ДМИТРИЙ КОСТОМАРОВ

*

В РЯДУ ПОКОЛЕНИЙ

 

Бабушкин альбом

Ко мне как к старшему сыну перешел по наследству семейный архив.

Он включает старинный альбом с металлическими застежками, принадлежавший некогда моей бабушке. В нем — фотографии предков, сделанные в конце XIX — начале XX века. В те годы фотографироваться ходили в ателье, и фотограф тщательно, не спеша готовил каждый снимок. Снизу на фотографиях обычно указывались имя фотографа и адрес фотоателье, а на обороте делалась приписка: “Негативы хранятся”. Жаль только, что не было принято фиксировать дату съемки, как это делают сегодня автоматически многие фотоаппараты.

Я уже немолодой человек, и мне все чаще хочется оглянуться назад, вспомнить прошлое... Время от времени я достаю из книжного шкафа старый бабушкин альбом и начинаю не спеша переворачивать его толстые картонные страницы.

Альбом открывается двумя портретами моего дедушки. На одном — он в форме полковника с орденом Святого Владимира в петлице, на другом — в полевом генеральском френче. За этими снимками следуют портрет бабушки и ее фотография в саду. Сделанная “на природе”, она имеет любительский вид и существенно проигрывает в качестве студийным портретам.

Дедушка Дмитрий Коронатович Костомаров (1857 — 1920) и бабушка Юлия Павловна, урожденная Шатилова (1867 — 1936), происходили из семей, где все мужчины из поколения в поколение были военными, а дамы — женами военных. Их предки сражались “за веру, царя и отечество” практически во всех войнах, которые пришлось вести России. В этих заметках я расскажу историю трех поколений Костомаровых и Шатиловых, которые породнились благодаря браку Дмитрия Коронатовича и Юлии Павловны. Первым является поколение моих прадедушек и прабабушек. Их жизнь началась и закончилась в XIX веке. Поколение дедушки и бабушки появилось на свет в середине XIX века и на склоне лет попало в водоворот трагических событий 1917 года. Моему отцу, его братьям и сестрам выпало родиться на рубеже XIX и XX веков. Октябрьский переворот коренным образом изменил их прежнюю жизнь. Одни участвовали в белом движении и были вынуждены эмигрировать за границу, другие остались на родине и всю последующую жизнь расплачивались за свое дворянское происхождение и прочие семейные “грехи”. Теперь, к концу ХХ века, старшим стало уже мое поколение. Мы родились в двадцатые — тридцатые годы, и нам изначально пришлось жить в новых условиях. О прежней жизни мы знали только по книжкам, кинофильмам и по рассказам старших. Сейчас в семье существует еще два поколения: наши дети и внуки. Однако мои заметки обращены в прошлое. Я хочу рассказать о судьбах тех, кто ушел из жизни и сам о себе рассказать уже не может.

Каждая фотография в бабушкином альбоме связана с каким-нибудь событием в жизни нашей семьи. Бабушка Юлия Павловна Костомарова, ее сестра Клавдия Павловна Шатилова, отец Павел Дмитриевич Костомаров, тетя Варвара Дмитриевна Скворцова, урожденная Костомарова, рассказывали мне об этих событиях. Много лет спустя я вспоминал их рассказы и по кусочкам восстанавливал историю. Большую помощь оказали мне ныне здравствующие родственники: они поделились со мной своими воспоминаниями и архивами. Однако самое интересное и в значительной степени неожиданное началось тогда, когда мы решили выйти за рамки “семейных преданий” и поискать информацию о предках во “внешних источниках”. Здесь наш успех превзошел самые смелые ожидания.

Поскольку большинство мужчин в нашем роду с юношеских лет служили в армии, мы прежде всего обратились в Российский государственный военно-исторический архив. Оттуда нам любезно прислали подробные выписки из послужных списков, по которым можно проследить весь жизненный путь человека, посвятившего себя служению Отечеству. Много информации удалось найти в других источниках: энциклопедиях, справочниках, мемуарах, журнальных и газетных публикациях. А вот сведения о женских представителях нашего рода оказались скудными. Женщины в России не занимали государственных должностей, а были матерями, женами, дочерьми. Не всегда даже можно было установить даты рождения и смерти. Я сожалею об этом, ведь среди них были личности не менее интересные, чем их отцы, мужья, сыновья. После этого несколько затянувшегося введения я перехожу к своему рассказу.

 

Костомаровы

Костомаровы — дворянский род, история которого насчитывает более четырех веков. В Русском биографическом словаре, в статье, посвященной историку Николаю Ивановичу Костомарову, упоминается боярский сын Самсон Мартынович Костомаров, служивший у царя Ивана Грозного в опричниках. В документе со сложным названием “Боярские списки последней четверти XVI — начала XVII века и роспись русского войска 1604 года. Указатель состава Государева двора по фондам разрядного приказа” значился боярин Яков Филатович Костомаров, который должен был являться на государеву службу в сопровождении четырехсот воинов. В “Энциклопедическом словаре” Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона нашему роду посвящена следующая статья:

Костомаровы — русский дворянский род, восходящий к половине XVI в. Федор К. был послан в 1592 г. в Лондон Годуновым учиться и там окончательно поселился. Степан Матвеевич К. пожалован вотчиной в 1634 г. Род К. разделился на несколько ветвей, внесенных в VI и II части родословной книги Орловской, Тверской и Харьковской губ.

Вотчина предков “Костомаровский крутояр” располагалась на берегу Яузы, напротив Спасо-Андрониева монастыря. Этот факт оставил след в топонимике Москвы: Костомаровский переулок, Крутоярский переулок, Костомаровская набережная, Костомаровский мост. В энциклопедии “Москва” приведена следующая справка:

Костомаровский мост через р. Яуза соединяет Костомаровский пер. с пл. Прямикова. Построен в 1941 году (инж. Ю. Ф. Вернер). Сохранил название ранее находившегося здесь моста.

Я невольно задаю себе вопрос, почему мост инженера Вернера сохранил в 1941 году старое название, а не получил новое, в духе времени? Ведь кругом было так много “прекрасных” примеров: Большая и Малая Коммунистические улицы, Ульяновская улица, площадь Ильича, площадь Прямикова...

Родителями дедушки были генерал-лейтенант Коронат Филиппович Костомаров (Коронад по старому написанию) и Варвара Ивановна, урожденная Горскина. Коронат Филиппович родился в 1803 году, брак с Варварой Ивановной был для него вторым. О его первой супруге я ничего не знаю. Прадедушка был военным инженером, получившим образование в Николаевском инженерном училище. Он оставил заметный след в отечественной истории и культуре. Будущий писатель Д. В. Григорович четырнадцатилетним подростком был определен в 1836 году к капитану К. Ф. Костомарову для подготовки к поступлению в Главное инженерное училище. Приведу три коротких фрагмента из воспоминаний писателя:

Первый мой визит, вместе с матушкой, к Костомарову произвел на меня, сколько помню, удручающее впечатление. Я увидел перед собою пожилого, высокого офицера с большими черными усами, с серьезным, даже, сколько мне тогда показалось, суровым лицом. Мы вошли, вероятно, в то время, когда он давал урок своим воспитанникам; за столом, покрытым тетрадями и книгами, сидело человек пять — не детей, а зрелых юношей. Они испугали меня более даже, чем сам капитан...

Первое впечатление, сделанное на меня Костомаровым, было ошибочно: он оказался добрейшим, мягким человеком. Жена его отличалась теми же качествами. Те из нас, которые еще живы, узнав ее, вероятно, и теперь добром ее поминают. Насчет новых моих товарищей я также ошибся: они были добрые, смирные ребята, исключительно почти занятые мыслью учиться и с успехом выдержать экзамен... Их в училище так и звали костомаровцами; каждый лез из кожи, чтобы не ударить лицом в грязь и поддержать репутацию уважаемого наставника...

Раз в воскресенье отправился я из училища, желая навестить бывшего моего наставника К. Ф. Костомарова. Я пришел утром, в то время, когда его питомцы (их был новый комплект и, по-прежнему, человек пять) не занимались. Меня тотчас же все радостно обступили; я был для них предметом живейшего любопытства, мог сообщить о житье-бытье училища, в которое они должны были вступить будущею весной.

В числе этих молодых людей находился юноша лет семнадцати, среднего роста, плотного сложения, белокурый, с лицом, отличавшимся болезненной бледностью. Юноша этот был Федор Михайлович Достоевский. Он приехал из Москвы вместе со старшим братом Мих. Мих.

Оказывается, первая встреча двух будущих писателей, Д. В. Григоровича и Ф. М. Достоевского, произошла в юном возрасте в доме моего прадеда!

Имя Короната Филипповича встречается во многих письмах братьев Достоевских того времени, однако я ограничусь двумя короткими выдержками из их письма от 3 июля 1837 года к отцу:

...Дела у нас идут своим порядком хорошо. То занимаемся геометрией и алгеброй, чертим планы полевых укреплений: редутов, бастионов и т. д., то рисуем пером горы. Коронад Филиппович нами очень доволен и к нам особенно ласков. Он купил нам отличные инструменты за 30 рублей монетою и еще краски за 12 рублей. Без них обойтись никак не было возможно: потому что планы всегда рисуют красками...

Еще не было ни одного примера, чтобы от К. Ф. кто-нибудь не поступил в училище. Коронад Филиппович свидетельствует Вам свое почтенье. Уж одиннадцать часов! Пора спать! Добрая ночь! Прощайте.

С истинным почтением и сыновнею преданностью честь имеем быть дети Ваши

Михаил и Федор Достоевские.

Как опытный инженер-строитель, Коронат Филиппович привлекался к сооружению Исаакиевского собора, и среди его многочисленных наград имеется орден Святой Анны второй степени, которого он удостоен 30 мая 1858 года “в награду трудов и усердия, оказанных при сооружении Исаакиевского собора”. В 1861 году Коронат Филиппович получил чин генерал-майора, в 1863 году стал членом Инженерного комитета Главного инженерного управления военного министерства, в 1869 году был произведен в генерал-лейтенанты. В 1872 году в связи с 50-летним юбилеем службы в офицерских чинах ему был пожалован весьма редкий орден Святой Анны первой степени с императорской короной. Умер Коронат Филиппович в 1873 году.

Мои сведения о прабабушке Варваре Ивановне очень скудные, мне не известны даже даты ее рождения и смерти. Я знаю лишь, что она вышла замуж в 1846 году и была лет на двадцать моложе мужа. Ее отец Иван Николаевич Горскин (1798 — 1876) был декабристом, во время следствия четыре месяца провел в Петропавловской крепости, был сослан в Вятку “под бдительный надзор”, потом долго жил в Пензе и в 1848 году получил разрешение поселиться в Москве (“Декабристы”. Биографический справочник. М., 1988, стр. 57). В семье Короната Филипповича и Варвары Ивановны было шестеро детей: Ольга (1848 г.), Владимир (1849 г.), мой дедушка Дмитрий (1857 г.), Константин (1860 г.), Анна (1865 г.) и Александра (1868 г.). После смерти мужа Варвара Ивановна продолжала жить в Санкт-Петербурге. Там же жили ее дочери. Собственных семей у них не было. После 1917 года они оказались в тяжелом положении и были вынуждены распродавать свои вещи. Умерли они в тридцатые годы в Ленинграде. О сыновьях Владимире и Константине я практически ничего не знаю.

Мой дедушка, Дмитрий Коронатович, пошел по стопам отца и также стал военным инженером. Окончив Николаевское инженерное училище, а потом и Николаевскую инженерную академию, он всю жизнь занимался укреплением границ Российской империи. После окончания академии (1886 г.) он был направлен на Кавказ в инженерное управление крепости Карс. Оттуда был переведен в Варшавский военный округ в Новогеоргиевское крепостное инженерное управление (1895 г.). Затем он служил в военно-морской крепости Свеаборг на берегу Финского залива (1899 г.), возводил укрепления в окрестности Пскова (1903 г.). В 1909 году вернулся в Карс начальником инженеров крепости с производством в генерал-майоры. С 1913 года совмещал эту должность с должностью коменданта крепости. Фортеции, которые возводил дедушка для России, сыграли заметную роль в Первой мировой войне, однако после октябрьского переворота все они, кроме псковских укреплений, оказались утерянными.

 

Шатиловы

Свой рассказ о семье Шатиловых я начну со статьи из того же “Энциклопедического словаря” Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона:

Шатиловы — старинный русский дворянский род, восходящий к концу XVI в. и записанный в VI ч. род. кн. губ. Московской, Орловской и Тульской. Герб внесен в III ч. Общего Гербовника. Есть еще два дворянских рода Ш., восходящих к половине XVII в. и записанных в VI ч. род. кн. губ. Тверской и Курской, и несколько родов более позднего происхождения.

Родителями моей бабушки Юлии Павловны были генерал от инфантерии Павел Николаевич Шатилов и его жена Анна Францевна, дочь тайного советника Франца Ивановича Герарди. Их семья была многодетной: супруги имели троих сыновей и семерых дочерей. Свой рассказ об этой семье я опять начну с самого старшего поколения, с прадедушки и прабабушки.

Мой прадедушка Павел Николаевич Шатилов (1822 г.) был боевым офицером, его служба проходила на Кавказе. С 1844 года он принимал активное участие в заключительном этапе Кавказской войны, имел ранение “пулей в голову, выше левого уха, навылет”, полученное в деле против горцев в укреплении Закаталах 29 мая 1845 года. В последующие годы он был комендантом города Эривань (1859 г.), командующим войсками в Абхазии (1861 г.), командиром 40-й пехотной дивизии (1865 г.). Принимал участие в русско-турецкой войне 1877 — 1878 годов, а после ее окончания командовал 15-м армейским корпусом. При назначении в Абхазию в возрасте 39 лет был произведен в генерал-майоры, в 1869 году стал генерал-лейтенантом, в 1883 году — генералом от инфантерии. Список полученных им орденов и иных наград занимает целую страницу. Перечислю некоторые из них: орден Святого Станислава 3-й степени (самый скромный первый орден, 1845 г.), золотая сабля с надписью “За храбрость” (1858 г.), орден Святого Владимира 2-й степени с мечами (1864 г.), орден Белого Орла (1875 г.), орден Святого Александра Невского (1881 г.), бриллиантовый знак к этому ордену (1884 г.). Выделю особо три награды за участие в русско-турецкой войне: орден Святого Георгия 3-й степени (1877 г.), золотая шпага с надписью “За храбрость” (1878 г.), Черногорская медаль, принятая с разрешения императора Александра II (1878 г.).

Имя Павла Николаевича Шатилова как кавалера ордена Святого Георгия по существовавшей в то время традиции было занесено на стену Георгиевского зала Большого Кремлевского дворца. Катаклизмы ХХ века пощадили эту своеобразную книгу героев России. Она сохранилась, и я смог ее увидеть 6 ноября 1990 года, когда был приглашен в Кремль на церемонию вручения государственных наград. После окончания официальной церемонии Михаил Сергеевич Горбачев и награжденные перешли из Владимирского зала в Георгиевский, чтобы сфотографироваться на память. За то время, которое нам дали на осмотр зала, я нашел на одной из его стен фамилию прадеда. Возможность прикоснуться к прошлому семьи сделала для меня этот день праздничным вдвойне.

Павел Николаевич Шатилов погиб самым нелепым образом в 1887 году. С возрастом дало о себе знать тяжелое ранение в голову, полученное в 1845 году: появились головокружения и головные боли. Однажды такой приступ случился во время смотра. В результате генерал упал с лошади и получил черепно-мозговую травму, от которой скончался. Император Александр III установил пенсии его незамужним дочерям до их вступления в брак.

К сожалению, сведения о моей прабабушке Анне Францевне, как и о Варваре Ивановне, весьма ограниченны. И в этом случае я не знаю дат рождения и смерти, однако в послужном списке Павла Николаевича указано, что к моменту своей трагической гибели он был вдовцом.

Рассказ о детях Павла Николаевича и Анны Францевны я начну с бабушки. Ее я очень хорошо помню: мне посчастливилось прожить с ней свои первые семь лет, и я благодарю судьбу за то, что она послала мне такую бабушку. Однако до времени, когда я появлюсь на свет и наши жизненные пути пересекутся, еще далеко: пока мы находимся в XIX веке.

Бабушка родилась в 1867 году и была восьмым ребенком в семье Павла Николаевича и Анны Францевны. Как и ее сестры, она получила хорошее образование: окончила Одесский институт благородных девиц, в совершенстве владела французским и немецким языками, знала английский и итальянский, который был родным языком ее предков по линии матери, прекрасно играла на рояле. В 1895 году она вышла замуж за Дмитрия Коронатовича. В течение следующих лет в семье появились трое детей: сын Виктор (1897 г.), дочь Варвара (в семье ее звали Вава, 1899 г.) и мой отец Павел (1902 г.). Дочь получила имя в честь своей бабушки Варвары Ивановны Костомаровой, младший сын — в честь дедушки Павла Николаевича Шатилова. Надо сказать, что дочери генерала Шатилова охотно давали это имя своим сыновьям: его получили кроме моего отца еще четыре внука Павла Николаевича. С некоторыми из них нам предстоит познакомиться в дальнейшем.

Места рождения детей отражали послужной список дедушки: Виктор и Варвара родились в Новогеоргиевске в Польше, отец — в Свеаборге в Финляндии. Ах, бабушка, бабушка! Какую недальновидность проявила ты с Польшей и Финляндией. Сколько дополнительных трудностей возникло у твоих детей в советское время при заполнении анкет из-за “неправильного” места рождения. Впоследствии, когда мы с братом также доросли до “анкетного” возраста, проблема Свеаборга перешла к нам, ибо все анкеты, которые мне пришлось заполнять за пятьдесят лет взрослой жизни, требовали указать место рождения родителей.

В бабушкином альбоме сохранилось несколько детских фотографий. Расскажу о двух наиболее интересных и о событиях, с ними связанных.

В 1905 году, когда семья жила в Пскове, тамошний генерал-губернатор граф Адлерберг устроил по традиции в своем доме на второй день Рождества детский костюмированный праздник. На праздник был приглашен фотограф, для которого в одной из комнат оборудовали фотостудию. На память об этом празднике осталась чудесная фотография: элегантный Виктор в костюме маркиза преподносит розу своей красавице сестре. Отец тогда был еще слишком маленьким, и его на праздник не взяли.

Второй снимок сделан в Карсе фотографом-греком Грамматикопуло. На нем сфотографированы Виктор, Вава и отец со своей тетей Александрой Коронатовной Костомаровой, приехавшей погостить к брату. Для меня этот снимок особенно дорог: во-первых, у нас нет других фотографий Александры Коронатовны, во-вторых, только на этом снимке можно видеть всех троих детей одновременно. Думаю, что снимок следует датировать 1909 — 1910 годами, когда моему отцу было семь — восемь лет.

Бабушкины братья по семейной традиции служили в армии. Виктор Павлович (1850 г.) был полковником Генерального штаба, Владимир Павлович (1855 г.) — подполковником 158-го пехотного Кутаисского полка. Однако наиболее известен самый старший брат бабушки генерал от инфантерии Николай Павлович Шатилов (1849 г.). Служба его в основном протекала на Кавказе. Он принимал участие в русско-турецкой войне 1877 — 1878 годов, был начальником Тифлисского пехотного юнкерского училища, командовал 4-й, а затем 10-й пехотной дивизией. 16 января 1906 года рабочий литейного цеха железнодорожных мастерских Арсен Джорджиашвили по поручению боевой дружины убил средь бела дня в центре Тифлиса начальника штаба Кавказского военного округа генерал-майора Ф. Ф. Грязнова. 29 января 1906 года, через тринадцать дней после теракта, на должность убитого был назначен Николай Павлович Шатилов, а спустя год, 15 января 1907 года, он стал помощником по военной части наместника на Кавказе графа Иллариона Ивановича Воронцова-Дашкова. Помощником наместника по гражданской части был в те годы сенатор, гофмейстер двора его императорского величества, тайный советник Эммануил Александрович Ватаци. Много интересных сведений о наместнике и двух его помощниках я нашел в книге “Кавказский календарь на 1913 год”, изданной в Тифлисе в конце 1912 года.

У Николая Павловича был в Тифлисе огромный дом по адресу Барятинская улица, дом 8. Он располагался на спуске от Головинского проспекта (теперь проспект Руставели) к Куре. Раньше дом принадлежал князю Андрею Ивановичу Барятинскому, главнокомандующему войсками и наместнику на Кавказе на последнем этапе Кавказской войны, взявшему в плен имама Шамиля. В советское время князья были не в почете, и Барятинскую улицу переименовали в улицу того самого Арсена Джорджиашвили, который убил генерала Грязнова.

Тифлис был культурным центром всего Кавказа, и жизнь в нем существенно отличалась от однообразной жизни военного гарнизона в Карсе. Поэтому бабушка охотно ездила время от времени в гости к брату, как правило, на Рождество. В Тифлисе был прекрасный оперный театр. В самом центре бельэтажа зрительного зала находилась ложа наместника наподобие “царской” ложи в Мариинском или в Большом театре. Возраст Воронцова-Дашкова в то время перевалил за семьдесят, он вел замкнутый образ жизни и в оперу, за исключением официальных мероприятий, не ходил. В результате ложа фактически была в распоряжении двух его помощников. Ложа была большой, и в ней вполне могли разместиться обе семьи. Однако недаром французы говорят: “Cherchez la femme” — ищите женщину. Дело в том, что Ватаци был назначен на должность помощника наместника раньше генерала Шатилова, но в России статус военного помощника считался выше статуса гражданского помощника. К тому же звание генерала от инфантерии, которое Николай Павлович получил в 1908 году после года службы в новой должности, было выше звания тайного советника, и генерал Шатилов обошел по иерархической лестнице сенатора Ватаци. Не знаю, как это отражалось на отношениях между помощниками, однако жена сенатора Мария Петровна Ватаци воспринимала его очень болезненно. Она никак не могла примириться с тем, что жена Николая Павловича, которую по удивительному совпадению тоже звали Марией Петровной, стала “ее высокопревосходительством”, в то время как она сама осталась “ее превосходительством”. В результате между дамами сложились отношения, при которых их одновременное появление в центральной ложе могло закончиться нежелательным конфликтом. Чтобы его избежать, мужья приняли соломоново решение: одна семья имела право пользоваться ложей по четным дням, другая — по нечетным.

Однако самое яркое впечатление на отца произвели не оперные спектакли, которые ему довелось слушать из ложи наместника, а его первая поездка в Тифлис. Бабушка и ее дети ехали туда из России вместе с Николаем Павловичем. В то время еще не было железной дороги по берегу Черного моря через Сочи. Ездить в Тифлис приходилось кружным путем через Владикавказ, Грозный, Петровск-порт (с 1922 года Махачкала) и Баку, огибая Кавказский хребет с востока по берегу Каспийского моря. Однако высшее начальство и просто состоятельные люди предпочитали иной путь: во Владикавказе они оставляли поезд, пересаживались в конный экипаж или автомобиль и отправлялись в Тифлис по Военно-Грузинской дороге. Преодолев двухсоткилометровый путь через Крестовый перевал, они въезжали в столицу Кавказа по берегу реки Куры через пригородное село Дигоми, где сейчас находится конечная станция одной из линий тбилисского метро.

Николай Павлович был вторым лицом в иерархии царских сановников на Кавказе. Прибытие столь высокой персоны обставлялось строгим ритуалом. Генерал прибывал во Владикавказ в собственном вагоне-салоне. Там его встречало местное начальство. В поездке по Военно-Грузинской дороге генерала и его свиту сопровождал конный конвой терских казаков. После Крестового перевала в Пассанаури высокого гостя встречала тифлисская делегация с местным конвоем. Терцы возвращались во Владикавказ, а кавалькада гостей и встречающих в сопровождении нового конвоя катила дальше по живописной долине Арагвы к конечной цели своего путешествия.

В 1913 году Николай II отозвал Николая Павловича с Кавказа и назначил членом Государственного совета. После Февральской революции Государственный совет был распущен. Старый генерал вышел в отставку, вернулся в Тифлис, где и умер весной 1919 года.

...Мне приходилось бывать в Тбилиси много раз. Однажды я прилетел туда на защиту диссертации в качестве оппонента. Научный руководитель диссертанта, прекрасный знаток старого Тифлиса и его обитателей, пригласил меня на прогулку. Вскоре мы оказались на улице Джорджиашвили около дома генерала. Мой гид рассказал мне историю дома начиная со времен князя Барятинского. Я внимательно слушал, а когда он кончил, поведал о том, что генерал Шатилов, которого он представил как последнего хозяина дома до установления в Грузии советской власти, — мой двоюродный дедушка, что детство моего отца прошло на Кавказе и что он часто бывал в этом доме в гостях у своего дяди. Коллега качал головой, цокал языком и приговаривал: “Кто бы мог подумать, вы внук генерала Шатилова”. Мои замечания о том, что я не “настоящий” внук, а только двоюродный, что моим прямым дедушкой был совсем другой генерал, не произвели на него никакого впечатления.

К сожалению, фотографий Николая Павловича и его братьев не осталось, однако в альбоме есть фотография сына Николая Павловича, которого, как и его дедушку, звали Павлом Николаевичем. Павел Николаевич-младший был личностью незаурядной. Он родился в 1881 году, в десятилетнем возрасте поступил в 1-й Московский кадетский корпус. Затем генеральские погоны деда и отца открыли ему двери в самое привилегированное военное учебное заведение России — Пажеский его императорского величества корпус. В 1899 году, после перехода в старший специальный класс, Павел Николаевич был произведен в старшие камер-пажи высочайшего двора с исполнением обязанностей камер-пажа императрицы Александры Федоровны. Здесь была допущена явная несправедливость: как лучший ученик выпускного класса, он должен был стать камер-пажом Николая II, однако это почетное место было отдано отпрыску княжеского рода. В сословном обществе титул князя перевесил успехи в учебе Павла Николаевича и боевые заслуги его отца и деда. Императрица относилась к своему камер-пажу благосклонно. Накануне выпуска из корпуса она подарила ему на память свою фотографию с лаконичной надписью по-французски: “ А Paul Chatiloff”.

Летом 1900 года П. Н. Шатилов окончил Пажеский корпус первым в выпуске. По постановлению педагогического коллектива его имя было занесено на мраморную доску. Он был произведен в хорунжии Лейб-гвардии казачьего его величества полка, прослужил там три года, в совершенстве овладев всеми видами личного оружия. В его послужном списке значатся победы в состязаниях по фехтованию, по стрельбе из винтовки, из револьвера и на скачках.

Осенью 1903 года П. Н. Шатилов поступил в Николаевскую академию Генерального штаба, однако его учеба на этот раз продолжалась недолго: начавшаяся русско-японская война побудила Павла Николаевича ходатайствовать о переводе в действующую армию. Просьба была удовлетворена. П. Н. Шатилов служил в отдельном дивизионе разведчиков полковника Дроздовского, состоявшем при командующем Маньчжурской армией генерале А. Н. Куропаткине. В одном из боев 1 июля 1904 года он был ранен в правую ногу, но эвакуироваться в тыл отказался. За участие в этой военной кампании был удостоен шести боевых орденов и произведен в чин подъесаула.

Совместное участие в боевых действиях сблизило двух молодых офицеров разведки с библейскими именами Петр и Павел — Петра Николаевича Врангеля и Павла Николаевича Шатилова. В штабе Маньчжурской армии, на который работали разведчики, в это время служил офицером для особых поручений подполковник Антон Иванович Деникин. Через четырнадцать лет всех троих снова соберет вместе Гражданская война.

После заключения Портсмутского мира П. Н. Шатилов вернулся в академию, окончил по первому разряду два основных класса (1907 г.) и дополнительный класс (1908 г.), затем шесть лет служил на Кавказе. Летом 1914 года с объявлением мобилизации он был “командирован в распоряжение начальника штаба Киевского военного округа для назначения на должность военного времени”. Всю войну провел на фронте, проявив сочетание таланта командира с личной храбростью, был дважды ранен. Среди многочисленных наград Павла Николаевича за боевые заслуги во время Первой мировой войны были Георгиевское оружие и ордена Святого Георгия 4-й и 3-й степеней. Приведу в качестве примера выписку из его послужного списка о награждении орденом Святого Георгия 4-й степени за действия на Юго-западном фронте в самом начале Первой мировой войны:

Награжден орденом Св. Великомученика и Победоносца Георгия 4 ст. за то, что во время исполнения должности начальника штаба 8-й кавалерийской дивизии, когда на слабую знаменную сотню (30 казаков) и штаб дивизии, находившийся 28 октября 1914 г. в деревне Моравин, была направлена с тыла атака 2-х германских эскадронов, во главе собранной им конной части неустрашимым и смелым ударом холодного оружия, а также последующими действиями, вполне отвечающими выгодно сложившейся обстановке, выручил сотню и штаб дивизии от чрезвычайно тяжелого положения и даже уничтожения. ВЫСОЧАЙШЕ утверждено 9 июня 1915 г.

На снимке в бабушкином альбоме Павел Николаевич сфотографирован в генеральском мундире, с двумя Георгиевскими крестами — одним в петлице, другим на шее.

Теперь несколько слов о сестрах Юлии Павловны. В альбоме сохранились их фотографии. Сделаны они были еще в XIX веке, так что теперь этим снимкам более ста лет. Начну с Ольги, шестого ребенка в семье Шатиловых. Старше ее были три брата, о которых я уже рассказывал, и две сестры: Анна и Надежда. Ольга Павловна вышла замуж за генерала от инфантерии Семена Андреевича Фадеева. Семен Андреевич принимал участие в заключительном этапе Кавказской войны и в русско-турецкой войне 1877 — 1878 годов. Во время штурма крепости Карс отряд под командованием Семена Андреевича взял укрепление Карадаг, что в конечном счете определило успех всей операции. За личное мужество, проявленное в этом бою, он был награжден орденом Святого Георгия 3-й степени. Его имя, как и имя Павла Николаевича Шатилова, выбито на стене Георгиевского зала Кремля. Спустя десять лет Семен Андреевич был назначен комендантом Карса. Именно при нем начинал свою службу в инженерном управлении крепости дедушка. Затем генерал Фадеев командовал 14-й пехотной дивизией, 2-м Кавказским армейским корпусом, был генерал-губернатором Баку. Ему было высочайше пожаловано звание почетного гражданина этого города. Умер он в 1909 году, похоронен в Тифлисе. Ольга Павловна пережила своего мужа на тридцать один год, после революции осталась на родине и умерла в Ленинграде в 1940 году.

Я начал рассказ о бабушкиных сестрах с Ольги Павловны потому, что ей принадлежит очень важная роль в истории семьи. В 1894 году она познакомила военного инженера Дмитрия Коронатовича Костомарова, служившего в Карсе под началом ее мужа, со своей младшей сестрой Юлией Павловной. Через год дедушка и бабушка поженились. Семьи сестер поддерживали между собой близкие отношения. Так, когда у дедушки с бабушкой родилась дочь Варвара, Семен Андреевич стал ее крестным отцом. В дальнейшем жизнь распорядилась так, что из десяти детей Павла Николаевича и Анны Францевны Шатиловых только у бабушки и Ольги Павловны сохранились прямые потомки в России. Мы поддерживаем между собой контакты вплоть до настоящего времени.

После Ольги в семье Шатиловых родились еще четыре дочери: Клавдия, моя бабушка Юлия, Наталья и Софья. Наталья Павловна вышла замуж за военного врача — доктора медицины Александра Семеновича Шишкова, служившего в батумском гарнизоне. В 1887 году у них родился сын Павел. В 1897 — 1899 годах семья Шишковых вместе с двумя незамужними сестрами Натальи Павловны Клавдией Павловной и Софьей Павловной отдыхала летом в селе Васькино недалеко от Мелихова. Там они познакомились с А. П. Чеховым. Чехов бывал у Шишковых в Васькине, подолгу беседовал с сестрами, особенно с Натальей Павловной, интересовался ее рассказами о среде военных, о быте военных гарнизонов, о положении молодой образованной женщины, которой приходится жить в провинции и иметь весьма ограниченный круг общения. Ее десятилетний сын часто бывал компаньоном Антона Павловича по рыбной ловле.

Встречи и беседы Чехова с Клавдией Павловной, Натальей Павловной и Софьей Павловной отразились в пьесе “Три сестры”. Не берусь сравнивать характеры сестер Шатиловых и Прозоровых, однако внешних совпадений слишком много, чтобы это было чистой случайностью. По рассказам Клавдии Павловны, которая провела последние годы жизни в нашей семье, соседи по Васькину, привыкшие постоянно видеть моих двоюродных бабушек вместе, часто называли их “тремя сестрами”. Антон Павлович знал об этом и сам неоднократно пользовался таким выражением. Далее, реальные сестры, как и героини пьесы, — дочери генерала, которого уже нет в живых. В обоих случаях средние по возрасту сестры (Наталья Шишкова и Маша Прозорова) вышли замуж очень молодыми за мужчин значительно старше себя, а две другие сестры остались незамужними. Даже такая деталь, как разница в возрасте между старшей и младшей сестрой (Клавдией и Софьей в жизни, Ольгой и Ириной в пьесе), одинаковая — восемь лет. Наконец, муж Натальи Павловны был военным доктором, много лет прослужившим на Кавказе, как и персонаж пьесы Чебутыкин. Отец рассказывал, что у тети Наты (так он называл Наталью Павловну) была фотография Чехова с его автографом, содержащим слова благодарности. К сожалению, текста автографа он не помнил.

В дальнейшем сын Натальи Павловны Павел Александрович Шишков стал морским офицером. Октябрьский переворот застал его в командировке в Англии. Назад в Россию он не вернулся и остался в эмиграции. 3 ноября 1938 года он опубликовал в лондонской газете “The Listener” воспоминания “Я знал Чехова”. В них он описывал свои детские впечатления о встречах членов его семьи с Антоном Павловичем в Мелихове и Васькине и отметил роль, которую сыграли эти встречи в создании пьесы “Три сестры”. Ни мой отец, ни тем более я ничего не знали об этой публикации. Ее обнаружил уже в наше время литературовед В. А. Александров. Опираясь на воспоминания П. А. Шишкова, он провел исследование истории создания пьесы и опубликовал их результаты под заголовком “Тайна трех сестер” в журнале “Soviet life” за март 1991 года и в еженедельнике “Неделя” № 13 за 1992 год, где привел дополнительные аргументы в пользу изложенной выше версии. Не буду их пересказывать: я пишу не литературное исследование, а историю семьи. Ограничусь короткой цитатой из воспоминаний П. А. Шишкова:

Было интересно наблюдать за его беседами с моей матерью. Она всегда говорила о трудностях и заботах молодой образованной женщины, вынужденной жить в глуши, — а когда Чехов слабо противился ей, то еще больше вызывал ее на откровенность. Я понимаю, что чувствовала мать, вернувшись с премьеры пьесы в Москве. Роль Маши, замужней сестры, конечно, напомнила ей ее собственную жизнь, а также беседы и споры с Чеховым. Остальные действующие лица также были узнаваемы. Прототипами их были офицеры гарнизона, которые часто посещали нас в Батуми. Просто удивительно, как много Чехов смог подметить в нашей жизни, когда мы вместе ловили рыбу или он прогуливался с моей матерью по лесу.

В бабушкином альбоме сохранились фотографии действующих лиц этой истории: Клавдии Павловны и Софьи Павловны Шатиловых, Натальи Павловны Шишковой, ее сына Павла Александровича. Чудом сохранился также сувенир — маленькая шкатулка тонкой работы с изображением сакуры на фоне священной горы Фудзиямы, которую Павел Александрович привез в подарок своей тете, а моей бабушке из Нагасаки. Он плавал туда в качестве морского офицера накануне Первой мировой войны.

 

Герарды

Моя прабабушка Анна Францевна, жена Павла Николаевича Шатилова-старшего, происходила из семьи обрусевших итальянцев. Ее предок — инженер Gherardini — прибыл в Россию при Петре I. Со временем длинная итальянская фамилия приобрела более короткую форму Герард. По правилам правописания того времени для мужчин она писалась с твердым знаком на конце. В отличие от Костомаровых и Шатиловых, многие Герарды служили в гражданских ведомствах. Так, мой прапрадедушка Франц Иванович, отец Анны Францевны, в момент вступления дочери в брак был статским советником, позднее дослужился до тайного. Однако наиболее известными представителями семейства Герардов являются два брата-юриста Владимир Николаевич и Николай Николаевич. Приведу посвященные им статьи из все того же “Энциклопедического словаря” Брокгауза и Ефрона:

Герард Владимир Николаевич — один из самых известных русских адвокатов (1839 — 1903). Окончив курс наук в Императорском училище правоведения и прослужив несколько лет в Сенате и в Царстве Польском (в юридической комиссии, подготовлявшей введение там Судебных Уставов), был назначен в 1866 г. членом только что открытого с.-петербургского окружного суда. В 1868 г. поступил в присяжные поверенные округа с.-петербургской судебной палаты; в 1869 г. избран в члены совета присяжных поверенных, в котором с тех пор и заседал почти бессменно; был его товарищем председателя и председателем. Много работал в обществе защиты детей. Отличительная черта дарования Г., с особенною яркостью проявившегося в защите по делам уголовным, — задушевность и горячность, никогда не переходившая в фразерство. Его речь к присяжным часто имела характер живой, непринужденной и именно потому убедительной беседы.

Герард Николай Николаевич — русский государственный деятель, брат Владимира Николаевича Г. Род. в 1838 г. При введении в действие судебных уставов 1864 г. был избран мировым судьей в Петербурге и после О. И. Квиста был председателем петербургского мирового съезда, позднее — обер-прокурором 4 департамента Сената, старшим председателем варшавской судебной палаты, сенатором, в 1884 — 1886 гг. главноуправляющим учреждениями Императрицы Марии. В 1905 г. назначен генерал-губернатором Финляндии; управлял ею в примирительном духе; при нем введен в действие новый сеймовый устав 1906 г. Когда обострилась реакция, он должен был оставить этот пост (1908); ныне не присутствующий член Государственного совета.

Портрет Н. Н. Герарда можно видеть на знаменитой картине И. Е. Репина “Торжественное заседание Государственного совета 7 мая 1901 года в день столетия со дня его учреждения”. Репродукцию с этой картины, как и репродукцию с этюда к ней, на котором изображены Николай Николаевич Герард и Иван Логгинович Горемыкин, я храню в своем архиве.

 

Последняя встреча

Перелистывая альбом, я подхожу наконец к месту, которое считаю кульминацией нашей семейной истории, — к фотографиям Виктора Дмитриевича, Варвары Дмитриевны и отца, сделанным летом 1917 года. Три фотоаппарата в руках трех разных фотографов запечатлели братьев и сестру в момент, когда каждый из них, закончив определенный этап жизненного пути, подводил итоги и строил планы на будущее. Они еще не знали, что их жизнь волею истории не будет иметь с этими планами ничего общего.

1 августа 1917 года Виктор Дмитриевич закончил Николаевское инженерное училище, в котором ранее учились его отец и дед. Ему присвоили офицерское звание и дали направление на Кавказский фронт, предоставив перед отъездом трехнедельный отпуск. Провожая сына на войну, бабушка попросила его сфотографироваться на память. Сын выполнил просьбу матери. Фотография в новой офицерской форме оказалась последним его снимком, сделанным в России.

Восемнадцатилетняя Варвара Дмитриевна в 1917 году закончила гимназию. Перед выпускным балом Юлия Павловна поехала с ней в фотоателье. Вчерашняя гимназистка, как и современные школьницы, не любила казенную форму. Она хотела сфотографироваться в новом платье, чтобы выглядеть взрослой. Однако бабушка оказалась мудрее: она знала, что платья в жизни ее дочери еще будут, а форма гимназистки не вернется никогда, и уговорила дочь надеть нелюбимую форму. Фотография получилась великолепной, фотограф сумел прекрасно передать обаяние молодости. На склоне лет тетя как-то призналась, что это ее любимая фотография. Сейчас я понимаю, что дело было не только в качестве снимка. В ней говорила ностальгия по самой счастливой поре жизни.

В 1916 году моему отцу исполнилось четырнадцать лет, наступил его черед начинать военную службу. Первоначально Дмитрий Коронатович предполагал, что младший сын начнет свое военное образование, как и его двоюродный брат, Павел Николаевич Шатилов, в 1-м Московском кадетском корпусе. Однако отец с ранних лет бредил морем и мечтал стать военным моряком по примеру другого двоюродного брата — Павла Александровича Шишкова.

Дмитрий Коронатович был постоянно занят делами службы, и на собственных детей у него оставалось мало времени. Их воспитанием и образованием занималась в основном Юлия Павловна. Поэтому просьба младшего сына отправить его на море, а не в Москву явилась для дедушки в известной степени неожиданной. Между ними состоялся серьезный мужской разговор. Дедушку поразило, как целеустремленно готовился его сын к военно-морской службе. Он прочитал массу книг, прекрасно знал историю морских сражений, достаточно грамотно для своего возраста разбирался во многих технических вопросах, связанных с устройством и вооружением военных кораблей. “Будь по-твоему, — сказал в конце разговора дедушка своему сыну, — поедешь к Колчаку”. Так осенью 1916 года отец оказался в Севастополе в Морском кадетском корпусе. Командующим Черноморским флотом в то время был вице-адмирал Александр Васильевич Колчак.

К лету 1917 года мой отец успешно закончил первый год обучения и перед отъездом на каникулы сфотографировался в своей военно-морской форме, которой очень гордился. Его брюки отглажены, ботинки начищены, в правой руке белые перчатки, на ленточке бескозырки надпись “Кадетский корпус”. Он хочет казаться взрослым, однако пухлые детские губы и щеки, которых еще не касалась бритва, выдают истинный возраст “морского волка”. По нижнему полю фотографии сделана надпись красивой вязью: “Придворный фотографъ М. Мазуръ, Севастополь”. Сейчас эта фотография лежит передо мной. Мы смотрим друг другу в глаза, пятнадцатилетний подросток и пожилой мужчина, и я невольно шепчу: “Держись, отец, впереди тебя ждет нелегкая жизнь”. Но отец не слышит меня. Он горд своей принадлежностью к особой касте людей — к военным морякам.

В начале августа 1917 года благодаря счастливому стечению обстоятельств вся семья собралась в Петрограде. Бабушка и тетя Вава приехали проводить дядю Виктора на фронт. К ним, воспользовавшись каникулами в кадетском корпусе, присоединился мой отец. Незапланированным было лишь появление в Петрограде главы семьи Дмитрия Коронатовича. Временное правительство отозвало его с Кавказского фронта, чтобы отправить в Англию в качестве председателя комиссии по закупке оружия.

К сожалению, никому не пришло в голову пригласить всех в фотоателье и сделать общий семейный снимок. Какое важное место занимал бы он в альбоме!

Время общей встречи, которую судьба подарила семье Костомаровых, быстро подошло к концу: дедушка со своей комиссией уехал через Швецию в Англию. После этого Виктор Дмитриевич пригласил сестру и брата провести несколько оставшихся дней его отпуска в Финляндии на реке Вуоксе у водопада Иматра, выделив на эту экскурсию часть своего первого офицерского жалованья. Поездка прошла великолепно. Впоследствии отец и тетя Вава часто вспоминали счастливые дни, которые они провели вместе по инициативе старшего брата. Вернувшись из Финляндии в Петроград, Виктор Дмитриевич и отец попрощались с бабушкой, тетей Вавой и разъехались: один отправился на Кавказский фронт, другой — в Севастополь для продолжения учебы. Расставаясь, они не знали, что в это время недалеко от Петрограда в Разливе “вождь мирового пролетариата” пишет программную работу “Государство и революция” и что на переход от теории к практике ему потребуется всего два месяца.

“КТО ЖЕ МОГ ЗНАТЬ, ЧТО БУДЕТ РЕВОЛЮЦИЯ?..”

Октябрьский переворот застал семью в “разобранном состоянии”. Бабушка с тетей Вавой остались в Петрограде, а мужчины разъехались по разным адресам. В результате семья не имела возможности выработать общую стратегию поведения в изменившихся условиях. Каждый был вынужден принимать решения и действовать в одиночку.

Наиболее благосклонной судьба оказалась к моему отцу. Все произошло помимо его воли. В начале 1918 года Морской кадетский корпус был расформирован, а часть кадетов, включая отца, переведена в Петроград. Учение на новом месте также продолжалось недолго: вскоре расформировали и кадетский корпус в Петрограде. Дальше переводить кадетов было некуда, и их просто распустили по домам. Так отец, которому еще не исполнилось шестнадцати лет, получил возможность присоединиться к бабушке и тете Ваве. Думаю, что это спасло ему жизнь: он успел уехать из Севастополя до того, как на юге страны начались сложные процессы, связанные с оккупацией Украины и Крыма немцами, а потом с Гражданской войной. Правда, на карьере военного моряка, к которой он так стремился, был поставлен крест.

Дедушка в октябре 1917 года был в Лондоне. Советское правительство прекратило деятельность его комиссии и предложило ее членам вернуться домой. Однако в страну большевиков дедушка не поехал, а перебрался в Америку. Американский период его жизни продолжался недолго. Вырванный из привычной социальной среды, заброшенный на чужбину, он умер от рака 10 февраля 1920 года в городе Бриджпорт штата Коннектикут в возрасте шестидесяти двух лет. Приведу короткую заметку, опубликованную по этому поводу в местной газете “The Bridgeport Evening Post” за 13 февраля 1920 года:

Русскому генералу отданы последние почести

Сегодня утром в присутствии большого числа представителей гражданской администрации и военных к месту упокоения на кладбище Lakeview было доставлено тело генерала Дмитрия Коронатовича Костомарова — начальника военной инспекции на заводе Ремингтона. Церемония похорон была совершена со всеми почестями, которые были приняты в России до революции. Процессия, сопровождаемая оркестром Уиллера и Вильсона, начала следование в девять пятнадцать от похоронной конторы Майкла Дж. Ганнона, расположенной в доме 315 на Джон-стрит. За катафалком следовали солдаты британской армии, которые несли на подушечках малинового цвета ордена, пожалованные покойному генералу русскими Монархами. Почетный эскорт состоял из солдат второй и четвертой рот Национальной гвардии под командованием капитана Ровэ. Среди присутствующих было много русских военных, приехавших из Нью-Йорка во главе с генералом Болдиным. Отпевание совершил отец А. Вениаминов — священник русской православной церкви.

В самом сложном положении оказался дядя Виктор Дмитриевич. В августе 1917 года он прибыл из Петрограда в Тифлис в штаб-квартиру Кавказского фронта и получил назначение в 1-й саперный батальон. Пока оформлялись документы, он провел несколько дней в знакомом доме на Барятинской улице в гостях у своего дяди Николая Павловича Шатилова. В Тифлисе в это время находился также его кузен Павел Николаевич Шатилов-младший. Он служил в штабе фронта.

Русские войска на Кавказском фронте к осени 1917 года в результате активных боевых действий захватили значительную часть турецкой территории. 1-й саперный батальон занимал позиции в окрестности города Эрзаджан (Эрзинджан), расположенного в верховьях Евфрата, в ста пятидесяти километрах к югу от черноморского порта Трапезунд (ныне Трабзон). Воевал против турок дядя недолго. После октябрьского переворота боеспособная Кавказская армия оказалась брошенной на произвол судьбы. В этих условиях ее командование было вынуждено вступить в переговоры с противником и заключить соглашение о перемирии, согласно которому русская армия обязалась уйти с оккупированных турецких территорий, а турецкая армия — не вести боевых действий и не препятствовать ее отходу.

Стояла холодная зима с пронизывающими ветрами. Транспортных средств для эвакуации было мало. Каждая часть, каждая группа солдат и офицеров действовала на свой страх и риск. Дядя через Эрзерум добрался до Саракамыша. На следующий день наступило Рождество, и впервые за несколько месяцев он услышал звон церковных колоколов, а не призывный крик муэдзина с минарета мечети. Из Саракамыша через так хорошо знакомый Карс дядя добрался до Тифлиса, чтобы там в штабе фронта определить свою дальнейшую судьбу.

Между тем события развивались самым непредвиденным образом: Грузия провозгласила независимость, и в мае 1918 года Кавказская армия была объявлена демобилизованной. В результате дядя оказался в чужой стране с сомнительным статусом демобилизованного офицера несуществующей армии, без работы и без денег. В таком же положении был и его двоюродный брат Павел Николаевич Шатилов. За отказ перейти под командование грузинского начальства он даже был арестован, но вскоре отпущен. Чтобы обеспечить себя средствами на жизнь, Шатиловы были вынуждены продавать ковры из своего дома.

В сложившихся условиях единственным желанием дяди было вернуться в Петроград и найти там мать и сестру. Он узнал, что в Поти стоит пароход, который должен уйти в Севастополь. Дядя полагал, что добраться до дома из Севастополя будет легче, чем из Тифлиса. Кроме того, он надеялся найти там младшего брата — моего отца, о судьбе которого ничего не знал. Прибыв по железной дороге в Поти, он сел на пароход и оказался в Севастополе. Там дядя быстро убедился, что “хрен редьки не слаще”. После подписания Брестского мира Украина и Крым были оккупированы немецкими войсками, Украина также была объявлена независимой. Брата в Севастополе дядя не застал, зато встретил двух знакомых офицеров, бежавших с севера. Они ему рассказали про ВЧК, про расстрелы офицеров и про другие “прелести” нового режима. Перед дядей встала проблема выбора: либо несмотря ни на что пробираться через оккупированную Украину на север, либо плыть по Азовскому морю туда, где собирались противники большевистского режима. Дядя выбрал второй путь. Все последующее от него уже не зависело. Из Севастополя он добрался до Екатеринодара и 1 августа 1918 года был зачислен в Добровольческую армию. Его направили в одно из саперных подразделений. Осенью 1918 года он был ранен. Прибыв с фронта на излечение в Екатеринодар, он встретил там своего двоюродного брата Павла Николаевича Шатилова, с которым расстался несколько месяцев назад в Тифлисе. В дальнейшем они старались не терять друг друга из вида.

Генерал Шатилов был одним из руководителей Вооруженных сил Юга России (ВСЮР), поэтому сохранились достаточно подробные сведения о его участии в Гражданской войне (см., например: Рутыч Н. Биографический справочник высших чинов Добровольческой армии и Вооруженных Сил Юга России. М., “Regnum” и “Российский архив”, 1997, стр. 269, 270). Из Тифлиса через Владикавказ он добрался до Екатеринодара и 9 сентября 1918 года вступил в Добровольческую армию. Командовал 1-й конной дивизией, 4-м конным корпусом, 15 марта 1919 года был тяжело ранен, но через месяц снова вернулся в строй. В мае 1919 года главнокомандующий Вооруженными силами Юга России генерал Деникин присвоил ему за боевые отличия в боях под Манычем чин генерал-лейтенанта, а в июне назначил его начальником штаба Кавказской армии, действовавшей на Царицынском направлении. Командующим этой армией был генерал Врангель, хорошо знавший Шатилова со времени русско-японской войны. Свой дальнейший путь генералы прошли вместе вплоть до смерти Врангеля в 1928 году.

Поздней осенью 1919 года положение армии Деникина стало критическим. От былых успехов не осталось и следа. Среди офицеров росло недовольство. Врангель считал причиной многих неудач ошибочные, по его мнению, решения Деникина. Шатилов поддерживал в этом споре своего непосредственного командира. Возник острый конфликт, который привел в конце концов к полному разрыву Деникина с Врангелем и Шатиловым. События развивались следующим образом. 26 ноября 1919 года Деникин снял с должности командующего Добровольческой армией проявившего полную несостоятельность генерала Май-Маевского. Новым командующим армией был назначен Врангель, начальником штаба — Шатилов. Однако уже 20 декабря Добровольческая армия была реорганизована в Отдельный Добровольческий корпус. Корпус возглавил генерал Кутепов, Кутеп-Паша, как его звали подчиненные. При этом Врангель и Шатилов были освобождены от своих должностей в связи с их упразднением и переведены в резерв. В течение полутора месяцев они были не у дел, а 8 февраля 1920 года Деникин уволил обоих в отставку и предложил им покинуть Россию. Врангель и Шатилов были вынуждены уехать в Константинополь. Однако положение Белой армии не изменилось к лучшему, и через полтора месяца Деникин под давлением офицерского корпуса был вынужден поставить вопрос о своей отставке с поста главнокомандующего. 22 марта 1920 года в Севастополе под председательством генерала Драгомирова состоялось заседание Военного совета, для участия в котором из Константинополя в Крым были срочно вызваны опальные генералы Врангель и Шатилов. Совет принял отставку Деникина и единогласно избрал его преемником генерала Врангеля. Последний назначил Шатилова своим помощником.

Новому главнокомандующему относительно повезло: война Советской России с Польшей привела к тому, что основные силы Красной Армии были переброшены с южного фронта на западный. Врангель получил передышку, во время которой собрал в Крыму разрозненные остатки деникинских частей и сформировал из них достаточно боеспособную армию, получившую название Русской. Генерал Шатилов занял в ней должность начальника штаба. Русская армия вышла за пределы Крыма на север и провела ряд успешных наступательных операций. Однако после того, как 29 сентября (12 октября) 1920 года в советско-польской войне было заключено перемирие, ситуация резко изменилась. Части Красной Армии, освободившиеся на западе, вернулись на южный фронт и создали трехкратное превосходство сил. Понимая, что исход борьбы предрешен, Врангель отдал Шатилову секретный приказ начать подготовку к эвакуации. За короткий срок удалось собрать более ста судов, загрузить их продовольствием и доставленным из Константинополя углем, разработать подробный план погрузки людей.

...Последние транспорты с людьми, прикрывавшими отход, покинули Севастополь 2 (15) ноября, Керчь — 3 (16) ноября. Всего за время “великого исхода” из Крыма было вывезено 145 тысяч человек. Среди них находились Виктор Дмитриевич Костомаров, Павел Николаевич Шатилов, его мать Мария Петровна и жена Софья Федоровна.

 

Разделенная семья

После эвакуации из Севастополя Виктор Дмитриевич попал в лагерь врангелевцев сначала в Турции, против которой еще недавно воевал, потом в Югославии. Здесь он узнал о смерти в Америке своего отца. Эту печальную новость ему сообщил из Лондона двоюродный брат Павел Александрович Шишков, сын Натальи Павловны Шишковой, о которой я рассказывал в связи с историей создания пьесы “Три сестры”. Жизнь в лагере позволяла как-то существовать, но не имела будущего. Дядя понял это и решил уехать в Париж. Он прибыл в столицу Франции в ноябре 1921 года без гражданской специальности и практически без денег. Хорошо было уже то, что он свободно владел французским языком. В 24 года жизнь приходилось начинать заново. Соглашаясь на любую работу, дядя настойчиво учился. Диплом инженера изменил его социальный статус: он смог получить интересную и хорошо оплачиваемую работу. В 1923 году в Париж из Югославии перебрался также Павел Николаевич Шатилов со своими матерью и женой.

Однако вернемся назад в Россию. В первые годы после окончания Гражданской войны, пока еще за границу выпускали, у бабушки с детьми была возможность уехать. Однако они перебрались в Москву и остались на родине. Вскоре тетя Вава вышла замуж. Ее мужем стал Борис Николаевич Скворцов, потомственный дворянин, офицер царской армии, участник Первой мировой войны. Во время Гражданской войны он сражался на стороне красных. (Меня всегда поражала мысль, что муж и старший брат тети Вавы воевали друг против друга по разные стороны баррикад.) После окончания войны Борис Николаевич остался служить в Красной Армии, стал полковником. В 1924 году в их семье родилась дочь Нина.

Между тем бабушка настойчиво искала сведения о своем муже и старшем сыне. В конце концов через знакомых она узнала, что сын живет в Париже, достала его адрес и вступила с ним в переписку. Виктор Дмитриевич сообщил ей обстоятельства смерти Дмитрия Коронатовича и прислал фотографию его могилы на кладбище Lakeview в американском городе Бриджпорт. Это любительский снимок низкого качества, выцветший от времени. Сверху на могильном камне можно разглядеть православный крест. Под ним какая-то надпись, прочесть которую невозможно. Нашел и сфотографировал могилу дедушки Павел Александрович Шишков во время служебной поездки из Англии в Америку.

1927 год ознаменовался двумя важными событиями в жизни семьи. В июле в Париже состоялась свадьба: дядя Виктор Дмитриевич женился на молодой французской девушке с красивым именем Дениза. Их брак вызвал определенное неудовольствие русской общины, в которой было много потенциальных невест. В семье Денизы брак с русским эмигрантом также был встречен настороженно. Однако все это не смутило молодоженов и не помешало их семейному счастью. Через пять месяцев после парижской свадьбы в Москве состоялась свадьба моих родителей.

В 1928 и 1930 годах в семье дяди родились две дочери — Жизель и Элен. Не знаю, как было выбрано имя старшей дочери, но имя Элен — Елена — предложила бабушка, поскольку оно является одновременно католическим и православным. В 1929 и 1931 годах в семье моих родителей появились два сына. Меня назвали в честь дедушки Дмитрием, брата — Вячеславом. Бабушка и мама без лишнего шума крестили нас в известной церкви Покрова в Филях, которая находилась в пяти минутах ходьбы от нашего дома. В бабушкином фотоальбоме появились фотографии ее французских внучек, которые прислал ей из Парижа Виктор Дмитриевич. В ответ бабушка отправила в Париж специально сделанные по этому случаю фотографии своих московских внуков.

Отец в то время работал инженером на большом авиационном заводе, построенном в излучине Москвы-реки в Филях. Позднее этот завод стали называть — по фамилии директора, погибшего в авиакатастрофе, — заводом имени Горбунова. Впоследствии завод был переименован в завод имени Хруничева, но имя Горбунова все же не кануло в Лету, сохранившись в названии Дома культуры, которое позднее превратилось в известный московский топоним “Горбушка”.

Родители после свадьбы жили там же, в Филях, снимая комнату в деревенском доме. В нем прошли первые месяцы моей жизни. Сейчас ни дома, ни деревни давно уже нет. Нет и речушки Фильки, на которой стояла деревня: Фильку убрали в трубу и по этому месту прошла трасса метро.

В конце 1929 года отец получил в одном из домов, построенных заводом для своих сотрудников, двухкомнатную квартиру. В ней вместе с нами поселились бабушка и ее сестра Клавдия Павловна, послужившая, как я уже рассказывал, А. П. Чехову прообразом Ольги Прозоровой. Работали папа и мама, бабушка получала небольшую пенсию. Кроме того, она получала денежные переводы от сына из Парижа, которые давали ей возможность покупать продукты в магазинах Торгсина. Я до сих пор помню конфеты, которые она привозила оттуда брату и мне...

В 1932 году в газете “Правда” появился фельетон Михаила Кольцова “В норе у зверя”, посвященный генералу П. Н. Шатилову и его деятельности в Русском Обще-Воинском Союзе, созданном в 1924 году генералом Врангелем. Шатилов возглавлял в нем большой отдел, курировавший работу с эмигрантами во многих странах Европы, а также в Египте, Сирии и Палестине. Кольцов описывает, как он с коллегой-французом, выдавая себя за французского журналиста, посетил РОВС и взял интервью у генерала Шатилова. Это вызывает большие сомнения: сотрудники РОВС прекрасно знали про огромный интерес к ним со стороны агентов НКВД и были предельно внимательны к незнакомым визитерам с улицы, особенно тем, которые выдавали себя за французов, но говорили с русским акцентом. Поэтому оставим сказочку про интервью на совести Кольцова, просто посмотрим на моего двоюродного дядю глазами враждебно настроенного по отношению к нему корреспондента газеты “Правда”:

Из боковой двери выходит еще не старый мужчина с длинной кавалерийской талией. Он оправляет на ходу пиджак. И предупредительно улыбается двум приподнявшимся со стульев французским журналистам:

— Месье... Ву дезире?..

Он проводит в свой кабинет: небольшая комната с грязноватыми обоями. Он усаживает у стола. И слушает наши вступительные французские любезности, и отвечает, пытливо смотрит, и я тоже смотрю полуприкрытыми глазами — так вот какой вы, ваше превосходительство Павел Николаевич Шатилов! Вот куда вас занесло!

Тетя Вава и отец очень опасались, что фельетон в “Правде” про их двоюродного брата может ударить по ним, однако все обошлось.

Относительно размеренная и спокойная в моих детских воспоминаниях жизнь подошла к печальным событиям 1935 — 1936 годов. Началось все с попытки дяди Виктора пригласить бабушку к себе в гости в Париж. Приглашение пришло весной 1935 года. Бабушка обратилась за разрешением на выезд. Разрешение было дано, однако без права вернуться. Пожилую женщину поставили перед необходимостью выбирать между своими детьми. Бабушка отказалась от поездки на таких условиях, однако с этого времени ушла в себя, потеряла всякий интерес к жизни, вскоре заболела туберкулезом в открытой форме, слегла и больше уже не встала.

Незадолго до смерти, наступившей 23 февраля 1936 года, она написала Виктору Дмитриевичу последнее письмо:

Бесценный мой Виктор, хочу написать тебе, пока я еще не окончательно ослабела, последнее письмо. Я лежу пластом, а если встаю по разным делам, качаюсь во все стороны. Прощай, мой ненаглядный, желаю тебе, дорогой Денизе и деткам счастья на долгие годы. Вы такие хорошие родители, детки у вас такие чудесные, что счастье должно сопровождать вашу жизнь.

О моей смерти тебя уведомят. Целую тебя, мой бесценный, бессчетное число раз, дорогую Денизу, которую я оценила и полюбила, и моих родных прелестных внучек.

Мама.

Я так страдаю физически и морально, что с нетерпением жду смерти как избавления.

Бабушка была внучкой, дочкой, женой, невесткой, племянницей, сестрой и тетей семи российских генералов. Их лампасы, аксельбанты, позументы, эполеты остались в далеком прошлом. Теперь ее прах увозили на кладбище скорбные дроги. За ними следовала траурная процессия, состоявшая из трех человек: тети Вавы, отца и матери. Им предстоял долгий путь через всю Москву от Филей до Донского кладбища. Бабушкина сестра Клавдия Павловна была слишком стара, а мы с братом слишком малы, чтобы его осилить, и нас оставили дома.

После смерти бабушки Клавдия Павловна отправила Виктору Дмитриевичу в Париж письмо, в котором сообщила ему о смерти матери и попросила без объяснения причин прекратить переписку. Она также уничтожила оставшийся после бабушки архив, включая письма Виктора Дмитриевича. Кто в те годы не боялся репрессий, пусть первым бросит камень. Отец сохранил лишь фотоальбом, с которого я начал рассказ. Как благодарить его сегодня за то, что в годы сталинского террора он пошел на смертельный риск и оставил в своем доме фотографии предков во всем великолепии их генеральских мундиров...

Я не знаю, какие выводы сделал дядя после того, как бабушка не смогла приехать к нему в гости, и не берусь судить о том, какой информацией он обладал о положении дел в Советском Союзе, о ситуации в семьях отца и тети. Но я понимаю, что известие о смерти матери и прекращение связи с братом и сестрой было для него тяжелым ударом. Последняя ниточка, связывающая его с родиной, оборвалась.

Чтобы закончить описание событий 1936 года, приведу письмо к моим родителям Александры Коронатовны Костомаровой, последней оставшейся в живых к тому времени сестры дедушки Дмитрия Коронатовича:

Дорогие Павлик и Людмила Ивановна,

Очень благодарю Вас за посылку, которую я только что получила, и опять повторяю просьбу и прошу Вас или Вавочку с Борисом Николаевичем взять меня в качестве домработницы. Это мое скрытое emploi. Я не хотела разбалтывать об этом направо и налево. Моя сестра Анна Коронатовна была за хозяйку, сестра Ольга Коронатовна — истопник, а мать готовила кушанье и ходила за провизией на рынок, каждый день сама. Только последнее время при сестре у нас жила прислуга. Во время “голода” это все исчезло, готовить было нечего, и прислуги не было. Сейчас я живу на остаток денег, полученных за рояль, а потом за неплатеж квартплаты меня выставят со всем скарбом на лестницу. Перспектива незаманчивая, деться мне некуда, в убежище же берут только тех, у кого нет родни; если же берут родные к себе на жительство, то тогда, как я слышала, ей дают пенсию.

Буду ждать вашего ответа.

А. Костомарова.

27 мая 1936 г.

г. Ленинград, 28.

Ул. Войнова, 32, кв. 12.

Так доживала свои дни в Ленинграде дочь генерала Короната Филипповича Костомарова, строившего для этого города Исаакиевский собор. Александру Коронатовну не выгнали за неплатежи квартплаты со всем скарбом на лестницу. Ей “повезло” — она умерла. Вскоре после этого весной 1937 года умерла проживавшая с нами в Филях Клавдия Павловна Шатилова.

На этом, собственно говоря, закончилась история семьи дедушки и бабушки. Старшее поколение ушло из жизни, следующее поколение создало свои семьи, разделенные той непреодолимой преградой, которую через десять лет Черчилль в своей известной речи в Фултоне назовет “железным занавесом”.

Эпилог

Наступил 1937 год. Были арестованы несколько хороших знакомых отца, которые часто бывали у нас в доме. С ними отец иногда проводил досуг: играл в теннис, ездил на охоту, отмечал праздники. Помню как-то, когда я пришел из школы, взволнованная мама мне сказала: “Дима, что бы ни случилось с папой, что бы тебе о нем ни говорили, запомни одно: он самый честный и самый прекрасный человек на свете”. Я очень любил отца, я был согласен с тем, что он лучший человек на свете, но я не понимал, что ему может угрожать. Однажды ночью на лестнице послышались тяжелые шаги кованых сапог и громкие голоса. Отец стал судорожно одеваться, мать накинула халат и зажгла свет, который разбудил меня. Брат продолжал спокойно спать. Родители обменивались короткими фразами. Одну реплику отца я запомнил на всю жизнь: “Можешь делать все, что посчитаешь нужным, только спаси детей”. Шум за дверью усилился, но в дверь никто не стучал. Скоро я уснул, а когда проснулся, то обнаружил, что родители так и не ложились спать. Они сидели в другой комнате на диване и тихо разговаривали. Утром мы узнали, что той ночью арестовали нашего соседа, милейшего человека, немца по национальности, из которого позднее выбили признание, что он — “немецкий шпион”.

Весной 1940 года, после войны с Финляндией, у отца возникли новые осложнения на работе: после очередного заполнения анкеты его лишили допуска к секретным документам. Отец ожидал ареста, однако и на этот раз судьба была к нему благосклонна: его просто уволили с завода, поскольку вся техническая документация там была секретной. Недоверие к нему, как и недоверие к соседу-немцу, вполне соответствовало духу времени. Удивляет другое. Соседа арестовали и объявили “немецким шпионом”, отца же “только” лишили допуска, уволили с завода, но “белофинским шпионом” не объявили. Сегодня я не знаю, какой ангел-хранитель уберег от репрессий в то страшное время отца — потомственного дворянина, сына генерала, брата белого офицера, человека, имевшего “неосторожность” родиться в Финляндии.

Увольнение отца с завода при всей своей “гуманности” по сравнению с другими возможными решениями создало для нашей семьи большие трудности. Дело в том, что квартира, в которой мы прожили более десяти лет, была ведомственной, и теперь ее следовало освободить. После напряженных полугодовых поисков отцу удалось устроиться главным инженером на фабрику с громким названием “Производственный комбинат”, на котором шили постельное белье для спальных вагонов и делали дешевую железную посуду для рабочих столовых. Располагался он на станции Левобережная Октябрьской железной дороги, в шести километрах от границы города того времени. Производственный комбинат имел три небольших жилых дома, в одном из которых отец и получил квартиру, состоявшую из двух комнат и кухни. В доме не было никаких удобств, кроме электричества, туалет находился во дворе, за водой нужно было ходить с ведрами на колонку, обогревалась квартира печкой, которую топили дровами.

1 июня 1941 года в воскресенье, за три недели до начала войны, родители решили устроить нечто вроде новоселья. Они пригласили на Левобережную тетю Ваву и ее дочь Нину. Вечером, когда мы всей семьей пошли провожать гостей на станцию, отец и тетя Вава вспоминали Виктора Дмитриевича, о котором вот уже пять лет не имели никаких сведений. Тогда они не могли знать, что тремя днями раньше в его семье в оккупированном немцами Париже родилась третья дочь, которую назвали Женевьевой. Именно ей, самой младшей из нас, выпала особая миссия в истории семьи — восстановить контакты между Москвой и Парижем. Произошло это почти через сорок лет после того, как из Москвы в Париж ушло последнее письмо, извещавшее Виктора Дмитриевича о смерти матери: в конце 1975 года Женевьеву, хорошо знающую русский язык, ее фирма послала в Москву на выставку “Нефтегазэкспо”. Женевьева нашла самый простой путь поиска родственников: она обратилась в уличное справочное бюро и за двадцать копеек получила наши домашние адреса. К сожалению, самого Виктора Дмитриевича в это время уже не было в живых: он умер в Париже в 1971 году.

Встреча с Женевьевой имела для отца и тети Вавы очень важное значение. В конце жизни они узнали о судьбе брата, о событиях, которые произошли в Париже после 1936 года. Самым сложным временем, естественно, оказалось время немецкой оккупации. Генерал П. Н. Шатилов был арестован второй раз в жизни за то же “преступление”, что и в 1918 году в Тифлисе, — за отказ сотрудничать с “новыми” властями. В этот раз он отказался помогать немцам в их войне против своей родины. Немцы продержали его несколько месяцев в тюрьме в городе Компьен под Парижем, но потом выпустили. Умер Павел Николаевич в 1962 году, похоронен на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. Газета “Русская мысль” опубликовала в номере за 10 мая 1962 года некролог и большую статью, посвященную памяти генерала.

Виктор Дмитриевич всю войну жил и работал в Париже. Дениза с детьми в самый критический момент военных действий и последовавшей за тем капитуляции Франции находилась у родственников в Нормандии. Там обстановка была более спокойной. Время от времени она навещала мужа в Париже, а затем решилась окончательно вернуться домой вместе с детьми. Здесь в Париже она родила третью дочь — Женевьеву. После войны жизнь довольно быстро вошла в нормальное русло. Дениза пережила мужа на двадцать пять лет. Она умерла в 1996 году в возрасте девяноста лет.

Всю вторую половину жизни Виктор Дмитриевич не имел никаких сведений о нашей судьбе. Потрясения Второй мировой войны, критические публикации во французской печати о положении в Советском Союзе не внушали оптимизма. Неизвестность угнетала его так же, как она угнетала отца и тетю Ваву. Перед смертью, не очень надеясь на успех, он все же просил дочерей предпринять шаги для поиска родственников в Советском Союзе. Женевьеве удалось выполнить просьбу отца.

Теперь несколько слов о последнем периоде жизни старшего поколения в нашей стране. Он пришелся на годы, которые мы сегодня называем “застойными”. Думаю, что для людей, на долю которых выпало столько потрясений (1917 год, Гражданская война, сталинский террор, Великая Отечественная война), этот период жизни был не худшим. У них быль “стол и дом”. Они выполнили свой долг перед следующими поколениями: вырастили детей и дождались внуков. После стольких лет стресса они ложились спать спокойно, не опасаясь “ночных визитеров”. Умер отец в 1976 году, через полгода после визита в Москву Женевьевы.

В девяностые годы, когда рухнул “железный занавес”, у нас появилась возможность встречаться. Кузины дважды побывали в Москве, съездили в Санкт-Петербург, где прошли юношеские годы их отца. Мы посетили Париж. То, что не удалось бабушке и ее детям, осуществили внуки. Сейчас кроме бабушкиного альбома существует новый альбом с современными цветными фотографиями. Там можно найти фотографии кузин на Красной площади, на Арбате, на Костомаровском мосту и наши фотографии у подножья Эйфелевой башни, на Монмартре, на Елисейских полях.

Кузины оказали мне большую помощь в работе над этими заметками. Жизель перевела с французского языка воспоминания своего отца, охватывающие самый драматический период его жизни с 1913 по 1921 год, и написала продолжение. Женевьева выполнила технически сложную работу по ксерокопированию писем бабушки к Виктору Дмитриевичу (за прошедшие десятилетия они очень сильно выцвели, и их стало трудно читать). Наконец, я получил от кузин газету “The Bridgeport Evening Post” со статьей о похоронах дедушки, газету “Русская мысль” с некрологом и статьей, посвященной памяти генерала П. Н. Шатилова, ряд других материалов. Все это я использовал в своей работе.

...В 1996 году во время визита кузин в Москву с ними приехал Оливье, сын средней сестры Элен. Оливье живет в Канаде. Я попросил его съездить в Бриджпорт и поискать сведения о дедушке. Оливье выполнил мою просьбу. Он нашел старый коттедж, в котором жил дедушка, и его могилу на городском кладбище. Ему также удалось получить копию свидетельства о смерти дедушки. После Оливье на могиле дедушки побывали сначала кузины, а потом и я. Мне удалось попасть в Бриджпорт в 1998 году. Старое кладбище и дедушкина могила на нем оказались в прекрасном состоянии. Я сделал несколько фотографий, запечатлев надпись на памятнике, которую было невозможно прочесть на фотографии Павла Александровича Шишкова из бабушкиного альбома. Она гласит:

ВОЕННЫЙ ИНЖЕНЕР

ГЕНЕРАЛ-МАЙОР

ДМИТРИЙ КОРОНАТОВИЧ

КОСТОМАРОВ

1858 — 1920

Год рождения дедушки указан неверно: он родился 15 октября 1857 года. Но разве можно в чем-то упрекнуть тех неизвестных мне людей, которые проводили дедушку в последний путь и воздали подобающие ему военные почести? Я благодарен всем, кто в течение семидесяти восьми лет содержал в идеальном порядке городское кладбище и ухаживал за дорогой всем нам могилой.

Мир праху твоему, дедушка.