+ 7
Терри Пратчетт. Carpe Jugulum. Хватай за горло! Роман. Перевод с английского Н. Берденникова и А. Жикаренцева. М., “Эксмо”, 2006, 512 стр. (“Плоский мир”).
О серии “Плоский мир”, придуманной британским фантастом Терри Пратчеттом, писать легко и приятно: всякий раз писатель умудряется влить в старые сюжетные мехи новое вино, не соблазняя при этом доступными — и простыми — лаврами пародиста. Пратчетт берет привычный элемент сюжета (или более чем знакомую всем реалию) и помещает эту деталь в изобретенный им мир, стоящий на трех китах и черепахе. Мир, похожий на наш и одновременно непохожий. Ранее писатель уже забрасывал в свое Плоскомирье и рок-музыку, и Голливуд, и големов, и Шекспира, и Конана-варвара (ставшего Коэном), и оперных див. Теперь дошла очередь до вампиров — очередных претендентов на мировое господство. Ранее мини-королевство Ланкр (на территории которого живут ведьмы Эсме Ветровоск, Ягг, Магратт и теперь еще Агнесса) уже пытались захватить эльфы, оказавшиеся гораздо более неприятными существами, чем принято считать. Вампиры же, напротив, очень стараются быть цивилизованными и обходительными.
Таким образом, в романе “Carpe Jugulum. Хватай за горло!” семейство графа-вампира Сорокулы (папа, мама, дочка Лакримоза и сын Влад), прибывшее в Ланкр, стараются зазря не терроризировать население и нечасто применяет силу, предпочитая хитрость. Однако вампирская природа берет свое, и гости довольно быстро превращаются в захватчиков, не выбирающих средств. К счастью, ланкрские ведьмы — любимейшие персонажи Пратчетта — не дремлют. Матушка Ветровоск, совершив тактическое отступление, берет реванш совершенно неожиданным и эффектным способом. А помогают ей, помимо ведьм, еще и священник, адепт малопопулярного бога Ома, и воинственные гномы, и птица Феникс, и обиженный вампирами дворецкий Игорь, скроенный по методу чудища Франкенштейна.
Пратчетт выбирает своими мишенями, разумеется, не столько вампиров, сколько навязшие в зубах стереотипы. Ехидным нападкам подвергаются политкорректность (король Ланкра, например, уверенный, будто со всеми можно дружить, сам имеет глупость пригласить в гости вампиров) и популярные психоаналитические теории (скажем, внутри Агнессы живут две личности, которые то враждуют между собой, то хотят договориться). Впрочем, эти милые радости для любителей дополнительных интерпретаций все же остаются на периферии. Пратчетт верен себе и своему излюбленному стилю. Он остается иронистом и романтиком одновременно. Иронический склад натуры не позволяет повествованию и в драматические моменты сделаться пафосным, а романтик не может разрешить книге остаться без хеппи-энда. Даже вампирам дали шанс исправиться — но не в этой жизни, конечно, извините, please...
Глен Дэвид Голд. Картер побеждает дьявола. Роман. Перевод с английского Е. Доброхотовой-Майковой. М., “АСТ”, 2006, 576 стр. (“The Bestseller”).
Книга прошла почти незамеченной на фоне литературно-киношной шумихи вокруг “Престижа” Кристофера Приста и “Иллюзиониста” Стивена Миллхазера, а жаль! Роман получился умный, интересный и обаятельный. Сорокадвухлетний Глен Дэвид Голд, преподаватель Калифорнийского университета, в своем дебютном произведении отправляет читателей в 1923 год, а главным героем делает действительно существовавшего американского фокусника Чарльза Картера. К реальному Картеру персонаж романа имеет слабое касательство, но ведь и книга — не биография, а авантюрно-фантастико-детективный роман, который начинается с загадочной смерти американского президента Уоррена Гардинга и завершается смертельной схваткой двух иллюзионистов. Еще со времен “Рэгтайма” Доктороу читатель сумел в полной мере оценить выигрышность сюжетов, в которых участвуют фокусники.
Голд, без сомнения, проделал большую подготовительную работу и наполнил свой роман увлекательными и чертовски правдоподобными деталями. В книге множество запоминающихся персонажей (в том числе знаменитый Гарри Гудини — см. все тот же “Рэгтайм”) и масса сюжетных линий, которые прихотливо пересекаются, но не теряются. Тут есть все, что нужно читателю для счастья: дружба и предательство, великодушие и ревность, роковая любовь, пираты, секретные агенты, слепая пророчица, изобретатель телевидения, дрессированный лев, разорившийся миллионер и так далее — всего перечислить невозможно. В итоге возникает яркая, пестрая, захватывающая жизнь, сама похожая на цирковое представление. Придуманное искусно подменяет факты, и спорить с автором глупо. Читателю книги не важно, что президент Гардинг в последний день своей жизни не ходил на представление мага, а телевидение на самом деле изобрели люди, в романе не появляющиеся вовсе.
“Когда я закончил писать эту книгу, — рассказывал Голд в одном из интервью, — люди стали спрашивать, что в книге правда, а что — выдумка. И я обнаружил, что честный ответ оставляет людей недовольными. Если я говорил, что что-то происходило на самом деле, люди надеялись, что я это выдумал. Если я говорил, что это выдумка, они хотели, чтобы это было правдой. Я не понимал, что происходит, пока не догадался, что люди хотят быть обманутыми. Я думаю, это в человеческой природе — выкинуть из головы вопрос: что реально, а что нет? Это же все равно, что спрашивать фокусника, как он делает свои фокусы...”
Лоис Буджолд. Разделяющий нож: Приманка. Роман. Перевод с английского А. Александровой. М., “АСТ”, 2007, 448 стр. (“Век Дракона”).
Я — давний и преданный поклонник американки Лоис Макмастер Буджолд. Применительно к ее романам многие литературно-критические стереотипы отказывают. Например, есть мнение, что автору, достигшему высот в рамках одного жанра и одной темы, выгодней не разбрасываться и не пробовать силы в иных областях: мол, и славы особой не добьешься, и поклонников насторожишь. Черта с два! Буджолд разбрасывается. Она намеренно плывет против течения — с женским изяществом и одновременно с неженским упорством. И то и другое хорошо заметно по ее новому циклу “Разделяющий нож”.
Но прежде, чем поговорить о “Приманке”, позволю себе небольшое предисловие. Писательница приобрела заслуженную популярность еще в середине 80-х годов прошлого века благодаря так называемому “форкосигановскому циклу” — серии SF-романов о приключениях коротышки Майлза, сына одного из первых лиц Барраярской империи (“Ученик воина”, “Игры форов”, “Танец отражений” и др.). Почти в каждом романе герою приходилось доказывать миру, что он способен одолеть врагов и без богатырского здоровья, и без державной папиной помощи — токмо умом, хитростью и силой духа.
Майлз нахватал кучу фант-премий, обрел популярность среди фэнов всех стран (с середины 90-х годов прошлого века к ним прибавилась и Россия) и стал культовой фигурой, так что, в принципе, Буджолд могла бы всю жизнь обрабатывать одну и ту же делянку, превращая в роман каждый месяц из жизни Майлза. Однако в 1992 году писательница внезапно выпустила в свет роман-fantasy “Кольца духов” — с другими героями и без всяких космических империй.
Действие романа происходит в Италии XVI века. По сюжету, злая душа чернокнижника заключена в кольцо, которое могло попасть в нехорошие руки. “Заряженное” кольцо писательница позаимствовала, понятно, у профессора Дж. Р. Р. Толкиена, антураж — из “Биографии Бенвенуто Челлини”, а рудокопа Окса и колдунью-нимфетку Фьяметту придумала сама. В финале злодеи гибли, герои женились. Книга была вроде и неплоха, но от знаменитого автора ждали прорыва — которого не случилось.
Сразу признаюсь, что и по сей день ее fantasy (список пополнили “Проклятье Шалиона”, “Паладин душ” и “Священная охота”), на мой взгляд, не вполне дотягивают до самых лучших романов о Майлзе. Однако полет фантазии Буджолд, населяющей новые миры новыми персонажами, завораживает. Мир Шалиона, где религия подразумевала сложную систему пятибожия, а магия была неотъемлемой частью жизни, оказался выписан очень убедительно. Особенно же удался образ главного героя первого из романов цикла. Лорд Кэсерил, потерявший все в результате предательства, стал персонажем почти таким же обаятельным, как Майлз. У Кэсерила было много влиятельных врагов и не так много друзей; ему помогали, конечно же, сверхъестественные силы, однако спасала героя прежде всего сила духа.
Уже по роману “Священная охота” заметно, что Буджолд с каждым своим новым fantasy все сильнее пользуется всеми преимуществами жанра “меча и магии” (помимо богов и демонов, наличествуют и духи сакральных животных). Причем магия не имеет тут “самоигрального” значения. Конечно, боги сильны и способны использовать людей в качестве инструментов своего влияния. Однако и люди сами по себе — не шахматные фигурки. Они наделены свободой воли, они вполне самостоятельны, и никакая сила не может заставить их совершить предательство...
Читая роман “Разделяющий нож: Приманка”, понимаешь, что мастер SF-романов чувствует себя в fantasy как дома и при этом различает жанры: в мире межгалактических империй и бластеров недопустима чертовщина, а в мире магии забудьте о высоких технологиях. Лук, меч, нож — вот тот небогатый арсенал, с каким герои могут выйти на битву с нечистью. Ну и плюс колдовство, без которого не разрушить черную магию. Рецензируемый роман является первой книгой будущего цикла о приключениях Дага, однорукого борца с нечистью, и крестьянской девушки Фаун, покинувшей родную деревню. Подобно Майлзу Форкосигану и лорду Кэсерилу, Даг сочетает в себе физическую немощь и силу духа. Впрочем, к форкосигановской смекалке и кэсериловскому благородному рыцарству добавлен — согласно законам жанра — еще и волшебный Дар, позволяющий распознавать Зло в зародыше, пока оно не налилось смертельной магической мощью.
С проявлениями Зла герои книги сталкиваются часто, однако само Зло очерчено пока довольно скупо, что подогревает интерес. “Первый Злой был зеркалом, которое разбилось на десять тысяч осколков, — объясняет Даг, — так что образовалось десять тысяч маленьких зеркал. Злые не материальны по своей внутренней сути. Они просто собирают вокруг себя материю, чтобы сделать домик, раковину...” Если Злого не остановить, то он, в конечном счете, уничтожит все вокруг. Вот почему Стражи Озера (и Даг в их числе) живут ради одной-единственной миссии: не дать Злу набрать силу.
В отличие от многих своих коллег, Буджолд умеет соединять fantasy с мелодрамой не без пользы для сюжета. Судя по некоторым разбросанным по тексту намекам, любовь Дага и Фаун поможет нашим героям в финальной схватке. Впрочем, автор явно не торопится: первый роман — это только развернутая преамбула. Даг и Фаун, соединившиеся законным браком, отправляются в путешествие. Во втором романе цикла, “Наследие” (он вышел в свет, когда этот обзор готовился к печати), мистики еще меньше, а психологические коллизии еще напряженней. Сколько бы Злых ни побеждали Даг и Фаун, соплеменники по-прежнему относятся к их “мезальянсу” с предубеждением и в итоге изгоняют их — в Большой Мир. Трудно сказать, на сколько томов рассчитан цикл и сколько еще придется ждать финала. Особенно если учесть, что и Майлза Форкосигана писательница тоже бросать не собирается... Ладно, подождем, пишите, миссис Буджолд, — и удачи!
Маркус Зузак. Книжный вор. Роман. Перевод с английского Н. Мезина под редакцией М. Немцова. М., “Эксмо”, 2007, 560 стр. (“История истории”).
Знаю, что многие удивятся, отчего сочинение Маркуса Зузака попало в “фантастический” обзор. Однако формально я имею полное право включить книгу именно сюда. Книгу тридцатидвухлетнего австралийца, потомка эмигрантов из Австрии и Германии, можно назвать фантастикой хотя бы по одной причине: герой-рассказчик не принадлежит к роду людскому. Это ангел смерти. За долгие века сборщику людских душ должны были смертельно надоесть его смертные подопечные. Однако ангел сохранил вполне человеческое качество — любопытство. “Я всегда застаю в людях лучшее и худшее, — замечает он ближе к финалу. — Вижу их безобразие и красоту и удивляюсь, как то и другое может совпадать”. Итак, в поле зрения ангела-рассказчика попадает девятилетняя Лизель, удочеренная Гансом и Розой Хуберман, которые живут в немецком городке Молькинге на беднейшей Химмельштрассе.
Начало истории — январь 1939 года. Финал истории — октябрь 1943 года, когда авиация союзников по ошибке разбомбила Химмельштрассе вместе с ее жителями. Среди персонажей истории наличествуют немцы-горожане, которые с удовольствием кричат “Хайль Гитлер!”, и немцы-горожане, которые делают это безо всякого удовольствия. Есть тут парни из “Гитлерюгенда”. Бургомистр и его жена. Солдаты. Гестаповцы. Старушки и дети. Кроме того, среди персонажей-немцев есть один еврей; его прячут в подвале приемные родители девочки — с риском для жизни. “Им непременно нужно было вести себя так, будто ровно ничего не произошло. Представьте себе, каково улыбаться, получив пощечину. Теперь представьте, каково это двадцать четыре часа в сутки. Вот это и было оно — прятать еврея”... Помимо людей, героями истории станут еще и книги: некоторые из них Лизель украдет, некоторые будут ей подарены и одну Лизель напишет сама. Эта-то книга в финале и спасет девочку от гибели, а ангелу поможет наконец понять, отчего его — неустанного и неумолимого — трогает до слез жизнь самых заурядных, черт возьми, людишек...
Элис Сиболд. Милые кости. Роман. Перевод с английского Е. Петровой. М., “Эксмо”; СПб., “Домино”, 2006, 384 стр. (“Mona Lisa”).
Если героиня Маркуса Зузака уцелела, то девочке Сюзи Сэлмон из романа американки Элис Сиболд, увы, не посчастливилось выжить. “Шестого декабря тысяча девятьсот семьдесят третьего года, когда меня убили, мне было четырнадцать лет” — с этой мрачной фразы начинается книга. Став жертвой маньяка-насильника, Сюзи попала на небеса и уже оттуда, наблюдая за жизнью близких ей людей, ведет свое неторопливое повествование.
Имя Элис Сиболд, супруги упомянутого выше Глена Дэвида Голда, пока не очень знакомо российскому читателю, однако у себя на родине она хорошо известна, а сам роман выпущен миллионными тиражами. Книга повествует о потустороннем мире предельно кратко: это некий вполне комфортный мир, где душам умерших людей нетрудно навоображать себе все, что угодно, — от приятных собеседников и идеальной школы до сливочного мороженого в любых количествах и без малейших последствий. И все-таки большинство небесных обитателей следят, как зачарованные, за событиями внизу. Увидеть сверху можно все, поправить ничего нельзя, повлиять на живущих крайне трудно (увы, материальной силы в реальном мире призраки не имеют — это важное отличие романа “Милые кости” от многочисленных фильмов на ту же тему, начиная со знаменитого “Привидения”). Все, на что теперь способна Сюзи, — это наблюдать и переживать за близких и досадовать, что против затаившегося маньяка нет улик.
Фигура маньяка мистера Гарви выглядит по-киношному стандартной: он не отличается от сотен американских чикатил, которые водятся, по преимуществу, на киноэкранах. Сумасшедший, хитрый, расчетливый, беспощадный — черты убийцы абсолютно предсказуемы. Создательница “Милых костей” не собирается отменять голливудские стереотипы. Все именно так, как и предполагает любой знаток криминального жанра. К моменту, когда маньяк лишил жизни Сюзи, на его счету было уже полдюжины жертв — совсем юных и не очень. И всякий раз негодяю удавалось уйти от расплаты, замаскироваться, затеряться в толпе, притвориться безвредным чудаком. Читатель воображает, что уж на этот раз мертвые помогут живым обнаружить и поймать мерзавца, а зло быстро будет наказано...
Увы! Автор обманывает ожидания читателей. Да, в финале Гарви погибнет, но случится это очень нескоро, через несколько лет (как в дюрренматтовском “Обещании”), и полиция к его смерти будет непричастна. Книга Сиболд — не детектив, она совсем о другом. О том, как трагедия влияет на людей, оказавшихся в ее центре. С отчаянием и горечью главная героиня видит, как после ее смерти непоправимо меняется жизнь ее близких. Рэя, ее школьного друга, мучат смутные видения. Сестра Линдси переживает душевную драму. Отец находится на грани нервного срыва. Мать, не выдержав горя, уходит из семьи... В финале жизнь близких Сюзи как бы отчасти налаживается. Мать возвращается в семью, отец преодолевает кризис, Линдси выходит замуж и называет дочку в честь погибшей сестры... Однако всем очевидно, что в этой истории нет и не может быть хеппи-энда. Девочка умерла, и это непоправимо — несмотря на избранный автором фантастический жанр.
Джонатан Кэрролл. Белые яблоки. Роман. Перевод с английского Л. Бочаровой. М., “Эксмо”; СПб., “Домино”, 2007, 416 стр. (“Mona Lisa”).
“Все страньше и страньше!” — в свое время изумлялась девочка Алиса, героиня сказки Льюиса Кэрролла (перевод Н. Демуровой). “Вся эта история — это ведь чушь какая-то!” — восклицает плейбой Винсент Этрих, герой романа Джонатана Кэрролла. Удивление героя тоже можно понять: в самом начале книги ему сообщают, что он умер, затем был воскрешен своим нерожденным сыном и теперь должен сразиться с первозданным Хаосом, принявшим человеческое обличье. Герой хватается за сердце, а оно не бьется. Значит, точно мертв. Но аппетит хороший и к женщинам по-прежнему тянет. Значит, все-таки жив...
Словом, перед нами — вновь произведение о покойниках и о потустороннем мире. Правда, в “Белых яблоках” нет ни рая, ни ада, зато есть чистилище, посланница которого выглядит вульгарной блондинкой, откликается на имя Коко и считает лакомством мелкую металлическую фурнитуру. Мистическо-фантастические истории видного американского писателя-сюрреалиста традиционно не похожи на обычные книги-fantasy; они замысловаты и погружены в современную реальность, обильно сдобренную традиционным для писателя сюром. Прелесть в том, что привычными законами мистического жанра романист демонстративно пренебрегает. Поэтому читатель, уверенный в финальной победе над злодейским Хаосом, в жизни не догадается, каким именно способом тот будет повержен. И я не открою: если захотите, читайте сами.
Сергей Арбенин. Дети погибели. Роман. М., “АСТ”; СПб., “Астрель”, 2007, 412 стр.
Единственная книга отечественного автора в этом обзоре — не лучшая, но, что называется, репрезентативная. Действие романа происходит в двух разных временных срезах. В одном из них всемогущий генсек товарищ Сталин призывает на беседу шлиссельбуржца Николая Морозова, пытаясь узнать у старого народовольца о тайных делах минувших дней. Параллельная сюжетная линия приводит читателя к событиям последней четверти позапрошлого столетия, когда в смертельном клинче сошлись российская самодержавная власть и тайный Исполнительный комитет, и все завершилось 1 марта 1881 года — двойным взрывом на Екатерининском канале.
С эпилога — с тех самых роковых для дальнейшей российской истории событий — и начинается роман Арбенина, чтобы затем фабула могла надолго нырнуть в многостраничные флешбэки, время от времени выныривая в 30-е годы ХХ столетия. Мертвое прошлое, осмысленное по-новому (и, разумеется, изрядно мистифицированное в соответствии с законами детективного жанра), само направляет фабулу произведения в необходимое для романиста русло.
Конспирология у Арбенина вовсю правит бал. Все — не случайно, все — предрешено и расписано поэпизодно. Историческим событиям постфактум дано иное — роковое! — объяснение. И если, к примеру, Александр Блок в материалах к поэме “Возмездие” простодушно комментирует эпизод неудавшегося покушения на шефа жандармов: “Убийца Дрентельна ускакал на лошади (о, милые романтические времена)”, — то Арбенин срывает тайные покровы.
Романтика? Как же! В “Детях погибели” названное покушение было, оказывается, инсценировкой, лошадь была казенной, террорист Мирский работал на III Отделение, а высшие жандармские чины состояли в заговоре против главы МВД. Интригуют цесаревич и Мария Федоровна, а контринтригой заняты законспирированные лигеры — тайный орден, призванный сохранить в России порядок. Свою игру ведут среди прочих писатель Достоевский и народоволец Михайлов, причем последний выведен опытным контрзаговорщиком.
К сожалению, Арбенину не хватает сил и энергии вести все повествование в одном и том же направлении. В последней трети книги автор, бросив на произвол судьбы и жандармов и лигеров, увлечен периферийным сюжетом о братьях-маньяках Старушкиных. Впрочем, даже в таком несовершенном виде исторический детектив “Дети погибели” симптоматичен. Симптоматичен и издательский “заказ” на подобного рода литературу. То, что происходит здесь и сейчас, мало кого волнует: скучно и противно. Гламур и “антигламур”, подпитываемые телеящиком, конечно, еще продаются, однако чуткие издатели трэша раньше других поняли: зарабатывать большие деньги “на живой современности” становится все более проблематично. Кстати, в застойные 70-е серьезные писатели (Трифонов, Окуджава, Давыдов и многие другие) сознательно уходили “в историю” — дабы не связываться с днем нынешнем. Похоже, и в коммерческой литературе 2000-х происходит примерно то же самое...
- 3
Дэн Симмонс. Олимп. Роман. Перевод с английского Ю. Моисеенко. М., “АСТ”, 2007, 800 стр.
Симмонс, без сомнения, писатель куда более высокого ранга в фантастической иерархии, нежели Сиболд и тем более Арбенин. Однако ж конкретно этот роман на удивление плох. Как бы даже программно плох. Был бы жив старик Катаев, он передал бы американцу лиру “мовизма”, предварительно порвав на ней все струны...
В конце позапрошлого года издательство “АСТ” опубликовало роман “Илион” — первый из новой дилогии Симмонса, а в 2007-м там же увидел свет заключительный том, “Олимп”: на сотню страниц больше предыдущего и на порядок запутанней. Действие происходит в далеком будущем, но вроде бы и в прошлом. На Земле, но как бы и на Марсе. В одном измерении, но типа и в нескольких.
Автор и прежде обожал лавировать между жанрами и жонглировать литературными сущностями, но здесь перешел все границы. Одновременно с персонажами Гомера в романе уживаются персонажи “Бури” Шекспира, а также роботы, полудохлые постземляне, неантропоморфные инопланетяне, профессор филологии Том Хокенберри, а еще Вечный Жид в женском обличье. Телепортация, чудовища вида ужасного, невразумительные стычки всех со всеми, кровь, кишки богов и людей, дюжина параллельных сюжетов, порою шизофренического свойства. Едва ли не впервые наш читатель всерьез усомнился в квалификации Симмонса. А ведь так все хорошо начиналось...
Выше я уже успел похвалить Лоис Буджолд за то, что писательница не боится экспериментировать с разными “ответвлениями” фантастического жанра. Так вот: Симмонс отметился вообще во множестве разных литературных жанров.
Позволю себе вновь краткий экскурс в писательский бэкграунд. В жанре “твердой” научной фантастики Симмонс, кажется, добился своего: его “Гиперион” (1989), признанный критиками лучшим англоязычным НФ романом конца столетия, собрал максимум авторитетных премий и утвердил автора на фантастическом олимпе. Русскоязычная публика также высоко оценила это произведение, созданное на стыке нескольких жанров (философская НФ, роман-расследование, “роман большой дороги”, боевик, притча и др.). “Гиперион” еще не собрал всех положенных ему наград, а Симмонс уже вплотную занимался жанром fantasy. Ранее им уже была написана сложная “многоходовая” вещь “Песня Кали”, затем последовали романы “Утеха падали” и “Дети ночи” — вещи, где мрачный мистический сюжет шел бок о бок с сюжетом детективным.
Особенно хороша была “Утеха падали” (на русском книга также издавалась под названием “Темная игра смерти”). Как пишет “Publisher’s Weekly”, это “эпопея, основанная на смеси разнообразных жанров — ужасы, научная фантастика, политический триллер, голливудский роман... В центре повествования — немногочисленные „вампиры ума”, способные подчинять других людей своей воле, читать их мысли, воспринимать ощущения через их органы чувств. Безмерно могущественные, эти вампиры используют других, зачастую самым кровавым способом...” Короче, наш Лукьяненко отдыхает.
Новой, необычной жанровой амальгамой стал его роман “Хитрое дело” (в русском переводе — “Колокол по Хэму”), где автор соединил жанр байопика с напряженным шпионским детективом, дофантазировав некоторые эпизоды из жизни Эрнеста Хемингуэя и замечательно убедив читателя в том, что полуопереточные эскапады писателя на яхте “Пилар” в годы Второй мировой действительно были важным элементом состязания ведомств Гувера и Гиммлера... Впрочем, и “Хитрое дело” вовсе не стало для Дэна Симмонса отправной точкой для экспериментов в детективно-альтернативном жанре. В начале столетия автор отметился в жанре динамичного триллера (“Бритва Дарвина”, “Неглубокая могила”, “Отмороженный” — два последних перевода названий оставим на совести “Эксмо”).
И вот теперь — “Илион” и “Олимп”: попытка Симмонса доказать публике, что и в жанре “полифонической” фантастики он по-прежнему первый парень на деревне. Зря он это затеял. Как и в “Гиперионе” (где властвовал Китс), повествование замешено на литературных источниках. Помимо названных Гомера с Шекспиром, тут переночевала толпа классиков, включая Вергилия, Пруста и Солженицына.
Симмонс старается объять необъятное: судьбы человечества и судьбы классических литературных текстов, перспективы цивилизации и проблемы бессмертия, еврейский вопрос и исламский терроризм — все промелькнуло перед нами, все побывало тут. При каждом удобном случае персонажи, отягощенные большим знанием, читают лекции персонажам, у которых знаний поменьше. Неудивительно, что во всей эпопее более-менее живыми лицами оказались два робота, некогда отправленные землянами на малые планеты Ио и Европу и вернувшиеся, когда на Земле стало совсем худо...
Больше всего страниц дилогии отдано — как и следует из названия — событиям по мотивам эпоса слепого аэда. И поскольку среди ахейцев, троянцев и олимпийских богов шныряет пронырливый профессор филологии, гомеровский сюжет скоро становится жертвой апгрейда. Итальянец Алессандро Барикко, который примерно в это же время поизгалялся над “Илиадой”, обязан снять перед американцем шляпу и признать свое поражение. Как известно, Гомер, создатель “Илиады”, был слеп. Гнедич, переводчик “Илиады” на русский, был крив. Симмонс даже очков не носит, и его фокусы на недостаток зрения уже не никак спишешь. В его романе ахейцы объединятся с троянцами и с роботами, чтобы свергнуть олимпийцев, потом олимпийцы нанесут ответный квантовый удар, а под конец Ахиллес, вернувшись из экспедиции в Тартар, зарежет Зевса (одна из наиболее натуралистических сцен в романе) и, подхватив возлюбленную амазонку, попилит куда-то вдаль.
Зачем весь этот литконструктор? Так захотелось автору. Вожжа под хвост попала. Раззудилось плечо. Читатель, кстати, толком не поймет, какого рожна избранные постлюди превратились в древнегреческих богов и для чего затеяли всю эту мясорубку. Стиль эпопеи — отдельная печаль. “Между тем вокруг потемнело, как в заднице... Острые стрелы печали втыкались изнутри в глазные яблоки... В мире начинается полный беспредел” (последняя фраза, кстати, отдана шекспировскому Просперо). Не знаю, насколько точно сие соответствует оригиналу Симмонса, но все равно отдельное спасибо переводчице Ю. Моисеенко. Не стану ее упрекать: похоже, она слепила из того, что было...
Питер Страуб. Пропавший мальчик, пропавшая девочка. Роман. Перевод с английского А. Крышан. М., “Эксмо”, 2007, 284 стр.
Питер Страуб — выпускник Висконсинского и Колумбийского университетов, магистр английской словесности; его роман далеко не первый в долгой писательской карьере... Отчего же так плохо?
Идея скрестить детектив с хоррором возникла у него не без влияния его друга и соавтора (по романам “Талисман” и “Черный дом”) Стивена Кинга. В романе “Пропавший мальчик, пропавшая девочка” Страуб соединяет традиционную историю о маньяке-педофиле с не менее традиционным сюжетом о проклятии, нависшем над домом, где некогда жил садист-убийца. Главный герой романа, писатель Тим Андерхилл, узнает об исчезновении своего племянника Марка и к середине книги укрепляется в убеждении, что в пропаже мальчика повинен не местный маньяк (которого ищет полиция), но зловещий особняк напротив (туда Марка заманивают странные видения). Ситуация усугубляется тем, что покойный садист Калиндар из дома напротив — мрачный тип с ускользающей внешностью (“враждебность словно черным облаком клубилась вокруг парня”) — был родственником матери пропавшего Марка. Незадолго до описываемых событий та покончила с собой. Мистическая рука из прошлого достает живущих, а спасти Марка от страшной участи может одна из давних жертв Калиндара, его дочь Люси...
Питер Страуб перенял у своего друга-соавтора Кинга медленную, вяжущую, обволакивающую манеру повествования, постоянную смену ракурсов и эпизодическое внедрение в романную ткань персонажей из других своих книг (тут, например, Андерхилл объединяет усилия с частным детективом Томом Пасмором, героем еще одной страубовской книги — “Mystery”). Но автор “Пропавшего мальчика, пропавшей девочки” не сумел перенять у Кинга двух главных фишек: непредсказуемости фабулы и постоянного нагнетания саспенса. Уже после первой трети книги сюжет начинает прокручиваться вхолостую. Обе буквы “i” в слове “finish” видны невооруженным взглядом, но автор все никак не хочет поставить над ними по точке. Ни логика хоррора, ни нормальная человеческая логика тут почему-то не срабатывают. Любознательный Андерхилл должен заглянуть в таинственный особняк, едва зародились первые подозрения. Но тогда бы не удалось растянуть сюжет на четыре сотни страниц и вытянуть из той же шляпы роман-сиквел (книга “In the Night Room” пока до нас не дошла). Поэтому писатель-персонаж и сыщик-персонаж, подчиняясь насилию Страуба, ходят вокруг да около...
Да, детективы у Питера Страуба, ни разу даже не соприкоснувшиеся лоб в лоб с жутко-таинственным Калиндаром, в финале найдут современного маньяка, последователя Калиндара, но найдут его совершенно случайно — словно рояль, припрятанный в кустах. Такие простенькие фокусы и великий Гарри Гудини, и несравненный Чарли Картер никогда бы не проделали на публике. Постыдились бы.
Кадзуо Исигуро. Не отпускай меня. Роман. Перевод с английского Л. Мотылева. М., “Эксмо”; СПб., “Домино”, 2006, 352 стр.
Эта толстая белая книга действительно стоит у меня на полке. В заднем ряду, за Томом Клэнси. Выкинуть — рука не поднимается, а предложить гостям взять почитать — совесть не позволит. Итак...
Кэти, Рут, Том и другие герои романа англо-японского прозаика мирно учатся в закрытой привилегированной школе Хейлшем недалеко от Норфолка. Ссорятся, мирятся, крутят романы, дразнят педагогов, пишут стихи, рисуют рисунки, слушают музыку, мечтают о будущем и где-то на сотой странице книги мимоходом узнают, что они — не совсем люди. Они клоны. Будущего у них нет. Когда они достигнут приемлемых кондиций, их разберут на органы. Узнав эту страшную тайну о себе, большинство юных питомцев Хейлшема ведут себя со стоицизмом опытных самураев. Никто из персонажей не сходит с ума, не впадает в депрессию, не пытается сбежать, или покончить жизнь самоубийством, или хотя бы прибить своих оборотней-педагогов (при том, что Хейлшем не охраняют и острые колющие предметы от воспитанников отнюдь не прячут). Да, мол, неприятно, что тебя покромсают. Но раз уж так в мире заведено, надо расслабиться и смириться с обстоятельствами...
Готовясь обругать Кадзуо Исигуро, испытываю легкую дрожь: могу ли я покуситься на уважаемого романиста, автора известных в Англии книг, лауреата Букеровской премии (1989), кавалера ордена Британской империи за заслуги перед литературой (1993)? Можно ли бросить камень в огород создателя романа “Остаток дня”, ставшего основой фильма Джеймса Айвори (с участием Энтони Хопкинса, Эммы Томпсон, Хью Гранта и Кристофера Рива)?
Но деваться некуда: придется-таки бросить свой булыжник в этот садик камней. Книга “Не отпускай меня” тоже была в числе букеровских фаворитов и дошла почти до финиша, однако премии не получила. Возможно, члены высокого жюри вообразили вдруг, будто писатель заигрывает с массовым жанром научной фантастики: мол, овечка Долли овечкой Долли, но клонирование людей — это пока еще по ведомству SF. Что ж, если моя догадка верна, британское жюри явно перестраховалось. Какая уж там science fiction, оборони Создатель! Исигуро — опытный манипулятор. К законам беллетристики автор “Не отпускай меня” относится как джентльмен старой школы к дворецкому. То есть с формальным уважением, но и с четким чувством дистанции, не допускающим и тени мысли о братании двух классов: того, который подает утренний чай, и того, который этот чай, отставив аристократический мизинчик, лениво вкушает.
Хорошая беллетристика — вещь надежная и потому требующая от автора немалых усилий. Окажись мистер Исигуро честным беллетристом, ему бы пришлось изрядно потрудиться, выстраивая непротиворечивую реальность. Мир, где легально и повсеместно используются “запчасти” клонов, сильно бы отличался от теперешнего. Пришлось бы вносить уточнения — пусть даже вполне лицемерные — в понятие homo sapiens. Или уж, по крайней мере, для клонов была бы выработана хоть какая-нибудь лживая идеология (подвига, самопожертвования а-ля камикадзе). Или уж, на худой конец, вранье педагогов и воспитателей должно было стать непроницаемым и тотальным, а Хейлшем и подобные заведения должны были бы окружаться колючей проволокой, как Освенцим или Бухенвальд...
Напрягаться автор, однако, не любит. Подпирать свой вымысел логикой ему неинтересно. По верному выражению одного из критиков, персонажи романа — “скорее метафоры людей”. И ведут они себя именно как замороженные метафоры и ходячие концепции, подвешенные на ниточках изначального авторского замысла. Именно поэтому (не по причине априорно “клонской” природы!) герои не развиваются, а лишь переползают из одного возраста в другой, внутренне не меняясь. Повествование ведется от лица Кэти; оно течет неторопливо-монотонно, тринадцать ли героине или уже все тридцать.
Конечно, совсем без конфликта роман не смог бы существовать. На периферии сюжета и ближе к финалу все-таки возникают опасные водоворотики неприятных вопросов. Мол, есть ли душа у не-божьего создания? А если есть, как ее измерить? И если наличие души под вопросом, допустимо ли это создание резать на кусочки? И что может помешать этому не-божьему созданию воспротивиться желанию божьих созданий разрезать его во имя некоей цели?
Однако вопросы эти риторические: Исигуро не делает попыток ответить на какой-нибудь из них. Автор вообще уделяет этим довольно важным для персонажей — и для человечества в целом! — проблемам немного внимания. Зафиксировал — и ладно. В конце, когда над сюжетными “i” выставлены все точки, логических лакун становится больше, а фабулу от катастрофического провисания спасает только рапидный метод съемки. За три с половиной сотни страниц романа не всякая птица успевает долететь до середины Темзы. Слово “The End” застигает читателя где-то на середине пролета.
Что же в итоге? Ну да, существа, которые способны мыслить и страдать, не могут не вызвать читательского сочувствия. Исигуро — умелый литературный геометр, порою ему удается мастерски сгустить атмосферу глухой тоски и неопределенности. В уже упомянутом романе “Остаток дня” читатель способен проникнуться страданиями вышколенного дворецкого, запертого в рамках условностей. В новой книге житейского правдоподобия на порядок меньше. Сопереживать людям-метафорам так же непросто, как сопереживать геометрическим фигурам или алгебраическим абстракциям. Даже наоборот: в пику названию романа хочется немедленно — прямо как в фильме “Commando” с честным Шварценеггером — отпустить его героев, разжав руки над пропастью. Чтобы уж не мучились, бедолаги резиновые с дырочкой в правом боку.