У м б е р т о  Э к о.  Пражское кладбище. Перевод с итальянского Елены Костюкович.  М., «Астрель», «Corpus», «АСТ», 2011, 560 стр.

 

Сегодня для того, чтобы писать о «еврейском вопросе», требуется если не мужество, то некоторая решимость. Тема эта, при всей ее расхожести, остается крайне чувствительной. Разгуливая по этому полю, все время рискуешь взорвать если не мину, то хотя бы очень громкую хлопушку. Впрочем, нынче шум по поводу, скажем, неполиткорректности может скорее соблазнить, чем устрашить. Достаточно вспомнить Дмитрия Быкова, который в «ЖД» позволял себе весьма острые высказывания относительно «еврейского коллектива» и отдельных его представителей — правда, с интонациями, которые можно было счесть самоироничными. Двусмысленная эта стратегия оказалась успешной.

«Пражское кладбище», последний роман Эко, — случай, конечно, другого рода. Автор как будто ничем не рисковал, взявшись за — какое уже по счету — разоблачение пресловутых «Протоколов сионских мудрецов». Однако, как пишет в предисловии к русскому изданию переводчик книги Е. Костюкович, недовольство романом было неожиданно высказано в некоторых еврейских кругах — автор, дескать, недостаточно явно дистанцировался от антисемитской риторики, присутствующей в тексте. Ну, на мой взгляд, это явная недооценка интеллигентности читателей.

Настоящая опасность, подстерегавшая Эко, — эстетическая. Он ведь задался в своем сочинении очень жесткой целью: нагляднейшим образом скомпрометировать «Протоколы…», выставить на всеобщее обозрение и посмеяние убогость их содержания, не говоря уже о сфабрикованности текста. Кстати, обращается он к этой теме не впервые. Еще в «Шести прогулках…» [6] Эко скрупулезно проанализировал «Протоколы…» на предмет их источников и процесса компиляции. Здесь же, в романе, он занялся популяризацией результатов своих штудий.

Популяризация — штука рискованная. Эко, надо сказать, осуществляет свой очередной литературный проект со свойственной ему тяжеловесной мастеровитостью. Исторический контекст романа насыщен, хотя и несколько хрестоматиен. Эко широкими, колоритными мазками набрасывает картину политической жизни Европы ХIХ века. Тут и фрагменты Наполеоновских войн, и революция 1848 года, и борьба за объединение Италии, и Франко-прусская война, и Парижская коммуна, и дело Дрейфуса… Фактология богата, а иногда включает свежие и неожиданные сведения. Например, о типологических различиях гризеток, кокоток и куртизанок. Или о голоде в Париже во время осады города прусскими войсками, когда в фешенебельных ресторанах предлагались блюда из мяса обитателей зоопарка.

Вообще гастрономические мотивы занимают важное место в романе — рецепты итальянской и французской кухни с длинными и красочными перечислениями дразнят аппетит и придают тексту раблезианский оттенок.

Но главное — автор искусно использует формат «популярного интеллектуального чтива». Эко как бы льстит эрудиции и искушенности публики, одновременно не слишком ее «напрягая». Все нарративные ходы и приемы здесь работают с некоторым пережимом, все аллюзии — подчеркнуты, все скрытые цитаты — явны.

Вымышленный герой-рассказчик Симонини, действующий среди реальных исторических фигур, — он и есть главный прием. Ему в романе предназначена роль компилятора «Протоколов…», того, кто придает этому апокрифу его окончательную форму. Этот фиктивный персонаж не столько заменяет, сколько символически представляет множество индивидуальных и коллективных «соавторов», приложивших руку к фабрикации документа во второй половине ХIX века. К тому же он призван нанизать слои разнородной информации на биографический стержень (вертел?), да так, чтобы читателю сделалось интересно. Для этого вводятся потеря памяти, загадочный сосед-аббат, намеки на расщепление личности, знакомство с неким психиатром, принадлежащим к ненавистному Симонини племени немецких (ну, пусть австрийских) евреев. Имя ему, конечно, доктор Фройд.

Эко сознательно позиционирует своего героя как личность мелкую, ничтожную и зловредную. Симонини — подделыватель почерков и документов, агент, работающий на спецслужбы разных стран, шантажист и провокатор, к тому же убийца. Он обречен — автором — испытывать острую антипатию практически ко всем, кто его окружает. Помимо евреев, он терпеть не может французов, немцев, итальянцев, а также масонов и иезуитов. К тому же он женоненавистник. Любит он лишь самого себя да еще изысканную жратву — главный для него источник самоуслаждения. Иными словами, автор демонстративно наделяет своего героя целым букетом фобий, среди которых юдофобия, правда, занимает центральное место.

Антисемитизм герой получил в наследство от деда, реакционера и сторонника «старого режима». Впрочем, имела место и «травма по Фрейду» (точнее, Фройду) — увальня-подростка Симонини отвергла и тем унизила юная красотка из туринского гетто. Тут, кстати, интересный момент: евреев в романе практически нет. Кроме этого мимолетного женского образа, всплывающего в воспоминаниях Симонини, последний сталкивался лишь с вышеупомянутым доктором Фройдом, да еще с выкрестом Яковом Брафманом, тоже персонажем историческим. Так что нелюбовь героя к евреям — вполне заимствованная и теоретическая, что, впрочем, встречается сплошь и рядом.

Зато антисемиты представлены в широком ассортименте: Гужено де Муссо, Дрюмон, Гёдше, Осман-бей... Характеризуя их, автор пользуется простым и эффективным приемом: как правило, они выглядят и ведут себя крайне несимпатично, часто давая герою повод заподозрить их в скрытом еврействе. Уж на что Брафман малоприятная личность, но Симонини вынужден отметить, что многие его знакомые юдофобы намного ближе к клишированному образу еврея, чем он. (Это лишний раз подчеркивает неосновательность претензий к Эко по части того, что антиеврейская риторика в романе остается без опровержения.)

Вернемся к личности героя. Встает вопрос: зачем понадобилось автору такое нагромождение комплексов и отклонений? Не перебирает ли он по части отвратительности Симонини? Не забудем, однако, что перед нами не полнокровный образ психологической литературы, а знак и инструмент. Сверхзадача Эко — дезавуировать один из «ядерных» и наиболее живучих документов современного антисемитизма, показать, «из какого сора» — психологического — вырос этот «цветок зла». И для этого он использует самые экспрессивные и доходчивые изобразительные средства, включая фельетонные ходы, гротеск, шарж.

А действительно, почему «Протоколы сионских мудрецов» бессмертны, как мафия? Некоторые скажут — потому что вечен и неизбывен антисемитизм, имманентно присущий христианской цивилизации. Относительно корней, причин и вечности антисемитизма можно иметь разные мнения — тут, как и в футболе, каждый считает себя знатоком. Эко не вступает в эту дискуссию (хотя услышать его содержательные соображения было бы интересно). Он подходит к проблеме совсем с другой стороны. Секрет успеха «Протоколов…» в том, что они апеллируют к основным свойствам и инстинктам человеческой натуры: тяге к тайне и к «метафизической халяве», потребности во враге, в козле отпущения.

В самом деле, как приятно и усладительно прикоснуться к секретному плану, составленному некоей могущественной и потаенной группой, стремящейся к господству над миром! Разгадка этого секрета дает к тому же простые ответы на сложные вопросы, она позволяет отыскать тут же, под боком, злонамеренных вредителей, на которых легко возложить вину за собственные трудности и проблемы, а часто и за ошибки, провинности. При этом незачем спрашивать с себя, брать на себя ответственность — она всегда лежит на «другом», на враге, постоянно строящем против тебя козни. Да и льстит это самолюбию — чувствовать себя объектом — а пусть и жертвой — зловещей программы, запущенной столетия назад и действующей в глобальных, всемирных масштабах!

Тут на память приходит разъяснение, которое Томас Манн когда-то сделал относительно «Иосифа и его братьев»: это роман не о евреях и не для евреев. То же самое примерно мог бы сказать и Эко. «Пражское кладбище» — книга не только про антисемитизм или против антисемитизма. Здесь писатель создает модель универсального «генератора ненависти», действующего на принципе негативного выделения и демонизации «другого». В романе показано, что этим «другим» могут оказаться не только евреи, но и представители любой другой этнической, политической или социокультурной группы: иллюминаты и иезуиты, монархисты и республиканцы, социалисты и финансисты. Все зависит от конкретных обстоятельств и от точки зрения.

Ненависть — легкодоступный и возобновляемый ресурс человеческой природы. О его замечательных свойствах вдохновенно рассуждает такой колоритный персонаж романа, как чин царской охранки Петр Рачковский: «Самоосознание строится на ненависти. Ненависти к тем, кто отличается. Ненависть необходимо культивировать. Это гражданская страсть. Враг — это друг всех народов. Нужно кого-то ненавидеть, чтобы оправдывать собственную мизерность. Ненависть — истинная природная страсть. Аномальна как раз любовь. <…> Никого не пролюбишь всю жизнь. <…> А проненавидеть всю жизнь очень даже можно».

Нужно сказать еще об одном аспекте темы, очень важном для автора. Лежащая в основе «Протоколов сионских мудрецов» идея глобального заговора, на протяжении веков определяющего ход мировых событий, — это, по сути, бродячий литературный сюжет, претерпевавший со временем многочисленные перевоплощения. Эко не случайно упоминает в тексте аббата Баррюэля, который впервые связал воедино легенды о вольных каменщиках древности, тамплиерах, иллюминатах и современных ему масонах, чтобы объявить их предшественниками якобинцев, осуществивших низвержение монархии во Франции.

Но этим дело не ограничивается. В отталкивающем облике Симонини есть одно светлое пятно: он с юности страстный читатель. Особенно влечет его современная французская литература. И вот в сочинениях своих кумиров, Александра Дюма и Эжена Сю, он находит все необходимые компоненты для своей будущей компиляции. Читая роман Дюма «Джузеппе Бальзамо», изображающий всемирный «съезд» масонов, на котором принят курс на революцию во Франции, Симонини задумывается: «…не открыл ли гениальный писатель в этом случае Универсальную Форму любого вообразимого комплота?»

А в «Тайнах народа» Сю содержится подробная схема заговора, направленного на захват власти с помощью пропаганды, провокаций и циничного манипулирования. Даром что в романе подобным путем иезуиты помогают Луи-Наполеону совершить его государственный переворот. Содержимое не важно, главное — матрица!

Тут и задумаешься поневоле о великой двусмысленности литературы, точнее — ее социокультурной функции. Надо признать, что в топосах, фабульных схемах, смысловых клише беллетристики сконцентрировались надежды, ожидания и страхи широких читательских масс. А кроме того, люди склонны верить тому, с чем они уже знакомы, что они где-то когда-то уже слышали или читали. Вот и получается, что фальшивка «Протоколов…», выполненная по самым ходовым выкройкам популярных романов, использующая грубые эффекты — готический антураж, заговор чужаков, идею «мировой закулисы», завораживающе действует на массовую аудиторию и оказывается неуязвимой для всех рациональных, логических аргументов.

Все эти моменты Эко не только прекрасно понимает, но и наглядно демонстрирует читателям своего романа. Встает вопрос: если все так, имеет ли смысл продолжать бороться с этой гидрой? Ведь она энергетически подпитывается из глубочайших источников коллективного бессознательного. Но Эко — как и другие критики «Протоколов…», особенно в послевоенное время, — хорошо знает «цену вопроса». Слишком ядовитым, смертоносным оказалось идеологическое воздействие этой фабрикации на широкую публику. И он, убежденный демократ и рационалист, считает, что литература способна не только порождать фантомы, но и бороться с ними.

Тут автор следует примеру Томаса Манна, который в своем «Иосифе...» стремился вырвать миф из рук нацистов и поставить его на службу гуманизму. Если фальшивку нельзя опровергнуть средствами разума, может быть, удастся дискредитировать ее с помощью авантюрно-гротескового повествования, воздействуя на эмоции читателей, заставляя их то смеяться, то ужасаться, то испытывать тошноту. Умберто Эко, известному специалисту не только по семиотике, но и по механизмам уловления читательского интереса и коммерческого успеха, такая задача, похоже, по плечу.

Марк АМУСИН

Иерусалим