СИНДРОМ СИДИРОМОВА

Сидиромов и другая проза Алексея Цветкова. М., “Гилея”, 1999, 112 стр.

Алексей Цветков — молодой московский прозаик, приобретший известность в среде представителей и ценителей так называемой контркультуры. В свое время резонанс вызвал сборник его рассказов “ТНЕ”. И вот — “Сидиромов и другая проза...”. Если сравнивать новый сборник с предыдущим, можно сказать, что в главном — в стиле, в образах, в подходах — Цветков остался прежним.

Как и прежде, после выхода книги Цветкова традиционно похвалили за эзотерическое мастерство, за шифровку и конспирологию. Однако, говоря объективно, эффект присутствия скрытого смысла достигается скорее не глубиной содержания, а оригинальностью формы. Парадоксальность словосочетаний, богатство лексикона — отличительные черты цветковской прозы. В этом проявляется талант молодого писателя. Это же позволяет назвать прозу Цветкова “компьютерной”, мертвенной, когда можно манипулировать целыми предложениями, переставляя их, отчего сам текст вроде бы и не пострадает. Этот же компьютерный эффект делает произведения Цветкова виртуальными, гладко причесанными. Есть рассказ, нет его — все одно.

Теперь Цветков перешел в атаку. В определенном смысле его последний сборник — это книга-признание. И это ново. Те особенности, которые ранее улавливались у писателя и даже ставились ему в вину, отныне выводятся самим Цветковым на первый план. То, что именно Сидиромов — фамилия главного героя одноименной цветковской повести, — уже декларативно, уже экзотерично. Когда фамилия героя — производное от компьютерного приспособления “Сидиром”, уместно обозначить это как культивацию виртуальности. Но возрастает риск подделки, успешной имитации. Ведь виртуальность может быть уловкой слабака, его “последним прибежищем”, так как авторское злоупотребление виртуальностью зачастую дезориентирует читателя в оценке качества произведения. Как правило, подделки — безжизненны. От них всегда клонит в забытье, а от зевоты начинает сводить скулы.

Неверно утверждать, что эзотерика нынче начисто отсутствует у Цветкова. Например, не случаен фигурирующий практически во всех его рассказах образ воды (моря, океана). Цветков известен своей вовлеченностью в культурно-геополитические круги, где мыслят категориями: “вода — суша”, “атлантизм — евразийство”. Вода здесь понимается как нечто безусловно чуждое и враждебное. В этом свете особенно забавен пассаж из рассказа “ГАЗ”. Открытое общество. Построено самое высокое здание на планете — тысяча этажей. “Богач”, вложивший в возведение этой вавилонской башни огромные средства, поднимается наверх со своей спутницей, “вавилонской блудницей”, проституткой по имени Лу. По словам “богача”, с острия башни виден даже океан.

“— Но в нашей стране нет океана, — удивилась Лу.

— Зато он есть в соседней”.

Намек понят. От врага не уйти. Трогательная эзотерика.

И все-таки вероятно, что Цветков разуверился в практическом воплощении революционных порывов. Даже враг призрачен. Это не следствие законов художественной литературы, а следствие “компьютерной игры” с игрушечной стрельбой. На этом фоне неестественно смотрится рассказ “Как становятся террористами?”, выделяющийся подростковой прямолинейностью и непривычным реализмом. Персонаж, обиженный чванливыми барменами, убивает их из пистолета. Лично у меня эстетическую приязнь вызывают скорее бармены с “мягкими ртами” да посетители бара, нежели ничтожный террорист, ущемленный в своих правах потребителя. Локальные бредни о борьбе с буржуазией — смешны, когда нет ничего более гротескно-буржуазного по замашкам и вожделениям, чем сам пролетариат или подвешенный средний класс. “Ешь богатых!” — излюбленный лозунг Цветкова. Но его террорист, который “дожевывает сосиску и вытирает большим пальцем губы”,   — жалок и неактуален. И тошнотворен.

Тема сна и прежде была ключевой для Цветкова. Сон — это тоже виртуальность. Сон, заставляющий глаза слипаться, слепящий, как экран компьютера, сквозит сквозь цветковские строки, сквозь податливые фразы. В повести “Сидиромов” жизнь героя и его “жизнь во сне” как бы протекают параллельно. Вот Сидиромов шагает по улице, вокруг нарастают события. Вот он идет в “Гастроном”, только во сне, — тоже события. “Его сегодняшний маршрут легко проследить, но можно ли подсмотреть подробности ночных экскурсий?” — задается вопросом герой. Сон оказывается значительней, а потому реальней яви.

“Сон о революции” — так называлось лимоновское предисловие к первой книге Цветкова — “ТНЕ”. “После революции” — так озаглавлен последний рассказ в последнем сборнике Цветкова. Как следует из этого рассказа, оставшиеся в живых после революции “никогда не спали и, если видели приезжих спящими, считали это уродством, почти что трупным разложением”. Но под конец все меняется. Умирает вождь. Новые поколения погружаются в дрему. Нужна новая революция? Нужна ли? И какая? Сон прошел, но, очнувшись от одного сна, не попадаем ли мы всего-навсего в другой? “Реальная жизнь начинается по ту сторону отчаяния”, — говорил Сартр. По ту сторону экрана. Пока же есть эта сторона и есть молодой Алексей Цветков, склонившийся над клавиатурой. Безысходность. “Лу нажала всеми пальцами на десять кнопок сразу. Белый экран по-прежнему молчал и чего-то ждал от нее”, — пишет Цветков. “Автоответчик пишет послания, CD поставлен на паузу...” — поется в песне, популярной у четырнадцатилетних девочек. Эти слова нужно было выбрать эпиграфом для вашей новой книги, Алексей.

Сергей ШАРГУНОВ.