Юлия Кунина — поэт, переводчик. Родилась в Москве, окончила филологический факультет МГУ. Автор трех лирических сборников. В настоящее время живет в США, профессор Нью-Йоркского университета.
Город
Это город ли улей ли Гойя
и на мотыльковых
тополиных крылах
трепетанье паренье
муравьиного братства
Неслышную дверцу открой и
вместе с жителем выпорхнет стихотворенье
Оно тень облаков на воде
и без ловли
рыбари дуралеи с сачками
его не посадят в корзину
Осаждающим город не поджечь его красные кровли
и стволам стенобитным его створ не раздвинуть
Этот город души укрепленной
мы затем на скале основали
чтоб без страха сновали
мотыльковые жители
чтобы Ионе
не отчаяться в черном дупле
чтобы после
всех разрушений что враг ли сам ли
тебе учинил
Достань же чернил —
плач о Сионе
Два голоса и речь
1
Механический, нестерпимый звук,
звук стали, впившейся в алюминий.
И. Б.
Наши игры как ты помнишь невинны
в саду добра и зла
Не садится солнце и длинный длинный
длинный день входит в сердце как игла
не оставив следа В длинноте детства
продолжается бадминтон; отследив полет
пернатый волан стирает приметы места
белым траверсом и превращается в самолет
в небе где пока летают одни драконы
и поправ законы
сокращается в точку в бинокле наоборот
И тогда
по пересохшему небу проводим
и сбегая
по трехсложным ступенькам в сад
с крыльца
ах он уже не вернется назад
никогда никогда
но как все мы входим
в сердцевину розы и пройдя насквозь
с другого конца
он расширяется конусом вниз и льется
странным светом в лицо
И достигает лица
2
Часть речи вообще...
И. Б.
Этот шум фоновой эта сумасводящая речь
этой женщины голос как гвозди
она мне
а я
а она мне
как круглые камни
по темени
это речь это речь это речка
это мой дом и мой луг и на луге овечка
и говенные шмотки свои забирай!
Это мой дом, адвокат и потерянный рай!
Моя речь это ты — поступательный синтаксис лет
отраженье
эта жизнь — МОЯ жизнь оттого тебе нет
продолженья
это только анафоры в приступе речи
запинанье лопаток целование меди
синекдоха страсти запрет бессоблазный
от ключиц до запястий ты — только мой текст
непролазный
И с простреленным сердцем у последней упав
амбразуры
ты летишь в пароксизме инверсий
назад
в пурпур внезапной цезуры
И тогда обнажая скелет как рентген
как стая пираний эриний
этот голос чужой — автоген
сталь скребущая алюминий
настоятельность правоты
пустоты немоты красноречья
рвет мой голос как волос
и становится речью
как ты
становится речью
3
P. S. for T. S.
Помнишь, как мы возвращались с тобой из сада
с гиацинтами в мокрых руках, с волосами
полными ночи?
Победить Судьбу — это когда от нее ничего
не надо
или когда еще ничего не хочешь.
Оттого, что нечего больше делать, так молода
и деятельна
поросль, и цвет дерна, как цвет окраин,
зеленее счастья; оттого что печаль смертельна
и разъедает ткань, как лишай проталин.
Это от резеды, руты, пастушьих сумок
так больно, Geliebter, так трудно, и так истончен
этот воздух, что пить его — что различать рисунок
не после, а прежде, чем он закончен.
Блюз в Marie’s
My baby has a black hambone...
Любимая любить любимая люби
и слова не свяжу
а вскрикну —
занемею
двух слов связать я связно не умею
но те что я свяжу
я рядом положу
И это будет гость по улице ночной
и это будет кость коробки черепной
и это будет ствол в руке в паху в судьбе
и все мол обо мне и все мол о тебе
И темные Aha-a!
без смысла и причин
так говорит беда на языке мужчин
И все не по зубам и все не по плечу
Голубка запалила черную свечу
Гитара отвечай порядок отмечай
та черная свеча горит из-за плеча
Не помнящий родства
не знающий отцов
из черной дельты сна —
о мальчике о звере
и с двух концов запалена она
та черная свеча
Бабочка
Застыла бабочка на мраморном плече
сидит не улетая
Набоков бы сказал какая
он с ней знаком —
с течением вещей с ничьей
горячей тайною под языком
От мрамористых крыл до сяжек
она бесплотна и плоска
когда от зноя воздух тяжек
и неподвижны облака
Но вот бессильное искусство
случайно тайну объяснит
Горячий воздух полон хруста
от лопающихся хризалид
И вашу правость улетучит
как бабочка обречена
всесильно мир переозвучит
ничтожная величина
Тогда беспечная крылатость
под жизнью подведет черту
нечаянную радость
недоказуемую правоту
* *
*
Елене Шварц.
Выдвинешь ящик —
там разные вещи:
нож перочинный, ненужный совсем,
был он найден в балтийском песке
и утерян. Из детских пещер
записка с разбойничьим кодом. Посветит
фонариком — ранка, залитая йодом, с песчинкой,
разросшейся в тайный гнойник.
Перочинкой занятый сколько уж десятилетий,
не заметил, да так и привык.
В переездах утраченный синий блокнотик,
письма-чудо о мальчике, чудо-перо
синеглазое, сойкино то ли павлинье.
О, как сладко рыдалось, когда потерялось оно!
И в раздумье стоит постаревший гипнотик.
Не волнуйся, родной, ничего не пропало,
перламутровой ручкой в песке засверкало
и сорокасвечовой дугой
рассветило блокнотик другой.
Опочили разбойники.
Разрасталась
жизнь, как чудо-письмо,
она все писалась, писалась,
и казалось,
не стоила вовсе усилья.
Подоткнул Фра Анджелико в ласковой келье
это перышко синее в радужных крыльях
своего Габриэля.
Песчинка уже не гноит.
Только ранка болит и болит.
2004.