Мироносицы в эпоху ГУЛАГа. Составитель Павел Проценко. Нижний Новгород, Издательство Братства во имя св. Александра Невского, 2004, 608 стр.

 

Эту книгу можно читать разными глазами. И реакция на чтение, наверное, может быть разной. Новый труд современного церковного историка — а до выхода “Мироносиц...” П. Проценко закрепил себя в читательском сознании помимо издательских акций двумя значительными книгами1 — дошел в 2005 году до прилавков “светских” книжных магазинов, был отрецензирован не только в церковной, но и в мирской прессе, стало быть, доступен всем: и просвещенным верующим, и новоначальным, и атеистам. Книгу приветствовала и “либеральная”, так сказать, “оппозиционно-агностическая” печать. Она объективно пришлась всем по душе.

И в этом есть справедливость: издание отлично структурировано, четырем большим разделам, состоящим из тщательно подготовленных документальных и художественных текстов, предшествует обширная вступительная статья, наличествуют примечания и комментарии, на всем здесь лежит печать труда. Хороша и рассудительно-просветительская интонация вступления — это не богословский, но скорее исторический очерк о судьбах русских женщин, проводящий — через проблематику “женского вопроса” в России — к тем, в чьих руках держался на протяжении всех времен и эпох светильник веры. В этой статье “Отверженные и любящие: мироносицы в эпоху ГУЛАГа” составитель настаивает на том, что благодаря то выраженному, то невыраженному “христианству семей” этот светильник чаще всего держали именно женские руки. И он, и благодарные рецензенты напоминают, ссылаясь на евангельское повествование о земной жизни Христа, что и тогда, когда дрогнули апостолы, жены-мироносицы, бывшие при Его земной кончине, сохранили верность Спасителю.

“Недаром в Православии XX века, — сообщает М. А. Журинская, главный редактор православного богословского журнала „Альфа и Омега”, — название мироносиц перешло на верных и твердых христианок, служивших Церкви даже до смерти ”. Я пока не знаю, насколько оно “перешло”, это название. Все-таки евангельское определение есть слово из Священного Писания, и мне понятнее его употребление в иных контекстах в качестве поэтического образа. Например, в разговоре о святости и ее примерах. Но что есть такой разговор?

Книга вышла в тревожное время, когда из всех динамиков и со всех телеэкранов нам трубят о том, чтобы мы не забывали, что Церковь-де, что “РПЦ”, — мол, прежде всего институт, один из сегодняшних рычагов государственности. Нам кричат, представьте, о фарисействе, о ханжестве. Нас как будто предупреждают: “не ходите!”, современному человеку там делать нечего, там либо косность, либо реакция. А уж если пошли, то хоть по крайней мере держитесь “продвинутых” священников, коих, конечно, горстка, но они же интеллигентные люди… “Хоть и священники”.

Дошло до того, что две телевизионные “учительницы злословия” пригласили к себе настоятеля храма, где окормляется главным образом та самая интеллигенция и, кстати, автор этих заметок, — и, как бы сказать, выставили его зрителю в выгодном для себя свете. Вот как это делается. На протяжении всей передачи православный священник пытается своей любовью успокоить их “праведный гнев” против официоза “РПЦ”, недружелюбных церковных старушек, угрюмых прихожан и вообще всего неудобного для наших дам в этом самом церковном мире, где церковь им без конца, выходит, должна . Его любовь и милосердное примирение оказываются впереди их гнева. “Учительницы”, по-видимому, что-то такое чувствуют. И они в дополнительном небольшом интервью, возможно, даже специально уговаривают священника “для пользы дела” констатировать “недостатки”, уж не знаю. …Итак, передача заканчивается, ведущие отговорили наконец свои кухонные “впечатлизмы”, теперь должны пойти титры… И тут батюшка появляется перед камерой вне студии и, как мне кажется, чуть ли не сдавленно говорит о том, что в нашей современной церковной жизни есть изъяны — не то чтобы отталкивающие людей, но мешающие сближению верующих и только приходящих в церковь. Конечно есть! “Недостатки культуры”. Об этом и Патриарх говорил не так давно. Но почему у меня возникло чувство неловкости, и не у меня одного? Не потому ли, что за этим искусным монтажом стоит эфирное зарево уязвленности наших телевизионщиц, плохо замаскированной под объективность? Но — пойди объясни. Да и неужели всякий так уж сразу примет призыв помолиться за ворчливую старушку, цыкнувшую на нас у свечного ящика?

А еще я недавно узнал, из восторженной рецензии на книгу дневников православного священника, что Православие, оказывается, “проиграло культуру”. Так и написано, черным по белому, — “проиграло”.

Наконец, на днях одно прогрессивное издание попросило меня отрецензировать замечательную книгу Ины Кузнецовой “Зона милосердия” (воспоминания врача, отработавшего три года в спецгоспитале для военнопленных немцев). А я, памятуя, что недавно вышла рассудительная (тщательно замаскированная под толерантность) статья о “всеобщем проигрыше” Православия, зачем-то полез к редактору отдела с вопросами. Ничего, мол, если я укажу в рецензии для вашего издания, что врач-то наша — верующая, хоть и не говорит об этом почти нигде?.. Что это важная часть ее жизненного и профессионального поведения… Что это просверкивает в книге. Как же там встревожились! Мне даже звонили болельщики за книгу — с уважительными напоминаниями о клятве Гиппократа, что это-де главное.

Пять лет назад в рецензии на повесть А. Нежного публицист Валерий Сендеров писал в “Новом мире”: “…Еще долгие десятилетия историки будут раскапывать все новые судьбы: век был богат на героев и палачей. И раскопкам этим будет, возможно, сопутствовать успех: прагматическая эпоха ценит точность фактов. Но не эпоха ли ставит под вопрос само качество интереса к такой конкретике? Ведь нынче легко представить себе, что книга о священномученике Вениамине, митрополите Петербургском, будет иметь в нашем обществе тот же успех, что и жизнеописание известного реформатора и либерала — Лаврентия Павловича Берии. Равнодушно-одинаковым взором будет заглядывать в эти труды постобразованец — почему бы и нет? Разве и то, и другое — не часть нашей героической истории? А коли возникнут споры о каких-то там нравственных оценках — подытожить их несложно, есть безотказный демократический критерий: мнение большинства. Подлинный интерес к предмету предполагает, однако, любовь к правде, независимую от этого критерия…”2

Это еще один штрих к той тревожности, о которой я помянул выше.

И последнее замечание. Наша церковь не как институт, но живой организм находится в ситуации, которую одни называют кризисом, другие — испытанием, а третьи — необходимым попущением Господа по нашим грехам. Тут и проблема перевода/не перевода на русский язык богослужебных текстов, и упрощение служб, и споры об экуменизме… Мы слышим о протестантских веяниях и обязательной катехизации, о “новом сергианстве”, “феномене общей исповеди” и прочем. Или, с другого края, — о самочинном “прославлении” Ивана Грозного и Григория Распутина. Словом, скажи, в какой ты храм ходишь, и я скажу, кто ты. А происходит это все, заметим, внутри одного и того же российского Православия. Однако недавно вышло новое издание книги поэта Александра Зорина об отце Александре Мене3. И там появилась весьма примечательная дополнительная глава: Зорин рассказывает о своем нелегком впечатлении от посещения одного “ортодоксального” православного храма. Я, так случилось, знаю, о каком храме идет речь, меня там крестили. Что ж, нелегкое эмоциональное впечатление понятно: грубоватые слободские прихожане, тесно, душно, консервативно, батюшки без высших университетских образований, знания языков и прочих филологических тонкостей. Не тонкие. Но вот автор неожиданно начинает благодарить за этот день. Знаете, за что? За дарованную возможность смирения. А где смирение, там, как мы слышали, и Божественная Благодать.

Что же до реформ и их источников, то позволю себе представить вам фрагмент разновекторной статьи Георгия Мейера о воспоминаниях Сергея Маковского “На Парнасе Серебряного века”4. Сначала цитируется сам Маковский, редактор легендарного “Аполлона”: “…Если Церковь времен Победоносцева и была закоснелой, неспособной воспрянуть к новой жизни, то верно и то, что интеллигенция, несмотря на ум и талант ее вождей, недостаточно созрела еще, чтобы предпринять что-то вроде реформ для углубления православия. Было слишком рано… Предстояло еще испытать неизмеримо более страшное отпадение русского человека от Церкви, и не имел ли какого-то права сказать в одной из своих проповедей Иоанн Кронштадтский о шумевших на собраниях интеллигентах: „Умники неумные, вроде Толстого”. <…>” “Но что означают „реформы для углубления православия”? — продолжает Георгий Мейер. — С каких пор не святые подвижники и мученики призваны углублять православие, но охваченные гордыней светские люди вроде Мережковского, поверившего не Церкви, а „своей миссии христианского преобразователя”?”

Книга Павла Проценко как раз о подвижниках и мучениках, и все они — женщины. Составитель включил сюда интереснейшие оригинальные тексты: анонимный (подписанный инициалами И. В.) житийный очерк “Белый голубь” (“быль о новомучениках Русской Православной Церкви”), “Житие блаженной старицы Евдокии Шейковой” (жизнь и убийство большевиками крестьянок Нижегородской губернии; автор — Валентина Долганова)5, воспоминания Ольги Второвой-Яфы “Авгуровы острова” и ее же повесть “Мать Вероника” (Соловецкие лагеря особого назначения) и, наконец, мемуары Валентины Яснопольской “Счастливый случай” (о жизни молодежной христианской общины в Киеве и Ленинграде 1920 — 1930-х годов и продолжение жизни в концлагере “Медвежья Гора”).

Сборник о подвижницах получил, повторю, широкий резонанс в прессе и в Интернете и, в моем случае, не нуждается в специальном представлении, помимо пожелания (и надежды) на чтение книги с открытым сердцем. Все вышеприведенные цитаты и рассуждения понадобились мне лишь для того, чтобы подчеркнуть: вы будете иметь дело — прежде всего с первоисточником, а не интерпретацией и встраиванием чужого подвига в ту или иную “внутриправославную” идеологию. Я верю, что чистосердечного читателя не смутят и “странные” черты в жизненном поведении и высказываниях блаженной “Дуняши”: в конце концов, можем ли мы постичь подвиг юродства, откуда нам знать, каким образом Святой Дух преломляется в сердцах таких людей? Не удивимся и тщательно прокомментированной истории о том, как пронзительная повесть “Мать Вероника” Ольги Второвой-Яфы стала апокрифом и даже выдавалась за документальное свидетельство. Еще бы, вещь такой силы.

Это огненные произведения. Вот это бы нам в них разглядеть.

А то ведь напишут, что вступительная статья составителя “заставляет задуматься о глубине проникновения феминистских идей в современную церковную жизнь”. Затем рассудят: “…При этом мысли Павла Проценко о том, что православие в России — фактически женская религия, публикует достаточно консервативное издательство, подчиняющееся довольно жесткому архиерею”. И выведут: “Создающаяся тем самым база для легитимации женской святости (в частности, „блаженная Дуня” усилиями автора уже канонизирована) работает на разрешение проблем сегодняшнего дня и уже назревшего вопроса о перераспределении полномочий между полами внутри приходов РПЦ”6.

И неужели не увидят белого голубя между плетками красноармейцев и спинами вывозимых на казнь праведниц? Не найдут — вместе с героиней — дороги к Анзерскому скиту? Не узрят явления Блаженной Ксении и не обратят внимания на неожиданное милосердие “гепеушника”, “не заметившего” переданных в лагерную камеру Святых Даров?

Нет-нет, нельзя не увидеть. И разве свой тяжкий женский крест героини “Мироносиц...” не продолжают нести и сейчас — ради нашего миролюбия и Любви, на которую так ежечасно нам не хватает сил, мужества и веры?

Павел Крючков.

 

1 Проценко П. В Небесный Иерусалим. История одного побега. Нижний Новгород, 1999 (биография епископа Варнавы /Беляева/); Проценко П. Цветочница Марфа. М., 2002 (см. рецензию В. Сендерова на эту книгу: “Новый мир”, 2003, № 3).

2 “Новый мир”, 2001, № 4, стр. 191 — 192.

3 Зорин А. Ангел-чернорабочий. М., 2004.

4 “Грани”, 2005, № 213, стр. 210 — 223.

5 “Белый голубь” и текст В. Долгановой посвящены одному человеку — блаженной “Дуне” Шейковой, подлинную фамилию которой, кстати, восстановил П. Проценко.

6 См.: Митрохин Николай. Русская православная церковь в советский период: новые работы церковных историков. — “Неприкосновенный запас”, № 42 (2005, № 4).