В детстве мне довелось жить у бабушки на Украине в маленьком городе Изюме.

Украина для меня — это Кремянец, поросший чабрецом, Донец, окруженный ласковыми дубравами, и шум [1] возле водяной мельницы. Украина — это рынок, где солнце отражается в глечиках — глиняных кувшинах, тыквах и кавунах. Украина — это конская ярмарка в двух шагах от нашего дома, топот и ржанье коней. Украина — это люди, любовью которых я был в детстве обласкан.

В четыре года я свободно разговаривал на украинском и русском, не понимая, какая между ними разница.  Если бы мне задали вопрос, на каком языке ты думаешь, я бы не знал, что ответить. Один язык просто дополнял другой. Я понимал, что слово «тихесенько» равнозначно русскому слову «тихонечко», но «тихесенько» чуть тише и чуть нежнее. Старшие читали мне вслух Пушкина и Шевченко, Лер­мон­това и Лесю Украинку, и для меня стихи «Как-то раз перед толпою соплеменных гор…» и «За горами гори, хмарою повитi…» были стихами одного ряда.

С ранних лет я полюбил поэзию Тараса Григорьевича Шевченко. Когда любишь поэта, не просто сказать за что. Скорей всего, любишь его лицо, отра­зив­шееся в его стихах. Но в детстве, помнится, особенно нравилась его маленькая поэма «Лилея». Между прочим, Шевченко лучше всех перевел «Плач Ярославны», наполнив его яростной и живой, а не многовековой давности страстью.

 

В Путивлi-градi вранцi-рано

Спiває-плаче Ярославна,

Як та зозуленька кує,

Словами жалю додає!..

 

Думаю, что даже германское ухо, не знающее славянских речений, услышит в этой звукописи плач женщины или ребенка и звон колоколов. Не буду более задерживаться на маленьком шевченковском шедевре, он требует отдельного исследования. Напомню только: скупой на похвалы Бунин называл Шевченко гением.

На днях, перечитывая в очередной раз стихи Тараса Григорьевича, представил себе картину: благоуханной украинской степью идут в обнимку Гоголь, Шевченко и их приятель, великий артист XIX века Щепкин. Мог ли кто-нибудь из них помыслить, что они люди разной крови?

Переводить со славянского на славянский трудно. Шевченко переводили отменные переводчики, лучшие советские поэты: Твардовский, Исаковский, Тихонов, Тарковский и другие. Но ближе всех к украинскому поэту, на мой вкус, оказался изысканный и сложнейший Пастернак, он сделал это, впадая в «неслыханную простоту» шевченковских стихов и растворившись в ней.

Мне всю жизнь хотелось переводить Шевченко. Наконец, со свойственной мне чудовищной самонадеянностью, решился. Посвящаю этот труд моим наставникам в детстве: бабушке Юлии Васильевне Наседкиной и тетке Екате­рине Павловне Тимофеевской.

 

 

 

*    *

 *

 

Ой, наточу товарища

И в сапог заправлю.

Себе славы поищу,

А пойду за правдой.

Ой, пойду я не лугами

И не берегами,

Не широкою дорогой —

Тайными путями.

Спрошу с того, с кого надо,

С богатого пана

И с шляхтича поганого

В поганом жупане.

С чернеца распутного —

Пускай не гуляет,

Пускай лучше слово Божье

Людям прочитает.

Чтоб не резали брат брата

И не обирали,

Сына у вдовы в солдаты

Чтоб не отбирали.

 

 

*    *

 *

 

И небо немыто, и заспано море,

И, словно пьяненький, поник

Вдали над берегом тростник,

Без ветра гнется — горе, горе.

И долго буду я во тьме,

В моей незамкнутой тюрьме,

Что над никчемным этим морем,

Томиться, ждать? Не говорит,

Молчит, сама едва жива,

В степи пожухлая трава.

Не хочет правду мне сказать,

А больше негде мне узнать.

 

 

Русалка

 

«Довелось мне в барском доме

В палатах родиться.

Мать меня купала ночью

В днепровской водице.

Купаючи, говорила

С маленькой со мною:

— Плыви, плыви, моя доню,

Днепром за водою.

Да выплыви русалкою

Завтра среди ночи,

Я на берег выйду с паном,

А ты защекочешь.

 

Замучь его, мое сердце,

Пускай не смеется

Надо мною, молодою,

Пускай пьет-упьется

Не моими кровь-слезами,

А синей водою

Днепровскою. Пускай, дочка,

Гуляет с тобою.

Плыви ж, моя родимая!.. —

Волна подхватила,

Понесла русалочку,

А мать завопила,

Побежала. Я же тихо

Плыла за водою,

Пока сестры не встретили,

Не взяли с собою.

Уж неделю тут живу я,

С сестрами играю

До полночи, а с полночи

Отца поджидаю.

Может, мать моя решила

С паном помириться,

Может, батька с нею, грешной,

Снова веселится?»

Умолкла русалочка

И в омут метнулась,

Как плотвичка. Лишь легонько

Лоза покачнулась.

 

Мать решила прогуляться —

Стало ночью душно.

Пана Яна нету дома,

А без пана скучно.

А как вышла на тот берег,

Вспомнила былое:

Как родную дочь сгубила…

Поросло травою

То, что было. Спать пошла

Дома на перине,

А пришлось ей почивать

В днепровской пучине.

Не заметила в потемках,

Как смогли подкрасться

К ней днепровские девчата

И давай играться.

Радешеньки, что поймали.

Гнали, щекотали,

Пока в вершу не загнали,

И захохотали.

Одна только русалочка

Смеяться не стала.

 

 

*    *

 *

 

Как у Катерины

Хата на помосте.

Из славного Запорожья

Наехали гости:

Один Семен Босый,

Другой Иван Голый,

Третий славный вдовиченко

Иван Ярошенко.

— Мы объездили всю Польшу

И всю Украину,

А не видели дивчины

Краше Катерины. —

Один сказал: —Братья,

Кабы стал богат я,

То отдал бы все богатство

Я за миг единый

С этой Катериной. —

Другой сказал: — Злато —

Ерунда, ребята,

Я готов отдать всю силу

Лишь за миг единый

С этой Катериной. —

Третий сказал: — Дети,

Нет того на свете,

Чего бы не сделал

Я за миг единый

С этой Катериной.

 

Катерина помолчала

И так отвечает:

— У меня есть брат любимый,

В Крыму пропадает,

Чахнет, бедненький, в неволе

У врагов проклятых.

Я тому женою стану,

Кто добудет брата. —

Коней оседлали,

Разом поскакали

По чистому полю

Вернуть брату волю.

Один утопился

В днепровской пучине.

Другого в Козлове

На кол посадили.

Третий, Иван Ярошенко,

Славный вдовиченко,

Из лютой неволи,

Из Бахчисарая,

Брата вызволяет.

 

Заскрипели в хате двери

Утром на рассвете:

— Вставай, вставай, Катерина,

Иди брата встретить! —

Катерина посмотрела

И заголосила:

— Он не брат мой, он мой милый,

Я вас обдурила…

— Обдурила!.. — И Катина

С плеч долой скатилась

Головушка… — Идем, что ли,

Раз такая доля. —

Поехали запорожцы

Искать ветра в поле.

Катерину черноброву

В землю закопали,

А славные запорожцы

В степи побратались.

 

 

Лилея

 

— За что меня, как росла я,

Люди невзлюбили,

За что меня, как выросла,

Молодой убили,

За что ж они теперь с меня

Очей не спускают,

Царевною называют,

С почетом встречают,

Превозносят так, как будто

Равнять меня не с кем,

Ты скажи — за что, мой братик

И цвет королевский?

— Я не знаю, мое сердце. —

И цвет королевский

Склонил свою головушку,

Огнем пламенея,

К бледному, поникшему

Личику Лилеи.

И заплакала Лилея

Росою-слезою…

Заплакала и сказала:

— Братик, мы с тобою

Давно уж сроднилися,

А я не призналась,

Как была я человеком

И как настрадалась.

 

Моя мама… взглянет мельком, —

Что могло то значить? —

Взглянет на меня украдкой

И все плачет, плачет.

Я не знала, брат единый,

Что же с ней такое,

Кто родимую обидел —

Я была малою.

 

Я играла, забавлялась,

А она все вяла

Да нашего злого пана

Кляла-проклинала.

А когда ее не стало,

Пан к себе, в палаты,

Взял меня на воспитанье.

Не сказал, проклятый,

Мне о том, что я приблуда,

Дочь его родная,

И однажды вдруг уехал,

А куда — не знаю.

И прокляли его люди,

Барский дом спалили...

А меня, мой брат единый,

Убить — не убили,

Только косы мне остригли,

Тряпкою накрыли,

За мной, стриженою девкой,

С хохотом ходили.

Жиды и те, нечистые,

На меня плевали.

Так-то меня, братик мой,

Люди мордовали.

Веку краткого такого

Мне дожить не дали

Люди злые. Умерла я

Зимой под забором,

А весною расцвела

Пред зеленым бором,

Цветом белым, как снег белым,

Лес забыл печали…

Зимой люди... Боже милый!

В хату не пускали.

А весною полюбили

И глаз не спускали.

И плели венки девчата,

А меня назвали

Лилеею-снегоцветом,

И я расцвела так

И в долине, и в теплице,

И в белых палатах.

Теперь, цвет мой королевский,

Ты бы мне ответил:

Зачем Бог меня поставил

Цветком на сем свете?

Чтоб людей я веселила,

Людей, что убили

Меня с мамой? Милосердный,

Святой Боже милый! —

И заплакала Лилея,

А цвет королевский

Склонил свою головушку,

Огнем пламенея,

К бледному, поникшему

Личику Лилеи.

 

*    *

 *

 

Ой, не пьются пиво, меды,

Не пьется вода,

С чумаченьком молоденьким

Случилась беда.

Заболела головонька,

Заболел живот,

Лежит чумак возле воза,

Лежит — не встает.

Из Одессы той преславной

Завезли чуму.

Покинули товарища, —

Лишенько ему.

Волы его возле воза

Понуро стоят.

Черны вороны из степи

К чумаку летят.

— Ой вы, вороны, не троньте

Чумацкого трупа,

Нахлебавшись моей крови,

Пропадете глупо.

Полетели б вы, крылаты,

До родимой хаты,

Отцу-матери сказали,

Чтоб псалтырь читали,

О моей душе о грешной

Господа молили.

А дивчине передайте,

Что в степи зарыли.

 

 

Завещание

 

Как умру, похороните

Меня на Украйне,

У Днепровского кургана

Средь степей бескрайних,

Чтобы видел я с кургана,

Как он волны гонит,

Чтобы слышал ухом чутким,

Как ревет и стонет.

 

Вот когда его весною

Черной кровью вспучит,

Кровью выродков… Тогда я

И поля и кручи —

Все оставлю и прославлю

Молитвою Бога,

А покуда славить Бога —

Слишком чести много!

 

Закопайте да вставайте.

Да готовьтесь к бою.

Цепи рвите. Окропите

Волю кровью злою.

И меня в семье великой,

В мире вольном, новом

Помянуть не позабудьте

Незлым, тихим словом.

 

 

*    *

 *

 

О люди, люди бедолаги!

На что сдалися вам цари?

На что сдалися вам псари?

Ведь вы же люди, не собаки!

 

Ночь. Гололедица и слякоть.

И лед из-под моста Нева

Несет тихонько. Снег колючий,

А я иду себе в ночи.

И кашель злой меня замучил,

Смотрю: ну просто, как ягнята,

В лохмотьях тянутся девчата.

А инвалид за ними, дед,

Бредет согнувшись, ковыляет,

Как будто стадо загоняет

Чужое в хлев. Да где же свет,

Свет правды Божьей? Горе, горе!

Детей некормленых и голых

Последний гонят долг отдать

К умершей матери байстрят,

Девчаточек, как ту отару.

Когда же будет суд, и кара

Настигнет ли царят, царей,

И правда будет меж людей?

Иначе солнце вспять пойдет

И землю грешную сожжет.

 

 

 

Тимофеевский Александр Павлович родился в 1933 году. Поэт, драматург, сценарист. Автор нескольких лирических книг. Лауреат новомирской премии «Anthologia» (2009). Постоянный автор нашего журнала. Живет в Москве.