….Я часто видела их на остановке – их было трое, двое мужчин и женщина, все в темной одежде. Одному из мужчин было около пятидесяти лет, он носил очки, и у него было лицо человека, считающего себя праведником. Юноше было не больше двадцати, но выглядел он, как тощий, сухопарый старик, женщину я так и не запомнила. Когда зазвенел звонок, я пошла открывать, уверенная, что это отец вернулся с работы.
– Вы верите в Бога? – тихо спросил старший.
– Понятия не имею, – честно ответила я.
– Он любит вас! – почти выкрикнул юноша.
– Возьмите, почитайте, – старик протягивал мне книги и брошюры.
Я машинально взяла их, посмотрела.
– Если вам это интересно, приходите на наши собрания, – все так же тихо сказал старик, – мы собираемся в музыкальной школе у кинотеатра «Баргузин» по воскресеньям в двенадцать часов. Вам тяжело сейчас? Вы найдете ответы на все ваши вопросы.
Найти ответы хотя бы на часть вопросов я хотела давно и поэтому кивнула и закрыла дверь. Книжки и брошюры я взяла в ларек – надо же чем-то заняться ночью, вдруг там что-нибудь интересное?
Ночью с картинок на меня смотрели до идиотизма счастливые лица, не имеющие ничего общего со мною и с людьми, которые меня окружали. Рядом с лубочными, радостными хищниками сытые и довольные люди смотрели на меня с фальшивым участием. Я пожала плечами и закрыла брошюру. Сами иеговисты мало походили на счастливчиков, которым известны тайны мироздания. Просмотрев все, я отложила книжки в сторону. Больше всего меня поразило то, что, оказывается, каждый новообращенный засчитывался иеговисту на том свете. То есть чем больше он обратил в свою веру народу, тем безмятежнее была его загробная жизнь. Было в этом что-то отталкивающее, меркантильное, словно человек начинал заранее торговаться с Богом: «Дай мне, Господи, местечко потеплее, и я натаскаю тебе душ хороших и разных. А не дашь – не буду таскать».
Интересно, каким образом Господь подсчитывал очки?
Утром брошюрки заметила Валерия.
– Оставь почитать, – попросила она.
– Ты знаешь, там ни фига нет, – честно ответила я.
– Так делать все равно нечего.
И брошюрки остались в ларьке.
Ровно через неделю в квартире снова раздался звонок.
– Почему вы не пришли на собрание? – менторским тоном спросил меня старик.
Я замялась.
– Да… некогда было, – врать не хотелось.
– Раз вы обещали, вы обязаны были прийти на собрание, мы все вас ждали, – отчеканил старик, словно я и в самом деле была ему что-то должна. Ах, да, в самом деле! Рай!
Его тон напомнил мне школу – так с непослушными учениками разговаривают деспотичные учителя. Слово «должна» всегда действовало на меня, как зеленый сигнал светофора на заядлого гонщика: педаль в пол и жми до отказа.
– Я никому, ничего не должна, – процедила я сквозь зубы и хотела было закрыть дверь, но вдруг визгливо заговорила женщина.
– Тогда верните нам книги! Мы их вам давали только почитать!
– Зайдите попозже, они на работе, – я захлопнула дверь и перевела дух.
На этот раз в этой троице было что-то почти жуткое, казалось, что они могут стоять за дверью целую вечность, дожидаясь, когда же я отдам им книги. Почти месяц после этого я не открывала дверь на звонки, ну на фиг этих сектантов!
Выход своей злости я находила в ларьке: по ночам, когда покупателей почти не было, мы с Гордым сочиняли скабрезные басни и стишки. Приводить их не буду, потому что литературного в этих изысках были только предлоги и союзы. И еще имена. Меня так и подмывало оставить эту пошлятину второй ночной смене, но меня останавливала Валерия и правильно сделала.