ПОНЯТЬ РОССИЮ?
WOLFGANG KASACK. Christus in der Russischen Literatur. Ein Gang durch die Literaturgeschichte von ihren Anf д ngen bis zum Ende des 20. Jahrhunderts. Wissenschaftliche Ausgabe mit Anthologie in russischer Sprache. / “Arbeiten und Texte zur Slawistik”. Hrsg. von Wolfgang Kasack. Bd. 67. M ь nchen, “Otto Sagner”, 2000, 295 S.
ALEXANDER LITSCHEV. Ru Я land verstehen. Schl ь ssel zum russischen Wesen / “Russische Literatur im Grupello Verlag Reihe Cham д leon” (russisch/deutsch). Herausgegeben und ь bertragen von Alexander Nitzberg, D ь sseldorf, “Grupello”, 2001, 133 S.
Вольфганг Казак. Христос в русской литературе.
Александр Личев. Понять Россию.
Разные книги о России издаются на иностранных языках в последние десятилетия. Все более анахронично смотрятся конъюнктурные опусы, выстроенные вокруг еще недавно сверхпопулярных тем: посттоталитаризм, perestroika, Gorby и т. д. и т. п. Сохраняют научную респектабельность серьезные штудии, отражающие долгосрочные геополитические интересы государств по обе стороны Атлантики. Поскольку, вопреки многим мрачным прогнозам, времена “железного занавеса” не вернулись, а российские границы по-прежнему открыты, издаются также все новые толстые и тонкие книги в жанре более или менее поверхностных “культурных путеводителей”, посвященных России — ее истории, искусству, “постсоветской антропологии”.
Самые разнообразные издания, посвященные России, можно адекватно сопоставить, задавшись простым вопросом: на какого читателя рассчитана та или иная книга либо книжная серия. Скажем, в масштабном проекте “Россия и Германия во взаимных отражениях”, которым долгие годы руководил ныне покойный Лев Копелев1, участвовали ученые, литераторы, деятели культуры обеих стран. Работали они как для российских, так и для немецких интеллектуалов, поскольку в книгах “копелевской серии” реализованы два параллельных подхода к единой культурной проблеме: русские и немцы в их исторических взаимоотношениях.
Иначе устроена, например, известная польская серия “Идеи в России”2, выходящая под редакцией А. Лазари. Эти книги рассчитаны все-таки на описание и осознание российского культурного пространства преимущественно с польской точки зрения. Об этом говорит даже само название серии, содержащее если не скрытую иронию, то по крайней мере отчетливый нейтрально-описательный перифраз известной идеологемы: не единая “Русская идея” и даже не “Русские идеи”, а именно “Идеи в России”.
Обе рецензируемые книги также имеют отношение к специализированным издательским сериям. Более академичная серия “Исследования и тексты по славистике” долгие годы издается под редакцией известного кёльнского русиста Вольфганга Казака, автора “Лексикона русской литературы XX века”3. Другая серия, посвященная главным образом русской литературе, выходит в Дюссельдорфе под редакцией Александра Нитцберга и включает в основном переводные книги русских авторов двадцатого века: от классиков (сборники Ахматовой, Гумилева, футуристов) до современников (Елена Шварц, современные поэты из круга журнала “Арион”).
Книга Казака “Христос в русской литературе. От истоков до конца XX века” адресована сразу двум читательским аудиториям и соответственно ориентирована на решение двух весьма разных задач. Одна из них — информационная, популяризаторская. Автор знакомит немецкого читателя с историей воплощения в русской литературе образа Христа на широком культурном фоне (религия, философия, быт, политическая история). С другой стороны, монография рассчитана на профессиональных литературоведов-русистов, причем не только в Германии, но и в России.
Совместить академический и популяризаторский подходы в рамках одной работы — дело нелегкое, более того, почти невозможное. Любой из двух адресатов (как любознательный немецкий читатель, так и въедливый российский гуманитарий) легко мог бы предъявить автору книги обширный список претензий. Так, с точки зрения академической бросаются в глаза многие упрощенные формулировки, особенно в предисловии, где Казак стремится лапидарно, почти формульно обозначить именно российскую специфику воплощения образа Христа в искусстве. Специфика эта, по мнению автора книги, в решающей мере обусловлена тем обстоятельством, что Библия была переведена не на русский язык, а на “староболгарский” (Altbulgarische), то есть “староцерковнославянский” (Altkirchenslawische). Ясно, что этот тезис либо поверхностен, либо тривиален — во-первых, ввиду необъятности обозначенной проблемы, а во-вторых, потому, что нетождественность бытового наречия и богослужебного языка отнюдь не является уникальной особенностью российской культуры — достаточно вспомнить о многовековом бытовании церковной и университетской латыни на фоне национальных языков в европейском (католическом) Средневековье.
Столь же прямолинейным кажется и сформулированное буквально в одном абзаце положение об особой родственной близости образов страдающего Христа и жертвенной, выстрадавшей в муках истину Святой Руси. Эта идея, по Казаку, развивается на протяжении столетий и в XIX веке соединяется с “русским мессианизмом и патриотизмом”. Спорить с этим трудно, да и не стоит: подобные высказывания не претендуют на яркое своеобразие хотя бы потому, что рассчитаны на читателя, имеющего о России весьма отдаленное представление. При чтении книги время от времени возникает впечатление, что история представлений о Христе в русской литературе служит лишь фоном для изложения российской истории, причем не более чем конспективного. Вот, скажем, картина Петровской эпохи: “С одной стороны, массы крестьян, а также купцов и ремесленников, которые оставались верны церкви и вере, с другой, лишенная корней знать, потерявшая связь с традицией”.
И все-таки основное внимание в книге уделено не сентенциям на исторические темы, а обширному и подробному обзору упоминаний о Христе в отечественной словесности с первых веков ее существования и до наших дней. Казак предлагает вниманию читателя не теоретический трактат, а некий компендиум сведений о литературных воплощениях Христа. Том завершается своеобразной хрестоматией литературных цитат, имеющих отношение к теме, причем стихотворные тексты, как правило, приводятся целиком. Особенно ценны заключительные разделы книги, посвященные литературе только что завершившегося столетия. Здесь присутствуют данные об упоминаниях Христа не только в произведениях признанных классиков, но также, например, В. Нарбута, И. Наживина, Ю. Нагибина, Н. Панченко, Б. Чичибабина, Я. Сатуновского, С. Стратановского, Д. Бобышева, Н. Садур, В. Шарова и многих других прозаиков и поэтов.
Именно на материале литературы двадцатого века в книге сделаны обобщения и выводы, недостаток которых порою ощущается в иных разделах. Автор выделяет и специально анализирует универсальные темы, типологические комплексы художественных и духовных смыслов, связанные с образом Христа в литературе: “Христос и Антихрист” (Блок, Мережковский); “Христос и советская действительность” (Ахматова, Саша Соколов); “воскрешение христианства в советское время” (Пастернак, Паустовский); “переживание Распятия как духовный опыт” (Ремизов, Волошин); “духовные встречи с Христом” (Есенин, Шмелев).
С отдельными положениями монографии Казака можно (и, вероятно, даже должно) не соглашаться, полемизировать. Можно, повторюсь, сетовать на разрыв между просветительской установкой книги, написанной по-немецки и предназначенной в первую очередь для немецкого читателя (отсюда упрощенное изложение перипетий русской истории), и академической дотошностью, подробнейшими анализами конкретного материала, интересными прежде всего читателю не просто русскоязычному, но еще и филологически образованному. Однако нельзя не признать того очевидного факта, что среди немалого количества вышедших в последние десятилетия по-русски работ, посвященных сходной тематике4, отсутствует сколько-нибудь систематический свод литературных упоминаний о Христе. Именно труд Казака может и должен послужить основой для дальнейших исследований темы, выходящих за пределы подбора фактов и классифицирования.
Если слависту из Кёльна удалось, как мне кажется, пройти по зыбкой грани между жанрами популярного путеводителя по иностранной культуре и монографического исследования, то Александру Личеву так и не посчастливилось в книге “Понять Россию. Ключ к русской сущности” нащупать верную тональность разговора. Здесь нет ни малейших признаков личной, биографической заинтересованности автора в прояснении обсуждаемых проблем5, нет также ни академической обстоятельности, ни эссеистической яркости и парадоксальности изложения6. Полноте, да что же есть-то? — спросит заинтригованный читатель. Ничего, ничего, молчание... На четвертой странице багряной обложки книги Личева всем, кто уже успел посетить Россию лично либо убедиться в ее загадочности заочно, обещают некий “концентрат факторов, оказавших решающее влияние на формирование духовности этой страны и ее людей”. Дело ясное: после чтения книги любой желающий сможет приблизиться к пониманию “загадки России”. В предисловии Л. Гельдзетцера, тоже дюссельдорфского профессора, логика “не бойтесь русского медведя” получает дальнейшее развитие: “нерусские смогут прийти к утешительному заключению о том, что русские тоже люди, они имеют с каждым из нас столько общего, что к ним уже на основании этой общности возможно отнестись с симпатией”.
Трудно возражать против риторики толерантности как таковой, не стоит искать и негативный подтекст в легкой иронии авторов предисловия и аннотации. Речь вовсе не об обиде за державу. Только уж больно простенько все эти проблемы изложены в самой книжке Личева, перечисляющего во вступительном разделе распространенные клише, посредством которых обычно описываются русские. Они, дескать, дружелюбны и доверчивы, любители плотно поесть, обильно выпить, да при этом еще и песню спеть. Или, если угодно, в ином стиле: русские обладают “биполярным менталитетом” (кавычки принадлежат автору книги), который только и способен объединить в себе противоречивейшие движения “загадочной русской души”, и т. д. и т. п.
После столь содержательного зачина мы вправе рассчитывать хотя бы на то, что неосведомленному читателю в дальнейшем помогут обрести свежий способ восприятия и понимания стершихся от времени стандартных представлений, однако не тут-то было. Автор вязнет в замшелых сентенциях о том, что люди Запада, дескать, много столетий задавались вопросом, “является ли Россия Европой, Азией или вещью в себе”, — и далее в том же духе. Можно ли вообще задаваться проблемой понимания иных культур, их классифицированием? — вопрошает автор рецензируемого сочинения. Далее, разумеется, следует культовый пассаж тридцатилетней давности — первая фраза предисловия к “Словам и вещам” Мишеля Фуко, в которой французский властитель дум цитирует Борхеса, в свою очередь цитирующего некую китайскую классификацию животных7. И что же? Вывод автора предельно лаконичен: “Вопрос о сущности России остается открытым”.
Личеву не удается ни на шаг приблизиться к выяснению этой самой сущности, несмотря на многообещающие названия глав (“Русская идея”, “Русское мировоззрение”, “Русский характер”, “Русская цивилизация” и тому подобное). Автор предлагает не путь к познанию России, но поминутно излагает схематичные результаты собственных умственных усилий, предъявляя читателю то “три исторических типа мыслителей” (“восточные”, “западные” и “русские”), то подлинно русские воззрения на “человека, Бога и историю” и прочие открытия.
Стремясь к хладнокровной “объективности”, Личев даже не пытается занять какую-либо позицию по отношению к тем или иным максимам и рефлексиям. Вот, скажем, упоминаются в главе о “русской идее” сформулированные профессором истории из Вологды “шесть принципов русскости”. И что это, по мнению нашего автора: истина в последней инстанции? культурное самоописание, служащее объектом “деконструирования”? подлежащая осуждению националистическая декларация? Остается втайне. Впрочем, при чтении книги нередко возникает чувство, что тайна была бы приятнее и полезнее скороспелых прозрений. Или уж на самом деле умом Россию не понять?
Дмитрий БАК .
1См., например: Deutsche und Deutschland aus russischer Sicht ([Bd.]3). 19. Jahrhundert: Von der Jahrhundertwende bis zu den Reformen Alexanders II / West-цstliche Spiegelungen. Hrsg. von Lew Kopelew. Reihe B, Bd. 3., Mьnchen, «Wilhelm Fink», 1998, 1071 S.
2 См. одну из последних книг серии, принадлежащую перу известного краковского русиста: Щукин В. Г. Русское западничество. Генезис — сущность — историческая роль. — «Idee w Rosji», Јуdџ, «Ibidem», 2001. Впрочем, имеются и примеры совместных российско-польских работ, подобных упомянутому выше «копелевскому» проекту, хоть и не столь фундаментальных и всеобъемлющих (см.: «Поляки и русские: взаимопонимание и взаимонепонимание». Составители А. В. Липатов и И. О. Шайтанов. М., «Индрик», 2000, 238 стр.).
3См.: Kasack Wolfgang. Lexikon der russischen Literatur der 20. Jahrhunderts bis zum Ende der Sowjetдra, 2. Aufl., Verlag «Otto Sagner», 1992. Ср. русский перевод: Казак Вольфганг. Лексикон русской литературы XX века. М., РИК «Культура», 1996.
4 Укажем хотя бы на следующие: «Христианство и русская литература». Сб. статей. Отв. ред. В. А. Котельников. СПб., «Наука», 1994; «Христианство и русская литература». Сб. 2. Отв. ред. В. А. Котельников. СПб., «Наука», 1996; Олливье С. Полемика между Полем Клоделем и Андре Жидом по поводу образа Иисуса Христа в творчестве Достоевского. — В кн.: «Евангельский текст в русской литературе XVIII — XX веков. Цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр». Сб. научных трудов. Петрозаводск, Изд-во Петрозаводского ун-та, 1994, стр. 210 — 221.
5 Между тем биография автора прелюбопытна. Родившийся и окончивший университет в Болгарии, А. Личев четверть века работал в Институте философии Болгарской академии наук, цитадели продолжателя «ленинской теории отражения» Тодора Павлова, от необъятных трудов которого до сих пор бросает в дрожь отечественных студентов-философов поколения семидесятых. В 1991 году автор краткого курса понимания России перебрался в Дюссельдорф и со знанием дела стал писать о «восточноевропейской философии», в частности, был одним из редакторов сборника «Прощание с марксизмом. Советская философия на переломе» (1992).
6 Здесь уместно вспомнить об известной книге американца о немцах: Craig Gordon. The Germans (1982), см. русский перевод: Крейг Гордон. Немцы. М., «Ладомир», 1999 (названия некоторых глав: «Религия», «Деньги», «Женщины», «Профессора и студенты», «Демократия и национализм»).
7 «Животные подразделяются на: а) принадлежащих Императору, б) бальзамированных, в) прирученных, г) молочных поросят» — и далее по тексту русского перевода Натальи Автономовой (Фуко Мишель. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. М., «Прогресс», 1977, стр. 31).