На сосновом Хувентуде

Остров Хувентуд — остров Молодежи, для Кубы — что-то вроде Шушенского. Там при Батисте мотал срок молоденький Фидель после неудачного штурма казармы Монкада. Партии не хватало оружия, и боевики решили ограбить военную базу в Сантьяго-де-Куба. Большинство участников этого мероприятия были арестованы. Вообще-то остров назывался Сосновый, но диктаторы всегда заигрывали с молодежью, стараясь заработать очки в ее глазах.

Очередной реверанс в сторону кубинской молодежи стареющий диктатор сделал весной 1993 года. В тогдашней печати появилось сообщение о том, что новым министром иностранных дел Кубы назначен тридцатисемилетний лидер Союза молодых коммунистов Роберто Робайна. Это назначение вызвало удивление среди аккредитованных в Гаване дипломатов. Новый министр, предпочитавший до этого появляться на публике в джинсах и майке, был известен только одним — демонстративной личной преданностью “верховному главнокомандующему”. Постоянные кадровые перетасовки — стиль Кастро, как всякого диктатора.

Но за назначением Робайна скрывалось другое. На Кубе в гору пошли энергичные комсомольские лидеры. По мнению Кастро, в условиях острейшего кризиса и растущего отчаяния народа они смогут обеспечить режиму и самому вождю ббольшую поддержку именно со стороны молодежи. Робертико, как звали на Кубе нового министра, снискал себе популярность, например, тем, что под его руководством в Гаване открылось несколько дискотек и кафе для молодежи. Как отмечалось в российской прессе, молодые прагматики ловят каждое слово команданте и готовы исполнить любой его приказ. И новые назначения ясно показали, что Кастро ни на какие политические изменения идти не намерен, а лишь пытается усилить свои тылы на случай “дня Х”.

Из приморского городка Батабано до Хувентуда ходу два с половиной часа на раздолбанной “Комете”, с окнами в мелких трещинах. Для местных пассажиров билеты по предварительной записи, для иностранцев — особая касса, и цены особые — десятикратные. Правда, перекусить на борту можно без дискриминации: за 3 песо стоящим в очереди выдают бутерброд с колбасой (условное название) и стакан условно апельсинового сока.

Когда-то на Хувентуде был своего рода революционный заповедник; здесь годами отирались повстанцы из разных стран. Вот журналистская зарисовка начала 90-х годов.

“…Обед закончен, и жизнерадостная компания подростков собирается, чтобы заняться выкрикиванием сандинистских лозунгов. Это Никарагуа в 1981 году? Нет, это кубинский остров Хувентуд в 1992-м. Два года назад в результате выборов сандинисты потеряли власть, но их революционный огонь по-прежнему ярко пылает в школе имени Карлоса Фонсеки, названной так в честь погибшего мученической смертью одного из основателей повстанческого движения в Никарагуа.

Почти четыреста никарагуанских ребят — учащихся старших классов — живут и работают здесь в как бы застывшем революционном времени. Кроме курсов по истории Никарагуа и марксизму-ленинизму они проходят основы военного дела включая строевую подготовку, обучение стрельбе. Им также преподают тактику и стратегию боевых действий. В главном здании школы хранятся сандинистские святыни: знамена, фотографии, майки и бейсбольные кепки с написанными на них лозунгами” (“За рубежом”, 1992, № 28).

Бескорыстная братская помощь? Интернациональный долг? Такую терминологию вбрасывал агитпроп и в наше сознание в 1979-м, когда вводили войска в Афганистан. Это теперь мы знаем, чем все кончилось. “Борьба за победу мировой революции”, а после — за торжество социализма на всей планете подразумевала вполне конкретную экономическую и военную помощь разнообразным террористическим группировкам, действовавшим по всему миру под коммунистическими, социалистическими и “национально-освободительными” знаменами. Так что к нынешнему дню, провозгласив борьбу с международным терроризмом, наши вожди в своем следовании “генеральной линии” как бы совершили разворот на 180 градусов.

Вот еще несколько строк об острове Хувентуд образца 1992 года:

“В то время как коммунизм повсюду быстро отступает, разговоры о революционной борьбе и социалистической революции могут показаться странными. Фидель Кастро говорит, что его страна больше не направляет за границу оружие и партизан. Однако кубинское правительство по-прежнему тратит миллионы долларов на обучение и лечение революционеров, а Куба остается безопасным убежищем и идеологической путеводной звездой для крайне левых всех возрастов во всем мире.

Сегодня в 20 школах острова учатся 12 тысяч человек. Школа „Героический Вьетнам” — это дом для 448 жителей Сахары, детей партизан Полисарио, 17 лет боровшихся против Марокко. В других школах живут и учатся ангольцы, намибийцы, йеменцы, представители Северной Кореи” (из той же публикации).

Опора на гулящих людей или маргиналов сохранилась на Кубе до сих пор и в практике, и в теории. В 90-х годах во время первомайского парада в Гаване можно было видеть представителей движения “Тупамарос” из Уругвая, революционеров из Гватемалы, Эквадора и Панамы, а также их единомышленников из Канады, США и Западной Европы.

…Наша “Комета” чалится у пирса. Идет противный мелкий дождь. Негр-посредник, выигравший у конкурентов “тендер” на частное жилье (10 долларов в сутки), ведет меня, нет, не к такси — к извозчику. В “салон” набивается шесть человек, и вот уже савраска цокает копытами по остаткам асфальта. Один за другим пассажиры сходят и расплачиваются с “водителем кобылы”. Такса — 1 песо. Вскоре и нам на выход. Достаю песо, но извозчик не хочет брать монету: за проезд 1 доллар! Это он принял меня за канадца. Но я — за историческую справедливость. Конечно, именно с нашей помощью Куба дошла до ручки. Но и мы не без нахлебницы Кубы чуть было не протянули ножки. Так что мы квиты, и я заявляю: плачу столько же, что и мой спутник!

Возница подмигивает негру, и тот протягивает ему 20 песо (в пересчете — 1 доллар). Дескать, свои люди, потом сочтемся. Старый фокус, это мы уже проходили. Но наивные иностранцы-леваки, путешествующие по Кубе, на него покупаются. Жестами даю понять то, что на “новорусском” звучит как “не гони фуфло!”. Кладу песо на сиденье и выхожу из кабриолета. Рыбка сорвалась с крючка. Извозчик в гневе швыряет песо на тротуар и рвет поводья, нахлестывая безответную савраску.

Итак, первый “сет” за мной. Но розыгрыш на этом не закончен. Хозяева рады постояльцу — “источнику нетрудового дохода”. Едва успеваю разместиться, как меня начинают пугать: на острове иностранцам все продают только за доллары и очень дорого! А у нас еда своя, домашняя. Трехразовое питание — это еще десятка в день. Обман очевиден. Вежливо благодарю, но от “пансиона” отказываюсь.

Дождь закончился, и, пока еще светло, можно пройтись по улочкам городка. На одном из перекрестков слышу: “Сеньор, сколько времени?” На Кубе “человеку с часами” такой вопрос могут задать несколько раз в день. Это верный признак того, что кубинцы живут действительно бедно. Дама предбальзаковского возраста благодарит за ответ и пытается продолжить беседу. Как иностранец, “ухожу в несознанку” (“не понимаю!”) и продолжаю идти своей дорогой. Но мамзель семенит рядом. Чтобы увеличить дистанцию, начинаю возиться со шнурками на ботинках. Так, вроде разбежались…

Но не тут-то было: ведь нельзя упускать башлястого клиента! Теперь “шнурки развязались у мадам”, и мы снова “идем на сближение”. И это — в обоих смыслах слова, потому что, поравнявшись с “ночной бабочкой”, слышу вкрадчивое: “Каса! Соло!” Что в вольном переводе значит: “Есть отдельная хата!” Отвечаю кратко, как в анекдоте: “Сеньор — советико!” Но на это интернационалистке плевать. Тогда иду с козырного туза: “Нет денег”. А дальше — как у раннего Высоцкого: “Может быть, я что-нибудь не понял, но она обиделась, ушла”.

Кубинцы живут в крайней нужде. Это привело к тому, что проституция приобрела в стране огромные масштабы. Но страшней всего то, что развивается детская, подростковая проституция. И все это происходит на фоне пропагандистских плакатов, расхваливающих прекрасную, счастливую жизнь кубинских детей.

Официально же на Кубе, как и в Советском Союзе, секса нет. Даже в разгар торжеств, речей и лозунгов, украсивших кубинскую столицу по случаю 50-летия революции (знаменитого штурма казармы Монкада), не принято вспоминать, что стало одной из главных причин восстания 26 июля. А ведь всего лишь полвека назад Кубу называли “плавучим борделем” — более четверти всех женщин будущего острова Свободы было занято в секс-бизнесе. И именно проститутки были в числе первых, кто поддержал переворот. Они украшали свои комнатушки фотографией лидера повстанцев Фиделя Кастро, выпытывали в постели у офицеров правительственных войск и передавали в штабы партизан секретные сведения, вступали в отряды боевиков, сражаясь с оружием в руках. В 1957 году Гавану потрясла забастовка “жриц любви” — девушки наотрез отказались принимать клиентов в знак протеста против казней пленных повстанцев. Протест имел такую силу, что уже через неделю тогдашний военный диктатор Батиста поспешно распорядился остановить расстрелы.

“Проститутки поддержали Кастро потому, что он заявил: в их занятии нет ничего позорного, девочки просто вынуждены кормить своих родителей и детей, а режим не дает им устроиться на нормальную работу, — считает живущий в Майами профессор Хорхе Мартинес. — После революции девушки смогут достойно жить, получать высшее образование и работать учителями, врачами и артистками, им не нужно будет продавать свое тело за гроши. И сначала Кастро сдержал свое слово. Одним из первых указов Фиделя после вступления в Гавану было закрытие борделей и основание сети центров по устройству на работу бывших „тружениц любви”” (“Аргументы и факты”, 2003, № 31).

В молодости Фидель был “жизнелюбом”, ему всегда нравились красивые женщины, особенно иностранки, но он не умел ухаживать, предпочитая случайные встречи. Когда он пришел к власти, обязанностью его телохранителей стало подыскивать ему любовниц на одну ночь. Главное прозвище Фиделя на острове было “caballo” — “конь”. Но с годами он угомонился.

Как известно, Фидель косит под “верного ленинца” и считает нынешних российских вождей ренегатами. (Это официально, а в узком кругу — просто гадами.) “Женский вопрос” он решал согласно заветам Ильича. Ведь после 1917 года проституток в советской России принудительно отправляли на перековку: они должны были работать, например, уборщицами в многочисленных совучреждениях. Посланные на исправление, носили красные колпаки, чтобы их можно было отличить от “простых честных тружениц” пролетарского происхождения. В те годы ходил такой стих:

Мне наша муза с детских лет знакома:

В хитоне белом, с лирою в руке.

А ваша муза — в красном колпаке,

Как проститутка из отделнаркома.

Было и еще одно горькое присловье: “За что боролись, на то и напоролись”. По данным Американской ассоциации по борьбе с сексуальным рабством (LJ Women’s Freedom), нынче на Кубе подрабатывает проституцией примерно ТРЕТЬ (!) всего женского населения, то есть больше, чем при режиме Батисты.

…Наш портовый городок — Новая Герона. (Старая Герона, или просто Герона — в Испании.) Близ пристани, на берегу, какая-то старая посудина на “вечной стоянке”. Такие обычно идут на слом, но эта подозрительно ухожена. Не на ней ли в свое время этапировали Фиделя к месту заключения?

Два года, проведенные в тюрьме, были для Фиделя курортом: целыми днями он читал и занимался. Именно там он написал свое воззвание к суду, заканчивавшееся словами: “Осуждайте меня, это не важно. История признает меня невиновным!” Эти слова перекликаются с речью Гитлера в 1923 году: “Вы можете считать нас виноватыми тысячу раз, но богиня вечного суда Истории улыбнется и разорвет обвинительный акт прокурора и приговор судей. Она оправдает нас!”

Правда, порой тюремный режим ужесточался. Как-то в феврале 1954 года тюрьму посетил президент Батиста. Узнав об этом, Кастро со своими подельниками запели революционный гимн. Батиста велел наказать их, Кастро перевели в изолятор без света, и только через сорок дней ему удалось достать керосиновую лампу…

Из Новой Героны можно добраться до столицы Хувентуда — это город Ла-Фе (исп. — “вера”). Незамыленное ухо чувствует в этом названии какую-то странность. Оно явно усеченное: в испаноязычных странах часто встречаются городки с традиционным прилагательным “Санта-Фе” (Святая вера).

В чем тут дело? Сходная ситуация была в советской России в 20-е годы. Был, например, городок Свято-Троицк. Название явно “реакционное”, так и напрашивается на переименование. И чтобы “не дразнить гусей”, “Свято (Санта)” убирали, и оставался почти нейтральный Троицк.

А путь к “Вере” трудный. Туда ходит метробус — громадное чудище о пяти колесных осях, бывшая платформа советского ракетовоза, на которую поставлена железная коробка вместимостью до 150 человек. Ехать всего 16 километров, но на Кубе — это целая проблема. Тягач стоит здесь же, на площади, но двери закрыты. Очередь терпеливо ждет “часа Х”, поскольку никто, кроме водителя, не знает времени отправления. Проходит полчаса, а в метробусе никаких признаков жизни. Томиться под палящим солнцем в неизвестности — тяжелое испытание, и очередь постепенно превращается в звереющую толпу. “Активисты” подходят к метробусу и пробуют его двери на прочность. Одну из них удается приоткрыть, и народ штурмует салон, сметая все на своем пути. Водитель, отшвырнув монтировку, матерится и рвет на себе волосы.

Наконец двигатель ракетовоза взревел, и мы отправляемся в путь. Дорога, с остановками через “два столба”, занимает час. Ведь тягач, как и бульдозер, изначально не рассчитан на обычные скорости. Здесь явно чувствуется армейская смекалка. Американцы в таких случаях говорят: “Какое-то дело можно сделать либо хорошо, либо плохо. А еще можно — как в армии”. В конце 2000 года во время визита на Кубу Владимира Путина в свите президента был саратовский губернатор Дмитрий Аяцков. На церемонии официальной встречи Фидель Кастро, заметив Аяцкова, тепло пожал ему руку и дружески похлопал по плечу. А признательность Фиделя Дмитрий Федорович заслужил за свою фантастическую идею — обеспечить Гавану российскими троллейбусами. Говорят, один из них он даже умудрился каким-то образом доставить на Кубу. Правда, пока кубинцы не понимают зачем, ведь троллейбусные линии здесь отсутствуют.

В Ла-Фе стоит побывать лишь для того, чтобы сказать свое “фэ”. За годы власти коммунисты на Кубе не построили ничего, кроме убогих четырехэтажных “кастрированных хрущоб” и бетонных мемориалов в честь себя, любимых. В Ла-Фе они страшнее, чем где-нибудь в нашем “соцгородке” типа Северодвинска. Апокалиптическую картину дополняет шарабан, медленно движущийся по улице. С кузова раздается погребальный звон. Это не похоронный экипаж, не пожарная машина и не лавка мороженщика на колесах. Это — мусороуборочная машина. Услышав колокол, местные жители знают, что “он звонит по ним”, и тянутся к рыдвану с мусорными ведрами.

Шагаю рядом, и вот звук колокола сливается с детскими голосами-колокольчиками. На вывеске здания надпись: “Детский сад имени Н. Крупской”. Есть на Кубе и другая “заступница и покровительница”. Когда Фидель сражался с солдатами Батисты в горах восточной Кубы, он познакомился с женщиной, которая впоследствии стала первой леди страны. Для него она была главной опорой революционного движения, матерью, женой и секретаршей вплоть до ее смерти в 1980 году. Селия Санчес восторгалась им, подбирала его окурки, чистила ему ботинки и писала его письма. Она была преданная компаньера, и режим канонизовал ее, называя в ее честь школы и больницы…

Мне повезло — удалось вернуться в Новую Герону засветло, на том же ракетовозе. Есть время прогуляться к горным утесам, что виднеются не так далеко. Возвращаясь, встречаю телегу с парой волов в запряжке. Два местных “кабальеро” хлопочут рядом: телега, груженная дровами, застряла в глубокой колее. Как в сказке про репку, пришлось сыграть роль мышки, чтобы вытянуть “дровеносец” на твердый грунт. Нам по пути, и возницы приглашают занять место на подводе. При въезде в город местные мальчишки облепляют нашу телегу и вопрошают у гостя: “Кэль паис?” (“Из какой страны?”) “Россия” мало что им говорит: “Это мы не проходили, это нам не задавали”. А при словах “Совьет Уньон” на лицах появляются улыбки, а на устах — заученные слова о советско-кубинской дружбе. Школьные наставники так и оставили их там, в прошлом веке…

В порту объявление: завтра с острова Молодежи на остров Свободы пойдет пароход “Команданте Пинарес”. В отличие от быстроходной “Кометы”, “Команданте” — теплоход, и с его борта можно полюбоваться необитаемыми островками, проплывающими мимо. Здесь как в Ноевом ковчеге — деление на “чистых” и “нечистых”. На верхней палубе в буфете торгуют за валюту (деньги), а в трюме — за песо (дензнаки).

Но вот “Команданте” причалил к пирсу Батабано, и, завидев ракетный тягач, идущий к пристани, пассажиры ринулись по трапу на берег. Узкие сходни, борьба, драка. Животный крик матери, на глазах которой чуть было не затоптали ребенка. И тут же — смех сквозь слезы: те, кто прорвались на берег первыми, ничего не выиграли. Еще полчаса толпа беснуется перед закупоренным “трактобусом”, и только потом огромная камера на колесах заполняется “человеческим материалом”.

На Кубе нельзя строить свои планы даже на неделю вперед. А возникающие проблемы нужно решать по мере их поступления. Как, например, сесть на поезд Гавана — Сантьяго? Иностранцу продадут билет прямо на вокзале — “из брони”, естественно валютной. 30 долларов и место в вагоне 1-го класса вам обеспечено. У простых кубинцев таких денег нет, и за свои песо они могут купить билет на порядок дешевле. Правда, нужно выстоять длинную очередь, чтобы имя пассажира занесли в “лист ожидания”. А потом регулярно отмечаться на перекличках. И так — несколько дней подряд.

Представьте себе, что вы едете из Москвы в Санкт-Петербург на сидячей “Юности”. Вот вам и вагон первого класса в составе на Сантьяго. Как и в “Юности”, здесь нет вентиляторов. На севере, положим, можно и без них, но на Кубе без них тяжело — все-таки рядом экватор. В Индии такой состав просто не выпустили бы на линию. Но кубинцы не жалуются. Это в Индии можно пожаловаться.

 

Пресвятая Дева — Хозяйка медной горы

Кастровская пропаганда, а вслед за ней советская усиленно раздували миф о том, что Хемингуэй в последние годы жизни на Кубе неоднократно встречался с Фиделем, восхищался его грандиозными планами. В общем, как Блок с его поэмой “Двенадцать”: “Революцьонный держите шаг!” Писатель и власть… Что бы ни утверждали после смерти властителя дум, нужно смотреть в корень. Зачем надо было сниматься Хемингуэю из обжитого дома под Гаваной и перебираться во Флориду?

Осенью 1954 года состоялось очередное заседание Нобелевского комитета. Лауреатом Нобелевской премии по литературе стал Эрнест Хемингуэй. Американский писатель, живший в те годы на Кубе, был приятно изумлен этой новостью. По случаю присуждения престижной премии толпа, охваченная радостью, — рыбаки, крестьяне, торговцы — буквально ворвалась в дом писателя и понесла его на руках. Эрнест встретил их шутками, выставил бутылки вина и прекрасную закуску. Вечер закончился тем, что Хемингуэй заявил: “Я передаю Нобелевскую медаль церкви Святой Девы Каридад дель Кобре”. И это были не просто красивые слова. Ныне нобелевская медаль Эрнеста Хемингуэя хранится в соборе Святой Девы Милосердной (Каридад), покровительницы Кубы.

В двадцати километрах от Сантьяго-де-Куба (провинция Ориенте) в живописной долине, расположенной у подножия восточного хребта, испещренного жерлами старых шахт, раскинулось небольшое селение Эль-Кобре с величественной церковью. На карте оно появилось около четырех с половиной веков назад, а точнее, в 1530 году, спустя тридцать восемь лет после открытия Колумбом Америки и Кубы. По-испански “кобре” значит “медь”, и это слово дало название селению.

В 1500-х годах Иоганн Тецель, немец из Нюрнберга, проезжая из Венесуэлы через Сантьяго, побывал в Эль-Кобре и установил, что здешняя руда содержит от 55 до 60 процентов меди. Вернувшись в Германию, он изучил искусство выплавки меди. В 1550 году Тецель вновь появился на Кубе, чтобы приступить к разработкам, но натолкнулся на сопротивление правителей острова, которые хотели, чтобы он поделился знаниями, приобретенными в Германии. Тецель согласился обучить рабов, но ему не повезло. Вначале ураган, а потом корсары безжалостно опустошили район Эль-Кобре и задержали начало работ. А в 1571 году Тецель умер, и только много лет спустя здесь началась разработка месторождения.

Однако для паломников главной достопримечательностью Эль-Кобре являются не шахты, а церковь, именуемая Национальным храмом Кубы. Здесь хранится изображение Святой Милосердной Девы Марии. Как гласит предание, Святая Дева Каридад дель Кобре явилась в водах залива Нипе на востоке Кубы не то в 1600-м, не то между 1620 и 1627 годами (точно не установлено). Два взрослых индейца и девятилетний негритенок, сидевшие в лодке, увидели, что по волнам залива плывет икона, укрепленная на небольшой доске. Приблизившись к ней, они прочли надпись: “Я — Святая Дева Милосердная (Каридад)”.

Вот еще одна версия этого предания. Она повествует о том, что несколько сотен лет тому назад три матроса оказались в лодке среди разбушевавшегося моря в бухте Нипе у северного побережья Кубы. Ветхое суденышко было уже на краю гибели, когда матросам явилась Дева Мария. Она ободрила их, придала силы в борьбе со стихией и помогла спастись.

Каким же образом икона Божией Матери очутилась в столь отдаленном месте? Появление иконы Святой Девы Милосердной из Ильескас (Кастилия) связывают с именем испанского конкистадора Алонсо де Охеды — сподвижника Колумба, исследовавшего вместе с Хуаном де ла Косой и Америго Веспуччи побережье Венесуэлы и открывшего остров Кюрасао. Охеда в 1511 году жил среди индейцев южного побережья Кубы и оставил местному индейскому вождю (касику), принявшему христианство, икону. Касик долгие годы держал ее у себя, но, опасаясь, что вновь пришедшие белые отнимут у него икону, спрятал ее в лесной чаще, где берет свое начало река Майари. Там икона и находилась многие годы. А впоследствии дождевые потоки с гор вынесли икону в русло реки, и она явилась в заливе Нипе перед изумленными взорами рыбаков.

Весть о чудесной находке разнеслась по острову. Возник культ почитания иконы, и с тех пор каждый год тысячи паломников стали стекаться в местечко Эль-Кобре, куда был перенесен чудотворный образ. Увеличивались пожертвования, и со временем на эти средства был выстроен собор, высящийся на холме у подножия горы. Сюда постоянно приезжают богомольцы, чтобы предстать перед иконой Божией Матери со своими бедами и страданиями. Те же, кто не находит сил отправиться в путь, сооружают миниатюрные домашние алтари и с любовью украшают их.

Эрнест Хемингуэй, долгие годы проживший на Кубе, хорошо знал об этой национальной святыне. В августе 1956 года в Гаване состоялось чествование нобелевского лауреата. Хемингуэй отобедал в кругу более чем полутысячи кубинцев. В конце обеда писатель обратился к почитателям с краткой речью и подтвердил то, что он заявил еще два года назад: “Хочу передать медаль, полученную мною вместе с Нобелевской премией по литературе, в дар нашей Деве Каридад дель Кобре, покровительнице этой страны, которую я так люблю”. А вскоре медаль была вручена Гаванскому архиепископу для передачи ее в дар собору Эль-Кобре.

...Паломники, прибывающие в Эль-Кобре, направляются к собору, возвышающемуся над городком. Городок можно обойти за полчаса; это несколько асфальтированных улочек, незатейливые одно- и реже двухэтажные домики под красной черепицей, много зелени. Дорога по перекинутому через ручей легкому мостику ведет в гору. У самого подножия горы — церковь, не очень большая, но очень нарядная и ухоженная. Это и есть собор Эль-Кобре, где хранится икона Святой Девы Марии Милосердной. Широкая и довольно высокая каменная лестница ведет к главному входу. Особенно много паломников бывает здесь 7 и 8 сентября — на празднике в честь чудотворной иконы. В эти дни на лестнице и вокруг самой церкви, как говорится, банану негде упасть. Но и в обычные дни здесь довольно многолюдно. В Эль-Кобре нет ни единого уголка, арки, входа в дом, где бы ни стояли импровизированные алтари с изображением Святой Девы Каридад. Алтари убраны цветами, уставлены свечами. У ног Девы Каридад — целое море свечей. В лавках, на лотках, тележках, ящиках, на основаниях решетчатых заборов разложены товары. Продаются кресты, крестики, медали и медальоны, свечи, иконы, образки, ладанки, цепочки. Среди прочих икон выделяется украшенное самоцветами изображение Пресвятой Девы в окружении мореплавателей на корабле. В январе 1998 года здесь побывал папа римский Иоанн Павел II, и над главными вратами собора теперь помещен папский герб. Паломники входят под своды храма, где совершается торжественная месса. По окончании богослужения народ не расходится. Многие направляются к противоположной стороне церкви. Здесь вход в “эксвото” — комнату, в которой принимаются подношения и дары. Здесь десятки тысяч крестиков — золотых, серебряных, усыпанных драгоценными камнями, медных, бронзовых и просто железных, множество колец, медальонов, браслетов и ожерелий. Тут же — костыли, палки, которые оставили паломники, получившие исцеление.

В витринах выставлены эполеты, нашивки, медали офицеров и простых “воинов-интернационалистов”, вернувшихся из дальних походов. Здесь же письма с марками США и благодарностью за удачное бегство на плоту через Флоридский пролив. Молодожены в сопровождении членов семьи и фотографа приходят сюда возложить букет цветов. Все стены увешаны подношениями, многие из них в рамках под стеклом. На одном из них стоит раскрытый футляр. В нем золотой барельеф — профиль изобретателя динамита, шведского ученого Альфреда Нобеля. Именно эта медаль была вручена Хемингуэю, а он в знак благодарности передал ее “Хозяйке медной горы”...

День праздника Милосердной Девы, покровительницы Кубы, отмечается не только в Кобре, но и по всей стране. Одним из проявлений возросшей религиозной свободы стало шествие тысяч католиков во главе с гаванским кардиналом Хайме Ортегой через центр кубинской столицы 8 сентября 1999 года. Подобное шествие было бы просто немыслимо до визита папы Иоанна Павла II. Однако кардинал Ортега считает, что, хотя прямые притеснения по отношению к Католической Церкви отошли в прошлое, добрые надежды, родившиеся в дни пребывания папы на Кубе, уже развеялись: коммунистические лидеры положили конец преследованиям Церкви, однако “нередко их распоряжения приходится выполнять местным чиновникам, которые отличаются умственной ограниченностью”.

В самом же городке Кобре, в месте почитания Милосердной Девы, празднества 8 сентября были омрачены потасовками между агентами безопасности и участниками политических правозащитных групп. Это событие побудило архиепископа Сантьяго-де-Куба Педро Меуриса обратиться к властям и к диссидентам. Он призвал тех и других уважать религиозные праздники и избегать использования их в политических целях.

 

В кубинском Баракоа

Чтобы добраться до этого городка, надо пойти на автобусный вокзал “Астро” в Сантьяго-де-Куба, взять билет — и через шесть часов пути вы в Баракоа. Дорога идет вдоль берега, мимо базы Гуантанамо, и огибает восточную оконечность острова Свободы, выходя на северное побережье. Горы, пальмы, солнце, морской прибой.

На кубинских автовокзалах две кассы: “тарквила № 1” — для местных жителей и “тарквила № 2” — для иностранцев. У первой кассы давка и крики, у второй — тихо, в окошке — скучающая девушка. Надо подойти сюда за час до отправления автобуса, и вам продадут билет из брони. За валюту, по стоимости, в десять раз превышающей таксу для местных, имеющих не доллары, а “монеда насиональ”.

Если иностранцев больше не предвидится, остатки брони (вспоминаете лексику?) передаются в первую “тарквилу”, где распределяются по списку льготников: участники операции в заливе Кочинос, ударники сафры, матери-героини… Остальной люд угрюмо ждет отхода автобуса, чтобы начать битву в новой очереди: может быть, удастся попасть в список пассажиров на следующую неделю. А что поделаешь, бензина нет — эмбарго…

С 1991 года поставки нефти из Советского Союза на Кубу сократились. Куба в течение ряда лет получала из СССР 13,5 миллиона тонн нефти в год. Однако ей реально необходимо лишь около 10 миллионов тонн. Три с половиной миллиона она реэкспортировала, иначе говоря — попросту продавала на мировом рынке за валюту. А еще точнее — сам Советский Союз продавал эту нефть для “друзей”. Был организован так называемый “нефтяной треугольник”. Такой “геометрический” термин носила практика, при которой в свое время Советский Союз не гнал свою нефть на Кубу, а поставлял ее западноевропейским партнерам Венесуэлы, которая, в свою очередь, аналогичные объемы нефти отправляла на Кубу. И это для режима был главный источник дохода. За продаваемую советско-венесуэльскую нефть кубинцы в 1986 — 1989 годах получали больше, чем за сахар, свой главный продукт.

Таким образом, в 1991 году Советы сократили поставки лишь той части нефти, которая шла на перепродажу. Нехватка нефти с 1991 года была вызвана или продолжающимся реэкспортом теперь уже необходимой Кубе доли нефти, или созданием стратегических запасов для армии. Конечно, прерванные связи больно ударили по хозяйству острова, в том числе и по транспорту. Но главная причина кризиса — в неэффективности кубинской экономики, в нежелании кубинского руководства разрабатывать конкурентоспособную модель экономики, в диких волюнтаристских методах Кастро, любой ценой пытающегося сохранить власть в стране.

Нуэстра-Сеньора-де-ла-Асунсьон-де-Баракоа заслуживает посещения. Внутренние районы Баракоа совершенно не изменились со времен Колумба, который восхищался реками, пляжами, бухтой и “высокой квадратной горой, похожей на остров”, — Наковальней, Эль-Хунке (El Junque), как ее называют здесь. Этот природный маяк, находящийся в нескольких километрах от побережья, по-прежнему служит ориентиром для моряков. Баракоа — первый город, основанный Диего Веласкесом в 1512 году, в течение трех лет был первой столицей Кубы. Позднее столицу перенесли в Сантьяго-де-Куба. К городу не было никакой дороги, и в течение 450 лет он развивался сам по себе и как бы законсервировался. Лишь в начале 1960-х годов дорога Виадико-де-ла-Фарола связала Баракоа со всей страной.

Но и сегодня прибытие автобуса в Баракоа — целое событие. Ведь рейсы бывают раз в день, да и то не во всякий. Обитатели Баракоа подходят к иностранцам и тихо спрашивают: “Апартаменто привадо?” (“Комната в частном доме?”) Конечно, привадо!

Посредник ведет меня в дом, — мы сторговались за “очо” (8 долларов). Но на месте выясняется, что этим же автобусом к хозяевам приехала родня. И “апартаменто” не сдается. Тут же передо мной возникает хозяин соседнего дома и предлагает комнату за 6 долларов. Луис — учитель географии, и моя двухдневная плата за комнату — это его месячное жалованье.

Иду по Малекону (набережной). Впереди — гостиница “Rusa”. Захожу и ради интереса спрашиваю у дежурного: сколько стоит номер? — Недорого, 15 долларов в сутки. Для глухой провинции — вполне приемлемо. В холле — небольшая фотовыставка. На снимках молодящаяся гранд-дама, бывшая хозяйка отеля. На одной из фотографий надпись по-русски: “Дорогому Альбертику”. Видя мой интерес к “русскому вопросу”, портье указывает на дом напротив: там живет сын уже почивших родителей — Альберта и Магдалины. Он с удовольствием побеседует с гостем из России.

Подхожу к дому; хозяин сидит на веранде. Знакомимся. Рене Фромето уже крепко за семьдесят. По-русски он не говорит, совсем обыспанился. А его родители знали иностранные языки: отец — девять, мать — семь. Спрашиваю Рене: как фамилия матери? Ответ звучит нечетко: что-то похожее на “Ровенская”.

Революция 1917 года заставила Магдалину бежать из Петрограда, и после долгих скитаний она оказалась в Стамбуле. Здесь и состоялось ее знакомство с Альбертом — дипломатом русского посольства, также петербуржцем по происхождению. После заключения “пакта Ленина — Ататюрка” российское посольство в Стамбуле было передано большевикам, и Альберт оказался не у дел. Старые связи и знание языков помогли Магдалине и Альберту перебраться сначала во Францию, а потом в Нью-Йорк. В те годы Куба была для Штатов как “остров Крым”, и жить там считалось престижным. Перебравшись на Кубу, беглецы пытались открыть дело в Сантьяго-де-Куба, но все ниши были заняты. А у них уже родился Рене, и надо было подумать о его будущем. И Магдалина решила вложить все средства в строительство отеля в Баракоа.

Ускользнув от большевиков, родители Рене не могли представить даже в страшном сне, что почти через полвека “передовое и революционное учение” достанет их в Западном полушарии. Но каток кубинской революции прошелся по ним довольно мягко. Им предложили всего лишь передать отель государству.

Бежать во Флориду и начать все сначала? Годы уже не те. И Магдалина, под нажимом кастровцев, подписала дарственную. В свое время, сразу после революции, здесь останавливались Че с Фиделем. История русской хозяйки отеля вдохновила кубинского писателя Алехо Карпентьера на создание романа “Весна священная”. (Кстати, сам Алехо Карпентьер — сын русской и бретонца.)

Рене приглашает войти в дом. На полках — книги на русском и испанском; альбомы, фотографии и личные вещи родителей. Прощаясь, он советует посетить местный храм: там хранится деревянный крест Христофора Колумба. Говорят, что именно этот крест держал в руке Колумб, приближаясь к суше, и он был установлен на том самом месте, где Колумб высадился. Много лет спустя крест был обнаружен одним из первых поселенцев. Крест был увит виноградом и стоял в его саду. Тесты ученых показали, что возраст креста совпадает с временем высадки Колумба.

Иду к храму, но он закрыт. Рядом с церковью — памятник Атуэю, предводителю восстания индейцев против испанских пришельцев. Он встал во главе первой партизанской войны на острове и держался три месяца против испанцев в Баракоа. Но затем Атуэй был схвачен и 2 февраля 1512 года сожжен заживо, а его бойцы уничтожены.

Близ храма, на площади Хосе Марти, — столики от местного кафе. Но клиенты наперечет: местный люд предпочитает купить “рефрешко” через решетку в окне частного дома. А такие — в каждом квартале. Заплатил за патент — и загружай холодильник соками и лимонадом. И за столиками на площади в Баракоа атмосфера далека от парижской. Да и как тут веселиться, когда на горизонте — угрюмые очертания катера-перехватчика, готового “пресечь несанкционированную попытку пересечения госграницы на подручном плавсредстве в направлении тервод потенциального противника”. Правда, зловеще звучит? И как знакомо!

В окрестностях Кубы — море мертвое: на горизонте ни одной рыбацкой шаланды. И тем не менее кубинцы, рискуя жизнью, бегут с острова Свободы. Население Кубы — 11 млн. человек. А в США живут 2 млн. кубинцев. То есть более 15 процентов общего числа кубинцев находятся в эмиграции.

В храм иду в воскресенье утром. Молодой бородатый священник произносит взволнованную проповедь. Слева от престола — в витрине за стеклом — тот самый Колумбов крест. После окончания мессы знакомимся. Отец Валентино на местном приходе с 1982 года. После кубинской революции духовенство не приняло новый режим, и начались репрессии. Тогдашнего священника выслали из Баракоа в Испанию в 1961 году. После этого власти пытались закрыть приход, но верующие протестовали, собирались вокруг храма и молились сами, без священника. Через несколько месяцев борьбы власти пошли на попятную и храм вернули общине. С этого времени в Баракоа раз в месяц стал приезжать священник из Сантьяго-де-Куба. А потом сюда направили отца Валентино.

Слабая “оттепель” была на Кубе в декабре 1992 года, когда сюда с визитом прибыл представитель папы кардинал Этчегерай. По его словам, это посещение явилось знаком того, что “папа любит всех жителей Кубы… и хочет выразить свою солидарность всем, кто страдает, всем, кто испытывает материальную нужду или духовно опустошен”. А потом снова ударили “заморозки”. Еще в 1997 году давление на верующих было очень сильным. Полиция постоянно запугивала священнослужителей, вызывая их на допросы. Люди боялись открыто говорить о делах Церкви.

После посещения Кубы папой Иоанном Павлом II в начале 1998 года отношение государства к Церкви немного смягчилось. А по прошествии двух месяцев произошло переизбрание (на пять лет) Фиделя Кастро на пост президента и “верховного руководителя страны”. Иначе, разумеется, и не могло быть, так как избирающий орган, громко называющийся Национальной ассамблеей народной власти, состоял исключительно из послушных Кастро людей. Росткам свободы, посеянным политической оппозицией и Церковью и окрепшим после визита Иоанна Павла II, нужно было время, чтобы взрасти.

До начала 90-х годов, когда компартия перестала требовать от своих членов быть атеистами, Куба официально являлась атеистическим государством. После визита папы у Церкви появилась некоторая свобода проведения публичных религиозных мероприятий, что прежде было запрещено. 25 декабря 1998 года кубинцы впервые после тридцатилетнего запрета открыто отмечали Рождество Христово.

Однако через три года после визита папы, весной 2001-го, в кубинских школах началась очередная кампания с целью запретить ношение учащимися крестиков и другой религиозной символики. Родителям учеников начальных школ в Гаване было заявлено, что их дети не будут допускаться на занятия, если они придут в класс с крестиками, медальонами религиозного характера и т. п. Группе родителей, отправившейся с протестом в Министерство образования, было сказано, что “религиозные предметы” мешают проведению политико-идеологической работы с учащимися… Чувствуется, что у отца Валентино наболело на сердце и он мог бы порассказать многое. Но опасается, что приход снова останется без пастыря.

Мы прощаемся с отцом Валентино, и я иду по главной улице городка. В магазинах — пустые прилавки, на стенах — списки на отоваривание предметами первой необходимости по заборным книжкам, согласно норме отпуска продуктов в одни руки. (Наша школа, наша!) Получить власть над людьми очень просто — их надо “прикрепить к котлопункту”. Так навязывается мысль, что демократия — это роскошь, доступная лишь богатым и культурным народам, что она нежизнеспособна на почве слаборазвитости.

Зато с идеологической пищей на Кубе все в порядке. Над пустыми полками со стен нависают плакаты с призывами: “Все для революции, партии и социализма!” Тут мне вспоминаются слова протестантского философа Жака Рансьера, что “после Освенцима и Гулага идея революции умерла”.

В доме встречаю хозяина — Луиса. Свой уик-энд он провел за городом на огороде: надо чем-то кормить детей, а с официальной зарплаты можно только смеяться. Со звонницы храма раздается колокольный звон — приглашение обитателям Баракоа на вечернюю службу.

 

Аста маньяна!

Вернувшись в Гавану, снова иду по Малекону. Американское представительство мне ни к чему, а вот в колумбийское посольство надо наведаться. В панамской авиакомпании СОРА (La Compania Panamena de Aviacion), где покупал билет до Боготы, меня предупредили: в аэропорту, при вылете за границу в третьи страны, могут быть сложности. Это мы с вами знаем, что Колумбия — страна безвизовая. А кубинский чиновник может быть “не в курсе”. Россияне для них, по старой памяти, такие же “солагерники”, как и кубинцы, — с “поражением в правах”. А таким просочиться в свободный мир труднее, чем верблюду пройти в игольное ушко. И чтобы не получить от ворот поворот, надо получить справку, что вы — не верблюд.

Район посольств расположен под Гаваной, в дальнем конце Малекона, и туда можно добраться только на такси. Шофер, увидев у меня газету на русском языке, решил попрактиковаться. Он когда-то учился в Харькове, потом вернулся в Гавану и работал в советском торгпредстве. Помнит приемы, банкеты. Разговор заходит о визах, о поездках. Заграничный паспорт обходится кубинцу в 50 долларов, а врач, к примеру, в месяц получает 20 — 25. Выезд — только по приглашению. Причем речь идет не о Штатах, а о нейтральных и дружественных странах, таких, как Мексика. И многие отказываются от поездки: дорого, трата сил, времени, здоровья. Да и зачем портить себе биографию?

Таксомотор останавливается у ограды колумбийской “амбасады”. Кубинец-охранник требует паспорт. В начале 90-х годов режим был смягчен: на Кубу разрешили въезд зарубежных родственников узников острова Свободы. Причина либерализации проста: “кошельки” привезут валюту, так нужную правящей верхушке. Пообщавшись с родней, эмигранты возвращались обратно, но их рассказы о свободном мире взбудоражили оставшихся з/к (заложников Кастро). И вот однажды толпы кубинцев повалили в посольский район Гаваны. Отшвыривая охрану, люди перелезали через посольские заборы и просили политического убежища. У идеологически незрелой вохры начинала работать соображалка, и, нарушив присягу, они тоже сигали через забор: другого шанса не будет!

В консульском отделе моя просьба о справке вызывает удивление, словно я вырвался из сумасшедшего дома. Секретарша консульского отдела отказывается участвовать в подобных играх и вместо справки вручает мне листок с номером служебного телефона. Дескать, если они там все чокнутые, пусть сами позвонят.

И вот стойка паспортного контроля в гаванском аэропорту. Чиновник в форме МВД листает знакомый уже мне справочник: такой мне показывали в COPA. Он водит пальцем по списку стран на букву “R”. На его лице отражается внутренняя борьба: на “R” среди невыездных с Кубы в третьи страны только граждане Руанды, а насчет России — ни слова. Но кто его знает? Так, может быть, не выпускать?

Упреждая его приговор, решительно заявляю: “Ваш справочник устарел. Вот телефон секретарши колумбийского консульства. Она подтвердит, что для россиян въезд в Колумбию свободный!” Но погранцу самому надоело изображать придурка, и он неожиданно переходит на русский: “Я понял все, что вы сказали. Нет проблем”.

Иду с вещами на выход. Скоро посадка. Наш реактивный самолет к взлетной полосе подтаскивает на тросе обычный колесный трактор. Над кабиной тракториста — чадящая выхлопная труба. Но никто из пассажиров признаков удивления не выказывает. Здесь странным не кажется многое.

Самолет отрывается от взлетной полосы, но с Кубой я не прощаюсь: через два месяца мы снова встретимся. Аста маньяна!

…Если Ямайка — зона “повышенного внимания”, то Колумбия, с ее Медельинским картелем, — это просто “зона риска”. И всех, кто прибывает в гаванский аэропорт из Боготы, ждет “ненавязчивый сервис”. В сравнении со столичным “заградотрядом” провинциальный Сантьяго-де-Куба, где меня шмонали в прошлый раз при возвращении с Ямайки, — дырявое решето. Здесь не то что тройная, а пятикратная блокировка. Это по прибытии из России пассажиров не трясут до нитки. Что возьмешь с ренегатов совков? Канадцы, французы и “прочие шведы” таможню могут вообще не заметить: зачем отпугивать валюту? “Черная таможня” работает с латиноамериканским направлением.

Поток пассажиров направляется в зал прилета по длинному коридору. На первом блокпосту “чистильщики” с рациями оценивающе смотрят на пассажиров. Их задача — отсечь своих клиентов на предварительной стадии — еще до паспортного контроля. Здесь же и просвечивание ручной клади. Но наркокурьеров-профессионалов сегодня нет, и мы подходим к иммиграционным стойкам. Штампик в паспорт и дурацкий вопрос: какой отель? Называю “Амбос Мундос” (от 75-ти долларов), что на углу улиц Обиспо (Епископской) и Официос, где когда-то любил работать Хемингуэй. Впервые он остановился здесь в 1939 году и начал работать над романом “По ком звонит колокол”. Зачем мне подставлять гаванских друзей, которые приютят меня за десятку?

А вот и блокпост № 3. Девицы-дознаватели в форме пристают к каждому с вопросом на разных языках: зачем приехали, куда дальше? Но и это еще “пристрелка”. Наконец главный рубеж. Таможенники выстроились в ряд, и любой, кто следует на выход, неизбежно втягивается в диалог: кто, откуда, зачем? “Сняв” очередного клиента, “сладкая парочка” отводит его к смотровым стойкам, где уже кучами навалено барахло, и их коллеги “гужуются над сидорами”. В каждой паре — белый и мулат, чтобы в случае чего никто никого не смог обвинить в расовой пристрастности.

А вот и “мои пастухи”. Видимо, еще с третьего поста сообщили о том, что передают на четвертый “русскоговорящего”. И вот — первый вопрос: “Компаньеро, ты зачем приехал?” Его задает усатый белый. Вглядываюсь в физиономии. У его напарника-мулата на лице “нарисована” десятилетка; у усатого — незаконченное высшее. Прежнего общения с им подобными мне уже достаточно — сыт по горло. Теперь я — “старый лагерный волк”. “Сильная бумага” (что-то вроде командировочного удостоверения насчет оказания содействия) в кармане, и я осаживаю “товарища”, который косит под простачка: “Не „ты”, а „вы”!” После чего следует приглашение не к открытой стойке, а в один из “интимных кабинетов” — они здесь рядами.

На ходу достаю бумагу и, переступив порог “бокса”, перехожу в атаку: “Я журналист. Личный обыск не потерплю. Буду требовать консула. А для начала перепишу ваши фамилии”. И, взяв карандаш, вглядываюсь в их нагрудные таблички. Это впечатляет, и они быстро сбавляют обороты. Начинаются оправдания: “Компаньеро…”

— Гусь свинье не компаньеро!

Насчет их робости не надо заблуждаться: ведь здесь, как на арабском Востоке, понимают только силу. Дашь слабину — снова останешься в исподнем: для этого сюда и завели. И они “ломаются”: первый для вида прощупывает рюкзак, а второй уже подписывает таможенную декларацию. Ее нужно предъявить при выходе на пятом по счету блокпосту. Смотрю на часы. В Сантьяго эта процедура заняла полтора часа, а тут мы управились за десять минут.

В Гаване иду по знакомому адресу как к себе домой. Прошло почти два месяца; какие здесь новости? А новостей целый ворох. Мой первый приезд дал семье вторую жизнь. Ведь несколько дней, проведенных в Гаване, — это полсотни долларов за постой. Так образовался начальный капитал, и глава семейства решил открыть заведение. Был куплен патент на торговлю “рефрешко” через оконную решетку, и дело пошло. Но пришлось уйти с работы и выйти из партии.

На радостях ожила и парализованная бабулька: она уже встает с постели, ходит и в состоянии себя обслуживать. Жена на всякий случай еще держится за свой НИИ, но мысли супругов уже далеко-далеко. Мне, как своему, доверительно открывают жуткую тайну: оказывается, сестра жены живет в США и через нее можно получить вызов. А там, глядишь, и визу… Но пока открываться властям рано: надо подкопить денег и обеспечить тылы.

Вот уж не думал, что сосватаю своих хозяев в Штаты! Прямо хоть садись и пиши сценарий “Путевка в жизнь”! А потом мы, сидя за чаем, стараемся поймать эмигрантскую радиостанцию “Хосе Марти”. Хозяйка тщетно пытается отстроиться от “шумов”. Спрашиваю у “радистки Кэт”: как на Кубе насчет глушилок? — Слушаем, но с “трудностями”.

 

Начало конца?

“Ближняя дача”, где дряхлеющий диктатор проводит большую часть времени, находится на западе Гаваны, в местечке Хайманитас. Резиденция выглядит как обычный двухэтажный особняк, снаружи ничего особенного, но внутри — полный комфорт, хотя и не такой, как на флоридских виллах кубинских миллионеров. На территории особняка — бассейн и теннисный корт, а сам дом закрыт вечнозелеными деревьями. Это чтобы его невозможно было обнаружить с воздуха. Из особняка ведут два туннеля. Один на аэродром, другой — в район 26-й улицы Гаваны, где еще со времен Карибского кризиса 1962 года располагается убежище на случай ядерной атаки. Этот туннель настолько широк, что по нему могут проехать, легко разминувшись, два “мерседеса”.

Именно здесь кубинский фюрер рассчитывал отсидеться во время Карибского кризиса, бросив простой народ на произвол судьбы. В разгар противостояния двух сверхдержав он посетил советского посла А. Алексеева и попросил передать Хрущеву следующее. Он получил информацию о том, что на следующий день будет нанесен массированный бомбовый удар по советской ракетной базе и всей Кубе. В таких условиях Хрущеву предлагалось нанести первый превентивный ядерный удар по Америке. Кастро заявил даже, что кубинский народ готов принести себя в жертву делу победы над американским империализмом. Прямо как немецкий “команданте” в мае 1945 года: “Мы уйдем, но так хлопнем дверью, что содрогнется весь мир”. Узнав о том, что СССР принял ультиматум Кеннеди убрать с Кубы ядерные ракеты, Фидель впал в ярость, стал пинать стену и разбил зеркало. Микоян прилетел на Кубу мириться, и Кастро в течение десяти дней не допускал его до себя.

Проблема в том, что любой диктатор — заложник созданной им системы. Кастро надеется на то, что в случае чего “Бог не выдаст, свинья не съест”. До настоящего момента ни одного диктатора из стран Латинской Америки не удалось засадить за решетку. После свержения военной хунты в Бразилии все ее руководители попали под амнистию. Лишь в 1995 году в стране был принят закон об ответственности за исчезновение и насильственную смерть противников бывшего военного режима. Но и он не был применен к спокойно доживающим свой век диктаторам. В той же Бразилии живет кровавый правитель Парагвая Альфредо Стреснер. В 1989 году он был свергнут, однако именно новое руководство страны воспротивилось расследованию нарушений прав человека в тридцатипятилетний период правления Стреснера.

Уругвайские генералы-путчисты после передачи власти гражданскому правительству были взяты под защиту закона. В 1989 году в Уругвае состоялся референдум, на котором более половины населения высказалось за амнистию. Сосед-смежник Кастро, глава Гаити Жан Клод Дювалье, он же Бэби Док, после своего свержения в 1986 году бежал во Францию, где до сих пор нежится под средиземноморским солнышком. А никарагуанский диктатор Сомоса после прихода к власти сандинистов отправился в Парагвай. Правда, там ему не повезло: его убили без всякого расследования. Судьба Аугусто Пиночета общеизвестна.

Сегодня на Кубе предпочитают не вспоминать, что, придя к власти, Кастро пообещал народу, что всего лишь за несколько лет уровень жизни на Кубе превзойдет и Соединенные Штаты, и Советский Союз. И уж совсем неприлично упоминать о том, что в апреле 1959 года бородатый Фидель отправился в США выбивать экономическую помощь Кубе. В результате переговоров американский вице-президент Никсон убедился, что Кастро “невероятно наивен” и не понимает даже элементарнейших экономических принципов. В кредитах было отказано, и тогда Кастро “поставил на ошибочную лошадь”.

В сентябре 1961 года корреспондент “Нью-Йорк таймс” взял интервью у Хрущева. Будет ли Советский Союз защищать любую страну, которая называет себя социалистической, например Кубу? Хрущев ответил осторожно: “Насколько нам известно, Кастро не член Коммунистической партии. Он всего лишь революционер и патриот своей страны. Если бы он вступил в Коммунистическую партию, мы бы приветствовали его”. И Кастро, воспитанник иезуитского коллегиума, превратился в марксиста: “Гавана стоит мессы”.

Годы идут, и пора задуматься о вечности. Об этом генеральный секретарь компартии Кубы заявляет прямо, по-большевистски: “Я попаду в ад… По прибытии туда я обязательно встречусь с Марксом, Энгельсом и Лениным…” Поскольку из-за упрямства Кастро невозможно провести серьезные изменения в политике и экономике страны при его жизни, на острове спокойно воспринимается тезис о подготовке Кубы к демократизации на испанский манер, как было после смерти Франко. Это означает, что переход начнется уже в день погребения каудильо, еще “у могилы”, во время похоронных речей, превозносящих вождя и память о нем.

Кастро гипертоник, и у него болезнь Паркинсона средней тяжести. И ни один из ближайших помощников Кастро не ожидает в ближайшем будущем смерти своего шефа в результате болезни. Отец Кастро прожил восемьдесят два года, и вполне можно предположить, что Фидель перешагнет восьмидесятилетний рубеж. Таким образом, до перехода к демократии “по-испански” на Кубе пройдет не один год.

А если серьезно, не переходя на личности, то в демократической России у “гражданина начальника” есть сочувствующие. В 1999 году на Кубе побывал главный в то время российский правозащитник Олег Миронов, член фракции КПРФ. Он высоко оценил тамошнюю ситуацию с правами человека; хохотало все мировое сообщество. А в ноябре того же года Миронов приехал в Минск, где заявил, что положение с правами человека в Белоруссии во многих отношениях лучше, чем в России. Однако Фиделю мало моральной поддержки красных, он теперь опирается и на зеленых (цвет ислама) — 8 октября 2000 года в Гаване Кастро была торжественно вручена премия… прав человека, учрежденная другим “великим правозащитником” — полковником Каддафи.

Но фиговым листком наготу “короля” не прикроешь. В 2002 году, в 20-х числах апреля, Уругвай разорвал дипломатические отношения с Кубой. Президент Уругвая Хорхе Батлье сообщил, что причиной стали публичные оскорбления в его адрес со стороны Фиделя Кастро. За неделю до этого Комиссия ООН по правам человека приняла резолюцию, призывающую Кубу предоставить своим гражданам больше прав и свобод. Резолюцию поддержали большинство стран Латинской Америки. Это решение вызвало резко негативную реакцию кубинского диктатора. Он назвал глав латиноамериканских государств иудами и обвинил их в поддержке интересов США.

Впрочем, “начало конца” может затянуться и после кончины Кастро. Брат Фиделя — Рауль Кастро — считается неофициальным “престолонаследником” команданте, а он младше его на несколько лет. На Кубе существует правило, по которому Фидель и Рауль не должны находиться одновременно, что называется, под одной крышей и уж тем более — в одном самолете. (Это правило было нарушено лишь в ходе визита на Кубу Евгения Примакова в мае 1996 года.) У каждого из братьев в непосредственном подчинении по одной из силовых структур, так что о военном перевороте или заговоре спецслужб речи быть не может.

“Борода” будет цепляться за власть до последнего. На вопрос западного журналиста: “Думали ли вы когда-нибудь о том, чтобы уйти в отставку?” — последовал ответ: “Не мы уходим от власти, власть уходит от нас”. А чтобы она не ушла, нужно завинчивать гайки. В 1999 году на Кубе был сильно расширен список нарушений закона, за которые суд может вынести смертный приговор. Таких нарушений сейчас насчитывается более сотни. Об исполнении смертных приговоров на Кубе стараются не говорить, но есть серьезные сведения о том, что их на самом деле гораздо больше, чем тех, о которых становится известно. Как заявлял в начале 90-х Жозе Игнацио Раско, бывший соратник Фиделя по борьбе с режимом Батисты, “сейчас многие на Кубе начинают понимать, что Кастро, пересажавший всех своих политических оппонентов, — преступник и предатель революции. Почему люди до сих пор терпят его режим? Ответ простой — система подавления и огромные полномочия полиции. Сегодня Куба превратилась в большую тюрьму, из которой нет выхода. Ключи от этой тюрьмы — в руках Кастро. Это очень напоминает времена НКВД в Советском Союзе, где, кстати, люди терпели еще больше — 70 лет”.

Раско знал Фиделя как облупленного: они вместе учились в иезуитской школе, а потом поступили на юридический факультет Гаванского университета. Но через год после кубинской революции их пути разошлись. Будучи председателем христианско-демократической партии Кубы, Жозе Игнацио Раско отклонил предложение Фиделя войти в состав коммунистического правительства. В 1960 году он был приговорен к смертной казни и бежал с Кубы — сначала в Мексику, затем в США. Лидер кубинской оппозиции, Раско полагает, что режим личной диктатуры Кастро оказался для Кубы еще худшим вариантом, чем режим Батисты. Сегодня Кубу по уровню жизни можно сравнить только с Гаити — самой бедной страной региона, тогда как вся остальная Латинская Америка давно ушла вперед.

Кастро стал карикатурой на самого себя. Полвека назад он писал, что история его оправдает. Он ошибся: история его просто обходит.

Окончание. Начало см. “Новый мир”, № 4 с. г.