А н д р е й   Д м и т р и е в. Крестьянин и тинейджер. Роман. М., «Время», 2012, 320 стр. («Самое время!»)

 

 В своем новом романе Андрей Дмитриев с завидными спокойствием и методичностью продолжает строительство своего личного микрокосма. Не будучи связаны друг с другом тематически, его романы и повести составляют своего рода целостную «логию» («трилогию», «тетралогию» и так далее), объединяющими факторами которой служат не только выдуманные Дмитриевым точки на географической карте, но главным образом дух современной жизни — неторопливой, достойной и отнюдь не лишенной радостей.

Сюжет «Крестьянина и тинейджера» можно изложить очень коротко, что довольно характерно для всей прозы Дмитриева. К еще не старому крестьянину Панюкову, живущему в деревенской глуши, его друг детства Вова, давно утвердившийся в Москве, присылает сына своего шефа — оболтуса и бездельника, которому грозит армия ввиду отчисления из института. Оболтус, оказавшийся спокойным парнишкой по имени Гера (Герасим), несмотря на обеспеченное детство и отрочество, много пережил и перестрадал, что сделало его чувствительнее и крепче. И вот вокруг них — Панюкова и Геры — автор и строит свой рассказ.

По прочтении книги с удивлением замечаешь, что никакого конфликта между заглавными героями нет, и это одна из главных ловушек Дмитриева. Казалось бы, какая благодатная почва — современный крестьянин, плоть от плоти земли русской, честно служивший в том числе в Кандагаре, и подросток с ноутбуком, привыкший к городской жизни и бегающий от армии. Воображение рисует картины столкновений двух мировоззрений, двух культур, двух систем ценностей. Кроме того, название-антитеза подогревает интригу: не два имени или фамилии («Панюков и Гера(сим)») звучит уже совсем по-другому, спокойнее, нейтральнее, вспомним хотя бы повесть «Воскобоев и Елизавета» того же автора), а две характеристики, и, что важно, характеристики принципиально различные: не «Крестьянин и городской» и не «Стареющий и тинейджер». Читаешь и ждешь: что же между ними произойдет? Но Дмитриеву такая постановка вопроса неинтересна, и в этом он прав. Так, как получилось, и лучше, и глубже, и тоньше.

Панюков и Гера относятся друг к другу если не с симпатией, то как минимум с пониманием и намеком на сочувствие. Но на самом деле каждый из них своего временного соседа почти не замечает. Конфликтов в этом романе два, и они не пересекаются — конфликт «Крестьянин» никак не связан с конфликтом «Тинейджер».

Разумеется, оба героя ничем друг на друга не похожи, трудности у них разные, и все — от возраста до образа жизни — оттеняет, отличает Панюкова от Герасима, а Герасима от Панюкова. Но благодаря этим отличиям их собственные переживания чувствуются только острее.

Через личность Панюкова автор показывает, какой может быть сегодняшняя деревня. Проблема эта не самая обсуждаемая, но регулярно находящая отражение в том числе в художественной литературе. Не возьмусь утверждать, что взгляд автора «Крестьянина и тинейджера» уникален, но в любом случае он необычен. Дмитриевский крестьянин, с одной стороны, понимает, насколько непростая у него жизнь, а с другой — он не видит в этом никакой беды. Объективно ужасающие условия, в которых он живет, для него суть абсолют и доминанта, и то, что он в итоге намеревается деревню покинуть, обусловлено вовсе не внешними трудностями. В молодости Панюков совершил дурной поступок, и как раз чтобы попытаться его исправить, он хочет уйти. Его личная драма, на наших глазах оборачивающаяся трагедией, с крестьянством если и связана, то сугубо с «фаталистической» точки зрения — если бы, дескать, он родился не в деревне, все было бы по-другому. Конфликт «Крестьянин» основан на чувстве своей неправоты, помноженном на подлинную любовь к зоотехнику Александре, перед которой-то Панюков и виноват, и на желании пусть и на пятом десятке, но все же устроить их жизни (множественное число тут не случайно: у них нет общей жизни, Панюков и Александра связаны друг с другом только воспоминаниями юности).

Вообще Панюкова трудно назвать крестьянином. Его крестьянство в нем вовсе не главное, главное — его собственные переживания и ощущения, но Дмитриев упорно нас возвращает именно к этой ипостасти своего героя. Видится, что это сознательное смещение акцентов, ибо не такой уж Панюков и обычный крестьянин. Возможно, автору хотелось подчеркнуть не то, что умный, тонко чувствующий и страдающий человек — крестьянин, а то, что современный крестьянин вполне может быть таким.

Имя же Панюкова возникает лишь в самом конце: редкое и непривычное — Абакум. Вспомнив, что Абакум — это одна из вариаций имени Аввакум, можно поддаться соблазну и начать сравнивать дмитриевского Панюкова с великим старообрядцем, что будет совершенно излишним. Не исключено, что определенные параллели и можно проследить, но это явно не первый и не второй план.

Конфликт «Тинейджер», безусловно, находится в иных измерениях. Кстати, само слово — «тинейджер» — точнейшая находка. Назови Дмитриев роман «Крестьянин и подросток» — неумолимо пришли бы на память Некрасов и Достоевский разом, а к ним книга не имеет отношения. А «тинейджер» эту проблему элегантно решает, заодно добавляя столь необходимый элемент «априорной» современности. Другой вопрос, что сейчас подростков и юношей двенадцати — девятнадцати лет нечасто называют «тинейджерами», это понятие из 1990-х, но в любом случае более актуального и понятного слова для обозначения этого возраста в русском языке сегодня нет.

Невзирая на различия, Герасима с Панюковым, разумеется, многое роднит.  К примеру, острота чувств, переживаний, определенная склонность к рефлексии. Гера, конечно, делает это гораздо более осознанно — дитя века все-таки. Трагедия, иначе не скажешь, в семье, трудности в общении с одноклассниками, прогулы институтских занятий, а главное — любовь к девушке Татьяне, старше лет на пять, — таков эмоциональный бэкграунд Геры на момент приезда в деревню Сагачи. По сути, ему приходится решать ту же проблему, что и Панюкову, — как жить дальше. Разлука, казалось бы, должна была укрепить его отношения с девушкой, однако Гера устроил себе самоволку: никого не предупреждая, уехал в Москву на пару дней. И как раз этот «побег из побега» и стал решающим в его восприятии многих вещей. В столице Гера, которого там никто не ждет, сталкивается с действительностью, до той поры тщательно скрываемой от него.

При этом если Панюков в основном борется сам с собой изнутри, он сам свой суд, то Гера, что совершенно нормально, преодолевает обстоятельства извне. Тревожные родители, проблемный брат, грубые одноклассники, загадочная и поэтому непонятная Татьяна — без них всех Геры нет в принципе, но с ними-то ему и приходится бороться, чтобы сохранить себя, свое «я». Мало кто из молодых людей избегает подобной борьбы. Ну а перед Панюковым такая задача не стоит, и опять же ввиду возраста.

Критик Валерия Пустовая в аннотации к книге пишет про Геру, что автор его будто «только что повстречал на веселой Болотной площади». В этом сравнении хорошо и правильно все, кроме прилагательного «веселый». Митинги на Болотной трудно назвать «веселыми» (но это предмет совсем иного разговора), да и, собственно, к Гере нельзя применить это слово. Он не веселый, он не грустный. Он не неуч, он не великих способностей. Он не злой, но и не тот, кого можно назвать «добрая душа». Он совершенно типичный подросток, но одновременно и нетипичный. Дмитриеву удалось немного сбить читателей с толку, потому что каждый «примеряет» ситуацию на себя — а может ли мой брат/сын/друг или я сам (если читатель очень молод) вести себя так, как Гера? На первый взгляд вроде бы — да, конечно. А призадумаешься — так вроде и нет. Дневник в компьютере, который ведет Гера, лишь усугубляет путаницу. Подросток, тинейджер вполне может так писать, если уж решается говорить о чем-то важном, обращаясь к любимой: «Всю ночь, один в пустом купе, я думал о тебе и говорил с тобой, потом уснул и слов тех не запомнил, я помню лишь, что это были мои лучшие слова к тебе». Но вместе  с тем в дневнике юноши регулярно встречаются совсем неподростковые обороты и фразы. Простой пример: разве может тот же тинейджер писать про хозяина дома: «Мой Панюков» (вспоминаются сразу «мой Онегин», «мой Езерский»)? Это — архаизм, и архаизм сознательный. То, что Дмитриеву прекрасно известно, как сейчас могут писать не слишком грамотные люди, видно по письму панюковского друга Вовы, цитируемому в самом начале романа, — вот уж действительно, читаешь и как будто общаешься с кем-то из своих знакомых. Значит, в подчеркнуто витиеватом и иногда даже выспреннем стиле Геры есть особый смысл, как и в явно выказываемой чувствительности Панюкова. Не так просты крестьяне XXI века, не так примитивны мальчики-мажоры.

Действие, как уже упоминалось, в основном происходит в деревне Сагачи, что близ населенного пункта чуть покрупнее — Селихнова, который в свою очередь меньше Пытавина, где проходит железная дорога. Ну а областной центр там — город Хнов. Все перечисленные города и поселки не существуют в действительности [1] . Хнов и Пытавино встречаются и в других произведениях Дмитриева (в частности, в упомянутой повести «Воскобоев и Елизавета», романах «Закрытая книга», «Бухта радости» и «Призрак театра»), и мы не откроем никакой тайны, сказав, что под Хновом имеется в виду Псков, а Пытавино — это чуть переиначенное Пыталово (любопытно при этом, что в «Дороге обратно» Дмитриев решает чуть отойти от своего метода и впрямую пишет о Пскове и Пыталове). Для Дмитриева, урожденного ленинградца, такое внимание к северо-востоку страны вполне объяснимо. Хнов и Пытавино Андрея Дмитриева — это своего рода Макондо Габриэля Гарсиа Маркеса. Если прочитать упомянутые дмитриевские произведения одно за другим, то действительно сложится ощущение единства места и единства характеров. Последнее, правда, не входит в «правило трех единств» классицизма, однако легко можно представить, как на улицах одновременно таинственного и понятного нам Хнова идут рядом незнакомые друг другу Шабашов из «Призрака театра» и Серафим из «Закрытой книги», а обгоняет их еще совсем юный Панюков. Вообще «дмитриевское пространство» заслуживает подробного изучения, и возможно, когда-то такое исследование появится.

Все это, а также многое другое — тонкий психологизм, уместный юмор, умелое встраивание деталей повествования в нынешние реалии — делает роман «Крестьянин и тинейджер» не просто еще одной хорошей книгой, а одним из заметнейших событий нашей литературы, по крайней мере 2012 года. Неслучайно роман вошел в короткий список премии «Большая книга». Дмитриев справляется со сложной темой умело и элегантно, а финальная нота, что также характерно для него, звучит оптимистично и светло: крестьянин и тинейджер, уже, казалось бы, расставшись навсегда, снова идут друг навстречу другу.

Григорий АРОСЕВ

 

[1] В Дагестане существует населенный пункт Хнов (2000 жителей), но это наверняка случайное совпадение.