Ермакова Ирина Александровна родилась под Керчью. Окончила Московский институт инженеров транспорта. Автор нескольких поэтических книг. Постоянный автор “Нового мира”. Живет в Москве.

 

Праздник Тигра [1]

Александру Колесову

В голубике легочной проточной,

капельной, прозрачно говоря,

италийский свет владивосточный

сентября — начала октября

вырядил холмы в оранж покатый,

в чистые тельняшки — Тихий флот.

С чучелом усатым-полосатым

сухопутный движется народ.

Праздничная — полная программа:

горы улиц встали на дыбы

и подать рукой до Мандельштама

улицы — лет 70 ходьбы.

Яростными красками играя

в дымке, восходящей из низин,

родина закончилась. У края —

охра, сурик и ультрамарин.

Разольем за этот воздух дальний,

где Россия — западный туман,

где стоит над сюром дом наскальный

со стеной стеклянной в океан.

Этот воздух видится отсюда,

из Москвы задымленной —

как чудо

с тиграми, китайцами, стихами,

больно-вкусно-ягодный — хоть ешь.

Крайний воздух так набит богами —

дальше просто некуда. Рубеж.

 

*       *

 *

На златом крыльце сидели

вечером втроем

на закатный свет глядели

каждый о своем

дышат яблоки из сада

падший лист летит

предосенняя прохлада

губы холодит

тихо будто батарейка

кончилась в часах

лишь пау2чка-делошвейка

нитку бередит:

в швах

швах

Засмеялись остужая

накативший стих

обнялись соображая

снова на троих

завелись переругались

снова обнялись

вся в подробностях деталей

дальнозорких близь:

проплывает паутина

с гру2зилом росы

покачнулись больно длинно

воздуха весы

Увивается тропинка

сада за края

бабье лето вечеринка:

смерть любовь и я

 

 

Пролетом

Не хотелось прыгуну улетать на небо,

Нравилось ему на земле, где ульи, дом, жена, дети.

Из духовных стихов.

Царю небесный, спаси Своих прыгунов,

Торопыг Своих, пока распевают бело

Песню взлета и выскакивают из слов

И родимый улей славят, где всяк готов

Оторваться, радея страстно, — шаг из тела,

Из окна, памяти, времени, Боже сил,

Ты же видишь, как все им здесь осточертело.

Ясный перец, что не Царское это дело,

И все же, сжалься, ведь каждый из нас любил.

И терял. И снова бился с воздушным флотом,

Расшибал грудью бетон воздушных стропил,

Руки вскидывал, вспрыгивал, как шизокрыл —

Все мы тут из пустоты в пустоту пролетом.

А ночи Твои светом обильны, что дни,

А травы Твои дымом крепки и медом,

А виннотемные волны Твои йодом,

Кораблями, стронцием, чудами красны.

Разжимая боль, лучится земная сила.

Гравитация отстегивает ремни.

В ближнем кругу зажгла бортовые огни

Любовь, что движет солнце и светила.

 

 

*       *

 *

День! —

просто лучше не может быть:

долги смывающий дождь

бьет водометом сквозь плоть городских

плит, и битый воздух болит,

и свет горит — как любить любых.

Солнце. Обратный дождь.

Фонтаны — веером, струи — с дом,

радужных капель прыть,

идешь себе по воде пешком

за каждым источником, родником,

лучом, — весь день преломляясь в них

и думая ни о ком.

Идешь пешком, а могла бы плыть —

лодка в наклонной воде

спешит над крышами за тобой,

сшибая рога антенн бортом,

и лодочник дышит в затылок твой

и сушит весла в дожде.

И что ключи прорасти смогли —

греет, пока идешь,

как дождь, идущий из центра земли,

еще не остывший дождь.

А от солнца — пар, и от крыши — жар,

и долго еще идти,

веслу — грести, и ручьям — цвести,

а всех обиженных, Бог мой, прости,

высокой водой накрывая Шар, —

прости. Сегодня. Прости.

 

*       *

 *

…Эрос Танатосу говорит: не ври,

у меня еще полон колчан, и куда ни кинь —

всякая цель, глянь — светится изнутри,

а Танатос Эросу говорит: отдзынь!

Эрос Танатосу говорит: старик,

я вызываю тебя на честный бой,

это ж будет смертельный номер, прикинь на миг…

а Танатос Эросу говорит: с тобой?

Ты чего, мелкий, снова с утра пьян?

Эрос крылышками бяк-бяк — просто беда.

А у Танатоса снова черный гремит карман,

он достает и в трубку рычит: д-да…

и поворачивается к Эросу спиной,

и в его лопатке тут же, нежно-зла,

в левой качаясь лопатке, уже больной,

златоперая вспыхивает стрела.