Только теперь я осознала масштабы пьянства в городе. Ларек был установлен в очень удобном месте, и к нему со всех концов района стекались покупатели «огненной воды». За смену исчезало по тридцать ящиков водки. За водку несли все — кольца и цепочки, часы и ковровые дорожки, книги и магнитофоны, куртки и кофты. За водку были готовы заложить душу. Если ранним вечером к ларьку подходил и покупал бутылку хорошо одетый представительный мужчина с неясными признаками начитанности на лице, то ближе к утру его можно было увидеть ползающим в соседней луже. За смену перед нашими взорами разыгрывались многочисленные трагедии — и соблазнение несовершеннолетних, и измены, и месть. Самыми почитаемыми женщинами здесь были проститутки, самыми отвергнутыми — верные домохозяйки. Королями были бичи, умеющие раздобыть деньги на выпивку, а бандюки, те и вовсе были вознесены в ранг царей небесных, которые повелевали простыми смертными и знали, где проходят потоки денег и могли приобщиться к изобилию.

Как-то вечером у ларька появилась женщина. Ей было, наверное, чуть за тридцать. Изможденное лицо, куртка из кожзаменителя, длинная, неряшливая юбка. Она опустилась недавно и еще не успела порастерять всей своей красоты. Ей нужно было одно — выпить, денег у нее не было, и все, что она могла предложить за выпивку, было у нее с собой. Бичи быстро ориентировались. Сперва ее утащил какой-то старичок, взявший пару бутылок самого дешевого вина, но этого, по-видимому, было мало, и через час она появилась снова. Уже стемнело. На этот раз она стала добычей двух сомнительных личностей — парню было лет двадцать пять, мужику — лет пятьдесят. Держась руками за бетонный парапет, она доползла до ларька в третий раз уже часов в двенадцать, села напротив окошка и тут же упала. Кое-как поднялась и упала снова. Ей было плохо. В очередной раз она сумела сесть, упираясь руками в бетон. Ее вытошнило прямо на юбку. Она тупо посмотрела вниз, но выражение ее лица не изменилось, и с места она не сдвинулась.

В этот момент у ларька появился парень. Ему было лет двадцать пять, и он уже не первый раз подходил за выпивкой. Это был симпатичный спортивный крепыш с приятным, открытым лицом, хорошо одетый. Он был сильно пьян. По-видимому, он оторввался от своей компании и сейчас искал, где бы ему провести время. Он попытался заговорить с кем-то из покупателей, но ему не ответили. Он стоял у витрины, выбирая, чего бы еще эдакого купить, когда она свалилась с парапета в четвертый раз. Он кинулся к ней, поднял, кажется, попытался отряхнуть на ней юбку, что-то говорил, утешал. Потом спросил ее, что она будет пить. Она промычала в ответ что-то невнятное, он быстро подошел к ларьку, купил водки, шоколад, сигареты… Потом он обнял ее и они ушли. Когда они уходили, я увидела, что юбка у нее мокрая — она обмочилась, пока сидела. Я представила себе, что будет с парнем завтра, когда он проснется и обнаружит рядом с собой это чучело…

Как-то вечером у ларька долго ошивался какой-то подросток. Он не смотрел на витрины и никого не ждал. Он смотрел на меня и мялся. Когда у ларька никого не осталось, он подошел к окошку и, заикаясь и стесняясь, предложил с ним трахнуться. Парню явно было невтерпеж.

— Прямо здесь? — с юмором поинтересовалась я.

Он неуверенно кивнул. Я даже не разозлилась, потому что выглядел он безобидно, и было понятно, что у него и в самом деле серьезные проблемы. Я отказала, и он исчез.

Самыми опасными из покупателей становились не бичи, и даже не бандиты, а пацаны, которые возвращались с первой чеченской кампании. От стакана водки крышу у них срывало всерьез и надолго. Все, кто не был ТАМ, был для них никем и ничем, брызгая слюной, они совали голову в окошко ларька, требовали выпить, размахивали ножами, били окровавленными, изрезанными кулаками в прилавок. Эта истерика обычно заканчивалась тем, что их уводил кто-нибудь из друзей или увозил случайно подъехавший наряд милиции. Мне было тяжелее других женщин-продавцов вот в каком плане: если другие женщины могли свести на нет практически любой конфликт улыбкой, шуткой, самим тоном голоса, то мне эта наука не давалась очень долго. Ну почему я должна улыбаться какому-то подонку, который матерно поносит весь белый свет и готов прирезать первого попавшегося? Ну почему, почему я должна с ним шутить и заигрывать? Я понимала, что это необходимо просто, чтобы выжить, однако все во мне восставало против такого поведения. Я стала применять такую тактику лишь тогда, когда сознательно восприняла улыбку как своеобразное оружие, которое может помочь мне в конфликте. Мы долго уговаривали Сашу поставить хотя бы рацию, но ему было не до этого — он расширял свою маленькую империю — устанавливал еще три ларька. Вскоре произошел случай, после которого рация в ларьке появилась.

Это произошло в один из выходных, поздним вечером, где-то около двенадцати. Почему-то у ларька было очень много народу, несколько человек стояли у прилавка, кто-то у витрины, подвыпившая компания уютно расположилась под березками, припозднившаяся молодая пара с ребенком подошла купить шоколадку… Я отстояла у прилавка весь вечер, в полдвенадцатого меня сменил Ванечка. Я легла на лежанку, укрылась курткой и стала вслушиваться в звуки, доносящиеся с улицы. Вот подъехала какая-то машина, хлопнули дверцы, к ларьку подошли несколько человек. Если судить по голосам и звукам шагов, женщин среди них не было. А это означало одно — жди неприятностей. Хотя я и «держала ухо парусом», все же отвернулась к стенке. Может, пронесет? Понаезжают да и «отъедут» куда-нибудь подальше?

— Здорово, братела, — услышала я голос «с гнильцой», — Че, Санек-то тут?

— Здорово, — в тон ему ответил Ванечка. — А че ему тут делать-то?

— Как же так, — не обращая внимания на его вопрос, продолжил говоривший. — А мы ведь с ним договаривались… В общем так, — тон вдруг стал сугубо деловым. — Я — Филя, Филя Черный, Саня должен был предупредить, давай, открывай.

— Не понял, — голос Ванечки стал напряженным, — чего это я буду открывать тебе, я тебя не знаю, а Саша мне насчет тебя ничего не говорил.

— Слушай, мне не до шуток, Санек должен был предупредить, что я заеду, и что ты мне оставишь ящик шампанского.

— Чего? — Ванечка поперхнулся.

Я села. Было похоже, что все это просто так не закончится.

— Как это чего? Я приезжаю, а ты говоришь, что ничего обо мне не знаешь. Ты че, братела, не въехал? Быстро открывай! Я сказал БЫСТРО!

— Ага, щщас!

Послышался удар в прилавок. Потом говоривший постарался просунуть руку в ларек и поймать Ванечку за рубаху. Ванечка проворно отклонился.

— Ты че, братела, Черного не знаешь? Да я же тебя встречу на улице, я тебя урою!

Ванечка покрылся красными пятнами. Я не осуждала его за страх, такое запросто могло произойти.

Снаружи послышалась возня, ругань, кто-то громко выматерился, говорившего вроде оттащили в сторону, и в окошко просунулась коротко стриженая, красная круглая морда. Глаза на этой морде были бешеные, белые. Морда вдруг открыла страшную пасть и заорала благим матом. Этот вопль прозвучал в маленьком закутке ларька, как сирена. У меня все похолодело внизу живота.

— Тварь! — Морда изо всей силы стукнулась лбом о прилавок, — Слышишь, тварь! Я тебя сейчас убивать буду, мразь, скотина, недоносок! Открывай дверь, придурок, открывай по-хорошему!

Ванечка попятился, хотя пятиться было, собственно говоря, некуда, разве что в мою сторону.

Снаружи снова послышалась возня, заплакал ребенок, кто-то пытался вразумить бешеную морду. Он бил кулаком в прилавок, тряс решетку. По лицу бежала кровь, но он не чувствовал этого. Может, он был обколотый, а может, пьян до бесчувствия.

— Кирилл, бля, успокойся! Ты че, в натуре? Совсем охренел? — от окошка его оттащили свои же.

По идее перед нами разыгрывали всю ту же сценку про плохого и хорошего, но выглядело это настолько убедительно, что поверить в то, что это всего лишь розыгрыш, было, так скажем, трудновато. Было слышно, как бешеная морда рвется к ларьку.

— Убью, на х…, перестреляю, как собак! Суки!

— Стой, Кирилл. Держи его, Серый. Да ты че бля, дерешься? Тут же все свои…

Ванечке у окошка поплохело. Он сидел весь какой-то бледненький. Надо было что-то срочно предпринимать, пока этот бешеный не разбил витрину. Ладно, если он на этом остановится…

— Ваня, возьми у них какие-нибудь документы, перепишем данные. Потом их все равно найдут. Понял?

Надо отдать Ванечке должное — переспрашивать он не стал, сразу врубился в ситуацию.

— Слушай, у тебя что там, еще и девушка есть? — в окошко снова заглядывал первый.

— Напарница… Слушай, давай какой-нибудь документ. Запишу твою фамилию, если Саня тебя знает, то ни у тебя, ни у меня никаких проблем не будет.

— Ой, братела, да нет у меня никаких документов с собой.

— Нет документов — нет шампанского…. — не очень убедительно промямлил Ванечка.

— А вот, что-то нашел. Техпаспорт на машину пойдет?

Ванечка вопросительно посмотрел на меня. Я кивнула.

— Давай — сказал он.

Мгновения растягивались в минуты. Ванечка повертел документы, полистал их, потом повернул документы другой стороной… Стало ясно, что от страху он не различает буквы.

— Да где же это, на хх! Не могу найти….

Тут снаружи послышался новый вопль бешеной морды, еще чей-то крик.

— Держи его, Серый, держи!

И выстрел. И резкий, срывающийся на визг, женский крик. Все, кто был у ларька, кинулись врассыпную, лишь слышался топот убегающих. Ванечка вздрогнул и выронил техпаспорт. У меня душа ушла в пятки. Раз витрина цела, значит, стреляли не в ларек. Чем скорее все это закончится, тем лучше, поняла я, подошла к окошку, отстранила Ванечку, подняла техпаспорт и взяла ручку. Села на ящик и перелистала техпаспорт. Физиономия в окошке оказалась на редкость симпатичной. Парень смотрел на меня не то удивленно, не то заинтересованно.

— Ух ты, какая… — протянул он.

Я улыбнулась ему. Так как он был смазливый, это оказалось легко. Потом я быстро переписала данные, вернула парню техпаспорт и повернулась к Ванечке.

— Иван, тащи сюда шампанское. Подойди к двери, — сказала я парню. — Только ты, и никто больше.

Ванечка подтащил тяжелый ящик к дверям. Я открыла дверь. Парень сразу же шагнул в ларек, взял ящик, глянул на меня как-то странно и вышел. Я захлопнула дверь и перевела дух. Бандюки утихомирили своего бешеного, погрузились в тачку и отъехали.

— Я просто не мог найти фамилию, — оправдывался Ванечка. — Я техпаспорта в руках не держал, что ты хочешь…

— Помолчи… — попросила я его. Меня трясло.

Утром пришлось объясняться с Сашей и Сергеем, когда они приехали за выручкой.

— Да у них пистолет был, — говорил Ванечка, убеждая хозяина, что мы ни в чем не виноваты.

— Ну и что? Ларек ведь закрыт? — логика Сергея была железной.

— Как это что?

— Ну так. Легли бы на пол, да и все. Что он внутрь стрелять будет, что ли? Зачем? До выручки и товара он ведь все равно не доберется.

Я с сожалением посмотрела на Сергея. Спорить, как всегда, бесполезно. Ты начальник, я дурак… то есть, по-видимому, дура. Причем круглая.

Через пару дней Саша через «крышу» выяснил, что машина, данные которой я записала, не так давно продана неизвестным лицам.

— Их найдут? — спросила я Веронику.

— Не знаю, наверное.

Их нашли почти через месяц, когда я и думать забыла об этом случае. К ларьку вдруг подъехали две машины — голубенькая иномарка Саши и белый микроавтобус. Саша вошел в ларек, ткнул пальцем за плечо.

— Принимай ящик шампанского! Запишешь, как подтоварку.

Парней было четверо. Двое занесли в ларек ящик «Спуманте», двое встали у двери. Того, что разговаривал тогда со мной и Ванечкой, среди них не было. Все четверо смотрели на меня с нескрываемой ненавистью, она была почти осязаема. Меня даже удивила сила этого чувства. И это из-за ящика шампанского! Да это я их должна ненавидеть! В этот момент я поняла, что передо мной настоящие отморозки, которые не остановятся ни перед чем. Может, они уже убили не одного человека. Сразу же озябнув от этих взглядов, я записала «подтоварку» в журнал. Саша строго наблюдал за этим. Убедившись, что все сделано, он кивком отпустил парней. Они медленно, напружиненно вышли, унося свою ненависть с собой. Больше я их не видела.

Вскоре после этого во всех Сашиных ларьках появились рации. Рация были установлены в офисе и в машине подтоварки, так что проблем со связью больше не было. В случае непредвиденной ситуации стоило лишь связаться с диспетчером и попросить вызвать милицию или «скорую», как диспетчер делала это без лишних вопросов.

В это лето мне пришлось пережить еще один неприятный случай.

Обычно витрины в ларьках завешивались шторками — и глазу приятно, и продавцов не видно. Витрина в нашем ларьке отличалась оригинальностью — позади товара стояли два больших, тяжелых зеркала. Их толщина достигала, наверное, сантиметра. Они были установлены в специальных пазах немного под наклоном. Эти зеркала приносили мне немало неудобств: их было трудно передвигать, а об острые края я постоянно резала пальцы.

— Ты, как Ломакин, — сказала мне Светлана, зайдя в ларек. — Вечно вся изрезанная. Ну он-то в гараже копается, а ты где умудряешься столько травм получать?

И в самом деле, пальцы у меня были постоянно перебинтованы. Когда я предлагала Сергею разориться на шторки, он только головой кивал и говорил: «Угу». Дальше этого дело не шло.

Поскольку я была «совой», то договорилась с Ванечкой, что первую половину ночи буду работать я, а под утро у прилавка будет стоять он. Так у меня был хотя бы небольшой шанс немного вздремнуть. Сменялись мы обычно в четыре часа ночи. К утру покупателей было мало, и Ванечка продолжал кемарить возле кассы. Такое положение вещей устраивало нас обоих. Как-то ночью, ближе к осени, я, как обычно, разбудила Ванечку. Он кряхтя и жалуясь на судьбу продавца, перебрался к окошку, не долго думая, тут же соорудил себе лежанку из опустевших пластмассовых ящиков, и лег прямо на них. Я уснула не сразу. Какое-то время я лежала, глядя на полки с товарами из-под прилавка — лежанка была маленькая, и изголовье находилось почти под прилавком, прямо под зеркалами. Я услышала, как к ларьку кто-то тихо подошел и остановился у витрины. Еще я подумала, что надо бы лечь головой в другую сторону, и провалилась в сон.

В следующий момент я, оглушенная, вскочила на ноги. Звенело бьющееся стекло, я мало что соображала, лишь понимала, что витрина разбита, что зеркала, наверное, тоже разбиты и что, по теории вероятности, одно из них, ближнее, должно было упасть вниз, на меня и… отрезать мне голову. Все это я осознала в какие-то десятые доли секунды. Я поднесла руки к голове, ожидая нащупать все, что угодно… Руки наткнулись на осколки стекла и зеркала, торчавшие из волос. Все вокруг было усыпано битым стеклом. Снаружи кто-то убегал. Моя голова, слава Богу, была на месте.

Ванечка спал, как ни в чем не бывало. Меня это не столько поразило, сколько вдруг взбесило.

— Иван! — крикнула я вдруг зычным голосом. — Ты что, прикидываешься? Ларек разбомбили!

Ванечка стартанул с ящиков, будто спринтер. Он спросонья выбежал наружу, словно надеясь застать там хулиганов, но, конечно, они не стали его дожидаться. Обежав вокруг ларька, он вернулся внутрь, ошарашено осмотрел разгром и выдал:

— Вот это да…

— Ни фига себе! — взорвалась я. — Ну ты и спать!

— Ну че ты, на хх… Ну, не услышал… С кем не бывает.

Первым делом мы осмотрели витрину.

— Били битой или палкой, — изрек с видом знатока Ванечка.

— С чего это ты решил? — взъелась было я, но он показал мне пробой на оставшемся стекле, и я замолчала.

На лежанке мы нашли увесистый камень — им я получила по голове. Сбоку, ближе к затылку у меня набухала шишка. Осматривая зеркало, Ванечка вдруг присвистнул и замолк.

— Ты чего там? — спросила я.

— И как оно не упало… Смотри.

Камень практически разнес низ одного из зеркал вдребезги, осталась лишь тонкая ножка, на которой зеркало все еще продолжало держаться. Но и эта ножка была треснутой.

— Если бы я не прислонил зеркало вплотную к стене еще днем, оно бы упало вниз… — Ванечка не договорил, посмотрел на меня, и я выронила все пачки сигарет, собранные с пола.

После того, как я сама осмотрела зеркало, я села на ящик и долго не могла придти в себя, когда я закуривала, руки тряслись. Лучше уж пусть меня застрелят из пистолета, чем вот так вот отрежет голову… Я представила на одно мгновение, что было бы, если бы зеркало все же упало вниз, и меня заколотило. «Дэмиен» да и только.

До конца смены оставалась уйма времени. Мы прибрали валявшийся по всему ларьку товар. Сложили в пустые ящики большие осколки стекла и зеркал, вытряхнули мелкие осколки из одеял и одежды, подмели. Потом закрыли разбитые витрины щитами и подсчитали убытки. Своровали всего две бутылки водки да несколько пачек сигарет. М-да, у кого-то «горели шланги», а я из-за этого чуть не рассталась с жизнью.

Хозяева снова были недовольны.

— Чего это вы закрыли витрины? Почему не торгуете?

— Так все разбито… Сопрут еще что-нибудь.

— А через дверь, что, нельзя торговать?

Вот уж поистине, жадность человеческая удержу не знает.