“АПН”, “Время новостей”, “Газета”, “Главная тема”, “Дальний Восток”,

“День литературы”, “Завтра”, “Иностранная литература”, “Историк и художник”, “Итоги”, “Книжное обозрение”, “Критическая масса”, “Литературная Россия”, “Москва”, “НГ Ex libris”, “Нева”, “Неприкосновенный запас”, “Новая Польша”, “Новая Юность”, “Новое время”, “Новый Журнал”, “Огонек”, “Октябрь”, “Подъем”, “Политический класс”, “Посев”, “Рец”, “Российская газета”,

“Русский Журнал”, “Спецназ России”, “Топос”, “Toronto Slavic Quarterly”,

“Урал”, “Фома”

Федор Абрамов. День Победы в Петрозаводске. Предисловие Л. Крутиковой-Абрамовой. — “Нева”, Санкт-Петербург, 2005, № 2 .

Среди прочего — запись от 9 мая 1980 года: “35 лет Победы. Каковы итоги? В магазинах шаром покати — ничегошеньки. В народе шутят: что есть праздничного? Газеты. Да, год от года все хуже и хуже. Знают ли об этом наверху? А что им знать? У них свой, особый мир. У них все есть. Народу плохо? Народ — быдло. А русский народ вдвойне: все простит. Знают, знают там эту присказку: все вытерпим, все перенесем, лишь бы войны не было. О, бараны бестолковые. Именно потому-то и будет война, что вы все терпите”.

Ильдар Абузяров. Лунная белизна бумаги. Рассказы. — “Октябрь”, 2005, № 2 .

“Меня нет, — так думала Циссоида, возвращаясь с литературной тусовки, — меня нет в литературе, а значит, нет меня и в реальности. Ведь литература — вся моя жизнь...” (“Обретение голоса”).

Борис Акунин. “Я отношусь к типу „носорог””. Беседу вел Игорь Шевелев. — “Новое время”, 2005, № 8, февраль .

“Не встречаюсь с читателями, как это делают все нормальные писатели. Потому что боюсь разочаровать людей, которым нравятся мои книги. Ну и потом, все, что я хочу им сообщить, есть в текстах. И вообще, не надо никогда слушать, что говорит писатель. Во-первых, он наврет с три короба. Во-вторых, все испортит”.

См. также: “Не стоит так уж полностью смешивать авторскую точку зрения с точкой зрения его персонажей. Я не государственник, я сторонник приватных, личных ценностей”, — говорит Борис Акунин в беседе с Галиной Юзефович (“Россия — страна, выдуманная литераторами” — “Огонек”, 2005, № 8, февраль ).

Андрей Архангельский. Поэзия и проза в переводах Шостаковича. — “ Toronto Slavic Quarterly ” , № 11 .

“Представить любого композитора, жившего в России в то время и не подверженного литературному влиянию, — нонсенс. <…> Рискнем утверждать, что Шостакович также творил по законам литературы, опирался и отталкивался от нее”.

Армен Асриян. Полдень умер. — “Спецназ России”, 2005, № 3, март .

“Да, господа литераторы правы: фантастика и в самом деле не имеет с литературой почти ничего общего. Для писателя итоговой и конечной целью является хороший текст. Для фантаста же этот текст — просто следы жизнедеятельности. Смысл деятельности фантаста — именно в его функционировании в качестве фантаста, не более того. <…> Фантасты, вернее, сообщество фантастов выполняет совершенно иные, нелитературные функции. Она [фантастика] занимается тем, что работает с будущим”.

Сухбат Афлатуни. День сомнения. Повесть. — “Новая Юность”, 2005, № (70) .

“Можешь клоунничать, пожалуйста, — скривился Акчура. — Я тебе конкретные сюжеты принес, а ты можешь, пожалуйста, клоунничать”.

Николай Байтов. Внутренняя литература как болезненное состояние. — “Рец”, 2004, № 23, декабрь .

“Теперь, перечислив эти пункты, я вижу, что моя задача проста: я должен описать графоманию в точном значении этого слова, т. е. устранив все эти усвоенные бытовым сознанием примеси. И здесь, естественно, я буду прежде всего опираться на собственный писательский опыт”.

Здесь же и другие тексты того же автора: “Когда патриарх Московский и всея Руси Алексий II наградил Барри Алибасова орденом Александра Невского (или каким-то еще орденом — я не помню), — тогда я понял, что жизнь кончилась. Не моя жизнь, а жизнь вообще. (Так и вижу слово „Бари” мгновенно подчеркнутое мне красной волнистой линией, — поэтому сразу пишу „Барри”, — пишу на бумаге гелевой ручкой.) Помню, об этом мне сообщила Ольга Ермолаева, заведующая поэзией в журнале „Знамя”. Она показала мне заметку в газете — „Патриарх Московский наградил…” — и спросила: „Ну, Николай Владимирович? — и как после этого жить?” Я согласился: „Да, Ольга Юрьевна, жить нельзя”… И что интересно: я согласился не формально, не для поддержания разговора, — я согласился всей своей экзистенцией…” (Мемуар № 2).

Павел Басинский. Сирота казанская. — “Октябрь”, 2005, № 2.

“Казалось бы, в сравнении с громким отлучением Толстого временное отлучение (епитимия) юного Алеши Пешкова — явление незначительное, но это не так...” Главы из книги “Максим Горький. Версия духовной судьбы”, готовящейся в издательстве “Молодая гвардия” (серия “Жизнь замечательных людей”).

См. также: Павел Басинский, “Горький” (главы из книги) — “Новый мир”, 2004, № 11.

Владимир Березин. Замужем за Рублевским шоссе. — “Книжное обозрение”, 2005, № 9-10 .

“Что такое „гламур”, подлинно никому не известно. Понятно, что последние месяцы антонимом к слову „гламурно” употребляется слово „готично”. А это только показывает, какая восхитительная разруха у людей в головах”.

Василий Бетаки. Из книги воспоминаний “Снова Казанова”. — “Toronto Slavic Quarterly”, № 11 .

Середина 70-х . “В следующий раз я приехал во Франкфурт уже осенью, на ежегодную конференцию журнала „Посев”, которая, по сути, была очередным съездом НТС. <…> Тарасова показала нам письмо только что объявившегося в Вене „московского поэта Эдуарда Лимонова”. Он возмущался моей статьей в „Гранях” о новых абсурдистах. Я в этой статье писал, что тех из них, кто „серьезничает”, читать скучно, а вот те, у кого есть чувство юмора, пишут гораздо забавнее. К этим последним я отнес не печатавшихся в СССР Кузьминского и Лимонова. И вот Лимонов в бесконечно-длинном письме утверждал, на полном серьезе и раздраженно, что никакого у него „чувства юмора нет, и не было” и что он даже и не поэт, а „русский национальный герой”. <…> Ну а еще Лимонов совершенно правдиво сообщал редакции, что он в Харькове и в Москве шил на заказ брюки, в силу чего и „являлся символом непокоренного существования”. И вот финал письма: „Моя фамилия Савенко, но как Лимонова знает меня Россия”. Все это было бы веселым и забавным шутовством, — „стёбом”, хотя тогда этого слова еще и не существовало, если бы не то, что в какой-то момент возникало ощущение, что этот человек вовсе не шутит”.

Елена Богданова. Советская традиция правовой защиты, или В ожидании заботы. — “Неприкосновенный запас”, 2005, № 1(39) .

“„Забота” в том или ином смысле сохраняла позицию активно эксплуатируемого понятия практически на всем протяжении существования советского общества, приобретая в определенные моменты статус важной составляющей официальной идеологии. <…> К середине 1960 — 1970-х годов „забота” превратилась в официальный код и правило взаимоотношений внутри советского общества. Так, если в Конституции 1936 года слово „забота” не встречается вообще, то в преамбуле к Конституции 1977-го государственная концепция общественных отношений выражена следующим образом: „Советское общество — это общество, законом которого является забота всех о благе каждого и забота каждого о благе всех””.

Владимир Бондаренко. Римские заметки. — “День литературы”, 2005, № 3, март .

“Сейчас Италия может ругать как угодно, и во многом за дело, свергнутого диктатора, но само итальянское государство живет в тех параметрах, которые были закреплены в его эпоху. Может, это и была его главная функция, в этом было его историческое предназначение? А все остальное — неизбежные наслоения времени и „человеческий фактор”?”

Эрик Булатов. Русское искусство противостоит глобализации. — “Русский Журнал”, 2005, 15 марта .

“Прежде художник должен был располагать минимальными условиями работы — холст, краски, помещение. Нередко где живет, там и работает. После завершения — выставка, продажа. Сейчас все устроено иначе. Художник прежде всего сам должен обеспечить себе финансовые возможности для того, чтобы делать большие проекты. Обеспечить деньги и пространство. Именно с этого художник должен начать. Сначала деньги. Таким образом, выстраивается обратная перспектива: художнику прежде всего сейчас нужны способности бизнесмена-менеджера, а во вторую очередь — просто одаренность. Но талант бизнесмена важнее, потому что удачный поиск спонсора сам по себе уже гарантирует успех. <…> Например, в Америке сейчас такие вещи „закладывают” еще на стадии обучения. Художник здесь в первую очередь антрепренер, управленец, а если ему понадобятся для осуществления проекта какие-то другие навыки, имеющие отношение к живописи, он наймет ремесленника. Это и есть глобализация, которая проявляется в полном слиянии бизнеса и искусства”.

Биргит Вандербеке. Не так уж и плохо. Повесть. Перевод с немецкого Елизаветы Соколовой. — “Новая Юность”, 2005, № 1 (70).

“Когда я была беременна, я думала, что ж, посмотрим, смогу ли я это выдержать, хотя в положительном результате отнюдь не была уверена. Ведь даже многие из тех, у кого детей не было, не выдерживали”.

Владимир Варава. Митрополит Евгений (Болховитинов) — краеугольный камень “философии Отчего края”. — “Москва”, 2005, № 2 .

“Это понятие, применимое к любому региону России, имеет конкретную воронежскую прописку”. Автор — кандидат философских наук, доцент философского факультета Воронежского государственного университета, преподаватель Воронежской духовной семинарии.

См. эту статью также: Владимир Варава, “Живое знание. Митрополит Евгений (Болховитинов) — краеугольный камень „философии Отчего края”” — “Подъем”, Воронеж, 2005, № 1 .

Алексей Варламов. Граф Алексей Толстой: свидетельство о происхождении. — “Топос”, 2005, 1, 16, 18 и 23 марта .

О том, что “Алексей [Николаевич] Толстой был действительно графской крови”.

Владимир Вейхман. Неохоцкое море. Повесть. — “Дальний Восток”, Хабаровск, 2005, № 2, март — апрель .

“Моря бывают охоцкие и неохоцкие, — рассуждал начальник рейса на среднем рыболовном траулере „Альгениб”. — Охоцкие моря — это Азовское, Черное, Средиземное… А неохоцкие — Чукотское, Берингово, Охотское…” Сноска: “Фамилии персонажей и названия судов, связанных с участием в совместной советско-японской экспедиции, изменены”. Автор (род. 1934, Хабаровск) с 2000 года живет в Израиле.

Миша Вербицкий. Завтра война… …лапифов и кентавров. — “Русский Журнал”, 2005, 24 марта .

“Новое поколение фантастов (публикующихся самотеком в „Армаде” у „Альфа-книги”), похоже, даже не подозревает о сомнительном статусе патриотизма, да и жанра космической оперы в целом. Право, жаль, что озабоченные политкорректностью либеральные церберы от научно-фантастического критицизма не читают ничего малотиражного и непафосного, иначе их давно уже, ко всеобщей радости, хватил бы кондратий. Космическая опера в последние 3 — 4 года есть жанр основной и практически обязательный к исполнению. Космическую оперу (самого что ни на есть национал-патриотического содержания — Проханов кусает локти) написал первый русский писатель про хоббитов Ник Перумов, ныне живущий где-то в Америке (что отчасти объясняет пафос). Она немедленно стала лидером продаж. Другую космическую оперу написал/а Александр Зорич. Зорич (их двое: мальчик и девочка) тоже пионер в жанре с мечами, магией и мифическими разумными расами. <…> Центральный мотив русской космической оперы (конфликт между русским патриотическим имперским партикуляризмом и геноцидальным лицемерием „общечеловеков”) у Зорича не выражен, за отсутствием общечеловеков. Вместо этого человечество претерпевает регрессивную эволюцию и одновременно дробится: люди спонтанно возвращаются к формам мышления, свойственным предкам. Две самые сильные фракции (иранцы, регрессировавшие к зороастризму, и русские, вернувшиеся к 1970-м годам XX века) воюют непонятно почему. <…> Относительный коммерческий неуспех Зорича (сравнительно, например, с Перумовым) понятен — прыщавому очкарику хочется мочилова американцев, а его грузят культурологическими загадками. Но за культурологическим загрузом у Зорича скрывается интересная (и не факт, что осознанная им самим/ой) рефлексия. <...> Место, где Перумов, Володихин и другие писатели делают вкусные бабки из мракобесия, ксенофобии и клерикализма, Зоричами используется в качестве испытательного полигона”.

Cм. также: “<…> после внезапно наступившего отрезвления практически вся фантастика оказалась в той или иной мере проникнута духом „имперского реванша”. Люди не очень даже заметно для самих себя стали единомышленниками того же Александра Бушкова, подвергнувшегося в свое время своеобразному остракизму только за то, что его отрезвление наступило несколькими годами раньше. Именно здесь и произошел конфликт с единственным выжившим учителем — ученикам оказалось не по пути с Борисом Натановичем Витицким, взявшимся по капле выдавливать из себя Стругацкого. Начались поиски нового канона, поиски сумбурные, как сумбурна была и вся имперская фантастика, возникшая из опасной смеси яростного неприятия Нового Порядка и смутного чувства собственной вины и собственного соучастия в его победе”, — пишет Армен Асриян (“Полдень умер” — “Спецназ России”, 2005, № 3 ).

Марианна Гейде. Д. Линч. Малхолланд драйв. — “Топос”, 2005, 24 февраля .

“А теперь пару слов про ванную комнату. <…> Словом, ванная комната — средоточие как эроса, так и танатоса, и совершенно закономерно, что в ней часто происходят сцены триллеров и прочих кошмаров. Думаю, что при соответствующем воображении и операторской сноровке вполне можно снять динамичный полнометражный фильм, действие которого не выходило бы за пределы ванной комнаты”.

Наталия Гинзбург. Дорога в город. Повесть. Послесловие Татьяны Бек. Перевод с итальянского А. Маркиной. — “Иностранная литература”, 2005, № 2 .

“В этом сбивчивом, от первого лица, рассказе юной матери о своем больничном сновидении — вся не нравоучительная философия „Дороги в город”: мотивы и пути бытия переплетены в сложнейший и не поддающийся рациональной логике узел. Мертвый человек может оказаться вдруг важней и значительнее живых, живой — уменьшиться в нашем восприятии не по своей воле, и вообще кто знает, куда в конце концов ведет всех нас крутая лестница бытия? Какие такие ружья выстрелят в нас самих в последнем акте выпавшей на нашу долю драмы?” (Татьяна Бек).

Леонид Гиршович. Об уличном музицировании как следствии высокопрофессионального обучения детей музыке. — “Иностранная литература”, 2005, № 2.

“Будучи профессионалом, я назову, конечно, нескольких старцев, входящих в современную композиторскую номенклатуру. Они никому не ведомы, кроме своих собратьев по ремеслу, которое уже давным-давно является вещью в себе. Живая музыка, одушевляющая миллионы, сотни миллионов, орущая на каждом углу, не требует исполнителей в консерваторском понимании этого слова. Она и есть современная музыка, другой современной музыки нет. А то, что мне со всякими группами, хитами, хеви-металом и прочим отбиванием ритма решительно нечего делать, это, как говорится, моя проблема. Однако машина, штампующая кадры для воспроизведения не существующей более музыки, продолжает работать на полную катушку, тиражируя подобных мне исполнителей музыки двухсотлетней давности. При этом машина совершенствует свои изделия: сегодня играют лучше, чем вчера”.

Михаил Горбачев. “Перестроечная стратегия предполагала эволюционный переход в 25 — 30 лет”. Беседовал Сергей Шаповал. — “Политический класс”. Журнал политической мысли России. Главный редактор Виталий Третьяков. 2005, № 2 .

“Как-то я сказал Андропову: „Когда я смотрю на фотографию, где Политбюро стоит на трибуне Мавзолея, у меня возникает вопрос: а что же дальше будет с руководством Советского Союза?” — „А что будет?” — „Так вы скоро перемрете, кто будет страной править?” — „Ну, ты круто берешь”. — „Не бывает леса без подлеска”. Потом до конца своих дней при встречах со мной Андропов спрашивал: „Ну, подлесок, как дела?””

“Ленину я доверял, доверяю и сейчас”.

“Я очень сожалею, что не сделал все для того, чтобы люди до конца меня поняли”.

“Деконструкторы в масках Шиша и Псоя разбирают стихи на запчасти…” Шиш Брянский и Псой Короленко о новой книге стихов Льва Лосева “Как я сказал” [СПб., “Пушкинский фонд”, 2005]. — “Критическая масса”, 2004, № 4 .

“В последние десятилетия поэзия явно уходит из реестра актуальных видов искусства. Она становится чем-то маргинальным, цеховым <…>. Формально говоря, шестая книга стихотворений Льва Лосева „Как я сказал” от поэтической серии „Автограф” является своего рода центоном основных мотивов русской классической литературы XIX и начала XX века. В то же время по сути дела эта книга очень современна, поскольку является непосредственным откликом на современную культурную ситуацию. <…> Говоря кратко, новая книга стихотворений Льва Лосева — пример поэзии, выражающей сильный интеллектуальный бэкграунд, здоровую и четкую социальную позицию, гибкий и отзывчивый вкус, глубокую укорененность в традиции и заинтересованность в диалоге с новыми языками культуры. Что бы мы ни говорили об актуальности или неактуальности поэзии как вида искусства, появление этой книги — знак времени и повод для оптимизма” ( Псой Короленко, “Заметки о поэзии Льва Лосева”).

“Основное и главное достоинство руского поэта Лосева в том, что он является представителем великого современного руского поэтического конона. Что такое конон я потом объясню, не могу же я сразу все. Впрочем кто не знает что такое конон, тот наверное не имеет достаточной любви к вещи под названием цивилизация, а к таким я не обращаюсь. С ними разговаривать то вобще бесполезно. Великий современный руский поэтический конон определяется всей совокупностью своих неповторимых черт, одновременно выявляющих его глубинное родство с цивилизованой мировой культурой. В стихах руского поэта Лосева эти черты проявляются с силой, доступной только для нашедшего себя руского. <…> Из стихов руского поэта Лосева узнаются значимые детали его биографии. Например из одного стихотворения явственно следует что руский поэт Лосев еврей. Как и все достойные мирового одобрения руские” ( Шиш Брянский, “Трясутся осины своим серебром”).

Тут же редакционное примечание: “Текст Шиша Брянского печатается с сохранением авторской орфографии”.

Александр Елисеев. В ожидании Четвертого рейха. Новый европейский фашизм: основные параметры. — “Русский Журнал”, 2005, 16 марта .

“Прежде всего, новый фашизм не будет националистическим фашизмом . Конечно, он станет выводить свою родословную от радикально-националистических течений прошлого века — иначе ему никогда не обеспечить преемственности. <…> Но сам национализм объявят некой „переходной стадией на пути к настоящему фашизму”. А таковым фашизмом провозгласят еврофашизм, исходящий из ценностей европейской сверхнации ”.

“Концепция европейского единства тщательно разрабатывалась в мозговых центрах СС. Кстати, многие считали эту организацию неким орденом, который должен цементировать грядущую Европейскую империю. Она должна была представлять собой конфедерацию национальных образований. Германия и НСДАП виделись всего лишь как части этой системы, а „великого фюрера” планировалось в итоге подчинить рейхсфюреру СС. Именно такое видение европейского будущего было характерно для одного из высших чинов СС — Рихарда Хильдебрандта, а также для сотрудников особой службы СС — „Армстгруппы C”, которую возглавлял Александр Долежалек. Последний даже предложил ввести особый европейский паспорт, дающий его обладателям значительные льготы. И проект такого паспорта действительно стал разрабатываться в ведомстве внутренних дел и других структурах Третьего рейха (правда, работа так и не была доведена до конца)”.

“Сегодня трудно составить более или менее точный сценарий новой фашизации Европы. Ясно одно: это будет фашизм нового типа, европейский и интернациональный, чуть более „плюралистичный” и „человеческий”. Конечно, и слов таких, как „нацизм” или „фашизм”, использовано не будет, хотя определенная реабилитация указанных направлений произойдет и о некоторой преемственности объявят публично. Вот только угрозой для человечества новый фашизм все равно будет. И новую коалицию против него выстраивать придется. Возможно, это уже стали понимать и последовательные антифашистские силы в самой Европе”.

Никита Елисеев. Андрей Синявский. 127 писем о любви. — “Критическая масса”, 2004, № 4.

“Марья Розанова не слишком верно назвала свою книжку. Надо было бы назвать „127 писем о любви и тысяча одно примечание о ненависти”, ибо книга проникнута, пронизана такой, мягко говоря, неприязнью к диссидентской компании Ларисы Богораз, первой жены Юлия Даниэля, что становится как-то не по себе. С чего бы вдруг? Лариса Богораз умерла; ее второй муж, Анатолий Марченко, солагерник Юлия Даниэля, в 1986 году погиб во время бессрочной голодовки, добиваясь освобождения всех политзаключенных СССР (так ведь и добился! — после его гибели началась горбачевская амнистия политзекам); сами диссиденты шестидесятых никаким общественным влиянием в нынешней постперестроечной России не пользуются — и вдруг такая неприкрытая ярость. Я — пасую. Здесь надобен скальпель Фрейда”.

Иван Евсеенко. Время воспоминаний. — “Подъем”, 2005, № 1.

Евгений Носов.

Журнальная полка Сергея Белякова. — “Урал”, Екатеринбург, 2005, № 3 .

“Увы, Юлия Кокошко пока не стала брендом. А ведь она выше Павича. Сербский профессор-филолог, очень эрудированный и невероятно искусный (особенно в составлении композиции), всего лишь великий мастер, а Юлия Кокошко — великий талант! Если от чрезмерного чтения Павича может возникнуть тошнота (главным образом по причине его отвратительной эротики и явной выморочности самих текстов), то от чтения Кокошко можно в худшем случае немного устать, но то будет блаженная усталость…”

Владимир Забалуев, Алексей Зензинов. Эминем, Эсхил и другие… — “Октябрь”, 2005, № 2.

“Лет через пятьдесят, когда рэп станет таким же традиционным элементом культуры, как танго, джаз или рок, избранные композиции Эминема будут издаваться в драматургических сборниках наряду с произведениями Чехова, Ибсена и Брехта. <…> Американские музыкальные критики пишут, что по своему влиянию на страну Эминем не уступает Джорджу Бушу, и называют его „современным Шекспиром”. Но нам кажется более уместным сравнение с Эсхилом”.

Зачем я хожу в Средневековье? Спор Елены Хаецкой с арианином Ульфилой. Беседовала Ирэна Кузнецова. — “Фома”, 2005, № 1 (24) .

Говорит Елена Хаецкая — о своем “Лангедокском цикле” (три романа о XIII веке, о временах катарской ереси): “Начну с того, что за еретиков я особо не переживаю. Изначально не хотелось описывать их заведомо отвратительными — это да. Враг может обладать обаянием. У него обязательно имеется своя „правда” и своя „харизма”. <…> Эти персонажи сознательно поданы очень ограниченно — и лексически, и синтаксически — в полном соответствии с природой исповедуемой ими ереси. Гностические изыски альбигойцев — кстати, весьма модные в наше время — скучны прежде всего потому, что они конечны. Православие же не имеет границ, чем дольше в нем находишься — тем интереснее, тем больше неизведанного (я говорю сейчас даже не о духовном опыте, а чисто об интеллектуальном). <…> А учение катаров — не больше христианство, чем учение иеговистов. И в этом смысле невежественный и вечно пьяненький кюре — прав и даже симпатичен, а суровый аскет „совершенный” катар — отвратителен”.

Сергей Земляной. Рихард Зорге, внешний и внутренний. Авантюрист и шпион, писатель и журналист, марксист и интеллектуал, завсегдатай борделей и баров. — “НГ Ex libris”, 2005, № 10, 24 марта .

“Как сообщил Борис Шлаен в статье „Продолжение легенды или ее разоблачение?” („Вестник”, 1997, № 24), почти 10 лет 10 адвокатов из Иокогамы потратили на тщательное изучение дела Зорге. Результатом их труда стал многостраничный доклад, авторы которого пришли к выводу: Рихарда Зорге повесили 1 ноября 1944 года на основании ошибочного приговора”.

“О том, что Рихард Зорге на самом деле был „двойным”, хотя и асимметрично двойным, агентом, не осталось особых сомнений после содержательной публикации Владимира Малеванного в „НГ” (НВО, 27.10.2000). Шеф абвера Вильгельм Канарис, а с 1941 г. шеф разведки СД Вальтер Шелленберг являлись потребителями информации, исходившей от Зорге. Однако, согласно автору, в мемуарах „главного гитлеровского шпиона”, изданных в 1956 г. уже после смерти Шелленберга, суть дела искажена. Берлин не знал, что агент абвера в Японии Рихард Зорге работал на Москву. В Москве же были осведомлены о „двойной роли” разведчика”.

Зиновий Зиник. За соседней дверью. — “Новое время”, 2005, № 11, 20 марта .

“Я всегда считал, что во всяком мужчине скрывается женщина, а в каждой женщине — мужчина. Именно в этого мужчину в женщине и влюбляется женщина — та, что внутри мужчины. То есть бывает и так, но не всегда. Иногда в женщине скрывается женщина, которая влюбляется в того мужчину, который скрывается в другой женщине. То же и с мужчинами. Порой подобное гомосексуальное влечение может проявиться лишь на втором уровне, когда в том мужчине, что внутри первой женщины, откроется женщина, влюбленная в ту женщину, которая внутри второй женщины”.

Олег Ильинский. Неопубликованные заметки разных лет (из архива Т. Ильинской). — “Новый Журнал”, 2005, № 238 .

“В основу стиля Набокова положено по крайней мере три принципа: прустианство, формалистически истолкованный конструктивизм и пушкинская проза”.

Юрий Каграманов. Америка у перепутного креста. — “Главная тема”. Главный редактор Михаил Леонтьев. 2005, № 1 (3), январь.

“Вот уже 30 с лишком лет [в США] продолжается культурная революция, делающая свою работу преимущественно тихой сапой”.

Здесь же: Фрэнсис Фукуяма, “Люди устали жить в состоянии мира и процветания”; это “полная версия интервью, данного Фрэнсисом Фукуямой в рамках телевизионного проекта Первого канала”.

Вера Калмыкова. Шура Каретный как зеркало русской словесности. — “Огонек”, 2005, № 10, март .

“Шура Каретный — псевдоним актера театра „Эрмитаж” Александра Пожарова. Под именем Шуры артист пересказывает сюжеты литературной классики в жанре блатной байки, щедро уснащенной ненормативной лексикой, пародиями на хиты массовой культуры и шутками на злобу дня. <…> В арсенале Шуры — Шекспир, „Слово о полку Игореве”, „Руслан и Людмила”, „Преступление и наказание”, „Муму”, Лев Толстой, „Алые паруса”, „Аленький цветочек”, „Колобок”, а также „Гарри Поттер”, „Титаник”, „Властелин колец” и многое другое. Поскольку Шура — бывший зек, заключение проведший с книгой в руках и много читающий поныне, то и пересказ его изобилует сленгом и ненормативной лексикой. <…> За шесть лет Шура Каретный выпустил 48 дисков. Он не выступает на эстраде, не появляется перед элитной аудиторией, не рассказывает своих баек на клубных сценах. Шура — аудиомаска, голос, речь, причем не без дефектов (он сильно шепелявит, говорит скороговоркой, перебивая и опережая самого себя)…”

Юлий Ким. “Я одно только чувствую: в теле — душа”. Беседа с православным священником Димитрием Струевым. — “Фома”, 2005, № 1 (24).

“Когда я размышляю об этом, я совершенно глубоко убежден, что ад в фольклорном выражении, со сковородками — это мифология и что к реальности ближе ад, который изображал Булгаков — когда Фриде все подавали платок. Понятно, что это — тоже образное выражение, но того же самого переживания. То есть речь идет о муках совести, если о каких-то муках говорить” (Ю. Ким).

Дмитрий Комм. Светлые силы нас злобно гнетут. — “Неприкосновенный запас”, 2005, № 1(39).

“Даже по этому краткому пересказу [„Ночного дозора”] можно заметить, что Сергей Лукьяненко — по первой своей профессии, кстати, врач-психиатр — попросту воспроизвел в фэнтезийном антураже шизофреническое мироощущение постсоветского обывателя, в ходе перестройки оказавшегося вынужденным сосуществовать с теми, кто ранее в советской мифологии квалифицировались как представители абсолютного зла. Те, кого еще вчера именовали „эксплуататорами-кровопийцами”, в 1990-е, подобно лукьяненковским вампирам, стали законным путем получать лицензии на занятие бизнесом (то бишь на „выпивание крови”). Эти перемены произвели в массах колоссальный психологический шок, с проявлениями которого Лукьяненко наверняка сталкивался в своей клинической практике. И именно соответствие нарисованной им картины мира восприятию его потенциальных читателей (пациентов?) стало причиной успеха трилогии”.

“Показательно, что в „Ночном дозоре” изображен мир без Бога, но не материалистический, как в советской фантастике, где положительные советские ученые противостояли своим злобным капиталистическим коллегам, а откровенно языческий, где правят примитивная магия, параноидальные интриги „тайных властителей”, гностическое деление на избранных пневматиков и приземленных гиликов. Что же до центральной идеи о тайном сговоре сил Добра и Зла, то она не просто языческая, а вызывающе антихристианская (Добро и Зло, заключившие между собой договор о перемирии, перестают быть антагонистами и становятся своего рода партнерами по бизнесу) и всеми верующими должна бы восприниматься как сатанинская”.

“Как всякий кассовый хит, „Ночной дозор” может больше рассказать о своих зрителях, чем о создателях; он является идеальной иллюстрацией известного тезиса Фредрика Джеймисона о том, что фантастическое произведение всегда отражает современное политическое бессознательное”.

Cм. также: “„Нормальный человек” знает, что вампиров в природе нет. Но для культуролога, психолога или этнографа — аксиома, что на любого выдуманного персонажа переносятся человеческие качества и он становится символом, отражением некоего явления. Сознательно ли это делается или творец так выражает смутные и плохо отрефлексированные идеи, существующие в его среде, — отдельный вопрос. Но все ж про кого зритель смотрит в многочисленных „вампирских” фильмах, кого из реальной жизни они изображают? <…> Если в американском вампирском кино с разрушителями традиционной христианской идентичности сражаются партизаны-одиночки (экстраполируя опыт борьбы за независимость и сохраняющиеся по сей день традиции вооруженной самообороны), то в России, копируя форму, создатели подобных фильмов придают им национальный колорит: та же борьба с вампирами поставлена на государственную основу и заострена (пусть и бессознательно) применительно к актуальным политическим событиям. Другой вопрос, что, поскольку в российском обществе набор образов и культурных стереотипов пока по большому счету только разрабатывается, а этап антисемитизма преодолен, идеи и образы „Ночного дозора” предлагают более широкие и вариативные схемы толкования реальности”, — пишет Николай Митрохин в этом же номере “Неприкосновенного запаса” (“Ночной дозор: хороший вампир Анатолий Борисович Чубайс и гражданское общество”).

Максим Кононенко (Mr. Parker). Бесконечные жизни Земфиры. — “Газета”, 2005, 14 марта .

“Для меня этот альбом [„Вендетта”] — темный. Не сумеречный, а именно темный, времени этак около двадцати трех часов, в отдаленном районе большого, но провинциального города, где один фонарь на пятьсот метров опустевшей дороги и сериалы про ментов-антибиотиков за желтыми занавесками панельных двухкомнатных квартир. Земфира не первый год живет в Москве и ведет себя совсем как столичная жительница — но внутри у нее все равно осталась Уфа, как у меня внутри, после шестнадцати лет в Москве, все равно остались Апатиты”.

См. также: Александр Беляев, “Элементарные частицы. Новый альбом Земфиры „Вендетта” оказался способом борьбы с творческим кризисом” — “Время новостей”, 2005, 18 марта .

Вадим Крейд. Георгий Иванов в двадцатые годы. — “Новый Журнал”, Нью-Йорк, 2005, № 238.

“В русском Париже любили литературные вечера”.

Константин Крылов. Женские штучки. Гендерный аспект политики. — “Русский Журнал”, 2005, 9 марта .

“Журналист — это, конечно, не соблазнитель, а именно что „другая женщина”. Соответственно идеальный „читатель газет” — это „подружка”, беседующая с более удачливой и более осведомленной подружкой „о своем о девичьем” (и агрессивно охраняющая свое право на „посплетничать всласть” [о власти])”.

Константин Крылов. Вернуть свое. — “Спецназ России”, 2005, № 2, февраль.

“Настоящее благополучие можно получить только за чужой счет. Имущему всегда прибавляется, а у неимущего отнимается. Россия всегда, во все времена была тем самым неимущим, у которого отнималось. Мы — бедная страна, и поэтому постоянно вынуждены решать свои проблемы за счет собственного народа. Нынешняя ситуация — всего лишь крайний случай, когда крохотная элита обеспечивает себе „западный образ жизни” за счет всего народа в целом. <…> Необходимо понять: если мы хотим жить богато, мы должны отнять это богатство у кого-то другого. <…> Надо научиться хотя бы не отдавать то, что нам принадлежит. А потом — начать учиться искусству отъема и увода чужих ресурсов. Научиться пастись на мировой делянке. Научиться разевать рот на чужой каравай — и вцепляться в него всеми зубами”.

Антонина Кузнецова. “Только такие создают такое”. Письмо к Борису Пастернаку — 1935 год. — “ Toronto Slavic Quarterly”, № 11 .

“Я разбираю не встречу их [Пастернака и Цветаевой] в Париже, а [цветаевское] письмо — программное литературное произведение. Это небольшое по тексту письмо есть объемный, концентрированный анализ психологии гения”.

См. также три статьи разных авторов о Марине Цветаевой — “Новый мир”, 2005, № 3.

Лев Куклин. Два Николая — Гумилев и Тихонов. — “Нева”, Санкт-Петербург, 2005, № 2.

“Во-первых, ежели внимательно вчитаться в это [тихоновское] стихотворение, то по его конкретным деталям становится ясно, что [если] действие в нем происходит — пусть и на российском флоте, то… до 17 года:

Адмиральским ушам простукал рассвет:

„Приказ исполнен. Спасенных нет”.

Как хорошо известно, революционные военморы во времена командования товарища Дыбенко офицеров и адмиралов побросали за борт… Во-вторых, я сомневаюсь, что действие баллады вообще происходит на российском флоте! <...> „Баллада о гвоздях” вполне может быть стихотворением про англичан!” Эту статью Л. Куклин (1931 — 2004) передал в редакцию незадолго до своей кончины.

Диакон Андрей Кураев. Бог изумляющий. Подготовил Роман Маханьков. — “Фома”, 2005, № 1 (24).

“Однажды в Вятской области батюшка рассказал мне такую историю. Он был тогда еще мальчиком. Шел Великий Пост, Страстная Седмица, и его немощная бабушка, которая сама не могла дойти до храма, попросила внучка почитать ей Евангелие. Тот начинает чтение, где говорится о суде над Иисусом, доходит до криков толпы перед Понтием Пилатом: „Распни, распни Его! Кровь Его на нас и на детях наших!..” И тут бабушка из последних сил приподнимается в кресле, поворачивается к иконам, крестится и говорит: „Господи, спасибо Тебе, что Ты не к нам, русским, пришел, а то ведь какой позор на весь мир был бы!” Я думаю, что это очень точное переживание Евангелия. У нас нет права указывать пальцем на кого-то другого и говорить: „Ну, мы на их месте разобрались бы. Мы бы Христа сделали почетным доктором Московской Духовной Академии, членом Синода и т. д. и т. п.””.

Валентин Курбатов. Бодрствующий во мраке. — “Литературная Россия”, 2005, № 10, 11 марта .

“Кажется, мы уже никогда не узнаем, как читать Андрея Платонова”.

Александр Кушнер. Связь времен. — “Нева”, Санкт-Петербург, 2005, № 2.

“Книга В. И. Манойлина „Базирование военно-морского флота СССР” (СПб., Издательский дом „Нева”, 2004) неожиданно попала на мой письменный стол, была прочитана — и мне захотелось написать о ней, хотя понятно, что никакого отношения к военно-морскому флоту я не имею. Но мой отец, Семен Семенович Кушнер (1911 — 1980), военный инженер, подполковник, еще до войны был причастен к строительству военно-морских баз на Балтийском море, в годы войны сражался на Ленинградском фронте, а затем опять проектировал морские базы в проектном институте ВМФ, будучи главным инженером проекта. <…> Мне было интересно читать эту книгу, потому что, скажу еще раз, специальность военного инженера предназначалась в ранней юности и для меня”.

Ян Левченко. Рокот космодрома в канале коммуникации. — “Неприкосновенный запас”, 2005, № 1(39).

“Как в текстовом, так и в музыкальном отношении „Земляне” производили некий продукт, предназначенный для положительного опознания слушателем. Собственно, совершенно не важно, как он сделан и из чего состоит. Для женщин достаточно того, что вокалист Сергей Скачков имеет усы и до боли актуальные в 1983 году белые кроссовки „Адидас”. Радикальную молодежь можно привлечь гитарной приставкой distortion и умением Игоря Романова закидывать инструмент за голову. Поколение отцов благосклонно воспримет текст про „траву у дома”, не ведая, что волосатая шпана считает, что это гимн марихуане в оппозиции „голубой синеве” внутривенных препаратов. Советская песня в рок-обработке „Землян” и других составов, очутившихся между любительской и филармонической стратегиями, предстала как стершийся слой палимпсеста, который никому ничего не сообщает, но иллюстрирует девальвацию сообщения как такового. Это универсальная песня, отвечающая множеству ожиданий и поэтому лишенная своего лица”.

Наум Лейдерман. “Магистральный сюжет”. ХХ век как литературный мегацикл. — “Урал”, Екатеринбург, 2005, № 3.

Среди прочего: “Наиболее очевидным свидетельством успешного развития натуралистического сентиментализма мне видится роман Л. Улицкой „Казус Кукоцкого” (2000), где автору удалось органично совместить традиционную канву семейного романа с взаимоотношениями поколений, любовными драмами и трагедиями, с оптикой, выработанной в рамках „женской прозы” с ее физиологической экспрессией, когда женское тело становится универсальной философской метафорой”.

См. также два рассказа Людмилы Улицкой в мартовском номере “Нового мира”.

Олег Лекманов. Вот так они сделались @-ми. — “Toronto Slavic Quarterly”, № 11 .

“Хотя Бунин и Маяковский, как известно, очень не любили друг друга, оба они очень любили собак. И автор знаменитой строки „Хорошо бы собаку купить”, и автор знаменитого стихотворения „Вот так я сделался собакой” почти наверняка по достоинству оценили ироническую метафору, скрытую в начальных строках стишка Койранского: Эренбург „завывает” или „дико воет”, как собака или волк. По всей видимости, эта метафора восходит не только к манере Ильи Григорьевича читать свои стихи, но и к „волчьему” стихотворению Эренбурга 1914 года <…>”.

Литературные итоги - 2004. — “Урал”, Екатеринбург, 2005, № 2, 3.

“Думаю, такие толстые журналы, как, например, „Новый мир” и „Знамя”, работают не с литературой, а с авторами”, — пишет Юлия Кокошко. В обсуждении приняли также участие Роман Арбитман, Сергей Беляков, Евгений Зашихин, Мария Литовская, Леонид Быков, Валентин Лукьянин.

Сергей Лукьяненко. Конструктор и его Лего-Бог. — “Фома”, 2005, № 1 (24).

“Лично для меня трилогия [Филипа] Пулмана [„Темные начала”] послужила еще одним доказательством того факта, что писатель, озабоченный слишком уж глобальной идеей (а что может быть глобальнее богоборчества?), невольно губит собственный мир и тратит талант на искусственные конструкты. В рамках взятой на себя сверхзадачи Филип Пулман не мог победить. Но очень уж хотелось! Поэтому из сюжетных кубиков (замечательных кубиков, ярких и необычных) был создан искусственный до нелепости конструкт <…>. Из кубиков можно, конечно, попробовать собрать бога, но это будет именно бог из кубиков, лего-бог. Что ни говори, а единственными удачными примерами атеистической фантастики были те, где авторы просто постулировали свое мнение: „Бога нет!” — и спокойно писали про инопланетян и будущее человечества”.

Андрей Мальгин. “В литературе я, наверное, мизантроп”. — “Книжное обозрение”, 2005, № 9-10 .

“В свое время мы близко общались с М. В. Розановой. Я ее, например, вытаскивал из таможни в Шереметьеве во время ее первого приезда в Москву после эмиграции, и вот в машине из аэропорта (я вез ее к Даниэлям-Уваровым, естественно) она мне и сказала: „У нас с вами есть одно общее качество, Мальгин. Мы как раскроем рот — так обязательно жаба выскочит””.

Ксения Нагина. Зверь или ангел? Лев Толстой и Милан Кундера: диалог о плоти и духе. — “Подъем”, Воронеж, 2005, № 1.

“Обнаженная плоть в воде — „основной образ ужаса” и для героев Кундеры, причем этот образ переходит из романа в роман, и родственность его природы толстовскому не вызывает сомнений”.

Найти “Брата” в литературе. Беседу вел Всеволод Бродский. — “Огонек”, 2005, № 9, март.

Говорит кинопродюсер Сергей Сельянов: “Есть такая мысль, с которой я согласен: высшей и конечной точкой развития отечественной культуры был полет Гагарина. В космос его запустили люди, которые стояли на плечах гигантов XIX века. Когда слова не только „писатель”, но и „инженер” звучали с больших букв. Я ощущаю прямую связь между Гагариным и Достоевским”.

Андрей Немзер. Требуется воля. Будет ли премия Аполлона Григорьева вручаться в девятый раз? — “Время новостей”, 2005, 14 марта .

“Я был бы рад видеть членами АРС’С всех ныне здравствующих лауреатов премии Аполлона Григорьева, включая тех авторов (благо их всего двое из двадцати двух), что мне глубоко чужды. Я был бы рад славить хоть романы, хоть стихи своих коллег, коли они окажутся романами и стихами, а не чем-то еще. Я был бы рад, если бы премия обрела спонсора. (А если бы деньги шли из разных источников, как связанных с издательским, книгопродавческим, информационным бизнесом, так и от читателей-меценатов, был бы рад втройне.) Но даже если все это свершится, вопрос о судьбе АРС’С и „Григорьевки” останется открытым. Академия и ее экспертная премия будут жить (а не имитировать жизнь) только в том случае, если входящие в АРС’С критики докажут (прежде всего себе), что их цех достоин жизни. Для чего нужны не вспышки энтузиазма, а твердая воля, готовность поступаться своими проектами и „партийными” предпочтениями, доверие к тем коллегам и той корпорации, какими нас сегодня Бог обидел. Или одарил”.

Юрий Нерсесов. Задолго до Власова. — “Спецназ России”, 2005, № 2.

“Повинуясь предписанию главы Могилевской епархии Варлаама, местные батюшки принесли присягу на верность Наполеону, а потом исправно молились за его здравие. <…> Нашлись сочувствующие Наполеону и в самой Москве с окрестностями. Группа мужичков во главе с Филиппом Никитиным и Григорием Сафоновым отправила императору восторженное письмо, приветствуя его как освободителя от помещиков. <…> Еще радостнее захватчиков встретили столичные и подмосковные купцы-старообрядцы. До нашего времени дошли имена Иллариона Смирнова, Федора Гучкова (прадеда известного октябриста и масона) и Петра Наседкина. Последний даже возглавил созданный оккупационной администрацией муниципальный совет, ставший на короткое время подлинным оплотом российской „демократии” в ее нынешнем значении. Под председательством Наседкина в особняке графа Румянцева на Маросейке собралось немало столь же видных купцов, а также чиновники, преподаватели московских учебных заведений и даже пара лакеев”.

Дмитрий Ольшанский. Как победить компост. Какое СМИ нам нужно: основные параметры. — “Русский Журнал”, 2005, 9 марта .

“Русскому двадцать первому веку не нужен безликий „корреспондент”, призванный создать иллюзию, что „у нас все почти как в Америке”, но не нужен ему и добропорядочный литератор советской закалки, не умеющий написать текст менее 25 страниц. Если выражаться более четко, то нашей прессе нужен Розанов, только и исключительно Розанов. Всех прочих читать уже как-то „неинтересно”. Не будем забывать, что журналы и газеты прежних времен действительно несли изрядную информационную нагрузку, они и вправду сообщали новости. Теперь же функция публичного оповещения полностью занята телевидением — и, на правах оппонирования ему, наибыстрейшими интернет-ресурсами. Печатное же СМИ в этих условиях может быть интересно только как источник содержательного, эстетически состоятельного, но при этом непременно хлесткого и во многом аскетичного (время!) частного мнения ”.

Марина Палей. Клеменс. Роман. — “Нева”, Санкт-Петербург, 2005, № 2, 3.

“Господин издатель, настоящим посылаю Вам манускрипт одного петербуржца, исчезнувшего несколько лет назад при невыясненных обстоятельствах…”

Лев Пирогов, Ян Шенкман. Поэзия быстрого реагирования. Литературу в массы: на стены домов, в сеть, SMS и прочие достижения прогресса. — “НГ Ex libris”, 2005, № 10, 24 марта.

“Если так пойдет дальше, литература отделится от непосредственно эстетической сферы и станет направленно обслуживать наши потребности, как, например, реклама, которая, кстати, начиналась с плакатов Тулуз-Лотрека и стихов Маяковского. Поэзия быстрого реагирования возможна в любых актуальных информационных средах, основанных на явлении обратной связи. То есть интерактивности. Такое стихотворение, как правило, бывает жестко привязано к контексту, будь то сиюминутный информационный повод (в этом плане баллады Емелина мало отличаются от „правдорубства” Иртеньева) или некая поэтическая традиция, принятая в месте создания и одновременного опубликования текста. При попытке перевести такое стихотворение „на бумагу” автор сталкивается с проблемой адаптации своего текста к „вечности”. Приходится воссоздавать контекст. Так поступил, например, поэт Нескажу (псевдоним, что характерно, родился в момент заполнения стандартной интернет-формы „введите имя”). В его поэтическом сборнике „Гостевая книга” воссоздается стилевая атмосфера гостевой книги сетевого журнала „ОбсЕрвер”, которая в свое время поразила воображение рядового интернет-пользователя и подвигла его к творчеству. Это сделано за счет прозаических (не менее уморительных и талантливых, чем сами стихи) комментариев к стихотворениям. В книге Мирослава Немирова „Стихотворения о разнообразных красотках, расположенных, естественно, по алфавиту” эти комментарии не только составляют половину всего объема текста, но и художественно равноценны комментируемым стихотворениям. Представить себе книгу без них невозможно”.

Алексей Плуцер - Сарно. Монархия означающего. — “Критическая масса”, 2004, № 4.

“В России „государь” нужен реальному субъекту (народу) прежде всего для того, чтобы воображать себе его („государя”), чтобы через него обретать свои Желания, чтобы воображаемый „государь” говорил от лица реального субъекта (народа) и чтобы он признал свой народ, внеся тем самым, так сказать, успокоение в смятенную душу субъекта. Приоритет Воображаемого здесь очевиден, Реальное отходит на второй план. В России „народ” нужен государю (как реальному субъекту) тоже, чтобы этот реальный государь мог воображать себе этот самый „народ”, чтобы мог обретать свои Желания через это Воображаемое и чтобы воображаемый „народ” признал своего государя. То есть русский государь тоже имеет дело с Воображаемым, а не с Реальным. <…> Отношение к государю в России всегда разворачивалось в плоскости „Я люблю государя” и „Я не люблю государя”. Тот, кого не любят, тем самым полностью удаляется из сложной системы символических связей. Это акт символической смерти индивидуума, отрицание самого факта его существования”.

Поклон старовери. Беседу вел Григорий Орлов. — “Завтра”, 2005, № 10 .

Беседа с Владимиром Личутиным по случаю его 65-летия: “Я начал заниматься староверчеством и расколом только из-за чувства справедливости. Это меня всегда ранило. Я чувствовал какую-то внутреннюю неправду, ложь. Причем ложь историческую, которая пронизала не только саму церковь, но пронизала само русское общество. Началось мое понимание староверчества с жалости к маленькому человеку, к русскому. <…> Чувство мое к староверцам возникло не из религиозного, внутреннего моего состояния, от несбыточного и неискоренимого желания вернуться обратно. Нет, я повторяю, нет, это было желание добра и правды. Вот чего мне хотелось. Люди поклонились тем, кто ушел вперед до нас. Это были истинные праведники. Они эту веру приняли, они поняли ее во всей полноте, а в XVII веке от этой полноты веры отказались в угоду латинянам и папежникам. <…> Разница между староверчеством и никонианством никогда не сотрется. И в сознании простого человека. Но мне свободно и там и там”.

См. также — о новой книге Владимира Личутина “Беглец из рая” (М., ИТРК, 2004): Владимир Бондаренко, “Антисистема, или Раскольников без топора. Страшные сказки Владимира Личутина” — “НГ Ex libris”, 2005, № 8, 10 марта ; “Скрытый, потаенный триллер, каких в русской литературе еще не было”.

См. также: Владимир Винников, “Личутище” — “День литературы”, 2005, № 3, март .

Просто Юрский. Беседу вела Мария Седых. — “Итоги”, 2005, № 11 .

Говорит Сергей Юрский: “Все в большей степени это Библия и попытка проникновения в сознание христианско-православное. Это опора. Это серьезная опора. Это выход за предел своих театральных связей через чтение некоторых книг, и прежде всего ежедневное чтение Библии. Это общение с людьми церковными. И общение с людьми антицерковными. Потому что мне крайне интересны сегодняшние откровенные атеисты. И совсем не интересны новообращенные, такие же, как я”.

См. также: “Почитайте мемуары людей, близко его [Сталина] знавших. Там одно из самых частых слов применительно к нему — обаяние. Это уже потом, в сороковые, получился законченный монстр, каким я его показываю во втором действии [спектакля]. Он был остроумен, его реплики цитировались окружением… Легко сопротивляться тирану, когда он чудовище. Я хочу, чтобы вы ему сопротивлялись, когда он очарователен”, — говорит Сергей Юрский в беседе с Дмитрием Быковым (“Собеседник”, 2005, № 10, 16 марта ). Он же — здесь же: “<…> когда все горит, шансы уцелеть проблематичны. А когда гниет, это гниение может еще растянуться на столетие. Людей жалко”.

См. также: “Так вот вы спрашиваете, хорош ли человек. Я думаю, что человек плох, потому что он во всех смыслах плохо себя проявил. И тот крик, который доносится со всех сторон, меня совершенно не убеждает. Это крик, что все дело в том, что до сих пор не принят закон, по которому, если человек сделает то-то, ему сразу сделают то-то. Вот когда примут этот закон, то сразу будет хорошо. Не будет. <…> Потому что человек настолько мерзок и изобретателен в своих гадостях, что законов не напасешься”, — говорит Сергей Юрский в беседе с Игорем Шевелевым (“Российская газета”, 2005, 3 марта ).

Валерия Пустовая. Быстрее, короче, легче. — “Октябрь”, 2005, № 2.

“[Евгений] Лесин может служить символом не только разочарованной усталости газетной критики, но и ее аллергии на великое, сильное и пафосное в литературе”.

Владимир Романов. “Германский заговор” в амурской деревне. По следам политических репрессий. — “Дальний Восток”, Хабаровск, 2005, № 2, март — апрель.

30-е годы. Немцы на Дальнем Востоке.

Андрей Рудалев. Литературные тени. Современность на фоне классики. — “Москва”, 2005, № 2.

“Современность — это взгляд на мир, который возможен только сейчас и которого не будет завтра”.

Евгений Сабуров. Экономический либерализм и литература в школе. — “Неприкосновенный запас”, 2005, № 1 (39).

“Меня заинтересовало то, что в предложенном стандарте начисто отсутствовал весь ХХ век русской литературы. То есть, конечно, там была малохудожественная попса, перепевающая XIX век. Так, например, непримиримый спор вызвал вопрос: то ли „Тихий Дон” навесить школьнику на уши, то ли „Доктора Живаго”. Поскольку „Доктор Живаго” меньше по объему, я был за „Доктора”. И вообще либеральней. И крови поменьше. Но невольно вырвался у меня вопль: „А почему ж ‘Петербурга‘-то нету?” Тут один российского образования академик прошипел мне: „Пойдем выйдем”. Вспомнив школьные годы, я по-бойцовски вскинул голову и вышел. „Наши учителя, — объяснил он, с ненавистью глядя на меня, — не то что преподавать ‘Петербург‘, они его прочесть не могут”. Я был раздавлен его правотой”.

Наталья Самутина. “Бумер”: приключения жанра на российских дорогах. — “Историк и художник”. Ежеквартальный журнал. 2005, № 1 (3). .

“Бандиты в „Бумере” не побеждают и не властвуют, даже не борются особенно за территорию или богатство (если не считать таковой борьбу за деньги на бензин и на тарелку супа в придорожной забегаловке). Они бегут”.

См. также: Вадим Волков, “От вымысла к реальности: „Брат-2” и „Бумер”” — “Неприкосновенный запас”, 2004, № 6 (38) .

Александр Секацкий. Вирус утопии: проблема передачи. — “Критическая масса”, 2004, № 4.

“Такие величественные монументальные формы, как комплекс ВДНХ или „Книга о вкусной и здоровой пище”, сегодня прочитываются с неподдельным энтузиазмом. Природа энтузиазма ясна далеко не сразу, в особенности если еще не остыло ощущение абсолютной внутренней фальши соцреализма и „стиля Сталин” как его квинтэссенции. Изнутри, в качестве безальтернативного интерьера повседневной жизни, все черты воплощенной утопии образуют мрачный тюремный антураж. Но по мере увеличения дистанции, как хронологической, так и позиционной, интерьеры эпохи обретают совсем другую тональность: они притягивают, зачаровывают по всем правилам категории возвышенного”.

См. также: Александр Секацкий, “Отцеприимство” — “Нева”, Санкт-Петербург, 2005, № 2 .

Дуня Смирнова. “Подсудимый не всегда и не везде был таким гадом”. Беседу вел Глеб Морев. — “Критическая масса”, 2004, № 4.

“Вообще сам факт того, что „Афиша” позволяет себе кого-то ругать, на мой взгляд, принципиально выводит ее из рамок гламура: гламур никогда не ругает, моделируемый им мир совершенно бесконфликтен и именно потому искусственен — когда гламур хочет поругать, он не замечает ”.

“<…> пишущий человек старается использовать почти любые возможности высказать свои соображения (если они у него в данный момент имеются), кроме совсем уж неприличных (возможностей, а не соображений). Да и то — Розанов или Лев Аннинский и неприличными не пренебрегали, печатались черт знает с кем бок о бок”.

Валерий Соловей. Регрессивный синдром. Варвары на развалинах Третьего Рима. — “Политический класс”, 2005, № 2.

“<…> нельзя отрицать очевидное — беспрецедентную социоантропологическую деградацию России, в конце ХХ века явившей миру уникальный случай грандиозного регресса невоюющей страны. <…> Вероятно, у людей, составивших отечественную элиту, социальный инстинкт изначально был ослаблен, в то время как новая социополитическая и экономическая рамка в наибольшей степени благоприятствовала рекрутированию и продвижению людей, преодолевших в себе „слишком человеческое”. <…> Проще говоря, не добившиеся успеха — а таких в России подавляющее большинство — для элиты не вполне люди, а возможно, даже и совсем не люди. Отношения между богатыми и остальными в России не могут быть описаны и поняты в категориях социального и культурного отчуждения и вражды, речь идет о большем — отношениях, имеющих общий антропоморфный облик, но фактически двух различных видов живых существ наподобие уэллсовских элоев и морлоков. В смягченном варианте речь идет об отношениях „цивилизованных” людей (элиты) и „варваров” (остальных). <…> Это — не морализаторская инвектива в адрес богатых и преуспевших, а социологическое наблюдение определенной жизненной и социальной стратегии, причем по-своему рациональной”.

Евгений Терновский. Орфография как свидетель обвинения. Князь Петр Долгоруков и анонимные письма. — “Новый Журнал”, Нью-Йорк, 2005, № 238.

“Всю жизнь князя П. Долгорукова терзала страсть к сочинению анонимных писем. Об этом свидетельствуют послания, адресованные им М. С. Воронцову, П. Чаадаеву, П. Шувалову. Как отметила Анна Ахматова, в уголовном праве это именуется „единством метода” преступника и является безусловным доказательством его виновности. Из судебной практики также известно, что немотивированные преступления являются наиболее сложными для ведения следствия. <…> Девятнадцатилетний потомок одного из самых старинных русских княжеских семейств, с юности и навсегда ставший изгоем и в русской администрации, и при дворе, и в светском обществе, мстил всем, кто был „возвышен судьбой” или просто приближен ко двору, как это было с Шуваловым, с Пушкиным, князем М. С. Воронцовым или Петром Чаадаевым, не забывая при этом о своем основном сопернике, „узурпаторе” Николае I…”

Виталий Третьяков. Бесхребетная Россия. Часть вторая. Будущее Государства Российского как проблема. — “Политический класс”, 2005, № 2.

“<…> нужно решиться на совершенно революционный шаг и либо официально ввести многоженство для всех граждан России и лиц, находящихся в России на постоянном жительстве, либо (проявив определенную хитрость) фактически снять все препятствия для многоженства, обеспечив соответствующую моральную и, если надо, материальную поддержку детям, рожденным в таких браках, для чего необходимо радикально скорректировать образовательную, собственно педагогическую и, естественно, религиозную политику. <…> Институт классического (традиционного) моногамного брака все равно в рамках евроатлантической цивилизации рушится. Причем рушит его наименее естественное проявление интимных связей людей — стремительно легализующиеся на Западе и абсурдные по сути своей однополые „браки”. Нам необходимо пойти в прямо противоположном направлении, во-первых, физиологически естественном для людей как биологического вида; во-вторых, наблюдавшемся в истории человеческого рода; в-третьих, юридически существующем в некоторых странах и сегодня; в-четвертых, фактически существующем в рамках современной евроатлантической цивилизации в двух видах — как несколько браков, последовательно заключаемых, и как юридически не оформленное сосуществование двух семей, объединенных одним супругом — отцом. Скорее всего, человечество и так идет к этому (культурно соответствующие табу уже сняты массовой культурой и современной рекламой, полностью эротизированными). Тот, кто первым сделает этот шаг осознанно, выиграет многократно — как всякий, кто открыл и первым успел воспользоваться неизвестным другим, но перспективным ноу-хау. Тема эта, конечно, деликатная и требует отдельного разговора, который сейчас развивать я не буду. Но вполне очевидно, что иными способами предотвратить умирание русской (шире — российской) нации нам просто не удастся”.

См. также: “И вообще гарем для русского человека — это именно то, что он всегда хотел иметь, но всегда боялся об этом сказать. Но иметь его, разумеется, стоило бы именно в качестве альтернативно-факультативного социально-семейного проекта. О чем русский человек, конечно, всегда догадывался и даже иногда позволял себе в этом плане своего рода „оговорки по Фрейду”, одной из которых и была сама по себе фабула всенародно любимого фильма „Белое солнце пустыни””, — пишет Ольга Газизова (“Гарем как высшая стадия православной нравственности” — “Топос”, 2005, 11 января ).

Борис Успенский. Николай I и польский язык. — “Новая Польша”, Варшава, 2005, № 1 .

Об идее/попытке перевести польскую письменность на кириллическую основу (середина 40-х годов ХIХ века).

Эдуард Успенский. Жабжабыч метит в президенты. Повесть. — “Нева”, Санкт-Петербург, 2005, № 2.

“Когда ребята доложили Жабжабычу все просьбы населения, он сказал со вздохом:

— Я как-то представлял все это по-другому!”

Борис Хазанов. Кафка, или Приговор. — “Новый Журнал”, Нью-Йорк, 2005, № 238.

“Предположение об импотенции [Кафки] слишком напрашивается, чтобы быть правильным”.

Егор Холмогоров. Россия одна. — “АПН”, 2005, 5 марта .

“Россий не две и не три, да и четвертой не бывать. Россия — одна. Одна как единая. Одна как единственная. Одна как одинокая. <…> Россия является уникальной формой человеческого существования. Для русских, для верных русскому делу народов России существование России имеет не относительное историческое значение, но характер судьбы, неотменяемого высшего смысла существования. <…> В России есть все, что только может человеку понадобиться для достойной жизни и достойной смерти. Мы можем самоопределиться по отношению к России лишь одним способом: спросить самих себя — стоит ли весь остальной мир России и стоит ли Россия всего остального мира? <…> Историческое положение России таково, что ей противопоставлен „весь мир”. Но не в том смысле, что все и каждый — ее враги и недоброжелатели, а в том, что она самим своим существованием мешает осуществиться любому „всемирному проекту” — от глобального Запада до всемирного Халифата. Она остается сквозной трещиной в фундаменте Вавилонской башни. И ее служение „Удерживающего” состоит не только в том, чтобы что-то делать, но и в том, чтобы просто быть, оставаясь такой, какова она есть. <…> Поэтому установление и фиксация одиночества России должны быть основой нашей будущей политики”.

Ср.: “Россия стоит одна против целого мира, и союзники у нее только ее же армия и флот. Чего она так стоит? Ойкумена недоумевает”, — пишет Евгений Сабуров (“Экономический либерализм и литература в школе” — “Неприкосновенный запас”, 2005, № 1 ).

Юрий Цурганов. Есть у революции начало, нет у революции конца? К столетию “Кровавого воскресенья”. — “Посев”, 2005, № 2 .

Среди прочего: “Первым человеком, потребовавшим для России законов, разрешающих забастовку, был С. Ю. Витте (циркуляр от 12 августа 1897 г.)”.

Частное дело двоих. Беседовал Евгений Чигрин. — “НГ Ex libris”, 2005, № 7, 3 марта.

Говорит Наталья Горбаневская: “<…> поэзия — частное (или личное) дело двоих. Стихотворца и читателя (слушателя). Если она останется частным делом только сочинителя, то есть не пройдет путь „от сердца к сердцу”, она не станет поэзией”.

Ольга Чернорицкая. Феноменология сетевого авторства. — “Топос”, 2005, 21 марта.

“В истоках сетевой литературы — самиздат, из машинописи перешедший в компьютеропись. Неподцензурная литература обрела здесь свое прибежище. Принадлежность писателей неофициальной литературы к последнему поколению советских интеллектуалов, отношения писателей с официальными структурами (литературными объединениями, журналами и пр.) определили почерк современной сетевой литературы, ее основные темы и критерии оценок”.

“Литература предстает перед ним [пишущим] как Gegen-stand , как недоступная для него реальность, становится очевидным, что Толстой — не он, а он — не Толстой. От осознания этого возникает психологический шок, который может привести (и приводил многих авторов!) к сумасшествию. Но с появлением Интернета опасность сойти с ума практически сведена к нулю. У Нетолстого открылась потрясающая возможность, не будучи Толстым, сделать видимость, что он — Толстой, что его читают и почитают не менее незабвенного Льва Николаевича. Таких, как он, Нетолстых, много, а особенно много их в Интернете. Это та самая аудитория, которая создает видимость аудитории настоящей, поскольку, заинтересованная в том, чтобы читали ее, она читает других. Принцип „ты — мне, я — тебе” здесь компенсирует связь „писатель — внешний мир”. Настолько, насколько ты — внешний другим авторам мир, настолько другие авторы — внешний мир по отношению к тебе. Причем внутри тебя могут создаваться твои собственные „внешние миры” — клоны, которые первыми пишут комментарии к твоим произведениям под разными именами (никами)”.

“Итак, сетевая литература — это литература самосознающих себя в качестве писателей виртуальных лиц неопределенного возраста и пола. Более того, это литература, самосознающая себя именно как симулякр вне зависимости от личных амбиций каждого отдельно пишущего индивида и как симулякр оправдывающая себя перед лицом критически к ней настроенной общественности. В этой роли она как бы не претендует на завоевание мирового культурного пространства, но мир, создаваемый ею, разумеется, можно назвать особым культурным пространством, раскрывающимся по своим собственным, жаждущим собственного становления и развития законам”.

Глеб Шульпяков. Стройка века. — “Новая Юность”, 2005, № 1 (70).

“Султан Сулейман по прозвищу Великолепный, Законодатель, заказал построить мечеть придворному архитектору, которого звали Синан по прозвищу Абдурменнан, что означает „сын раба Божьего”. Он родился в христианской анатолийской деревне, где жили турки, греки и армяне, поэтому теперь каждый из этих народов считает его своим „великим сыном”. В юношестве он был рекрутирован, стал мусульманином и янычаром, а в 1538 году получил должность главного архитектора империи. Вот и все, что нам известно об этом человеке „без прошлого”, у которого оказалось великое будущее”.

Об архитекторе Синане см. книгу Глеба Шульпякова в настоящем номере “Нового мира”.

Галина Янковская. Книжный идеал художника и живописцы позднего сталинизма. — “Историк и художник”, 2005, № 1 (3).

“В 1952 г. Лев Кассиль закончил работу над книгой „Ранний восход. Повесть о юном художнике”. Она знакомила читателя с историей жизни талантливого подростка Коли Дмитриева (1933 — 1948), чья редкая художественная одаренность и ранняя гибель в результате несчастного случая вызвали живой интерес профессионалов и любителей искусства…”

Составитель Андрей Василевский.

“Вопросы истории”, “Дружба народов”, “Звезда”, “Знамя”

В. Б. Безгин. Крестьянский самосуд и семейная расправа (конец XIX — начало XX в.). — “Вопросы истории”, 2005, № 3.

Забивать старались, конечно, до смерти. Особенно — мужья своих жен. Да и соседи по деревне, предварительно приняв решение о самосуде на деревенском сходе, старались выложиться до конца над каким-нибудь конокрадом или поджигателем, еще и над трупом изгалялись как следует.

“Интересное суждение о сельских нравах приводил в своих мемуарах А. Новиков, прослуживший семь лет в должности участкового земского начальника Козловского уезда Тамбовской губернии. Он писал: „В крестьянской семье [более] чем где-либо проявляется победа грубой физической силы; уже молодой муж начинает бить свою жену; подрастают дети, отец и мать берутся их пороть; старится мужик, вырастает сын и начинает бить старика. Впрочем, бить на крестьянском языке называется учить: муж учит жену, родители учат детей, да и сын учит старика отца, потому что тот выжил из ума. Нигде вы не увидите такого царства насилия, как в крестьянской семье””. Это из книжки, изданной еще в 1899 году.

Даже я одну поговорку на заявленную тему припомнил: “Бей бабу молотом, будет баба — золотом”. Не скажу, от кого услышал.

О том, как “русская баба, являясь объектом насилия, репродуцировала его”, — читайте сами. Не могу — противно.

А. П. Богданов. Княгиня Ольга. — “Вопросы истории”, 2005, № 2.

В рубрике “Исторические портреты” об Ольге говорится исключительно как о мудрой, хитрой и дипломатичной правительнице построенного ею Древнерусского государства. А совсем не как о верной жене князя Игоря, мстительнице и заботливой матери князя Святослава (в таком, и только таком, ключе писали о княгине великие историки XIX века — от Н. М. Карамзина до С. М. Соловьева). Начинать говорить о теме единства Руси надобно именно с нее, хотя сынок ее после смерти матушки решительно разделил созданное Ольгою государство — между ее внуками. В течение ста лет князья пытались потом доразодрать его на уделы.

Анатолий Бузулукский. Два рассказа. — “Звезда”, Санкт-Петербург, 2005, № 2 .

“Саша Заяц” и “Мои похороны”. Как-то распадно все это. Вот, второй рассказ — как бы из гроба. Лежит наш герой в ромбовидном ящике и рассуждает-философствует и оценивает всех, кто пришел и никак не может найти в себе силы высказаться о нем, таком противном и холодном еще при жизни.

А я никак в толк не возьму, как же такая проза пишется: вот как садится Бузулукский за свой компьютер и ваяет это современное чтиво, вкладывая в него, конечно, все свое литературное мастерство? Пава, изобрази!

С. Гедройц. (Из рубрики “Печатный двор”). — “Звезда”, Санкт-Петербург, 2005, № 2.

Из отклика на книгу Дэна Брауна “Код да Винчи”. Приведу почти целиком:

“…Кое-кто желает спрятать от нас ценности цивилизованного мира, отвлекает пустышками. Ну, и мы не отстаем.

У них расчет на эффектных дур, у нас — на мизерабельных.

Вы, предположим, соединили свою судьбу с кем-нибудь более или менее новым — с центом от нефтедоллара. Пока он играет в боулинг — надо же вам, лежа, предположим, в стеклянном гробу солярия, ля-ля с товарками. Типа: читала „Код да Винчи”? — До кота как-то руки пока не дошли, мы тащимся от Коэльо, там про овец, лично мне катит.

А мы зато втюхиваем ихним потным филологиням Сорокина, Мамлеева, эти загадочные русские души; у Мамлеева один вообще питается своими прыщами, — чем не символ национальной мечты? Пишите диссертации.

Но все равно — возмутительная наглость.

Легко, после первых же глав, смиряюсь с лукавством коммерческим — что мне под именем романа подсунули шарлатанскую брошюру: приорат Сиона (тамплиеро-масонский заговор) — против католического империализма.

Вытерплю в сценах погонь и перестрелок неуместные и слишком докторальные лекции про всякие таинственные вещи: про числа Фибоначчи, про живопись Леонардо, про звезду Соломона и звезду Давида. Еще и пожалею, что молчанием обойдена Туринская плащаница. Сколько, в самом деле, необъяснимого под луной!

Заранее готов к тому, что искомое в сюжете сокровище не удастся извлечь и поделить. Лишь бы положительные он и она не пострадали, лишь бы они под конец „слились в объятии, сначала нежном, затем страстном”.

Но пошлость основополагающей тайны: Иисус из Назарета был, видите ли, женат на Марии из Магдалы, и если приорат Сиона опубликует свидетельство о браке — христианству кирдык, из-за чего и весь этот базар с убийствами! — это за кого же надо считать современников, чтобы продавать им такой безвкусный бред?

Не будь на свете России, Дэн Браун этот проводил бы свои дни — как и следует — с протянутой рукой у вокзального сортира.

Но мы на месте — и он чемпион продаж и властитель дум”.

Обеими руками. Но самое противное даже не то, что книжка сия переведена на 44 языка, а то, что вот-вот игриво-глубокомысленные рецензии пойдут косяком — начиная с какой-нибудь модной “Афиши” и прочих “глянцев”. Всё, всё для братьев наших высоколобых. И то дело: куда-то ведь надо сцеживать оперативной литобслуге — свой “новый сладостный стиль”…

Владимир Гордин. Большая война на Ближнем Востоке и два странных офицера. — “Звезда”, Санкт-Петербург, 2005, № 2.

Неоднозначное документальное исследование о великой ближневосточной трагедии. Офицеры — это Томас Лоуренс (1888 — 1935), оксфордец, политический советник Министерства колоний и матерый разведчик, и — Владимир (Зеев бен Иона) Жаботинский (1880 — 1940), знаменитый сионист. В тексте помещены “Двадцать семь статей” (Секретная инструкция для английских офицеров, написанная Лоуренсом) о познании арабов и обращении с ними. На закуску — по стихотворению от каждого из “странных офицеров”.

Тонино Гуэрра. Пепел. С итальянского. Перевод и вступительная заметка Алены Панфиловой. — “Дружба народов”, 2005, № 3 .

В марте, когда я пишу этот обзор, великому итальянцу стукнуло 85.

“„Пепел” — это короткая трилогия, произведение необычного, оригинальнейшего жанра, сплав прозы, поэзии и киносценария. Мы видим перед собой неутешительную картину: вся земля покрыта радиоактивным пеплом, видны лишь вершины пирамид, купола Василия Блаженного да шпили небоскребов. Однако глубоко внизу на нижних этажах небоскребов, погребенных под громадным слоем пепла, осталась в живых кучка людей. Т. Гуэрра пишет о том, что им помогает выжить в этих немыслимых условиях: цветение вишни, полет бабочки, звуки музыки, стремление увидеть закат солнца” (“От переводчика”).

Владимир Кравченко. Вечный календарь. Роман в новеллах. — “Дружба народов”, 2005, № 3.

Густая, искренняя и, по-моему, нескучная проза. Не без чуточку “щемящего” романтизма, правда.

См. в “Новом мире” (2004, № 12) повесть В. Кравченко “Из пороха в порох”.

Александр Кушнер. Стрекоза. — “Знамя”, 2005, № 2.

Я дырочку прожег на брюках над коленом

И думал, что носить не стану этих брюк,

Потом махнул рукой и начал постепенно

Опять их надевать, и вряд ли кто вокруг

Заметил что-нибудь: кому какое дело?

Зачем другим на нас внимательно смотреть?

А дело было так: Венеция блестела,

Как влажная, на жизнь наброшенная сеть,

Мы сели у моста Риальто, выбрав столик

Под тентом, на виду, и выпили вина;

Казалось, это нам прокручивают ролик

Из старого кино, из призрачного сна,

Как тут не закурить? Но веющий с Канала,

Нарочно, может быть, поднялся ветерок —

И крошка табака горящего упала

На брюки мне, чтоб я тот миг забыть не мог.

…Читал бы я, допустим, школьникам лекцию о поэзии. И говорил бы о том, что поэт отличается от другого, в частности, своей собственной, ни с кем не сравнимой, только своей — музыкой. Смотрите, сказал бы я: вот вам ясный, хоть, возможно, не самый хрестоматийный пример. Здесь все понятно: кто, где, что. Послушайте же. И прочитал бы это стихотворение вслух.

В общем, так пишет только один человек, это его, только его музыка, он давно ее выудил из общего резервуара гармонии и сделал своей. Ни за что не спутаешь.

Семен Липкин. Три земных поры. Стихи. Подготовка текста Дмитрия Полищука. Публикация и вступление Инны Лиснянской. — “Знамя”, 2005, № 2.

Из вступления Инны Лиснянской: “…Вернусь к разговору об архиве, как бы изменившем портрет поэта после его жизни. Никаких дневников. Несколько записных книжек, где стихи разных лет перемежаются короткими записями адресов и телефонов, а также краткими дорожными заметками и рассуждениями. На осенние пожелтевшие листья похожи и кипы плохо, вразнобой собранных машинописных страниц, некоторые — от руки. Такое впечатление, что Семен Израилевич относился к своим стихам спустя рукава, ничуть себя как поэта не ценил. Но это впечатление разрушают не только, скажем, строка-заклинание своей поэзии „Чтобы остаться как псалом” или же скромное „Я всего лишь переписчик, / Он диктует — я пишу”. Но кто диктует? Господь Бог! А к Нему, а значит, и к Его переписчику Липкин не мог относиться несерьезно <...> Казалось бы, именно тот, кого так долго не публиковали и кто был в повседневности тщательно аккуратен, должен был с особым тщанием сохранять свои рукописи и трястись над ними. Так не случилось. Это в основном касается стихов раннего периода. Почему? И можно только предполагать, что именно — из отчаянья, из неверия в то, что стихи когда-нибудь дойдут до читателя. В записной книжке военных лет нашлось дивное лирическое стихотворение „На пароходе”. Семен Израилевич, прошедший всю войну от Кронштадта и Сталинграда, в начале 1967 года, когда мы встретились с ним на всю жизнь, много говорил мне о своей давней фронтовой любви, но этого стихотворения мне никогда не показывал.

Что же касается неопубликованных стихов восьмидесятых — девяностых годов, то он их, видимо, просто забыл отдать в печать, занятый своей прозой и увлеченный переводом древнейшего эпоса „Гильгамеш”. Писал же Семен Израилевич чаще всего на ходу, обкатывал строки в уме, а уж потом переносил на бумагу. Еще он рассказывал мне, как ему пишется: стихотворение виделось (именно „виделось”) сразу и целиком, он почти точно знал, сколько будет строф, и работа над словом происходила уже внутри увиденных строф и услышанной музыки.

Господь даровал Семену Израилевичу длинную жизнь и долгую муку непечатанья”.

См. также: Семен Липкин, “Прости меня” — “Новый мир”, 2004, № 11.

Давид Маркиш. Ретроград без закидонов. Беседу вела Татьяна Бек. — “Дружба народов”, 2005, № 3.

В траурном врезе — обращение/прощание дружбинцев с Татьяной Бек. Это, очевидно, самое последнее интервью, взятое Татьяной Александровной.

“ Т. Б.: Каков твой личный прогноз относительно евреев в России?

Д. М.: Конец наступает. Почему? Не знаю. Это поколение русских евреев вымрет — умрет. Дети ассимилируются так, как всегда ассимилировались евреи в течение своей истории. Два поколения ассимилируются, а потом подрастают правнуки, которые говорят: „Что-то вы тут засиделись”... И уезжают. По большей части сюда (в Израиль. — П. К. ).

Первый мощный поток евреев из России был в начале XX века — после погромов. В Палестине им было очень плохо: плохо, жарко, крокодилов много. И они сюда не едут, а едут за океан… Надо понять концепцию жизни здесь евреев. Еще до разрушения Второго храма, то есть до 70 года новой эры, больше половины евреев жили в странах рассеяния — не здесь. В Александрии, в Риме… Они разъезжались по всему свету — как цыгане. Недаром говорят: „Еврей рождается с чемоданом в сердце”.

Т. Б.: Ты согласен с этой формулировочкой?

Д. М.: Да. Согласен. К сожалению. У евреев есть такая национальная особенность, как склонность к непроживанию на собственной земле. Почему — другой разговор. Вот разница между американским евреем и российским. Американские евреи доказывают себе самим и окружению, состоящему из основного, „табельного” народа: они, дескать, не хуже — они лучше. Они охотно втягиваются в сумасшедшую конкуренцию, они достигают успехов в бизнесе. У них есть деньги, они занимают посты в прессе, в аппарате президента. „Мы не хуже вас — мы лучше вас. Мы должны быть лучше, иначе нас затопчут!” — так они вслух не скажут, но между собой подумают.

Здесь, в Израиле, так никто не будет выступать и так не скажет. А в России еврей всегда говорил: „Гои… Ну что с них взять?” Но там не деньгами брали в первую очередь, представь себе, а отвагой. Вот то, что делал Бабель. Он говорил: „Я не хуже их — я тоже могу шашкой махать!” И получилось. И льнул к крови… Я на своем примере скажу. Я в возрасте лет двадцати пяти сказал самому себе: „Я убью барса”. Или: „Я залезу на Памир”. <...> Я докажу, что я первый еврей, который взошел на ледник Федченко…”

Вера Павлова. Стихи. — “Звезда”, 2005, № 2.

Память, дырявый мешок,

стольких бессонниц напасть!

Было ли ей хорошо

в час, когда я началась, —

маме? Вознесся ли дух

в апофеозе тепла?

Я состояла из двух

клеток. Но третью была.

Писатели Армении: сегодня и вчера. — “Дружба народов”, 2005, № 2.

Специальная, “армянская” книжка журнала с характерной сноской: “…Редакция журнала выражает искреннюю признательность семье Левона Григорьевича Арзуманяна за поддержку и участие в подготовке и выпуске этого номера”.

“Армения — один из тех уголков земли, где русское слово, русская литература, русская культура окружены такой же любовью, как и в самой России. Это не случайность, не прихоть, а закономерность истории, вековых традиций общения…” ( Леонид Теракопян, введение).

Поэзия здесь представлена именами нестареющей Сильвы Капутикян, Размика Давояна, Ованеса Григоряна и Эдварда Милитоняна. Читать поэтов-армян в переводах я не умею: здесь надо знать язык и читать все-таки вслух, по-армянски. Последний раз (если не считать классических переводов Арсения Тарковского, Марии Петровых и Веры Звягинцевой) я наслаждался переводами с армянского, когда читал лет пятнадцать тому назад переведенного Олегом Чухонцевым — Паруйра Севака. Они были напечатаны в позабытом ныне журнале “Pro Armenia”, который я добывал в редакции, располагавшейся в комнатке три на пять метров.

Прозы в номере немало: в основном это рассказы, эссе и один роман ( Ваграм Мартиросян, “Оползни”, перевод Соны Бабаджанян, вступление Агаси Айвазян) . Жесткая такая, немножко “оруэлловская” вещь.

Выход номера совпал с семидесятилетием со дня рождения Гранта Матевосяна, без которого никакого армянского спецномера быть не может. Сорокалетней давности рассказ “Сквозь прозрачный день” переведен Нелли Хачатрян, а три эссе (1970, 1978 и 2001 — о стилизации, Вильяме Сарояне и Ованесе Туманяне) — Ириной Маркарян. Обычно Матевосяна нам представляют в превосходных переложениях Анаит Баяндур, но и эти переводы очень хороши.

Странное дело: в бумажном варианте куда-то потерялось естественное в сюжете с Матевосяном мини-эссе Андрея Битова “Случай и судьба”. В электронной версии, находящейся в “Журнальном зале” сетевого “Русского Журнала”, — оно есть и расположено как предисловие к рассказу 1965 года. Набран текст как-то странно, с непонятными пропусками, опечатками и нестыковками. Как будто по дороге к сайту он продирался сквозь какие-то электронные “глушилки” и “фильтры”.

“<…> В 1997-м мы виделись с тобой последний раз. Меня чествовали в Ереване за эти наши вторые полжизни. Дали почетного профессора и гражданина, военный министр подарил мне меч. И что же? На последней Франкфуртской ярмарке в октябре 2002 я наткнулся на скромный стенд независимой Армении и, конечно, не мог не подойти. Выглядел стенд пустынно, непосещаемо. Скучающий молодой человек отлепился от стенки. О, как он был похож! Он был похож на выездного пресловутых шестидесятых — комсомольца, сынка, внучка, племянничка… <…> Я спросил его о книгах Гранта Матевосяна и Андрея Битова. Он не имел информации. <…> Отстой? как это будет по-армянски? Полжизни и полжизни… когда неуверенной ощупью входишь в третью, забываешь, что третьей половины не бывает, что третьей бывает только последняя треть и что, следовательно, половину этой трети мы уже прогуляли. Советский Союз сохранился только в онкологии, как цитаты. Я стараюсь не догнать тебя, Грант, то есть лежу со своим заболеванием на Каширке, на самом высоком этаже, в отделении головы от шеи, в самом его тупике, с видом на Коломенское. Заведение прежнее — времена новые: палату мою отремонтировал предшествовавший мне вор в законе, напротив меня комната отдыха медсестер с игривой вывеской СТУЧИТЕ <…>.

Грустно только, когда история совпадает со старостью.

Еду в родном Питере в метро и начинаю ерзать от упорного на себя взгляда. Пожилой армянин с умилением разглядывает меня. Я начинаю раздуваться от скромности: узнают, ценят!.. только вот не помню, кто такой? где я его видел… „Что, не узнаешь?” — наконец спросил он. И по голосу я тут же узнал…

А я считал Гранта своим первым армянином!.. Передо мной стоял Валерий Григорьянц, мой первый друг образца 1944 года. Первый, единственный, на всю жизнь! Полвека вот только не виделись… То и судьба, что вырастает из случая…”

В рубрике “Из литературного наследия” вслед за рассказом и эссеистикой Гранта Матевосяна идут четыре отличных рассказа Вильяма Сарояна, переведенных с английского Наталией Гончар.

“Обратитесь к журналам, и вы найдете в них сколько угодно образцовых рассказов, отлично сбитых из сюжета, атмосферы и стиля, положений, характеров — всего вообще, что требуется для доброкачественного рассказа, точно так же как для хорошего майонеза нужно столько-то чистого оливкового масла, столько-то сметаны и каких-то приправ и, конечно, чтоб все это было как следует сбито. (Не сочтите, пожалуйста, что я забылся и остроумничаю. Я не насмехаюсь над такими рассказами. Не насмехаюсь над людьми, которые их читают.) <...> Я не сатирик. На деле разоблачать сатирою нечего, все напыщенное и обманчивое разоблачает себя само. Я утверждаю лишь одно — что я писатель, рассказчик. <...> Я сижу в своей комнатушке, курю сигарету за сигаретой и пишу вот этот рассказ, который, я знаю, не выдержит трудного состязания с моими более искусными и талантливыми современниками. Ну скажите, не странность ли? Зачем мне такая привязанность к своей пишмашинке? Что проку мне от нее? И какое удовлетворение я получаю от того, что пишу рассказы? <…>

Скажу, однако, что требуются чувство гордости и чувство религиозное, чтобы быть писателем вроде меня. Требуется поразительно много силы. Я не посоветовал бы юноше, не обделенному даром слова, пробовать писать так, как пишу я. Я бы посоветовал ему изучать Теодора Драйзера или Синклера Льюиса. Чем следовать моему примеру, я бы ему посоветовал пойти по стопам О. Генри или писателей, пишущих для „Друга домохозяйки”. Потому что, скажу прямо и коротко, я вовсе не писатель. С тех пор, как я стал писать, а тому лет десять, не меньше, я смеялся и смеюсь над литературными правилами. Я просто-напросто молодой человек. Пишу, потому что нет у меня другого, более пристойного и подходящего мне занятия.

Я не верю, что существуют на самом деле такие вещи, как форма поэмы, форма рассказа или романа, я считаю, что существует только человек. Все прочее — хитрости и уловки. Я пытаюсь внести в этот рассказ себя самого, вот такого вот человека. И еще землю с ее жизнью, сколько сумею. Самое большее, чего я хочу, быть честным и бесстрашным на свой лад” (“Вот он я — на земле”).

Хорошим приложением к выпущенным недавно “Вагриусом” автобиографическим запискам Шарля Азнавура (я их читал когда-то все в той же “Pro Armenia” и даже отозвался на них в приснопамятной газете “Сегодня” — душераздирающей статьей “Сладкие слезы”) стали опубликованные здесь воспоминания сестры шансонье. К написанному в 1968 году мемуару Аида Азнавур-Гарваренц поставила эпиграф из брата: “Аида — моя память” (перевод с французского Григора Джаникяна и Ирины Карумян ).

Из публицистики отмечу короткую, яркую, тревожную статью Георгия Кубатьяна “Зазор. О причинах и последствиях размежевания русской и армянской литературы” (там, кстати, есть благодарная отсылка к “Новому миру”, который в “Библиографических листках” отметил появление романа Гургена Маари “Горящие сады”).

Есть тут и маленькая, но информативная анкета на тему “Литература и вызов времени”. Ответили на нее прозаик и драматург Гурген Ханджян, критик Петрос Демирчян и прозаик Норайр Адалян. Последний, в частности, заявляет: “Я принципиально и решительно против отрицания достижений предыдущих семи десятилетий по общим соображениям: был, дескать, суровый тоталитаризм, а следовательно, ничего кроме не было. Нет. Назовем Сатану Сатаной, но вместе с тем увидим, возлюбим, восславим, оценим, сохраним Бога, который в данном случае является духовной характеристикой наших народов. <…> Я знаю, кого из армянских писателей последних десятилетий будут читать в XXI веке. Но не думаю, что об этом следует говорить публично (нет, скажите, скажите, Норайр!.. — П. К. ). Конечно, многие станут достоянием архивов, а многие не удостоятся даже этого, что естественно для любой литературы, однако непременно найдутся писатели, которых народ, каждое новое поколение будет искать и читать, потому что не сможет жить духовной жизнью без них”.

Л. Н. Пушкарев. Досуг фронтового госпиталя. — “Вопросы истории”, 2005, № 2.

“Фольклористы давно оценили значение госпиталя как важного очага фронтового фольклора”. Ближе к победе “самой популярной темой его стали песни-раздумья на тему верности (а еще чаще неверности) оставшейся в тылу девушки. Длительная разлука с домом дала свои плоды. При этом большая часть песен возникла как отклик на известную песню М. В. Исаковского „Огонек”. Фольклористы насчитывают несколько десятков песен-откликов на это стихотворение. К концу войны все чаще стали встречаться варианты, в которых осуждалась девушка, не дождавшаяся возвращения с фронта своего милого, вышедшая замуж за „лейтенанта-интенданта”. В таком отклике описывается, как раненый боец пишет оставшейся на родине девушке о своем нарочно придуманном ранении (для того, чтобы проверить стойкость девичьего сердца). <…> Содержание песен варьируется. В одних случаях поется, что бойца утешила и приголубила его фронтовая подруга-санитарка, вынесшая его с поля боя, а в других рассказывается, что боец нарочно написал о своем ранении, чтобы испытать оставшуюся на родине подругу, а когда узнал о ее измене, то вернулся с фронта в полном здравии: И лицо неразбитое, / И вся грудь в орденах.. / Шел походкою гордою / На обеих ногах. Итог — полное посрамление изменницы. Необыкновенно распространенными были „госпитальные” сказы на тему свидания девушки с израненным бойцом…”

Рождение партийной номенклатуры. Публикацию подготовил М. В. Зеленов. — “Вопросы истории”, 2005, № 2, 3.

Продолжается изучение аппаратной деятельности Усатого. Когда-то моя — молодая тогда — бабушка соглашалась идти с — молодым тогда — дедом на вечера ревпоэзии, только если он разрешал ей взять с собой пару чурчхел. За чтение подобной документации, конечно, надобно выдавать вязанку.

Тут пять стенограмм: от 1923 года (работа агитационно-пропагандистского и учетно-распределительного отделов) до 1929-го (о реорганизации всего аппарата ЦК в “переломное” время). Недавно повторяли “запрещенно-полочный” мультфильм Андрея Хржановского “Жил-был Козявин” (1966) — по сказке Лагина. И это тоже все о них: дорогих человекоединицах, мутантах, выращенных не без участия РКП(б) — ВКП(б), б…

“Публикуемые стенограммы раскрывают один из ранних этапов становления партийно-номенклатурной вертикали, обставленных риторикой о борьбе против бюрократизма, за укрепление связи с трудящимися массами” (из вступления).

Татьяна Рыбакова. “Счастливая ты, Таня…” (О Рыбакове и не только о нем.) Главы из книги. — “Дружба народов”, 2005, № 3 — 4.

Рыбаков — это, естественно, автор “Детей Арбата”. Тут еще очень много Евгения Винокурова — прежнего мужа Т. Р.

Так странно читать все это, понимая, что жили они через две улицы от того мичуринского пристанища, где сам я обретаюсь с осени прошлого года. Некоторых персонажей повествования я и сегодня встречаю иногда на станции или в сельпо. Чуднбо. А воспоминания — интересные, как и все неостывшее, “руку протяни” .

Н. А. Соболева. Создание государственных гимнов Российской империи и Советского Союза. — “Вопросы истории”, 2005, № 2.

Развернутый билет для ответа на экзамене по истории. Интересно, что еще в марте 1917 года В. Я. Брюсов написал “конструктивную” статью “на тему”, известную по неувядаемой деятельности С. В. Михалкова. Здесь — последовательное развитие событий: от Алексея Федоровича Львова и Жуковского (официальное оформление состоялось в декабре 1833-го) до “Интернационала” и уже знакомой нам работы, начатой в 1942-м. 29 композиторов писали музыку на слова Михалкова и Эль-Регистана. Чуть-чуть не победили Шостакович с Прокофьевым, но выиграл-то, как мы знаем, последний регент церковного хора храма Христа Спасителя, будущий организатор Краснознаменного ансамбля Советской Армии. “Мало кто, кроме домашних, знал, что Александров всегда тяготел к церковной музыке, с юности зная знаменный распев. Б. А. Александров, его сын и преемник, вспоминал, что отец обладал обширными знаниями по византийской гимнографии, до тонкости знал набор православных богослужебных песнопений: стихиру, кондак, тропарь, акафист, икос, припев и славословие, величание и аллилуарий и, конечно же, гимн. В начале 1990-х гг. сын Александрова показал бывшим сослуживцам духовные сочинения своего отца и наиграл мелодию, в которой угадывалась „первоткань” Гимна Советского Союза, написанную еще в конце 1920-х годов”.

Наталья Трауберг. Англия в России. — “Дружба народов”, 2005, № 3.

Очень нежное впечатление от двух книг Григория Кружкова (“Гостья”, 2004 и “Англасахаб”, 2002). “Любить английскую словесность трудно и потому, что почти никто, кроме специалистов, не знает английской истории. Это понятно, любовь к истории не могла выжить, когда о ней постоянно врали. Понятно и то, что теперь эта любовь воскресает”.

Ревекка Фрумкина. Рефлектирующий абориген. — “Знамя”, 2005, № 2.

“Да, мы больше не стираем пластиковые пакеты. И определенная (в численном отношении — очень малая) часть нашего общества действительно приближается к стилю жизни общества одноразового потребления. Но пачка бумажных носовых платков, обычные бумажные полотенца и салфетки, стандартные пальчиковые батарейки и тому подобные „одноразовые” товары в нормальном социуме не должны вызывать размышлений, „купить носовые платки или пачку геркулеса?”, ни у пенсионера, ни у бюджетника. Я покупаю то и другое, зато продолжаю штопать носки. <…> Хозяйственность как скромная бережливость, умелость и распорядительность отнюдь не тождественна устремленности к накоплению как к самоцели. Перманентная революция и коллективизация привели к исчезновению потомственных „умельцев” во всех сословиях — будь то крестьяне, заслуживавшие это имя, т. е. реально хозяйствовавшие, а не батрачившие; купцы и мастеровые из старообрядцев, дорожившие именем и знавшие толк в качестве того, что изготовляли и чем торговали; насельники монастырей, разводившие в теплицах диковинные фрукты; а также и дворяне, в имениях которых было к началу революции образцовое хозяйство на английский манер. Исчезновение этого человеческого типа — важнейший нюанс, о котором антропологи как-то мало пишут. А ведь именно вместе с его уходом в России исчезло уважительное отношение и к труду людскому, воплощенному в рукотворной вещи, и к божьему замыслу, воплощенному во всем сущем. Но такое отношение не может быть взрощено человеком индивидуально — оно передается по традиции ”.

Составитель Павел Крючков.

.

АЛИБИ: “Редакция, главный редактор, журналист не несут ответственности за распространение сведений, не соответствующих действительности и порочащих честь и достоинство граждан и организаций, либо ущемляющих права и законные интересы граждан, либо представляющих собой злоупотребление свободой массовой информации и (или) правами журналиста: <…> если они являются дословным воспроизведением сообщений и материалов или их фрагментов, распространенных другим средством массовой информации, которое может быть установлено и привлечено к ответственности за данное нарушение законодательства Российской Федерации о средствах массовой информации” (статья 57 “Закона РФ о СМИ”).

.

ДАТЫ: 50 лет назад начал выходить журнал “Юность”; 8 (21) июня исполняется 95 лет со дня рождения Александра Трифоновича Твардовского (1910 — 1971).