Меня проводили вниз и поместили в крохотную неиспользуемую каморку, за неимением места получше. Пока капитан стражников ходил по делам с моим письмом в руках, чтобы выяснить, что со мной делать, снаружи ко мне приставили охрану. Мои ноги были готовы мне отказать полностью, но внутри не было ничего, на что можно было бы присесть, кроме нескольких вызывающих опасение стульев, расставленных вдоль стены: тонкие и хрупкие на вид конфетки, покрашенные белой краской с позолотой и с красными бархатными подушками. Я бы решила, что это трон, если бы их не было четыре.

Вместо этого я прислонилась к стене и какое-то время постояла так, потом попыталась присесть у камина, но огонь давно уже не зажигали. Зола была давно остывшей, а камень очень холодным, так что я вернулась к стене. Наконец, я решила, что никто в здравом уме не станет оставлять в комнате стулья, если не хочет, чтобы на них сидели. Поэтому я осторожно пристроилась на краешке одного из стульев, тщательно подобрав юбки.

Едва я присела, как дверь открылась и в комнатушку вошла служанка, женщина возраста Данки в абсолютно черном платье с неодобрительно поджатыми губами. Я виновато подпрыгнула, вскочив на ноги. За мной, распуская сидение на стуле, потянулись четыре длинных ярко-красных нити, зацепившись за репьи на моей юбке, а рукавом я ухитрилась отколоть длинную острую окрашенную белым щепку. Неодобрение усилилось, но служанка лишь натянуто произнесла:

— Прошу следовать за мной.

Она провела меня мимо стражников, которые ничуть не жалели о моем уходе, и проводила к другому лестничному колодцу. Я их успела повидать уже с полдюжины. Женщина проводила меня в узкую темную комнатку на втором этаже. В ней было узкое окошко, выходящее на стену кафедрального собора, с которой на меня оскалилась водосточная труба, зев которой был выполнен в виде морды страшной горгульи. Служанка оставила меня одну еще до того, как я сообразила спросить ее, что делать дальше.

Я присела на лежанку. Должно быть я заснула, потому что следующее, что помню, уже лежу на лежанке плашмя, но это случилось непреднамеренно — я даже не помню как легла. Все еще сонная и не отдохнувшая я встала, потому что отдавала себе отчет в том, что нельзя тратить время попусту, но при этом совершенно не имея понятия, что делать дальше. Я не знала, как привлечь к себе чье-нибудь внимание, кроме как встать посредине двора замка и начать швыряться в стены огнем. Хотя сомневаюсь, что подобная выходка поможет мне склонить мнение короля дать мне слово во время суда над Касей.

Я уже начала жалеть, что отдала письмо Дракона: оно было моим единственным оружием и талисманом. Откуда мне знать, что его вообще доставили по назначению? Так что я решила все выяснить. Я хорошо запомнила лицо капитана, точнее его усищи. Вряд ли во всей Кралевии найдется еще одна пара похожих. Я поднялась, смело отворила дверь и едва не столкнулась лбами с Соколом. Он как раз занес руку, чтобы постучать в дверь. Волшебник попятился, выручив нас обоих, и приветливо чуть улыбнулся мне, чему я не поверила ни на йоту.

— Надеюсь, ты чувствуешь себя отдохнувшей, — начал он, протягивая мне руку.

Я не приняла ее.

— Чего тебе надо?

Он превратил свой жест в длинный приглашающий, указав в сторону коридора:

— Проводить тебя в Зал Чаровников. Король отдал распоряжение, чтобы тебя проэкзаменовали, чтобы включить в реестр.

Я так обрадовалась, что не сразу ему поверила, посмотрев на него искоса, ожидая подвоха. Но он все стоял, поджидая меня, вытянув руку и улыбаясь:

— Прямо сейчас. Хотя, — добавил он: — быть может сперва ты решишь переодеться?

Я уже собиралась сказать ему, куда он может деть свои подколки, но оглядела себя: вся в грязи и пыли, в разводах пота, из-под верхней юбки почти до колен вылез подол сорочки, выцветшей некогда коричневой хлопковой рубашки, которую я выпросила у одной девушки в Заточке. Я абсолютно не была похожа на служанку, поскольку все служанки были одеты гораздо опрятнее. Тем временем Соля сменил свой черный верховой костюм на длинную черную шелковую мантию, поверх которой был надет длинный кафтан без рукавов, расшитый серебряной и зеленой нитями. По плечам грациозно рассыпались его белые волосы. Даже за милю было ясно, что перед вами волшебник. А если обо мне решат, что я не выгляжу похожей на волшебницу, то не позволят мне свидетельствовать.

Наказ Саркана был: «Старайся сохранять приличный вид».

Произнесенное заклинание «Vanastalem» изменило мою одежду под стать мерзкому настроению: платье из красного шелка было узким, неудобным, бесконечные воланы на рукавах были украшены огненно-оранжевыми лентами. Я могла бы воспользоваться вновь вежливо предложенной рукой Соли, поскольку за огромной юбкой не видела собственных ног и это было опасно на лестнице, но я мрачно проигнорировала его жест и медленно начала спускаться, нащупывая зажатыми в тесных туфлях мысками ног край каждой ступени.

Не дождавшись моей руки, волшебник сцепил руки за спиной и обошел меня, мимоходом заметив:

— Конечно экзаменаторы часто слишком требовательны. Но, полагаю, Саркан тебя к этому подготовил? — И посмотрел он на меня вопросительно. Я ничего не ответила, но не смогла сдержаться, чтобы не прикусить нижнюю губу. — Ну, что ж, — продолжил он, — если ты сочтешь испытания слишком сложными, мы могли бы… провести для экзаменаторов совместный показ. Уверен, это их полностью удовлетворит.

Я лишь бросила на него взгляд, ничего не ответив. Я была уверена, он извлечет выгоду из всего, чего мы достигли. Он не стал настаивать, не переставая улыбаться, словно не заметил моих ледяных взглядов: кружащийся в небе сокол, ждущий, когда ему выпадет шанс напасть. Мы прошли сквозь ведущую в Зал Чаровников арку под охраной двух высоких молодых гвардейцев, которые с любопытством посмотрели на меня.

Входя в похожую на пещеру комнату, я непроизвольно замедлила шаг. Потолок был похож на кусочек Рая: нарисованные облака кружили по голубым небесам, а между ними расположились святые и ангелы. В огромное окно проникал вечерний свет. Я так самозабвенно глазела по сторонам и едва не налетела на стол, на ощупь определив его край и обходной путь. Все стены помещения были заставлены книгами, а вокруг по всей длине проходил небольшой узкий балкончик, на котором тоже были расставлены еще более высокие стеллажи с книгами. С балкончика в разных местах спускались лесенки на колесиках. По комнате были расставлены массивные дубовые столы для работы с мраморными столешницами.

— Это просто попытка отсрочить неизбежное, — произнес невидимый женский голос. Для женщины он был довольно низким, однако приятно теплым, хотя и на грани гнева: — И не надо снова тыкать в меня своими реликвиями, Балло. Любое заклинание можно обойти… да, даже наложенное на благословенную шаль Ядвиги, и не нужно смотреть на меня с таким возмущением. Видимо Соля слишком перебрал политики, раз вообще ввязался в подобную затею.

— Перестань, Алёша. Кажется, победа стоит риска, — произнес Сокол примирительно, заворачивая за угол, где оказалось трое волшебников, сидящих в укромной комнатке за огромным круглым столом напротив большого окна под лучами вечернего солнца. После полумрака дворцовых коридоров свет показался ярким, и я прищурилась.

Женщина, которую Сокол назвал Алёшей, оказалась даже выше меня. У нее была кожа цвета черного дерева, и размах плеч почти как у моего отца. Ее черные волосы были стянуты вокруг головы в плотные косички. На ней был мужской наряд: кожаный камзол и широкие хлопковые шаровары, заправленные в высокие кожаные сапожки. И камзол и сапожки были великолепны. Они были украшены золотым и серебряным затейливым узором, но все равно выглядевшими поношенными. Чувствуя свое глупое платье, я сильно позавидовала.

— Победа, — произнесла она. — Значит так ты называешь доставленную ко двору пустую оболочку, чтобы немедленно сжечь ее на костре?

Я с силой сжала руки. Но Сокол только улыбнулся и ответил:

— Возможно стоит немного отложить наш спор. Все-таки мы здесь собрались не для того, чтобы судить о королеве, не так ли? Дорогая, разреши мне представить тебе Алёшу, наш Меч.

Она без улыбки с подозрением посмотрела на меня. Остальные двое в комнате были мужчины: одним из них оказался тот самый святой отец Балло, проверявший королеву. У него на лице не было ни единой морщинки и все волосы сохраняли равномерный каштановый цвет, и все же одновременно он казался старым. Он с сомнением разглядывал меня с ног до головы сквозь сползшие по круглому носику на круглом же личике очки.

— Это и есть ученица?

Второй мужчина был его полной противоположностью: он был высок и строен. Одет в темно-красный винного оттенка жилет, богато украшенный золотой вышивкой. На его скучающем лице была узкая заостренная бородка, тщательно завитая колечком на конце. Он развалился в кресле, закинув ноги на стол, на котором была свалены кучкой крохотные золотые слитки, а также небольшой мешочек из черного бархата с крошечными сверкающими красными самоцветами. Он колдовал, держа в руке два слитка, слегка шевеля губами, окружив себя шепотом силы. Волшебник прижал концы слитков вместе, под его пальцами золото истончилось, превратившись в узкую полоску.

— А это Рагосток Великолепный, — представил его Соля.

Рагосток ничего не ответил и даже не поднял головы, лишь бросил на меня единственный взгляд, окинув с ног до головы, и тут же позабыл обо мне, решив, что я не стою его внимания. Однако для меня было предпочтительнее его равнодушие, чем пристальная подозрительность со стороны Алёши, выразившаяся в линии ее губ.

— Где конкретно Саркан тебя нашел? — резко спросила она.

Похоже они уже слышали какие-то варианты спасения, но принц Марек и Сокол не побеспокоились о той части рассказа, которая их не устраивала, или о которой они мало что знали. Запинаясь, я, чувствуя дискомфорт под пристальным взглядом Скола, нескладно начала рассказывать о том, как встретила Саркана. Я намеревалась как можно меньше рассказать о Двернике, о своей семье. У него и так уже была Кася, которую он мог использовать против меня.

Я позаимствовала Касину тайну и постаралась намекнуть, что моя семья сама выбрала предложить меня в услужение Дракону. Я упомянула, что мой отец лесоруб — факт, который, как я уже знала вызовет у них отвращение, и постаралась не называть имен. Вместо имен Данки и Иржи я упомянула старейшину и одного из пастухов, и рассказывая о спасении Каси, я постаралась выдать ее за старую знакомую, а не самую близкую подругу.

— Полагаю, ты просто любезно попросила, и Чаща сама отдала ее тебе обратно? — спросил Рагосток, не отрываясь от дела: он один за другим впечатывал большим пальцем драгоценные камушки в золото.

— Дракон… Саркан… — я с радостью обнаружила, что, произнося его имя, чувствую легкую поддержку, — он решил, что Чаща отпустила ее ко мне для того, чтобы устроить ловушку.

— Ну хоть он-то еще не совсем потерял мозги, — произнесла Алёша. — И почему же он немедленно ее не уничтожил? Он, как и любой другой отличное знает, что гласит закон.

— Он позволил… позволил мне попытаться, — ответила я. — Попытаться ее очистить. А когда это сработало…

— Или вам так показалось, — сказала она, покачав головой: — Так жалость приводит к несчастьям. Что ж, удивительно услышать подобное о Саркане. Но и лучшие из нас в более раннем возрасте теряли голову из-за девушки.

Я не знала, что на это ответить. Хотела было возразить, сказать: «Что вы! Все это неправда!» — но слова застряли в горле.

— А обо мне ты считаешь, что я также потерял из-за нее голову? — умилительным тоном спросил Сокол. — И принц Марек в придачу?

Она почти презрительно посмотрела на него:

— Когда Мареку было восемь, он почти месяц вымаливал у отца армию и всех до единого волшебников Польни, чтобы отправиться в Чащу и вернуть мать, — ответила она. — Но он давно не ребенок. Ему бы следовало вспомнить о законе, как и тебе. Во сколько жизней вам обошелся этот крестовый поход? Вы забрали три десятка ветеранов, всадников, из которых каждый был великолепным бойцом, и у каждого был клинок моей работы…

— И мы привели назад королеву, — ответил Сокол с внезапным напором в голосе, — или для тебя это ничего не значит?

Рагосток шумно и многозначительно вздохнул, не отрываясь от работы над золотым обручем.

— Какая нам разница? Король хочет, чтобы мы испытали девицу… так давайте уже испытаем и на том покончим. — Судя по его тону он не ожидал, что это займет много времени.

Отец Балло прочистил горло. Он потянулся за пером, макнул его в чернильницу и наклонился ко мне, уставившись сквозь небольшие стеклышки:

— Ты довольно молода для испытания. Скажи, дорогая, сколько времени ты училась у мастера?

— С праздника урожая, — ответила я, и посмотрела в его недоверчивые глаза.

* * *

Почему-то Саркан не упомянул, что обычно волшебники учатся семь лет перед тем, как попросить внести их в реестр. Спустя три часа, за время которых я провалила добрую половину предлагаемых ими заклинаний, попутно изнурив себя, даже отец Балло был склонен поверить в то, что Саркан потерял от меня голову либо решил глупо над ними подшутить, раз отправил меня на испытание.

Сокол мне никак не помог: он с интересом наблюдал со стороны, а когда его спросили, какие заклинания в моем исполнении он видел, просто ответил:

— Не думаю, что смогу уверенно сказать. Всегда тяжело отличить работу ученика от работы самого мастера, а Саркан, разумеется, постоянно был рядом. Я бы предпочел, чтобы вы полагались на собственное суждение. — И посмотрел на меня из-под ресниц, напоминая мне о своем предложении.

Скрипнув зубами, я вновь попыталась обратиться к Балло: кажется, в его лице я могла надеяться на большую симпатию, хотя даже он все сильнее раздражался:

— Сэр, я вам уже говорила. Я не использую такие заклинания.

— Никаких других заклинаний нет, — ответил он, раздраженный и смущенный одновременно. — Мы перепробовали все: от исцеления до гравировки. Каждый элемент из каждой четверти предрасположенности. Нет категории, которая бы не охватывала все эти заклинания.

— Вот только это ваше волшебство. Не такое… как у Яги, — ответила я, подобрав пример, который, я была уверена, им знаком.

Отец Балло еще подозрительнее уставился на меня:

— У Яги? Чему, во имя всего на свете, тебя учил Саркан? Яга — это народные сказки, — я посмотрела на него. — Ее похождения позаимствованы у горстки настоящих чародеев, приправлены причудливыми дополнениями и преувеличены за прошедшие века до мифических размеров.

Я беспомощно стояла, глядя на него. Он был единственный их них, кто был со мной вежлив, и вот сейчас он с серьезным лицом заявляет мне, что Яги не существовало.

— Ну что ж, мы потратили достаточно времени, — заявил Рагосток. Хотя ему-то было грех жаловаться: он ни на минуту не прекращал работать и сейчас его драгоценный обруч превратился в высокую композицию с оправой посредине, подготовленной для крупного камня. Украшение чуть гудело от запертой в него силы. — Способность справиться с десятком простеньких заклятий не делает ее достойной внесения в реестр, ни сейчас, никогда. Алёша с самого начала была права на счет Саркана. — Он снова оглядел меня с головы до ног. — И такому отсутствию вкуса, нет оправдания.

Я была полностью убита, страшно разгневана и еще больше напугана: насколько мне было известно, следующим утром мог начаться суд. Я с силой, несмотря на корсет, втянула в себя воздух, поднялась, отодвинув стул и топнула скрытой под юбкой ногой, произнеся: «Fulmia». Мой каблук звякнул по камню, удар срезонировал внутри меня и отозвался волной волшебства. Замок вокруг нас вздрогнул как сонный великан. Свисавшие с лампы над нашей головой драгоценные камни зазвенели друг о друга, а с полок попадали книги.

Рогосток вскочил на ноги, опрокинув кресло. Его обруч вывалился из рук и укатился по столу. Отец Балло с удивленным смущением оглядел комнату, потом перевел взгляд на меня в легком смятении, словно подыскивал иное объяснение. Я стояла, глубоко дыша, оперев руки в бока, все еще внутренне резонируя с ног до головы:

— Это на ваш взгляд достаточно волшебно, чтобы внести меня в реестр? Или вам хочется еще?

Они молча смотрели на меня. Я слышала снаружи во дворе крики, топот множества ног. Внутрь заглянули стражники, схватившись за мечи. Тут я поняла, что только что встряхнула и королевский замок, и всю столицу, а также накричала на самых могущественных волшебников страны.

* * *

В конце концов им пришлось внести меня в список. Король потребовал объяснить, как произошло землетрясение и ему рассказали, что оно было из-за меня. После этого они уже не могли утверждать, что я не совсем ведьма. Хотя это их вовсе не обрадовало. Рагосток кажется принял все близко к сердцу и обиделся, что на мой взгляд было нечестно: это он первый начал меня оскорблять. Алёша стала относиться ко мне с еще большей подозрительностью, словно считала, что я скрывала свою силу ради каких-то хитрых замыслов. А отец Балло не хотел меня признавать, потому что я оказалась совершенно вне поля его понимания. Он не был недобрым, но он, как и Саркан, был одержим страстью попытаться объяснить все на свете, однако без его воли к признанию поражения. Если отец Балло не мог чего-то найти в книгах, значит этого не существует, а если он сумел найти подтверждение в трех книгах, то это непоколебимая истина. Только Сокол мне улыбнулся с раздражающим намеком на скрытое веселье, но я бы справилась и без его ухмылок.

Следующим утром мне предстояло снова встретиться с ними в библиотеке для церемонии выбора имени. Стоя в окружении этих четверых я чувствовала себя в гораздо большем одиночестве, чем в первые дни в Башне Дракона, оторванная от всего, что знала. Чувствовать, что ни один из них не является моим другом, и даже не желает мне ничего хорошего, было хуже одиночества. Если бы меня тут же поразило громом, они бы вздохнули с облегчением, и точно не расстроились бы. Однако я набралась решимости не замечать этого. Все, что меня волновало, что я смогу выступить в защиту Каси. Сейчас я уже знала наверняка, что за нее больше некому было бы заступиться. Она ничего не значила.

Выбор имени оказался скорее еще одним испытанием, чем собственно церемонией. Они усадили меня за рабочий стол, дали мне в руки чашу с водой и поставили еще три чаши с разными порошками: красным, желтым и голубым; свечу и железный колокольчик с гравированными золотыми буквами. Отец Балло положил передо мной пергамент заклинания выбора имени: это был список из девяти длинных запутанных слов с подробными указаниями как произносить каждый слог и где ставить ударение в слове.

Я мысленно их произнесла, пытаясь почувствовать важность слогов, но они оставили меня равнодушной: ничего не складывалось.

— Итак? — нетерпеливо произнес Рагосток.

Я неуклюже, сломав язык, произнесла все заклинание и начала бросать по очереди щепотки порошка в воду. Волшебство заклинания собиралось вяло и с большой неохотой. Наконец, просыпав на юбку все три вида порошка, у меня получилась коричневая жижа, с которой я отчаялась что-либо еще сделать. Я зажгла порошок, покосилась на образовавшееся облако дыма и нащупала колокольчик.

Наконец, я дала волю силе, и колокольчик звякнул в моей руке. Из такого небольшого колокольчика излилась долгая звучная нота: она была похожа на удар настоящего церковного колокола, отбивавшего заутрени в городе. Его звук наполнил комнату. Под моими пальцами гудел металл. Я положила колокольчик и выжидательно огляделась по сторонам. Но имя не появилось ни на пергаменте, не загорелось в воздухе, и вообще нигде.

Все волшебники выглядели несколько взволнованными, хотя и не из-за меня. Отец Балло раздраженно обратился к Алёше:

— Что за глупые шутки?

Она нахмурилась, потом взяла колокольчик и перевернула. В нем вовсе не было язычка. Они все уставились внутрь, и я вместе с ними.

— А откуда должно появиться имя? — поинтересовалась я.

— Его должен был прозвенеть колокольчик, — кратко объяснила Алёша. Она опустила его на стол. Он снова тихо звякнул, вновь отбив эхо того звука, и она снова на него посмотрела.

Никто не знал, что со мной делать после всего происшедшего. После того как все некоторое время простояли молча, отец Балло начал возмущаться из-за всех неправильностей, тогда Сокол… его определенно веселило все, что было связано со мной, тихо сказал:

— Быть может наша новая ведьма должна сама выбрать себе имя?

Рагосток ответил:

— Думаю, будет более правильно, если мы сами выберем его для нее.

Ни за что бы не позволила ему принимать в этом участие, а не то до конца жизни станут называть Пяточком или Земляным червяком. И все равно, мне это казалось абсолютно неправильным. Я согласилась на все эти сложные пляски, но внезапно поняла, что вовсе не хочу менять свое имя на какое-то с магической аурой, как не хочу оставаться в этом глупом платье, с длинным шлейфом, собирающим пыль из всех коридоров. Я набрала воздуха в грудь и сказала:

— То имя, что у меня есть ничем не хуже.

Так и вышло, что я была представлена ко двору как Агнешка из Дверника.

Во время представления я почти пожалела о своем решении. Рагосток упомянул, я так думаю из вредности, что вся церемония сущий пустяк, и что у короля попросту нет времени на подобные вещи, когда они случаются не в подходящий момент. Кажется обычно новых волшебников вносили в реестр одновременно с посвящением новых рыцарей весной или осенью. Если он говорил правду, мне оставалось лишь радоваться, стоя на противоположном конце огромного тронного зала на краю красного ковра, который казался высунутым мне навстречу языком какого-то монстра. По обе стороны от него собралась вся местная блистательная знать, все разглядывали меня и шептались между собой, укрывшись за пышными рукавами.

Я чувствовала будто я это вовсе не я. Мне бы пригодилось какое-нибудь иное имя, чтобы скрыться за ним, как за моей неуклюжей, широкой юбкой. Я сжала зубы и пошла через бесконечный зал, пока не добралась до подножия трона и поклонилась к ногам короля. Он по-прежнему выглядел усталым, как в тот первый день во дворе замка, когда мы прибыли. На его голове была надета корона из темного золота. Должно быть она была невероятно тяжелой, но не она была виной его усталости. Лицо короля под поседевшей каштановой бородой было покрыто морщинами как у Кристины, как у человека, который не находит себе места, беспокоясь о завтрашнем дне.

Он взял мои руки в свои, и я, запинаясь, пропищала слова клятвы. Он без запинки ответил длинной заученной в долгой практике фразой, отнял руки и кивнул, отпуская меня.

Из-за трона мне начал делать знаки паж, но я вдруг поняла, что это мой единственный и последний шанс, когда я смогу попросить что-нибудь у короля.

— Если позволите, Ваше величество, — произнесла я, изо всех сил стараясь не замечать огромное негодование со стороны всех стоявших рядом с троном, кто меня слышал. — Не знаю, прочли ли вы письмо, которое написал вам Саркан…

Один из высоких сильных гвардейцев рядом с троном схватил меня за руку, поклонился королю с застывшей улыбкой на лице, и попытался оттащить меня прочь. Я встала на ноги, прошептала кусочек заклинания Яги, и перестала обращать на него внимание:

— Сейчас у нас появился настоящий шанс уничтожить Чащу, — продолжила я, — но у него нет солдат, и… да-да, уже иду! — шепнула я солдату, который вцепился в меня обеими руками и пытался сдвинуть меня прочь от возвышения. — Я просто хотела объяснить…

— Все в порядке, Бартош. Не надрывай спину, — сказал король. — Мы можем уделить нашей новой ведьме секундочку. — Сейчас он действительно разглядел меня впервые за все время, и выглядел слегка повеселевшим. — Мы действительно прочли письмо. В нем могло бы быть и побольше строчек, включая о вас. — Я закусила губу:

— Так чего вы хотите от своего короля?

Мои губы дрогнули, пытаясь было попросить о том, чего мне в самом деле очень хотелось: «отпустите Касю»! — хотела выкрикнуть я, но не смела. Я знала, что не смогу об этом попросить. Это было бы эгоистично. Этого хотелось лично мне, ради моей сердечной боли, а не из-за Польни. Я не смела просить об этом короля, который не мог даже королеву освободить без суда.

Я опустила глаза с его лица на позолоченные кончики его сапог, которые были видны из-под отороченного мехом края его мантии.

— Людей, чтобы бороться с Чащей, — прошептала я. — Столько, сколько сможет выделить Ваше величество.

— Нам не так-то просто это сделать, — ответил он. Когда я втянула в грудь воздух, он поднял руку: — Однако, мы подумаем, что можно сделать. Лорд Спытко, разберитесь. Возможно мы сумеем выделить отряд. — Стоявший у трона человек, свидетельствуя полученный приказ, склонил голову.

Я уковыляла прочь словно на крыльях от облегчения. Когда я проходила в дверцу позади трона мимо гвардейца, он с подозрением на меня покосился. За дверцей оказалась крохотная комнатка, в которой сидел королевский секретарь — строгий пожилой джентльмен с выражением крайнего неодобрения на лице, который чопорно попросил меня произнести мое имя по буквам. Кажется, он слышал часть сцены, случившейся за дверью.

Он записал мое имя в огромной книге с кожаным переплетом наверху страницы. Я внимательно проследила, чтобы все было записано без ошибок, не обращая внимания на его раздражение. Я была настолько рада и благодарна, что мне было все равно. Король показался мне рассудительным. Разумеется на суде он помилует Касю. Было бы здорово вернутся обратно к Саркану в Заточек вместе с отрядом солдат, и выступить на войну с Чащей.

— А когда начнется суд? — спросила я у секретаря, когда он закончил.

Оторвавшись от письма, которым он уже был поглощен, секретарь лишь одарил меня недоверчивым взглядом:

— Определенно не могу ответить на этот вопрос, — сказал он, указывая мне глазами на дверь. Неприкрытый намек сродни торчащим из сена вилам.

— Но разве… он начнется не совсем скоро? — допытывалась я.

Он уже снова уткнул нос в письмо. На этот раз он поднял голову еще медленнее, словно не верил, что я до сих пор здесь:

— Начнется тогда, — ответил он с презрительной точностью, — когда прикажет король.