АНДРЕЙ БЫСТРИЦКИЙ

*

ОБЩЕСТВО ВНЕ СЕБЯ

 

Россия: от принципа удовольствия к принципу реальности

В майском (1999 года) номере “Нового мира” была опубликована статья Андрея Зубова “Сорок дней или сорок лет”. Основная ее мысль носит несколько ветхозаветный характер и по сути может быть сведена к тому, что Россия сейчас вынуждена расплачиваться за грехи предыдущих поколений. Архаичность подобного рода суждений заключается не только в светском подражании библейским пророкам, но в социально-экономических представлениях автора статьи. Так, Зубов, в частности, полагает, что “золото — кровь экономики — на миллиарды долларов ежегодно вытекает из тела России”. На самом деле, конечно, золото давно уже не “кровь экономики”, и вытекают из России доллары, прежде полученные за продажу вполне конкретных товаров: нефти, газа и оружия. Впрочем, для Зубова это едва ли важно, поскольку он прежде всего — морализатор. “Причины наших сегодняшних неудач, — пишет Зубов, — причины нашей безмерной слабости, причины некачественности нашей демократии и уродливости нашего капитализма не в ошибках Горбачева, Ельцина или Гайдара, не в том, что демократия и капитализм „неорганичны” для русской души или что до мы них „еще не доросли”, нет. Причины нашей бедственности лежат в тех делах, которые мы и отцы наши сотворили в прошедшие десятилетия. И нет такой политической или экономической модели, которая могла бы сделать нынешнюю Россию процветающей и свободной. Нет и не может быть такого гениального политика, который бы ввел нынешний русский народ на равных в мировое сообщество наций. На челе нашем — каинова печать братоубийства и богоубийства. И путь с этой печатью только один — в геенну огненную”.

Если Зубов сказал это серьезно, то хотелось бы более детально узнать, что именно он имеет в виду под геенной огненной. Строго говоря, такое отчаяние (если оно — искреннее движение души, а не простое кокетство) противоречит христианским представлениям о человеке и мире, а то сладострастие, с которым Зубов перечисляет совершенные российским народом гадости, отдает некоторым идейным мазохизмом. Будь он прав, немецкому народу давно была бы крышка. Правда, в другом месте своей статьи Зубов все же нащупал верную, на мой взгляд, причину слабости российского общества. “Мы все ждем, кто б нас объединил”, “вот тут-то проступает болезненная русская слабость — неспособность к самоорганизации”, — цитирует Зубов работу А. И. Солженицына “Россия в обвале”. Цитирует — и забывает, что процитировал. А ведь на самом деле в основе развития общества лежит способность его граждан разрешать возникающие моральные проблемы бытия, после чего уметь добиваться исполнения принятых решений. Совершенно справедливо отмечают, что в XVIII веке малограмотное, жестокое население Соединенных Штатов не было расположено к восприятию ценностей свободного общества, а потому и не было никаких предпосылок для развития демократии в стране. Однако американцы осознали тогда стоящую перед ними моральную проблему, результатом чего и явилась победа идей федералистов.

Безусловно, понимание судьбы того или иного государства, общества предполагает учет множества факторов: темпов экономического роста, характера власти, наличия природных ресурсов и т. д., однако самый общий взгляд на историю свидетельствует, что железной причинно-следственной связи между этими факторами и исторической судьбой все же нет, что в каждом отдельном случае многое решает дух нации, система ценностей и отношения между людьми. В конце концов, экономика покоится на социальной психологии, хотя бы на том, что люди верят в деньги. То, что национальную валюту может обрушить малодушие пары десятков банкиров, мы просто видели своими глазами. Крушение Древнего Рима, поражение Франции в начале Второй мировой войны, равно как и расцвет демократии в Северной Америке — во многом результат воодушевления или уныния общества, его способности относиться к себе и к миру. Рациональный эгоизм, на котором покоятся многие общественные теории, действует в строго ограниченных рамках, в его основе все равно лежат иррационально принятые постулаты. Ф. Хайек писал, что демократические принципы сами по себе не в состоянии были бы создать современную систему социальных отношений, господствующую на Западе. Эта система, по его мнению, опирается на лежащие в основе иудео-христианской цивилизации ценности, в частности на способность общественных институтов и отдельных людей к самоограничению, к партнерству и взаимной честности, к умению вести себя исходя не из принципа неограниченного потребления удовольствия, умеряемого исключительно страхом наказания, а опираясь на принцип реальности, признания бытия других.

Поскольку таковых способностей у российских общественных институтов и граждан, очевидно, не наблюдается, можно предположить, что Россию ждет неизбежный распад, а возможно, и вовсе прямая гибель. Страна переживет социальные катаклизмы такого масштаба, при которых уже будет не до спасения социальных институтов, а речь пойдет о физическом выживании индивидов. Не исключено сочетание техногенных катастроф, массовых беспорядков, распада государственных институтов — прежде всего правоохранительных, — терроризма, этнических и социальных столкновений и т. д. Конечно, это не так уж неотвратимо, но вполне вероятно. Мне порой кажется, что спасти нашу страну от гибели может разве что совершенно инфантильная вера людей, ее населяющих, в собственную исключительность. Вера, присущая детям, еще не испытавшим тяжесть бытия и не научившимся с ней справляться. Кстати, начало работы Государственной думы 3-го созыва — яркая тому иллюстрация. В ее основе и инфантилизм, и эгоизм, вследствие которого,те, ктостал бойкотировать заседания после открытия думы, СПС, Яблоко и ОВР, — легко принесли в жертву мелкому честолюбию и стремлению удачно начать президентскую кампанию интересы и своих непосредственных избирателей, и общества в целом.

...Каким бы методом исследования России ни пользоваться, с неизбежностью встает проблема умственного и душевного состояния российских граждан, поскольку совершенно очевидно, что именно в особенностях национального самосознания корень всех наших проблем. Говорим ли мы о рынке недвижимости, о торгах валютой на бирже, о росте преступности — во всех случаях мы имеем дело с проявлением душевной неуравновешенности жителей России, с состояниями, весьма близкими к патологии. Попросту говоря, очень многое в России легко может быть объяснено общественным безумием. Мне кажется, что природа этого безумия коренится в истории и возникло оно в результате того, что в свое время российское общество не смогло сделать необходимые цивилизационные шаги и с тех пор постоянно “психует”, пытаясь понять мир и найти себя. А это не удается — инструменты социального мышления не годятся.

В свое время Зигмунд Фрейд высказал предположение, что в своей истории человечество переходит от принципа удовольствия к принципу реальности, от господства архаичного отца к управлению кланом братьев. Отец подавлял, но и брал на себя ответственность, позволяя остальным не слишком задумываться о положении дел. Клан братьев, детей, стремясь к удовольствию — сексуальному и иному, — свергает отца, но взамен вынужден строить партнерские отношения, ограничивать себя в удовольствиях, то есть переходить к принципу реальности. Естественно, Фрейд описал не саму политическую историю, а ее важнейший архетип, который определяет не только общее развитие человечества, но и поведение каждого поколения. Продолжительная власть Бориса Ельцина, способность общества переходить от восторга к ненависти в отношении к нему и обратно, сравнительный успех Примакова и московская популярность Лужкова — все это живые иллюстрации господства принципа удовольствия и тяги к власти сурового отца, ограничивающего возможности, но дающего право на безответственное алкание удовольствий. Собственно, к Ельцину одна в этом отношении претензия. Не очень-то он был крут.

Если же приглядеться к современному Западу, то видно, что принцип реальности там господствует, формируя устойчивое социальное партнерство и эффективное самоограничение индивидуумов и социальных институтов. В результате, в сложных политических и экономических ситуациях западное общество оказывается довольно устойчиво: богатые и бедные, управляющие и управляемые, все демонстрируют готовность к жертвам, к рациональному перераспределению доходов, к сплочению и согласию.

Россия все же удивительная страна. Подавляющее большинство наблюдателей с завидным постоянством обращает внимание на редкостную разобщенность русских, на их взаимную недоброжелательность и жестокость, на отсутствие рационального — с точки зрения социального партнерства — поведения. Конечно, и в России все понимают необходимость поисков известных правил игры и даже говорят, что ищут их. Однако в действительности поиск общих правил игры обыкновенно сводится к поиску случая “кинуть” партнера. В общем, складывается впечатление, что интериоризации, внутреннего усвоения принципа реальности не произошло, он так и остался чем-то внешним, чем-то, что можно внедрить лишь суровым принуждением. Попросту говоря, каждый русский человек считает, что он незаслуженно страдает, что в рай его не пускают силой, что дай ему волю, как он заживет в свое полное удовольствие, плюя на всех и вся. Заметили же наблюдательные иностранцы, что русские не столько живут, сколько приуготовляются жить. А это именно и означает неосвоение принципа реальности. То есть неспособность отличить ласкающую психику мрачную сказку от противоречивой действительности, в которой можно вполне достойно вести себя и при этом сносно устроиться.

Иллюстрацией к сказанному может послужить отношение в России к различным типам преступников. Известно, что российское общество и сегодня, и во времена Веры Засулич склонно оправдывать самые жестокие акты насилия, объясняя их тем, что, мол, среда заела, что сложились обстоятельства и тому подобное. Как известно, в России начал действовать суд присяжных. И наблюдения за ним показывают, что поведение присяжных чрезвычайно инфантильно. Они могут счесть невиновным или отнестись крайне снисходительно к жестокому бытовому убийце. И в то же время — сейчас, как и в прошлом, — они могут отнестись очень сурово к тем, кто демонстрирует последовательную и рациональную систему действий. По всей видимости, это следствие патерналистского сознания, которое может простить “шалость” безответственного подчиненного сознания, но не может допустить самоуважительного, самодостаточного поведения, исходящего из собственной мирообъемлющей воли. Вот почему самодур Макашов куда симпатичнее в целом вполне толерантному к евреям российскому общественному сознанию, чем, скажем, Гайдар или Чубайс. Последние — взрослые, в то время как Макашов — дитя, хотя и противное. То есть свой. Кстати, такое мышление свойственно и сталинской эпохе. Уголовники, то есть, по терминологии социально близкие, были такими в действительности. Они следовали логике ненасытного удовлетворения желаний, умеряемой исключительно страхом. То есть вели себя как все, как ббольшая часть русского народа, так и не сумевшего стать по-настоящему христианским. Политические же заключенные, особенно настоящие антикоммунисты, исходили из логики партнерства, желали рациональных и самостоятельно совершенных жизненных действий.

В сущности, ничего уж особенно исключительного в России нет. Наше общество — не единственное в истории, которое не сумело сделать своевременный шаг в собственном развитии. Например, многие мусульманские страны, как и Россия, не справились в свое время с необходимостью модернизировать человеческие отношения. Россия уникальна, может быть, только в одном: она сделала известные шаги в направлении модернизации, но остановилась, если хотите, на полпути. И потому вся ее история — напряженное и крайне нервное колебание между теоретически вычисленным стремлением к свободной, ответственной самостоятельности — и желанием безнаказанно наслаждаться, делая вид, что ловко надуваешь начальство или родителей. Но, согласитесь, это вполне детское поведение.

В сущности, мой тезис сводится к тому, что у России, как у целостного государства нет будущего, что нет достаточных оснований надеяться на успешность необходимой для возрождения страны консолидации общества. Вполне вероятно, что Россию ждет или быстрый распад, или длительный процесс гнилостного существования, при котором те или иные окраины России будут медленно отпадать, как отпадают айсберги от Антарктиды, с той только разницей, что Антарктида просуществует гораздо дольше.

Для тех, кто со мной в душе согласен, но стыдится в этом признаться, а так же для тех, кто искренне колеблется, замечу, что примет печального варианта развития событий много. Ведь успех или неуспех социального целого более всего зависит от двух вещей: во-первых, от степени дееспособности элиты; во-вторых, от силы духа общества, от степени его консолидированности.

Начнем с элиты. То, что положение дел здесь более чем печально, не вызывает особых сомнений. Большинство разговоров простых граждан сводится к констатации того, что опереться не на кого. Правда, сейчас появился Путин, который внушает многим надежду набудущее. Однако его проблема в том, что он оказался под ударом многочисленных псевдоэлит, которые тем или иным путем заняли привилегированное положение в обществе. Для большинства из них — для Примакова и Лужкова, Явлинского и Немцова, Зюганова и Кириенко — определенных успех Путина, равно как и вообще ясно выраженный успех какого-либо политика — опасен, поскольку этот успех означал бы “загустение” общества, создание вменяемой системы управления и установления системы социальной стратификации и дифференциации, при которых социальная мобильность всех видов приобретает некоторые правила. То есть, попросту говоря, при той ситуации, когда все знают, как надо себя вести, и , в общем-то, согласны с этими правилами. Поэтому компрометация лидера является для них единственным способом политического поведения. И прежде всего потому, что иначе им пришлось быотказаться от принципа безответственного удовольствия в пользу принципа реальности. Начало работы думы показало, что пока принцип удовольствия господствует, что в угоду ему можно пойти на все, вплоть до разрушения работы думы.

Впрочем, описание слабости элиты — занятие неблагодарное. Куда существеннее то, что само общество не в состоянии выдвинуть из своей среди людей, желающих и при этом способных действовать в первую очередь в интересах страны.

Разложение общества и элиты проявляется еще и в том, что наиболее яркие и забавные фигуры появляются на экстремистских флангах, то есть там, где у них нет серьезных шансов на успех.

В России средой, порождающей элиту и лидеров, является интеллигенция. Но если во времена тоталитарного строя ей все-таки хватало сил на то, чтобы выдвинуть одного-двух деятелей ранга Солженицына, то сегодня не получается ничего. Более того, состояние кинематографа и литературы отражает нежелание и неспособность интеллигенции к продуктивному поведению. Ведь одна из ключевых задач интеллигенции — производить художественные ценности, позволяющие и обществу, и каждому отдельному гражданину ориентироваться в мире, понимать, какие ценности одобряются, а какие нет. Многие указывали на то, что во времена великой депрессии на Западе литература и кинематограф обнадежили общество, внушили ему оптимистическое представление о мире, поддержали надежду на возрождение и возможность преодоления сложностей. В конце концов, победить может только тот, кто верит если не в неизбежность, то хотя бы в реальную возможность победы. Очевидно, что современная российская массовая культура или занята садомазохистским пережевываниям идеи безнадежности попыток наладить в России нормальную жизнь, или же, что очень близко по духу, ностальгии, находя только в прошлом сколько-нибудь приемлемые человеческие ценности. Даже такой популярный жанр, как детектив, и то антиобщественен. Большинство сочинителей исходит из представлений полного отсутствия в России дееспособных правоохранительных органов, превращения государства в частное предприятие, действующее в интересах тех или иных административных групп .

Да и само общество производит весьма гнетущее впечатление. Совершенно очевидно, что каких-либо интегрирующих ценностей нет, что активизировавшийся после крушения коммунистической системы процесс самоорганизации общества сдвигает Россию в сторону трайбализма, если можно так выразиться. То есть граждане создают более или менее обширные группы, которые конкурируют с другими в борьбе за жизненные ресурсы. Фактически происходит имитация нормальной социальной структуры, за фасадом которой действуют корпорации. Одна, например, называется милиция. Другая — правительство. Третья — Красноярский край. Признаков, по которым идет самоорганизация множество. А внутри каждой группы не прекращается конкурентная борьба. Преступные сообщества всего лишь частный случай самоорганизации россиян. И это, кстати, видно по уровню их включенности в жизнь России. Иными словами, потрясающий воображение уровень неконсолидированности России определяет практическую невозможность ее возрождения.

Пожалуй, самым крупным положительным ресурсом страны можно считать безусловное стремление большинства жить “нормально”, то есть соответствовать стандартам западной материальной жизни. Вялое, полубессознательное согласие общества с идеями свободной экономики конечно же отрадно, но недостаточно для эффективной консолидации. Этого явно мало, поскольку без серьезно и сознательно принятых ценностей, без некоторых воодушевляющих социальных мифов — веры в успех, убежденности в том, что в целом мир справедлив, что честный труд вознаграждается, что добро, в конечном счете, побеждает зло, что социальный характер большинства позволяет построить приемлемое общежитие, что продвижение по социальной вертикали более или менее связано со способностями и трудом, — без всего этого никакая жизнь России невозможна.

Конечно, я перечислил только несколько показателей, которые, по моему мнению, лишают нашу страну надежды. Ну в самом деле, на что можно рассчитывать, если элита неэффективна, безвольна в социальном смысле, если она в глазах населения выглядит лишь шайкой удачливых авантюристов, да и ведет себя в точности в соответствии с этими ожиданиями. Но эта элита — плоть от плоти российского народа, не имеющего ясных ценностей, морально разложившегося, уверенного в том, что любой успех есть результат воровства, подлости и везения, а самый большой враг — ближний твой. Понятно, что обществу без мечты и элементарного взаимного доверия не на что надеяться.

Забавно, например, что Ярослав Гашек более популярен в России, нежели в Чехии. Мне кажется, что такая популярность, равно как и популярность Ильфа и Петрова, связана с тем, что ядро их гениального смеха определено господствующим в обществе принципом отрицательной селекции, согласно которому на социальный верх поднимаются самые глупые и самые ничтожные, а умные и симпатичные — или жулики, или остроумные бездельники, живущие чем Бог пошлет. Конечная бедность Остапа Бендера оказывается следствием его внутренней свободы, его природной легкости и своеобразной порядочности.

Что же будет? Может, произойдет чудо: напряжение окажется настолько велико, что произойдет какой-либо социальный инсайт, прорыв в качественно новое состояние. Может быть, Путин и есть такой знак, хотя его успех и успех России при нем зависят не только от него, но и от способности и элиты, играждан консолидироваться , осознать, что процветания целого зависит от нашей способности к самоограничению. Такое бывало в истории. Например, когда целые народы меняли религию. А может, Россия развалится на большее или меньшее количество частей, и в каждой из них по отдельности общество консолидируется, выберет себе какую-либо социальную модель, создаст свой, уникальный миф. Как конкретно будет происходить распад страны, пока предсказать трудно. Повторю, что он, хотя и очень вероятен, все же окончательно не неизбежен. Правда, лично я не верю в благополучный исход.

И прежде всего потому, что в основе всего лежит моральный выбор, а не какие-либо обстоятельства. Рим, как известно, пал не потому, что там жили дураки, а потому, что сила духа была на стороне варваров.

Андрей БЫСТРИЦКИЙ.