*
РОМАН ЧАЙКОВСКИЙ. Случайные строки. Стихотворные тексты, этюды в прозе, переводы. Магадан, “Кордис”, 1999, 84 стр.
Книжка, изданная крохотным тиражом (175 экз.) к 60-летию автора, начинается довольно неожиданным предуведомлением: Роман Чайковский вовсе не считает себя ни профессиональным поэтом, ни профессиональным прозаиком и ни на что в этих художественных сферах не претендует. И действительно, за исключением переводов, выполненных умелой профессиональной рукой, планка оригинальных сочинений автора, в общем, невысока.
Однако странным образом это ничуть не убивает книгу. Дело во взаимодействии текстов. Ремарк (многие ли знают его как поэта?), Рильке, Борхерт, Шевченко и другие общаются с любящим их Чайковским, как бы приглашенные в дружеский круг, — и тут возникает некое новое качество. Восклицание Шевченко: “В неволе, где так одиноко, — с кем сердце мне соединить?” — вдруг тематически подхватывается знаменитой рильковской “Пантерой”. Переводы говорят об авторе порой не менее, но даже и более, нежели его собственные стихи. Разве не о себе пишет Чайковский, переводя “Полночный троллейбус” на немецкий, английский, украинский? Вообще Окуджава — любовь Чайковского, лучшее свое стихотворение он посвятил Окуджаве.
Мне кажется, автор совершил ошибку, разложив тексты по жанровым корзинам. Случайные строки и должны быть случайны. Правда, эта книжка вовсе и не требует последовательного чтения: читатель перелистывает страницы и произвольно переходит от стихов к дневниковым записям, а от них к переводам и обратно, денонсируя условные границы. И вдруг ощущает дыхание автора — эффект, не всегда достигаемый и в сочинениях куда более высокого уровня.
Ключевой текст книги — о воробьях в Магадане. До поры до времени не было в городе этих, казалось бы, вездесущих птах. Не бывает городов без воробьев — Магадан обходился. Роман Чайковский рассказывает, как остро он ощущал их отсутствие. Магадан трудный, очень трудный город, но именно эта мелочь, чепуха как-то особенно Чайковского задевала: даже и воробьев нет!
И вот они появились: прилетели самолетами, приплыли на пароходах, обжились потихоньку, теперь мельтешат под окном Чайковского. “И они примирили меня с этим городом”.
В сущности, это внятный образ судьбы самого автора, в одиннадцать лет в зарешеченном спецвагоне совершившего путешествие с Западной Украины на самый что ни на есть дальний Восток: мелкая серенькая птичка, воробушек, обживший холодное бесчеловечное пространство, очеловечивший его, согревший своим дыханием. И тут возникает тема человеческой стойкости и воли к культуре. Роман Чайковский — доктор филологических наук, автор более сотни научных работ по проблемам стилистики, поэтики, теории поэтического перевода, заведующий кафедрой немецкого языка, декан факультета иностранных языков Международного педагогического университета в Магадане. Студенты и аспиранты этого университета стажируются в Германии, США, Японии. Роман Чайковский — один из создателей самого северо-восточного форпоста мировой культуры.
Но эта книжка — не ученого, не исследователя, но просто человека, глядящего в окно на воробьев, размышляющего о смысле в значительной мере уже прожитой жизни и думающего о смерти. Он пишет о своих дневниковых записях:
Не попадут они — я знаю — в вечность —
зато войдут в семейный наш фольклор.
Своеобразие книжки Чайковского — сочетание камерной семейной и большой европейской культуры.
Все-таки поразительный феномен: житель столицы колымского края пишет на немецком языке посвященное Герману Гессе стихотворение, сорок один раз виртуозно играя с одной и той же рифмой!
Calw — nicht Paris — ist wert’ne Messe,
denn hier geboren wurde Hesse.
В контексте семейной эстафеты естественно завершить рассказ о книге Романа Чайковского стихотворением Романа Ольговича (1905 — 1994), переведенным с украинского. Ольгович — псевдоним отца Чайковского. В 20-х годах Ольгович был известным в Западной Украине молодым поэтом, после принятия в 1930 году священнического сана писать стихи перестал.
Рукопись этого стихотворения пережила в тайнике войну, арест, обыски, лагерь. Незадолго до смерти отец рассказал сыну, как найти тайник. Стихотворение, наверное, можно назвать пророческим, хотя это слово ужасно истерлось. Понимал ли вполне молодой человек, о какой судьбе пишет?
Погулял мой конь крылатый,
Ох и погулял...
Мчался, гнался: где отары?
Сбил копыта: где те чары:
...Вышла фея нарвать мяты:
Где-то сын пропал...
И не щелкал тихой ночью
Сладкий соловей...
Били кузницы огнями,
Тюрьмы тешились цепями...
...Вышла. Смотрят в темень очи ,
В белый снеговей...
Я не слышал крика-звука:
Плакала печаль...
И пошел мой конь ярами,
А я выше — в горы, к храму —
Встречать правду и разлуку:
Ту — за жизнью — даль.
Михаил ГОРЕЛИК.