“АПН”, “Взгляд”, “Время новостей”, “Газета”, “День литературы”, “Завтра”, “Книжное обозрение”, “Кремль.org”, “Литературная газета”, “Литературная Россия”, “Московские новости”, “НГ Ex libris”, “Новая газета”, “Новые Известия”, “Огонек”, “Политический журнал”, “ПОЛИТ.РУ”, “Правая.ru”, “Русский Журнал”, “Русский Проект”, “Спецназ России”
Александр Агеев.
Александр Исаевич в стране Ивана Денисовича. — “Взгляд”, 2007, 12 июня
“Присуждая премию, государство хочет получить признание Солженицына, а вовсе не отблагодарить писателя за служение новой России, тем более что не очень-то он ей служил”.
Кирилл Анкудинов.
Ртутное зеркало. — “НГ Ex libris”, 2007, 28 июня
“Юрий Кузнецов был человеком, одержимым русским Мифом: в этом единодушны все очевидцы явления Кузнецова. Но Кузнецов — единственный — не только воспроизводил в себе голос русского Мифа, но и видел русский Миф со стороны, давая ему исчерпывающе точные характеристики. Кузнецов ироничен — вот что поразительно. <…> Кузнецов поставил перед русскими зеркало, в котором они могут видеть себя. Зеркало не простое, не амальгамированное, а необыкновенное, волшебное, расплывающееся, тускло-ртутное; оно отражает не физические предметы, а онтологические основы русского Логоса, пребывающие в неведомых пределах Мифа. Читая Кузнецова, можно доподлинно осознать, как мыслят русские, как они воспринимают Азию и Европу, Античность и Христианство, пространство и время, прошлое и будущее. В этом — значение его поэзии”.
См. также три не публиковавшихся ранее стихотворения
Юрия Кузнецова
в газете “Завтра” (2007, № 26, 27 июня
...................................
В этот день, когда трясет державу
Гнев небес и слышен плач и вой,
Назовут друзья тебя по праву
Ветераном третьей мировой.
Бесам пораженья не внимая,
Выпьем мы по чарке горевой,
Потому что третья мировая
Началась до первой мировой.
1985.
Лев Аннинский.
Наум Коржавин: “Мир, не похожий на овал” (Из цикла “Мальчики державы”). — “День литературы”, 2007, № 6, июнь
“Но вот что важно: в отличие от Булата Окуджавы, Коржавин не называет себя „шестидесятником”, он упорно считает себя человеком сороковых годов”.
Андрей Архангельский.
Язык с хреном. — “Огонек”, 2007, № 23, 4 — 10 июня
“В сборнике [пьес Владимира Сорокина „Капитал”], однако, есть вещи и поинтереснее: вдруг понимаешь, что почти все пьесы Сорокина посвящены теории и практике русского разговора в ХХ веке — делового, душевного, всякого. Солженицын, помнится, призывал к сбережению русского языка — вот Сорокин и сберег. Только не язык Пушкина-Фуюшкина, а бытовой разговор русского человека 40-х, 80-х, 90-х, 2000-х — и в этом главное открытие книги”.
Сергей Бочаров.
Похвала филологии. — “Литературная газета”, 2007, № 24, 6 — 12 июня
Речь при вручении ему премии Александра Солженицына. “ Филология в нашей истории последнего полувека — это сюжет. Как она проходила сквозь нашу советскую и постсоветскую историю и как пришла к сегодняшнему событию, которое я не могу понимать иначе, как признание филологического дела в его старинной полноте, обнимающей язык и литературу, в той полноте, какая нынче в основном утрачена…”
Илья Бражников.
Отказ от места и странствия во времени. — “Правая.ru”, 2007, 9 июня
“Печорин знает людей и понимает жизнь. Но это знание и понимание чисто эстетические . Он пытается строить жизнь, как текст, по законам эстетики. „Завязка есть!”, „Я — как действующее лицо пятого акта”, сравнение жизненного пути с чтением дурного подражания давно известной книге и др. Но, обладая некоторой эстетической проницательностью, Печорин совершенно беспомощен в вопросах метафизики. Приходится говорить о метафизической слепоте его…”
Михаил Бударагин.
Пушкин, которого нет. — “Русский Проект”, 2007, 29 июня
“Пушкин сегодня похож на безымянного директора завода, не „отметить заслуги” которого нельзя, но на банкет по такому случаю тратиться жалко”.
“Для среднего европейца Пушкин — столь же пустой звук, что и Верлен. Показательно, впрочем, что Верленом французы извинений у Европы не выпрашивают: они же, в отличие от нас, уверены, что они — Европа и есть”.
“Мы действительно потеряли „солнце русской поэзии”, и, вопреки всем истерикам на этот счет, вернуть Пушкина сегодня — невозможно: слишком уж много напластований, выдумок, мифов и лжи связаны с этим „веселым именем”. Но вырвать классика из теплых рук некоторых особо рьяных школьных учителей, которые замордовали поэта до полной неузнаваемости, — вполне по силам”.
В традиции больших идей.
Беседу вела Руслана Ляшева. — “Литературная Россия”, 2007, № 22, 1 июня
Говорит критик Капитолина Кокшенёва: “Отношение к культуре — это результат планируемого будущего для России. Если будущее — транспортный коридор и сборочный цех в мировой экономике, то культура в России перегружена страшными излишествами, невероятными избыточностями — в ней еще слишком много талантливых людей, они слишком упрямо хотят оставаться не западной цивилизацией, но самобытно развиваться. Если мы хотим жить, то должны донести до общества и чиновника простую мысль: подлинная и высокая культура имеет право жить вне рынка”.
Великая и не великая литература.
Часть первая. (Проект “Русские вопросы”). — “ПОЛИТ.РУ”, 2007, 28 мая
Говорит Валентин Курбатов: “Книга может „вырасти”, как из „пустяка” вырос стерновский „Тристрам Шенди” или из „светской хроники” прустовское „Утраченное время”. А может и провалиться в забвение, как недавний роман Гроссмана „Жизнь и судьба”, принятый было за „Войну и мир”…”
Говорит Юлия Идлис: “Поэтому я и считаю, что определение „великая” ничего нам не говорит о литературе, но много говорит о том, кто этим определением пользуется. <…> Писателем создается голый текст, который в момент создания не имеет никаких четких определений, даже жанровых. Этот текст потом вписывается или не вписывается, находит своего читателя или не находит, живет или умирает. Почему это происходит? Много почему, и ни одна из этих причин не зависит от писателя”.
Говорит Всеволод Емелин: “Понятие величия — миф, а миф создается позднее явления, его порождающего, и очень часто имеет мало общего с явлением, его породившим. Так, мне, например, кажется, что великий Серебряный век русской литературы во многом был сконструирован советской и эмигрантской интеллигенцией в 50 — 60-е годы двадцатого века”.
Говорит Андрей Левкин: “Вот Вен. Ерофеев — все, что кроме „Петушков”, совершенно уныло. Насчет величия тут тоже сложно: совпадение неких ожиданий и внутренних чувств? Не знаю, ну есть же много других определений, кроме этого пафоса с позолотой. Или Платонов — там большая часть все-таки глупость, кроме „Котлована”. Или вообще может быть конфликтно: одни считают, допустим, „Живагу” великой, а другие разумно считают его лажей. Дело государственное — выдадут грамоту, что великое, — значит, таким будет. Ну и в хрестоматию, и в школьный курс. Иначе никак, никакого величия, даже памятники не помогут”.
Великая и не великая литература. Часть вторая. (Проект “Русские вопросы”). — “ПОЛИТ.РУ”, 2007, 5 июня.
Говорит кинокритик Сергей Синяков: “Писатель и художник Максим Кантор, когда писал 1600-страничный „Учебник рисования”, мне кажется, был внутренне уверен, что на выходе получится великий роман. „Учебник рисования” заслуживает прочтения. Это по-своему увлекательная книга, в которой автор навешивает всем сестрам по тяжелым чугунным серьгам и, очевидно, готов ответить за местами провокационный базар. Но я не уверен, что лет через тридцать, когда позабудется, что под Снустиковым-Гарбо следует иметь в виду реального Мамышева-Монро, а концептуально живущий с хорьком художник Сыч — шарж на экс-человека-собаку Олега Кулика, „Учебник рисования” кто-нибудь переиздаст или хотя бы перечитает. Тогда как переизданную через полвека серию романов про Эраста Фандорина от Акунина, который декларирует, что не считает себя не то что великим, но и просто писателем, я вполне себе представляю”.
Великая и не великая литература. Часть третья. (Проект “Русские вопросы”). — “ПОЛИТ.РУ”, 2007, 13 июня.
Говорит культуролог Михаил Осокин: “Делить литературу на „великую” или не особо поручается людям, которым забоишься доверить еще что-нибудь, полезное в этой жизни. А преодолеть рефлексы такого наделения „величием” всегда сложно, как бесполезно, например, доказывать, что лучший роман, написанный в XX веке, совсем не „Доктор Живаго”, а „Мелкий бес” Федора Сологуба…”
Cм. также: “Великая и не великая литература. Часть четвертая. (Проект „Русские вопросы”)” — “ПОЛИТ.РУ”, 2007, 19 июня.
См. также: “Великая и не великая литература. (Константин Сутягин подводит итоги)” — “ПОЛИТ.РУ”, 2007, 27 июня.
Дмитрий Володихин.
Лимитрофная глина. — “АПН”, 2007, 4 июня
“Мы много спорили с Вадимом Цымбурским по поводу моей концепции русского викторианства и его концепции выращивания ответственной перед собственным народом элиты. Но две идеи Цымбурского — образ „ острова России ” и теория „ великого Лимитрофа ” — были когда-то восприняты мною как абсолютно созвучные собственным мыслям. В современной политологической мысли России они возвышаются подобно одиноким деревьям над мелким тьмочисленным кустарником. <…> В настоящее время тезисы, высказанные Цымбурским пятнадцать, десять, пять лет назад, разошлись по информационному пространству, включены в постоянный оборот и используются даже теми, кто получил их из вторых-третьих рук, не имея ни малейшего представления о первоисточнике…”
См. также: Владимир Крестовский, “Лента Мёбиуса” — “АПН”, 2007, 8 июня.
Евгений Головин.
Константин Фофанов и его друзья. — “Завтра”, 2007, № 24, 13 июня
“Константин Фофанов — деликатный и „дивной скромности” пейзажист. Во всей его лирике можно отыскать только одно сомнительное определение: подсолнечник-плебей. Странно, что он так обозвал роскошный, преданный солнцу цветок. Может, из-за подсолнечного масла?”
Павел Данилин.
Бесстрашное общество. — “Кремль.org”. Политическая экспертная сеть. 2007, 15 июня
“Дело в том, что у российского общества как сложного организма напрочь отсутствует страх. Именно бесстрашие общества вызывает у государства — тоже, кстати, сложного организма — бешенство и ужас. Что абсолютно оправданно, так как отсутствие страха предполагает отсутствие инстинкта самосохранения. Соответственно бесстрашное общество является прямой угрозой существованию себя самого и государства. <…> Соответственно сейчас жизненно необходимо создание новой системы страхов или возрождение системы старой, но модифицированной. Необходимо восстановить страх за Родину. Безусловно, критически важно возродить страх перед Богом (курсив мой. — А. В .). Конечно, этих двух страхов будет недостаточно для нашего общества…”
Статья была опубликована в журнале “Смысл” (2007, № 8) в сокращенном варианте, на “Кремль.org” текст публикуется в авторском варианте.
Михаил Диунов.
“Запрещенное” расоведение. — “Спецназ России”, 2007, № 5, май
“Начиная с завершения Второй мировой войны в научном мире появилась одна не то чтобы запретная, но очень неудобная тема, которую вроде бы и замалчивать не получается, но и полноценный разговор о ней как-то не выходит. Эта тема — расовая антропология…”
Даниил Дондурей.
Невидимая рука культуры. Речь на Президентском совете по культуре и искусству. — “Новая газета”, 2007, № 42, 7 июня
“Мы не сможем использовать колоссальные, еще не задействованные ресурсы развития нашего общества, если не пересмотрим законсервированное вот уже семьдесят лет, сразу же после начала Большого террора, представление о миссии культуры. С 30-х годов, после кризиса идеологии социалистической утопии, она воспринимается у нас исключительно в узком смысле: 1) как сфера эстетических отношений и чувств; 2) как история создания, хранения, трансляции художественных произведений и 3) как средство получения удовольствий различными группами населения. Все это, безусловно, так. Но культура есть и нечто значительно большее. Как точно сформулировал академик Лихачев — „это главный смысл и глобальная ценность жизни — то, что делает из населения народ”. <…> Казалось бы, речь идет всего лишь об устаревшем понимании культуры, но ее практические следствия фундаментальны. В сознании абсолютно всех лиц, принимающих решения в этой сфере, культура представляет собой огороженное пространство специальной художественно-развлекательной деятельности, этакую ведомственную, точнее, подведомственную Минкульту и нескольким федеральным агентствам площадку. Отдельную от всех других — куда более важных — сфер жизни”.
“Работа культуры чрезвычайно практична. Именно она в России может сыграть роль протестантской этики в период перехода к новым моделям жизни”.
Александр Елисеев.
Феминократия на марше. — “АПН”, 2007, 8 июня
“ В мире давно уже существует мощное движение, выступающее за преобладание женского начала как такового . И это движение носит подчеркнуто религиозный характер. По сути, можно говорить о возрождении древнего языческого культа „Великой Матери”. <…> Невольно возникает вопрос — а что будет, если феминокартия победит? Скорее всего, мы получим совершенно иную социально-политическую систему управления человеческим обществом. Можно предположить, что поклонники Великой Матери попытаются ликвидировать государственность как таковую, ведь она возникла из мужских воинских союзов. Под разговоры о миролюбии и терпимости „великие матери”, жрицы Богини, установят мировой оккультный порядок”.
Ср.: “ Неоязыческие <…> движения, основанные на культах матери или еще кого-нибудь, совершенно не связаны ни с феминистской активностью общества, ни с антропологическими изысканиями. Их появление всегда сигнал усталости населения от государственной церкви или государственного атеизма. И чем медленнее модернизируются и поворачиваются лицом к человеку большие религии, тем быстрее замещают их нишу малые религии. Я подчеркнула бы понятие „ малые религии”, поскольку слово секты дискриминационно…” — возражает Александру Елисееву Мария Арбатова (“О безопасности культов” — “АПН”, 2007, 16 июня).
Сергей Есин.
“Неужели наш читатель поглупел?” Беседу вела Дарья Мартынкина. — “Новые Известия”, 2007, 26 июня
“ — Кто из раскрученных современных авторов лично вам импонирует?
— Сорокин мне кажется самым интересным. Боюсь, что это очень неплохой писатель — при всем том прочем. В раскрученность Быкова я не верю: его, думаю, покупают, потому что, во-первых, не знают ничего другого и не умеют выбрать, во-вторых, его проза очень простая. Пелевин с его философией мне кажется вторичным. Вообще я сейчас пишу, я сейчас мало читаю”.
Андрей Зализняк. Истина существует. — “Литературная газета”, 2007, № 24, 6 — 12 июня.
Речь при вручении ему премии Александра Солженицына. “Мне хотелось бы сказать также несколько слов о моей упоминавшейся здесь книге про „Слово о полку Игореве”. Мне иногда говорят про нее, что это патриотическое сочинение. В устах одних это похвала, в устах других — насмешка. И те и другие нередко меня называют „сторонником (или даже защитником) подлинности СПИ”. Я это решительно отрицаю. Полагаю, что во мне есть некоторый патриотизм, но, скорее всего, такого рода, который тем, кто особенно много говорит о патриотизме, не очень понравился бы. Мой опыт привел меня к убеждению, что если книга по такому „горячему” вопросу, как происхождение „Слова о полку Игореве”, пишется из патриотических побуждений, то ее выводы на настоящих весах уже по одной этой причине весят меньше, чем хотелось бы. <…> У меня нет чувства, что я был бы как-то особенно доволен от того, что „Слово о полку Игореве” написано в XII веке, или огорчен от того, что в XVIII. Если я и был чем-то недоволен и огорчен, то совсем другим — ощущением слабости и второсортности нашей лингвистической науки, если она за столько времени не может поставить обоснованный диагноз лежащему перед нами тексту…”
См. также: Владимир Успенский, “О русском языке, о дешифровке древних текстов, о „Слове”. Речь при вручении А. А. Зализняку премии Александра Солженицына” — “Новый мир”, 2007, № 8.
Александр Иванов. Нота единения. Директор издательства “ Ad Marginem ” отвечает на вопросы “Завтра”. Беседу вели Андрей Фефелов и Андрей Смирнов. — “Завтра”, 2007, № 23, 6 июня.
“Да, в каком-то смысле даже „деревенская проза” находилась в пространстве постмодерна. Очевидно, что идея увядания, конца, разложения целостности, которой пронизаны романы Распутина, — это не модернистский, устремленный в будущее, в идею социального прогресса идеал. Там есть глубокий исторический пессимизм. Даже попытка припадания к корням носит во многом разочаровывающий характер. Потому что корни застигаются на стадии их гибели, ухода в небытие. Исчезает корневая деревенская культура, равно как и культура странной советской религиозности, во многом продолжающая линию христианства, но не в смысле веры, индивидуального религиозного выбора, а в смысле коллективности. Уходят основы общинности, когда быть религиозным означало жить в ощущении некоторого коллектива как идеальной матрицы жизни. И это исчезает. Очень пессимистический культурный продукт — романы Распутина и фильмы Тарковского. Подобная перспектива была общей для советской культуры 70-х”.
“Впечатление из прошлогодней поездки в Нижегородскую область. У Нижнего есть город-спутник. Он начинается с подгнивших деревянных мостков, набережной… Затем камыши, тропинка — и все это выводит на площадь маленького районного городка, где стоит огромных размеров, будто его туда из космоса прислали, супермаркет типа „Ашана”. В нем народу очень мало, вокруг разбросаны одноэтажные домики. Но что больше всего поразило — это количество сортов водки, более ста. Выбор водок зашкаливал все мыслимые пределы. Импортные, отечественные — местные, московские, питерские. Я понял, что это невозможная вещь — водки не может быть столько сортов. То, что человека погружают в такой выбор, говорит о чудовищном обмане. Человек обезоружен. Потому что водка не является предметом выбора, водка — это онтологическое понятие. К ней не относится момент выбора, к ней относится только понятие — есть она или нет. Маркетология убирает онтологию. Вопрос „Есть ли водка?” — неуместен в этой ситуации. Над тобой просто посмеются: „Конечно, ее сто сортов…” Но в каком-то смысле ее и нет, а есть возможность выбора, нюансов. <…> Если водку можно выбирать, то, условно говоря, никакого задушевного разговора за бутылкой такой водки у тебя уже не выйдет. Момент выбора будет теперь с неизбежностью довлеть и над этим разговором, и над вкусом водки, и над тем, что ты потом начнешь выбирать и закуску, и друзей подбирать станешь...”
Наталья Иртенина.
Что такое ЖД? — “Правая.ru”, 2007, 6 июня
“Хотя в предисловии Д. Быков сообщает читателю, что, вероятно, это плохая книга, признание это, очевидно, следует рассматривать как род авторского тщеславного лукавства. „Наверное, он на самом деле не думал, что написал действительно плохую книгу”… Так вот — это действительно плохая книга, к тому же безбожно раздутая в объеме”.
Анатолий Королев.
“Нет никакого спасительного маршрута — подрыв на мине писателю гарантирован...” Беседовал Дмитрий Сучков. — “Русский Журнал”, 2007, 19 июня
“Я в полном восторге от романов Мишеля Уэльбека. До него я обожал все, что пишет Виктор Пелевин. До Пелевина я балдел от Аксенова. До Аксенова торчал от Джонатана Свифта... Предпоследний раз я воскликнул „ай да сукин сын” от повести Амели Нотомб „Трубы” и книги Орхана Памука „Стамбул. Город воспоминаний”. А самый свежий восторг я пережил, читая месяц назад блистательный детектив мастера Чэня „Любимая мартышка дома Тан”…”
Сергей Куняев. Не потерять будущее. Беседу вела Светлана Виноградова. — “День литературы”, 2007, № 5, май.
“Сейчас работаю над первоначальной редакцией книги о Клюеве в серии „ЖЗЛ”. <…> Жизнь Клюева охватывает предреволюционное, послереволюционное время и почти полностью 30-е годы, время, уже описанное в книгах о Есенине и [Павле] Васильеве. Но Клюев — это еще и начало века, 10-е годы. Именно в этом отрезке времени завязывались все те узлы, многие из которых приходилось потом развязывать или рубить, а некоторые так и остались неразвязанными и неразрубленными. В разговоре о Клюеве этого периода невольно возникает огромная, невероятная по сложности и боли тема состояния русского православия в начале ХХ века. Это разговор тяжелейший, наталкивающий на выводы, которые придутся не ко двору очень многим людям совершенно разных воззрений, умонастроений, политических и социальных направлений и толков. Считаю, что он крайне назрел и даже перезрел”.
Игорь Манцов.
Воспитатели? Фтопку! — “Взгляд”, 2007, 17 июня
“Посмотрел очередную „Школу злословия”, под впечатлением сочинил стих. Его подцензурный вариант выглядит так:
Баре носятся с Культурой,
Как скинхеды с арматурой,
Как опричники с дубиной,
Вышли на Простолюдина
И давай его колбасить
Приговаривая,
И давай его мутузить
Пританцовывая.
И давай его хреначить
Приторговывая”.
Борис Межуев.
Хронополитика русской цивилизации. — “АПН”, 2007, 6 июня
“[Вадим] Цымбурский доказывает, что война Запада с исламом — не та война, в которой надлежит участвовать русским . Ни интересы, ни ценности русских не соотнесены ни с одной из противоборствующих сил на этой войне. России следует укреплять свой Остров, свой собственный дом, отстраненно смотря на схватку двух одинаково чуждых ей демонов — демона „мировой империи” с не менее зловещим призраком „мировой революции””.
Александр Мелихов. О голой правде и технике выживания. — “Литературная газета”, 2007, № 24, 6 — 12 июня.
“Увы, толерантность несвойственна человеческой природе. <…> Количество толерантности в обществе можно увеличивать единственным способом — уменьшая число людей, чувствующих себя побежденными, беззащитными”.
Александр Мелихов.
Толерантны только победители. — “Московские новости”, 2007, № 22, 8 июня
“Нет, мечта о царстве всеобщей толерантности, думаю, способна сделать мир лучше, покуда она из прекрасной грезы не пытается превратиться в практическую программу, — тогда она обращается в кошмар”.
“<…> свой принцип взаимодействия культур я бы рискнул сформулировать так: народы должны общаться через посредство своих рационализированных элит и прагматизированных периферий, а соприкосновение национальных тел, их культурных ядер желательно свести к минимуму. Любовь культур может быть только платонической: слишком тесное сближение тел обращает ее в отвращение”.
Сергей Наровчатов. “А когда же о душе?..” Отрывки из дневника. Предисловие Ольги Наровчатовой. — “Литературная газета”, 2007, № 25, 20 — 26 июня.
“ Коктебель 11.VII — 71 <…> Главредство в „Новом мире” стало ближайшей реальностью. Видимо, после приезда из ГДР меня поставят на это место. Не знаю, будет ли мне там лучше, чем там, где я нахожусь, но это необходимая ступень моей жизненной и литературной биографии. А уходить из жизни лучше с этого места, чем с любого другого”.
Андрей Немзер.
Приволье и печаль полей. О новой книге Тимура Кибирова [“На полях
„A Shropshire lad”
”]. — “Время новостей”, 2007, № 102, 15 июня
Среди прочего: “„ Не вздумай косить от службы! / Вставай в поредевший строй! / Забудь, что только руины / Лежат за твоей спиной! // Забудь эту чушь и ересь, / Забудь этот вздор, солдат, / Не варварский и не верный, / А просто трусливый взгляд! ” Да, давно вошедшая в пословицы сентенция из „Писем римскому другу” вызывает у Кибирова приступ ярости, но ярость эта адресована все же не Бродскому, а тем, кто превратил отчаянный стон поэта в соблазнительный слоган уютного соглашательства, глубоко Бродскому чуждого…”
Андрей Немзер. Я тот, кто жил во времена мои. Сто лет назад родился Арсений Тарковский. — “Время новостей”, 2007, № 108, 25 июня.
“Романтическая легенда о Тарковском сложилась не столько как продолжение его стихов, всегда отчетливо „отдельных” и самодостаточных, вовсе не предполагающих „заполнение пробелов” и вытягивание линии судьбы, сколько под воздействием двух смежных обстоятельств — не вполне осознанного, но мощного желания русских читателей (сочинителей, интерпретаторов поэзии) второй половины ХХ века найти „связующее звено” меж последними гениями и современностью и мощной мифо- и жизнетворческой стратегией Тарковского-сына. Чаяния читателя, изумленного открытием „нового”, но не из сегодняшней сутолоки явившегося поэта, и контекст „Зеркала” (да и других сыновних картин) придали стихам Тарковского, включая довоенные, особую силу. В неудачнике и неврастенике проступили черты властного государя словесной державы, законного наследника всех живших на земле поэтов, скрытого победителя, выстоявшего в единоборстве с жестоким веком, если и мученика, то с ангельской статью, хранителя сокровенных преданий и посланника, несущего неведомую весть. Мастерство было признано первозданностью — об этом Тарковский и мечтал”.
Андрей Немзер. Дальнейшее — молчанье. К столетию Варлама Шаламова. — “Время новостей”, 2007, № 112, 29 июня.
“Читать Варлама Шаламова страшно, не читать — стыдно, а обсуждать — стыдно втройне”.
“Папа выполнял все, за что брался, с великим тщанием и любовью”.
Беседу вел Кирилл Решетников. — “Газета”, 2007, № 112, 25 июня
Говорит Марина Тарковская, дочь поэта и сестра режиссера: “<…> он всегда с огромным интересом ждал каждого фильма сына, а о сценарии „Андрея Рублева” написал свой отзыв. Это был отзыв человека глубоко религиозного, каковым Андрей в то время еще не был”. Также — о Георгии Шенгели в судьбе Арсения Тарковского.
Сергей Переслегин.
Онтология утопии. Взгляд из настоящего. — “Русский Журнал”, 2007, 21 июня
“У нас на дворе Золотой век. Последнее пяти-десятилетие перед кризисом. Мировым. Огромным. Таким, который поменяет структуру мира <…>. <…> Все сценарии развития сегодняшней индустриальной цивилизации: инерционный (глобализация forever ), когнитивный (прорыв) или неофеодальный (размонтирование) уже акцептованы в культуре”.
Евгений Попов.
“Время рассказа…” Беседу вел Дмитрий Бавильский. — “Взгляд”, 2007, 29 июня
“Интуиция решает за меня крупные и мелкие, но всегда практические вопросы создания текста: его объем, способ изложения, именуемый стилем, своевременная концовка, выбор персонажей, количество персонажей, их и мой, рассказчика, язык. Вплоть до мелочей — фамилия, погода, декорация и бутафория представления-рассказа. Это у меня, который, написав первую строчку текста, зачастую не знает в этот момент, что будет дальше вообще . Вот отчего у меня куча начатых, но так и не дописанных рассказов, которые мне уже никогда не закончить, потому что я забыл, о чем там, собственно, шла речь и что я тогда хотел, хотя бы смутно, интуитивно. Я, кстати, так и публицистические тексты пишу, что в какой-то степени мешает мне производить их в большем количестве и соответственно зарабатывать больше денег”.
Захар Прилепин.
Никто не проклят, даже если убит. — “Политический журнал”, 2007, № 17-18, 4 июня
“Вот, скажем, Виктор Астафьев. Величина огромная, спору нет — и даже от Бога одаренному [Михаилу] Алексееву с этой глыбой трудно было равняться. Но насколько разные они люди. Последние книги о войне Астафьева — те же „Прокляты и убиты” — дышат совсем иным чувством, чем первые его вещи. Очень часто натуральная злоба сводила гортань Виктору Астафьеву. Но ведь и Алексеев был там, в том же пекле войны. Отчего ж и в 51-м, и сорок лет спустя Алексеев смотрит на боль, на войну, на жуть со все тем же, свойственным ему всю жизнь, спокойствием? Спокойствием крестьянина, мужика — и мужицкого философа. И „Сталинград” Алексеева, и „Проклятые” Астафьева писались примерно в одно время. Но сравните сцены сталинградского хаоса, отступления, бомбежек у Алексеева с теми же сценами Астафьева. Алексеев смотрит на происходящее (и отчего-то уверен я: и на войне так же смотрел), почти как Тушин у Льва Толстого. А у Астафьева на каждом шагу: тут нас предали, тут сдали, тут обесчестили, тут прокляли, тут убили… Нет, упаси Бог мне доказывать, что не проклинали и не предавали. Все было — на то и война. Я говорю о разном мировоззрении. Алексеев — добрый. Россия не очень богата на добрых писателей. У нас много страстных, обидчивых, мрачных, саркастичных… а добрых — мало, да”.
Пушкиниана 2006 года.
Подготовил Олег Трунов. — “Книжное обозрение”, 2007, № 21-22
193 позиции. От И. С. Аксакова до А. С. Янушкевича.
Станислав Рассадин. Кожица от колбасы. — “Новая газета”, 2007, № 45, 21 июня.
“Оскудение (полагаю, что так) нынешнего искусства, литературы, теперь и театра есть результат разобщения высших целей как идеала, пусть недостижимого, и целей, слишком близко лежащих”.
Михаил Ремизов.
Парадигма Цымбурского. — “АПН”, 2007, 8 июня
“В российском политическом лексиконе „изоляционизм” является словом почти ругательным. Это неудивительно. Представление о неотвратимом движении мира к единству стало закоренелым предрассудком наших дней, равно влияющим на сознание элит и масс. Удивительно другое. То, что, вопреки своей „несвоевременности”, изоляционистская идея сумела обеспечить себе в современной России потенциал интеллектуального превосходства. Причина тому может быть сформулирована в двух словах: Вадим Цымбурский. Так в чем же состоит эта идея? Отчасти ответ может быть дан словами самого Цымбурского: „Будущее для России выглядит так: или расколотая Россия в некотором эталонно едином мире, или единая Россия в признанно расколотом мире” …”
Татьяна Толстая. “Будущее за углом. Оно наступит в любую секунду”. Беседу вела Ольга Мартыненко. — “Московские новости”, 2007, № 25, 29 июня.
“В последнее время мне интересна только русская [литература], со всеми ее тонкостями. Литература западная всегда была для меня скорее ознакомительной. Она прекрасна, даже в переводе. Но начнешь читать Льва Толстого и при всем том, что он себе позволяет в „Крейцеровой сонате”, требуя, чтобы род людской не размножался, — тоже разновидность разрушения, да еще какая! — видишь, насколько глубже пашет русская проза. Так глубоко, наверно, пахать и не надо: нехорошо это, нездорово. Маленький сюжет про него показывали по телевизору: много-много-много фотографий. Я вдруг рассмотрела: какие же у него грустные глаза, как плохо ему. Бедная, любящая, замученная им Софья Андреевна его крепко держит, цепко хватает. А он закладывает за пояс руки, длинные, длинные у него пальцы; они струятся, — ничего он брать не хочет. Он даже как будто веревкой руки связал: ничего не хочу иметь, ничего брать не буду. Но глаза-то грустные, жизнь ему мешает, никто его не слушает. Некрасивый, глаза грустные, как будто пень ожил”.
Составитель Андрей Василевский.
“Интерпоэзия”, “Информпространство”, “Иркутское время”, “Книголюб”,
“Народ Книги в мире книг”, “Наше наследие”, “Нескучный сад”, “Ностальгия”, “Русская жизнь”, “Сибирские огни”, “Фома”, “ZAART”
Соломон Апт. “К счастью, случился юбилей Аристофана”. Беседовал Санджар Янышев. — “Ностальгия”, 2007, № 5.
“Знаете, когда я перевел первый том „Иосифа” (С. Апт — переводчик романа Томаса Манна “Иосиф и его братья”. — П. К. ), то вдруг почувствовал, что ключ, нужную интонацию нашел только теперь, после того, как половина работы сделана. И мне пришлось переписать весь первый том, на что ушел еще один год. И лишь потом я двинулся дальше”.
Дмитрий Быков. Ленин и Блок. — “Русская жизнь”, 2007, 25 мая
“Есть у них некое сходство даже и на внешнем, самом поверхностном уровне: Ленин ведь не всегда был лыс — у него, как и у Блока, были светлые кудри; у них и почерка похожи — быстрые, с выраженным правым наклоном, характерными „д” хвостом вверх, некоторым мельчанием букв к концу строки... Оба выглядели крепкими здоровяками — и оба разрушились, превратились в труху за какой-то год, причем почти одновременно: Блок — с весны до лета 1921 года, Ленин — год спустя. До него, вероятно, медленнее доходило. Ужас был в том, что в результате величайшей катастрофы получилось „все то же самое”, только хуже. Напрасна была и стихия, и многолетняя преданность ей, и ожидание, и призывание ее.
Кстати, Ленин, которого Слепакова так точно назвала бухгалтером мятежа, был в высшей степени подвержен азарту и революционному восторгу и так же любил стихию, как Блок, — чего стоит одно это потирание рук и радостное картавое повторение слова „драчка, драчка”. Вовсе не так уж рационален был этот любитель переворотов и не одной революционной тактикой вдохновлялся — на одном рационализме невозможно свернуть такую махину дел, какую он ворочал в восемнадцатом — девятнадцатом. Он любил этот энтузиазм в себе и радовался ему в других, отсюда и детский восторг по поводу субботников. Больше того: растворение в массе тоже доставляло ему известную радость — но тут уж скорей говорила традиция, народничество отцов, верность четвертому сословью: Ленин таскал со всеми бревно, Блок нес со всеми дежурство. И когда он прохаживался во время этого недельного дежурства у ворот своего дома на Офицерской, его позабавил прохожий, мрачно состривший: „И каждый вечер, в час назначенный, иль это только снится мне...””. Курёхин, Курёхин, где вы?!
Нина Горланова.
Хокку. — “Интерпоэзия”, Нью-Йорк — Москва, 2007, № 2
Все подорожало,
и во время ссор
мы уже не бьем посуду.
Алексей Давыдов. Между мистикой и ratio. — “Книголюб”, Казахстан, 2007, № 1.
Фрагменты из книги “Между мистикой и ratio. Проблема изменения типа русской культуры в произведениях Виктора Пелевина” (Алматы, “Искандер”, 2006).
“Акакиевость — это способность русского человека спасаться в мистике, когда он обнаруживает, что в реальности ничего не может. Основанием этого перехода является непреходящий ужас перед миром и безраздельная вера в то, что надо лишь представить себе, что все в порядке, и все будет в порядке. Если очень захотеть, то так и будет. Если каким-либо чудесным способом навести в зеркале изображение свечи, не прибегая к помощи свечи, то согласно законам физики это изображение создаст и саму свечу. Акакиевость — это тип культуры, который от страха перед реальностью, врожденного и культивируемого, реанимирует ранние постулаты мировых религий, чтобы, абсолютизируя их, строить новое царство Божье на земле. Из „Шинели” вышла горьковская Ниловна, которая призывала „топтать крепкими ногами” всех, кто не с народом, взявшимся строить в России это царство. Из „Шинели” вышли платоновские копатели котлована, закладывавшие фундамент этого царства. „Топтали”, „строили”, силой коллективного воображения наводили в зеркале изображение свечи, но не потому, что так диктовали наука и достоверность опыта, а из-за неодолимого ужаса перед реальностью — вышедшее из „Шинели” мистическое царство, простое, как правда, создавали всем обакакиевшимся миром”.
Валерий Дымшиц. Отклик на роман Михаила Левитина “Лжесвидетель”. — “Народ Книги в мире книг” (Еврейское книжное обозрение), 2007, № 67.
“Графоман — это не тот, кто пишет плохо, а тот, кто — хорошо, но при этом непонятно зачем, да еще так длинно. Фантастическая повесть известного театрального режиссера Михаила Левитина — образчик такой профессиональной графомании. Сюжет повести: евреи не погибли, Гитлер их всех переселил на Мадагаскар (действительно была такая идея), а потом они куда-то исчезли. Попытка заклясть прошлое, оставить в живых, сделав героями повести, многочисленную убитую нацистами родню — понятна. Но читать это и больно, и неловко”.
Алексей Иванов: 10 лет спустя.
Беседовали Георгий Циплаков, Василий Чепелев. — “ZAART” — Журнал создателей и потребителей искусства, Екатеринбург, 2006, № 11
Говорит автор “Сердца Пармы”, “Золота бунта” и других известных романов:
“Откровенно говоря, пермская культурная политика очень напоминает экономическую политику нашего государства, которое сидит на трубе, точнее, на трех-четырех природных ресурсах, вывозит их за рубеж и на этом живет. Нефть, газ, лес, алюминий — все. Но это же не экономическая политика, а просто какие-то нефтедоллары! Вот так и у нас с культурой. Наша администрация сидит на трех-четырех культурных ресурсах, которые гонит на общероссийский рынок. Это Дягилев, Пастернак, оперный театр, драматический театр… И с этого, как ей кажется, она имеет приличные дивиденды. Но все-таки дивиденды, на мой взгляд, совсем небольшие, а главное, сомнительные. Две недели назад я ездил по пермскому краю с киногруппой, с представителями кинокомпании „Central Partnership”, которые, помимо прочего, сняли сериал „Доктор Живаго”. Арт-директор этой компании с изумлением узнал, что город Юрятин из „Доктора Живаго” и город Пермь — это одно и то же. Судите сами, насколько эффективна культурная политика пермской администрации, если даже такие неслучайные в отношении творчества Пастернака люди не знают столь элементарной вещи…”
Марина Красовицкая.
Разговор с бегуном на соседней дорожке. Беседовала Марина Нефедова. — “Нескучный сад”, 2007, № 3 — 4
“Конечно, мы не застрахованы от срывов, которые, бывает, приносят вред ребенку. Но бывает, что неожиданно и пользу. Потому что дети очень ценят, когда родители искренни. Конечно, я завидую людям, которые могут всегда держать себя в руках. Но если ты возмущен, если тебе больно, если ты плачешь, это не обязательно скрывать от своих детей. Им очень важно увидеть, что ты настоящий, живой, что ты страдаешь.
Я думаю, что человек взрослый имеет право на какую-то амплитуду колебаний, у него иногда есть настроение очень сильно помолиться, а иногда он рухнет в постель и только скажет: „Господи, помилуй”. И дети имеют право это видеть. И это для них тоже определенный опыт жизни живого человека. Детей на самом деле не обманешь. Уж что ты есть, то есть. Изобразить из себя больше, чем ты есть, невозможно. Они тебя раскусят. Мы все время забываем, что дети не дураки. Часто, потому что у них чистая душа, они считывают такой слой, который ты, кажется, надежно прикрыл.
Дети даны родителям не для того, чтобы родители из них что-то такое сделали, а для того, чтобы родители продолжали свой духовный путь, чтобы они менялись. Потому что дети ставят перед родителями такие задачи, которые больше никто никогда перед ними не поставит. Ребенок может быть совершенно не таким, как ты от него ждешь. И тебе придется смириться с тем, что он не получит высшего образования, или не будет ученым, или будет ходить в церковь не так часто, как ты это запланировал. Нужно смириться с его выбором. Дети нам даны для того, чтобы мы не закостенели и продолжали двигаться”.
Из биографической справки: “Мария Сергеевна Красовицкая родилась в 1967 году. Окончила немецкую спецшколу, в 1983 году поступила на классическое отделение филфака МГУ. С 1988 по 1992 год — м. н. с. Центрального музея древнерусской культуры и искусства им. Андрея Рублева. С 1992 года по настоящее время — преподаватель литургики в ПСТГУ. В 1993 году вышла замуж. У Марии Сергеевны семеро детей (от 4 до 12 лет): пять мальчиков и две девочки. Преподаватель Закона Божия, латинского языка в гимназии „Свет”, литературы — в московской Традиционной гимназии. Научные труды: учебное пособие „Литургика” (курс лекций)”.
Виктор Куллэ. Мальчики кровавые в глазах. Дом Веневитинова. Кривоколенный пер., д. 4. — “Ностальгия”, 2007, № 5.
“В 1923 году в одну из здешних коммуналок вселилась семья Гинзбургов, старший из детей которой — Александр Галич — станет сначала преуспевающим советским кинодраматургом, а потом и одним из самых пронзительных поэтов периода „оттепели”. Галич прожил здесь детство и отрочество: от 6 до 16 лет. Отсюда он бегал на заседания руководимого Багрицким литературного кружка. Стихов Веневитинова советский школьник, естественно, не знал, но Пушкин и его чтение здесь „Годунова” являлось предметом особой гордости всей дворовой пацанвы. Тем паче, что дядя будущего барда профессор Лев Самойлович Гинзбург был крупным пушкинистом.
Две фантастически разных судьбы поэтов, связанных с домом на Кривоколенном, роднит, на первый взгляд, только одно: нелепая и несвоевременная гибель (двадцатидвухлетний Дмитрий Веневитинов умер от простуды, Галич — от удара током. — П. К. ). Но это не совсем так. И юный философ-шеллингианец, и благополучный советский литератор, в одночасье превратившийся в поэта-изгоя, имеют нечто неуловимо родственное. Оба могли заблуждаться в жизни реальной, но становились беззащитно честны перед Словом. Веневитинов неукоснительно строил жизнь по законам того гармонического Логоса, который, уже после его смерти, выкристаллизовался в „язык пушкинской эпохи”. Галич — после занятий в студии Станиславского, после бултыхания в пруду соцреализма — вдруг услышал гул полублатной фени, привнесенной вернувшейся из лагерей интеллигенцией в языковое сознание страны. И — одним отчаянным рывком — возвел его в ранг истинной поэзии.
Обоих никто конкретно не убивал, но почему же при названии „Кривоколенный” так убедительно мерещатся „мальчики кровавые в глазах”?”
Эмир Кустурица.
“Кино должно исцелять души…”. Беседовал Константин Мацан. — “Фома”, 2007, № 5
“ — И какой была реакция Ваших коллег по цеху на то, что Вы приняли Православие?
— Мне нет никакого дела до моих коллег…
— А друзья?
— Реакция друзей была весьма одобрительной, потому что мои нынешние друзья — по большей части христиане. Хотя в Сараеве это стало большим сюрпризом для тех людей, с которыми мы общались еще до моего студенчества, до того, как я уехал учиться режиссуре в Прагу. Они меня ненавидят, как ненавидят всех православных сербов. Поэтому там и началась война. Да простит им Господь (долгая пауза, рука с чашкой кофе дрогнула)…”
Виктор Леонидов.
Этот изумительный Алексеев. — “Наше наследие”, 2007, № 81
О человеке “леонардовского типа” — великом художнике, классике-аниматоре, изобретателе “игольчатой техники” изображения, жившем во Франции. Тут же публикуется статья Жоржа Нива “Дар страдания, дар света”: “От иллюстратора текстов Гоголя или Достоевского до передатчика звуковых впечатлений „Ночи на Лысой горе” или „Картинок с выставки”, навеянных яркими и запоминающимися музыкальными образами, было не больше шага. И этот шаг уже был совершен этими с первого взгляда статичными иллюстрациями. Игольчатый экран, выдуманный Алексеевым, эти соты светящегося меда, на которых создаются музыкальные картины или иллюстрации к „Живаго”, на самом деле уже существовал в искусстве 1920-х: гранулированные структуры бытия, фотоны, наводящие на мысль о фотографиях космоса, снятых радиотелескопами, или иногда еще — о снимках, полученных под микроскопом химика или биолога; млечная зернистость мира, куда, словно химические тени, спешат силуэты персонажей в негативном изображении. Как это ни странно, манипулируя основным биномом черного и белого, света и его отсутствия, Алексеев в конце концов начинает видеть в этом бинарном основном контрасте перипетии бытия и тайну возникновения явления. Разумеется, он работал и в цвете…”
Сергей Мирошниченко. Документальный человек. Беседовал Андрей Кульба. — “Нескучный сад”, 2007, № 5-6.
Интервью известного режиссера-документалиста, художественного руководителя киностудии “Остров”, автора фильмов “Земное и Небесное”, фильмов об А. Солженицыне, Г. Жженове.
“ — Разве режиссер может быть беспристрастным?
— Нет, я провоцирую — разными способами. В фильме про Жженова, Царствие ему Небесное, я взял на себя роль, которая мне несвойственна, — скажем так, среднего журналиста телекомпании НТВ. Я делал все, чтобы, рассказывая мне про свою жизнь, высказывая свои взгляды, он видел во мне человека равнодушного. Я его провоцировал, чтобы была заметна его некоторая растерянность перед современностью. У него больше счетов не к тому времени, не к тридцать седьмому году, а — к нашему. Жженову обидно, что рухнула система, которая была ему ненавистна, а ему навязали другую, еще более варварскую. Он исполняет роль Вергилия, проводника по аду прошлого, но и говорит о настоящем. У Данте, кстати, тоже герои все время пытаются объяснить своих современников”.
Юрий Норштейн. “Он человек был в полном смысле слова…”. — “Ностальгия”, 2007, № 3.
Портрет кинооператора Александра Жуковского, умершего в 1999 году. С ним были сняты “Ежик в тумане”, “Цапля и журавль” и 20 минут “Шинели”. “Я не могу сказать — он снимал. Нет. Он воздействовал всем существом, всем составом на свет, на пленку, на кинокамеру, на рисунок. <…> К Александру Жуковскому неприменимо слово „профессионал” — оно не определяет суть этого человека. Он уникален. Его жизнь была неотделима от развернутого действия перед объективом кинокамеры. Его энергия невидимыми проводами была связана с тонкой целлулоидной пленкой, шуршащей в темноте кинокамеры. Пленка была послушна ему, будто дрессированная. А глубокое знание искусства давало свободу в построении кинокадра. <…> Даже в фильм „Сказка сказок”, снятый другим кинооператором — Игорем Скидан-Босевым, простирается его влияние”.
Максим Орлов.
Еще раз о точности в поэзии… — “Сибирские огни”, Новосибирск, 2007, № 4
Из почты журнала: отклик на стихотворение Сергея Мнацаканяна “Прощание. Март 1980 года (Похороны Леонида Мартынова)”. Стихотворение приводится по книге С. М., изданной в Москве три года назад (“Сырым бензином пахнут катафалки. / Бьет молоток. Не увидать лица. / И снова мне невыносимо жалко, / что путь поэта пройден до конца”).
“Профессиональное трогательное стихотворение. Все атрибуты тематики налицо: Харон, ладья-гроб, стук молотка, катафалки… И речь идет именно о похоронах поэта Леонида Николаевича Мартынова, которого Лев Аннинский назвал великим русским поэтом. Но… в марте 1980 года Мартынов был еще жив! Он умер 21 июня 1980. Досадная ошибка Мнацаканяна, граничащая с кощунством, уничтожила стихотворение без свечи или камина”.
Александр Парнис.
Если бы гнев не застилал глаза… — “Информпространство”, 2007, № 5 (94)
О наследии Велимира Хлебникова. Нешуточные войны ведутся на этом поле еще с маяковских времен.
Протоиерей Дмитрий Смирнов: “Дедовщина появилась из-за абортов”. Беседовала Марина Борисова. — “Фома”, 2007, № 5.
Из “Темы номера” — “Церковь и современная армия”.
“ — Сейчас много говорят о необходимости патриотического воспитания. Но никто толком не может определить, что это такое. Вот в СССР — там все было понятно. А сейчас каким оно должно быть? Это религиозное воспитание?
— Для нас это, конечно, религиозное воспитание. Потому что мы воспринимаем свою Родину как Святую Русь.
— Но на государственном уровне нет общепринятого определения.
— Нет. Считается, что должна быть любовь к Родине. Как ее воспитывают? Естественно, с помощью мероприятий. Это провели, это провели… И от этого возникнет любовь?
— А как ее воспитывает Церковь?
— Мы возвращаем людей ко Христу. На примере тех святых, которые жили здесь, на нашей Родине. Показывая идеал человека в нравственном развитии. В частности, воинов. Мы говорим: посмотри, вот ты — воин, и Александр Невский — воин. <…>
— А что бы хотелось получить в идеале?
— Структуру военного духовенства, как везде — и в Америке, и в Европе. <…>
— А контрактная армия не могла бы помочь решению армейских проблем? Сейчас многие видят в ней панацею.
— Знаете почему? Потому что людей нет. Молодежи нет при таком чудовищном количестве абортов. Вот и вынуждены искать способ набирать в армию стариков. Неужели государство стало бы давать на это деньги, если бы было достаточное количество солдат призывного возраста? Но их нет, поэтому и обращаются к взрослым мужикам, причем к таким, у которых ни семьи, ни работы… Представляете, что за качество будет у этой армии? Это не панацея — это вынужденная мера, чтобы заткнуть хоть какие-то дыры.
— Есть смысл священнику работать с контрактниками?
— Это раз в десять тяжелее. Ну, представляете, взрослые мужики, а тут дядя с бородой им что-то рассказывает… А они уже прожженные циники, у некоторых алкоголизм по меньшей мере второй степени. Молодые ребята — они верующие, а эти кто? Еще Суворов говорил: неверующее войско учить — все равно что перекаленное железо точить. Полная бессмыслица. То есть какие-то задачи они, конечно, могут решать, но это уже не армия…”
Александр Ткаченко. Бабочка в ладони (ответ на статью Романа Доброхотова “Незаданные вопросы”). — “Фома”, 2007, № 5.
“Вы недоумеваете — почему Бог допускает безвинные страдания, почему не пресечет ужасные преступления озверевших маньяков еще на стадии их замысла, если Он действительно добр и всемогущ?
Я не буду говорить, что у Бога — свои резоны (хотя для меня самого это — вполне достаточное объяснение). Давайте просто подумаем: с какого уровня зла Бог должен, по Вашему мнению, начать пресекать человеческую свободу? Вы предлагаете сделать таким критерием страдания, причиненные детям.
Согласен. И предлагаю простой пример. Несколько лет назад Московская Патриархия обратилась на биологический факультет МГУ с просьбой дать определение, что следует считать моментом начала новой жизни: выход младенца из лона матери, перерезание пуповины, первый вздох, начало формирования нервной системы эмбриона, первое деление яйцеклетки или же просто оплодотворение. Ответ был получен совершенно однозначный: с научной точки зрения, началом новой жизни считается оплодотворение яйцеклетки, поскольку именно в этот момент возникает уникальный, никогда прежде не встречавшийся набор хромосом. И это — уже новая жизнь. Так что и с точки зрения науки, и с точки зрения религии искусственное прерывание беременности на любой стадии — это преднамеренное убийство. Насколько оно жестоко по исполнению, можно увидеть в фильме „Безмолвный крик”, где с помощью ультразвука сняли весь процесс абортирования. Ребенка рвут на куски заживо, и в фильме видно, как ему больно и страшно, как он пытается увернуться от железок, которыми его вытаскивают из мамы по частям.
Скажите, Роман, кого Бог должен здесь остановить: врачей-убийц? матерей, отдавших своих не рожденных еще детей на растерзание? отцов, давших согласие на это убийство? или — всех сразу? А ведь есть еще целая индустрия производства контрацептивов абортивного действия, которыми ребенок убивается матерью даже без „помощи” врача. Чтобы остановить всю эту мясорубку, Богу нужно было бы парализовать половину населения земного шара. Сотни миллионов человек обыденно, между делом губят собственных детей, а другие сотни миллионов спокойно живут рядом с ними и ничуть не тяготятся происходящим.
Знаете, Роман, я иногда склонен думать, что Бог попускает трагедии, подобные бесланской, уже только для того, чтобы люди со стороны увидели всю мерзость и ужас детоубийства — зла, которое стало в нашем мире нормой.
Бог не останавливает людей на путях зла, потому что почти все наши пути — зло перед Богом. Мы привыкли сами себе ставить оценки за поведение и наивно думаем, что если Бог существует, то останавливать Он всегда должен кого-то другого, а не нас самих. И это чувство собственной непричастности ко злу — самая страшная болезнь человеческого духа, именно здесь кроются корни самых ужасных преступлений”.
Александр Ткаченко. Папа, не горюй… Невеселые размышления многодетного отца о проблемах большой семьи. — “Фома”, 2007, спецвыпуск.
“<…> Я никогда не жалел о том, что стал многодетным папой. Материальные трудности, жилищные проблемы, непонимание окружающих — все это мелочь по сравнению с тем драгоценным капиталом, который вручил мне Господь! Где бы я ни был, как бы тяжело ни приходилось, я всегда знаю: на свете есть четыре маленьких сердца, для которых я — самый дорогой и любимый человек в этом огромном мире. Есть четыре пары сверкающих глаз, которые вспыхивают радостью, когда я возвращаюсь с работы домой. Четыре человечка растут, с самого рождения впитывая в сердца главный принцип многодетной семьи: жить не для себя, а для тех, кого любишь. И это — мои дети! Такое счастье не купишь за все драгоценности мира.
Я — христианин и никогда не считал материальные блага высшей ценностью для себя и для моих близких. Свою земную жизнь я рассматриваю лишь как средство для наследования Жизни Вечной и буду счастлив, если мои дети, взрослея и входя в этот большой и сложный мир, сохранят и приумножат в своих сердцах те ростки христианской веры, которые мы с женой стараемся им привить сейчас.
Я очень надеюсь, что смыслом их жизни станет не сытое и самодовольное жлобство, а любовь к Богу и ближнему, чистота дел и помыслов, неравнодушие к чужой беде.
Большая семья прежде всего — школа любви, об этом, конечно же, нужно писать и говорить, потому что это правда.
Но правда еще и в том, что подавляющее большинство многодетных семей живет сегодня на пределе своих сил и возможностей и остро нуждается в поддержке общества и государства. Как моральной, так и материальной. И одних умильных восторгов по поводу красоты человеческих отношений в многодетной семье тут мало.
Нужны законы, нужны решения правительства о государственной оплате материнского труда по воспитанию детей, нужны льготные кредиты на приобретение жилья, нужны детские пособия, которые действительно помогали бы растить детей, а не воспринимались родителями как насмешка и издевательство.
Пока же, к сожалению, даже принятые недавно Государственной Думой законы мало что меняют в жизни многодетной семьи. Потому что направлены они на поддержку тех, кто еще только собирается родить второго, третьего и т. д. ребенка. Об уже существующих многодетных семьях, похоже, в очередной раз забыли…
Мы, конечно же, вырастим своих ребят и без этой помощи. Бог дал детей, Бог даст и на детей. Я твердо в это верю и много раз убеждался в этом на практике. Но слишком уж часто незваным гостем приходит сегодня на ум многодетному отцу совсем другая русская прибаутка: „Дети, мои дети… Куда мне вас дети? Где вас посадити? Чем вас накормити?”
Господь нас хранит и питает, но порой возникает ощущение, что никому, кроме Него, многодетные семьи в нашей стране просто не нужны”.
Эта статья вызвала множество откликов и породила дискуссии.
Олег Хлебников. Ушел лучший сибирский поэт. — “Иркутское время”. Альманах поэзии, 2007.
Об Анатолии Кобенкове. “Толя никогда не болел профессиональной писательской болезнью зависти. Наоборот, радовался удачам коллег по цеху, помогал многим, в том числе и мне — например, напечатать снятую ижевской цензурой поэму. А чем он не занимался, так это саморекламой, таким образом плохо вписываясь в наступившие времена. И хотя его стихи регулярно печатали лучшие литературные журналы, боюсь, что далеко не все любители поэзии в полной мере отдают себе отчет, какого поэта-современника потеряли”.
Составитель Павел Крючков.