей в Ялте.
2 В августе состоялся переезд в новую квартиру на 2-й Аэропортовской улице, где и идут работы по ее обустройству. Шкловский живет в соседнем доме.
3 Бобка и еще Нордик (см. письмо 19) — собаки, жившие в Доме творчества.
4 Белый Андрей (Бугаев Борис Николаевич; 1880 — 1934) — русский поэт, прозаик, теоретик искусства.
5 Свойственное А. Белому осмысление мира с помощью ритмических образов, восприятие стихотворных и поэтических форм как отражение числовых законов Вселенной нашло отражение в лекциях и книгах писателя «О ритмическом жесте» (1917), «Поэзия слова» (1922), «Ритм как диалектика» (1929) и близко соприкасалось с разрабатываемым Шкловским «формальным методом».
6 «Один день Ивана Денисовича» А. Солженицына. Повесть была напечатана в «Новом мире» (1962, № 11).
7 Хохлов Яков Федорович — директор Дома творчества Литфонда в Ялте.
19
В. Шкловский — А. Марьямову
Дорогой Саша!
Сижу над морем. День будет жаркий. Ночь была звездная. Провожали Полторацких1 и все вспоминали о тебе. (Гринберги2 и др.) Внизу в порту дымят два парохода. В этом году обычно их мало. Наверху на большой террасе дымит Сима. Язык у нее розовый. Сейчас у нее мало слюны. Она думает, что это «от поджелудочной железы». Но это робкая попытка пожаловаться.
Дом полон литературо-образными малыми формами, они сами по себе. Пускай размножаются. Днем и вечером под колоннами играют в кинга во главе с Симой женщины. Бобик стар, но здоров. Нордик за него бдительно лает на людей с просроченными путевками. На втором этаже шуршит корректурами увядающий в лучах корневой славы Маршак. Пускай и он соревнуется.
Сима говорит: «Он (Саша) сидит в „Новом мире” и думает о дырках в собственных квартирных стенках». Да здравствует собственный дом и дрель со всеми неприятностями. Расставляй книги. Отправь на дрель текучку и пиши собственную книгу.
Я уже 12 дней не пишу. Писать начну завтра. И не гулял. Делал гимнастику (плечо). Спал (мало). Не будем времени верить. Все впереди. У нас еще у каждого по Хаджи Мурату впереди, а у тебя еще «Воскресенье».
Лене поклон, повесила ли она люстру? По Крученому3 все это «разномуй и прекрасный несмедец». Это необходимо.
Если не можешь приехать, то пиши.
Виктор .
Как у Пушкина: «Я в лес бежал». Кажется, так.
Пускай же вечно будет 32 сентября — день отдыха.
Ялта, 1962.
1 Полторацкий Алексей Иванович (1907 — 1982) — писатель и публицист, Полторацкая Лидия Владимировна — его жена.
2 Гринберг Иосиф Львович (1906 — 1980) — критик, Гринберг Лариса Владимировна — его жена.
3 Крученых Алексей Елисеевич (1886 — 1968) — поэт, художник.
(Окончание следует)
[1] Коротков Юрий Николаевич — в тот период главный редактор серии «ЖЗЛ» издательства «Молодая гвардия», где готовилась книга Марьямова.
[2] Шкловский Виктор. Письмо к Роману Якобсону. — «Вещь» (Берлин), 1922, № 1-2, стр. 5.
[3] Литературная энциклопедия в 12-ти томах, т. st1:metricconverter productid="7. М" 7. М /st1:metricconverter ., 1934, стр. 273 — 282. Фактически вышло 11 томов.
[4] Лесь Курбас (1887 — 1937) — настоящее имя Александр-Зенон Степанович Курбас. Расстрелян 3 ноября st1:metricconverter productid="1937 г" 1937 г /st1:metricconverter . Реабилитирован посмертно.
[5] Тендра — коса (ранее остров) в северо-западной части Черного моря.
[6] Эйхенбаум Борис. Мой временник. М., 1929, стр. 132.
[7] Марьямов Александр. Поезд дальнего следования. М., «Советский писатель», 1985, стр. 4.
[8] Шкловский Виктор. Как мы пишем. М., 1930, стр. 213.
[9] Марьямов Александр. Поезд дальнего следования, стр. 333 — 334.