КОРНЕЙ ЧУКОВСКИЙ. Звучащее собрание сочинений
В юбилейный для Чуковского год, представляя компакт-диск, общее звучание которого превышает десять часов, я решаюсь на некоторый минимализм и надеюсь быть понятым нашим постоянным читателем. Ведь к сегодняшнему дню — за последние полтора десятка лет — творческое наследие Чуковского приобрело наконец, как мне кажется, достаточно полный и внятный объем.
Судите сами: от легендарного двухтомника (1990)1 — к завершающемуся ныне выпуску пятнадцатитомного собрания сочинений (издательство “Терра”). Первый том — это все-все-все его сказки, а одна только литературная критика первой четверти прошлого века (вероятно, седьмая часть “многостаночной” чуковской работы) составила здесь уже целых три тома. Тут: психология и педагогика, Англия и Америка, Некрасов и Чехов, мемуары, проза, историко-литературные очерки о книгах и писателях второй половины XIX века — список немалый.
После трех изданий двухтомного чуковского дневника нам доступен с начала года и его полный свод именно в этом собрании (11, 12, 13 томах).
Богатое поле “чуковедения” и “чуководства”, к счастью, оснащено теперь почти пятисотстраничным биобиблиографическим указателем, который делался покойной ныне Дагмарой Андреевной Берман более четверти века (издательство “Русское библиографическое общество”, 1999).
В 1999 году для филологов и историков литературы была издана полная “Чукоккала” (издательство “Премьера”, упор на тексты, но не на изображения). А в текущем году многолетними усилиями наследницы Корнея Ивановича — Е. Ц. Чуковской знаменитый альбом вышел наконец и в том виде, в каком задумал его сам хозяин. Цветной, изумительно смакетированный, повторяющий своим внешним видом формат оригинала (издательство “Русский путь”, художник Сергей Стулов), “без никаких” цензурных изъятий.
Пять лет тому назад в санкт-петербургской “Новой библиотеке поэта” (главный редактор проекта Александр Кушнер) вышел наконец составленный Мироном Петровским большой научный стихотворный том Чуковского.
В течение этих лет несколькими изданиями вышла книга Лидии Чуковской “Памяти детства”, выпущена — издательством “Новое литературное обозрение” — полная переписка К. Ч. с Ильей Репиным и дочерью. Ранее — в других издательствах — переписка с Юлианом Оксманом и старшим сыном. В совместном русско-израильском издательстве в 2005 году вышло исследование Евгении Ивановой “Чуковский и Жаботинский. История отношений в текстах и комментариях”. Наконец, совсем недавно вышел почти тысячестраничный том “Корней Чуковский” в серии “ЖЗЛ” (автор — Ирина Лукьянова).
Выпущены любопытные телевизионные фильмы (например, “Запрещенные сказки”, 2006), издана большая анимационная коллекция на двух DVD.
Как говорится, грех жаловаться.
А в эти дни, когда отмечается 125-летие Корнея Чуковского, Государственный Литературный музей открывает грандиозную выставку о нем, которая — я это знаю наверняка — будет “оснащена” видео- и аудиорядом. И, думаю, многие записи из представляемого ниже диска будут звучать в стенах особняка в Трубниковском переулке, как почти ежедневно звучат они в одном из отделов ГЛМ — переделкинском Доме-музее Корнея Ивановича, где ваш обозреватель трудится, кстати сказать, многие годы.
Напоминая самому себе, что сегодняшний mp3-диск — это современное отражение уникального шестиальбомного винилового проекта (12 пластинок, по две в альбоме); помня, что по мере их выхода в 70 — 80-е годы каждый сопровождался представительской статьей либо составившего их Л. Шилова, либо кого-то из известных писателей (З. Паперный, Л. Либединская, В. Смирнова); учитывая, что в поздние годы составитель написал об этом проекте что-то вроде мемуара2, я рискну привести полную содержательную аннотацию этой “пластинки”, состоящую из 48-ми позиций. И, не вдаваясь особенно в “просветительное чуковедение”, которое еще недавно было для меня так актуально из-за застарелости мифов о Чуковском и тотального невыпуска его “взрослых” книг, поделюсь лишь несколькими соображениями и маленьким архивным подарком с теми, кому дорога память о юбиляре.
Корней Чуковский. Звучащее собрание сочинений (mp3). [Государственный Литературный музей]. Стихи и сказки. Статьи и воспоминания о Чехове, Некрасове, Репине, Блоке, Пастернаке, Ахматовой, Маяковском. Отрывки из книг “От двух до пяти” и “Живой как жизнь”. Сувенирное издание.
© Е. Ц. Чуковская, 2004.
© Студия ИСКУССТВО, 2004 (составление).
p Издательский центр ЮПАПС.
Общее время звучания 10 часов 12 минут. Составители Л. Шилов, В. Лазутин. Редактор П. Крючков. Звукорежиссер проекта С. Филиппов. Дизайн В. Лазутин.
Вот что представлено на этом диске (именно так выглядит список mp3-файлов и в меню диска, и на задней стороне самого компакта):
1. O Чехове; 2. О Некрасове; 3. Гений уныния (из книги о Некрасове); 4. О Маяковском; 5. Об Уитмене; 6. Александр Блок; 7. Максим Горький; 8. “Чукоккала”; 9. Анатолий Луначарский; 10. О Валерии Брюсове; 11. Илья Репин; 12. Репин и Маяковский; 13. Репин как писатель; 14. Леонид Андреев; 15. Ираклий Андроников; 16. Анна Ахматова; 17. Борис Пастернак; 18. “Вечерняя радуга”; 19. Самуил Маршак; 20. Михаил Зощенко (выступление на вечере в ЦДЛ, 1965 г.); 21. Короленко в кругу друзей; 22. Из воспоминаний о Куприне; 23. Выступление на вечере памяти Собинова, 1962 г.; 24. Как я стал писателем.
25. “Муха-Цокотуха”; 26. “Тараканище”; 27. “Мойдодыр”; 28. “Айболит”; 29. “Чудо-дерево”; 30. “Что сделала Мура, когда ей прочли сказку „Чудо-дерево””; 31. “Бармалей”; 32. “Федорино горе”; 33. “Краденое солнце”; 34. “Телефон”; 35. “Путаница”; 36. “Крокодил” (часть 3);
37. “Радость”; 38. “Бутерброд”; 39. “Ежики смеются”; 40. “Закаляка”; 41. “Елка”; 42. “Скрюченная песня”; 43. “Котауси и Мауси”.
44. Загадки.
45. “Бибигон”.
46. Отрывки из книги “От двух до пяти”.
47. Отрывки из книги “Живой как жизнь”.
48. Из выступления на II Всесоюзном съезде писателей, 1954 г.
Как видно из этого длинного списка, я несколько отделил критика, литературоведа и мемуариста Чуковского от его более или менее больших стихотворных сказок. А сказочные поэмы, в свою очередь, отделил от стихов совсем малого объема (тут еще и переделки народных английских стихов), загадок и последней большой сказки Чуковского “Бибигон”. Кстати, единственной, написанной им в возрасте “дедушки Корнея” и начинающейся словами “Я живу на даче в Переделкине…”.
То же относится и к отрывкам из его научно-просветительских книг и выступлений.
Самые долгие в этом собрании треки — это выступление “О Чехове” и, вероятно, последнее большое мемуарное эссе Чуковского “Как я стал писателем”, записанное для радио за два месяца до кончины Корнея Ивановича. Каждая запись примерно по 45 минут.
…Конечно, я жалею, что у собрания нет соответствующего научно-аннотационного аппарата: имена причастных к той или иной записи людей можно “выловить” лишь из книжной главы Л. Шилова о Чуковском да рассматривая те самые винилы, которые и послужили основой для компакт-диска. Тут, конечно, должны быть названы звукорежиссеры Т. Бадеян и Н. Морозов; редакторы Е. Лозинская, Н. Кислова и Т. Тарновская; журналист Юрий Гальперин и коллекционер Иван Дмитриевич Рожанский…
Есть и другие необходимые имена, в конце концов, в этом собрании немало записей, сделанных и самим Шиловым, который не раз приезжал со своим магнитофоном в Переделкино. Ведь за каждой записью — будь то выступление, специальное чтение в радиостудии или домашней обстановке — стоит живой исторический сюжет.
Часть этих сюжетов отражена, кстати, в дневнике Чуковского — например, 18 января 1964 года: “Приезжали записывать меня для грамзаписи 4 человека (с тяжелыми ящиками), а я не ждал их — и не было у меня что читать им, и маленькая армяночка (не Тамара Бадеян ли? — П. К. ) повторяла: „Кошмар! Кошмар!” и даже плакала. Потом книга нашлась (я забыл ее в школе), и я читал им и „От двух до пяти”, и сказки и стишки. Читал паршиво, но впервые мои стихи не показались мне противными…”
Надо ли говорить о влиянии момента, о сиюминутности подобных заметок — с отражением того настроения, которое нередко сопровождало К. Ч., когда он открывал дневниковую тетрадь?
Или вот — май 1968-го: “Был Ю. М. Гальперин, которому я очень плохо и сбивчиво говорил по радио о Уолте Уитмене…”
А говорил-то — чудесно: слушать тягучий, сочный, поющий голос Чуковского — одно удовольствие. Но когда это Корней Иванович бывал доволен собой?
Утомлять возможного слушателя этого уникального диска своей “профессиональной” эрудицией (а компакт продается в магазинах, сам видел), советовать ему, какие записи хорошо бы послушать прежде других, а какие — отложить, я не рискну и, как уже сказал, ограничусь — пунктирно — некоторыми личными впечатлениями.
Прежде всего замечу, что звучащих собраний сочинений наша звукоархивистика еще не знала (если не считать обширного собрания на винилах записей Ираклия Андроникова). И помимо удовольствия от общения с Корнеем Чуковским, от достаточно высокого уровня самих записей, от неизбежных личных открытий в судьбе этого самоучки-многостаночника — с одной стороны, и нашего, пожалуй, самого первого (в смысле очередности, читают-то его нам с двух лет!) народного поэта — с другой, я не могу не говорить о единственности этого предприятия.
Мне, конечно, мечтается, что Корней Чуковский заслужит (и найдутся силы, найдутся деньги) и мультимедийное CD-собрание, наподобие гениального шостаковичевского (“DSCH. Дмитрий Шостакович. Документальная хроника”, 2000; инициатор и арт-директор проекта Оксана Дворниченко). Что мы увидим и внешний вид рукописей, посмотрим видео, прочтем тексты и послушаем записи чуковского чтения.
А пока, после прослушивания уже доброй половины мемуарных записей, мои руки сами потянулись к той самой жэзээловской книжке Чуковского “Современники”, которой зачитывалась интеллигенция в 60-е годы. Между прочим, именно авторское чтение Чуковским многих своих “воспоминательных” этюдов научило меня понимать драматургическую сторону его писательского дара, напомнило о том, сколько сил он тратил на одну только фразу, оттачивая ее в молодости на публичных лекциях, а в старости — неоднократно читая самому себе, пробуя на слух и язык.
А как он освежает (и подгоняет) самими своими интонациями, своей певучей убежденностью, оригинальностью и доступностью мыслей аппетит к перечитыванию книг о языке и детской психологии! Никакого тут нет популяризаторства, “я могу писать, только изобретая”, — само его чтение элегантно иллюстрирует это выстраданное соображение.
И как своеобразно, я бы сказал, интимно отражается он в своих излюбленных героях: Чехове, Уитмене, Блоке.
И как совершает “контрабандные” вылазки, оснащая, например, свой текст “Гений уныния”, написанный в “послеоттепельное” время для юбилейного некрасовского вечера (администрация мероприятия этим даром Чуковского не воспользовалась), целыми страницами из запрещенной к переизданию своей старинной книги “Некрасов” (1926).
И как, говоря о предметности стихов Блока, пускается в собственные свидетельские воспоминания, воскрешая и соответствующие “шлагбаумы”, и “крендель булочной”.
И как отличается чуковское чтение “по бумажке” (одиночное и публичное в том числе) от редкой импровизации, чего К. Ч. так не любил и что у него так хорошо получалось.
И как изумительно он передает интонации Репина, его “мальчишеский басок”, его “Браво! Браво!”. И — оканье Горького…
И какой он, Корней Иванович, щедрый: сколько мажора, изумления чужими дарованиями.
И как он “держит зал” — послушайте выступление на первом легальном вечере памяти Зощенко, как там валятся со стульев.
И наконец, как из всех современных поэтов, в том числе “самотечных”, он выбирает для гальперинских “Литературных вечеров” никому не известного пожилого деревенского стихотворца Семена Воскресенского и проникновенно-легко перекрывает его “вечерней радугой” “моды и веяния”.
И как, говоря о Пастернаке, он сообщает о своей готовности сменить профессию и стать “гидом по пастернаковским местам”, начав с их “общего” с Борисом Леонидовичем переделкинского ручья.
И как совсем незадолго до смерти он начитывает поразительное по своей мускулистости, энергичности, занимательности и лукавству биографическое эссе, так смешно рассказав о своей недолгой “политической карьере” в молодости.
И как гениально он читает украинско-русские шуточные стихи Леонида Витальевича Собинова.
И как незаметно — через себя, хотя бы на время чтения своего текста вслух, — он действительно влюбляет в то и в тех, о ком говорит.
И как он произносит имя своей рано умершей дочери Мурочки, перед которой, пишет он у себя в дневнике, ему единственно хотелось быть лучше.
И как странно звучит финал самоцензурированного “Крокодила” (замена сочельника на каникулы) — его первой сказки, которой в этом году стукнуло 90 лет3.
И как, наслушавшись его, ты проникаешься убеждением, что он никогда и не умирал…
Кажется, я заразился ритмом одной из глав его вдохновенной книги “О Чехове”4 и должен остановиться.
Конечно, “Звучащее собрание сочинений Корнея Чуковского” — далеко не полное: Лев Шилов не раз об этом говорил и писал.
Конечно, тема “звучащий Чуковский” требует специального и исторического, и литературного исследования5. Связь между написанным и произнесенным сложнее, чем более или менее точное зеркальное отражение.
Наконец, отдельного разговора заслуживает и многолетнее сотрудничество Чуковского с радиожурналистом Юрием Мануиловичем Гальпериным, ведущим знаменитых когда-то “Литературных вечеров”, записи которого вошли в наш CD.
Это, кстати, именно он, Гальперин, записал эссе Чуковского о поэте Семене Воскресенском и о состоянии дел в современной — тогда — поэзии. Они регулярно общались с 1964 года, то есть почти в течение пяти лет, задумывали совместные радиопроекты (и часть их осуществили), а в одной из записей я явственно услышал, как К. Ч. сказал своему визави, уговаривая его не стесняться в редактуре записанного: “Мы вас любим и вам доверяем”. Корней Чуковский благословил “внучку” своей “Чукоккалы” — гальперинский домашний альбом “Юргалию” — и наговорил на магнитофон Гальперина (часто не зная, что аппарат не выключен) несколько удивительных монологов, которые еще ждут и своей обработки, и своего издания.
К сожалению, к моменту написания этого обзора я так и не сумел разыскать Юрия Мануиловича, не знаю даже, жив ли он (в будущем году, насколько я понимаю, ему должно исполниться 90 лет!). Надеюсь, что жив. Интернет показал, что в 1998 году, на 80-летии, этого старейшего радиожурналиста награждали орденом Дружбы народов… А виделись мы с ним въяве один только раз — в начале лета 1996-го, когда он приехал в Переделкино и вновь побывал в чуковском доме.
В тот летний приезд Гальперин подарил сотрудникам музея свои интереснейшие мемуары “Дорисовывая портреты. Из „Литературных вечеров””6 (включающие в себя большой очерк “Корней Чуковский”) и магнитофонную кассету с некоторыми записями голоса Корнея Ивановича, сделанными главным образом в момент их свободных бесед. Пленка запечатлела и совсем уж домашнее. Например, гневный разговор К. Ч. по телефону с какими-то редакционными работниками (“Не-ет! Вот этой проституцией я никогда не занимался, просто никогда…”). Речь шла, по-видимому, о сокращениях в главах книги о русском языке.
В конце февраля этого года, представляя по просьбе Андрея Василевского 3 и 4-й номера нашего журнала и новомирских авторов в публичном проекте клуба “ПирОГИ за стеклом” (кураторы Д. Файзов и Ю. Цветков), я в рамках обязательной рубрики “Неожиданный гость” пустил через динамики7 фрагмент одного такого разговора Корнея Чуковского с Юрием Гальпериным. Это вызвало, как я почувствовал, очень живую реакцию аудитории.
С горячей благодарностью Юрию Мануиловичу за тот летний подарок 1996 года я, пожалуй, приведу этот самый фрагмент и в настоящем обзоре. Приведу не только потому, что он никогда не печатался, но и потому, что за словами Корнея Ивановича встает, как я слышу (и вижу, набирая этот текст), очень живой, неуспокоенный, влюбленный в поэзию (и чтение ее вслух) человек. Известный своими звонкими сказками миллионам читателей и только-только открываемый многими из них в сегодняшние дни — в полноте своей далеко не легкой жизненной и литературной судьбы.
Вот радиожурналист Юрий Гальперин спрашивает Корнея Ивановича о грядущем дне рождения (запись сделана в середине 60-х годов, цитирую дословно):
“ — Корней Иванович, а что вы будете делать в день рождения?
— В день рождения я хотел бы, конечно, удрать потихонечку — так, чтобы вообще больше никогда не рождаться (смеется) … на свет. Я думаю запрячь машину и куда-нибудь дергануть.
Но у меня такой назрел план. У меня случайно собрались девушки и юноши лет семнадцати, и я им сказал — давайте читать те стихи, которые „я знаю наизусть”. Каждый из нас знает наизусть… ну, так… ну, я вам могу „Евгения Онегина” читать наизусть. И даже выходит так, что это вовсе не самые любимые мои стихи, но — вот, которые запомнились наизусть.
Я прочитал им Пушкина „Стамбул гяуры нынче славят…” — объяснивши, в чем дело это. Потом я взял Полонского, сказал им: вот стихотворение, которое найдено в бумагах у Гоголя. Гоголь переписал это стихотворение, до такой степени оно ему понравилось.
— Это какое стихотворение, Корней Иванович?
— „Пришли и стали тени ночи на страже у моих дверей…” Словом, свидание с женщиной, которой он, несомненно, уже воспользовался, так сказать. „Ты, время, дряхлою рукою свои часы останови!” Словом, любовное стихотворение.
Потом я говорю — вот, у Полонского есть одно, которое обожал Достоевский и даже привел в одном из своих романов8. Читаю вот этот кусочек… Потом, у него есть по поводу Веры Фигнер: „Что мне она! — не жена, не любовница и не родная мне дочь! Так отчего ж ее доля проклятая спать не дает мне всю ночь?..” Вот такое. И несколько слов сказал.
Это их феноменально заинтересовало. Они уже стали требовать, приходят, чтоб я им еще почитал — именно из Полонского. Существует ведь масса любовных стихов, которая лучше вот этой вот дребедени, которую приходится и вам передавать по этому…
И я хотел так сказать: вот стихотворение Боратынского есть тоже9. Он отказывается… он хочет сообщить женщине, что он ее больше не любит. Причем ему нужно ей сообщить, что он уже любит другую женщину. Это очень такая трудная миссия — даже в прозе. И вот как он гениально говорит это в стихах… что… „Мы не сердца под брачными венцами, мы жребии свои соединим…” — когда он уже с той, с другой. „И не вступай, молю, в напрасный суд со мною…” — я говорю это не то, что алименты и что-нибудь такое. Я это читаю с такими комментариями.
Мне кажется, что наряду с этим нужно прочитать несколько хороших стихотворений, написанных нашими молодыми поэтами. Но это очень трудно… Вот мы сейчас с моим внуком выбирали из „Дня поэзии”, из новой книжки „Нового мира”. Я готовился прочитать, даже у <…>10 нашел что-то хорошее. Понимаете? Как вы думаете об этом? Нет?
— Это мы сделаем, Корней Иванович.
— Можно позвать этих людей сюда, но я заметил, что они хуже, чем я, читают свои стихи. Ведь правда? Я, когда брал, например, Винокурова… Винокуров здесь прочитал так плохо свое стихотворение, что он его погубил…
И я недавно читал в день Восьмого марта „Бабушки” Корнилова — было очень много откликов… А Корнилов когда это читал — ничего не выходило.
Так что я думаю, я — не потому, что я — лучше… Но я доходчивее по этому самому инструменту. Я делаю какие-то логические ударения, какие-то… вот так. Но — не всегда [смогу]. Я буду и не в голосе, может, голос вернется, буду поменьше пива пить… (смеются) ”.
…В переделкинском доме К. Ч. висит фотоколлаж “Путаница”, сделанный и подаренный внуками Чуковского к его 80-летию. В центре композиции — Чуковский с Некрасовым пьют водку, играют в карты, а во рту у Корнея Ивановича дымится трубка, совсем как у его знаменитого Крокодила. На экскурсиях я обычно говорю, что принцип путаницы тут применим только к виновнику торжества, с которым спиртное, карты и табак никогда не были совместимы.
1 Выпущенного более чем полуторамиллионным тиражом в издательстве “Правда”, куда вошли все сказки, книга о детской психологии “От двух до пяти”, исследование о языке и знаковые критические работы, многие десятилетия недоступные читателю (второй том так и был назван “Критические рассказы” — по изданию 1911 года).
2 Как всегда, см. книгу Льва Шилова “Голоса, зазвучавшие вновь” (М., 2004) и предыдущие ее варианты. В своем мемуаре Шилов подробно рассказывает и об истории того или иного аудиосюжета, называет имена коллег: звукорежиссеров, журналистов, коллекционеров, — чьи записи вошли в собрание; говорит об особенностях авторского (в том числе и импровизационного) чтения Чуковского.
3 В самом первом — пока еще не опубликованном — письме Солженицына к Чуковскому, после благодарственных слов за первый в мире отзыв на рукопись того, что стало называться впоследствии “Одним днем Ивана Денисовича”, А. И. пишет, что “в тумане младенчества” он не вспоминает никакой другой книги прежде “Крокодила”. “<...> Она отпечаталась раньше всех и сильнее всех”. В раннем детстве, выходя за калитку, он, оказывается, нередко спрашивал у взрослых, не идет ли откуда-то Крокодил, нет ли уже массового нашествия животных, и в том же письме добавил, что пацифистское окончание сказки запечатлелось у него в те годы — гораздо меньше.
4 Она, кстати, выходит отдельным изданием в “Русском пути”.
5 Подступом к нему пока остается статья того же Шилова “Корней Чуковский на эстраде и на трибуне” (см. сборник “Мастера красноречия”, М., “Знание”, 1991) и его же аналогичные работы.
6 М., “Советский писатель”, 1991.
7 Это было сделано при технической и творческой поддержке кураторов интернетовского “Литературного радио”
8 Стихотворение “Колокольчик” цитируется в “Униженных и оскорбленных”.
9 К. Ч. говорит о стихотворении Боратынского “Признание” (1823), строки из которого цитирует по памяти, с маленькой неточностью.
10 Это имя я, пожалуй, опущу: известный автор жив-здоров, а кроме того, в дневнике Чуковского есть и весьма одобрительные оценки его стихотворений.