Ольга Иванова (Яблонская Ольга Евгеньевна) родилась и живет в Москве. Окончила Литературный институт им. А. М. Горького. Автор шести поэтических сборников, один из которых, “Ода улице”, вышел под литературным псевдонимом Полина Иванова.

В подборке сохранены авторская пунктуация и орфография.

 

*      *

    *

мерси, державная триада

[рука-перо-бумаги клок],

за в пол-лица мечты поэта —

как оплеуху — эпилог! —

уже, ура [cебе дороже],

без той, срывающейся в раж,

едва шифрующейся дрожи

[ буквально вышедшей в тираж],

где как в гробу — уже не каплет,

а основательней копнуть —

написан вертер гумберт гамлет

[ненужное — перелистнуть],

и где уже не угнетают

[фантомны сиречь и не лгут]

снега, которые не тают,

слова, которые не жгут.

 

китеж

кипение пены — уже за спиной,

и годы уже не пугают,

лишь волны печали — одна за одной —

на те берега набегают…

ни тени — в высоком её терему,

ступени от слёз её склизки…

где не удивляясь уже ничему

[какой васильки — василиски!] —

живят эти воды, синея со дна,

глаза. в остальном — извините.

— хотели свободы? — так это — она.

[поймаете — не уроните].

*      *

     *

голуби на карнизе:

белые, сизари…

[белые, как “останься!”

сизые, как тоска]

сколько ни разоряйся,

перлами перьями ни сори —

не повторить их танца —

как ни тяни носка…

очарованье — тела

не перевоплотит:

что искони бескрыло —

тяжести не лишишь…

голубь и оступается,

и падает, но — летит…

ты же — и разбегаешься,

и вспархиваешь — но лежишь …

царственно, как в стоп-кадре

[ибо — не совладать:

эта картина мира —

грамотная вполне]…

разве что — изогнуться,

голос кому подать —

голубю на карнизе,

лебедю на волне...

суок

летний город. викэнд. променад.

бутафории стойкий джекпот:

нечто вышеплывущее — над,

нечто нижележащее — под.

нечто душещемящее — средь,

карамельноманящее: внидь,

зубдающее ныне и впредь

обласкать-упасти-сохранить.

а метнёшься наружу, вонмешь

этой грамоте берестяной —

нечто тупостоящее меж

непрозрачной и плотной стеной.

 

исход

Что в двери смертности и смерти,

в отверстье в тверди —

ты вынесешь из этой бойни

навстречу Тайне!

 

Ведь и с собою расстаёшься,

о, человече —

с какою ж ношею взовьёшься

пред Агнчьи Очи!

Какой укроешься от Гласа

Его скалою —

когда разверзется завеса

над этой мглою!

Ещё и в выборе — распутье...

И скорбь — в предсердье…

Что здесь Распятье, там — Объятье.

И всё — Бессмертье.

 

*      *

     *

вроде торной дорогой ходишь туда-сюда

бороздишь её хляби, считаешь её столбы —

а не будет уже ничего окромя стыда

[посрамленья, бесславья, позорища, стыдобы]

потому что на то он и дан [и на то и взят] —

ослепительный этот свет, вострубивший “будь” —

чтоб о шаге вперёд иессееве два назад

фарисеевы вопия — утоптали путь...

 

поэзия

поэзия — только затакт

к тому, что даётся затак.

победы бесцветный пролог.

полёта сплошной потолок.

поэзия — просто рефрен.

вытьё безголосых сирен.

божба безъязыких сильфид.

да Замысла тусклый софит.

но Тайну с собою забрахъ

её обескрылевший прах.

и Тайна — у ней на челе —

как кукла, лежащей в земле.

понеже меж благом и злом

она — как давидов псалом,

где нет ни одной запятой,

не меченной Тайною той.

 

 

*      *

    *

с нежностью неземною гнева на самом дне

неугомонно, немо, зрея день изо дня,

завязью розоватой ноющею во мне,

сросшеюся со мною, вжившеюся в меня, —

перлы судьбы итожа, в пекле, почти в петле,

в минусе, в пополаме, времени на ковре,

я говорю: я та же. ибо в её котле,

в этом её дурдоме, догвилле, декабре —

это и только это — волчьего изо рва

лезущие побеги, будущие сады —

не объегорят взгляда. только она права.

ей ничего не надо. просто добавь воды.

 

душа

бывает, умают

подмены земные

надломится смысла

незримая ось

и вновь понесутся

звеня позывные

свинцовые своды

буровя насквозь

к бесплотному рою

к безвидному раю

во тьму павильона

в искомый проём

я просто мария

и я не играю

сворачивай съёмку

как слышно приём

я просто осина

стопервая с краю

рваните за крону

прервите арест...

— ты просто устала.

а Я — умираю. —

...и в воздухе — хруст.

и на куполе — Крест.

 

 

вамп

меня ковыряли, как каравай:

руками, криками — мол, давай,

колись! — и вот, с головы до пят, —

бескровные раны мои вопят.

меня уплетали [ура гостям!]

не то чтоб разом, а — по частям,

с-под риз выскрёбывая хитро

сырое, розовое нутро.

и вот, застенчивейше присев

и справно справив — одну на всех,

смахнувши крошево со стола,

свалила свора — как не была.

и жизнь проста моя с той поры

[с румяной коркой поверх дыры],

и кто и сколько — теряя счёт —

в это чистилище утечёт.

 

*      *

    *

наглеющий вороний голосок

буравящий шалеющий висок

да блудней не жалеющий лесок

да будней тяжелеющий возок

да отчий дом, не ведая о сём

отседова куда его везём

да под ногами вечный чернозём

куда для вящей радости сползём

да растреклятой нежности росток

на сквознячке панических атак

чем ярче тэг, тем сумрачней итог

вот как-то так

 

 

нежность

снова и снова и снова и снова —

стоя середь опустевшего рая,

дня изумрудного, гроба резнова —

цвесть, увядая, и жить, умирая,

вновь привыкая к лягушечьей коже,

вечною данью треклятому метру

что-ж-это-что-ж-это-что-ж-это-что-же

в спину шепча уходящему ветру,

майскому небу, почившему чуду —

в эту бескрайность и в эту безбрежность…

что бы там ни было — я не забуду

эту твою скоротечную нежность.