Салимон Владимир Иванович родился в Москве в 1952 году. Самобытный российский лирик; постоянный автор нашего журнала. Живет в Москве.

                           *      *

                               *

По осени в часы ночные

умолкнут птичьи голоса.

И в круг возьмут глухонемые,

непроходимые леса.

Они и слова не проронят,

не вымолвят и пары фраз.

В молчанье полном похоронят

среди холмов печальных нас.

Каким же будет удивленье

и радость наша какова,

когда раздастся в небе пенье

чуть слышное...

Едва-едва.

 

                           *      *

                               *

На мгновенье ветер стих,

мгла на землю опустилась,

и от мертвых до живых

расстоянье сократилось.

Между нами стала грань,

как стена дождя, прозрачной.

Ясно стало — дело дрянь

в смысле копоти табачной.

Сам себе на шею я

винный камень приспособил.

Ноша тяжела моя.

Но еще мой час не пробил.

 

                           *      *

                               *

Когда затихнет шум дождя,

в образовавшемся пространстве

пустом, как дырка от гвоздя,

всяк сущий здесь погрязнет в пьянстве.

Охотно коренится зло

там, где нашла коса на камень,

и бьет в оконное стекло

с небес померкших яркий пламень.

 

                           *      *

                               *

Может быть, ущербная луна

дурно так влияет на отечество —

черной меланхолией больна

чуть не половина человечества.

Можно утверждать наверняка,

что подчас в душе происходящее

действует почище мышьяка

или как оружие разящее.

Может грусть-тоска испепелить,

изувечить, довести до крайности,

может, точно ярость, ослепить,

оглушить жестоко по случайности.

 

                           *      *

                               *

Против своего обыкновения

я судьбе противиться не стал,

только задохнулся от волнения,

услыхавши в голосе металл.

Появились нотки незнакомые,

те, что прежде я не замечал.

Ветер налетевший невесомые

облака за край земли умчал.

А когда на небе нет ни облачка,

чтоб не заскучать в конце концов,

у меня всегда с собой коробочка,

полная душистых леденцов.

 

                           *      *

                               *

Как ни длбинны расстоянья,

но еще длинней

ночи в зале ожиданья

и куда больней.

На скамье казенной лежа,

притворюсь, что сплю,

притворюсь, что крепко все же

родину люблю

и, хотя ломота в теле

не в новинку мне,

будто бы на самом деле

я здоров вполне.

 

                           *      *

                               *

Сердца хочется побольше,

чем необходимо,

чтобы ты чуть-чуть подольше

мной была любима.

Потому, что осень вскоре

все переиначит,

между досками в заборе

скоро замаячит.

И откроются, быть может,

нам такие дали —

даже суслик лапки сложит

на груди в печали.

                           *      *

                               *

Судьбу-индейку проклинать

по поводу или без повода,

и морщиться, ложась в кровать,

и корчиться, дрожа от холода.

Когда за окнами рассвет

уже клубится, точно облако,

взглянувши в зеркало, поэт

страшится собственного облика.