Янвиллем ван де Ветеринг. Пустое зеркало. СПб., “Амфора”, 2005, 287 стр.

 

Молодой человек двадцати шести лет остро ощутил бессмысленность и непросветленность жизни. У него вдруг образовались кой-какие деньги, он сел на корабль и отправился в Японию — в дзэн-буддийский монастырь.

У молодого человека не было ни адреса, ни рекомендации, и он не знал ни слова по-японски. В сущности, он отправился незнамо куда искать незнамо что. Он твердо знал, что если это чаемое им незнамо что вообще существует, то уж никак не в Голландии и не в христианстве. И он отправился в страну дзэн.

В какой именно монастырь — посоветовал ему гостиничный портье, который не мог взять в толк, что нужно этому европейцу. Безумие цели он отнес на счет своего несовершенного английского. В конце концов он решил, что молодой человек хочет написать статью (и мысли такой не было). Дал адрес. То есть все вышло спонтанно и случайно. Да, дело происходит в конце пятидесятых, полвека назад, но значения это не имеет: поверхность моря меняется непрерывно — в глубинах царит постоянство.

Молодой человек подошел к монастырю. Постоял у ворот, поставив чемодан на землю. Позвонил в колокол. Был принят. Прожил в монастыре больше года. Вернулся в Голландию. Написал книгу. Не сразу — через пятнадцать лет. Было время подумать. Написал без “эзотерики”, “мистики”, “рассуждений”. Написал по принципу: вижу дерево — пою дерево. Про простые, обыденные вещи. Суховато написал — самое оно.

Про монастырский быт, про еду, про туалет (вонючая дыра в дощатом полу с мухами — ужас, но не для России), про баню. Про боль в мышцах и суставах, отказывающую в естественном и доступном для “всех” праве правильной позы. “Боль была порой настолько сильной, словно я сидел на горящей куче хвороста, и тогда мои зубы начинали отбивать дробь и я всхлипывал, не в силах более сдерживаться. Заметив мое состояние, старший монах отправлял меня на двадцать пять минут в сад, где я ходил туда-сюда, не прерывая медитации, так, чтобы он со своего места меня видел”.

Про геморрой. Про боли в желудке. Про зимний холод. Про боли в спине, по которой прошлась монашеская палка (непременный атрибут дзэнской дисциплины), — лишняя фуфайка, надетая для этой надобности, не спасает. Про сексуальную озабоченность. Про постоянное желание спать (отбой в одиннадцать — подъем в три). Про фатальное отсутствие медитативной сосредоточенности. Про проблемы, связанные с незнанием языка. Про внутреннюю слабость, изнеможение, срывы. Про дурацкое прошлое с его самолюбием, тщеславием, инопланетными монастырю ценностями, привычками, потребностями — оно ведь никуда не делось, оно и вытесняемое все равно предъявляет права. Представьте себе человека, привыкшего жить своим умом, ценить свободу и очень даже недурного мнения о самом себе. Он привык быть первым — он оказывается последним, он ограничен жесткими рамками монастырского распорядка, он подчиняется чужой воле, он ничего не умеет и покорно подставляет спину палке. Какую надо иметь мотивацию!

Про охватывающее порой отчаяние и утрату смысла — не того большого смысла, за которым отправился за тридевять земель (как утратить то, чего не было?), а малого ситуативного — зачем он вообще здесь?

Да, коаны. Знаете ли вы, что такое коан? Текстовый редактор, посредством которого я ввожу этот текст, не знает: подчеркивает слово волнистой красной линией (правда, ему и дзэн не знаком). Коан — такая специфическая дзэнская штучка, демонстративно алогичная задача. Наше бытие ведь алогично, не так ли? Ах, вы так не считаете! Вы далеки от дзэна. Вот и к пониманию бытия можно прийти только алогичным путем. Классический коан, предложенный настоятелем, — предмет постоянного размышления героя этой саги изо дня в день, изо дня в день, изо дня в день: что значит хлопок одной ладонью? что значит хлопок одной ладонью? что значит хлопок одной ладонью? Действительно — что?

Правильно сесть, правильно дышать, направить внимание на дерево, на цветок, на камень, на статую Будды, на хлопок одной ладонью, только на это, только хлопок одной ладонью, кроме него в мире ничего не существует.

Что значит культурный человек? Умеющий поставить явление в правильный контекст. Медитативная парадигма отрицает контекст, рассматривает явление само по себе, только само по себе — вне всякого контекста. Усилия воли и внимания направлены на отсечение, на уничтожение контекста. Другая жизнь.

Молодой человек позвонил в колокол у двери, вошел в монастырь и был принят настоятелем. Молодой человек сказал, что приехал из Голландии, чтобы узнать смысл жизни. Он понимал, что вопрос этот “неправильный”, и был готов к тому, что настоятель, подобно Будде, ответит ему “благородным молчанием”. Но настоятель не промолчал:

“Я могу ответить на ваши вопросы, но не буду этого делать, потому что вы не поймете ответа. Представьте себе, что у меня есть чайник, а вы хотите пить. Я готов налить вам чая, но для этого вам необходима чашка. Если я налью чай вам в ладони, вы их обожжете <...> Вам необходима чашка. Эту чашку вы создадите в процессе обучения”.

На протяжении всей книги молодой человек пытается создать чашку. Прагматически — занятие бессмысленное совершенно. Поскольку речь идет о вещах невидимых и тонких, ни сам он, ни мы, читатели, не можем определенно сказать, удалось ли это ему, а если удалось, то насколько.

В каком-то смысле безусловно — нет. Он терпит внутреннее поражение, он не решает коан, он не испытывает просветления, он не получает ответа на вопрос о смысле жизни, он впадает в депрессию и покидает монастырь.

Но ведь он свой уже в той стране, где поражение не отличается от победы. И где процесс много важней, чем результат. У Ричарда Баха есть эпизод, где измученная чайка понимает, что она всего лишь обыкновенная чайка и ей не дано стать иной. Она размышляет об этом, ориентируя свой полет по звездам, и вдруг, потрясенная, сознает, что естественный для нее ночной полет невозможен для чаек. С героем этой книги происходит примерно то же самое.

Он прощается с настоятелем.

“Тот <...> послал старшего монаха принести из зала для медитации палку, которой монахи били друг друга. Он написал на ней кисточкой несколько иероглифов, подул на чернила, помахал палкой и протянул ее мне.

— Эти иероглифы означают нечто для тебя важное. Я написал старинную китайскую пословицу, из дзэнской традиции. „Хорошо выкованный меч не теряет золотого блеска”. Ты не знаешь этого или думаешь, что не знаешь, но тебя выковали в этом монастыре. Ковка мечей происходит не только в монастырях. Вся планета — это наковальня. Уезжая отсюда, ты тем самым ничего не ломаешь. Твое обучение продолжается. Мир — это школа, в которой будят спящих. Ты проснулся и больше уже никогда не уснешь”.

Михаил Горелик.