Когда уставшие мы медленно несли Касю наверх, Дракон был странно молчалив и непохож на себя. Она большую часть времени была без чувств, приходя в себя только для того, чтобы вдохнуть в грудь воздух и снова впадала в забытье. Ее обмякшее тело было неестественно тяжелым, почти как из мореного дуба, словно уходя Чаща каким-то образом ее изменила.

— Все прошло? — спросила я волшебника. — Прошло?

— Да, — кратко ответил он, пока мы, словно бревно, шатаясь и спотыкаясь даже с учетом его странной силы тащили Касино тело по длинной спиральной лестнице. Кроме того, мы уже были вымотаны. — Призывание нам обязательно бы это показало. — Он далее молчал, пока мы не втащили девушку в гостевую комнату, постоял рядом с постелью, глядя вниз, нахмурив лоб, потом повернулся и вышел из комнаты.

Мне некогда было думать о нём. Касю почти месяц лихорадило и не отпускала болезнь. Ночами она подскакивала полусонная, захваченная кошмарами о том, как она все еще блуждает по Чаще, и легко раскидывала нас, даже Дракона могла отшвырнуть в другой конец комнаты. Пришлось привязать ее к массивной кровати со столбиками сперва веревками, и, наконец, цепями. Я спала на ковре у подножия кровати, чтобы по любому крику принести ей воды, а также постараться впихнуть в нее пару ложек еды. Сперва она не могла удержать в желудке ничего, кроме пары ломтиков простого хлеба.

Дни и ночи слились в сплошную череду, прерываемую лишь ее бодрствованием. Сперва она просыпалась каждый час, и десять минут уходило на то, чтобы её успокоить, так что я почти не высыпалась и постоянно клевала носом. Только спустя неделю пришла уверенность, что она выживет, и я выкроила пару минут, чтобы накарябать послание Венсе о том, что Кася спасена и что ей становится лучше.

— Она сохранит это в тайне? — спросил Дракон, когда я попросила его отправить записку. Я была слишком уставшей, чтобы спросить, почему его это беспокоит. Я лишь расправила записку и приписала: «Не говори пока никому», — и отдала волшебнику.

Мне следовало поинтересоваться, а ему настоять на больших предосторожностях. Но мы были оба потрепаны как ветхая одежда. Я не знала, над чем он сейчас работает, но ночами, пробираясь, спотыкаясь в кухню и назад, замечала горящий в библиотеке свет, и сваленные стопками страницы, исчерченные диаграммами или с записями. Как-то вечером, придя на запах дыма, я нашла его заснувшим с лаборатории. Нижняя часть перегонного куба, нагревавшегося на пламени свечи, успела почернеть и полностью выкипеть. Когда я его разбудила, он подскочил, неуклюже перевернув всю конструкцию и вызвав пожар, что для него было нехарактерно. Нам обоим пришлось постараться, чтобы унять огонь, и у волшебника был напряженный и взъерошенный вид, как у рассерженного кота, недовольного уроном, нанесенным собственному достоинству.

Спустя три недели Кася проснулась, проспав целых четыре часа подряд, и, повернув ко мне голову, сказала бессильным, но собственным голосом:

— Нешка, — ее темно-карие глаза смотрели тепло и открыто. Смеясь сквозь слезы, я обхватила ее лицо ладонями, а она сумела обнять меня своими непослушными руками и улыбнуться в ответ.

После этого она быстро пошла на поправку. Поначалу ее странная новообретенная сила принесла ей некоторые неудобства, даже когда она попыталась впервые встать. Она натыкалась на мебель, и когда я в кухне варила суп, свалилась с лестницы, попробовав спуститься вниз. Но когда я от плиты примчалась на ее крик к ней на помощь, то обнаружила ее невредимой — не осталось даже синяка — у подножия лестницы, пытающейся снова встать на ноги.

Чтобы снова научить ее ходить, я, поддерживая ее на ходу, медленно водила ее по большому залу кругами, хотя на полу чаще оказывалась я, когда она по неосторожности сбивала с ног меня. Проходивший по своим делам в сторону подвала Дракон остался под аркой понаблюдать за нашим неуклюжим успехом с мрачным и непроницаемым лицом. Я помогла ей добраться до комнаты, и когда Кася осторожно забралась в постель и уснула, я спустилась в библиотеку поговорить с ним:

— Что с ней не так? — спросила я.

— Ничего, — коротко ответил волшебник. — Насколько я могу судить, она чиста. — По его виду не скажешь, что он этим доволен.

Я ничего не понимала. Может его беспокоит то, что в Башне находится кто-кто еще.

— Ей лучше, — рассказала я ему: — Скоро все кончится.

Он посмотрел на меня с видимым раздражением:

— Скоро? А что ты собираешься с ней делать дальше?

Я открыла было рот и снова закрыла:

— Она…

— Вернется домой? — закончил за меня Дракон. — И выйдет замуж за крестьянина, если сумеет найти такого, кому будет все равно, что его жена из дерева?

— Она из плоти, а не из какого не из дерева! — возразила я, но уже поняла, и быстрее, чем хотела, что он прав. В нашей деревне для Каси больше не было места, как и мне. Я медленно села, положив руки на стол:

— Она… заберет свое приданное, — сказала я лишь бы что-то сказать. — Ей придется уехать… в город, в Университет, как прочим женщинам…

Он хотел было что-то сказать, но помолчал и переспросил:

— Что?

— Как прочие избранные, те, кого ты забирал, — сказала я без задней мысли: я слишком сильно беспокоилась из-за Каси. Что ей делать? Она не ведьма. Такое люди по крайней мере понимают. Она просто измененная, причем сильно, и я не думала, что ей удастся это скрыть.

Но он перебил мои мысли.

— Скажи-ка мне, — едко спросил он, и я, вздрогнув, подняла на него глаза: — вы все считали, что я брал их силой?

Я застыла с открытым ртом под его взглядом. Выражение его лица было натянутым и оскорбленным.

— Да? — ответила я по началу сбитая с толку. — Конечно мы так считали. А как иначе? Если это не так, то почему бы… почему бы вам просто не нанять себе слугу… — уже когда я произносила это, начала сомневаться, была ли та, другая девушка, что оставила мне послание, права. Что он просто хотел общения… но немного и на собственных условиях: не из числа тех, кто может уйти от него, когда захочет.

— Наемные слуги оказались непригодными, — уклончиво и с раздражением ответил волшебник, не объяснив, почему конкретно. Не глядя на меня, он сделал нетерпеливый жест. Если бы он видел мое лицо, то остановился бы: — Я не выбираю деревенских девиц, которые хотят лишь найти себе жениха или стали бы от меня шарахаться…

Я резко выпрямилась, заставив кресло с грохотом отъехать по полу. Медленно и запоздало во мне словно наводнение начал вскипать бурлящий гнев:

— Так стало быть ты забираешь таких, как Кася, — выпалила я, — тех, что похрабрее, чтобы смогли это выдержать, кто не будет досаждать своим семьям слезами, и считаешь, что все в порядке? Ты их не насилуешь, а просто запираешь здесь на десять лет, и еще жалуешься, что мы плохо о тебе думаем?

Он уставился на меня, я, отдуваясь, уставилась на него в ответ. Я и не знала, что во мне есть подобные слова. Не знала, что во мне сохранились подобные чувства. Я никогда не думала, что смогу сказать нечто подобное своему лорду, Дракону. Я его ненавидела, но не стала бы упрекать, как не стала бы упрекать молнию за то, что она ударила в мой дом. Он не был обычным человеком, он был лордом и волшебником: странным существом совершенно иного порядка, таким же непостижимым, как буря или чума.

Но он снизошел вниз со своей недосягаемой высоты, он проявил ко мне настоящую доброту. Ради спасения Каси он снова позволил соединить свою силу с моей тем особым, захватывающим дух, интимным образом. Полагаю, может показаться странным мой способ поблагодарить его за это, накричав на него, но это было более чем благодарность — я хотела, чтобы он стал человечнее.

— Это неправильно, — громко произнесла я: — Неправильно!

Он поднялся, и мгновение мы в молчаливом гневе оба смотрели друг на друга через стол, и оба в одинаковой степени, я полагаю, были поражены. Потом он повернулся и отошел от меня с ярко-красными пятнами от гнева на щеках, уставившись в окно, крепко сжав руками подоконник. Я выбежала из комнаты и понеслась вверх по лестнице.

* * *

Остаток дня я провела, притулившись на краешке кровати рядом со спящей Касей, держась за ее тоненькую ручку. Она была теплой и живой, но волшебник прав. Хоть ее кожа и была мягкой на ощупь, под ней находилась твердая плоть — но вовсе не каменная, а как бы гладкий янтарь, твердый, но округлый, без острых граней. Ее темно-золотые волосы подсвеченные отраженным сиянием свечи завивались в колечки, похожие на древесные кольца. Ее можно было бы принять за вырезанную из дерева статую. Я убеждала себя, что невозможно до такой степени измениться, но знала, что неправа. У меня был слишком предвзятый взгляд: я видела лишь свою Касю. Тот, кто с ней не знаком, сразу заметит странности. Она всегда была красивой, но сейчас была просто неземной красавицей, застывшей и сияющей.

Она проснулась и посмотрела на меня:

— Что случилось?

— Ничего, — ответила я. — Ты голодна?

Я не знала, что с ней делать. Если Дракон разрешит ей остаться, то мы могли бы поселиться в моей комнате наверху. Возможно он обрадуется служанке, которая никогда от него не уйдет, раз ему не нравится обучать новеньких. Это была горькая мысль, но ничего иного я не могла придумать. Если бы в нашей деревне появилась похожая на нее чужачка, то мы бы решили, что она наверняка осквернена, или какой-то новый монстр из Чащи.

Следующим утром я настроилась попросить его оставить Касю во что бы то ни стало. Я спустилась в библиотеку. Он стоял у окна с одной из своих псевдо-ос, парящей над его руками. Я застыла. Ее мягкая подвижная поверхность была зеркальной как у спокойного пруда, но когда я заглянула ему через плечо, то увидела в ней отражение не этой комнаты, а деревья: бесчисленные и бесконечные темные шевелящиеся ряды деревьев. Изображение в отражении постепенно менялось, как я полагаю, показывая, где пролетела оса. Когда под темной поверхностью что-то промелькнуло, я затаила дыхание. Это было похожее на ходока создание, но меньше размером, и у него были не похожие на суки конечности, а прямые и серебристые с прожилками, словно у листьев. Существо остановилось и повернуло свою странную, лишенную лица голову к осе. В передних конечностях существо держало вырванный пучок каких-то трав и растений — совсем как садовник, пропалывающий грядки. Существо повращало головой из стороны в сторону и устремилось дальше в лес, пропав из виду.

— Ничего, — произнес Дракон. — Ни сбора сил, ни приготовлений… — он покачал головой. — Отодвинься, — сказал он, обращаясь ко мне через плечо. Он отпустил осу за окно, затем поднял то, что я могла бы представить себе посохом волшебника, стоящим у стены, поджог его конец в камине и направил его прямо в середину осы. Все летающее существо охватило пламя в одной голубой вспышке, и оса исчезла, оставив после себя легкий сладковатый дымок, напоминающий скверну.

— Те существа не могут их видеть? — зачарованно спросила я.

— Порой случается, что один-другой страж не возвращается, — сказал волшебник, — но если они прикоснуться к стражам, то он просто взорвется, — он ответил отвлеченный чем другим, хмурясь.

— Не понимаю. Чего ты ожидал? Разве это плохо, что Чаща не планирует нападение?

— Ответь, — сказал он, — ты думала, что она выживет?

Конечно, нет. Для меня это было сродни чуду, и одно из тех, что я очень сильно хотела изучить. Пока я не позволяла себе об этом думать.

— Она позволила Касе сбежать? — прошептала я.

— Не совсем так, — ответил он. — Она не могла ее удержать. Призывание и очищение отбросили Чащу прочь. Но я уверен, она могла продержаться достаточно, чтобы девушка умерла. А Чаща совсем не славится подобными благородными порывами. — Он побарабанил по подоконнику пальцами в слегка знакомом ритме. Я узнала его одновременно с ним: это был ритм нашего с ним заклинания Призывания. Он тут же перестал и натянуто спросил:

— Она поправляется?

— Ей лучше, — ответила я. — Этим утром сама взобралась по лестнице. Я помещу ее у себя…

Он пренебрежительно махнул рукой:

— Я думал, ее поправка всего лишь уловка, чтобы нас отвлечь, — сказал волшебник. — Если ей уже лучше… — он покачал головой.

Спустя мгновение он расправил плечи, убрал руку с подоконника и повернулся ко мне:

— Что бы не задумала Чаща, мы потеряли достаточно времени, — мрачно сказал он. — Доставай свои учебники. Мы должны возобновить твое обучение.

Я уставилась на него.

— Перестань на меня таращиться. Ты хотя бы понимаешь, что мы с тобой сделали? — он махнул в сторону окна. — Это не был единственный страж, которого я отправил на разведку. Другие нашли то очаговое дерево, в котором оказалась девушка. Это было очень любопытно, — сухо добавил он: — потому что оно мертво. Когда ты выжгла скверну из девушки, этим же ты сожгла дерево.

И все равно я не понимала причины его мрачного настроя, и когда он продолжил, стало понятнее еще меньше:

— Ходоки уже вырвали его и заменили новым саженцем, но если бы сейчас была зима, а не весна, если бы поляна была чуть ближе к границе Чащи… если бы мы были готовы заранее, то могли бы взять отряд лесорубов, которые бы вырубили бы и выжгли Чащу до самой поляны.

— А мы не можем… — я сбилась от удивления. Я даже не могла толком сформулировать свою мысль.

— Повторить? — уточнил он. — Да. И это значит, что Чаща должна дать нам отпор. И скоро.

Теперь я начала понимать причину его тревоги. Это было сродни его переживаниям из-за Росии. Я поняла: мы с Чащей ведем войну, и наш враг знает, что у нас есть новое оружие, которое мы можем применить против него. Поэтому Дракон ожидает, что Чаща нападет не просто в отместку, а для самозащиты.

— Предстоит много работы до того, как мы сможем надеяться на повторение эффекта, — добавил волшебник, и указал на стол, устланный еще большим количеством бумаги. Я пригляделась повнимательнее и наконец поняла, что это были заметки о работе — нашей совместной работе. Тут были наброски диаграмм, на которых мы довольно схематично были изображены по разные стороны от книги Призывания на максимальном удалении друг от друга, противостоящую нам Касю изображал круг, к которой вела линия с надписью «канал», и от нее вела пунктирная черта к тщательно изображенному очаговому дереву. Он указал на эту пунктирную черту:

— Самой большой сложностью является канал. Мы не можем каждый раз надеяться на кстати подвернувшуюся жертву, только что вызволенную из очагового дерева. Однако, вместо этого может пригодиться пойманный ходок, или жертва, подвергшаяся скверне в меньшей степени…

— Иржи, — внезапно сказала я. — Мы ведь можем испробовать это на Иржи?

Дракон замолчал и раздраженно сжал губы.

— Возможно, — произнес он:

— Но сперва, — добавил он, — мы должны кодифицировать все принципы заклинания, а тебе нужно попрактиковаться с каждым отдельным элементом. Полагаю, это подпадает под категорию пятого уровня сложности, где Призывание является только структурой, скверна — проводящим каналом, а заклинание очищения дает должный импульс… ты что, позабыла все, чему я тебя учил? — спросил он, заметив, как я кусаю губы.

Это верно: я не позаботилась о том, чтобы запомнить большую часть его лекций о структуре заклинаний, которые по большей части просто объясняли, почему одни заклинания сложнее других. Насколько я могла судить, все сводилось к очевидному: если ты складываешь два заклинания, чтобы получить новое, то оно окажется сложнее для выполнения, чем каждое из них по отдельности. Но я не находила эти правила полезными. Если сложить три заклинания, то оно окажется сложнее чем каждое в отдельности, но по крайней мере, когда я попробовала это на практике, то это не показалось мне сложнее, чем любое двойное. Все зависело от того, что ты делаешь и в каком порядке. И его правила не имели ничего общего с тем, что случилось внизу.

Я не хотела это обсуждать, и знала, что и он не хочет. Но я вспомнила о Касе, которая продиралась ко мне сквозь раздирающую ее Чащу, и о Заточках, находящихся на границе с Чащей на расстоянии одного удара от полного поглощения.

— Все это неважно, и тебе это известно.

Его рука сжалась, сминая страницы, и мгновение я думала, что он сейчас накричит на меня. Но он уставился на них и ничего не сказал. Спустя мгновение я сходила за моей книгой заклинаний и открыла заклятие иллюзии, которые мы делали совместно зимой, много месяцев тому назад. До Каси.

Я расчистила на столе место среди бумаг, сдвинув их в сторону, и положила книгу перед собой. Не вымолвив ни слова, он через мгновение сходил к полке за другим томом — узкой черной книгой, со слегка светившейся обложкой в тех местах, где касались его пальцы. Он открыл ее на заклинании, записанном на двух страницах четкими буквами с диаграммой из одного цветка, каждая часть которого была каким-то образом связана со своим слогом заклинания.

— Ну, хорошо, — сказал он. — Приступим, — и протянул ко мне через стол руку.

На этот раз без столь полезно отвлекающего влияния отчаяния было труднее сделать обдуманный выбор. Я не могла не думать о силе его руки, о длине его изящных пальцев, опутавших мою ладонь, о тепле мозолистых кончиков пальцев, касавшихся моего запястья. Я чувствовала под своими пальцами биение его сердца, жар кожи. Я сидела, уставившись в свою книгу с пылающими щеками, и пыталась понять смысл букв, пока он отрывисто произносил свое заклинание. Иллюзия начала принимать очертание: еще один прекрасно очерченный цветок, ароматный и красивый, совершенно непрозрачный с покрытым шипами стеблем.

Я начала с шепота, отчаянно пытаясь отбросить любые мысли, не чувствовать своей кожей его волшебство. Ничего не случилось. Он ничего мне на сказал. Его взгляд был старательно сфокусирован где-то в точке над моей головой. Я остановилась и мысленно встряхнулась. Потом закрыла глаза и почувствовала форму его волшебства: полную шипов, как его иллюзия, колючую и настороженную. Я начала тихо произносить заклинание, но поймала себя на мысли, что думаю не о розе, а о воде, о жаждущей влаги почве, стараясь пристроиться к его силе, а не превзойти ее. Я услышала, как он резко втянул в себя воздух, и колючее здание его заклинания нехотя впустило меня внутрь. Роза между нами выпустила длинные корни по всему столу и отрастила новую ветку.

Сейчас это не было похоже на те джунгли, что выросли во время нашей первой попытки. Он старался сдерживать свою силу, как и я, в итоге мы оба пропускали подкормить наше заклинание лишь тоненький ручеек волшебства. Но розовый куст приобрел новый вид реальности. Я более не могла назвать это иллюзией: длинные шнурообразные корни переплелись вместе, запустили кончики в трещины столешницы, оплели ножки. Бутоны больше не были похожи на портрет цветка, а превратились в настоящие лесные розы, половина из них еще не открылась, другие уже цвели, с них осыпались лепестки, коричневее на концах. Воздух наполнился густым ароматом, таким сладким, что, пока мы работали, в окно залетела пчела, направившаяся прямиком к одному из бутонов и настойчиво принялась по нему ползать. Когда она не сумела добиться нектара, она попробовала другой, и другой. Маленькие лапки сучили по лепесткам, которые прогибались именно так, как должны под весом пчелы.

— Тебе здесь ничего не достанется, — сказала я парящей пчеле, и подула на нее, но та лишь попробовала снова.

Дракон перестал разглядывать мою макушку. Все неловкости пересилила его страсть к волшебству. Он принялся изучать нашу переплетенную друг с другом работу с тем же энтузиазмом, с каким работал над сложнейшими заклинаниями. Свечение заклинания отражалось на его лице и в глазах: это был голод познания.

— Ты можешь поддерживать его в одиночку? — спросил он.

— Думаю да, — ответила я, и он медленно высвободил руку из моей ладони, оставив меня поддерживать дико разросшийся розовый куст. Без жесткой опоры его волшебства, он едва не рухнул, как лиана у которой оборвали усики, но я нашла способ удержать его волшебство, всего лишь уголок, но этого было достаточно, чтобы служить основой — и подпитывала заклинание больше из своих сил, чтобы сгладить его слабости.

Он наклонился и перевернул пару страниц своей книги, пока не нашел нужное ему заклинание: на этот раз это была иллюзия насекомого столь же детально расписанная на диаграмме, как перед этим цветок. Он быстро произнес заклинание, оно скатилось с его языка, и появились с полдюжины пчел, которые направились к кусту, что лишь еще больше смутило нашу гостью. Создавая каждое насекомое, он передавал их мне с легким шлепком. Я сумела их подхватить и вплести в наш куст. Потом он сказал:

— А сейчас я хочу добавить к ним заклинание наблюдения. То самое, что я применяю к стражам, — добавил он.

Я медленно кивнула, сфокусировав внимание на поддержании заклинания. Что может быть незаметнее в Чаще, чем пчела? Он перелистал книгу в самый конец, где его собственной рукой было вписано это заклинание. Но когда он приступил, сложность заклинания иллюзии пчел повысилась, и легла на мои плечи. Я удержала их, покачнувшись, чувствуя, как моя сила тратится слишком быстро без восстановления, пока я не сумела издать бессловесный тревожный звук, и он оторвался от своей работы и потянулся ко мне.

Я неосторожно схватилась за его руку и за силу, хотя и он нажал со своей стороны. У него перехватило дыхание, и наши заклинания сцепились друг с другом, в них хлынула сила. Куст снова принялся расти, корни сползли со стола, а ветви потянулись за окно. Среди цветов принялись с жужжанием носиться пчелы, каждая со странным блеском в глазках улетала прочь. Если бы я поймала одну из них руками и пригляделась повнимательнее, то увидела бы в отражении в ее глазах каждый цветок, на который она садилась. Но в моей голове для пчел не было места, а также для роз и подглядывания. Не было места ни для чего, кроме волшебства, которое заливало меня мощным потоком и единственной моей соломинкой была его рука… вот только он тонул вместе со мной.

Я почувствовала его удивленное беспокойство. Инстинктивно я потащила его туда, где поток становился тише, словно на самом деле оказалась в разлившейся реке, вышедшей из берегов. Вместе мы умудрились выбраться. Розовый куст постепенно уменьшился до единственного цветка, псевдопчелы забирались внутрь закрывавшихся бутонов или просто растворялись в воздухе. Последний цветок закрыл лепестки и исчез, а мы, не разнимая рук, оба тяжело осели на пол. Я не имела понятия, что произошло. Он очень часто повторял мне, как опасно начинать произносить заклинание, не имея достаточно сил, но никогда не предупреждал о том, как опасно иметь переизбыток силы. Когда я повернулась к нему, чтобы спросить об этом, он сидел с ошарашенным видом, откинув голову назад на полки, и я поняла, что он знает о случившемся не больше моего.

— Что ж, — наконец, спустя мгновение сказала я. — Думаю, сработало. — Он уставился на меня, его раздражение пропало, и я начала беспомощно смеяться, едва ли не похрюкивая при этом. От волшебства и переживаний у меня кружилась голова.

— Ты невыносимая психопатка, — рявкнул он, и вдруг обхватил мое лицо руками и поцеловал.

Я все еще не могла толком понять, что происходит, даже когда целовала его в ответ — мой смех наполнял его рот и заставлял прерывать наш поцелуй. Я все еще оставалась связана с ним силой, она переплелась целой кучей чудовищно запутанных узлов. Мне не с чем было сравнить подобную близость. Я чувствовала жаркое смущение, но подумала, что это смутно похоже на раздевание перед незнакомцем. И никак не связывала это с сексом. Секс оставался поэтическими метафорами в песнях, практическими инструкциями моей матери и парой неприятных моментов из моего опыта в Башне с принцем Мареком: но с его точки зрения я могла бы быть и тряпичной куклой.

Но сейчас я оказалась верхом на Драконе, повалив его, ухватившись за плечи. Когда мы падали, его бедро оказалось зажато между моими, и нажало через юбки, так после случайного судорожного толчка я вдруг обрела совершенно иное понимание. Он застонал глубоким голосом, и его руки скользнули в мою прическу, распуская заколотые в узел волосы вокруг плеч. Наполовину ошарашенная, наполовину недоумевающая, я держалась за него и руками и своей силой. Его сухость, тщательно подобранный наряд из бархата, шелка и кожи — такой пышный и собравшийся складками под моими пальцами — внезапно приобрели иной смысл. Я находилась в его объятьях, верхом на его бедрах, его тело обжигало мое, его руки сквозь платье очень сильно, почти до боли сжимали мои бедра.

Я наклонилась и снова его поцеловала в прекрасном месте полном незамысловатых желаний. Мое волшебство и его были едины. Его рука скользнула по моей ноге под юбку, и его ловкий искусный палец погладил меня между ног. Я немного шумно вздохнула как уже случалось зимой. От моих рук над его телом промчались невольные отблески подобно солнечным зайчикам на речных волнах, и все бесконечные пряжки его колета расстегнулись — он распахнулся, а шнуровка на его рубашке расплелась.

Я все еще не до конца понимала, что делаю, как мои руки очутились на его обнаженной груди. Или скорее, я позволяла себе задумываться не далее собственных желаний, но не решалась облечь их в слова. Однако я не могла просто отмахнуться от понимания, с учетом того, насколько ошарашивающее раздетым он оказался подо мной. Даже завязки на его штанах оказались распущены. Я это чувствовала бедрами. Ему всего лишь стоило чуть сдвинуть мои юбки и…

Мои щеки отчаянно пылали. Я хотела его, и одновременно хотела слезть с него и сбежать, а больше всего я хотела узнать, чего же я хочу больше. Я замерла и уставилась на него с широко открытыми глазами, а он уставился на меня, куда более беззащитный чем я когда-либо его видела, с покрасневшим лицом, взъерошенный, в распахнутой одежде — одинаково изумленный и разозленный. Тут он чуть слышно сказал: «Что я делаю?» — Он взял меня за запястья, чуть отстранил, и поднял нас на ноги.

Разрываясь между сожалением и облегчением, я пошатнулась и ухватилась за столешницу. Он отвернулся от меня с напряженной спиной, завязывая завязки. Распушившиеся кончики моей силы постепенно возвращались ко мне, исчезая под кожей, а его отступали прочь. Я прижала ладони к горячим щекам:

— Я не хотела… — промямлила я, но остановилась, потому что не знала, чего именно я не хотела.

— Да, это совершенно очевидно, — буркнул он через плечо, застегивая колет поверх распахнутой рубашки. — Уходи.

Я сбежала.

В моей комнате Кася, сидя на кровати, мрачно сражалась с корзинкой для вышивания. На столе лежали три сломанных иголки, и ей лишь с большим трудом удалось сделать несколько неуклюжих стежков на одном из лоскутков.

Когда я вбежала с пунцовыми щеками и в своем наряде, приведенном в полный беспорядок, задыхаясь, словно лошадь на скачках, она подняла голову и уронила вышивание:

— Нешка! — она поднялась, шагнула вперед и взяла меня за руки, но замерла. Она научилась остерегаться собственной силы: — Ты? Он что-то…

— Нет! — ответила я, не зная, радоваться этому или огорчаться. Единственное волшебство, которое осталось во мне принадлежало мне, и я плюхнулась на кровать с разочарованным шлепком.