С напарником мне повезло, в конце концов мне должно было в чем-то повезти. Андрей оказался спокойным, смышленым, непьющим. Смелым его назвать было трудно, но и трусом он не был, это точно. Как только на нас начинали наезжать, он отстранял меня от прилавка и с непроницаемым лицом выслушивал самые разнообразные угрозы, словно дожидаясь, когда его противник выдохнется. Так и происходило. Маты и крики постепенно становились все тише, а под конец возмутитель спокойствия лез в карман и покупал, то, что не мог получить за просто так. Андрей был женат, и жена его, которую звали Татьяна, была на девятом месяце беременности.

Илья, с которым Андрей успел познакомиться, ему не понравился: «не мужик». Однако Андрей дипломатично не показывал своих чувств.

Почти сразу после того, как Илья забрал свои вещички, ко мне зашла Леночка. Она поселилась у своей бабушки. Говорить было не о чем. Мы посидели друг напротив друга. Я ждала, не понимая, зачем она пришла. Этот визит вызвал у меня непонятное, тягостное чувство. Через несколько дней, снова после моей ночной смены, ко мне пожаловал Илья.

— Пошли в загс! Заявление на развод подавать!

— Пошли… — мне было все равно, я была только раздосадована тем, то мне снова не дали выспаться.

— Ты не знаешь, где сейчас живет Ломакин? — спросил он по дороге.

Я удивилась.

— Там же, где и раньше!

— Ясно, — сказал Илья и замолчал.

Оформление документов на развод заняло полчаса. Развод назначили на конец февраля. Выйдя из ЗАГСа, я поняла, что Илья снова добился свой цели — вывел меня из равновесия, и я теперь не усну, даже если меня пообещают обеспечить за это на всю жизнь. Не долго думая, я купила бутылку шампанского, бутылку сухого вина и поехала к Ломакину. Как только Леночка исчезла из квартиры, ее место заняла Светлана, и я надеялась застать кого-нибудь дома.

Так оно и оказалось, дома были оба.

— Помнишь, я сказал тебе, что на моем разводе дело не закончится? — спросил Ломакин, терпеливо выслушав о моем разрыве с Ильей. — Теперь ты знаешь, почему?

— Почему? — наивно спросила я.

— Лиана, нельзя быть такой наивной. Они сейчас вместе.

— Кто?

— О Боже! — Ломакин застонал. — Да Илья с Леной. Они любовники уже больше полгода. Ты что, думаешь, я просто так все это время психовал?

Я смотрела на него во все глаза. Можно было только диву даваться, почему эта мысль, лежавшая практически на поверхности, очевидная любому стороннему наблюдателю, до сих пор не пришла мне в голову. Да нет, не то чтобы не пришла, она как бы подспудно присутствовала где-то на задворках подсознания, явно или неявно оказывая влияние на все мои действия и поступки. Но между тем я так и не впустила ее в область осознанного, возможно из элементарного страха — потому что в том случае, если бы это оказалось правдой, рушился весь мой мир, с такой тщательностью выстроенный за годы взросления. Все мои теории о верной наперекор всему дружбе и любви оказывались лишь теориями, не имевшими ничего общего с реальностью. Трясущейся рукой я налила себе в бокал остатки шампанского, выпила. Говорят, что жены узнают все последними. Это оказалось правдой.

Все становилось на свои места. Боже, какая я идиотка! Поделом! Кто это, интересно, считал себя умненькой-благоразумненькой? А ни фига! Зачем, спрашивается, столько читать, если все равно суждено остаться дураком? Если человек, читавший только «Колобка» может обвести тебя вокруг пальца, а «лучшая» подруга «иметь» тебя, как сидорову козу? Я вспомнила, как летом она однажды погладила меня по бедру и сказала:

— А знаешь, Лиана, ты очень сексуально выглядишь…

Я восприняла это как шутку, а между тем она испытывала ко мне некоторые почти «родственные» чувства. Еще бы, Илья наверняка обсуждал меня с ней, рассказывал, какова я в постели, что я люблю, что мне не нравится….

Меня затошнило. Светлана смотрела на меня с сочувствием. Значит, они были вместе с весны…

— Ты не расстраивайся, Лиана, ты нормальная баба, ну, полюбила мудака, ну, что теперь делать, я и сам понять не могу, как я жил со Вздорихой два года… — я в первый раз слышала, чтобы он так назвал Леночку. — Я давно это подозревал, но поделать ничего не мог, да и такого, чтобы я их конкретно застукал, не было. Ты что, не заметила, что из нас четверых, они двое были летом загорелые дочерна? И что Илья постоянно днем пропадает неизвестно где? И что после нашего совместного бизнеса на Лене слишком много часов?

Весной Илья взял кредит и привез партию часов с Углича. Ездили они вместе с Олегом. Когда пришла пора отдавать кредит, вдруг обнаружилось, что денег почти нет, только-только долг отдать. Я, не раздумывая, продала те часы, которые хотела оставить себе, продала и платье, которое привез Илья, и футболки, и даже несколько комплектов дорогого белья, справедливо полагая, что я как примерная жена должна помочь мужу выплатить кредит. У Лены тем не менее осталась куча «сувениров» от этого бизнеса: часы-кулоны, часы-браслеты, часы с финифтью, часы-перстень, платья, пеньюары… Я думала, что все это купил ей на свою долю прибыли Олег, но он отрицательно покачал головой.

— Я ей ничего не покупал.

— Он обещал сегодня придти сюда, — вдруг вспомнила я, — он спрашивал сегодня о тебе.

— Что конкретно?

— Спросил, где ты сейчас живешь.

— Ну, он дает, — фыркнула Светлана. — А где мы должны еще жить?

Потом она стала говорить про то, какая Лена грязнуля, и что она, наконец, навела порядок в квартире, все перестирала, вымыла, отдраила. Мне это было не очень интересно, и я потянулась следом за Олегом на балкон — покурить.

— И чего это он решил тебя навестить?

— А морду мне за Лену, наверное, набить хочет. Шучу. Лена забрала сервиз, моей маме это не понравилось, я договорился, что обменяю магнитофон на сервиз. Вот Илья, видать, и привезет, — он помолчал, а потом выдал фразу, которая вертелась и у меня на языке, — Слава Богу, что они вместе, по крайней мере, теперь они больше никого не сделают несчастными.

Мы вернулись на кухню, успели еще открыть бутылку вина и выпить по рюмке, прежде чем в дверь позвонили.

Светлана подхватилась, чтобы открыть, но Олег прикрикнул на нее.

— Куда? Сиди… Вот и гости.

Он пошел открывать, а Светлана от волнения вцепилась мне в руку.

— Сейчас что-то будет, — ее украинские глаза были круглыми и черными.

С моего места было хорошо видно, что происходит в прихожей: Олег открыл дверь, весьма сдержанно поздоровался с Ильей и вышел в подъезд, поговорить.

Светлана еле-еле могла усидеть на месте.

— А вдруг они сейчас раздерутся? — она близко наклонилась ко мне. — Что делать-то будем?

Я пожала плечами: все, что я сейчас ощущала — это облегчение. Облегчение оттого, что все, что теперь делает Илья — не мое дело. Как бы он не опозорился, в какую бы глубокую и грязную лужу не сел, мне все равно, я больше не должна за него переживать, я больше не буду краснеть, мне больше не будет стыдно! Боже, хорошо-то как! За Ломакина я не волновалась — Илья ему в драке не соперник. После непродолжительного разговора, Ломакин вернулся с сумкой, пронес ее в комнату, вытащил в прихожую магнитофон.

— А где усилитель? — спросил Илья.

— Какой усилитель? Мы с Леной договаривались только о магнитофоне. Баста!

— Пойдем-ка, поговорим…

Ломакин снова вышел.

— Ну, точно раздерутся! — Светлана то смеялась, то была готова заплакать.

— Да не волнуйся ты так, — сказала я. — Уж кто-кто, а твой Олег может за себя постоять.

— Правда?

Дверь в подъезд была приоткрыта, и я видела, что Илья с Олегом поднялись на площадку выше этажом. Внезапно послышалась возня, удары, и в следующей мгновение я поняла, что они катятся по лестнице, сцепившись в клубок. Так они с размаху и влетели в квартиру. Илья оказался на полу. Его кроссовки торчали где-то над головой, казалось, что его связали в узел. Сверху на нем сидел Ломакин, жилы у него на шее вздулись, удерживать Илью было трудно. На какое-то мгновение Илья почти вывернулся из рук Ломакина, попытался ударить Олега, но тот неимоверным усилием снова его скрутил. Светлана метнулась в прихожую, но я перехватила ее и усадила обратно. В дверях показался Андрей Гордый. Он был, как всегда, невозмутим.

— Слушай, Олег, ты бы отпустил его.

— Я бы отпустил его, Андрей, но ведь он дерется! — натужно ответил Ломакин.

Андрей посмотрел на них сверху вниз, оценил ситуацию.

— Илья, ты бы закруглялся, что ли? А то мне ждать некогда, ехать надо.

Я поняла, что Андрей привез Илью на своем автомобиле.

— Будешь драться? — спросил Илью Ломакин.

Илья в ответ что-то прохрипел.

— Будешь драться, по голове настучу, — пообещал Ломакин и отпустил Илью.

Тот вскочил на ноги, хотел было ударить Ломакина еще раз, но Олег просто вытолкнул его из квартиры и захлопнул дверь. Раздалось несколько ударов по двери, потом вдруг трель звонка, быстрые шаги и звон разбитого стекла в подъезде. Было слышно, что на площадку выскочила соседка. Под аккомпанемент ее крика Илья ретировался. Ломакин посмотрел на нас и захохотал.

— Во цирк, а?

У него был ободран локоть и только.

— Ну, сволочь Илья, сил нет. Бам-бам-бам мне по физиономии, и такой повернулся, чтобы уйти. Он что, думал, что я ему не отвечу? Хотел я было его к стенке приложить, но передумал, вдруг убью ненароком. Ну его, слабосильного.

Ломакину пришлось выйти на площадку, выслушать претензии соседки по поводу разбитого стекла. Я и Светлана тоже выглянули — звонок был основательно раздолбан, на подоконнике кровь — Илья разбил стекло кулаком. Позже Валерия рассказала, что он приехал в ларек, выпил банку тоника, пробил кулаком ДВП, которым был обшит ларек, закурил и стал прижигать себе руку сигаретой.

— Лиана, он же больной, его же лечить надо.

— А он и есть больной, на учете стоит. Ты не знала?

— Нет, — Валерия испуганно на меня посмотрела.

Я представила, что ей пришлось пережить наедине с Ильей, и пожалела ее.

— Он и в армии из-за этого не служил.

— Ужас какой-то, — пробормотала Валерия.

— А он что, курить начал? — поинтересовалась я.

— Да, Лена сказала, что ему идет курить, вот он и курит.

Ну-ну. Три года Илья воевал со мной, бился, чтобы я бросила курить, и вот — на тебе, сам закурил. Вот уж точно, любовь зла…

После драки Ломакин на всякий случай подстраховался. Чтобы Илья с Леночкой не написали заявление в милицию, он просто взял знакомого мента и съездил с ним в ларек. Тот пять минут поговорил с Ильей, и этого было достаточно, чтобы эта парочка раз и навсегда зареклась строить Ломакину козни. Странно, несмотря на то, что весь мир вокруг рухнул в одно мгновение, мне было хорошо… почти неделю. Я спала беспробудным сном сурка, со спокойным сердцем работала, и даже аппетит не пропал. Я давно заметила, что в критических ситуациях мой мозг как бы отключается, не воспринимает окружающее, словно откладывает принятие оценки и важного решения на потом, на тот момент, когда подсознание по-своему переработает и разложит по полочкам происходящее. Наверное, со стороны могло показаться, что это от тупости, но, по-моему, это просто особенность моего мозга, наверное, так мне легче перенести то, отчего можно просто рехнуться.

Так что до меня «дошло» через неделю. Мне стало настолько плохо, что и высказать невозможно. Самым страшным оказалось ложиться вечером в холодную постель. Одиночество после развода стало почти осязаемым, оно чем-то неуловимо отличалось от одиночества до замужества, какой-то тягостной безнадегой. Я никогда никого не впускала в свою душу так близко, никогда ни с кем не откровенничала настолько. Теперь мне было больно от того, что человек, с которым я так себя вела, оказался недостойным этого. Не нужно было так привыкать к другому человеку, корила я себя. Заснуть я не могла до четырех часов ночи, потом все же забывалась какой-то странной дремой, и мне грезились кошмары, и очнувшись в самый страшный момент сна, заснуть я уже не могла. Просто лежала, уткнувшись лицом в твердую спинку софы и думала, думала… По щекам текли слезы, но вслух я никогда не плакала — в нашей семье было не принято открыто выражать свои чувства. В последние годы Аленка со всеми своими любовными интрижками и пьянками как-то отошла на второй план, общалась я в основном с Ломакиным и Леночкой, и в полном смысле Илья, Лена и Олег составляли весь мой мир. Вне этого мира не было ничего, пустота, вакуум. Я оказалось выкинутой за пределы своего собственного мира, и это было по-настоящему жутко. В этот момент главное было — не задумываться. Ну да. Вот только сказать это в миллион раз легче, чем осуществить на деле. Мне снились очень странные сны: мы мотались с Ильей по городу — то я за ним, то он за мной, и не могли никуда деться друг от друга, ругались, что-то требовали, кричали, снова и снова я убегала от него, снова и снова догоняла по каким-то ночным трамваям, автобусам, улицам, незнакомым домам. Отчетливо помню один эпизод — день, какой-то очень чистенький, светленький ларек, в котором работает моя знакомая, я прихожу к ней в гости и вдруг вижу на стене приклеенную фотографию Леночки. Я с силой провожу по фотографии рукой, и мои ногти, вдруг выросшие, длинные, острые, рвут бумагу. Мне хорошо. Боже! Как мне хорошо!

Снились и кошмары, не связанные с разводом. Несмотря на то, что в комнате было тепло, я спала под двумя одеялами. Не потому, что мне было холодно, просто второе, тяжелое одеяло давало ощущение уюта, надежности, которого мне так не хватало этой зимой. Еще не полностью проснувшись, в темноте я откинула второе одеяло, и вдруг поняла, что под ним, между одеялами, лежит, ласково и крепко обнимая меня кожистыми крыльями нечто черное, лаково блестящее… Оно подняло черный, продолговатый, крысиный череп, глянуло акульими, черными глазами и зашипело. Я с криком рванулась с дивана…

Еще один сон: моя квартира, в ней поселился дьявол, именно поэтому все переезжают отсюда. В доме куча малознакомых людей. Все таскают вещи, суетятся…. Я смотрю на весь этот беспорядок, и мне становится страшно. Дьявол где-то здесь, он только ждет, когда я останусь одна… И я остаюсь одна, в комнате почти пусто, поперек стоит лишь диван, за диваном, у стены на полу телевизор. Я хочу уйти, но за моей спиной телевизор вдруг включается, и кто-то зовет меня, изображение расплывчато, и рассмотреть ничего нельзя. Голос странный, плавный, проникает в мозг, звучит внутри… Я бросаюсь к телевизору, не в силах выдержать этот голос, вырываю из телевизора антенну, но он не перестает работать, я хочу выдернуть штепсель, но вдруг обнаруживаю, что телевизор не подключен… Я стою перед ним, обмерев, и не могу пошевелиться от гипнотизирующего воя. В одной руке — антенна, в другой — штепсель. Я просыпаюсь от ужаса, потому что знаю, что мне никогда не выйти из дома и никогда не избавится от этого звука….

Позже стали сниться сны, в которых я убивала Вздорову. Я медленно, со знанием дела, с наслаждением душила ее в коридоре собственной квартиры. С радостью ощущала, как хрустит под моими пальцами ее кожа, слышала ее хрип, видела ее закатившиеся глазки. Это продолжалось так долго, так что я могла досыта вкусить сладкой мести. Потом я отпускала шею, и ее тело медленно валилось набок, и я успевала переступить через тело, прежде чем ее аккуратная, зализанная головка ударялась об пол с таким страшным деревянным стуком, что меня сразу начинало мутить. Я бросалась в комнату, стараясь убежать от этого звука, раздававшегося у меня в голове, и просыпалась.

Вообще, пока Илья жил в нашем доме, в квартире постоянно происходили странные вещи — ни с того, ни с сего вдруг вдрызг разлетались стаканы, которыми никто не пользовался, лопались стекла в окнах, хотя на улице было тепло, ровно пополам лопались пустые банки, стоявшие в шкафах… Ругаться мы начинали каждый раз, когда в доме появлялась ветка ели или осины. На каждый Новый год мы разводились. И волшебным образом мирились, стоило мне или маме выкинуть уже засохшие ветки в мусорное ведро. Анализируя все прошедшее, я поневоле становилась суеверной.