Кронгауз Максим Анисимович — лингвист, доктор филологических наук; директор Института лингвистики РГГУ; автор научных монографий и популярных статей на темы языкознания, культурологии, общественной жизни (см. его новую книгу “Русский язык на грани нервного срыва”, 2007). Постоянный автор “Нового мира”.

Предупреждение

Раговоры и дискуссии о языке Интернета, в которых я участвовал, заканчивались абсолютной коммуникативной катастрофой, причем и с рациональной, и с эмоциональной точек зрения. Собеседники строго делились на две группы. Первые никогда не использовали этот язык, как правило, потому, что не очень пользовались Интернетом (разве что электронной почтой), считали его языковой порчей и относились к нему с разной степенью неприязни вплоть до ненависти. Вторые время от времени им пользовались, считали своего рода игрой и развлечением и уже делом настолько привычным и обыденным, что разговаривать об этом не имеет большого смысла. Осмысленный разговор никак не получался, точек пересечения не наблюдалось, а эмоции перехлестывали через край. Так происходило всегда, и скорее всего, так случится и в этот раз, я имею в виду — при чтении этой статьи. В общем, читатель предупрежден о бессмысленности данной затеи, и, значит, можно переходить к делу.

Впрочем, прежде всего надо сказать, что языка Интернета как такового не существует, точнее, он так же разнообразен, как и наш обыденный язык, и естественно, что на форуме любителей философии говорят иначе, чем на форуме футбольных болельщиков. Споры же и эмоциональные всплески, как правило, вызывает так называемый “язык падонков”1, который, вообще говоря, языком не является. Чтобы понять, что это такое, лучше всего обратиться к “Википедии”, интернет-энциклопедии, которую пишут не избранные специалисты, а все желающие. Ее свидетельства не всегда достоверны и точны, зато ни в одной энциклопедии мира нельзя прочесть столько разнообразных сведений о самом Интернете.

Из истории

Создание “языка падонков” приписывается Дмитрию Соколовскому, создателю сайта udaff.com, известному в Интернете под именем, или, точнее, под ником (от англ. nickname — прозвище) Удав. Как пишет “Википедия”, “существует распространенное мнение, что он — инженер-электрик”.

Эта фраза вообще очень характерна для “Википедии”, наполненной обрывками интересных фактов разной степени правдоподобия, но плохо связываемых в единое целое — в частности, из-за почти полного отсутствия хронологии. Но все же если вкратце, то в 2000 году появился такой сайт — fuck.ru, на котором писали о телесном низе и много ругались матом. На нем и начал публиковаться Дмитрий Соколовский, позднее организовавший

1 Это слово чаще всего пишется в Интернете именно так.

свой собственный сайт udaff.com. Эти сайты стали первыми площадками эксперимента с языком: коверкания орфографии и изобретения смешных речевых клише типа “аффтар жжот”.

В той же “Википедии” родоначальником этой новой игры называется некто Линкси (Linxy), связанный также с сайтом down.ru. Но проверить эти факты уже не представляется возможным.

Еще труднее разобраться в названии данного явления. Вроде бы в честь Линкси этот специфический язык получил название Л-языка. Потом, под влиянием субкультуры или даже контркультуры падонков, к которой принадлежит и сайт udaff.com, распространилось другое название — язык падонков (или падонкафф). Наконец, сегодня не менее популярно название “албанский (или олбанский) язык”, происхождение которого связывается со следующей историей.

Зайдя в чужой “Живой журнал” (дело было в октябре 2004 года), один американец заинтересовался фотографиями и текстом на непонятном ему языке. Между русскоязычным хозяином журнала (ник — оператор, записанный латинскими буквами) и англоязычным гостем (ник — scottishtiger) состоялся примерно такой диалог2, к которому подключились и другие посетители журнала.

2 Слово “примерно” означает, что исправлены очевидные опечатки, а сам диалог сокращен, в частности, опущена брань. Вообще цитирование текстов, в той или иной мере использующих язык падонков, крайне затруднено из-за обилия нецензурной лексики.

“S: I cannot read that text [Я не могу прочесть этот текст].

О: Понятное дело — не можешь. Еще бы ты смог. Я бы в тебе тогда шпиёна заподозрил. А так не можешь. <...> Здесь вам не тут, в чужой ЖЖ со своим собачьим языком не ходят! И вообще, пока ты тут фотографии разглядываешь, твои бессовестные соотечественники нагло бряцают оружием и поддерживают мировой империализм <...>

S: I knew I should have been a translator, after all [Я знал, что мне следовало бы стать переводчиком].

О: Да уж, дружище, вот тут ты прав. Не в той ты стране родился. Но у тебя есть шанс. Покайся, тебе прощенье выйдет :))

S: Please speak English. I know that you are bi-lingual. After all, aren"t ALL foreigners? [Пожалуйста, говорите по-английски. Я знаю, что вы двуязычны. В конце концов, разве не ВСЕ иностранцы?]

О: Форинерз? Нет, дружище, это ты по ходу здесь форинер. Это у вас в Америке привыкли считать, что есть Америка, а все вокруг — форинеры и отсталый народ, едят медведей и балалайки напичканные красной икрой у них по улицам ходят. <...>

Здесь к разговору подключился еще один русскоязычный гость (ник — maxxximus), благородно заговоривший по-английски.

M: Hillarious ))) [Потешно].

S: Thank you for proving my point! Now tell me, what is this language they are speaking?! And can you be a translator, please? [Спасибо за поддержку. А теперь скажите мне, что это за язык, на котором они говорят? И не могли бы вы перевести?]

M: This is Albanian...[Это албанский...]”.

Так были сказаны ключевые слова “албанский язык”, а затем в этом же диалоге появилась и знаменитая фраза “Учи албанский!”, используемая обычно в качестве указания на некомпетентность собеседника (часто в сочетании с неуместным снобизмом).

К сожалению, любое название этого явления условно. “Албанский”, как мы видим, не имеет прямого отношения к делу. А “язык падонков” сужает ситуацию, поскольку употребление этого “языка” давно перешагнуло границы “падонковской” субкультуры.

В связи с языком падонков и в “Википедии”, и в других интернет-источниках заметны две тенденции. Первая — это поиск предшественников, также играющих с языком, и в каком-то смысле объединение с ними. Вторая — напротив, жесткое отграничение “языка падонков” от аналогичных языковых игр, возникших параллельно или позже “языка падонков” и смешавшихся с ним.

Среди интернет-предшественников отмечают так называемых “кащени-тов”, участников давней конференции3 в Фидонете, заимствовавшей название у знаменитой психбольницы. От них сейчас сохранились, например, такие выражения, как “фтопку”, “аццкая сотона”. Среди более далеких предшественников называется Ильязд (псевдоним Ильи Михайловича Зданевича), известный деятель грузинского, русского, а позднее и французского авангарда. Как и многие авангардисты, он экспериментировал с заумным языком (заумью), но с сегодняшним днем оказался неожиданным образом связан более других. И причиной этому стала написанная им пьеса. Здесь стоит оторваться от интернет-источников и процитировать М. Шрубу4: “И. М. Зданевичу, прибывшему осенью 1916 г. с фронта в Петроград, очень понравился экспериментальный журнал друзей; на основе „Албанского выпуска", в котором высмеивалась книга Янко Лаврина „В стране вечной войны. Албанские эскизы" (Пг., 1916) с ее предрассудками, панславянскими идеями и мегаломанией автора, Здане-вич написал заумную пьесу „Янко крУль албАнскай" (Тбилиси, 1918), поставленную 3 декабря 1916 г. в мастерской М. Д. Бернштейна”. Излишне говорить, что “изык албанскай”, изобретенный Ильей Зданевичем, и современный “ол-банский язык” случайно получили похожие названия, но тем не менее даже это случайное совпадение производит впечатление, особенно если учесть сходство языковых игр Ильязда и современных падонков.

Наконец, от себя добавлю еще про игры ученых. По словам известного лингвиста В. В. Виноградова, сославшегося на своего учителя А. А. Реформатского, игры с орфографией были характерны для московских языковедов, учеников и коллег Д. Н. Ушакова5. Игра состояла в том, чтобы записать слово всеми возможными способами, не меняя его произношения. Среди них были и написания, максимально отличавшиеся от правильного, общепринятого. Так, правильному “аспирант” противостоит “самое неправильное” — “озперанд”, в котором сделаны все возможные орфографические ошибки, не влияющие на прочтение.

Поиск предшественников (иногда довольно далеких) странным образом сочетается с отсечением последователей (иногда довольно близких). Так, от языка падонков отличают такие явления, как знаменитый “превед” или менее знаменитое высказывание “йа криветко” (вар. криведко), поскольку они возникли вне падонковской субкультуры и каждое из них имеет свою историю. Первое, по-видимому, в комментариях уже не нуждается. Второе же означает своего рода выпадение из реальности в состоянии незамутненного разумом счастья. Как и у многих речевых клише в интернет-жаргоне, у него есть своя легенда. На лекции по физике в одном московском институте некий юноша, находясь в хорошем настроении (но не по причине лекции), потерял контакт с реальностью, выпал из действительности, о чем письменно с помощью вышеупомянутой фразы и сообщил своей соседке. Фраза произвела на девушку столь глубокое впечатление, что она незамедлительно сообщила об этом в своем блоге, и далее фраза пошла гулять по просторам Интернета.

3 Точнее, если строго придерживаться терминологии, “эхоконференции”.

4 “Дополнения к словарю „Литературные объединения Москвы и Петербурга 1890 — 1917 го

дов"”. “Новое литературное обозрение”, № 77 (2006).

5 Иногда эти же игры приписываются ленинградским языковедам, прежде всего Л. В. Щербе.

Впрочем, с лингвистической точки зрения и “превед”, и “криведко” вполне вписываются в язык падонков, а история их возникновения для их функционирования не так уж и существенна.

Об анти-грамотности

Здесь уже пора перейти от истории к содержательной части. Итак, мы имеем дело с явлением, которое правильнее всего характеризовать как жаргон, а его суть заключается в особой орфографии и некотором наборе речевых клише. По поводу этой особой орфографии существует по крайней мере три разных мнения.

Первое состоит в том, что интернет-орфография сводится к фонетическому письму, то есть “пишут, как слышат”.

Второе мнение более изысканно. Оно заключается в том, что задача пишущего — сделать все возможные ошибки, то есть повторить упомянутую выше игру лингвистов из круга Д. Н. Ушакова.

Третье мнение сводится к тому, что в Интернете царит элементарная безграмотность, носящая хаотический характер.

Первое мнение, очевидным образом, неправильно. Слова “превед”, “кро-сафчег” противоречат правилу “пишу, как слышу”. В соответствии с ним мы бы написали “привет” или “красафчик”. Таким образом, второе мнение более справедливо. В языке падонков делаются ошибки, которые просто неграмотный человек не сделал бы. Мы имеем дело скорее с анти-грамотностью, чем с без-грамотностью. Безусловно, первоначально это игра интеллектуалов, очень близкая к игре лингвистов. Существуют, однако, и принципиальные отличия. Игра ученых — это игра по строгим правилам, имеющая очень ограниченное применение. С помощью “озперанда” и ему подобных никто всерьез не предполагал общаться и вести переписку. Язык же падонков обслуживает совершенно реальную коммуникацию. И тут оказывается, что в обычной коммуникации очень трудно строго придерживаться анти-правил.

Во-первых, так трудно писать. Надо быть не только очень грамотным человеком, но и очень внимательным, и вообще педантом, если хотите. Ведь приходится выделить все места, где можно допустить ошибки, не влияющие на произношение (их в школе называют орфограммами), и последовательно все эти ошибки сделать. Как-то раз, готовя доклад для научной конференции о языке падонков, я решил назвать его соответствующим образом: “Арфаграфи-чискайа ашипка каг знаг”. Уже перед самым докладом я с ужасом обнаружил, что ошибся, точнее, недостаточно ошибся, то есть исказил не все, что следовало бы. Будь я педантом, я бы написал — “арфаграфичизкойо ашипко”.

Во-вторых, написанное таким образом чрезвычайно трудно читать. Ведь наша орфография — не только и даже не столько культурная ценность, сколько просто-напросто весьма практическая вещь. Она позволяет нам читать комфортно и быстро, не прочитывая букву за буквой, а угадывая графический облик слова по опорным точкам. Я уже как-то приводил забавный пример из Интернета, подтверждающий эту мысль. Повторюсь, потому что он необычайно нагляден:

“По рзелульаттам илссеовадний одонго анлигйсокго унвиертисета, не иеемт занчнеия, вкокам пряокде рсапожолена бкувы в солве. Галвоне, чотбы преавя и пслоендяя бквуы блыи на мсете. Осатьлыне бкувы мгоут селдовтаь в плоонм бсепордяке, все-рвано ткест чтаитсея без побрели. Пичрионй эгото ялвятеся то, что мы не чиатем кдаужю бкуву по отдльенотси, а все солво цликеом”.

Действительно, текст читается достаточно легко, хотя в словах перепутаны все буквы, кроме первой и последней. На первый взгляд пример опровергает ценность орфографии, ведь все слова написаны неправильно, а мы относительно быстро узнаем их. Но узнаем-то мы их именно потому, что все буквы в слове сохранены, и они хотя и не линейно, но помогают нам распознать облик слова. А в орфографии падонков слово опознается плохо даже при соблюдении линейности, и малейшая путаница сделает текст вообще нечитаемым.

Естественно, что даже узкий круг интеллектуалов не обладает достаточным педантизмом для реализации собственных орфографических установок, а уж по мере привлечения к игре не слишком грамотных масс эти установки и вовсе не соблюдаются. Вдобавок и саму ошибку можно сделать по-разному, например “афтар” или “аффтар” (второй вариант более канонический). Вот и имеем мы постоянный разнобой в написании. Например, слово “язык” встречается в “падонковской” орфографии и как “йазыг”, и как “йазык”, и как “изыг”, и как “изык”, и как “езыг”, и как “езык”, и, правда, совсем редко, как “йэзыг” или “йэзык”. А слово “падонок” (родительный множественного — падонков) встречается и в более “анти-правильной” форме: “падонаг” (“падонкафф”).

Кроме того, в языке падонков огромную роль играют речевые клише и прецедент нарушения. Однажды произведенное нарушение (искажение, сокращение, имитация акцента и т. д.), сделанное вовсе не по названным анти-пра-вилам, вдруг подхватывается, тиражируется и входит в канон. Скажем, “мед-вед” появился, скорее всего, как рифма к слову “превед”, возникшему в свою очередь по тем самым анти-правилам. Но сегодня “медвед” не менее законное словцо в Интернете, хотя нарушение здесь уникальное.

После всего сказанного хочется примкнуть к третьему мнению о тривиальной и хаотичной безграмотности в Интернете, однако это не так или не вполне так. Это не хаос, а, скорее, сосуществование разных систем правил, которые не доведены до логического конца.

Таким образом, в идеале (или в центре) находится та самая система “ан-ти-правил”: делай ошибку всякий раз, когда это не влияет на произношение. По мере использования и распространения жаргона идеал размывается, становится важным сделать хотя бы одну ошибку. Наконец, более существенным оказывается владение речевыми клише. Отсутствие нормы, характерной для литературного языка, делает допустимой и привычной вариативность написания. И только для небольшой группы клише выделяются канонические варианты типа “аффтар”.

Прецедентность и клишированность все чаще побеждают орфографический педантизм. Так, под влиянием написания “кросавчег”6 в языке падонков закрепилось написание соответствующего суффикса: “участнег”, “мальчег”, “зайчег” и т. д. А дальше заработал уже традиционный принцип морфемного письма, то есть сохранение единого написания морфемы. Так, на одном интернет-форуме висело приветствие: “Превед участнегам”, хотя по анти-правилам следовало бы писать “учазтнеком”. Суффикс “ег”, таким образом, вопреки орфографии падонков сохраняется как особый показатель интернет-жаргона.

Снова исторические параллели

Интересно, как по-разному мы сегодня реагируем на языковые (и в том числе орфографические) эксперименты начала двадцатого и начала двадцать первого века. Вообще сам “орфографический параллелизм” весьма интересен, хотя и условен. В начале двадцатого века возникла своего рода усталость от строгих правил русской орфографии. Именно в это время начала готовиться реформа графики и орфографии7, а писатели затеяли игры с языком. По-видимому, не случайно “разрушение орфографических ценностей” совпало с революцией (а отчасти предшествовало ей).

6 А “креведко” породило свою моду: “футболко”, “пелотко”, “бландинко” и т. д.

7 Сама реформа графики и орфографии была проведена большевиками сразу после рево

люции, но это в большой степени вопрос, как теперь говорят, политической воли.

В наше время также была сделана попытка “косметической” реформы орфографии, но она была предпринята в 2000-х годах, то есть значительно позже начала перестройки. Примерно к этому же периоду относятся и игры с языком и орфографией, о которых идет речь. Это, как ни смешно звучит, еще один (хотя и избыточный) аргумент в пользу того, что перестройка (в отличие от революции) делалась сверху, и заметная “культурная перестройка” никак не предшествовала ей, а следовала за ней на некотором расстоянии. Ведь и заметные языковые изменения приходятся на девяностые годы, то есть отстоят от начала политической перестройки на пять и более лет. Катализатором современных языковых экспериментов стала в большей мере не социальная перестройка, а технологическая революция — появление Интернета.

Языковые эксперименты начала двадцатого века уже с полным основанием считаются частью нашей культуры. Отношение к ним в целом, безусловно, положительное и не слишком эмоциональное. И это понятно. Ни заумь, ни другие эксперименты по существу не влияли на русский язык, поскольку имели довольно ограниченную сферу применения8. Сегодняшние языковые игры влияют на язык гораздо сильнее, потому что (благодаря Интернету) получили широкое распространение.

Любопытно также, что реформу орфографии интеллигенция и вообще образованные люди отвергли категорически. Обсуждение в основном свелось к абсолютной невозможности писать букву “у” в словах “парашют” и “брошюра”, а также “а” в приставке в слове “розыскной”. Однако по крайней мере многие образованные люди легко смирились с гораздо более серьезными изменениями орфографии в Интернете и даже с воодушевлением используют их на практике. Возможно, это объясняется нашей глубинной психологической потребностью в системе строгих и незыблемых правил, которые можно и даже приятно нарушать. С другой стороны, как уже говорилось в самом начале, другие образованные люди категорически не приемлют подобные игры с языком и отказываются придавать им такой же культурный статус, как безобидной (особенно на расстоянии века) зауми. Вопрос даже не в том, кто из них прав, а в том, какие последствия для нас и нашей орфографии будет иметь (или уже имеет) распространение языка падонков.

Это очень хорошо, что пока нам плохо

Начну с хорошего. Говоря о хорошем, я обращаюсь, естественно, к тем, кто не любит орфографических игр. На язык падонков существует мода, а всякая мода преходяща. В силу отмеченного выше неудобства (сложно писать и неудобно читать) эта мода не должна просуществовать долго. Более того, орфография падонков на самом деле уже почти никем не соблюдается. И в большинстве текстов в этой орфографии написаны всего лишь несколько слов (как правило, тех самых речевых клише), и они-то как раз и выполняют основную функцию интернет-жаргона — “я свой, я посвященный” — и, соответственно, отбраковывают чужаков, не принадлежащих к данному сообществу. Таким образом, анти-орфография практически сходит на нет, и скорее всего в будущем сохранятся несколько речевых клише типа “выпей йаду”, “+1”, “превед” или “в Бобруйск жывотное”. Это, впрочем, не означает, что игры с языком прекратятся, просто это будут другие игры. Интернет, вообще, оказался очень хорошей средой для языковых и прочих игр.

8 В еще большой степени это относится к языковым играм лингвистов (“озперанд” и под.).

Плохие последствия тоже будут, а на самом деле уже есть. Интернет, на мой взгляд, не сильно повлиял на грамотность взрослых людей. Напротив, грамотность в широком смысле слова он даже повысил, поскольку привлек к письменному общению огромное количество людей, по существу, никогда и нигде, кроме школы, не писавших. Однако грамотность текстов в Интернете существенно ниже, чем грамотность текстов на бумаге (особенно если речь идет о печатных текстах). Это понятно, поскольку тексты в Интернете вообще более естественны (ближе к устной речи) и, соответственно, более безответственны (как и всякая устная речь), чем тексты на бумаге. Это абсолютно нормально, и ничего плохого здесь нет. Проблема же состоит в том, что дети эпохи Интернета учатся читать и читают с экрана не меньше, а наверняка даже больше, чем с бумажного листа. Это означает, что у них не может возникнуть единственный нормативный графический облик слова, а вариативность написания для них абсолютно естественна. Тем самым они неграмотны в нашем понимании. Компенсировать эту неграмотность школа не в состоянии, не потому что она плохая, а потому, что настоящая грамотность прививается не правилами, а приходит через чтение и писание. Такая неграмотность не смертельна, но читать повзрослевшие дети Интернета будут все-таки медленнее, а письменное общение с ними будет для старших поколений не очень комфортно.

Впрочем, уже сейчас возникают любопытные ситуации, в которых стандартные реакции не вполне уместны. Например, по электронной почте я получаю письмо, в котором есть слова “извени меня”. И я не могу понять, что передо мной — вопиющая неграмотность или шутка, использование интернет-жаргона. Соответственно, я не вполне понимаю, как я должен отвечать на это письмо. Скажем, поддержать шутку и ответить: “Не извеню”. Или ответить совершенно категорично: “Не извиню”. Неграмотный человек не обратит внимания на мои мучения, поскольку скорее всего не различает разные написания, а шутник может и обидеться. В любом случае я потрачу больше времени, чем хотел бы.

Культура — замечательная вещь, и орфография как часть культуры тоже. И не только потому, что она КУЛЬТУРА, но и потому, что, как правило, она дает определенные преимущества людям, ею обладающим. И орфография в том числе. Контркультура же всего лишь доставляет удовольствие (несколько деструктивного свойства). И то не всем.