ОСТРОВ СОКРОВИЩ

Настоящее и будущее Отдела звукозаписи Литературного музея

Сегодня вы узнаете о грандиозном замысле, воплощение которого я готов приравнять к спасательной операции, значение которой для истории отечественного архивного дела и в целом истории литературы переоценить невозможно. Сильно забегая вперед, скажу: на выходе усилий, предпринимаемых буквально горсткой людей, усилий столь же очевидных, сколь и ожидаемых, должен появиться обычный, правильнее всего, мультимедийный компакт-диск, под завязку заполненный сохранившимися голосами литераторов ушедшего века. Этот компакт-диск поначалу может (и должен) быть выпущен как сугубо архивное издание, не требующее включения его в тот или иной коммерческий оборот. В сознании тех, кто готов способствовать его умеренному тиражному выпуску, тех, кто готов передать его в различные архивы и библиотеки для хранения и работы, — диск уже существует; более того, большая часть включенных в него уникальных материалов аналогичным образом уже издавалась. Но то, что до сих пор не издано, увы, ежедневно убиваемо временем.

Я, конечно же, говорю о фонографических валиках, записанных главным образом Сергеем Игнатьевичем Бернштейном в петроградском Институте живого слова и хранящихся сегодня в Отделе звукозаписи Государственного Литературного музея, разместившегося в старом двухэтажном особнячке, в самом центре Москвы. С каждым днем эти валики элементарно стареют.

И пусть внимательному читателю наших обзоров не покажется странным, что речь идет о несуществующем пока CD-издании. В самом факте того, что мы привлекаем внимание к этому будущему — пока еще — проекту, возможно, залог его скорейшего представления. Впрочем, когда я рассказывал о последнем аудиопроекте Льва Шилова, доведенном им до так называемого диска-мастера, — звучащем альманахе “Голос Гумилева”1, и до сих пор еще не выпущенном, — тоже руководствовался надеждами. Но в данном случае перед теми, от кого могло бы зависеть самое полное издание фонозаписей первой четверти прошлого века (и более поздних, но также нуждающихся в издании), — уникальная возможность аккумулированного, так сказать, воскрешения . Ни больше ни меньше. Припоминания о пожарах, затоплениях и других “форс-мажорных обстоятельствах” в целом ряде скудно финансируемых государственных хранилищ не позволяют расслабиться. И к тому же голоса, не переведенные с валиков ни на магнитную пленку, ни в цифру, то есть материалы, по бедности нашей не имеющие копий, — это ежедневный риск остаться в истории культуры фразой типа “…к сожалению, не сохранились”.

Ну, скажите, сердце какого историка отечественной литературы, специалиста по культуре серебряного века, да и просто любителя отечественной поэзии (и русского поэта, в конце концов!) не дрогнет, узнав, что реально существуют и до сих пор либо не переведены с восковых валиков, либо не обработаны должным образом недоступные пока никому голоса Владислава Ходасевича, Георгия Иванова, Федора Сологуба, Осипа Мандельштама, Бориса Пильняка, Максимилиана Волошина, Николая Клюева и других?..

Да что валики! Даже такая, казалось бы, “мелочь”, что надпись на лицевой обложке регулярно переиздаваемого с 1996 года компакт-диска “Борис Пастернак. Полное собрание звукозаписей авторского чтения” не вполне отвечает заложенному в нее смыслу, потому что в этом собрании не хватает одной, весьма ценной, минуты, — с этим, например, как быть? То есть как быть с тем, что какая-то недостающая минута (общий хронометраж компакта с “полным собранием звукозаписей авторского чтения Пастернака” — 52 минуты 22 секунды) не только являет нам существенный штрих к живому портрету Пастернака, но и добавляет краски — как в портрет эпохи, так и в биографический контур судьбы поэта? А ведь речь идет об одной из самых ранних записей Пастернака — его публичного выступления с чтением своего перевода из Шекспира в январе 1947 года. Запись сохраняется на обычной аудиокассете (тонфолевый оригинал пока не найден), впрочем, при передаче этой записи для недавней публичной демонстрации, о которой расскажу ниже, — минуту, конечно, оцифровали…

…Сотрудники Отдела звукозаписи (между прочим, самого крупного в стране собрания литературных записей) хорошо понимают, что происходит с их фондами, точнее, чего с ними не происходит . И я, пользуясь случаем, благодарю их за то, что они обратили внимание на наше новомирское CD-обозрение, восприняв его бытование на страницах старейшего литературного журнала как партнерскую помощь в привлечении внимания к своему труду и своим проблемам2. Да хотя бы — к самому факту своего существования.

Теперь попробую рассказать, как это самое “привлечение внимания” осуществилось на примере с неизвестной записью голоса Бориса Пастернака.

Итак, узнав, что вашего обозревателя пригласили с выступлением об отечественных литературных звукозаписях в Англию, сотрудники Отдела любезно передали мне эту самую недостающую минуту, о существовании которой я знал, но самого звука прежде не слышал. Руководствуясь своими догадками (и чужим опытом) о том, как следует воспроизводить архивные аудиозаписи публично, я стал думать, как, собственно, “подать” слушателю эту маленькую сенсацию — как достойно и интересно представить неизвестную реплику поэта в его живом исполнении.

Но сначала — о чем, собственно, речь. Фонограмму выступления Пастернака о Шекспире с чтением перевода сцен из “Генриха IV” Лев Шилов неожиданно обнаружил когда-то в фонотеке Всероссийского театрального общества во время безуспешных, как оказалось, поисков записей Михаила Булгакова. Прослушивая записанный в ВТО 50-й вечер-заседание Шекспировского кабинета, нашел очень долгую (22 минуты!) неизвестную запись Пастернака! Спустя время Шилов издал эту запись на виниле. Но — не всю.

Далее процитирую фрагмент из нашего самого первого обзора3, в котором я представлял изданный в 1996 году компакт-диск и рассказывал об аналогичных по содержанию пастернаковских гигант-винилах, многотиражно издаваемых после горбачевской перестройки. “Жалко, что изданная уже в позднеперестроечное (1996!) время фонограмма оказалась без рискованного когда-то — но важного сегодня — вступления. „Стараясь скрыть волнение за шуткой, [Пастернак] говорит, что, делая перевод, думал ‘разделить шекспировскую судьбу‘, но вышло наоборот: Шекспир в его переводе разделяет судьбу его собственных стихов, эти переводы тоже не печатают”, — пишет в приложенном к CD буклету Шилов. Понадеемся, что следующее издание будет полным”.

Тогда, три года назад, я и не предполагал, что когда-нибудь услышу эту запись и уж тем более буду воспроизводить ее публично. Вспоминаю, кстати, как на мой вопрос, надеется ли он издать фонограмму полностью (разговор шел в начале 2000-х годов), Лев Алексеевич сказал мне: “Конечно же издадим! Тогда, в девяносто шестом, у нас то ли руки не дошли, то ли не сообразили, не вспомнили…” Помню также, как он все хотел передать копию этой записи сыну поэта, Евгению Борисовичу Пастернаку, да так и не успел.

Так что в CD-приложении к Полному собранию сочинений Бориса Пастернака в одиннадцати томах (“СЛОВО/SLOVO”, М., 2003 — 2005) эта запись, увы, — старая, не полная.

Напрягите ваше воображение, вспомните, кто слышал на пластинках это чудесное, сопровождаемое живыми эмоциями зала чтение, и я, пожалуй, “воспроизведу” сейчас эту историческую “беспризорную” минуту — прямо здесь, на журнальной странице.

…Идет, стало быть, торжественное, 50-е заседание Шекспировского кабинета, уже отчитали-отговорили свое Маршак и Михоэлс (их записи, кстати, изданы), кончился антракт, зал снова заполнился, и Александр Морозов пригласил на сцену следующего участника действа:

“— Товарищи, мы приступаем сейчас ко второй части, значит, нашего вечера. Сейчас отрывки из своего нового перевода хроники — исторической хроники Шекспира „Генрих Четвертый” — прочтет Борис Леонидович Пастернак (аплодисменты, нарастающие по мере того, как выступающий выходит на сцену. — П. К. ).

[Борис Пастернак:] …Это перевод не такой новый. Я два года тому назад его сделал и на этом закончил свою переводческую работу над Шекспиром, потому что… я думал… что я разделю шекспировскую судьбу — в своих работах, — но вышло наоборот: Шекспир мой разделяет мою судьбу, и это (интонирует. — П. К. )… невыгодно для этой — вообще — задачи! И я решил с этим… (зал начинает хохотать. — П. К. )… как-то покончить.

Теперь так: я вам вкратце напомню, что это за хроника и в чем там дело”.

Далее идет то самое “начало записи”, которое известно (Пастернак начинает с напоминания, что это именно та хроника, в которой выведен “знаменитый толстяк и обжора Фальстаф”, рассказывает о старой Англии и читает свой перевод). Правда, из этого напоминания, судя по оригиналу, выпало еще три слова: “…знаменитый толстяк и обжора, о котором говорил Кржижановский (курсив мой. — П. К. ), — Фальстаф”. Очевидно, Шилов убрал и напоминание о Сигизмунде Кржижановском, который выступал в первой части вечера и которого то ли не записали изначально в том самом 1947 году, то ли при перезаписи одного из тонфолевых дисков на кассету — в поздние советские времена — им просто пожертвовали для экономии времени… Не знаю, оригинал всей записи пока не найден.

Чисто “режиссерски” я Шилова вполне понимаю: непонятное широкому слушателю имя Сигизмунда Кржижановского (выдающегося писателя и ученого, как мы теперь знаем!) отвлекло бы и “перебило” гладкое течение сюжета.

А теперь давайте вообразим себе полное издание этой записи с пастернаковской горькой шуткой и соответствующим комментарием об истории ее издания в прилагаемом буклете. Надеюсь, ждать осталось совсем немного.

Подрифмовываясь к предыдущему нашему обзору, посвященному проблеме публичной демонстрации аудиозаписей, сообщу, что тогда, в лондонском “Pushkin House”, я построил свое выступление с демонстрацией записей вокруг очевидных тематических направлений: “Англия”, “Шекспир”, “Пушкин”4. Связка этих тем в отдельный драматургический сюжет с голосами Пастернака, Ахматовой, Маршака, Самойлова, Бродского и была ядром выступления. А “поддерживающими опорами” — просветительский “посыл” в динамики голосов Льва Толстого, Мандельштама, молодой Ахматовой, Гумилева и, под конец, одной премьерной аудиозаписи, которую я с величайшей осторожностью хранил в компьютере в отдельной папке.

Это был голос Владислава Ходасевича, чтение им 1 июня 1923 года на бернштейновский фонограф своего страшного и прекрасного стихотворения “Автомобиль”. Вряд ли я смогу забыть выражения лиц коллег-литераторов и русскоязычных стихотворцев со всего мира, когда сообщил, что они будут первыми, кто услышит голос автора “Путем зерна” и “Тяжелой лиры”.

Но как включать этот трек на воспроизведение, зная, что в зале у кого-то может идти любительская запись на диктофон, что именно таким путем, судя по блогам “Живого журнала”, например, и выкладываются — с лучшими, конечно, намерениями — те или иные звуковые документы в Интернете?.. Или возьмите мировые кинопремьеры: в том или ином зале (да хоть и в Каннах!) миниатюрная видеокамера снимает фильм прямо с экранного полотна, и очень скоро — в более или менее отвратительной копии — вы покупаете его (с еще четырьмя или десятью собратьями) за 100 — 120 рублей на лотке. Говорят, что бороться с этим довольно бессмысленно и даже не очень понятно — зачем.

Но — “помогать” подобному “архивному делу” ни я, ни мои коллеги из Литмузея не решились, и поэтому возник уговор: я воспроизведу, оговорив, лишь часть записи: первые две строфы и последнюю. А середину — прочитаю сам. Так и вышло: тщательно подготовленные два трека лежали у меня рядышком в компьютере, и, заканчивая читать свою середину (чуть-чуть подлаживаясь под нервно-распевное чтение Владислава Фелициановича), я уже наводил курсор на трек последней строфы.

Я “подхватывал” Ходасевича, голос Ходасевича “подхватывал” меня.

Теперь, когда мне говорят, что литературная звукозапись — дело сугубо “локальное”, интересное только узкому кругу исследователей литературы, я вспоминаю доставшиеся мне “по блату” от Ходасевича аплодисменты и крики “браво”.

А в декабре прошлого года я повторил эту акцию в эфире “Радио России” (программа “Новая библиотека”). Представьте себе, пришли письма.

Два слова об Интернете. Хочу быть правильно понятым: когда я публично воспроизвожу записи из фондов Государственного Литературного музея (будучи сам сотрудником этого учреждения), мои занятия звукоархивистикой перестают быть hobby. И я категорически не считаю возможным их появление в открытой Сети до официальной публикации. Если же в Сети появляется изданное, то это (учитывая сегодняшнее законодательство, с одной стороны, и неопределенность статуса аудиозаписей — с другой) всегда — личное дело совести выкладывающих. Они, как я вижу, иногда объясняют свое благородное “пиратство” весьма изящно и изобретательно.

Вместе с тем я нередко отсылаю ищущих голоса Маяковского или Ахматовой на сайт “Некоммерческой электронной библиотеки Imverden”, где выложено многое из того, что издавалось на винилах или компакт-дисках.

Работа Сергея Бернштейна и его коллег должна быть доступна специалистам и всем интересующимся — в полном объеме. Должны быть переизданы книги и статьи Бернштейна, в том числе важнейшая из них — “Звучащая художественная речь и ее изучение”, вошедшая в состав временника словесного отдела Государственного института истории искусств “Поэтика” (Ленинград, 1926)5, где Сергей Игнатьевич не только подробно рассказал о принципах своей работы, но и перечислил тех, кого записал. Необходима командировка сотрудников Отдела звукозаписи в Санкт-Петербург (или в другой город, где может находиться фонограф с соответствующими насадками для валиков разной модификации), пора оснастить Отдел недостающей для реставрации аппаратурой. Необходимо понять, наконец, возможно ли склеить разбитый валик с неизвестными записями Блока, уяснить, как все-таки снять с этих продолговатых, покрытых воском цилиндров ранние записи Мандельштама (ноябрь 1920 года) и чтение Андреем Белым “Первого свидания”…

И — выпустить компакт-диск6 с внятным звуковым комментарием, поместив на него (и таким образом сохранив для вечности) все снятое и отреставрированное, издав и Вагинова, и Мариенгофа, и Шершеневича, и Лозинского, и Лившица, и даже Николая Оцупа. О Ходасевиче, Иванове, Сологубе я уже говорил.

А к этому, премьерному, прибавить, сделав новую экспертизу, уже изданную часть бернштейновского наследия. Чтобы Михаил Кузмин вышел не в том виде, в каком он живет в Сети, — неграмотно пропущенный через компьютерные фильтры, — а нормально отреставрированным или таким, как есть; чтобы в стихотворение Маяковского “А вы могли бы?” вернулась сохраненная благодаря Василию Каменскому первая строка. И, пользуясь случаем, хорошо бы добавить в это CD-издание более поздний звук, вроде того же действительно полного Пастернака, другие редкие записи 40 — 60-х годов.

Теперь, после всех этих пылких новостей и соображений, я могу вполне уверенно сообщить, что главный хранитель Литературного музея (сегодня еще не готового участвовать в акциях, подразумевающих под собой коммерческое распространение, то есть продажу) выразил готовность дать разрешение на тиражное издание фондовых фонозаписей на CD. Но — с непременным условием сопровождения любого такого издания предупреждающей надписью: “Издание не предназначено для продажи” и т. п. В нашей беседе зашла речь и о гуманитарной поддержке этого проекта каким-нибудь заинтересованным партнером вроде “Нового мира”. Мы — готовы, не о том ли пишем с апреля 2005 года?

Остается найти людей, готовых пойти… ну, хотя бы на оплату командировок и выпуск тиражного CD. То есть бесприбыльно внести достаточно скромную, но необходимую лепту в дело сохранения уникальных записей голосов литераторов серебряного века, упрятанных пока в хрупкие бороздки ветшающих восковых цилиндров.

Такие люди, к счастью, нашлись, и дело, кажется, сдвинулось с мертвой точки: готовится командировка, формируется состав будущего компакт-диска и даже мечтается о примечательном литературном вечере, гости которого уйдут с драгоценным подарком в кармане и станут народными хранителями коллекции Сергея Бернштейна.

Короче говоря, к этой истории мы еще вернемся, а в следующий раз расскажем об аудиозаписях и аудиопроектах писателя Андрея Битова.

 

1 См. “Новый мир”, 2007, № 2.

2 Отделом заведует научный сотрудник ГЛМ Елена Абакумова. Ее героические коллеги: ведущий инженер Борис Соколовский, инженер Александр Рассанов, инженеры-архивисты Екатерина Жукова и Татьяна Заливина.

3 См. “Новый мир”, 2005, № 4.

4 Ежегодный поэтический фестиваль, в работе которого своей лекцией я участвовал, называется “Пушкин в Британии”. Интересующихся отсылаю к Всемирной сети.

5 Сердечно благодарю Максима Амелина за возможность ознакомиться со всеми выпусками этого уникального издания.

6 Допускаю, что он может быть в формате mp3, а может быть и серия классических компактов.