Мы стояли, сцепив руки и едва дыша, словно надеясь, что, не шевелясь, мы сумеем избежать внимания деревьев. Тихо журча, Веретянница утекала от нас к деревьям и дальше мимо них. Вода была настолько прозрачной, что я отчетливо видела на дне песчинки: черного, серебристо-серого и коричневого цветов, перемежающиеся сверкающими вкраплениями янтаря и кварца. Снова светило солнце.

Здесь очаговые деревья были не такими молчаливыми колоннами, как выше на холме. Они были широкими, но не выше обычных дубов. Вместо этого они разрастались вширь, множась переплетающимися ветками и бледно-белыми цветками. Под ними раскинулся ковер из опавших прошлой осенью золотистых листьев, и из-под них доносился винный запах старых павших плодов. Не такой уж неприятный. Я пыталась расправить плечи.

Тут должны были собираться многочисленные стаи птиц, чтобы петь на этих ветвях, и мелкая живность, чтобы подбирать фрукты. Вместо этого все было погружено в странное молчание. Река тихо напевала, но более ничто не шевелилось, ничего живого. Даже очаговые деревья казались недвижимы. Ветер чуть-чуть шевелил ветви, но листья лишь едва-едва сонно шевелились и тут же стихали. Вода омывала мои ноги, и сквозь листву просвечивало солнце.

Наконец я сделала шаг. Из-за деревьев никто не выпрыгнул. И даже ни одна птица не подняла тревогу. Я сделала еще один, потом другой. Вода была теплой. Солнце светило настолько сильно, что моя одежда на спине начала просыхать. Мы шли в тишине. Веретянница вела нас плавно изгибающейся тропой между деревьев, пока не довела до небольшого тихой заводи, в которой она заканчивалась.

На ее дальнем берегу стояло последнее очаговое дерево: широкое и возвышающееся над всеми соседями. Перед ним находился зеленый холм, засыпанный белыми цветами. На холме лежала королева Чаши. Я узнала белое траурное платье, которое было на ней в Башне и осталось до сих пор, его остатки. Длинный прямой подол был истрепан и порван по бокам, рукава фактически сгнили. На вышитых жемчугом манжетах запеклись старые потеки крови. Ее длинные темно-зеленые волосы разметались по сторонам холма и перепутались с корнями дерева. Те же корни взобрались по склону и нежно оплели своими длинными коричневыми пальцами ее тело, лодыжки и бедра, шею и плечи, запутались в волосах. Закрыв глаза, она спала.

Если бы у нас был Алёшин меч, можно было бы покончить с нею, пронзить ее сердце, приколов к земле. Может быть здесь, в центре ее могущества, где она во плоти, это смогло бы ее убить. Но меча больше не было.

Вместо этого Саркан вытащил свой последний флакон пекла с нетерпеливо подрагивающим голодным красно-золотым огоньком внутри. Я посмотрела на него и промолчала. Мы пришли положить всему конец. Мы пришли сжечь Чащу. Здесь было ее сердце. Она была ее сердцем. Но стоило мне представить, как я выливаю пекло на ее тело, смотрю, как начинают метаться ее конечности…

Саркан заметил мое состояние и, желая избавить меня от этого, сказал:

— Ступай обратно к водопаду.

Но я покачала головой. Я не испытывала острой щепетильности по поводу ее убийства. Королева Чащи заслужила смерть и страх: она сеяла, взращивала и собирала их возами, и никак не желала униматься. Безмолвный Касин крик из-под коры очагового дерева, сияющее лицо Марека, павшего от материнской руки, ужас моей матери, когда ее малютка принесла в дом полный подол черники, потому что Чаща никого не щадит, даже детей. Призрачные стены Поросни, поглотившее деревню очаговое дерево, ужасное кровожадное чудовище, выросшее из тела преподобного Балло. Тонкий Маришин голосок, повторяющий над исколотым материнским трупом: «Мама».

Я ее ненавидела, я хотела ее сжечь так, как сгорали многие, пораженные ее порчей. Но подобное зверское желание ощущалось мною как еще один неверный ответ в бесконечной цепи. Люди Башни заперли ее темнице, она уничтожила их в ответ. Она вырастила Чащу, чтобы поглотить нас, теперь мы принесли к ней пекло и собираемся испортить эту прекрасную чистую воду пеплом. Все это казалось неправильным, но я не знала, как еще поступить.

Мы с Сарканом пересекли пруд вброд. Воде не поднималась выше колен. Под ногами была маленькая кругленькая галька. Вблизи Королева Чащи казалась еще более странной и не совсем живой. Ее губы были приоткрыты, но грудь не поднималась. Можно было подумать, что она вырезана из дерева. На ее коже был слабый рисунок структуры расколотой в длину и отполированной древесины с перемежающимися темными и светлыми волнами. Саркан открыл флакон и одним быстрым движением влил содержимое между ее губ, а потом вытряхнул оставшиеся капли на ее тело.

Она открыла глаза. Саркан оттащил меня в сторону, и ее платье, ее волосы, корни очагового дерева — все огромным ревущим облаком объяло пламя. Она хрипло и яростно закричала. Из ее рта вырвалось пламя и дым. Под ее кожей — сперва с одной стороны, потом с другой — словно вспыхнувшие оранжевые звезды засияли вспышки пламени. Она бросилась по склону к корням. Зеленая трава быстро выгорела. Вокруг королевы и над ней вздымались клубы дыма. Я видела ее внутренности: легкие, сердце, печень казавшиеся тенями в горевшем доме. Длинные корни сжимались, отползали. Она отбежала от холма.

Она повернулась к нам, пылая как долгое время пробывшая в костре головешка: ее кожа обуглилась до черноты, из трещин вырывалось оранжевое пламя, посыпая серым пеплом. Волосы королевы напоминали потоки огня, стекающие с ее головы. Она снова закричала, показав жаркое пламя в глотке, а ее язык напоминал кусок угля. Пламя не стихало. Оно вырывалось из многих мест, но кожа словно нарастающая кора опять смыкалась сверху. Несмотря на то, что жар снова обугливал свежую кожу, она снова и снова исцелялась. Королева, пошатываясь, двинулась к пруду. Глядя на этот кошмар, я вспомнила свое видение во время Призывания и ее отчаяние, ее страх, когда она поняла, что заперта в каменной ловушке. Дело было не в том, что до смертельного удара она была бессмертна. Она вообще не знала, как умереть.

Саркан схватил со дна пригоршню гальки с песком и бросил в нее, пробормотав заклинание увеличения. В полете камешки выросли до размеров булыжников. Они врезались в королеву, взметнув от ее тела в воздух миллион искр, словно разворошенный кочергой костер, но даже от этого она не развалилась кучей углей. Она горела, но не сгорала. И продолжала идти. В пруду она опустилась на четвереньки, окруженная облаком шипящего пара.

Внезапно узкий ручей стал течь быстрее через камни, словно зная, что пруду требуется восполнение. Даже под слоем воды она продолжала мерцать — где-то внутри нее, отказываясь затухать, пылало пекло. Королева обеими руками вливала в себя воду, но большая ее часть вскипала от раскаленной кожи. Потом она подняла один из камней, что бросил в нее Дракон, и каким-то странным волшебным приемом вынула из него сердцевину, сделав для себя подобие чаши для питья.

— Давай вместе, — крикнул мне Саркан. — Насылаем на нее огонь! — Я вздрогнула от неожиданности. Я казалась загипнотизированной ее горением и одновременной живучестью. Взяв волшебника за руку я произнесла: «Polzhyt mollin, polzhyt talo», — и начала напевать про горящий очаг и легкий ветерок, раздувающий пламя. За спиной королевы Чащи снова начали потрескивать горящие корни, а внутри ее тела с новой силой вспыхнуло пламя. Она с гневным криком отстранилась от чаши. Ее глаза были черными провалами с пылающим в них огнем.

Со дна реки выросли лианообразные стебли, опутавшие наши ноги. Я умудрилась освободить из их объятий свои босые ноги, а Саркан не смог, потому что они переплелись со шнурками на его сапогах, и он упал в воду. Мгновенно другие водоросли ухватили его за руки и потянулись к горлу. Я погрузила руки в воду, схватилась за стебли и произнесла: «Arakra». По всей их длине мелькнула ярко-зеленая искра, заставившая их отпрянуть. Мои пальцы тоже оказались обожжены. Саркан произнес короткое заклинание, помогшее ему освободиться, пожертвовав оплетенными сапогами. Мы выбрались на берег.

Вокруг нас зашумели очаговые деревья. Они дрожали и качались в общем возмущении, перешептываясь шелестом своей листвы. Королева Чащи отвернулась от нас. Она не только использовала чашу для питья, но и поливала из нее горящие корни огромного очагового дерева, пытаясь погасить пламя. Вода Веретянницы постепенно, по чуть-чуть, гасила горящее в ней пламя. Так ее погруженные в воду ноги уже не тлели, превратившись в почерневшие головни.

— Дерево, — хрипло сказал Саркан, с трудом поднимаясь с берега. Вокруг его горла подобно ожерелью из шиповника краснели следы от стеблей. — Она пытается его защитить.

Я выпрямилась на берегу и посмотрела вверх. Дело шло к вечеру. Воздух стал насыщеннее и влажнее. «Kalmoz», — сказала я призывно небу. На нем начали собираться облака: — «Kalmoz». Начался моросящий дождь, испещривший каплями поверхность воды, и Саркан недовольно мне сказал:

— Мы вроде бы не хотели помочь…

«Kalmoz!», — выкрикнула я, взметнув руки к небу и призвав молнию.

На этот раз я знала, чего ожидать, но это не значит, что я была готова. Видимо нет способа к этому приготовиться. Молния снова отключила весь окружающий мир, на единственное ужасное мгновение погрузив все вокруг меня в слепящую белую тишину, а потом с ревом скакнула от меня и ударила в огромное очаговое дерево, ударив прямо в сердцевину.

Сила резко отбросила меня назад, закрутив. Оглушенная я упала в ручей щекой на траву и гальку. Надо мной задрожали покрытые золотистой листвой ветви. Я была оглушена, опустошена и потеряла ориентацию. Окружающий мир стал звучать странно приглушенно, но даже через эту ватную прослойку я смогла расслышать поднимающийся ужасающий вопль ужаса и ярости. Мне удалось на дрожащих руках оторвать голову от земли. Очаговое дерево горело, вся его листва была объята огнем. Весь его ствол почернел. Молния угодила в одну из нижних скелетных ветвей и отколола почти четверть ствола.

Кричала королева Чащи. Инстинктивно она наложила руки на ствол, пытаясь прижать отломанную ветвь обратно, но она сама продолжала гореть. Там, где она бралась за дерево, кора снова загоралась. Ей пришлось отнять руки. Из земли появились тонкие гибкие прутья, взобравшиеся по стволу очагового дерева, оплетая его, пытаясь свести вместе отломанные части. Королева повернулась и с искаженным от ярости лицом через пруд пошла ко мне. Я, пошатываясь, попыталась на четвереньках отползти, но знала, что не удастся. Она не была ранена смертельно, несмотря на то, что дерево серьезно пострадало. Это очаговое дерево не было ключом к ее жизни.

Удар молнии отбросил Саркана в гущу деревьев. Он как раз выбирался оттуда, пошатываясь, в обугленной, дымящейся одежде. Наставив палец на поток воды, едва слышно для меня жужжащим словно оса голосом он произнес: «Kerdul foringan», и поток изогнулся. «Tual, kerdul…» — речное дно провалилось. Река неуверенно, медленно отвернула, и потекла другим руслом прочь от пруда и горящего дерева. Оставшаяся в пруду вода начала испаряться столбами горячего пара.

Королева повернула к нему. Она вытянула руки и из воды взметнулось еще больше стеблей. Она ухватилась за их верхушки и потянула их вверх, а затем метнула их в волшебника. Стебли росли и распухали в полете, едва коснувшись его тела, они начали опутывать его, утолщаясь, по рукам и ногам, и повалили на землю. Я пыталась подняться. Руки щипало, нос не мог дышать от дыма, но королева словно оживший уголь, оставляя за собой след из пара и дыма, приближалась ко мне слишком быстро. Она схватила меня, и я завопила. Я почувствовала, как обгорает, обугливаясь под ее хваткой, моя собственная плоть.

Она потащила меня за собой. Из-за боли я ничего не соображала и не видела. Мое платье начало тлеть, рукава под ее обжигающими пальцами загорелись и свалились с моих рук. Воздух вблизи от нее дрожал и был раскален как в духовке. Пытаясь вздохнуть, я отвернула от нее лицо. Она протащила меня за собой через пруд, через обугленное пепелище ее холма, где она устроила себе логово, к расколотому дереву.

Я догадывалась, что она собирается делать, и даже несмотря на боль я кричала и сопротивлялась. Но хватка королевы была безжалостной. Я лягалась, обжигаясь, босыми ногами. Слепо тянулась к силе и даже почти выкрикнула заклинание, но она тряхнула меня так сильно, что я прикусила язык. Королева Чащи казалась окружившим меня тлеющим углём, повсюду распространяющим пламя. Я пыталась обхватить ее, прижаться к ней, предпочитая обгореть до смерти. Мне вовсе не хотелось узнать, что со мной сделает скверна, и что она сделает с помощью моей силы, влившейся в это огромное очаговое дерево, растущее прямо посредине Чащи.

Но ее хватка не ослабевала. Королева впихнула меня сквозь обугленную древесину и пепел в расщелину, пробитую моей молнией в стволе очагового дерева. Хватка оплетающей меня лозы усилилась, и очаговое дерево сомкнулось вокруг меня словно закрывшийся гроб.