Синельников Михаил Исаакович родился в 1946 году в Ленинграде. Поэт, эссеист, переводчик. Автор двадцати двух стихотворных сборников, в том числе однотомника (2004), двухтомника (2006) и книги “Сто стихотворений” (2011). Много занимался темой воздействия мировых религий на русскую литературу. Составитель нескольких поэтических антологий. Живет в Москве.
Фет
Россия строит броненосцы.
Державным солнцем обогрет
На обжигающем морозце
Ветхозаветно-хилый Фет.
Уж силы нет заправить полость,
Но сладко, хоть она долга,
Дорогой санной ехать в волость,
Глядеть, как блещут жемчуга.
О, сколько в радости страданья!
И, словно звон из-под дуги, —
Его стихи, его рыданья
Среди серебряной пурги.
Старые письма
Памяти Зары
Как глубину забвенья
Копнув чемодан с перепиской,
Со дна добываю связку…
И не пойму одно:
Кто эти милые письма
О жизни такой неблизкой,
Такие пылкие письма
Писал мне и так давно?
Подпись замысловата,
И что у меня ещё есть?
Я не хранил конвертов,
И вот что значит склероз!
И всё же какая повесть,
Какая дивная повесть,
Какая давняя юность
Веет дыханьем роз!
Но вот приезжаю в город,
Где вихрями обметало
Память далекой смуты,
Берега полукольцо…
Вот прохожу с гостями
Аллеей мемориала
И на одном надгробье
Вдруг узнаю лицо.
Армении
И в смертный час очами вновь окину
Тот страшный склон,
Где опрометью мчится ключ в долину
Из тьмы времен.
Вдруг воспарив и пробежав над бездной,
Как молодой,
Кусок надгробья моет он железной
Твоей водой.
Вот он упал на каменные ткани
Цветных порфир…
Гора Ковчега прячется в тумане,
Как древний мир.
И эти глыбы каменного града,
Гранитов рать,
Не надо восстанавливать, не надо
Их собирать!
Так сделал Бог, нагромоздив и скомкав…
И что сильней
Твоих руин, твоих седых обломков,
Глухих камней!
Народный поэт
Народный поэт в девяносто. Он сух и суров.
Сознание ясно, и только ходить не под силу.
В последние годы не слушает он докторов,
Но слышит сердечную жилу.
Давно мы знакомы, я был недогадлив и юн…
Хвалу отвергает. Почтительно противоречу.
В стихах его скачет гнедой золотистый табун.
Потом лиловеет. И вечности мчится навстречу.
Слегка вечереет, и ветер доносится с гор.
Здесь детство прошло и не сделалось прахом.
Прощаемся мы, но еще он ведет разговор
Уже не со мной, а с Аллахом.
18 октября 2011. Бишкек
Деревенская проза
Е. Евтушенко
Перфильев, деревенский дядя,
Не стар, но выщерблен и сед,
Ружьишко ветхое наладя,
Чирков добыл нам на обед.
За стопкой стопка. Будто рану
Приобнажая, стал он пьян.
О власти говорил он спьяну
И грубо хаял горожан.
В сиротстве мать росла когда-то
Вон тут и лет как будто в шесть
Мечтала: “Стану я богата —
Одну картошку буду есть!”
Пожалуй, были ей не рады.
И не простить, как ты ни взвесь,
Что жизнь за вычетом блокады
Прошла привольнее, чем здесь.
Мы вышли, не промедлив часа.
Чуть-чуть осенним воздух был
И запах яблочного Спаса
Слегка печалил и пьянил.
Мы долго ехали в телеге,
Колосья гнулись до земли,
И в учащающемся беге
Большие годы протекли.
Лишь в дреме чудится устало
Подлесок в траченой парче,
Иль вспомню вновь, как мать рыдала
У старой тетки на плече.
Ночь на 27 февраля 2012
Тегеран
Среди зелени вечнозеленой,
Погруженной в бессмертные сны,
Снова слышится шум изумленный
Свежей поросли, нежной весны.
Как прекрасна весна в Тегеране!
Здесь ты пьян от нее без вина,
И на миг зеленеют в Коране
Золотые его письмена.
Вся точеная, вся вырезная,
Вся опять поюневшая в срок,
Вся трепещет чинара, не зная
Ваших прений и ваших тревог.
16 апреля 2012
Зухра
Курдианка из Керманшаха,
Ты в хиджабе черным-черна!
Но, быть может, бела рубаха
Из упругого полотна.
Или — может быть, это снится? —
Скрыла радугу чернота…
О, как длинны твои ресницы,
Как призывно нежны уста!
Нет у женщин здесь очертаний,
Только вороновы крыла…
Но ведь тайна всего желанней
И загадка всегда мила.
Все же чудится, молодая,
И прекрасна ты и стройна,
Пусть во мгле, как преддверье рая,
И душа твоя и страна.
Утро 19 апреля 2012
Повесть
Памяти Э. А. Фейгина
От ужаса томясь и падая от хвори,
В ту осень овцы шли, и, затопляя Крым,
Кипело и росло их блеющее море,
Толкалось и текло и шло из дыма в дым.
В чернеющем дыму под визгом бомбовоза
Затмилась всех былых кочевий череда,
Заблудшие стада еврейского колхоза
С отарами татар смешались навсегда.
Отсюда на закат в его огне багряном
И дальше на скупой, аульский, редкий свет
И двинулись раввин, приставленный к баранам,
Татарин, что в степи скитался с детских лет.
Шли рядом пастухи, воздев свои гурлыги,
Хоть каждый слишком стар был для таких громад…
Всё кажется, в одной, тогда забытой книге
Рассказан этот путь и вечный топот стад.
И выжил, стал родным седой раввин в ауле,
Не выдали его, укрыв от вражьих глаз.
И, может быть, равны и в тишине и в гуле
Перед лицом Творца и кадиш и намаз.
Потом пришли свои. Как не было облавы…
Но вскоре оглашен был список тяжких вин.
Когда сгребли народ и подали составы,
Вошли в один вагон татарин и раввин.
…Теряется их след в пустынях Казахстана,
Где Книга Бытия, вставая в полный рост,
Из ветра и травы рождаясь беспрестанно,
Струит дрожащий свет ночных костров и звезд.
4 августа 2012
* *
*
Этот привкус ее сладковатый,
Нежный запах забывшейся мглы,
Воздух тленья, текущий от статуй,
Где бессмертные плиты теплы.
Он и в храмах, и в лавках, и в рощах,
И в пыли безысходных дорог,
И в лачугах отшельников тощих, —
Оплетающий мысли дымок.
Если здесь умереть удалось бы,
Отлететь от всего своего
И, вбирая молящихся просьбы,
Навсегда превратиться в него!
3 мая 2012
* *
*
Все леденей летейская струя.
Уж столько раз тяжелый грянул вал,
Перекипев на берегу, где я
Нашел любовь и тотчас потерял.
Застроено давно полукольцо,
Везде ограды, виллы, катера.
Но вот что: забывается лицо,
Хоть было все как будто бы вчера.
Лишь тень, усмешки вздернутая бровь,
Походки ветер, узкая рука…
Но точных черт не требует любовь,
Ее предмет течет, как облака.
Утро 13 мая 2012