Аришина Наталья Сергеевна родилась в Баку, в семье флотского врача. Окончила Литературный институт им. А. М. Горького. Автор четырех стихотворных книг. Живет в Москве.

 

*    *

 *

Желтые и белые зонты

над укропом и над сельдереем.

Шепчутся усталые кусты

явственно: стареем, мол, стареем.

В трещинах забытая земля,

безраздельно царствует репейник,

в будке нет цепного кобеля,

но ржавеет цепь, висит ошейник.

Что калитка старая поет,

то табличка врет о злой собаке,

но соседский кот на огород

ходит, презирая эти враки.

И как будто вовсе не цвели,

над крыльцом кудрявясь, ломоносы,

чья хозяйка снова на мели,

но в седом дыму от папиросы.

А в культурном слое, вопреки

видимости безнадежной этой,

непростые дремлют черепки

и нездешней выделки монеты.

 

 

*    *

 *

От моря до моря легла непроглядная суша,

как некогда — мертвой китихи смердящая туша.

И некуда деться мне, дочке морского врача,

на поприще странном не лучшие годы влача.

Все волоком, волоком — втайне о море мечтая.

Ты в сторону моря летишь, лебединая стая?

Ты в сторону моря стремишься, груженый состав?

“Ты в сторону моря...” — шепчу, безнадежно отстав.

 

Высокий берег

Маяк в ограде нового литья,

старинный герб разобран на фрагменты.

Уже стыжусь унылого нытья,

но не скуплюсь тебе на комплименты.

Тебя новейший радует пейзаж

и старый джаз на детской дискотеке,

нудистский пляж с цирюльнею “Визаж”,

что нас болванит в двадцать первом веке?

У королевской груши постоим,

бесплодной, как смоковница былая.

Рванул норд-ост — всей кроною за ним

беспечно понеслась листва, пылая.

Ее костер легко погасит мрак.

Что потаенным зорким видишь оком?

Да так, всего безделицу, пустяк.

Не стой одна на берегу высоком.

 

 

*    *

 *

В окне виноградная плеть шевелила усами

и слабо виднелся двузвездный медведицын хвост.

Она просыпалась, шепча: “Неужели за нами...” —

ответствуя, небо ей бросило пригоршню звезд.

Уже не включатся в подкорку иные напасти,

пока не забыто ночное шуршание зла.

Уйми эти страсти. Отведай последние сласти.

Припомни бесцельно, какою красоткой была.

 

*    *

 *

Пальцы серых обезьян...

Зинаида Гиппиус.

Множа морок и обман,

неправдоподобно тонки

пальцы серых обезьян,

их нечистые ручонки,

их змеистые хвосты,

позвоночный хруст удавки.

Мне невинно лгут цветы

на невинной нежной травке.

Но, святой и крепкий Бог,

велика Твоя поблажка:

слышу детский голосок,

сходный с жалобой барашка.

 

*    *

 *

Велика вероятность метели

на исходе этой недели,

велика вероятность того,

что усмешкой двусмысленной праздник

обернется и свечка погаснет

на столе ни с того ни с сего.

Сквозняки без спроса гуляют,

тот, кто ежится, дверь затворяет,

запирает щеколдой окно.

А у нас тут — вольная воля,

словно в замети чистого поля,

словно третьего не дано.

На исходе этой недели

велика вероятность метели,

велика вероятность того,

что оскалом немыслимым праздник

обернется и свечка погаснет,

даже если поверим в него.

Кто стучится? — Никто не стучится.

Одинокая старость случится? —

Мы ее поджидали давно,

как ползущую к цели улитку.

Отвори потихоньку калитку,

отвори слуховое окно.

 

*    *

 *

Вывелись имперские замашки.

На откосе выцвел алый мак.

У меня повадки замарашки.

Что не так?

Ты не баловала нас, погода.

Шквал, тревога, близкий лай собак.

К морю добирались мы полгода.

Что не так?

Чей ты, берег с белыми костями,

голый мыс, полуслепой маяк?

Ты молчишь, но мы узнаем сами,

что и как.