Кублановский Юрий Михайлович родился в 1947 году в Рыбинске. Окончил искусствоведческое отделение истфака МГУ. Поэт, критик, публицист. В данной подборке представлены заключительные стихи подготовленной к печати одноименной книги.

 

*       *

 *

Cre"puscule d’impressionniste [1]

Судьба уложилась не в день и не в два —

в столетие, много столетий.

Набита натруженная голова

осколками всех междометий.

Вмурованы только моллюски в куски

полудрагоценной породы,

но запросто стёрты, как губкой с доски,

из памяти целые годы.

Подобно слепцу их нащупать хочу,

да ведь не по силам и не по плечу.

С какой быстротой прибывает вода —

имела оттенки металла

она в неуступчивые холода,

горчичною в паводок стала,

сшибаясь с заиленным рустом моста

и вязь черновую смывая с листа.

...По детству волжанин, по жизни изгой,

за альфу принявший омегу,

то землю спросонья цепляю ногой,

то вдруг изготовлюсь к разбегу.

И в сумерки с отсверком ранних огней

меня, будто старого зубра,

ты встретишь, с занятий спеша из дверей

учебного корпуса Лувра.

 

Апрель 2008

 

 

Экспонаты

 

I

Под пуленепробиваемым стеклом

музейной витрины

скелет бойца,

что стал в бою походить с лица

на клюв раззявившего птенца

на неприятельские лавины.

Вот так и я променяю явь

на сон, не прямя плечей,

и загляжусь, как крошится ржавь

древних клинков, мечей

времён, когда в здешних краях, представь,

был дуб дубчее и вяз вязчей.

 

II

Под пуленепробиваемым стеклом

музейной витрины

рубашка Марии-Антуанетты.

Альп предвестьем зари задеты

и до розовости разогреты

полустёсанные вершины.

А внизу — копошится явь,

приверженка палачей.

Нынче можно где вброд, где вплавь

форсировать сей ручей:

Лета стала мелеть, представь,

станет ещё мельчей.

2008

 

Перекличка

Е. Шварц

Есть в приграничье мира

гордость проводников —

Северная Пальмира

с цвелью проходников.

Там, уходя в манящий

сумрачный эмпирей,

напутствовал уходящий

живого “не хмурь бровей”.

Чайку относит ветром

вместе с криком её,

словно суму с конвертом

на имя, имя твоё.

...Где это? Долгий целый

век тебя пролюбив,

нынче гляжу на белый

выветренный обрыв,

выверенные вспышки

старого маяка

в вымершем городишке

с выдохом коньяка

в силу дурной привычки

пить за один присест

в сумерки — с перекличкой

ила и ранних звезд.

17.V.2008

 

*       *

 *

Кто не гнул хребта под серпом и молотом,

тот живёт на старости водянистой,

не стыдясь рубашки с потёртым воротом,

лишь была бы чистой.

А сегодня в гавани с полуржавыми,

но ещё надёжными катерами,

окаймлённой камнем с сухими травами,

пригибаемыми ветрами,

я расслышал в шёпоте волн послание

от живущей в море открытом птицы

про посеребрённое мироздание

и его естественные границы.

Чтоб уйти за них — не потребно снадобье

перед сном накладывать на болячки,

а тем более уж не надобны

для колючей проволоки кусачки.

24.XII.2008

 

Берег

Тускло фосфоресцируют

трещины скал и грани,

словно репродуцируют

древней поверхность ткани.

Шепчущий и токующий,

ропщущий перед нами,

их шлифовал тоскующий

старый прибой веками...

Я не сторонник тактики

жаться к земле теснее.

Думаю, из галактики

станет ещё яснее

связь твоего мудрёного

женственного начала —

и серебра, толчёного

до огоньков причала.

29.XII.2008

 

 

Станционные стансы

Неужели бывает

то, чему не случалось бывать:

на глазах прибывает

жизнь, способная лишь убывать

со времён колыбельной,

будто это меня на заре

порешили под Стрельной

иль у проруби на Ангаре.

Из-под ног уходила

уж земля за последний порог.

Но, войдя, полонила

та, с которой еще не продрог.

Помнишь, как прижимали

лбы к тускневшему сразу стеклу?

А за ним опускали

проходимцы родную страну.

Как его не замылен

чем ни попадя глаз на веку,

понимать, что бессилен,

посуди, каково мужику.

Не пловцом, не артистом,

как когда-то покойный отец,

надо минималистом

неуступчивым стать, наконец.

Только, милая, снова

знай, что я не сметливый хорёк.

Я заветное слово

с загрудинною болью сберёг

и не хрень диамата

положил на надгробье эпох,

а на стёклах когда-то

колосившийся чертополох,

что в наследство достался

нам от прежних арктических зим,

от уездных вокзалов,

задымлённых на подступах к ним.

Январь 2009

*       *

 *

Как дальневосточная рыба, в сеть

заходя, спасается от баклана,

в сильный дождь случалось и мне сидеть

и на пятна мокрых огней глядеть

за стеклом китайского ресторана,

кучку риса палочками в горсти

мимо рта стараясь не пронести.

Сколько молодясь, пересёк границ,

пока вдруг не понял, что тигр бумажный,

и несметных перелистнул страниц,

как к единственной — возвращаясь к каждой.

Поколенье стало моё седо

и к тому ж прорежено от и до.

Ох, всё продолжительнее, друзья,

интервал молчания год от году.

Уж такая, верно, моя стезя:

самому себе открывать глаза

на неясную до конца природу

своего труда.

              Своему труду

в немоте аналог вот-вот найду.

Февраль 2009

 

*       *

 *

Прости сию похвальбу: отважный

гляжу без оптики я всерьёз

на распахнувшийся космос, влажный,

от раскалённых несметных звёзд.

Ведь есть одна среди них, с которой

не надо света — признал поэт.

Свою Сальери назвал Изорой.

А имя нашей — не знаем, нет.

Конечно, тут разговор отдельный,

есть тайнозрители-доки, но

один волчара, другой похмельный,

а встретить третьего не дано.

Но чем отчётливее старею

иль задыхаюсь на пять минут,

тем несомненнее и скорее

узнаю, как же её зовут.

2009