Пустые коридоры за пределами пристанища в зале Чаровников были наполнены гулом собрания. Музыка прекратилась, но издали гул голосов казался вздымающимися и опускающимися морскими волнами, звучащими все громче по мере того, как Сокол все ближе подводил нас к королевскому бальному залу. Лакеи поспешно распахнули перед нами двери, ведущие на лестницу, которая спускалась прямо на танцевальный пол огромного помещения. Посол в белом камзоле восседал в кресле рядом со стоящим на высоком возвышении королевским троном. По другую сторону от короля расположился принц Сигизмунд с супругой. Король сидел вцепившись в подлокотники в виде львиных лап с перекошенным от гнева лицом.

Перед ним принц Марек расчистил посередине зала пространство, разогнав все шесть рядов танцующих, которые удивленно и ошарашенно пятились от него к стенам. Дамы в пышных юбках были похожи на разбросанные по кругу цветы. По центру с пустым выражением лица стояла королева в белом простом платье узницы. Рядом с ней, держа ее за руку, стояла Кася. Она обернулась, заметила меня, и я увидела на ее лице облегчение. Но подобраться к ним ближе не было никакой возможности. Толпа полностью заполнила лестницу и с любопытством свешивалась с балкона мезонина.

Королевский секретарь, держа перед собой тяжелый свод законов на вроде щита, почти съежился перед принцем, что-то объясняя дрожащим голосом. Я не могу винить его за попытку защититься. Всего в двух шагах от него словно сказочный герой стоял принц Марек в ярко начищенных стальных доспехах, держа шлем подмышкой и с мечом в руке, которым можно перерубить быка. Он стоял, излучая угрозу словно неотвратимость наказания.

— По делам… по делам, связанным со скверной, — твердил секретарь, — согласно уложения Богуслава право судебного поединка не приме… запрещено категорически… — ойкнув, он отступил, Марек взмахнул мечом всего в дюйме от его лица.

Принц продолжил напирать, вращая мечом, поворачиваясь вокруг себя. Толпа, затаив дыхание, шарахалась от него в стороны.

— Королева Польни имеет право на защитника! — выкрикнул он. — Пусть любой волшебник выйдет и покажет, есть ли в ней малейший признак скверны! Эй там, Сокол, — сказал он, поворачиваясь к лестнице. Взгляды всех придворных устремились на нас: — наложи на нее заклинание! Пусть двор посмотрит, есть ли в ней скверна… — Все придворные от герцогов до служанок разом ахнули.

Думаю, именно поэтому король еще не прекратил это безобразие. Толпа на лестнице раздалась в стороны, освобождая для нас проход, и Сокол, подметя длинными рукавами лестницу, вышел вперед перед королем и элегантно поклонился. Совершенно очевидно он был готов к подобному повороту: у него при себе имелся большой кошель с чем-то тяжелым. Согнув палец, он заставил четыре волшебных светильника спуститься вниз из-под потолка, окружив ими королеву. Потом волшебник открыл кошель и, что-то тихо произнося, бросил над ее головой горсть голубого песка.

Я не слышала заклинание, но из его пальцев, потрескивая, вырвался горячий белый свет, который устремился сквозь опадающий песок. Появился запах спекшегося стекла и струйки рассеивающегося дыма. Песок полностью испарился и вместо него образовалась чуть голубоватое искривление, сквозь которое, как сквозь толстое стекло, я видела королеву с Касей в окружении зеркал. Волшебные лампы по прежнему ярко светили сквозь искажающую штуку, становясь даже ярче. Я видела кости Касиной руки сквозь плоть там, где она касалась плеча королевы и легкие очертания черепа и зубов.

Марек взял королеву за руку и вывел ее в центр. Придворные не видели суда архиепископа с вуалью святой Ядвиги. Они пораженно смотрели на королеву в белом платье, разглядывали ее кровеносные сосуды, разбежавшиеся внутри тела легкими светящимися линиями. Все светилось. Ее глаза казались лампами, из ее приоткрытых губ вырывалось светящееся дыхание. Ни каких следов тени или темного пятнышка. Еще не успел свет медленно погаснуть, как придворные уже зашептались.

Стекло раскололось и осыпалось сверкающим дождем, исчезающим, едва касаясь земли, голубыми струйками дыма.

— Обследуйте еще! — выкрикнул почти тлеющий от праведного негодования Марек, перекрывая нарастающий гул разговоров. — Вызовите свидетелей. Пусть придет Ива, архиепископ…

Зал был на стороне принца. Даже я понимала, если король откажет сейчас и приговорит ее к смерти, расползутся тысячи сплетен об убийстве. Король тоже это понимал. Он оглядел своих придворных и коротко опустил подбородок на грудь и откинулся на троне. Так Мареку удалось вынудить отца зайти настолько далеко без всякого колдовства. Хотел король проводить суд или не хотел, он начался сам собой.

В настоящий момент я видела короля уже три раза. Я бы не назвала его «приятным», и уж точно не мягким или добрым, потому что слишком много морщин изрезали его хмурый лоб. Но если бы меня попросили описать его одним словом, я бы сказала: «озабоченный». А прямо сейчас: «злой» и холодный, как снежный буран — и именно ему предстояло вынести окончательный приговор.

Мне хотелось выбежать вперед и отменить суд, упросить Марека отступиться, но было слишком поздно. Ива прямая как колонна в серебристом платье уже вышла вперед, чтобы дать показания.

— Я не обнаружила скверны, но не могу поклясться, что ее нет, — произнесла она холодно, обращаясь непосредственно к королю и не обращая внимания на то, как Марек скрежещет зубами и скрипит рыцарской перчаткой о рукоять меча. — Королева не в себе. Она не произнесла ни слова, и не проявляет малейших признаков узнавания. Ее плоть полностью изменилась. В ней не сохранилось ее изначальных тканей и костей. И хотя плоть может быть трансформирована в камень и металл без признаков скверны, подобные изменения безусловно произведены под действием скверны.

— Но если бы ее измененная плоть несла в себе признаки скверны, — вмешался Сокол, — то можно ли было ожидать это обнаружить с помощью моего заклинания?

Ива даже не повернула голову, чтобы его приветствовать. Очевидно, что он заговорил без очереди. Она лишь слегка наклонила голову к королю, который коротко кивнул в ответ и слегка шевельнул пальцами, отпуская волшебницу.

Показания архиепископа были идентичны. Он сказал, что он испытал королеву всеми церковными святынями, но не может утверждать, что она не осквернена. Думаю, они просто не желали в последствии оказаться неправыми.

Лишь несколько свидетелей высказались в пользу королевы — врачи, которых привел принц Марек, чтобы ее обследовать. Но никто ни словом не обмолвился о Касе. О ней даже не вспомнили, но она будет жить или умрет по их слову. А сама королева стояла рядом с ней молчаливая и безвольная. Свечение потухло и покинуло ее пустое, невозмутимое лицо на обозрение придворным.

Я повернула голову к стоящим рядом Алёше и отцу Балло, зная, когда настанет их черед, они расскажут королю о зловещем бестиарии, который был оставлен на хранение в зале Чаровников в круге соли и железа под защитным заклинанием и надзором стражника. Алёша скажет, что нельзя допускать и шанса, что опасность для королевства слишком велика. И тогда король если пожелает встанет, состроит на лице выражение сожаления, и объявит, что закон о скверне превыше всего, после чего приговорит королеву и Касю вместе с ней к смерти. И видя его, я знала, так и будет. Он именно так и поступит.

Он уселся поглубже в огромном резном кресле, словно ему потребовалась опора и прикрыл рукой неулыбчивый рот. Решение зрело в нем как снежная лавина, копясь и копясь по крохотной крупице. Следующие свидетели могут говорить все, что угодно — он уже не станет их слушать. Он уже все решил. Я уже видела Касину смерть в его тяжелом, мрачном взгляде, и в отчаянии принялась оглядываться по комнате, разыскивая взглядом Солю. Рядом с ним, вцепившись в рукоять меча, стоял натянувшийся в струну принц Марек.

Соля встретился со мной взглядом и лишь развел руками, как бы говоря, я сделал все, что мог. Он наклонился и что-то прошептал принцу, и когда закончил последний доктор. Марек произнес:

— Пусть вызовут свидетелем освобождения королевы Агнешку из Дверника.

В конце концов, именно этого я и добивалась. В этом была причина моего приезда и моего сражения за внесение моего имени в реестр. Все посмотрели в мою сторону, даже нахмурившийся король. Но я до сих пор не знала, что я им скажу. Какие мои слова о том, что королева не осквернена, могли что-то значить для короля и для всех этих придворных? Им совершенно нет дела до того, что я могла бы рассказать о Касе.

Может быть, если я попрошу, Соля согласится попробовать произнести со мной заклинание Призывания. Я решила так и поступить, представив, как яркий белый свет покажет всему двору правду. Но… королеву уже проверяли вуалью святой Ядвиги. И все видели заклинание Сокола. Король увидел бы, что она не осквернена. Дело было вовсе не в правде. Придворным вовсе не нужна была правда, и король не хотел правды. И какую бы правду они не услышали от меня, они могут ее проигнорировать так же просто, как все остальное. Она не изменит их отношение.

Но я могу показать им что-то абсолютно иное. То, что они действительно хотят. Наконец-то я поняла, что им нужно. Они хотели узнать. Они хотели понять, как это было. Хотели почувствовать себя частью этого, частью освобождения королевы. Хотели стать частью легенды. Это не правда, не нечто похожее, но это возможно убедит их сохранить Касе жизнь.

Я закрыла глаза и вспомнила заклинание иллюзии: «Проще, чем настоящая армия», — говорил Саркан. Когда я начала произносить заклинание, я поняла, что он был прав. Вырастить иллюзорное то самое пугающее очаговое дерево оказалось не сложнее, чем цветок, и вот оно уже с легкостью поднимается от мраморного пола. Кася судорожно затаила дыхание, какая-то женщина закричала, где-то в зале с грохотом попадали стулья. Я отстранилась от посторонних шумов, и позволила заклинанию плыть под мою мелодию, подпитывая его силой и слабостью, этот плотный сгусток страха так и не рассосался в моем животе. Очаговое дерево продолжало расти, раскидывая свои мощные серебристые ветви по залу, потолок пропал в тени шелестящей серебристой листвы и разлился ужасная вонь фруктов. Мой живот перевернулся, и по траве перед моими ногами покатилась отрубленная голова Яноса и остановилась у разросшихся корней.

Все придворные с криками отпрянули и вжались в стены, и все равно они исчезали, пропадали. Да и окружающие стены тоже пропали, растворились в обступившем лесу и в лязге стали. Встрепенувшийся Марек встревоженно обернулся и поднял меч: на него надвигался серебристый богомол. Клешня чудовища опустилась на его плечо, лязгнув по яркому стальному доспеху. Из травы под ногами в небо смотрели трупы.

Внезапное потрескивание огня, и мой взгляд заслонило потянувшееся облако дыма. Я развернулась к стволу и увидела пойманного деревом Саркана, которого затягивала кора. «Давай, Агнешка», — а в руке у него красным отблеском светилось пекло. Я инстинктивно потянула к нему руку, вспомнив все ужас и боль, и на мгновение… всего лишь на миг, он не был иллюзией, не просто иллюзией. Он удивленно нахмурился в ответ. Его взгляд как бы говорил: «Что ты творишь, идиотка?» — и каким-то образом это был он собственной персоной. На самом деле. А потом между нами пронесся очищающий огонь заклинания, и он исчез. Остались лишь иллюзия его присутствия, и пламя.

Я положила руки на ствол дерева, с которого словно с перезревшего помидора сползала, трескаясь и скручиваясь кора. Кася, настоящая, оказалась рядом со мной. Ствол начал открываться, треснув, под ее руками. Она отрывала куски дерева, и изнутри, пошатываясь, шагнула королева, протягивая нам навстречу руки и умоляя о помощи. Ее лицо внезапно ожило и было наполнено ужасом. Мы подхватили ее и вытащили наружу. Я слышала, как Сокол выкрикивает заклинание огня и вдруг поняла, что это настоящее заклинание, хоть мы и не были в настоящей Чаще. Мы были в королевском замке.

Как только я это вспомнила, заклинание иллюзии начало ускользать из-под моего контроля. Дерево обратилось в пепел, а занявшийся у его корней огонь охватил пламенем всю окружающую Чащу. Тела павших поглотила почва, мелькнув напоследок лицами, всеми до единого, прежде, чем над ними сомкнулись мраморные плиты. Я проводила их взглядом залитых слезами глаз. Я даже не подозревала, как хорошо запомнила солдат, чтобы их воспроизвести. И когда пропала последняя тень от листьев мы вновь очутились в королевском дворце перед троном. Ошарашенный увиденным король стоял на возвышении.

Сокол, тяжело дыша, обернулся вокруг, оглядываясь с язычками пламени, пляшущими над его ладонями и капающими на мраморный стол. Принц Марек тоже обернулся, выискивая пропавшего вдруг врага. Его меч вновь очистился, доспехи засверкали чистой и ровной поверхностью. Королева с широко раскрытыми глазами, содрогаясь всем телом, стояла посредине зала. Весь двор впечатался спинами в стены и жался друг к другу, насколько можно расчистив вокруг нас пространство. А я… я опустилась на колени, сжав руками живот, чувствуя приступ тошноты. Ни за что на свете я бы не захотела снова вернуться обратно в Чащу.

Марек пришел в себя первым. Тяжело дыша, он шагнул вперед к трону:

— Вот от чего мы ее избавили! — крикнул он, обращаясь к отцу. — Вот то зло, с которым мы сражались, чтобы ее спасти, и цена, которую мы за это заплатили! Это зло, которому ты служишь, раз не… Я не хочу чтобы так было! Я хочу…

— Довольно! — прикрикнул на него король. Он был бледнее мела.

Лицо Марека стало пунцовым от гнева и жажды крови. Меч до сих пор был сжат в его руке. Принц шагнул к трону. Глаза короля расширились. Его щеки залила краска гнева, и он махнул рукой шестерым стражникам, окружавшим возвышение.

Внезапно королева Анна выкрикнула: — Нет!

Марек обернулся к ней. Она неловко шагнула вперед, ее ноги почти не слушались, словно ей требовалось делать усилие, чтобы их сдвинуть с места. Марек смотрел на нее. Она сделала еще один шаг и взяла его за руку:

— Нет, — повторила она. Она потянула его готовую подняться руку вниз. Он сопротивлялся, но она подняла на него глаза, и его обращенной вниз к ней лицо внезапно стало детским: — Маречек. Ты уже спас меня.

Его рука опустилась вниз, вцепившись в нее, королева медленно повернулась к королю. Он смотрел на нее сверху вниз. Ее лицо было бледным в обрамлении облака коротких волос.

— Я хотела умереть, — произнесла она. — Так хотела. — Она сделала еще один шаркающий шаг и опустилась на колени перед помостом, потянув принца за собой. Он склонил голову, уставившись в пол, но королева смотрела вверх:

— Прости его, — сказала она королю. — Я знаю закон. Я готова. — Марек дернулся, но она крепко держала его руку. — Я королева Польни! — громко произнесла она. — Я готова умереть за свою страну. Но не как предательница.

— Я не предательница, Казимир, — повторила она, вытянув руку в сторону: — Он украл меня. Украл меня!

По залу пронесся ропот, быстро набирая скорость словно разлив реки. Я устало подняла голову и огляделась, ничего не понимая. Лицо замеченной мною Алёши было хмурым. Голос королевы дрожал, но был достаточно громким, чтобы перекрыть поднявшийся гул.

— Пусть я буду приговорена к смерти из-за скверны, но — Бог свидетель! — я не бросала мужа и детей. Василий со своими солдатами предательски выкрал меня со двора и отвез в Чащу, где привязал меня к дереву.