«2000», «ЖурДом», «Лехаим», «Литературная Россия», «Московский книжный журнал/The Moscow Review of Books», «Наш современник», «НГ Ex libris», «Неприкосновенный запас», «Новая газета», «Новая реальность», «Новый берег», «Огонек», «Отечественные записки», «Перемены», «ПОЛИТ.РУ», «Российская газета — Неделя», «Русский Журнал», «Топос», «Урал», «Эксперт», «Colta.ru», «SvobodaNews.ru», «Thankyou.ru»
Михаил Айзенберг. «Стихи — общее дело». Беседу ведет Ирина Головинская. — «Лехаим», 2012, № 9 < http://www.lechaim.ru >.
« М. А. <...> Покойный Витя Кривулин сказал как-то, что в определенном возрасте перестаешь делить стихи на свои и чужие. Я с ним полностью согласен. Хотя ревность, разумеется, присутствует, это нормально, и желание переплюнуть или немножко украсть — это тоже нормально.
И. Г. Украсть — что ты имеешь в виду?
М. А. Ну, метод украсть. Или еще что. Это правильно. Стихи — это же общее дело. Мне представляется, что стихи — это какая-то стихия, стихия языка, и не один человек ее создает, все делается сообща.
И. Г. Это хор?
М. А. Да, это хор. Причем это хор, подхватывающий предыдущие голоса. И, соответственно, те, кто будут потом, тоже будут к нему присоединяться».
Максим Артемьев. Лосев, Кублановский, Бродский. — «Литературная Россия», 2012, № 33-34, 10 августа < http://www.litrossia.ru >.
«Дневниковые записи [Кублановского] „Ноль девять” как бы дополняют лосевский „Меандр”, давая нам возможность узнать мнение другой стороны. Напомним, что в своих „как бы” мемуарах о Бродском Лосев посвящает Кублановскому целую главу».
«Для Лосева „Юра” — милый приятный русский парень со всеми свойственными этому типу достоинствами и недостатками. Он пишет хорошие стихи, даже очень хорошие, но, конечно, простоват и наивен. Его искренняя православная вера, его громко декларируемый патриотизм явно архаичны и только идут во вред стихам. Бродский, поначалу восторженно встретивший Кублановского, впоследствии от него отвернулся именно поэтому».
«Теперь же наступил черед высказываться Кублановскому. „Леша” — „гуманист-агностик с сильным, как у многих, еврейским пунктиком”. По какой-то необъяснимой причуде после смерти его назвали „гениальным поэтом”?! Бродский же „поэзию Лосева не любил”. Сам Кублановский — тоже („Мне не хватает в них (стихах) ‘Православия, Самодержавия и Народности‘” — то есть того, за наличие чего в его стихах критиковал Лосев)».
«Бродский — стихийный гений, имморалист, сам себе вероучитель и пророк. Кублановский — традиционалист, истинно верующий. Лосев — агностик, чуждый метафизике, строгий моралист на основе пострелигиозной этики. Для первых двух „Леша Лосев” — человек своего круга, не авангардист, не поэт, открывающий новые пути, и потому по определению не велик. Его недооценка — это недооценка своего соседа, который милый и приятный, но от которого никто не ждет больших свершений, — нечто вроде „малыша Пруста” для его знакомых, которые и долго после его смерти не могли понять, чего это так с ним носятся?»
Ахматова: дневник сексота. Colta.ru публикует неизвестные записи об Анне Ахматовой. Судьбу их автора, Софьи Островской, обсуждают Глеб Морев и Михаил Мейлах. — «Colta.ru», 2012, 14 августа < http://www.colta.ru >.
В издательстве «Новое литературное обозрение» готовятся к печати (под редакцией Полины Барсковой и Татьяны Поздняковой) дневники переводчицы Софьи Островской (1902 — 1983).
«18 июля [1945]
Я с Ахматовой. Часы у нее. Дом писателя. Чем-то недовольна, полупечальна, отчуждена. Много интересного о Пастернаке. Внушает свою мысль, как и всегда, боковыми путями. А мысль простая: не поэт больше, не пишет своего, только переводит, поэмы его — не поэзия. (Читай: „как же может Громов видеть в XX веке ДВУХ поэтов — Ахматову и Пастернака?” Где же Пастернак?) Загадочная картинка для литературоведов. Ох, как умна. Как древняя змея».
«27 октября [1946], воскресенье
Обедают у меня Анта и Ахматова. Опять водка. Мне скучно и раздраженно. Ахм<атову> в больших дозах иногда не выношу совершенно. Лицемерка, умная, недобрая и поглощенная только и единственно собою».
Говорит Михаил Мейлах: «В более же общем плане должен сказать, что на закате своей жизни Ахматова отнюдь не вызывала всеобщего восхищения. <...> Так что „деконструкция мифа”, произведенная Софьей Казимировной, — вовсе не единичное явление, а какой-нибудь дешевый психоаналитик добавил бы, что это могло быть формой самооправдания: ей, мол, просто потребовалось принизить ту, о ком она осведомляла органы, чтобы ей самой это казалось менее ужасным. Стоит ли говорить, что к вопросу о подлинном значении поэзии и личности Ахматовой эти конструкты, деконструкции и мифологемы имеют лишь косвенное отношение».
«Будь Аксенов жив, он бы раздружился с нами за эту книжку».
Беседу вела Наталья Кочеткова. — «Эксперт», 2012, № 34, 27 августа
Говорит Александр Кабаков: «Евгений Александрович [Евтушенко], к которому я, надо сказать, очень хорошо отношусь, написал в „Литературке” рецензию на „Джина Грина — неприкасаемого”, она называлась „Под треск разрываемых рубашек”. Он попрекал авторов, что в то время, как вьетнамский народ истекает кровью в борьбе с американским империализмом, вы такую ерунду пишете... В день, когда вышла „Литературка”, мы ехали куда-то с Васей в его машине, и он колотил по баранке кулаками и кричал: „Он мне в карман залез!” Потому что тут же накрылось переиздание, тут же порвал договор „Мосфильм”. Вот это он был настоящим без всяких шуточек. Это же было причиной его ссоры с Бродским и разрыва отношений — в сущности, залез в карман, зарубив „Ожог”».
См. также статью Аллы Латыниной «„Нам приятно говорить о нем как о живом...” Две книги, в которых нет ничего общего, кроме названия: „Аксенов”» («Новый мир», 2012, № 9).
Дмитрий Быков. Не бойтесь Бога! Почему современные русские книги читать неинтересно. — «Новая газета», 2012, № 88, 8 августа < http://www.novayagazeta.ru >.
Среди прочего: «Но давайте вспомним сюжет романа: жертва Нехлюдова, так глядевшего на церковь, не была принята, и во второй, ненаписанной книге романа Толстой предполагал описать разочарование и падение Нехлюдова (но вместо того написал „Отца Сергия”): в этом втором томе Нехлюдов должен был оказаться в коммуне среди толстовцев, разочароваться в ней, пережить грехопадение (не с Катюшей) и уйти. Господи, кто бы взялся написать этот роман и назвать его, естественно, „Понедельник”!»
Игорь Данилевский. «С историческими программами на ТВ — просто катастрофа». Беседовала Наталия Демина. — «ПОЛИТ.РУ», 2012, 24 августа < http://www.polit.ru >.
«Самый яркий пример, к которому я в последнее время вынужден часто обращаться, — это Александр Невский, Невская битва, Ледовое побоище. Невскую битву помнят все, хотя в шведских источниках она вообще не упоминается. Ледовое побоище превратилось чуть ли не в основное сражение XIII в., а Раковорскую битву 1268 года никто из россиян и не вспоминает — хотя и по масштабам и по значению она существенно превосходит битву на Чудском озере. Я думаю, что это просто несопоставимые для историй страны события».
Дмитрий Данилов. «Мой девиз — здравствуй, брат, писать очень трудно». Беседу вел Платон Беседин. — «Thankyou.ru», 2012, 28 августа < http://blog.thankyou.ru >.
«Моими вдохновителями были Хармс, Добычин, Мамлеев, Кафка, отчасти Платонов. С самого начала писал прозу, редкие и несерьезные стихотворные эксперименты относятся уже к зрелому возрасту, и это именно эксперименты и именно не всерьез, а не типа „пишу стихи”».
«Не знаю, мне трудно рассуждать о „магии и волшебстве писательства”. Не уверен, что в писательстве Толстого и Достоевского было очень много магии и волшебства. Просто — сидели, строчили. То есть я не то чтобы отрицаю связь писательства с „высшими материями”, наверное, во многих случаях такая связь имеется, но об этом решительно невозможно говорить, не впадая в пафосный идиотизм».
Исторический счетчик. Поэт и бывший диссидент Юрий Кублановский — о злобе людей, вечной раздвоенности и третьем пути. Беседу вел Игорь Вирабов. — «Российская газета» (Неделя), 2012, № 188, 16 августа < http://rg.ru >.
Говорит Юрий Кублановский: «Знаете, мне при советской власти жилось несладко: я искусствовед, а работать был вынужден дворником, истопником, сторожем, на черных работах. Но так мерзотно, как в 90-е годы, я не чувствовал себя ни при коммунистах, ни в эмиграции».
«Честно сказать, после смерти Солженицына затрудняюсь назвать литератора, которому бы мне, допустим, захотелось бы написать обстоятельное письмо и получить пространный ответ».
Максим Кантор. Зачем нужен протест. — «Перемены», 2012, 2 августа < http://www.peremeny.ru >.
«Можно быть неверующим (многие художники и были неверующими), но находиться вне христианской эстетики — невозможно, коль скоро художник работает в так называемой христианской цивилизации».
«Авангард, по самой сути своей, — паразит, он питается чужой жизнью; авангард — вампир, он оживает от чужой крови. Сам авангард — бесплоден и бескровен, ему нужен внешний объект. Писсуар вне музея, нарисованный в туалете член — не значат ничего. Но вы можете повесить хоть в туалете революционный холст Сезанна — и Сезанн останется Сезанном».
«Я не хочу отдавать жизнь за нарисованную пиписку ровно по той же причине, по какой я не признаю господства богатого над бедным».
Николай Караменов. Литературные родители Павла Смердякова. — «Новый берег», 2012, № 36 < http://magazines.russ.ru/bereg >.
«Роман [Р. Хильдрета] „Белый раб” был впервые издан в США в 1836 году, а переведен на русский язык и опубликован в России — в 1862. Роман [Г. Бичер-Стоу] „Хижина дяди Тома” был опубликован в Америке в 1852 году, а переведен на русский язык и издан в России в журнале „Современник” в 1858 году. Эти романы вряд ли могли пройти стороной мимо внимания Ф. Достоевского, да и любого другого русского образованного человека, потому что раскрывали важную для крепостной России тему рабства, и были опубликованы в России еще до его отмены».
«С первых же страниц романа „Белый раб” в глаза бросаются совпадения между Смердяковым и героем „Белого раба” квартероном Арчи».
Алексей Колобородов. Порнография со смыслом. — «Thankyou.ru», 2012, 23 августа < http://blog.thankyou.ru >.
«Три эмоциональных, похожих, разноцветных отрывка. Удивительно, что трое русских писателей, практически одновременно („Информация” Сенчина и „Черная обезьяна” Прилепина изданы в 2011 году, лимоновские озарения [„Illuminationes”] — в 2012-м, а писались с 2007-го по 2011-й) попробовали себя в неожиданном для нашей словесности жанре и амплуа — рецензентов порно».
«Во многом, конечно, подобный прием — обращения героя к порнографии в качестве насущного интереса — объясняется характером книг. Мне уже приходилось определять „Информацию” и „Обезьяну” как романы о „новых лишних людях”. При сравнении подробной повествовательности „Информации” — временами петляющей, подчас усыпляющей, с взрывными штрихпунктирами „Обезьяны” очевидной становится типологическая близость героев. Оба примерно одного возраста и рода занятий (журналистика, PR, литература), с интересом к радикальным социальным практикам — прилепинский герой исследует феномен детской жестокости и насилия, сенчинский торчал когда-то на 60-х и французских идеологах молодежных бунтов».
Консерватор английского типа. Профессор Игорь Шайтанов о свободе Вольтера, цепях де Местра и хромой метафоре. Беседу вел Борис Кутенков. — «НГ Ex libris», 2012, 2 августа < http://exlibris.ng.ru >.
Говорит Игорь Шайтанов: «Шекспир всегда был для меня вечным спутником, хотя я писал о нем не очень много. Каждая статья созревала буквально годами. Но сейчас есть и ощущение, что пора написать, и есть информационный повод — 2014 и 2016-й будут годами всемирно отмечаемых шекспировских юбилеев. Так что здесь мое предложение и издательский спрос совпали, и у меня в работе две книги — биография Шекспира для „ЖЗЛ” и Шекспировская энциклопедия для издательства „Просвещение”. Во втором проекте, разумеется, я выступаю координатором и лишь одним из авторов».
«Вы наверняка тоже спросите — был ли Шекспир? Кратко отвечу, что „шекспировский вопрос” — это отражение реальных проблем биографии — и не только шекспировской — в пространстве массовой культуры».
Ирина Костерина. «Ботаники» против Джеймса Бонда: некоторые тренды современной маскулинности. — «Неприкосновенный запас», 2012, № 3 (83) < http://magazines.russ.ru/nz >.
«Исследователи утверждают, что для большинства мужчин главной референтной группой остаются другие мужчины и мужские сообщества, принадлежность к которым как бы подтверждает их собственную маскулинность, предоставляет им критерии и эталоны самооценки. Поэтому понимание того, как конструируется „нормативная маскулинность”, возможно через анализ только группового и коллективного, а не индивидуального габитуса».
Сергей Костырко. «Бумажная книжка останется аристократической забавой». Беседу вела Ольга Боглевская. — «2000», Киев, № 34, 24 — 30 августа < http://2000.net.ua >.
« — Часто ли вы слышите грамотную, красивую русскую речь в украинских городах?
— В том, как говорили по-русски мои собеседники в Донецке, Одессе или Запорожье, не было ничего, что обращало бы внимание. Украинское интонирование русской речи я слышал больше в Киеве. Но у меня с этим свои, можно сказать, интимные отношения — язык, в котором я рос, был полурусским-полуукраинским, так говорили мои дедушка с бабушкой, дети крестьян из Украины, переселившихся в начале ХХ в. на Дальний Восток. И украинское интонирование русской речи, по мне, только добавляет ей обаяния».
Сергей Костырко. Пелевин издалека. — «Русский Журнал», 2012, 29 августа < http://russ.ru >.
«От книги, посвященной Пелевину, естественно было бы ожидать разговора не о том, что роднит Пелевина с писателями его поколения, а о том — что выделяет. Метода же, выбранная авторами „книги-расследования”, вынуждает их представлять явление Пелевина как нечто, сложенное из стандартных блоков своего времени. Как феномен исключительно поколенческий». О книге Сергея Полотовского и Романа Козака «Пелевин и поколение пустоты» (М., «Манн, Иванов и Фербер», 2012).
См. также статью Ирины Роднянской «Сомелье Пелевин. И соглядатаи» («Новый мир», 2012, № 10).
Креативность и возраст. Ветераны творческого труда рассказывают Colta.ru о том, что дают им (и что отбирают) годы и опыт. Часть первая: Андрей Битов, Виктор Пивоваров, Мария Розанова и Оскар Рабин. (Материал подготовили Мария Сидельникова, Ольга Серебряная, Дарья Абрамова). — «Colta.ru», 2012, 24 августа < http://www.colta.ru >.
Говорит художник Виктор Пивоваров (75 лет): «У каждого человека есть свой внутренний возраст. Мой — между 12 и 14 годами, то есть внутренне я постоянно подросток, и поэтому реальный возраст — и тот, что пришел после подросткового, и тем более который настал сейчас, — находится в таком невероятном диссонансе с внутренним, что меня буквально разрывает».
«В старости нет ничего позитивного. Ничего».
Эдуард Лимонов. «Литература не талантлива и очень тупа». Беседу вел Андрей Рудалев. — «Thankyou.ru», 2012, 20 августа < http://blog.thankyou.ru >.
«Западные критики писали что я „смахнул викторианскую паутину с русской литературы”. Вообще я много чего сделал, но боюсь говорить, опять обвинят в мании величия».
«Про дискуссии о новом реализме ничего не знаю. Я вообще не литературный человек. Я больше со своими охранниками общаюсь и со своей девкой. <...> Я написал немало философских книг, где я не герой, а только глаза и мышление мое. Я никогда и не был героем моих произведений. Если подумать, такого чела — Эдуард Лимонов — ведь нет. Есть хитрый и странноватый Савенко».
«Я о читателе вообще не думаю, и никогда не думал. Когда я с ними встречаюсь, опять и опять удивлен бываю, насколько они неинтересны, и вопросы их неинтересны. Иногда бывает, что я сплю с женщинами-читателями. Но тут другое, — преодоление космического одиночества».
Игорь Манцов. Ревизия: «Печки-лавочки» Василия Шукшина. Баллада об испуганном мужике. Диалог кинокритика Игоря Манцова и культуролога Вадима Касаткина. — «Перемены», 2012, 22 августа < http://www.peremeny.ru >.
Говорит Игорь Манцов: «Вот ведь проехал простоватый персонаж „Печек-лавочек” всю страну с востока на запад, повернул потом еще и на юг, наконец, вернулся на малую родину, сел в углу кадра посреди поля, да и говорит в финальном кадре: „Все, братцы, конец”. Конец не только фильму. Конец еще и тому социотипу, который Шукшин предъявляет. Ибо началось безжалостное, тотальное избиение этого типа тутошними грамотными. Избиение вроде бы исторически обусловленное, однако никто из грамотных не пытался ни смягчить ситуацию, ни помочь человекам. Деревенщики, бедняжки, плакали при этом, что тип уходит, что деревню порушили, однако же это был именно плач, бабья процедура. Любят в России жаловаться и плакать, ничего конструктивного в этом как не было, так и нет. А вот у Шукшина было нечто иное, была некая мощная предъява».
«Мне кажется, деревенщики сильно навредили стране и вот этому самому шукшинскому мужику: оплакивали уходящую натуру вместо того, чтобы помочь выработать выползающему из деревни хмурому общинному человечку — актуальную социальную образность».
Меня научили правильно выбирать среду... Беседу вела Юлия Качалкина. — «Литературная Россия», 2012, № 33 — 34, 10 августа.
Говорит Дмитрий Быков: «[Александр] Грин — гений, заражающий такой энергией и силой, что я всегда во время упадка перечитываю его. Ему самому, при его-то эпохе и биографии, требовались очень сильные отвлечения — и он умел выдумывать картины такой яркости, что они способны пробудить от любой умственной летаргии. Гриновские пейзажи, кошмары, даже гриновские названия — что есть на свете гипнотичнее названия „Синий каскад Теллури”, которое одно способно заменить роман, да что роман — целую страну?»
«[Стивен] Кинг, конечно, далеко не того масштаба писатель — все-таки автор определяется не только тем, сколько он написал хорошего, но и тем, сколько у него лажи. У Кинга лажи тонны, она почти заслонила „Воспламеняющую”, „Мизери”, „Ночную смену” и другие шедевры. И все-таки он подарил нам столько тем и приемов, излечил от стольких заблуждений и комплексов, что можно ему простить даже его невыносимые бейсбольные и рок-н-ролльные отступления».
«Сравнивать их нельзя, конечно. Грин — самый крепкий и сильный абсент, настоящий, полынный. Кинг — в лучшем случае скотч, а очень часто пепси. Тайная мечта напиться с Грином отчасти реализована в „Орфографии”. Но все равно, думаю, я бы не осмелился с ним заговорить».
Андрей Мирошниченко обозначил главные характеристики медиа в ближайшем будущем и объяснил причины появления основных тенденций.
Беседу вела Дарья Татаркова. — «ЖурДом», 2012, 27 августа
Говорит Андрей Мирошниченко: «Эффект сжатия времени заключается в том, что в одном промежутке времени помещается определенное количество социальных событий. Это сжатие происходило всю историю человечества. И, видимо, сжатие времени, или „сгущенка времени”, как я ее называю, подходит к некоторому порогу».
«У многих была иллюзия, что кризис СМИ является циклическим, что экономический кризис закончится и все наладится. Но сейчас все более становится очевидным, что это не циклический кризис, а кризис постоянный, характеризующий закат определенной эпохи. Это закат печатной эпохи, эпохи Гуттенберга».
«Люди научились сами удовлетворять свои потребности в информации. И в этом смысле информация перестает быть ценностью. <...> Журналисту нужно специально приехать на место события, а кто-то из огромного числа блогеров обязательно окажется там случайно. И некий абстрактный блогер становится свидетелем всего. В целом, эта среда удовлетворяет потребности самой себя в получении и переработке информации. Это не спор одного журналиста-профессионала и блогера. Это противостояние тысячи журналистов и миллиона блогеров. <...> Если раньше это была трансляция, то есть знающий сообщал всем, то теперь знающими являются все, но как бы по очереди и случайно».
Беседа напечатана в журнале «МедиаПрофи» (2012, № 7 — 8 < http://www.mediaprofi-online.ru >).
Николай Митрохин. «Личные связи» в аппарате ЦК КПСС. — «Неприкосновенный запас», 2012, № 3 (83).
«В данном тексте не будет разбираться вопрос о том, как „личные связи” сопряжены с социальной практикой „блата”. „Блат” был способом получения тех или иных материальных ресурсов конкретным лицом за счет имеющихся „личных связей” или социального статуса, принадлежности к определенной группе, коррупции. А „личные связи” были скорее делом коллективным и не всегда напрямую вели к получению личной (или даже групповой) выгоды. Поэтому в некоторых случаях „личные связи” можно описать как „блат”, но далеко не всегда. При этом аппарат ЦК КПСС не был коррумпированной организацией, если посмотреть на него с точки зрения понимания коррупции в развитых странах того времени».
На смену обезьяне. Философ Владимир Кишинец говорит гомо сапиенсам good bye! Беседу вел Алексей Нилогов. — «НГ Ex libris», 2012, 30 августа.
Говорит футуролог Владимир Кишинец: «Сегодня нам понятно, что смена человека новой мыслящей сущностью — назовем ее некст сапиенс (следующий разумный) — не злая воля или недоразумение, а закон природы, следствие фундаментальных свойств физического мира, частью которого, не стоит об этом забывать, являемся и мы, люди. Разрабатываемая нами теория поствитализма утверждает: любая разумная планетарная жизнь начинается как биологическая (вита), а затем неизбежно переходит в искусственную форму (поствита). Некст сапиенс закономерно сменит гомо сапиенс, как последний в свое время пришел на смену обезьяне».
«Но некст сапиенс не будет человечеством в нашем сегодняшнем понимании цивилизации как одновременной совместной жизнедеятельности миллиардов гуманоидных существ. С точки зрения физики это весьма нерациональный способ существования разумной жизни. Новая цивилизация будет представлять собой весьма компактную единую планетарную сущность, не имеющую ничего общего с человеком и человечеством, кроме способности мыслить».
Олег Павлов. «У нас произошла революция: сменился культурный класс». Беседу вел Анатолий Макаров. — «Перемены», 2012, 21 августа < http://www.peremeny.ru >.
Беседа, состоявшаяся в эфире радио «Культура» в мае этого года, когда Олег Павлов стал лауреатом премии Солженицына.
Говорит Олег Павлов: «Читатель меняется уже каждые пять лет. Вот я это по последнему роману понял — по „Асистолии”, что пришел совершенно новый читатель, что те, кто читали „Казенную сказку” мою 1994 года — это пожилые люди, а молодые ее уже, ну, не помнят, да».
«И сейчас, например, меня очень смешило — я в прошлом году получил приглашение на некий симпозиум переводчиков и писателей под такой темой „Как нам завоевать английского читателя?” Я хохотал. Надо прийти было к этой идее действительно — она, оказывается, главная: вот как нам завоевать английского читателя. И когда читаешь тут уже разных писателей, так сказать, русских, которые проклинают русскую чернильницу и говорят, что писать о России — это значит загонять себя в угол, это будет непонятным Европе. А мы европейские — значит, нам нужна европейская литература. Ну, как это так? Если вы, собственно говоря, не можете на том клочке земли, где вы живете, пятачке, ничего увидеть даже, разглядеть…»
«Я прекрасно понимаю это время — я в это время существую по законам абсолютно подполья литературного, я такой литературный подпольщик, то есть человек такого русского духовного сопротивления. Я 20 лет выживаю, как могу».
Алексей Порвин. Бросить кость собаке ума. Беседовал Александр Марков. — «Русский Журнал», 2012, 27 августа < http://russ.ru >.
«Представление о современной европейской поэзии как о полностью ушедшей от регулярной метрики и от рифмы в сторону свободного стиха кажется мне не вполне корректным: во-первых, за последние два десятилетия в достаточной мере окрепло направление нового формализма (new formalism), объединяющее многих — при этом достаточно молодых — авторов, использующих рифму и регулярную метрику/строфику; во-вторых, многие поэты (совершенно независимо от нового формализма) как в Европе, так и в Америке, опираются на античную метрику и ее вариации».
«Мое предпочтение в пользу регулярной метрики и строфики, а также в пользу других формальных элементов, основано на ощущении того, что потенциал русского стиха к настоящему моменту раскрыт процентов на пять; поэтому, да, у меня есть это ощущение молодости поэтического языка. Однако мой выбор не является отрицанием ценности свободного стиха».
«Например, было бы неразумным игнорировать дискурсивное мышление читателей с его потребностью в логических рассуждениях, но рассуждение как тип стихотворной речи кажется мне исчерпанным (всесторонне разработано рассуждение как тип высказывания, например, в медитативной лирике А. Кушнера)».
Григорий Ревзин. Притягивает, но не тянет. — «Огонек», 2012, № 31, 6 августа < http://www.kommersant.ru/ogoniok >.
«С точки зрения европейской Москва — это город авантюрный, город, где можно все, город больших денег, порока, больших опасностей и больших возможностей, город-рулетка, где можно все потерять, но и сильно выиграть. С точки зрения России Москва — это город власти, которая может все, город произвола, порока, опять же больших денег, опасностей и возможностей. Не верите — проверьте, почитайте подряд несколько статей о Москве и убедитесь, что других смыслов почти нет. В сущности, это один и тот же миф, хотя в разных вариантах, и называется он Sin City, город греха. Это устойчивый миф, который, вероятно, восходит к Вавилону и уверенно путешествует по миру, прикрепляясь к разным городам — Риму, причем и императорскому, и папскому, Венеции, Парижу, Лондону, Чикаго и т. д. Теперь вот он у нас».
«Слова „погибает старая Москва” почти не меняются, меняется то, что они обозначают. Это такое движение неприятия своей жизни, какая-то странная вера в то, что раньше еще было что-то хорошее, но теперь уж полное дерьмо».
Русская Америка: запасной вариант. Беседу вел Александр Генис. — «SvobodaNews.ru», 2012, 20 августа < http://www.svobodanews.ru >.
Главный редактор «Нового Журнала» Марина Адамович среди прочего говорит: «<...> я считаю, что заслуга корпорации „Нового Журнала” и главного редактора того времени, 90-х годов, Вадима Крейда, что ни в один из этих моментов не было мысли перевести „Новый Журнал” в Россию. Потому что в России есть и „Звезда”, и „Новый мир”, есть свои журналы. Все ниши культурные заполнены. А здесь негде печататься».
Ольга Седакова. «Постмодернизм облегчил положение «среднего читателя», он не требует от него напряженного внимания к форме и смыслу». Беседовал Алексей Мокроусов. — «Московский книжный журнал/ The Moscow Review of Books», 2012, 27 августа < http://morebo.ru >.
Фрагменты интервью (март 2011, Москва), публикуемого в сборнике «Позиции. Том 5. Беседы с деятелями культуры современной России», который выходит в 2012 году совместными усилиями московского ГЦСИ, Гёте-института и берлинской Академии искусства.
«Немецкий я учила, чтобы прочитать Рильке в оригинале. Но благодаря этому я прочла затем и других поэтов, других мыслителей. Например, Гёльдерлина — я еще надеюсь найти какое-то русское соответствие его стихам. Мне кажется, он еще не переведен у нас по-настоящему, Гёте — его лирику так же трудно передать на другом языке, как нашего Пушкина. Но Гёте мне дорог не только как лирик: я страшно люблю его естественно-научную мысль, учение о цвете, морфологию».
«У нас еще мало представляют себе реальное положение верующих в современной Европе. Они стали меньшинством — причем таким меньшинством, за права которого никто не будет бороться. Их не перестают отождествлять с некогда „репрессивной” силой. Я наблюдала эту ситуацию много раз своими глазами. Без преувеличения, это похоже на новый вид гонения. Секуляризация и агностицизм становятся своего рода идеологией. В нынешней Европе (да и в Америке) христианство допускается только как совершенно приватное дело, ее публичное проявление (символы, такие, как крест) оказывается политически некорректным. А у нас в православной среде еще боятся какой-то могучей католической империи, которая хочет захватить „нашу веру”».
Валентина Семенова. Игрище. Об «Утиной охоте» Александра Вампилова. — «Наш современник», 2012, № 8 < http://nash-sovremennik.ru >.
«Появление Зилова в конце 60-х годов ушедшего века вызвало шок и отторжение».
«Но постепенно, примерно к 80-м годам, начинается оправдание Зилова».
«Оправдание главного героя „Утиной охоты” далеко не безвредно».
«1968 год, „Утиная охота”. Все сказано. Все готово к развалу 90-х».
Роман Сенчин. «Читатель ждет, чтобы в книгах была реальная жизнь…» Беседу вел Андрей Рудалев. — «Thankyou.ru», 2012, 13 августа < http://blog.thankyou.ru >.
«Реализма в чистом виде почти нет сейчас. Писатели обязательно что-нибудь такое вставляют в текст (особенно — в финале), после чего перестаешь верить, что это могло быть на самом деле. Не знаю, чем это объяснить. По-моему, реальность очень интересна и насыщена сама по себе для питания прозы… Заметил такую тенденцию: большинство писателей начинают с предельного реализма, с человеческого документа, но уже во второй, третьей книге сбиваются на разного рода фантастику. Может быть, сидя за писательским столом, перестают изучать жизнь вокруг. Сложно понять».
Кирилл Титаев. Академический сговор. — «Отечественные записки», 2012, № 2 (47) < http://magazines.russ.ru/oz >.
«Мы не станем здесь подробно разбирать все выгоды, которые преподаватель получает в тот момент, когда перестает ставить „двойки” и „незачеты”, просто назовем их. Ему легко работать со студентами, ему не надо принимать пересдачи, отвлекать коллег, он не портит отчетность деканата и не пишет объяснительных записок. В конце концов, он может сам не особо разбираться в том, что преподает — ведь „ловить” студентов на ошибках ему тоже не нужно. Однако это еще не сговор. Есть только один игрок, который внешними институциональными условиями вынужден играть на понижение качества своей работы. Сговор появляется там, где в игру включаются студенты. А они постепенно формируют модель поведения, которая предусматривает снижение порогов оценивания при одновременном игнорировании всех остальных аспектов работы преподавателя».
«Таким образом, мы можем утверждать, что отношения „преподаватель — студент” строятся как классический сговор, то есть представляют собой непроговоренные, но скоординированные стратегии двух групп участников, которые позволяют им увеличить субъективно оцениваемые индивидуальные выигрыши (простота работы для преподавателя и простота учебы для студента) и при этом наносят ущерб общему благу и третьим лицам».
«В российской вузовской системе никто не запрещает преподавателю хорошо преподавать, а студенту — хорошо учиться и действительно знать предмет. Беда в том, что хорошее преподавание и учеба никак не стимулируются институтами, которые формируются в процессе создания сговора. В современном российском вузе никаких стимулов хорошо преподавать и хорошо учиться нет».
Арсен Титов. Под сенью Дария Ахеменида. Роман. — «Урал», Екатеринбург, 2012, № 7, 8 < http://magazines.russ.ru/ural >.
«В первый день зимы прошлого, пятнадцатого, года мы вошли в Хамадан прямо с противоположной стороны, нежели чуть более двух тысяч лет назад в него вошел Александр Македонский.
У нас за спиной были Энзели, Решт, Менджильский мост, Казвин, Тегеран, Элче, Султан-Булаг, Аве — то есть мы позади себя оставили то, что этому герою древности еще предстояло. За его спиной были в современном названии Ханекин, Каср-и-Ширин, Сармиль, Керинд, Керманшах, Бехистун, Сахне, Кангевер, Бидессур, Асад-Абад, Зере, Шеверин — то есть то, что предстояло нам. Мы пересеклись в Хамадане, при нем называемом Экбатаной, и всякий из нас, не сговариваясь, ступил на путь другого. Но всякому из нас достался при этом свой путь.
Думается, без какого-либо толмача понятно, что речь идет о Персии. О том же, как мы в ней оказались, я попробую сказать самым кратким образом. Но начать речь мне придется едва ли не со времен царя Гороха, то есть с того момента, когда я оставил аул Хракере.
Нас с сотником Томлиным прежде всего доставили в Батум, и батумцы решительно захотели оставить нас у себя..».
Константин Фрумкин. Параллельные миры и детерминизм. — «Топос», 2012, 28 августа < http://www.topos.ru >.
«В неком умозрительном эксперименте можно себе представить, что мы вносим в прошлое нашего мира изменения и прослеживаем влияние этих изменений на будущее. Наличие этих влияний могло бы быть доказательством существования причинности. Проблема, однако, заключается в том, что, когда мы мысленно вносим изменения в наш мир, мы фактически придумываем другой, не наш мир. А другой мир будет представлять собой просто другую последовательность состояний, о которых, так же как и о последовательных состояниях нашего мира, нельзя сказать, предопределяют они друг друга или нет».
«Разумеется, фантасты утверждают, что машина времени уносит нас в прошлое именно нашего мира. Однако реальное путешествие во времени нашего мира сопряжено с такими парадоксами и настолько противоречит принципам логики, что поверить в его гипотетическую реальность всерьез невозможно».
«В конце концов, когда мы вносим изменение в прошлое, мы как бы позволяем миру просуществовать еще раз, во второй версии, то есть мы присутствуем при творении второго мира. Создание другого, отличного от нашего мира ничего не может сказать о причинности или ее отсутствии в нашем мире».
Ревекка Фрумкина. «Нужно уметь писать доступно, но научно». Беседовала Наталия Демина. — «ПОЛИТ.РУ», 2012, 22 августа < http://www.polit.ru >.
«Среди книг, которые мне, уже школьнице — я тогда была в 3 или 4 классе, „полагалось” прочитать — была книга Юрия Тынянова „Кюхля”. Папа купил ее в Москве и прислал мне в г. Молотов в эвакуацию. Я ее прочитала, и мне было очень жалко Кюхлю. При этом, когда рассказывалось, как Вильгельм учился, я более-менее понимала, — Пушкин был почти весь мной прочитан (об этом странном для нынешних времен опыте чтения я уже писала, но ниже повторюсь); лицей был местом „знакомым”, а остальное я не очень поняла… И только задним числом, прочитав этот роман уже взрослым человеком, поняла, что я тогда просто была маленькой. И „Кюхля” для меня остался таким образцом литературы, которая вроде бы для детей — а на самом деле вовсе нет. Формально едва ли „Кюхлю” можно назвать научно-популярной книгой, но, вообще говоря, она является таковой, к тому же — на гуманитарном материале, что по тем временам было очень редким явлением. Поэтому когда мне через много лет попалась книга Натана Эйдельмана „Мой XIX век”, то я не могла ее осилить, потому что для меня это было какое-то странное возвращение к чему-то, что я в основном знаю, но в такой своеобразной форме, которая была мне как-то незачем».
Целесообразность ада. Беседу вел Дмитрий Волчек. — «SvobodaNews.ru», 2012, 15 августа < http://www.svobodanews.ru >.
Говорит Валерий Шубинский: «Я думаю, что „Щенки” [Павла Зальцмана] не потерялись бы и в потоке публикаций конца 80-х — начала 90-х годов. С другой стороны, мне кажется, что „Щенки” — настолько своеобразный текст, требующий настолько необычного подхода и настолько глубокого знания культурного контекста, что едва ли он в то время был бы правильно воспринят. Может быть, то, что этот текст появился сейчас, когда мы знаем весь комплекс сохранившихся текстов 30-х, 40-х, 50-х годов (я имею в виду, естественно, непечатную, неофициальную литературу), может быть, это позволяет нам понять эти тексты глубже».
«Термин „неофициальная литература” здесь вряд ли применим, потому что речь идет о гораздо более глубоком разладе с эпохой, гораздо более глубоком внутреннем подполье, чем это имело место в 60-е, 70-е, 80-е годы. И это далеко не обязательно сопровождалось, как ни странно, политической оппозиционностью. Тот же Филонов был, как мы знаем, политически глубоко лояльным советским человеком. Но речь идет о том искусстве, которое не было воспринято, востребовано ни на каком уровне социума в то время».
Георгий Цеплаков. Обращение назад: пограничная ситуация Романа Тягунова. — «Урал», Екатеринбург, 2012, № 8.
«Знавшие Романа Тягунова вспоминают, что в конце жизни он часто пребывал в очень подавленном состоянии. Так, Е. П. Касимов сообщает, что в самом конце Тягунов даже угрожал его убить, если только Касимов не приостановит публикацию книги стихов Тягунова (которая выйдет уже посмертно). О том же пишет и Ю. В. Казарин: „В конце своей жизни (лето — осень 2000 г.) он перессорился буквально со всеми. <…> Думаю, каждый из нас чувствовал тогда, что Роман — уже над бездной. <…> В его глазах уже не было той веселой, иногда злой, но очень живой тоски — была просто тоска”. Но вместе с тем и Евг. Касимов, и Евг. Ройзман, и А. Кузнецов свидетельствуют, что со своими „тараканами” и „бесами” Р. Тягунов все же умел справляться, даже в конце жизни».
«Глубоко погрузившись через свою рекламную деятельность в деловой мир города [Екатеринбурга] (который в 90-е годы был, как известно, сильно связан с криминалом), Тягунов постепенно стал осознавать, что и сам уже не свободен в продвижении товаров и услуг от лжи и фальши. <...> Это очень сильно мучает, буквально изводит его. Поэтому он и не хотел отдавать книгу в печать: на мгновение он засомневался в доброкачественности своего дара».
В этом номере «Урала» см. также мемуарную подборку «Вспоминая Романа Тягунова: Константин Патрушев, Дмитрий Рябоконь, Евгений Ройзман, Евгений Касимов, Юрий Казарин, Андрей Козлов, Надежда Герасимова, Олег Дозморов» (материал подготовила Мария Коновалова).
Наталия Черных. Наедине с адом. Елена Шварц: два года без поэта. — «Новая реальность», 2012, № 40 < http://www.promegalit.ru >.
«Некогда один из питерских поэтов, по-достоевски бежавший от надвигавшейся спекулятивной питерской бесовщины в тихое место, обронил в кофейную чашку: „Я не выдержал. Ушел. Оставил ее наедине с ее адом”. Вряд ли он понимал — но вероятно, что понимал, — насколько точно он выразил общее отношение к Лене, что бы кто ни говорил. Что это формула отношения к Елене Шварц и ее стихам: „Оставил ее наедине с ее адом”. Что за пределами этой простой, как вода из-под крана, фразы начинается демагогия, которой, признаться, не хотелось бы в разговоре о поэте».
Составитель Андрей Василевский
«Вопросы истории», «Дилетант», «Дружба народов», «Звезда», «Знамя», «История», «Наше наследие», «Октябрь», «Посев», «Православие и современность», «Русский репортер», «Фома», «IRS-Наследие»
Сергей Беляков. Лев Николаевич Гумилев. — «Вопросы истории», 2012, № 9.
Образцовый биографический очерк: на двадцати пяти страницах конструктивного текста нашлось место и научным обобщениям, и «лирическим отступлениям». В финале статьи — убедительная попытка представить приблизительный реестр тому, что автор удачно именует не «учением», но разнообразным «наследием Л. Н. Гумилева». Две цитаты из очерка — он публикуется в рубрике «Исторические портреты» — все же приведу, с главами из книги С. Б. о Льве Гумилеве, опубликованными весной этого года в «НМ» (2012, № 4), они не пересекаются.
«Художник среди ученых, он мыслил совершенно иначе, поэтому так часто и озадачивал своих коллег. Биограф семьи Гумилевых В. Полушин в библиографии к составленной им летописи „Гумилевы. 1720—2000” допустил изумительную ошибку. В названии статьи Я. С. Лурье вместо „Древняя Русь в сочинениях Льва Гумилева” он написал „Древняя Русь в воспоминаниях Льва Гумилева”». «Многие идеи и высказывания Гумилева последних лет жизни вступали в противоречие не только с исторической реальностью, отраженной в источниках, но и с ранними работами самого Гумилева». A propos: в свежем номере «Нашего наследия» (о публикациях в этом журнале — ниже) — страницы из интереснейшего дневника Наталии Колосовой о Л. Г. Грустное чтение.
В текущем номере «ВИ», помимо прочего, — подготовленные Валерием Кузнецовым любопытные письма ротмистра лейб-гвардии уланского полка А. В. Поливанова родным (октябрь 1916 — май 1917). Приверженцев исторических мифов они, надеюсь, озадачат. И — актуальная статья Тимура Магсумова «Празднование столетнего юбилея Отечественной войны 1812 г.».
Дмитрий Быков.
Юлиан Семенов. — «Дилетант», 2012, № 8
«Не в том дело, что Семенов чувствовал себя чужим на Родине, что остро ощущал конфликт с народом или интеллигенцией (а у него, в отличие от Галича, оба эти конфликта наличествовали, и своим он не был нигде, даже где-нибудь на лесосплаве; разве что пикейные пенсионеры обожали и принимали его безоговорочно). Проблема в ином: Семенов был идеалист, при всем кажущемся цинизме, и сохранять самоуважение мог единственным способом — играя в шпиона, то есть допуская, что все происходит не с ним. И любя Родину откуда-нибудь из американского отеля, откуда она со своими березами etc. представала не цитаделью грубости, хамства и терпения, а родниковым краем. Отсюда феерическая популярность песни про березовый сок — из чудовищного, мягко говоря, фильма „Мировой парень” (1971-й, про то, как на зарубежных соревнованиях грузовиков алчные иностранцы чинят препятствия нашему водителю Николаю Олялину; право, как вчера снято). Умиляться Родине можно было, лишь отодвинув ее — хотя бы в воображении — на космическое расстояние. <…> Творческая интеллигенция делится на собственно творцов, которые ведут себя прилично, и околотворческую сволочь, которая и из этой статьи сделает вывод о том, что я завербован. Сволочи больше. На ее фоне Семенов — кладезь таланта и порядочности, хотя в жизни он был лишь не в меру активным и довольно вторичным писателем, автором остросюжетной прозы с вкраплениями замечательных мыслей и точных наблюдений. И как от Симонова — так себе прозаика и хорошего, но не великого, поэта — останутся гениальный „Случай с Потаповым” [1] и десяток первоклассных стихотворений, так от Семенова навеки останется созданный им герой, а это очень много».
Сам-то номер посвящен мушкетерам. Подано фундаментально и современно разом.
Александр Дегтярев.
Заметки на полях истории Отечественной войны 1812 года. — «Наше наследие», 2012, № 103
Здесь, в частности, подробно рассказано о подоплеке трудных взаимоотношений императора Александра I с М. И. Кутузовым. Впервые полностью публикуется и письмо государя графу П. А. Толстому — очень в тему. «Письмо Александра I со стопроцентной уверенностью позволяет утверждать, что он не только не владел ситуацией, но даже не имел информации о вершившихся в стране делах. <…> Почивший в апреле 1813 года полководец (Кутузов. — П. К. ) оставил Александру пышный лавровый венок победителя в великой войне». Думаю, что не все согласятся (даже и зная то же, что открыто настоящему исследователю) с подобными умозаключениями.
Их жесткость, на наш взгляд, несколько микшируют некоторые другие материалы номера, во многом посвященного событиям 200-летней давности, но это тема для отдельного разговора. Кстати, жаль, что у меня нет места для приведения здесь приказа императора об учреждении «первой самой демократичной награды» — медали в память Отечественной войны 1812 года (он опубликован внутри статьи Александра Смирнова). Интересно, кто написал этот вдохновенный текст.
Алексей Ивантер.
Особое братство. Стихи. — «Дружба народов», 2012, № 9
«Тут петь нельзя и говорить не надо. Будь эллин ты, осман иль иудей — над миром каменным царящая цикада не признает ни Бога, ни людей. А ты — жующий и привычно пьющий — не зажимай бессильные лады, тут властвует без устали поющий малец с крылом из сетчатой слюды. Среди руин оставленного града, один мотив незыблемо храня, свой черный зрак уставила цикада куда-то сквозь ненужного меня. Заговорить не смею и немею сухой гортанью, языком кривым. Но что мне делать с музыкой моею — с кузнечиком звенящим луговым, и с речью — дар напрасный подающей, невоздающей, ставшею судьбой, и сквозь меня — молчащего — поющей, не признающей власти над собой?»
Григорий Каковкин.
Ливельпундия. — «Знамя», 2012, № 9
Нежный, остроумный и одновременно очень печальный, если не сказать трагический, рассказ. Повествование ведется «от лица» обыкновенного «элитного» комара-кровососа, которого почему-то зовут Сафико. Надеюсь, читатель вспомнит, что кусают — только комары-самки.
«Причитая, Сафико согревался своим негодованием. От слов появлялась надежда. Порассуждав об аппетите, он вправду захотел есть, в нем пробудился если уж не голод, то некое смутное желание. Мыслью он укрепился в том, что, поднявшись повыше, солнце принесет тепло, возможно, станет суше и он отойдет. Конечно, это была лишь возможность освобождения, но возможность реальная. Силу придали звуки. В стороне трещали сучья — это значило, что зверь был жив и, следовательно, дождь кончился для всех. Он услышал также гул комара — не тот, что вчера, — и для него это значило, что кто-то мучился, как он, и от коллективности беды тоже стало легче. Мир снова заинтересовал Сафико, только суставы еще не слушались.
Сафико решил с матовой стороны листа перелезть на глянцевую — поменять точку зрения, обдаться ветерком или что там есть. Если какое невидимое тепло придет сюда, то на глянцевой стороне оно застанет его лучше и быстрее. Он еще раз посмотрел на свои ноги и начал переставлять, переставлять. Хобот и две передние уже втащил, а затем и пустое брюхо. Когда его переносил, подумал, что с пустым брюхом не только движения даются легче, но и лучше думается. Он перелез, огляделся, и ему все показалось новым, будто в знакомом доме переставили мебель.
Лес еще больше стал трещать, раскачиваться — и так далее. И слабый ветерок тоже — и так далее. Но Сафико замечал и не замечал того, что менялось в лесу, его заботило и пугало свое существование, он с нетерпеньем каждую минуту проверял крылья, ноги и свою готовность лететь».
С интересом также читал я в номере «воспоминательное письмо» (буквально, с постоянным прямым обращением к «герою», точнее, к памятнику) Эдуарда Кочергина — Георгию Товстоногову («Медный Гога»). Кстати, отлично иллюстрированное, оно публикуется и в «Нашем наследии». Назову и маленький рассказ Светланы Кедриной об отце («Папин стол»), а также проницательный, как я почувствовал, этюд Сергея Чупринина о писателе-эссеисте Самуиле Лурье.
Кирилл Кобрин.
Песни о старости и детстве. — «Октябрь», 2012, № 8
У этого эссе, комментировать которое не возьмусь (оно есть и в сети, кому интересно, прочтет), — примечательный постскриптум: «P.S. При написании этого текста не пострадал ни один ребенок. Автор искренне любит детей, он не сочувствует педофилам, учителям-садистам, работорговцам и командирам „детских отрядов” в африканских странах. Вышеизложенное вообще не имеет отношения к детям — в физическом и ментальном аспектах их существования. Речь о нас, взрослых, — и о нашем ублюдочном сознании».
Олег Кузнецов.
Князь Григорий Гагарин: открытие Азербайджана взору Европы. — «IRS-Наследие», Баку, 2012, № 4 (58)
На обложке — фотография археолого-этнографического музейного комплекса Гала.
Итак, начинаешь читать в этом «международном азербайджанском журнале». Сначала — статья к 870-летию великого поэта и мыслителя Низами Гянджеви («Корифей азербайджанской поэзии»). Потом — историческое эссе о Гянджинском ханстве. Затем — тот самый князь, друг Лермонтова, изумительный художник, живописец Кавказа. И его акварели. Потом — опять — архитектура, фотография, ремесла.
И не знаешь еще, что ближе к концу издания тебя ждет обширное исследование «Азербайджан — Армения: разница потенциалов политического лоббирования в России» (автор — А. Караваев, замгендиректора Центра постсоветских исследований МГУ). Подробно — с именами, фактами, статистикой. Впрочем, угадайте-ка с одного раза, каким парным знаком препинания в этом тексте и в этом журнале оформлено слово, используемое обычно при обозначении масштабных кровавых событий в отношении того или иного этноса (в данном случае речь идет о грядущей в 2015-м дате, о том, как эту дату будут отмечать армяне). И князь Гагарин быстренько улетает в свой культурологический космос. «Лишь бы не было войны», как говорили взрослые в моем детстве.
Алеся Лонская.
Заяц, волк и насилие. Медиа в России станут безопасными для детей и скучными для взрослых. — «Русский репортер», 2012, 33 (262)
«Еще один парадокс: у ребенка все равно остается интернет, а в нем и „Колобок” с его каннибализмом, и „Том и Джерри” с их садизмом, и „Карлсон” с педофилией, и „Ну, погоди!” с пропагандой курения, и многие другие, действительно опасные вещи, по-прежнему неподцензурные. Пользовательский контент в Сети маркировать не придется: она исключена из сферы действия закона (кроме зарегистрированных в ней СМИ). Правда, чтобы обезопасить детей в интернете, в июле депутаты приняли поправки в закон „Об информации, информационных технологиях и о защите информации”, которые позволят блокировать (начиная с 1 ноября) сайты с детским порно, пропагандой наркотиков и призывами к суициду. Поправки эти вызвали возмущение либеральной общественности, опасающейся, что под предлогом защиты интересов детей закон позволит перекрыть доступ к социальным сетям».
Так-так. Теперь почитаем ближе к концу.
«Безусловно, дети должны быть защищены от вредной и опасной для психики продукции — к примеру, от сцен насилия (именно из этих соображений Southpark давно уже показывают ближе к ночи). Но сам закон пока слишком несуразен и отдает ханжеством: он вынуждает медиа делать вид, что в обществе нет ни наркотиков, ни секса, ни геев — вместо того чтобы искать правильный язык для разговора с ребенком на эти темы».
Какое несчастье. Пора, значит, бежать за правильным языком. В обнимку с Госдумой. А то мой семилетний сын без секса, наркотиков и геев долго не продержится.
Роман Маханьков.
Апокалипсис сегодня. — «Фома», 2012, № 9
Этого (совсем молодого!) церковного публициста не стало в конце июля нынешнего года. В середине прошлого десятилетия он мучительно искал, разрабатывал вместе с единомышленниками тот публицистический язык и тон, каким можно пробовать говорить с ищущим читателем о вере. В этом номере публикуется его работа 2004 года. Ниже — главка из нее, под названием «„Тайное знание” Откровения».
«Самое „возмутительное” в книге Апокалипсис — это то, что там совсем ничего не говорится о том, как остановить воцарение Антихриста. Более того, согласно Откровению, его приход остановить невозможно. Неужели надо спокойно наблюдать агонию человечества? Зачем вообще нужна тогда такая странная книга пророчеств?
Дело в том, что библейское пророчество — это не прогноз, а сами пророки Библии были кем угодно, только не предсказателями будущего. Цель их служения иная. Бог устами пророка возвещал людям свою волю, наставлял и предостерегал их, просил задуматься и измениться. Это могло происходить в том числе и через рассказ о будущем. Даже если пророчества касаются грядущих событий, то они в корне отличаются от предсказаний Ванги или Нострадамуса. Ведь Бог не просто говорит людям, что произойдет, а дает им шанс изменить это будущее путем изменения себя. Для человека, поверившего пророку, грядущие события уже не тупик, а руководство к действию.
Поэтому „тайное знание” Апокалипсиса состоит не в том, чтобы найти и обезвредить Антихриста, и даже не в том, чтобы предотвратить конец света. А в том, чтобы, распознав Антихриста, сохранить верность Христу. Потому что в конце концов, согласно Откровению Иоанна Богослова, свершатся все мировые катастрофы, разорвется паутина лжи — и люди встретят своего подлинного Спасителя».
Игумен Нектарий (Морозов).
Не ищите оправданий. — «Православие и современность», Саратов, 2012, № 21 (37)
«Мне кажутся некорректными разговоры о том, что оставивший свое служение честней и лучше того, кто своим саном тяготится, но к подобному шагу не готов. Здесь опять налицо неоправданная попытка заглянуть в чужую душу и, ничего толком не разглядев, вынести свой вердикт о том, что там происходит. Ведь не оставляет священник свое служение потому, что пока еще находится в борьбе — за свою паству, за свою душу, за то, чтобы не сделаться совсем чуждым Богу. Я бы каждому, кто вообще задумывается об этом, посоветовал прочитать потрясающий по силе своего воздействия на душу роман Грэма Грина „Сила и слава”. Он о жизни и смерти католического священника в Мексике в годы гонений на Церковь. Преследуемый, вынужденный скрываться, постоянно переходить с места на место, впавший в грех блуда и приживший внебрачного ребенка, спивающийся, опустившийся, он все равно не может уйти, отречься от сана. Почему? — Потому что не может предать Божий народ. И он ходит из села в село, крестит, отпевает, исповедует, служит мессу и причащает людей. Противный самому себе, лишенный даже возможности исповедоваться, потому как он в этой части Мексики последний — не расстрелянный или не отрекшийся. В конце концов арестовывают и его. Он боится смерти, но именно она становится для него избавлением от страдания и в той же мере печатью, приложенной рукой Божией к свитку его жизни. Маленький мальчик, жизнь которого — вторая, очень тонкая сюжетная нить романа, мальчик, которого буквально воротит от тех житий, которые читает ему мать, от всего, что связано с христианством, узнав о смерти несчастного, потрясенно произносит: „Ведь он мученик!” И целует с благоговением руку священника, которого в тот же день посылает Господь в их город и в их дом. Кто после этого возьмет на себя смелость сказать, что оставивший служение „лучше” и „честнее”?»
Статья является развернутым ответом на вопрос читательницы об И. И. Охлобыстине.
В следующем номере — замечательная статья Марины Бирюковой о легендарном саратовском священнике — отце Гергии Лысенко, преставившемся десять лет тому назад. О том самостоянии, когда стоять, казалось бы, невозможно.
Екатерина Супруненко.
Следствие длиною в век.
—
Научно-методический журнал для учителей истории и обществознания «История» (Издательский дом «Первое сентября»), 2012, № 7
Корреспондентский отчет об уникальной выставке, прошедшей в мае — июле в Выставочном зале Федеральных архивов России о гибели семьи императора Николая II. Это была действительно беспрецедентная историко-культурная акция, поставленная как спектакль, в который вовлекался любой пришедший посетитель. Прошла она кратко, почти незаметно, «в череде других маловажных, но зато хорошо „раскрученных” событий культурной жизни столицы», закрылась в самый разгар школьных каникул. Е. С. пишет в финале своей статьи об этом и жестко и справедливо («А ведь такая выставка должна стать постоянной экспозицией, куда в обязательном порядке надо приводить школьников и людей постарше. <…> Но вокруг — одно равнодушие и суета»). На приложенном к журналу CD — материалы выставки (документы, фотографии, предметы и т. п.) — в хорошем разрешении.
Выпуск же посвящен 1150-летию Российского государства.
Сергей Фирсов.
Русский параклет. — «Звезда», 2012, № 9
Обстоятельный, глубокий очерк с инскриптом: «К 700-летию преподобного Сергия Радонежского».
«Важно отметить, что именно Сергий Радонежский являлся создателем нового культа — культа Троицы. Безусловно, Византийская Церковь знала праздник Пятидесятницы — нисхождения Святого Духа на апостолов — и через это напоминала верующим о Троице. Но праздника Троицы как такового христианские просветители русского народа не знали. Именно игумен Троицкого монастыря стал наиболее деятельным проповедником тринитарного догмата. „Сергий создал учение о Троице как священном первообразе любви и согласия, которые должны восторжествовать на земле”, отмечает современный исследователь, также предполагающий, что троичный культ очень быстро завоевал широкие слои народа, пустив корни в глубинах народного сознания. „Трансцендентальный смысл культа Троицы шел навстречу чувству солидарности людей друг с другом и с миром природы”. И, что особо важно, он „стал действенной социальной идеей, символом и знаменем национального спасения, учением о переустройстве жизни на земле на новых нравственных началах”. Идеалом Сергия Радонежского было преображение вселенной по образу и подобию Троицы, что следует понимать как внутреннее объединение всех существ в Боге».
Сентябрьская книжка «Звезды» как-то особенно богата на интересную публицистику/эссеистику и литературоведение: Александр Рубашкин — об Алесе Адамовиче, Галина Василькова — о заветном романе Бориса Житкова, Елена Невзглядова — о поэтах и поэзии, Омри Ронен — о Борисе Слуцком… Наши тихие аплодисменты и блестящему очерку Андрея Русакова «Хватит бороться с коррупцией».
Владимир Чичерюкин-Мейнгардт.
Георгиевская ленточка. — «Посев», № 7 (1618)
«Со всей наградной системой исторической России этот орден и его знак были упразднены советским правительством в конце 1917 г. Хотя награждение орденом Св. Георгия, Георгиевским оружием и знаком отличия продолжалось и при демократическом Временном правительстве. Позднее награждение орденом и его знаком возобновилось русским военным командованием на территориях, освобожденных от советской власти. Его вручали за отличия в боях против советских войск.
Сравнительно недавно ушел из жизни в Аргентине последний кавалер Георгиевского креста фейерверкер Корниловской артбригады Константин Ассеев. Крест он получил из рук генерала А. П. Кутепова за уничтоженный в бою советский танк. К. Ассеев скончался в 1995 г. в Буэнос-Айресе».
Обращу внимание на живую, сердечную статью Антона Васильева о художнике Анатолии Звереве («Ван Гог из Свиблова») и ярко откомментированный Георгием Вербицким обзор выступлений на памятном круглом столе «Коллаборационизм и предательство во Второй мировой войне. Власов и власовщина».
Составитель Павел Крючков