МИЛОРАД ПАВИЧ. Ящик для письменных принадлежностей. [Перевод с сербского Ларисы Савельевой]. СПб., “Азбука”, 2000, 218 стр.
Нет, не оставляет ощущение неполноценности писателя Милорада Павича. “Ящик для письменных принадлежностей” — его новая повесть. Сюжет заранее задан и схематичен, даже схемы прилагаются; автор открывает один за другим ящички и выуживает предметы: судовой журнал, почтовые открытки, прядь волос, глиняную трубку...
Павич расхаживает среди плоских манекенов. Он не в состоянии их оживить и пытается ярко разодеть и надушить. Отсюда в повести внешний антураж: рецепты еды, нескончаемые запахи духов, если лизнуть ящик, он — вкуса морской воды, последний его хозяин был лишен запаха, и так до дурной бесконечности... Но это лишь подчеркивает поверхностность описания, уникальную бесплотность героев.
Текст художественно банален. Волосы черны, как вороново крыло. Серьги похожи на слезы. Сложно найти живое слово. Образы, юмор — все притянуто, все искусственно донельзя. “Эротизм” Павича по-тараканьи поспешный, пугливый, отталкивающий — хуже тупого порно...
Почти вся повесть заполнена клейкими рассуждениями. Судя по издательской аннотации, “читателю предстоит... пробиться к пониманию... глубинного смысла”. Увы, метафизика напоминает занятия в школе для дефективных. Тончайшие области, требующие деликатного обращения, грубо препарируются. Повсеместно присутствует “штемпелеванная мистика”. Например, бесстыжие разглагольствования о душе, ее “органах”, свойствах, их перечисление... Все это с прибауточками. Вот как опровергнута математика и доказана неисчислимость Бога: “А теперь подними вверх один палец и попробуй пересчитать единичность! Не выйдет. Единичность лишена всякого количества. Ее исчислить невозможно”. Блистательно! Отдельной признательности заслуживают вздохи о времени и вечности. “Может быть, Время — это сила, которая движет телом, а Вечность — это горючее души?” Дивишься мужеству, с которым пишется такая пошлость. После Павича любой мистицизм вызовет аллергию.
Явно не к месту вставлены детали боснийского конфликта. Возможно, это и нелепо — “идейно” выводить писателя на чистую воду, но все же... Каковы мысли Павича? Гуманист? Экзистенциалист? Пацифист? Мизантроп, как Селин? Сербский патриот? Есть идеи? Только глубокомысленный вздор, шуточки и сентенции... “Страсть к жизни”1, — объясняет критик Драгиня Рамадански. В итоге Павич воспринимается как Абсолютное Ничто. Силясь угодить конъюнктуре, он вот-вот растворится в воздухе...
Павич оригинальничает. Часть текста представлена в виде электронного письма, часть — надиктована на пленку автоответчика. На одном из листков, затерявшихся в ящике, начертан адрес из Интернета, сулящий продолжение... Скверный анекдот. И это “продвинутая литература” двадцать первого века? Какая хрупкая провинциальность! Впору уж издавать постмодернистский журнал “Техника — старикам!”. Болезненная заостренность на современных достижениях (компьютер, Интернет, автоответчик) не есть свежее веяние, прорыв или новаторское безрассудство. Это дышащая затхлостью боязнь оторваться от реальности. Нелепая сосредоточенность на новых чертах окружающего. Мелкое подхихикивание: “И я с вами, с молодыми!” Жалко, недостойно, неадекватно.
Парень, выросший в компьютерных лучах, впитавший их с молоком матери, пользуется миром машин равнодушно и прохладно, воспринимает достижения техники естественно, как окружающую среду. Он сидит за своим компьютером, позевывает, роется в Интернете, а вокруг на ходулях вышагивает Павич и строит глазки...
Дабы оправдать свою “литературную провинцию”, Павич претендует на нестандартность композиции. Заявляют: из-за него литература может разделиться на два направления — на традиционное и компьютерное. Оказывается, тексты Павича как-то особенно приспособлены к компьютерному пространству и превращаются в гипертексты. Разъясняя, критик Ясмина Михайлович сравнивает произведения Павича с видеоигрой, “Пространство с виду не ограничено, так что создается иллюзия бесконечности”2. Это что, впервые такое? А Кафка, наконец? Критик продолжает: “Переходом с уровня на уровень, вперед-назад, влево-вправо решаются загадки и собираются сведения...” Ну возьмите хотя бы Фолкнера (к одному из американских изданий “Шума и ярости” был приложен указатель, помогающий ориентироваться в уровнях сюжета)... Что же это за революция Павича, а?..
Заметим в заключение: у него нашлась русская аудитория. Он вписался в социокультурный процесс. Плебейская псевдокультура душит часть молодежи, особенно девушек, каких-нибудь студенток РГГУ, приехавших из Владивостока и Ставрополя. Девушки трогательно плавают среди безвкусных посткомсомольских координат. А Милорад Павич навязывает им бижутерию. Они будут слушать убогие рок-песенки под гитарку о “смысле жизни” и млеть над сентенциями писателя...
И бомж с вокзала, самобытный и рассудительный, будет выглядеть достойнее их?
1“Гомологон человеческой души”, статья-приложение в книге Павича.
2“Павич и гипербеллетристика”, тоже статья-приложение.
Сергей ШАРГУНОВ.