ПЕРИОДИКА
“АПН”, “Ведомости. Пятница”, “Взгляд”, “День литературы”, “Живая Литература”, “Завтра”, “Известия”, “Искусство кино”, “Итоги”, “InLiberty.ru/Свободная среда”, “Культура”, “Лехаим”, “НГ Ex libris”, “Новая газета”, “Новые Известия”, “Новые хроники”, “OpenSpace”, “Патриархия.ru”, “ПОЛИТ.РУ”, “ПОЛIT.UA”, “Правая.ru”, “Православие и мир”, “Российская газета”, “Русский Журнал”, “Сеанс”, “Соль”, “SvobodaNews.ru”, “Татьянин день”, “Топос”, “TextOnly”, “Урал”, “Частный корреспондент”, “Эксперт”
Михаил Айзенберг.
Реплики с мест. — “
OpenSpace
”, 2011, 6 января
“Если когда-нибудь покажется, что с поэзией все окончательно хорошо, значит, она свое дело сделала и ее пора закрывать на технический перерыв. По счастью, такого никогда не будет, потому что такого не бывает никогда. Современники всегда недовольны наличной поэзией, и они по-своему правы (точнее — в своем праве)”.
Андрей Архангельский.
Пустой нашего времени. — “Взгляд”, 2011, 20 января
“„Настоящий человек”, как его понимала культура, закончился. Человеком в рамках этой культуры считался тот, кто стремился стать больше себя и хотел, чтобы его за это уважали. <…> Сегодня и такой человек, и такое поведение неэффективно и попросту не нужно, что и подтверждает история Марка Цукерберга, основателя Facebook , которому посвящен фильм „Социальная сеть””.
“За все надо платить: за комфортное и бесконтактное существование в Сети мы расплачиваемся стиранием, растворением личности и потерей адекватности. <…> Новый человек — не сверх-, а, напротив, получеловек, поскольку он не видит в этой „полноте” необходимости. Тут нет больше „личности” в привычном понимании, и это нужно хорошо понимать, чтобы не допустить ошибки: таких людей нельзя оценивать мерками прошлого времени”.
См. об этом фильме статью Натальи Сиривли (“Новый мир”, 2011, № 1).
Сергей Беляков.
“Я хочу рассказать читателю о настоящем Льве Гумилеве”. Беседу вел Андрей Рудалёв. — “Живая литература”, 2011, 31 января
“Идея возникла, когда я стал все чаще сталкиваться с людьми, которые ссылались на [Льва] Гумилева, но совершенно не понимали его идей. Одни увлекались этими идеями, другие их отрицали, но, самое главное, ни те, ни другие их совершенно не понимали. Сначала я хотел написать статью, потом — цикл статей, но после того, как в ЖЗЛ вышла книга о Гумилеве, где этого последовательного материалиста и позитивиста представили русским космистом и едва ли не мистиком, я понял, что надо написать другую, настоящую биографию. Пора очистить Гумилева от мифов, легенд, в том числе и от легенд, сочиненных самим Гумилевым”.
Владимир Бондаренко.
10 книг десятилетия. — “Завтра”, 2011, № 1, 5 января
“Начинаются эти нулевые годы (или заканчиваются девяностые) романом „Укус ангела” Павла Крусанова, этим, несомненно, шедевром десятилетия”.
“Несомненно, в десятку книг десятилетия я вставлю книгу рассказов о сербской войне Эдуарда Лимонова „Смрт” (2008)”.
“Десятым романом назову изданный в 2010 году роман Владимира Личутина „Река любви”. Личутин — явно до сих пор недооцененный писатель. Конечно, главный его роман — это исторический „Раскол”, вышедший в девяностых годах. В десятых годах Личутин написал крайне своеобразный роман „Миледи Ротман”. О русском мужике, от безнадежности решившем стать евреем (2001). И психологический триллер о русском интеллигенте, сеющем повсюду смерть поневоле, „Беглец из рая” (2005). Все же в десятку десятки я поставлю его новый чувственный роман о любви „Река любви”…”
Владимир Бондаренко. 50 критиков ХХ века. — “Завтра”, 2011, № 4, 26 января.
“Одни спросят: почему нет бойкой Аллы Латыниной или чекиста Осипа Брика, другие будут недовольны отсутствием Юрия Суровцева или Петра Палиевского. Не поместились — в моем ковчеге...” Список критиков ХХ века открывается Владимиром Стасовым, закрывается Владимиром Бондаренко.
Полный текст статьи см.: “День литературы”, 2011, № 1 и 2.
Инна Булкина.
Пушкин не согласился бы жить в этом году. — “ПОЛIT.UA”, 2010, 30 декабря
“Итак, в этом году в украинской литературе случилось три романа и одна отличная книга рассказов (случилось больше, но выделим эти)”.
“Что до романов, то хронологически это выглядело так. Сначала в самом начале года „Факт” издал феноменально толстый „Музей покинутих секретів” Оксаны Забужко. Забужко, как водится, поймала за хвост „тренды бестселлера”: нынче книга должна быть очень толстой, в моде исторические байопики, а УПА — местная историческая актуалия. Все это приправлено популярными в Могилянке философами и полевым партизанским сексом. Книжка должна была стать „бестселлером” (и, справедливости ради, стала им). На безрыбье — вплоть до самого лета — о ней говорили и писали”.
“В сентябре все изменилось. „Фолио” выстрелило двумя новыми романами: „Ворошиловградом” Жадана и „Хворобою Лібенкрафта” Ирванца. Жадан написал простой и хороший роман о городе Луганске: теперь у города без genius loci появился литературный миф”.
“С „Хворобою Лібенкрафта” все сложнее. Это очень мрачная книга. Это история, рассказанная мертвецом о мертвецах. По форме и литературному смыслу — архаика, подзабытый Оруэлл. <…> Но совершенно точно — это не та книжка, которую кладут под елку”.
Дмитрий Быков.
“Интеллигентность — это грипп”. — “Православие и мир”, 2011, 13 января
“Я много раз рассказывал, как [Ирина] Лукьянова пыталась убедить меня в бессмертии души. В первые два года брака мне часто случалось просыпаться по ночам от страха смерти (и раньше случалось, и теперь случается), я будил ее, и она героически начинала меня катехизировать. Потом ей это надоело, и она стала огрызаться и тут же засыпать снова, поскольку вообще очень любит дрыхнуть допоздна, в отличие от меня. И вот, лежа в темноте рядом с ней, я постепенно начал уговаривать сам себя — и, в общем, убедил”.
Игорь Васильев.
Мировая эволюция восприятия реальности и русский народ. — “АПН”, 2010, 23 декабря
“Конечно же, мир не станет снова таким, каким был три тысячи лет назад. Часть научных и духовных достижений сохранится. Останется все наиболее простое и эффективное. Не будет той духовной преемственности, которую придало переходу от античности к Средневековью христианство. Европейской цивилизации нечего предложить, кроме материальных удобств. Как пришельцам, так и аборигенам”.
“Можно предположить, что исчезнет фундаментальная наука, прекратятся полеты в космос. Останутся взрывчатка и мобильные телефоны. Знание потеряет творческую потенцию. Оно станет простым заучиванием задов. Численность человечества резко сократится, а потом стабилизируется. Перенаселенность и недостаток ресурсов резко активизируют все возможные межгрупповые конфликты”.
“Великорусский имперский период, начавшийся в XV в., завершается. Кардинально меняется и сам народ, и роль государства в его жизни. Она больше не будет прежней, „традиционной”. На обломках „старого” русского народа должен появиться народ новый. Как это было в период перехода от Руси Киевской к Руси Московской”.
Евгения Вежлян.
Заметки на полях невозможной книги. — “Лехаим”, 2011, № 1, январь
“Казалось бы, сейчас уже все предельно ясно: известно, что [Анна] Горенко умерла в Израиле от передозировки наркотиков. Известно даже — каких. Примерно понятно, что ее жизнь развивалась по сценарию, предопределенному формулой „живи быстро, умри молодым”, завещанной молодежной субкультурой 1960-х и подхваченной в нашей стране молодыми неформалами в 1980-х годах. Не жить, а сгорать, с непременным взрывом в конце”.
“Такое ощущение, что этот-то мифогенный механизм в случае Горенко забуксовал, и возникшую неполноту, недосказанность поспешили восполнить актами академической канонизации. Для такой жизни кажется недостаточным „вернуться в Россию — стихами”, только ими. Но иначе не вышло. „Уход” сработал, ибо был „последователен”, а миф — нет”.
Для справки: “Анна Горенко” — это псевдоним, взятый Анной Карпа.
Игорь Вишневецкий.
“Чистым композитором Прокофьев не был”. Самая правдивая биография маэстро. Беседовал Дмитрий Бавильский. — “Частный корреспондент”, 2011, 3 января
Говорит Игорь Вишневецкий (автор новой биографии Сергея Прокофьева, “ЖЗЛ”, 2009): “Стравинский и Прокофьев постоянно оглядывались друг на друга. Первый из опасения, что младший соотечественник потеснит и переиграет его по известности и славе; Прокофьев же, зная, что многому может поучиться у старшего коллеги. Шостакович глядел на обоих с восхищением, но если Прокофьев понимал масштабы таланта Шостаковича, то Стравинский делал вид, что такого композитора, как Шостакович, не существует”.
“На мой взгляд, Прокофьев — наиболее жизненно полнокровный изо всех русских композиторов XX века. От лучших его сочинений остается ощущение почти физического счастья. Писать о таком художнике — большое удовольствие. Мне также кажется, что я понимаю, почему Прокофьев уехал из России в 1918-м и почему вернулся обратно в 1936-м. Я тоже в начале 1990-х надолго уехал из России”.
Вторая рука рынка и новая экономика.
Совместный проект “Полит.ру” и “Вести FM” “Наука 2.0”. Разговор с Александром Долгиным. Беседу вели Дмитрий Ицкович, Анатолий Кузичев и Борис Долгин. — “ПОЛИТ.РУ”, 2011, 12 января
Говорит Александр Долгин: “Сверхпроводимость — это значит, что информация в своем копировании и распространении ничего не стоит, — электронные файлы распространяются и копируются с ничтожными издержками. Вот это и есть информационная сверхпроводимость. Коммуникации сильно подешевели, а времени для коммуникаций, высвобожденного из обязательного труда, стало намного больше. Отсюда берется та часть новой экономики, которая связана с информацией”.
“А вот вторая часть, очень важная, смысловая, что информационный обмен, которым занимаются люди, лежит в поле экономики. <…> Самый главный ресурс, который задействован в новой экономике, — это личностный ресурс. Это те самые уши, глаза, носы, которые необходимы, чтобы потреблять все то, что мы научились дешево производить. Это та самая операционная память и прочие умственные способности человека, которые он может потратить на это или на что-то другое”.
Мартын Ганин.
Литература-2020: завершение хода. — “
OpenSpace
”, 2010, 27 декабря
“Главное событие 2020 года в русской прозе — выход нового романа нобелевского лауреата прошлого года Михаила Шишкина „Совершение хода”. <…> „Русский Букер”, казалось, полностью дискредитировавший себя, тоже как-то отчасти воспрял в этом году. Это было заметно уже по короткому списку, в который, напомним, попали „Водопад Гленфинласа” Бориса Кузьминского, „Шумная земля” Ольги Римши, „Базилик просыпается” Марианны Гейде, „Футбол, футбол” Максима Андреева, „Ной и орднунг” Всеволода Емелина — и, конечно, упомянутое уже „Совершение хода” Шишкина. Жюри, разумеется, проигнорировало восхитительную, но, очевидно, чересчур сложную для широкой публики (на которую и ориентируется нынешний „Букер”) прозу Кузьминского, чей третий роман, по-видимому, существенно превосходит все, что он написал до сих пор — и по изощренности композиции, и по уровню владения языком…”
Александр Генис.
Как читать Мандельштама. К 120-летию поэта. — “
SvobodaNews.ru
”, 2011, 15 января
“Мандельштам писал свернутыми „веерами”, которые способны развернуться только в сознании каждого читателя. Такие стихи состоят не из слов, а из зашифрованных указаний, опять-таки иероглифов или нот, по которым читатель исполняет произведение: „веер” раскрывается только во время акта чтения. Стихи — указание к действию или партитура, ждущая исполнителя. Текст не может быть завершен в себе — точку ставит не автор, а читатель. Чтение требует активного, прямого сотворчества. Собственно, стихотворение вообще существует не на бумаге, а в „воздухе”, в промежутке, в том пространстве культурной памяти, которое объединяет поэта и читателя”.
Федор Гиренок. Мы и русская философия. — “Завтра”, 2011, № 4, 26 января.
“Государственная машина способна превратить в прах любого человека. И только на Христе она сломала свои зубы. Нельзя, чтобы люди делали глупость, бросая бессмысленный вызов власти. Объявляя всякую власть от Бога, народное сознание как бы говорит: нечеловеческое это дело — бросать вызов власти, ибо силы их совершенно несоизмеримы. Если же объявить, что власть происходит не от Бога, а от человека, то тогда она покажет свою соизмеримость с человеком, и многие люди могут попытаться вступить с ней в борьбу, попробуют изменить ее природу, а это чревато для них катастрофой”.
“На мой взгляд, советский дискурс наиболее полно представлен в работах Бахтина и Выготского”.
“Русская философия умерла. На ее месте возникла история русской философии”.
Аркадий Драгомощенко.
Местность как усилие. — “
TextOnly
”, № 33 (2010, № 3)
“В детстве нет классиков, в детстве существуют запахи, цвет, движение воздуха, вкус, оптические смещения, вся эта неуловимая диэтиламидо-лизергиновая ткань… что в итоге приводит в движение вращение тибетской мельницы: „воображения/памяти”. Я отношусь к поколению, для многих из которого книги были частью просто онтологического уклада, и иногда, возвращаясь к тому времени, удивляюсь поразительной остроте ощущения неотъемлeмости того, что называется „книгой”, ото всего „остального” — солнца в окне, благоухания весенней грязи, узорной тени облаков, света, падающего из двери столовой, звука известных только мне голосов. О чем можно прочесть в „этой же книге”. Имена отслаивались более чем медленно, и эти поначалу незначительные области артикулированной памяти определялись вовсе не какими-то особенными „литературными” свойствами — скорее всего, „имена имен” вырастали, следуя собственной подспудной логике сопряжения. Например, не было Пушкина, был сине-чернильный холщовый переплет с размочаленным уголком (приложение к „Огоньку”), за которым скрывалась какая-то русалка, вирированная в полиграфическую зелень; она же много позднее на страницах Гоголя брезжила в сепии. И так далее”.
Евгений Ермолин.
“В литературе много равнодушия и мало сочувствия к человеку”. Беседу вел Андрей Рудалёв. — “Живая литература”, 2011, 17 января
“В глобальном мире наш читатель — везде, и наша родина — в его сердце. Там мы вьем себе гнездо, там мы поем свои песни о любви и смерти. А нынешний „ублюдок распада СССР”, еще ничем особенным не доказавший своих прав на историческое бытие, в течение нового века, наверное, еще претерпит какие-то метаморфозы. Причем о самых вероятных вариантах не хочется даже думать. Но если у тебя что-то шевелится в душе, когда ты думаешь о твоих родных и близких, за предков, за соседей по бараку, за тех, кто алчет и жаждет правды, кто нищ духом, кто гоним или изгнан правды ради, за всех, с кем сводит тебя накоротке твоя непутевая жизнь, — то как же можно молчать и не говорить на русском языке о длящемся обмороке, перманентном кошмаре нашего социального, а часто и духовного небытия? Вот и говоришь, и уже неважно, что лет через 50 — 100 на русском, может быть, перестанут писать и читать — или он так переменится, что потомок прочтет твой хрип как шутку”.
Тимур Кибиров.
“Эстетизация зла идет семимильными шагами”. Беседу вела Веста Боровикова. — “Новые Известия”, 2011, 17 января
“Я уверен, что в каждом из нас есть такие зоны сознания, которые не то что нельзя описывать, а должно подавлять и истреблять. Поэтому в отличие от некоторых моих коллег я не считаю, что все, что происходит под корой моего головного мозга, достойно запечатления в художественных текстах. Я человек с очень жесткой автоцензурой. Уверен, что без нее вообще не бывает писателей. Вопрос, каким описывать мир, — это вопрос веры автора, а не мира”.
“В центре мироздания, на мой взгляд, истина, добро и красота. <…> Это вопрос веры. Я так чувствую. Хотя есть люди, которые чувствуют иное. Есть сатанисты. Подозреваю, что их будет становиться все больше и больше”.
“Если бы парижские „проклятые поэты” увидели сериалы, которые смотрят наши бабушки с внуками, они пришли бы в ужас и встали бы на защиту ненавистной им христианской морали”.
Тимур Кибиров.
Люди истосковались по нормальности. Беседу вел Сергей Шаповал. — “Культура”, 2011, № 3, 27 января — 2 февраля
“Почему я в поэзии до тридцати лет занимался полной фигней? Потому что я был твердо убежден, что настоящая поэзия должна быть невероятно метафоричной, необыкновенно сложной и изощренной”.
Святейший Патриарх Кирилл: Задача Русской Православной Церкви — воспитать человека, способного на жертву, на подвиг, на победу.
— “Патриархия.ru” (Официальный сайт Московского Патриархата), 2011, 3 января
“3 января 2010 года на торжественном приеме после Божественной литургии в Успенском соборе Московского Кремля Святейший Патриарх Московский и Всея Руси Кирилл поделился с участниками богослужения своими мыслями о значении духовного подвига святителя Московского Петра, „объединителя распадавшейся Руси”, для нашего времени”.
“Задача Русской Православной Церкви заключается в том, чтобы воспитывать человека, способного на жертву, на подвиг, на победу, — убежден Святейший Патриарх. — Современная система так называемых ценностей, которые обрушиваются на нас через средства массовой информации, не способна сформировать личность, которая могла бы совершить подвиг и тем более принести победу. Поэтому главная задача Церкви — это противостояние всем искушениям и соблазнам нынешнего века. Главная задача Церкви — говорить людям о том, что означает подлинное человеческое счастье. Главная задача Церкви заключается в том, чтобы спасти молодое поколение, пробудить в нем ясное сознание того, что жизнь, которую ему предлагают, — это языческая, безбожная жизнь, разрушающая человеческую личность”.
Андрей Колесников.
Человек эпохи самиздата. Читать “Звук осторожный и глухой…” на экране букридера или айпада? Увольте… — “Частный корреспондент”, 2011, 24 января
“Ведь что такое Мандельштам для широких масс десятых годов XXI века, в том числе молодого образованного класса? Это же Публий Овидий Назон, Квинт Гораций Флакк — некто, писавший очень давно, причем на незнакомом языке, о непонятных реалиях. Мандельштам и правда ближе античности, нежели сегодняшнему дню, — до такой степени несовместимы тогдашнее Тенишевское училище и нынешние образовательные стандарты. Наиболее демократически продвинутые еще помянут добрым словом „Мы живем, под собою не чуя страны…”. Но в принципе нет критической массы людей, присутствующих в медиасреде, в том числе с помощью всякой там блогосферы, твитеровщины и фейсбуковщины, которые отметили бы 120-летие поэта, по значению равного Пушкину и Пастернаку, поэта, подозревавшегося в гениальности даже товарищем Сталиным”.
Коржавин live.
Наш обозреватель Зоя Ерошок побывала в Америке и провела десять вечеров с поэтом Наумом Коржавиным. — “Новая газета”, 2011, № 2, 14 января; № 5, 21 января; № 9, 28 января
“И вот декабрь 2010 года, Бостон, и восьмидесятипятилетний Коржавин рассказывает: „Эмиграция — страна графомании. Сюда приезжали, чтобы реализоваться. ‘Нас там не печатали, будем здесь!‘ Обо мне тут одна дама сказала: ‘Ну, вы же — официоз…‘ Из-за того, что я был членом Союза писателей… Хорошая женщина это сказала, кстати”. И — дальше: „Когда приехал в Америку, тут все были ценнее, чем я. Но я ни на секунду не подумал, что они правы, а я нет”. — „А что вам о вас пытались здесь внушить?” Коржавин — четко и быстро: „Что я — говно. Но я был не согласен””.
Сергей Костырко.
Пазл. По ходу чтения. Премия Казакова 2010 года: по ходу чтения и послевкусие. Из записей члена жюри. — “Частный корреспондент”, 2011, 24 января
“Ну и как — я возвращаюсь к тому, с чего начал, — ну и как, с помощью каких критериев сравнивать вот эти рассказы? Какой линейкой мерить их, чтоб выстроились они в единый ряд? Именно поэтому главным итогом премии Казакова я, например, считаю лонг-лист из шестнадцати лучших, по мнению членов жюри и номинаторов премии, рассказов года. Вот эта микроантология как раз и представляет уровень и эстетику современного рассказа. К нему бы я и отослал читателя”.
Леонид Костюков.
Гвозди из головы: о шансе и модернизации. — “ПОЛИТ.РУ”, 2011, 24 января
“Да, есть что-то летучее, что объединяет меня с некоторыми соотечественниками, — понимание с полувзгляда или с полушутки. Но из этого эфира не проступает ни общая идея, ни общая судьба”.
“Есть общинная иллюзия — что мы либо всем миром спасемся, либо всем миром погибнем. В нашей стране эта иллюзия как-то увязывалась с христианством, потом — с большевизмом, потом — то ли опять с христианством, то ли с общей собственностью на нефть, то ли ни с чем конкретно. Тема немного нервная и болезненная, но как-то хочется с ней разобраться”.
“Если не бояться пафоса и понимать спасение во всей его полноте, то Иисус Христос высказался на этот счет исчерпывающе внятно. Это строго индивидуальное дело, и нет ни общей семейной судьбы, ни национальной, ни государственной, ни даже монастырской. Возвращаясь же на землю и ограничиваясь видимой частью спектра, давайте признаем, что общая судьба страны и народа — это только катастрофа. Понятно, что справедливая война против заклятого врага — катастрофа, но и такое вроде бы позитивное начинание, как построение светлого завтра, довольно быстро оборачивается трагедией. Очевидно, что здесь краеугольный вопрос: а можно мне не участвовать в вашем общем деле, если не хочется? Если да, как-то рассыпается общее дело. Если нет, пахнет кровью”.
Сергей Куняев.
На встречном движении. Беседу вели Марина Ляшова и Оксана Рогоза. — “День литературы”, 2011, № 1, январь
“— Вы можете сейчас высказать свою точку зрения по одной из самых обсуждаемых тем последних лет — нетрадиционной ориентации Николая Клюева?
— Я не хотел бы сейчас говорить на эту тему по одной простой причине: все здесь на самом деле сложнее и драматичнее, потому что Клюев был человеком очень закрытым, очень, скажем так, бережливым в отношении многих вещей. Бывали случаи, когда он какое-либо шокирующее свойство своей натуры демонстративно выставлял на поверхность, чтобы скрыть гораздо более потаенное и глубокое. Я касаюсь в своей книге этого момента, но не так, как его касались до сих пор. Я считаю, это была глубокая личная трагедия и, грубо говоря, прикосновение к некоему порогу ада. В отличие от окружающей его публики так называемого серебряного века он прекрасно осознавал, предугадывал последствия подобного образа жизни для себя”.
Священник Константин Кравцов
. Воздух Мандельштама. — “Татьянин день”, 2011, 15 января
“Деля всю мировую литературу на „мразь” и „ворованный воздух”, Мандельштам отделяет зерна от плевел как ангел при последней жатве”.
“Кислород может быть только украден, но у кого? Разумеется, у князя воздушного, представленного земными инстанциями”.
Вадим Левенталь.
“Я дитя, вокруг бездна”. — “Соль”, 2011, 28 января
На вопрос “Зачем вам литература?” прозаик Владимир Лорченков отвечает: “Три в одном. Первое — способ выкрикнуть свое безумие. Второе — достичь пределов самовыражения. Третье — скоротать время в ожидании конца. Пункт три требует пояснений. На самом деле жизнь ничуть не веселее сцены в прифронтовой Франции году так в 1430-м — англо-французский фронт, да, — когда группу людей на краю выжженного поля вешают на единственном уцелевшем после 100-летней войны дереве. Из-за этого возникает очередь. Почему и за что вешают, мы не знаем, да и не важно, времена были смутные. Если по-настоящему осознать, что все мы умрем, — ну, не на словах, — станет понятно, что мы и есть эти люди. И мы тоже не знаем, за что, и это тоже не важно. Кто-то в ожидании своей очереди молится, кто-то боится, кто-то сочиняет „Балладу повешенных”. Вот я и сочиняю”.
Александр Мелихов.
Творческий консерватизм. — “Известия”, 2011, на сайте газеты — 12 января
“Но разве интеллигенция не есть та самая взыскуемая аристократия? Нет, интеллигент — это поверженный аристократ. Отвергнутый от исторического творчества, а потому объявляющий недоступный виноград зеленым. Аристократ стремится к свершениям — интеллигент оплакивает издержки”.
“Как, вознегодует интеллигент, по-вашему, простые люди, равнодушные к вечному и долговечному, опять должны служить материалом для творящих историю „великих личностей”? Отвечаю: не нужно жалеть простого человека больше, чем он жалеет себя сам. Ибо и у власти, и у рядового смертного есть общий могущественный враг — ощущение ничтожности и бессмысленности существования. Против этого врага народ и объединяется с властью”.
“Но что же мешает интеллигенту примкнуть к союзу, к которому его влекут и экзистенциальные, и профессиональные нужды? Ведь ни высокая наука, ни высокая культура не могут выжить без помощи государства... Ему мешает гордость. Ему кажется (и он совершенно прав), что народ, а особенно государство недостаточно его ценят”.
Ни коричневого, ни черного.
О состоянии современной гуманитарной мысли, материнстве и феминизме. Беседу вела Майя Кучерская. — “Ведомости. Пятница”, 2011, № 3, 28 января
Говорит Юлия Кристева: “Последнее время я много работаю над темой сублимации в литературе, изучая Пруста и его произведения с точки зрения психоанализа. Это помогает понять истоки его вуайеризма, садизма, гомосексуализма. Я прочитала удивительные воспоминания его гувернантки. Пруст, возвращаясь из борделя, начинал рассказывать ей обо всем, что там пережил. И постепенно, пишет гувернантка, он воодушевлялся, забывал о своей собеседнице и искал, подбирал слова, думая, как все это лучше сказать, выразить. Получалось, что она играла роль психоаналитика, наблюдая, как от сексуального возбуждения он переходит к возбуждению литературному, к поиску образов, слов”.
Сергей Овчаров.
“Режиссерам во все времена плохо живется”. Беседу вел Константин Богомолов. — “Урал”, Екатеринбург, 2011, № 1
“В это время он [Андрей Тарковский] поставил „Гамлета” в Ленкоме у Марка Захарова. <…> Результат был чудовищен. Кроме Чуриковой и Тереховой вообще никого не было слышно. Он поставил на киноактеров. И вот они во главе с Солоницыным что-то шептали друг другу. И только две эти театральные актрисы сыграли блистательно. Неудача спектакля была обусловлена тем, что у Тарковского ярко выраженное киномышление. То, что он сделал, нельзя было играть в зале, скорее в комнате или на малой сцене в тесном кольце зрителей”.
“Я к тому же попал в дурацкую ситуацию на этой премьере. В финале выходят солдаты Фортинбраса, и все они в беретах каких-то свисающих, а там тень так причудливо падала… и я увидел запорожских казаков с чубами. Я решил, что это такое режиссерское решение: чубастые казаки в „Гамлете”, стал безумно хохотать и вдруг понял, что смеюсь один на весь зал. Я попал впросак, хотя казаки были бы лучше, чем эти нелепые студенты в беретах”.
“Я однажды спросил Тарковского, почему в его кинематографе отсутствует юмор, он удивился, сказал, что как-то никогда даже не задумывался над этим. <…> Но у Тарковского иногда тоже есть юмор, если присмотреться. Как вот гаечку бросают в „Сталкере”, передвигаясь по Зоне. Но это такой несмешной, интеллектуальный юмор”.
Павел Пепперштейн.
Эпоха аттракционов. — “
OpenSpace
”, 2011, 5 января
Отрывок из рассказа. “Наконец наступила „Эпоха аттракционов”, и власть имущие (среди них высшие государственные чиновники, военные, ученые и экономисты) оценили величие (Даниила. — OS) Андреева и его видений. Тогда, в 2088 году, был создан грандиозный РОЗАЛЕНД — парк аттракционов, целиком на основе духовидческих прозрений этого заключенного. В то время в недрах капитализма уже отчетливо зрела совсем другая система, и точно так же, как некогда капиталистические мотивы маскировались под нечто совсем иное, теперь — новая странная сакральность прикрывалась фальшивой маской наживы. Аттракцион был стилизован под коммерческий, но на самом деле таковым не являлся, и все деньги, что он приносил, втайне сжигались в одном из его миров”.
Юрий Пивоваров.
“Историю придумывают историки”. Беседу вели Даниил Дондурей и Нина Зархи. — “Искусство кино”, 2010, № 10
“Почему Гитлер в 20-е годы побеждал всех на митингах? Среди прочего потому, что нацисты стали впервые использовать на митингах рупоры. Громко, отчетливо, грозно. Между прочим, массовый успех Лютера в начале XVI века был связан и с тем, что он придумал листовки („помимо” того, что он придумал лютеранство) — более эффективный способ распространения информации. И тем не менее я думаю, что и Лютер и Гитлер победили не поэтому…”
“Кто виноват в национал-социализме Германии? Прежде всего, великая немецкая культура. Лютер — основополагающее для нее имя; этот великий религиозный реформатор мечтал об уничтожении евреев”.
Александр Привалов.
Об одичании. — “Эксперт”, 2010, № 50, 20 декабря
“<…> важнейший итог десятилетия и состоит в том, что серьезное обсуждение вот такого [школьного] стандарта стало возможным. Десять лет назад ничего подобного просто нельзя было произнести вслух. А теперь и произнести можно, и — после косметической правки — провести через Думу можно, можно и реализовать. Если это не называется одичанием, то слово существует зря”.
Александр Привалов. Война с последним союзником. — “Эксперт”, 2011, № 2, 17 января.
“<…> государство не хочет выполнять свои обязательства. Оно хочет карать семью, обвинив во всех бедах детей одну ее. Спору нет, семья в нашей стране сейчас не в лучшем состоянии: и бедных семей много, и пьяных семей много, и асоциальных. Да и сама идея классической семьи шатается. И одичанию — в частности, нарастающему насилию — семья противостоит плохо; все так. Только замены-то ей нет. Кроме семьи, одичанию противостать некому; она единственный сегодня ощутимый островок страшно дефицитных в России доверия и солидарности”.
Приключения слов.
Постмодерн сменился новым обращением к реализму, — считает писатель Сергей Шаргунов. Беседу вел Илья Толстой. — “Российская газета” (Федеральный выпуск), 2011, № 5, 14 января
Говорит Сергей Шаргунов: “Если угодно, называйте меня „народником”. Социальность вернулась. Постмодерн сменило новое обращение к реализму, омолодившемуся через авангардные приемы. Люди изголодались по „правде жизни”. Сейчас будут в цене романы о судьбе обычных людей — инженеров, офицеров, таксистов. На фоне филологической и гламурной глади — это тоже экстремальные вызовы”.
Петр Разумов.
Поэты пришли сегодня. — “Топос”, 2011, 27 января
“Вспомнил один вечер. Это был один из лучших поэтических вечеров за мою недолгую зрительско-читательскую практику. 2004 год, я тогда только вышел к людям, все было ново и интересно. И меня занесло на Гороховую улицу, в кафе „ZOOM” (оно и теперь существует, но хозяйка отказалась от литературной программы), где Арсен Мирзаев устраивал чтения, в том числе молодых — была Алла Горбунова (теперь довольно известное имя) и Настя Денисова. На Алле была надета футболка с изображением Егора Летова. Я тогда, признаться, обомлел. От всего: от молодости, наглости, бабскости, мата и откровенно-сентиментальных стихов двух очень разных, но таких подходящих друг другу девочек. Позже Настя как-то успокоилась (повзрослела?), а Алла подружилась с мэтрами и стала по-шварцевски петербургской. Но то, что я видел тогда, да и все видели и слышали: публика чуть ли не стонала, открыв рты, останется навсегда: даешь рифмы, даешь задор, даешь женскую любовь! Вероятно, так чувствовали себя первые революционеры, когда выходили на свои маевки. И это не имеет ничего общего с пьяной бритой эсэркой N, которая просто матерится и орет о пустом. Здесь был талант”.
А вообще статья — о стихах Эстер Китс.
Сергей Роганов.
Политические трупы. — “Русский Журнал”, 2011, 11, 12 и 18 января
“<…> получив в далеком апреле 1985 года всесоюзную „справку об освобождении” от гнета коммунизма с печатью Пленума ЦК КПСС, за четверть века (!) наследники великой русской литературы, науки, театра, балета, наследники создателей Золотого фонда мировой культуры, „разрушившие” железный занавес, „завоевавшие” долгожданные „свободы”, не удивили мир НИЧЕМ”.
“Не явили ни одного заслуживающего внимания или интереса НОВОГО продукта интеллектуального и любого иного творчества”.
“И как усатый, хищный оскал-сарказм отечественной истории: все, что пытаются пересказать или предъявить „интеллектуалы” новой России современному миру, принадлежит ЕМУ, эпохе ЕГО СССР, включая „Архипелаг ГУЛАГ” и Оттепель. Принадлежит людям и творчеству русских революций, концу 19-го и началу 20 века, удержанных ежовыми рукавицами в его Союзе Советских Социалистических Республик…”
Павел Руднев.
Смерть на взлете. — “Итоги”, 2011, № 5, 31 января
“Анна Яблонская — единственная украинка, погибшая в Домодедове, единственная погибшая пассажирка с одесского рейса, едва ли не самая молодая из жертв теракта”.
“Яблонская писала на русском и чувствовала себя иностранкой, провинциалкой в русской среде. Она жила в провинции у моря, в осколке российской империи, оставшейся по иронии судьбы за границей. Но именно русский театральный мир, инфраструктура русских драматургических премий и семинаров поддерживали ее творческое самочувствие, давали ощущение востребованности. <…> Страшный город Москва, теперь такой фатальный в ее судьбе, почему-то ей благоволил, хотя не должен был, по всем законам не должен”.
“Украина не замечает талантливую молодежь, которая успешно реализуется на других территориях. Но сегодня уже пытается присвоить себе судьбу драматурга Анны Яблонской — по принципу гражданства, а не творческой принадлежности. Яблонская при жизни Украине не пригодилась”.
Александр Самоваров.
Этнический национализм против политического? — “АПН”, 2011, 31 января
“<…> в основе современного политического национализма лежит этнический национализм, а в основе этнического национализма лежит природа человека и природа человеческого общества. Этнический национализм — это единственно возможный способ для выживания человеческих сообществ на протяжении всего существования человечества”.
Ольга Седакова. Обыденность заняла все пространство жизни. Беседу вела Ксения Голубович. — “Новая газета”, 2011, № 5, 21 января.
“Наше время не любит „последних вещей”. Оно хотело бы жить где-то „почти нигде”, не ввиду начала и конца, не ввиду вины и возмездия. Чеслав Милош говорил, что без „последних вещей” поэзия не живет. Наше время оправдало обыденность, смешанность, неразличимость, спутанность, утверждая, что ничего другого нет и быть не может. Недавно, в докладе на богословской конференции, я говорила о том, что мысль, поэзия, искусство всегда были противопоставлены обыденности, но теперь обыденность заняла все пространство жизни. Меня спросили: „Но ведь обыденность была не только в наши дни, она была всегда, и людей, выходящих за ее пределы, всегда было немного”. Это так. Вопрос в том, что при этом все знали, что есть другое и что другое и есть норма”.
Сергей Сергеев.
Апология “очернительства”. — “АПН”, 2011, 21 января
“Общая схема националистической историографии ясна: русская история — это история борьбы русского народа за свое национальное государство . В самом кратком изложении курс русской националистической истории таков (здесь я во многом почти дословно совпадаю с Александром Севастьяновым). Русские вплотную подошли к созданию национального государства в XVI в. (с этим согласен и англичанин Доминик Ливен), но имперские аппетиты самодержавия, нашедшего себе верную опору в служилом дворянстве, не только остановили процесс нациостроительства, но и отбросили его далеко назад. Новый виток нациогенеза начинается в первой четверти XIX в. благодаря конфликту бывших союзников — самодержавия и дворянства, которое восприняла национализм в качестве идеологии своей оппозиционности. Несмотря на катастрофический срыв русского нациостроительства в 1917 г. и второе, ухудшенное издание империи в виде СССР, русские обрели важнейшие элементы нации-государства — сравнительно эффективный управленческий аппарат, вполне современную армию и высокую Культуру, которую большевики воленс-ноленс транслировали „до самых до окраин”… Сегодня все это деградирует на глазах и воскреснуть сможет только тогда, когда перейдет в руки своего истинного создателя и (пока еще не) хозяина — русской нации . Но здесь историк должен умолкнуть: будущее вне его компетенции”.
Полный вариант статьи опубликован в № 4 журнала “Вопросы национализма”.
Андрей Смирнов.
Будущее за мутациями. Записала Наталья Кострова. — “
OpenSpace
”, 2011, 5 января
“Современные музыкальные технологии дошли уже до того уровня совершенства, после которого все, тупик. Развиваться им дальше некуда. Например, синтезаторы — все, какие только возможно, — были построены где-то во второй половине 90-х. Эволюция их закончилась. Синтезатор — это вещь в себе. И не случайно сейчас очень популярно направление circuit bending, когда берется коммерческий инструмент и ломается. Например, берем какой-нибудь дешевый китайский синтезатор, вскрываем его, закорачиваем кое-какие провода, вставляем в другое место батарейки, и инструмент начинает издавать необычные звуки”.
“<…> в Польше на одной конференции я слушал музыканта — имя не вспомню, — который играл на лэптопе электроакустическую музыку. Что меня поразило — почти все его композиции были построены на почти ультразвуке. Он нашел интересный ход: звука почти нет, а вместо него зашкаливающая по высоте нота, вокруг которой строятся невероятные по красоте биения”.
Андрей Смирнов — композитор, художник и директор “Термен-центра”.
Борис Соколов.
Внеземные цивилизации как средство освоения земных средств. — “Русский Журнал”, 2011, 17 января
“Ученые, члены Британского королевского научного общества, заявили, что нам необходимо готовиться к встрече с инопланетными цивилизациями. <…> Но главным в сенсации, безусловно, является ее практическая часть. Бравые академики, ничуть не смущаясь, предлагают создать в структурах ООН специальное агентство, которое будет заниматься вопросами подготовки к ожидаемой встрече с инопланетянами”.
“Отчаявшиеся ученые ищут деньги всеми способами, в том числе и посредством поиска внеземных цивилизаций. И выдвигаемый ими проект хотя и абсурден в чисто научном отношении, но не такой уж бессмысленный с точки зрения представителей фундаментальной науки. Конечно, инопланетные цивилизации найти не удастся, зато астрономы и астрофизики откроют новые звезды и другие объекты и процессы во Вселенной, химики и физики откроют новые элементы периодической системы, новые явления, создадут новые теории, которые, чем черт не шутит, смогут найти и чисто практическое применение”.
“Успех проекта с внеземными цивилизациями будет зависеть от того, удастся ли ученым заинтересовать своим проектом международных бюрократов. Если они сочтут его удобным средством для распила бюджетов, выделяемых национальными правительствами на научные исследования, проекту суждена долгая жизнь. И настоящим ученым от него тоже что-то перепадет”.
Михаил Угаров. Пьесы Чехова стоит положить на полку. Подготовили Валентина Елшанская, Алиса Никольская. — “Культура”, 2011, № 1, 13 — 19 января.
“Чехов как драматург сейчас совершенно неактуален — его стоит положить на время на полку. И в этом не его вина. В сложившейся ситуации виновата современная режиссура, которая „затупила” прекрасного автора своими бесконечными концепциями. Надо взять паузу, так сказать, „пост от Чехова”… <…> Да, он заезжен как драматург, но это не значит, что про него надо забыть. Наоборот, Чехов как никогда актуален, но — как прозаик, публицист, как доктор, наконец… Чехов многогранен — и надо пытаться открывать в нем то, что зрителю еще не известно. Думаю, гораздо продуктивнее было бы делать инсценировки его рассказов, а они у него блестящие, — нежели в очередной раз ставить знакомый со школьной скамьи текст пьесы!”
Илья Хаськович.
“Груз 200” общероссийского масштаба. — “Правая.ru”, 2011, 21 января
“Любой символический жест должен иметь силу, и когда его совершает бессильный, он просто перестает быть жестом, становясь простым действием, максимальная потенция которого — стать очередным инфоповодом на забаву блогерам. Ленина может похоронить только тот, кто будет равнозначен ему самому , кто подобно ему сможет стать творцом новой реальности . Тот, кому действительно будет дана власть совершать символические жесты, меняющие окружающую действительность. Тот, кто сможет действительно предать Ленина земле, примирив его с ней, а не просто осуществить вынос тела”.
Хлебников хотел победить числом, словом и звучанием.
Сергей Бирюков о фигуре, придающей современности поэтический импульс. Беседу вел Алексей Шепелев. — “НГ Ex libris”, 2011, 20 января
Говорит Сергей Бирюков: “Биография Хлебникова сейчас хорошо изложена в книге Софии Старкиной (книга вышла в серии „ЖЗЛ”). <…> В 20-е и 30-е годы значение Хлебникова было уже осознано. Свидетельство тому — пятитомник, подготовленный Николаем Леонидовичем Степановым и изданный на грани 20 — 30-х. Для ряда поэтов этот пятитомник стал библией новой поэзии. Условно 6-й том выпустили Харджиев и Гриц в 1940 году, назывался он символично: „Неизданный Хлебников”. Затем наступил период резко критического отношения к творчеству будетлянина со стороны тех, кто захватил провластные позиции и институции. И думаю, совершенно резонно, потому что Хлебников решительно мешал своей глобальностью, сверхинтуицией, гениальностью. И вот только в наше время вышло новое собрание сочинений поэта, подготовленное Рудольфом Дугановым и Евгением Арензоном. Выходили и однотомники, из которых наиболее авторитетный том „Творения” 1986 года. И вот теперь эти книги еще предстоит прочесть и осмыслить новым поколениям. Многое сделано велимироведами, особенно ныне уже покойными Виктором Григорьевым, Рудольфом Дугановым, активно работающим Александром Парнисом. Так что есть надежда, что Хлебников войдет в нашу культуру настолько, что станет необходим, как воздух, как вода. А пока надо заглядывать на хлебниковские сайты в Интернете ( www.hlebnikov.ru , www.xlebnikovfest.ru и другие)”.
Егор Холмогоров.
Дедуктивный метод. Записка о Шерлоке Холмсе. — “Новые хроники”, 2011, 24 января
“Вообще удивительный прием — в мире Холмса есть литературные герои — например Дюпен Эдгара По. И Холмс нещадно его критикует. Вообще это довольно редкая вещь — обычно литературные герои живут в мире, где нет других литературных героев. Пуаро живет так, как если бы он никогда не читал рассказов о Шерлоке Холмсе. Хотя реальный Пуаро жил бы в мире, где его непрерывно сравнивали бы с Холмсом. Конан Дойл более последователен, первое, что делает Холмс, — это объясняет, почему он не Дюпен и не Лекок”.
“<…> дедуктивный метод Холмса — это, в своей основе, исторический метод. Феноменальное знание истории преступлений позволяет Холмсу классифицировать их роды и виды и сгруппировать — „убийство из-за наследства”, „убийство из ревности”, „кража завещания” и т. д. Далее выясняется, что „убийство из-за герцогского наследства” и „убийство из-за наследства сквайра” также имеют определенное различие и сгруппированы вместе. Такое мышление, кстати, очень характерно именно для англичанина, то есть для человека, выросшего в традиции прецедентного права. В голове у Холмса — дерево категорий, „фамильное дерево преступлений”. И основная часть его работы — той самой, которой он занят, когда щиплет скрипку, — это классификация обдумываемого дела по установленным на исторической основе родам и видам”.
“Кстати, замечания Ватсона о том, что Холмс не имеет никаких познаний в философии, вполне может быть следствием крайней ограниченности познаний самого Ватсона”.
Алексей Цветков.
Потерянный в переводе. — “
InLiberty.ru
/Свободная среда”, 2011, 27 января
“В рецензии на книгу Лосева поэт Адам Кирш пишет, что поэзия Бродского вызывает у молодого поколения американских поэтов недоумение, его не цитируют и ему не подражают, а некоторые критики, особенно в Англии, склонны вообще отметать его как случайную фигуру”.
“Среди русских поэтов XX века в англоязычном пространстве популярнее всех Ахматова и Мандельштам, но практически никто, даже среди весьма эрудированных людей, не имеет представления о том, как они писали на самом деле. Тут просто сложилась некая тавтологическая конвенция, которая в том и состоит, что надо доверять сложившемуся мнению. Бродский выбился из этого ряда именно тем, что переводил и писал сам, и поэтому нынешнее поколение поэтов воспринимает его не в одном ряду с Ахматовой и Мандельштамом, а как своего, без дистанции перевода, и в силу особенностей его английской поэтики неадекватного”.
Сергей Черняховский. Пляска на гробах. — “Завтра”, 2011, № 4, 26 января.
“Вынос Ленина из Мавзолея — это посмертная политическая расправа. Устроить расправу над святынями противника — значит объявить войну. Навсегда. До Страшного суда”.
Сергей Черняховский.
Какой национализм нам нужен. — “Русский Журнал”, 2011, 28 января
“<…> национализм не может быть позитивен, если не предложит свой проект социального развития, альтернативный существующим мировым, то есть — примет вызов, согласившись на построение Нового Мира”.
Валерий Шубинский.
Несостоявшийся роман. Даниил Хармс и кинематограф. — “Сеанс”, 2010, 30 декабря
“Начало этой истории — более чем обнадеживающее: осенью 1926 года двадцатилетний Даниил Иванович Ювачев (Ювачев-Хармс, как он к тому времени уже именовал себя в официальных бумагах) поступил на Высшие курсы искусствоведения при Институте истории искусств, на отделение театра и кинематографа, со специализацией на последнем”.
Составитель Андрей Василевский
“Вокруг света”, “Вопросы литературы”, “Дальний Восток”, “Звезда”, “Знамя”,
“Иностранная литература”, “История”, “Литература”, “Литературная учеба”,
“Нескучный сад”, “Околоколомна”, “Посев”, “ШО”
Евгений Абдуллаев.
Парадокс Херсонского, или “Нарисовать человечка”. Борис Херсонский. — “Вопросы литературы”, 2010, № 6, ноябрь-декабрь
“Отличие поэтических „анекдотов” Херсонского — в их элегичности. В парадоксальной смеси байки и танки. От танки — созерцательность, некоторая статичность, визуальность. Открытый, мерцающий финал, провоцирующий наивное: „А что дальше?” „Дальше”, как правило, начинается другая байка. Которая, в свою очередь, тоже заканчивается новой. Главное — не столько сюжет, порой едва намеченный, сколько непрерывность вспоминания, глуховатой интонации рассказчика.
Все это и создает особую поэтическую материю, близкую самой материи памяти. И, при всей отстраненности и невыраженности авторского „я”, — эффект личного присутствия поэта-рассказчика в каждом из стихотворений. Автор не растворяется в своих персонажах, не говорит их голосами. Он не дает читателю забыть, что „поэт — мужчина, даже с бородою”. Причем именно седой”.
Владимир Аристов. Тождество в несходном. Поэтические миры Блока и Мандельштама в сопоставлении двух стихотворений. — “Вопросы литературы”, 2010, № 6, ноябрь-декабрь.
“Но важно установить, как оперирует „совместное подсознание”, раскинувшее свои ассоциативные сети. Если стихотворение в идеале — это бесконечно воспроизводящая себя форма в повторе в сознании читателей, то Блок и Мандельштам стихийно подготовили один из вариантов новой совместной формы („Idem-forma”?) для того, чтобы она могла повторяться и распространяться в культурных пространствах”.
Ю. Бит-Юнан, Д. Фельдман. Интрига и судьба Василия Гроссмана. — “Вопросы литературы”, 2010, № 6, ноябрь-декабрь.
Советская власть “учла пастернаковский опыт”. “Роман „За правое дело” был все же в рамках советской литературы. Ожидалось, что и вторая часть дилогии окажется вполне советской. Но роман „Жизнь и судьба” стандартам 1960 года не соответствовал. Он качественно менял представление о дилогии в целом. Гроссман создал эпопею не только советскую. Она могла стать литературным событием не только в масштабах СССР. Ее непременно перевели бы на иностранные языки. Успех, а то и триумф — угадывался (возможная Нобелевская премия, здесь и об этом пишут. — П. К. ). Почему и была инициирована антигроссмановская интрига. Коллеги-писатели ее инициировали”.
Софья Богатырева. Рассказы девочки Зайца. — “Вопросы литературы”, 2010, № 6, ноябрь-декабрь.
Оказывается, Софья Игнатьевна написала свои мемуары, а я сокрушался в прошлых обзорах — где же они. Тут, кажется, все присутствуют — Пастернак, Цветаева, Ахматова, Олеша. И — Константин Петрович Богатырев, разумеется. Будет, видно, и книга.
“Надо сказать, что улыбки в адрес Анны Андреевны в этом кругу были строго регламентированы и допускались исключительно по двум поводам, двум ее, как считалось, „заблуждениям”: уверенности в том, что ее встречи с сэром Исайей Берлином на рубеже 1945 — 1946 годов сыграли роль в начале „холодной войны”, и, с нелегкой руки Надежды Яковлевны Мандельштам, — в том, что даже в преклонных годах она полагала, будто окружающие, как в былые дни, восхищаются и любуются ею. Что первое из так называемых „заблуждений” Ахматовой не беспочвенно, блистательно показал Бенедикт Сарнов, когда из фактов, склубившихся вокруг посещений Исайей Берлином Анны Ахматовой, не отвлекаясь на разбор и опровержение домыслов, протянул ниточку от личного специального задания, полученного сэром Исайей Берлином непосредственно от сэра Уинстона Черчилля, через доклад Берлина о настроениях советских писателей, где, несомненно, были использованы высказывания Анны Ахматовой, — к знаменитой Фултонской речи английского премьера, которая и положила начало „холодной войне”.
Что же до другой „фантазии”, то истинность ее, то есть тот факт, что она вовсе не являлась фантазией, подтвержден неоднократно воспоминаниями, высказываниями и стихами младших ее современников. К тем, что известны, могу добавить тот, которому была свидетельницей.
В январе 1966-го Иосиф Бродский посетил Москву, остановился у нас. Анна Андреевна в те дни находилась в Боткинской больнице, Иосиф отправился ее навестить. Когда я, по его возвращении, осведомилась о ее самочувствии и прогнозах врачей, то в ответ услыхала:
— Она была такая... — Иосиф поискал слово, затем со смущенной и ласковой улыбкой, столь редкой на этом лице, закончил: — хорошенькая!
Это было так неожиданно, так лично и так великолепно непочтительно!
Я попыталась в уме приладить эпитет, подходящий юной девушке, к привычному мне облику грузной, тяжело больной старой дамы и убедилась, что он тут решительно неуместен. Но — странное дело: под влиянием этих слов я вдруг увидела ее другими глазами. Образ живого классика померк в моем воображении, сквозь него проступили знакомые по портретам и фотографиям черты изысканной красавицы, и припомнилось, как мой отец говорил, что не встречал женщины, прекраснее Анны Ахматовой...
— Знаешь, какая она высокая? — продолжал меж тем Иосиф. — С меня ростом! Мы с ней прошлись по парку, плечи — вровень! Почти...
Похоже, Надежда Яковлевна на сей раз против истины погрешила”.
Михаил Бутов. Две недели на вечность. — “Вокруг света”, 2011, № 2 (2845)
Многожанровое произведение (текст анонсирован обложкой номера): путевые заметки, исторический очерк, путеводитель, свидетельство очевидца и т. д. — все разом. Присутствие автора — замечательно: “Обнаружив ваш интерес, сирийцы могут предложить свои услуги в качестве своеобразного гида в скрытое от чужих глаз пространство города за очень небольшую плату. В лавке антиквара-армянина, где я перебирал монеты, со мной заговорил на чистом русском случайный человек лет сорока пяти и предложил показать места, где я могу найти нечто интересное. И он отвел меня туда, где делается сирийский „антиквариат”. <…> Поторговавшись с хозяином и не сойдясь в цене, мы отправились дальше по улочкам жестянщиков, чьи лавочки, набитые под потолок покрытыми толстым слоем пыли кофейниками, джезвами, светильниками, блюдцами и блюдами всех размеров, оказались куда ближе к моему детскому сказочному представлению о Востоке, чем даже большие рынки сладостей и пряностей. Сирийцы, особенно христиане, любят сниматься, и если у вас на груди болтается внушительная камера, вы непременно будете привлекать к себе внимание. „Погоди, погоди, — зазывал меня на здешнем многоязычном волапюке хозяин рыбной лавки, — я сейчас позову друга, снимешь нас вместе. Он вот такой толстый! Тебе понравится!””.
Кирилл Бутырин (Мамонтов). Страсти по смоковнице. — “Звезда”, Санкт-Петербург, 2010, № 12
Беспрецедентный разбор последней книги Сергея Стратановского, сделанный другом и сподвижником поэта по самиздатской литературной журналистике. В московских журналах такого, пожалуй, и не прочтешь: сугубо питерский замес, особая атмосфера. Кстати, весьма критическое исследование и в этом очень плодотворное.
Рената Гальцева. Искусство отвращения. — “Нескучный сад”, 2011, № 1
“То, что выставляется сегодня под названием актуального искусства, есть продукция какой-то иной деятельности человека (и одновременно симптом его психического состояния) и требует иного наименования: к примеру, аудиовидеоаттракцион (АВА), или возможно, удачнее — „акционизм” (термин, кстати, функционирующий в арт-критике). Ведь объявившее свое искусство рычагом перелопачивания общества (и человеческого существа) новейшее новаторство, бросая вызов миру и Риму, приобретает функции пропагандистской деятельности и даже прямого действия (существует такое течение — „живопись действием”). Как мы видим, этот мейнстрим не только не служит цели искусства — красоте, он является прямым вызовом ей. И корни подобного явления — в самом мировоззрении, во взгляде творца нового типа на мир, который для него перестал быть образом красоты и носителем смысла, но превратился в абсурдное, достойное мщения пространство. Однако если это „искусство” отказалось от того, чтобы приносить эстетическую радость, то это не значит, что оно отказалось от эмоций вообще: субститутом радости в новейших экспонатах оказалось злорадство. Достаточно признаний зачинщика дадаизма Т. Тцара: „Начинания дада были связаны не с искусством, а с отвращением”; или одного из основателей берлинский группы дадаистов Георга Гросса: „Моим пером водили ненависть и презрение”, а жизнь из-за „кипящей во мне злобы превратилась в сущий ад””.
“В эстетике шлюзы новой свободы открыл Бенедетто Кроче, поставивший на центральное место, место красоты, выразительность — концепт, выходящий за пределы классической эстетики и превратившийся сегодня в культ самовыражения. Между тем самовыражение не может быть общезначимо, особенно при современном деградирующем психологическом состоянии человека. Новый художник не оставил для себя никакой опоры... кроме свободы. Свобода, согласно известной максиме, нужна содержанию, а пустоте свобода не нужна, но она-то, пустота, прежде всего и впускает, и заглатывает ее, свободу, в себя. И выдает нам соответствующие плоды. Известно, что отказ от высших ориентиров, когда ничто не влечет вверх, — открывает дорогу вниз. Но сегодня трудно представить, какие еще низы остались для так называемого актуального искусства”.
…Ну вот в свежем номере киевского “ШО” (2011, № 1-2;
Да нет, материал-то еще есть.
Рид Грачев. Облако. Предисловие Бориса Рогинского. — “Звезда”, Санкт-Петербург, 2011, № 1.
Этот двухчастевый жутковатый рассказ не попал ни в одну книгу Р. Г.: “...сочетание фрагментарности, сокрытости сюжета с потоком восприятий, даже не мыслей, оказалось слишком необычным как для 1960-х, так и для 1990-х”.
Эдгар Л. Доктороу. Уэкфилд. Рассказ. Перевод Е. Домбаян. “…соединять зримое и незримое, прошлое и настоящее…” Из цикла
Американские беседы
. Перевод Е. Домбаян. — “Иностранная литература”, 2011, № 1
Вослед искусному рассказу о том, как мужик поссорился со своей женой (приревновав ее на вечеринке) и, преисполненный гордыней, надолго спрятался, забомжевав, на чердаке своего гаража, следует трехлетней давности публичная беседа с писателем, проведенная Алленом Вайнстайном, главой Федерального архивного управления США.
Доктороу рассказывает, в частности, как он учился журналистике в бронкской школе “с уклоном” (ему дали задание взять интервью).
“ А. В. Нужно было побеседовать с какой-нибудь яркой личностью?
Э. Л. Д. Да. Я пошел и взял интервью у дежурного на служебном входе в Карнеги-холл. Его звали Карл, он был еврейский беженец из Германии, потерял всю семью. Очень славный старик. На работу ходил в коричневых брюках и синем саржевом пиджаке, с вечера приносил с собою еду в бумажном пакете и термос с чаем и пил чай по старинке, как привык в Европе: прикусывал кубик зубами и потягивал чай через сахар. Все знаменитости его обожали. И Горовиц, и Тосканини называли его просто по имени. Он отлично разбирался в музыке. Вот у этого старика Карла я и взял интервью. На следующий день учительница вызвала меня и сказала: „Это лучшее интервью из всех, что мне приходилось читать в этой школе. Мы напечатаем его в школьной газете, но прежде пускай кто-нибудь из ребят съездит в Карнеги-холл и сфотографирует Карла, и мы поместим снимок там же”. — „Думаю, ему это не понравится”, — сказал я. „Почему?” — спросила она. „Понимаете, Карл очень застенчив”, — ответил я. „Застенчив? Но ведь с тобой же он поговорил?” — „Не совсем так, — сказал я. (Смех в зале.) — Никакого Карла не существует. Я его выдумал”. (Громкий смех.) Да, неудачный выдался денек. <...> Ни моя учительница, ни я не поняли тогда, что знаменует собой этот случай. Я решил, что гораздо легче выдумать историю, нежели куда-то ехать, задавать кому-то нудные вопросы, — сегодня я бы, конечно, совсем по-другому ответил учительнице, сказал бы: „Я всего лишь сделал то, что обычно делают журналисты”. (Смех.)
А. В. Позднее вы писали: „Думаю, художественный вымысел вторгается в историю. Историки знают, что не объективны. Пересечение мифа и истории — вот исходная точка, с которой начинаются мои романы”. Ваш выдуманный Карл — это и есть миф, сопряженный с историей.
Э. Л. Д. Моя позиция такова: если Карла не существует, его следует изобрести, — таким образом я заполняю лакуны”.
Юрий Жидков. Инфаркт. — “Знамя”, 2011, № 2
Публикуется в рубрике “non fiction”. Автору этого пронзительного исповедального воспоминания, жителю Кирова, бывшему анестезиологу-реаниматологу высшей категории, — 53 года. Может, и вправду с нами происходит что-то хорошее, правильное, раз такие сокровенные, духовные вещи прорываются на страницы столичных журналов? Я и удивился и обрадовался, спасибо редакторам. И — дорогому автору, если он это читает: помяните и нас, грешных, пожалуйста.
Леонид Иванов. На афганской войне. Записки рядового. Публикация Аллы Ивановой. — “Звезда”, Санкт-Петербург, 2010, № 12.
Вот за такие публикации и кланяюсь я мысленно “Звезде” в пояс. В “Журнальном зале” записки не активны, а я привез журнал из Питера. Сильнейшая вещь. Может, одно из самых целомудренных, как это ни странно звучит, свидетельств о той войне.
В Афгане автор служил старшим вычислителем батареи реактивных установок. После возвращения работал во Всероссийском геологическом институте. Умер гвардии младший сержант запаса в дни прошлогодней июльской жары от тяжелого инфаркта, Леониду Александровичу Иванову был 51 год.
“Вы знаете, мне было стыдно за „афганцев” только один раз. Когда на Первом съезде депутатов парень, потерявший обе ноги и взобравшийся на трибуну на костылях, гневно бросал оскорбления в лицо Андрею Сахарову, утверждая, что тот лжет, говоря об этой войне. Брат мой, он не лгал, он говорил правду, и ты это знаешь, может быть, как никто другой!
И еще: я далеко не уверен, что это опубликуют. Так почему же это не вспомнить для себя и своих друзей. Мой шеф по институту, воевавший в Великую Отечественную, написал книгу „На дне блокады и войны” (Б. М. Михайлов, ему посвящены эти “Записки рядового”. — П. К. ). Он честный человек и отказывался выпустить ее с теми купюрами, которые предлагали ему редакторы. Он ждал пятьдесят лет. Он дождался. Удастся ли это мне, не знаю. Прошло всего двадцать пять. Я потерплю”.
Протоиерей Кирилл Каледа. Почитание откладывается? — “Нескучный сад”, 2011, № 1.
“Воспринять святость подвига новомучеников мешает и некий стереотип в нашем представлении о святости. Для русского человека святой — это уникум, который живет совсем иным образом, чем мы. Поэтому в нашей Церкви так почитались преподобные, юродивые. Основная масса верующих понимала, что сделать то, что делают святые, простому человеку невозможно, потому что Господь не дал такого дара молитвы, какой был у преподобного Сергия Радонежского, такого дара слова, каким обладал святитель Василий Великий. А новомученики были такие же люди, как мы с вами. <…> И вот эти святые не востребованы, потому что мужества веры, которое они могут нам дать, решимости следовать за Христом нам не нужно, мы этого не просим. С моей точки зрения, это — трагедия. О непонимании подвига новомучеников в нашем обществе говорит и то, что фактически все обсуждение акта их прославления свелось к вопросу: почему это какой-то батюшка, который вроде бы ничего выдающегося не сделал, просто совершал богослужения и которого потом расстреляли, как и многих, — святой? Говорил Господь: „...сбывается над ними пророчество Исаии... слухом услышите — и не уразумеете, и глазами смотреть будете — и не увидите...” (Мф. 13: 14). <…> Иногда можно услышать, что новомученики „не чудотворят”. Я, начиная со времени строительства храма в Бутове (отец Кирилл — настоятель храма во имя святых новомучеников и исповедников Российских в Бутове. — П. К. ) и по сегодня, могу сказать, что все здесь происходит по их чудесной помощи”.
Елена Кириллова. Свободная гавань русского футуризма. Белый генерал дальневосточной поэзии Юрий Галич. — “Дальний Восток”, Хабаровск, 2011, № 1
Об авторе известной песни “Поручик Голицын” Г. И. Галиче-Гончаренко (1877 — 1940). В стихах своих он последовательно подражал всем — от Северянина и Бальмонта до Гумилева и Блока. Арсений Несмелов шутливо вспоминал его поэтические уроки. Судя по всему, от него осталась интересная “военная проза”. Дни генерала Галича окончились в Литве, когда туда вошли советские: после допроса в НКВД шестидесятитрехлетний Юрий Галич вернулся домой и повесился.
Последний текст номера — душераздирающий рассказ Владислава Гусарова о бунте уголовных заключенных на грузовом корабле “Витебск” в 1969 году.
Владимир Козлов. От идиллии к гимну сквозь сплетни и аллегории. Олеся Николаева. — “Вопросы литературы”, 2010, № 6, ноябрь-декабрь.
“В мире Олеси Николаевой почти нет чистых жанров. В ее стихах едва ли не более всего интересны примеры, когда одни жанры развязывают язык другим. В таких случаях стихи Николаевой можно без боязни называть неподражаемыми. В частности, сочетание идиллического ощущения „своего” пространства, гимнического восторга перед Творцом, новеллистической повествовательности и притчевой аллегоричности дает уникальный тип стихотворений, который можно окрестить сценками из жизни аллегорий. Такой жанр тоже имеет средневековый исток в сочетании иллюстративного и отвлеченного — exemplum. Истории о людях у Николаевой бывают весьма остроумны, но когда поэт вдруг со всей подробностью бытовых деталей излагает судьбу неких одетых в плоть сущностей, тогда читатель понимает: он столкнулся с тем, что действительно ново. У сплетни обнаруживается потрясающий стилистический и культурный потенциал — если обрушивать его не на человека, а на, так сказать, высшие силы”.
Иерей Сергий Круглов. Всегда ли надо умереть, чтобы стать мучеником? — “Нескучный сад”, 2011, № 1.
“Мучения от мира сего, имеющие целью заставить человека отказаться от Христа, от Его правды и Его любви, от веры в Него, есть и сейчас. Они принимают совсем не такие формы, к каким привыкли читатели древних патериков. Внешне мир толерантен ко всем: веруй во что хочешь, посещай храм или бордель, носи на груди крест или татуировку, ходи крестным ходом или на гей-парад — полная свобода!.. Нет кесаря на троне, нет спекулатора с мечом — но это только внешне. Всякий, кто терпит скорби от мира сего ради верности Христу и Его заповедям, — мученик. Мученик, несмотря на то что не имеет порой той радости, с которой шли на смерть древние мученики, на то, что уныние, страх, сомнения на грани неверия — все это терзает нас ежечасно... У каждого человека — своя мера, у древних была своя — у нас своя. Но, преодолевая собственные немощи в упорном желании как-нибудь, да не отступиться от Христа, не равный ли с древними подвиг мы совершаем?
Тысячи повседневных ситуаций…”
Александр Кушнер. Стихи. — “Звезда”, Санкт-Петербург, 2011, № 1.
...........................................
Когда б не смерть — искусство ни к чему.
В раю его и нет, я полагаю.
Искусство заговаривает тьму,
Идет над самой пропастью, по краю,
И кто бы стал мгновеньем дорожить,
Не веря в предстоящую разлуку,
Твердить строку, листочек теребить,
Сжимать в руке протянутую руку?
Алексей Левыкин. Новаторство как традиция. Беседовал Алексей Соколовский. — Научно-методическая газета для учителей истории и обществоведения “История” (Издательский дом “Первое сентября”), 2011, № 1
Нынешний директор Государственного исторического музея говорит, что из-за долгого закрытия ГИМа на реставрацию его не посетили несколько поколений школьников. “И самое страшное — его не посещали учителя. Когда я учился, поход в Исторический музей был обязателен. Пройдя определенную историческую тему, учитель вел детей в музей, потому что только здесь можно было наглядно показать археологию, древнюю историю, Средневековье, петровскую Россию”. Исчезла целая традиция.
А посвящен номер храму Василия Блаженного на Красной площади.
Литература Северной Пальмиры (опрос-анкета). — “Литературная учеба”, 2010, книга шестая
“Неужели культурная столица России перешла на автономное существование? Что происходит сейчас на берегах Невы с поэзией, прозой, критикой?” На эти вопросы журнала отвечают 13 литературных деятелей (С. Беляков, В. Козлов, А. Рудалёв, И. Абузяров, К. Рубинский, В. Козаровецкий, Е. Погорелая, С. Арутюнов, Е. Луценко, В. Левенталь, Д. Лзюмин, Д. Колесников, А Зиневич). Четверо последних — питерцы. Публикации предшествовал опрос журнала среди “своих постоянных читателей” (в “коротком списке” — поэт Александр Кушнер, прозаик Елена Чижова, критик Виктор Топоров).
Разумеется, тут ретроспективно вспоминают и о питерской поэзии-прозе последних десятилетий и самых свежих литературных новинках. Чаще других называли А. Кушнера, В. Соснору и Г. Садулаева. Бродского вспомнили пару раз. Сергея Стратановского и Елену Шварц упомянули по разу.
…Странные все-таки порой встречаются в “ЛУ” сентенции. Вот литератор Борис Лукин в пространном критическом произведении (“О стихах, о талантах… о Поэзии, или Танцуем от печки”) горячо толкует об ангажированности, напоминает о региональных изданиях и литераторах (правильно, что напоминает). А перед тем как процитировать полностью “Россию” любимого им (и мною) Дениса Новикова (“лучше поизучать хорошенько творчество усопших”), вешает на живых и мертвых какие-то бегло-грубые ярлыки. О Солженицыне говорит мимоходом, что “кабы не гулаговские миллионы, кто бы его помнил”. О Кибирове и Гандлевском — что “абсолютно непонятно, чем два последних в своем творчестве отличаются от Ватутиной”. И что-де Борис Рыжий “будто бы ярко просиял” по чьему-то там мнению… Неловко как-то и за Лукина, и за лицо издания.
Станислав Рассадин. Один из нас. — “Знамя”, 2011, № 2.
“Поэзия Олега Хлебникова безотрадна, горька. <…> И если Хлебников занят своими, как говорится, проблемами, комплексами ( „Жалко мать. Отца. Россию — место родины, язык. Жалко молодость и силу — жить без них я не привык”), то, не выбывая из „муравейника”, как и не подчеркивая сугубой причастности, что как раз вызывало бы подозрение в желании присоединиться, примкнуть к чужому. В этом смысле я, зная опасность такого определения, решусь назвать стихи Хлебникова народными. Правда, ныне опасность невелика: это раньше заявление „Я — поэт из народа” словно вешалось на грудь, как гордый знак отличия, превосходства, и чаще всего „человеком из народа” объявлял себя как раз человек из подворотни. В данном случае речь может идти о пресловутой „народности” как о готовности разделить общий грех „муравейника”; о мучительной неспособности вырваться из состояния опять-таки общей виноватости <...>.
Вот почему пессимизм, о котором не перестаю талдычить, есть не что иное, как способ существования. Незавидный? Что делать. Лучше все-таки жить без иллюзий. Не легче, но лучше. Если иллюзия, как сказано в одной умной книге, есть консервация идеала (его, добавлю, анестезия — пусть, мол, отлежится в заморозке до времен, когда его можно будет реализовать или, что достижимее, приблизиться к нему), то отсутствие иллюзий, которое, отчего бы и нет, можно назвать хоть пессимизмом, — средство выжить в настоящем. Конечно, духовно”.
Роман Словацкий. За коломенцев! Опыт новогоднего тоста. — Журнал Общества любителей вольных прогулок “Околоколомна”, Коломна, зима 2010 — 2011, выпуск третий.
“Отличить уроженца благословенной Коломны от приезжего можно безошибочно: спросите, как правильно назвать жителей этого города: коломенцы или коломчане? Если вы получите второй ответ, знайте: имеете дело с человеком, чуждым здешней традиции”.
Причудливое, в хорошем смысле “игрушечное издание”. У Общества есть секретарь (Наталья Никитина) и представительская редколлегия от городов: поэт Игорь Сорокин представляет, например, Саратов. Главные коломенские “бренды”: Иван Лажечников с “Ледяным домом” и знаменитая пастила. На четвертой стороне обложки — обращение-анонс к “господам гуляющим”: “Спешим сообщить, что четвертый выпуск журнала предполагается посвятить географии жизни и творчества писателя Бориса Пильняка, благодарного жителя коломенского посада”.
Константин Таратухин.
Мой год чеченской войны. — “Посев”, 2011, № 1 (1600)
“Я хочу рассказать о войне, увиденной глазами солдата и члена НТС, хочу рассказать, что думали об этой войне солдаты, офицеры и прапорщики, с которыми меня сводили фронтовые будни. К сожалению, и сегодня я не обо всем могу рассказать”.
Константин Леонидович Таратухин умер прошлым летом в возрасте 40 лет.
Ирина Чайковская. Дело о деньгах. Из тайных записок Авдотьи Панаевой. — “Звезда”, Санкт-Петербург, 2010, № 12.
Как бы живущая в Бостоне писательница и драматург не открыла кингстоны: здесь действуют “Некр-в”, “Пан-в”, “Тург-в”, “Бел-й”, “Герц-н” и другие персонажи с легко угадываемыми прототипами, крупными и “неприкасаемыми”, само собой. Ну правда, кто будет сокрушаться о выведенном здесь “Андрее Краевском”, редакторе “Отечественных записок” (Краевский, замечу, а не “Краев-й”)? А вот “Тург-в” — другое дело.
Жди теперь чье-нибудь “Дело о дуэли. Из тайных записок Натальи Гончаровой” (шучу). А роман — интересный.
Андрей Шарапов. Библиотека в большом городе. — “Вокруг света”, 2011, № 2 (2845).
О нью-йоркской публичной библиотеке. Как всегда в “ВС” — фундаментально и разнообразно. Ближе к концу отлично иллюстрированного очерка — пассаж, не чуждый отечественному восприятию: “Трудятся в библиотеке около 3500 человек. Зарплата у них хоть и не нищенская — от 35 000 до 60 000 долларов в год, но семью на нее в Манхэттене тянуть сложно. А ведь еще и долг за образование в колледже надо выплачивать, что составляет не один десяток тысяч долларов. Так что нередко за библиотечной стойкой остаются работать истинные подвижники”.
Мстислав Шутан, Евгений Василенко. Снежная лирика русских поэтов XX века. — Научно-методическая газета для учителей словесности “Литература” (Издательский дом “Первое сентября”), 2011, № 1 (712)
Вослед этой работе преподавателей литературы из Нижнего Новгорода и школы при посольстве РФ в Чили доктор педагогических наук Наталья Беляева разбирает тему “Геометрия в поэзии” — от Державина до Вознесенского. К хорошему привыкаешь быстро, я и забыл, что еще вчера “Литература” и “История” были черно-белыми.
Екатерина Яшанова. Душа-девица. — “Вокруг света”, 2011, № 2 (2845).
О русском рисованном лубке. “Это не живопись и не графика. Зритель переживает его как своего рода театральное действие”. На правой полосе — лубок “Душа чистая”, начало XIX века, из собрания ГИМа. Все, требующее объяснения, размечено на лубке маленькими цифрами в кружочках, за границами изображения — объяснения каждой детали. Вот — “9” и “11”: “9. Душа грешная, нагая, бескрылая, но очень симпатичная (как и все отрицательные персонажи на листе) томится в подземной темнице. <…> 11. „Бабл”, как в комиксах, исходящий из уст Души, — обращение к Солнцу, то есть к Христу („Из уст ее к Богу восходит молитва, подобная благоуханному фимиаму”)”. Вообще язык объяснений тут весьма современен и отсылает к подобной зарубежной практике; в рубрике “вопрос — ответ” к соответствующему вопросу — “Почему Евангелие было написано на греческом, а не на древнееврейском языке?” — нарисованы четыре фигурки в современной одежде, на футболке у каждого — свой “опознавательный знак” того или иного евангелиста. Мизансцена тоже построена в соответствии с объяснением.
Составитель Павел Крючков
[1] Об этом также в статье Аллы Латыниной «Офисный мышонок и государственные головастики». — «Новый мир», 2010, № 12.