Гришаев Андрей Робертович родился в Ленинграде в 1978 году. Окончил Ленинградский электротехнический институт. Автор поэтической книги “Шмель” (2006). Лауреат премий “Нового мира” (2007) и “Знамени” (2009). Живет в Москве.

 

*     *

 *

И тополей свет, рассветное их число,

Рассветное пенье птиц, и луг, и роса, и дальше.

А после в кровати с набалдашниками трясло,

Садился во тьме от кашля.

Малиновое варенье, от фельдшера табаком

Так пахло, как будто полжизни уже куда-то.

И все-таки тополиное светится высоко.

Больничная въезжает палата.

Нет, мы не умрём. И, смертной реке вопреки,

В смертельной воде поднимаясь все выше,

Рождаются из ниоткуда солнечные пузырьки,

По теченью плывут неслышно.

В каких же боях, по какой смертельной росе,

Какими почти семимильными мы шагали,

Чтоб свет удержать, чтобы свечи горели все.

Полжизни прошло? Едва ли.

Ликуй, злое детство. Ты вылечено и прошло.

Свинтил набалдашники. Где же, каким же светом

Гореть тополям? И всё же гореть назло.

Я жив? Ну и хватит об этом.

 

*     *

 *

Виталию Пуханову

Уступайте место мёртвым.

Поручень обняв рукой,

Привалясь к дверям с комфортом,

Вы — в дороге, вы — живой.

Только мёртвые не едут,

За часами не следят,

В их карманах нет билета,

Просто так они сидят.

Или сядьте, почитайте

Книжку страха и стыда,

Но и все же уступайте,

Уступайте иногда.

 

*     *

 *

Колеблется озеро. Зыбь и туман.

По берегу тихо идёт караван.

Я в медленном поезде. Чаю стакан.

Железо стучит под ногами.

Туман расползается. Лес впереди.

У всадника фляга висит на груди.

И что там ещё у меня на пути,

И что там ещё между нами?

Мне озеро снилось. Движенье весла.

И лошадь чужая поклажу несла.

И лошадь чужая… И так без числа.

И всадник откупорил флягу,

Но фляга пустая. Мне снилось ещё,

Как ты обнимала меня горячо

И, как в лихорадке, ещё и ещё.

И ночь превращалась в бумагу.

Так всё превращается в солнечный дым

Движением радостным, взмахом одним,

И снова за чаем сидим и глядим,

Как жизнь за окном пропадает,

Как праздничной гибелью лес напоён,

И травы горят, и мы едем вдвоём.

(А всадник у озера спешился. Он

Губами к воде припадает.)

Я вспомнил, как что-то цвело и ушло,

Как что-то светилось в ночи тяжело,

И солнце над озером бедным взошло

И скучную гладь осветило.

Невидимый близился Владивосток,

Я и лежать и сидеть изнемог,

А ты завернулась в пушистый платок

И чаю еще попросила.

*     *

 *

Будь счастлив, человек серьёзный,

Ребёнок с удочкой, рыбак.

В рассветный час травою росной

Идёшь и кашляешь в кулак.

Дойдёшь до озера, насадишь

За ночь заснувшего червя,

Закинешь поплавок, присядешь…

Тобою раньше был и я.

Как вспышка, озеро сияло,

Зелёный берег словно плыл,

И жизни целой было мало,

И я, как ты, серьёзен был.

 

*     *

 *

Сверкали сны в бесплотном теле,

Горячий воздух говорил.

Он говорил, как в том апреле

Нас поднимали из могил,

К любимым снова возвращали,

К надёжной службе и друзьям

И все посмертные печали

Научно удаляли нам.

Нам уделяли хлеб и воду

И уваженье и любовь,

Однако, не прошло и года,

У нас опять свернулась кровь.

Мы уходили понемногу,

И в прессе шум не поднялся.

Сказали разве: “Слава Богу,

Эксперимент не удался”.

Принарядили, проводили

И распылили в пустоте,

Чтоб те, которые в могиле,

Могли сказать: “Они — не те”.

А мы — летели как летели.

И знали, что наступит час,

Когда без слов, на самом деле

Из пустоты поднимут нас.

 

*     *

 *

Дом потерянный и чёрный,

Обрёченный жить на слом,

Одинокий, беспризорный

Пробавляется числом.

Тёмные хранит секунды,

Держит синий свет в горсти,

Дышит медленно и трудно,

Слышно: “Господи, прости.

Царствие твоё безмерно.

Я ж подсчитывал, копил...

Так прими же милосердно

Этот пепел, эту пыль...”

Отвечает ясный голос:

“Успокойся, Бог с тобой.

Каждый вздох твой, каждый волос,

Каждый миг угасший твой”.

 

* *

*

Осенний день, и день осины тёмной,

Синицы время, время воробья

Искать в земле потерянные зёрна,

Топорща перья, время торопя.

Часы отстали тихо, безнадежно,

И мёртвые минуты налегке,

Как спички, уплывают по безбрежной,

По незнакомой медленной реке.

Свет глаз твоих, твои худые руки,

Отчаянье последней красоты,

До немоты, до счастья и до муки,

Иных времён озимые сады.

 

*     *

 *

Пахарь вспахал землю, и уже урожай.

Хлеб в магазине, достроена красная школа,

Масло сверкает с серебряного ножа,

Уходит болезнь от ласкового укола.

Какие размашистые, красочные мазки:

Природа берет своё, набирает скорость.

И вот мой ребенок сам надевает носки,

Покупает билет, садится в зелёный поезд.

А солнце печёт, так что блекнут огни и цвета.

Пахарь достаёт платок чёрно-белого цвета,

Утирает лоб. Струйка пота бежит со лба.

Щурится от невыносимого света.

Где-то есть комната, еле заметный дом,

Время в котором движется еле-еле.

Встанешь с кровати, чуть отворишь окно —

Пылинки в луче ожили, полетели.