Сильно помогло то, что никто из них не знал, что это всего лишь простенькое заклинание, и не видел волшебства вблизи. Я не стала их просвещать. Они впрягли четверку лошадей в самые легкие санки и отправили меня в моем дурацком, зато теплом, наряде вниз по замерзшей реке. Это была быстрая поездка и довольно неприятная. Ты буквально паришь, не смея вздохнуть надо льдом. Но и не настолько быстрая и неприятная, чтобы не думать о том, насколько слабый у меня шанс чем — то помочь, а не бес толку погибнуть.

Борис сам вызвался меня отвезти. Тоже из чувства вины своего рода, что я поняла без лишних слов. Да, выбрали меня, а не его дочку. Теперь она сидит в безопасности дома, строит кому-нибудь глазки или уже сосватана замуж. А меня всего — то не видели четыре месяца, и вот меня уже не узнать.

— Не знаете, что случилось в Двернике? — поинтересовалась я у него, кутаясь под толстым слоем покрывал.

— Нет, еще не слышал, — ответил он через плечо. — Сигнальные огни только — только загорелись. Гонец должно быть еще в пути, если только… — он умолк. Если еще было кого послать, вот, что он имел в виду. — Думаю, мы встретим его на полпути, — вместо этого добавил он.

Летом в запряженном тяжеловозами отцовском фургоне путь из Дверника в Ольшанку, с остановкой посредине, занимал почти весь день. Но зимой обычная дорога покрывалась смерзшимся почти как камень сугробом по колено, припорошенным сверху тонким снежком. Сегодня была ясно, и лошади были подкованы по — зимнему. Мы летели сквозь ночь, и за пару часов до рассвета почти на ходу сменили лошадей в Вёсне. Я даже не выходила из саней. Никто не задавал лишних вопросов. Борис лишь упомянул: «Мы спешим в Дверник», и все только поглядывали на меня с любопытством и интересом, но без малейшего подозрения и я точно осталась никем не узнанной. Пока запрягли свежих лошадей, ко мне, кутаясь в теплый плащ, подошла жена владельца конюшни со свежеиспеченным пирогом и кубком согретого вина: — Позвольте для согрева рук вас угостить, миледи.

Я неловко поблагодарила, чувствуя себя не то самозванкой, не то воровкой. Но я не позволила этим чувствам помешать мне умять пирог в несколько укусов, запив вдогонку вином, поскольку не знала, что с этим делать, не оскорбив женщину.

От вина голова стала легкой и чуть закружилась. Мир потерял четкость, стал теплым и уютным. Поскольку мои переживания улеглись, значит я точно выпила лишнего. Но все равно, я была им за это благодарна. Со свежими лошадьми Борис поехал быстрее, и всего через час в лучах утреннего солнца мы заметили вдали фигуру бредущего по дороге человека. Когда мы подъехали ближе, это оказалась Кася в мужской одежде и тяжелых сапогах. Мы единственные ехали в Дверник, и она двигалась прямо на нас.

Отдуваясь, она взобралась в сани, и, опустив любезности, мгновенно начала рассказывать:

— Оно в корове. Оно проникает в коров, и, если удается укусить человека, забирает его тоже. Нам почти удалось их запереть. Пока мы их сдерживаем, но на этом заняты все до единого человека… — тут я выбралась из — под груды покрывал и прикоснулась к ней.

— Кася, — прерывистым голосом, произнесла я. Она посмотрела на меня, и мы долгое мгновение молча смотрели друг на друга. Потом я сказала: — Быстрее, залезай ко мне. Я все расскажу по дороге.

Она забралась внутрь и села рядом, укрывшись покрывалами. Мы выглядели забавной парой — она в грязном домотканом мужском наряде свинопаса и в толстом овечьем тулупчике, спрятав длинные волосы под шапкой, и я в своей роскоши. Словно фея — крестная, явившаяся к перепачканной в золе Машеньке. Но наши руки честнее всего остального между нами были сцеплены крепко — накрепко. Так под шорох полозьев я сбивчиво и отрывочной рассказала ей мою историю: про самые первые и ужасные дни, про длинные обморочные недели, когда Дракон только начинал учить меня колдовать, и про последующие занятия.

Кася слушала, не выпуская мою руку, и когда я, наконец, сказала ей, что могу колдовать, ответила, заставив меня охнуть:

— Я давно это подозревала, — и добавила: — С тобой постоянно творились странные вещи. То пойдешь в лес не в сезон и вернешься с полной корзиной ягод, то соберешь букет цветов, которых никто прежде не встречал. Когда мы были малявками, ты часто рассказывала мне сказки про то, как с тобой разговаривают сосны, пока однажды твой брат не высмеял тебя за выдумки. Тогда ты перестала. А как пачкается твоя одежда… ты бы сама ни за что, даже специально, не смогла бы так испачкаться. Я точно знаю, что не специально. Я видела как — то, как ветка потянулась к тебе и зацепила твою юбку. Правда, просто протянулась и…

Я, ахнув, отпрянула, и она умолкла. Мне не хотелось слышать ничего подобного. Не хотела, чтобы мне рассказывали, что волшебство было во мне давным — давно и неизбежно.

— Если это так, в нем нет для меня ничего хорошего, кроме постоянного беспорядка, — стараясь говорить беззаботно, ответила я Касе. — Я и отправилась лишь потому, что Дракон уехал. А теперь, давай рассказывай, что случилось?

И Кася рассказала: все коровы заболели за одну ночь. На самых первых видели следы, словно их покусал какой — то огромный волк, хотя за всю зиму никто не видел поблизости никаких волков.

— Это были Иржины коровы. И он пожалел сразу же их забить, — мрачно добавила Кася. Я кивнула.

Иржи отлично знал, что, едва заметив укусы, тут же должен был отделить коров от стада и перерезать им глотки. Ни один нормальный волк так себя не ведет. Но Иржи был беден. У него не было своей земли, он ничем не торговал, и все его богатство было в этих коровах. Его жена неоднократно приходила к нам просить муки, и всякий раз, как я возвращалась с богатой добычей из леса, матушка, делясь, чем можно, отправляла меня к ним в дом. Иржи много лет во всем себе отказывал, чтобы скопить немного денег на третью корову, что означало для него вырваться из нужды. И два года назад ему это удалось. На праздник урожая оба явились с гордостью в обновках: Кристина, его жена, в красном платке с бахромой, а сам Иржи в красной жилетке. Они сейчас ждали ребенка, потеряв перед этим еще до крестин четверых младенцев. Так, что у Иржи не поднялась бы рука расправиться с коровами.

— Они покусали и других коров, и его самого, — продолжила Кася. — Теперь, Нешка, все стадо заболело и стало настолько опасным, что страшно находиться рядом. Что ты задумала?

Быть может Дракону было известно средство исцелить стадо. Но мне нет.

— Придется их сжечь, — ответила я. — Надеюсь, он потом все уладит, но я не могу придумать ничего другого. — Но, если сказать честно, помимо ужаса и чувства утраты, я была неизмеримо рада. По крайней мере, на нас не напало никакое огнедышащее чудовище или неизвестный мор, с которым я бы не знала, что делать. Я вынула флакон с пеклом и показала Касе.

Когда мы прибыли в Дверник, со мной не стали спорить. Наша старейшая женщина Данка, как и люди в Ольшанке, и сама Кася, была удивлена, увидев меня, выбирающуюся из саней, но у нее были заботы покрупнее.

Все здоровые мужчины до единого, а также женщины покрепче, несмотря на озябшие руки и лед под ногами, с помощью вил и зажженных факелов посменно сдерживали запертых в загоне бедных пострадавших животных. Остальные жители старались уберечь их от обморожения и голодной смерти. Это была гонка на истощение, и наша деревня терпела поражение. Они уже пытались развести огонь и сжечь стадо, но было слишком холодно. Дрова никак не хотели разгораться, и коровы быстро разбивали сложенные поленницы. Едва я рассказала Данке, что у меня есть, как она кивнула и отправила всех, кто не был занят, обкопать загон, чтобы создать преграду огню.

Потом она повернулась ко мне:

— Нужно, чтобы твой отец и братья привезли больше дров, — без обиняков сказала она. — Они отдыхают дома после ночной вахты. Я бы могла послать за ними, но когда тебе придется вернуться в Башню, будет хуже и тебе и им. Пойдешь?

Я нервно сглотнула. Она конечно права, но и я не могла ничего ответить, кроме «да, пойду». Кася по — прежнему не отпускала меня, и мы вместе побежали через всю деревню ко мне домой.

— Зайди ты первой, — предложила я, — подготовь их, ладно?

Поэтому, когда я вошла внутрь, я застала матушку уже плачущей. Она не заметила моего платья, увидев лишь меня. Мы так и сидели, обнявшись, прямо на полу в море бархата, пока отец с братьями, потягиваясь, выбирались к нам, ничего не понимая спросонья. Наши слезы не унялись даже когда мы сказали друг другу, что некогда реветь, и я сквозь слезы передала отцу, что мы собрались предпринять. Мои родные отправились на конюшню запрягать лошадей, с которыми, по счастью, ничего не случилось. Я воспользовалась случаем и еще посидела за кухонным столом с матушкой. Она плакала, не переставая гладить меня по голове.

— Мамочка, он меня не тронул, — сказала я ей, умолчав о принце Марике. — Он хороший.

Она ничего не ответила, только снова меня погладила.

В избу заглянул отец, сказав, что они готовы, и мне пора.

— Подожди, — сказала матушка и исчезла в опочивальне. Она появилась оттуда с узлом, в который были завязаны мои платья и другие вещи. — Я хотела весной передать их кому-нибудь из Ольшанки, чтобы они доставили их в Башню тебе вместе с праздничными дарами, — объяснила она. — Она снова поцеловала меня, и чуть дольше обычного задержала в объятьях. Было больно. Куда больнее прежнего.

Отец заворачивал в каждый дом, и мои братья собирали все дрова из поленниц до последней щепки и грузили в сани, в которые были вставлены высокие слеги, чтобы груз не высыпался. Когда сани наполнились, мы отправились к стойлу, и я наконец впервые увидела бедных животных.

Они больше не были похожи на коров. Их тела раздулись и изменили форму. Рога выросли, став большими, тяжелыми и кривыми. Там и здесь из их тел торчали стрелы, и даже несколько глубоко засевших копий, казавшихся жуткими шипами. То, что являлось из Чащи порой трудно было убить, не отрубив головы или не испепелив огнем. От ран они только больше зверели. У многих животных передние копыта и грудь почернели от копоти потушенных ими ранее костров. Животные сгрудились у деревянной изгороди, бодаясь своими чудовищными рогами и мыча странно обычными голосами. Их сдерживали жители, стараясь оттеснить их назад, выставляя против них колючий лес из вил, копий и заостренных кольев.

Большая часть женщин была занята обдиранием сухой травы с земли рядом с загоном, вокруг которого в основном уже очистили от снега. Работой управляла лично Данка. Она показала моему отцу, куда подвести сани. Приблизившись к стойлу, наши лошади нервно заржали, почуяв в воздухе скверну.

— Мы управимся до полудня, — сказала старшая. — Тут сложим дрова вперемешку с сеном, а потом зажжем веществом факелы и бросим туда. Постарайся потратить немного, на случай, если придется попробовать еще раз, — добавила она, и я согласилась.

Проснувшиеся приходили нам на подмогу в нашем последнем рывке. Все до единого знали, что, когда мы зажжем огонь, животные попробуют вырваться и нас затоптать. Поэтому все, кто мог держать в руках копье, присоединились к оцеплению. Остальные начали носить в стойло охапки сена, раздирая связывавшие их веревки, чтобы кинутые вязанки рассыпались шире. Мои братья перекидывали внутрь поленья. Я с пузырьком в руке нервно ждала рядом с Данкой, чувствуя, как в ладони нетерпеливо бурлит и ждет волшебное пламя, пульсируя словно, знает, что скоро придет его час. Наконец Данку удовлетворили приготовления, и мне протянули первый факел для поджога: длинную сухую палку с расщелиной посредине, в которую вставили сено и обмотали вокруг тряпками.

Как только я сломала печать на флаконе, пекло попыталось взреветь и вырваться из бутылочки. Я поняла, что нужно защелкнуть стопор обратно. Зелье покорно утихомирилось, и я отстегнула стопор и осторожно капнула, по счастью, крохотной каплей, на самый конец замотанной коряги. Она вспыхнула мгновенно так, что Данке едва хватило времени перекинуть ее через ограду. Она тут же, поморщившись, сунула руки в сугроб. Ее пальцы успели обжечься и покраснеть. Я была занята, борясь со стопором, и когда подняла голову, уже полстойла пылало, а животные дико ревели.

Всех поразила сила волшебного огня, хотя все мы слышали сказки про зелье пекла, которое упоминалось во множестве баллад о битвах и осадах замков, а еще истории о его изготовлении. Говорили, что за единственный пузырек пекла платили тысячекратную стоимость его веса золотом, а для того чтобы его приготовить нужны были каменные котлы и очень искусные волшебники. Я предусмотрительно не стала упоминать, что взяла зелье в Башне без спроса. Если Дракон рассердится, то лучше пусть злится на меня одну.

Но одно дело сказки, другое — увидеть все собственными глазами. Мы были к этому не готовы, а больные животные обезумели. Десяток коров собрались вместе и бросились на заднюю стену стойла, не обращая внимания на выставленные копья и вилы. Мы боялись не только укусов или рогов, но даже прикасаться к этим животным. Скверна распространялась очень быстро. Несколько защитников упали на землю, Данка резко закричала: ограда начала поддаваться.

Путем долгих усилий и мрачного упорства Дракон сумел научить меня паре небольших заклятий для починки и ремонта, ни одно из которых не выходило у меня как надо. Попробовать меня подтолкнуло отчаяние. Я взобралась в пустые отцовские сани, указала на ограду и произнесла: «Paran kivitash farantem, paran paran kivitam!» — Можно с уверенностью сказать, что кое-где я пропустила пару слогов, но оказалась близка к оригиналу: самая крупная и уже треснувшая слега превратилась в целую, и внезапно покрылась почками и листиками, а старые железные скобы укрепились.

У единственной устоявшей на ногах Старой Ханки, которая потом заявляла: «я слишком стара, чтобы помирать», отмахиваясь от похвал за храбрость — оставался в руках лишь обломок грабель. Остальная часть была давно отломана и застряла между рогов одного из быков. Вдруг ее обломанная палка превратилась в заостренную стальную пику, которой она тут же ткнула в открытую пасть одной из коров, прущих на ограду. Пика легко пронзила голову чудовища насквозь и вышла из затылка. Огромное чудовище мгновенно рухнуло замертво на землю рядом с оградой, загородив остальным дорогу.

Это был самый напряженный момент противостояния. Мы сумели продержаться еще пару минут, и дело пошло легче. К тому времени все животные уже были охвачены огнем, разнося по округе невыносимую вонь жженой плоти, от которой скручивало желудок. Запаниковав, они утратили свою хитрость и превратились в обычных испуганных животных, которые бесплотно бросались на стены по одному, пока их окончательно не поглотило пламя. Я использовала восстанавливающее заклятие еще два раза, и под конец висела на плече у Каси, оказавшейся рядом, чтобы меня поддержать. Дети постарше носились вокруг с ведрами полу — растаявшего снега, туша каждую отлетевшую в сторону искру. Каждый житель, мужчины и женщины деревни боролись до изнеможения с вилами в руках, с покрасневшими от жара и потными лицами, глотая морозный воздух, чтобы немного остыть, но вместе мы сдержали и заболевших животных, и бушевавшее пламя.

Наконец, пала последняя корова. В пламени шипел дым, и потрескивал выкипавший жир. Обессиленные мы опустились на землю вокруг загона, наблюдая как догорает и стихает пекло, испепелив все, что было внутри. Многие кашляли. Все молчали, и никто не радовался победе. Не было причин для радости. Хорошо, что худшее нас миновало, но слишком дорогой ценой. Не один Иржи обеднел после этого пожара.

— А Иржи еще жив? — тихо спросила я у Каси.

Она помедлила и кивнула.

— Я слышала, что его сильно скрутило.

Я знала, что хворь, насылаемая Чащей не всегда неизлечима. Дракон сумел многих спасти. Два года тому назад восточный ветер налетел на речном берегу на нашу подружку Трину. Она там полоскала белье. Домой она вернулась, спотыкаясь от болезни. Все белье в ее корзине было покрыто серебристой пыльцой. Ее мать не пустила ее в дом. Она бросила все белье в огонь, и пока в Ольшанку мчался гонец от Данки, саму Трину мать отвела к реке и долго макала в воду с головой.

Дракон пришел ночью. Я помню, что ходила к Касе в гости, и мы вместе подглядывали с ее задворок. Его самого мы не видели, только холодный синеватый свет, вспыхивающий в верхнем окне Трининого дома. Утром ее тетка у колодца сказала мне, что с Триной все будет в порядке. А два дня спустя она появилась сама, как ни в чем ни бывало, только выглядела уставшей, словно после долгой горячки, и одновременно довольной: ее отцу пришлось выкопать колодец рядом с домом, чтобы впредь ей не приходилось ходить на речку.

А ведь это были всего лишь один неудачный порыв ветра и пыльца. А сегодня, сегодня случилось одно из самых ужасных событий на моей памяти. Столько заболевших коров, так сильно, и скверна передавалась настолько быстро — это, вне всякого сомнения, дурной знак.

Данка услышала наш разговор об Иржи. Она подошла к нам и заглянула мне в глаза:

— Ты можешь ему чем-нибудь помочь? — напрямик спросила она.

Я знала, что она хочет знать. Если скверну не исцелить, ему грозила медленная и мучительная смерть. Чаща сжирала свою жертву словно гниль упавшее дерево, питаясь ею изнутри, оставляя только пропитанную ядом чудовищную оболочку, которой нет дела ни до чего, кроме отравления других. Если бы я ответила, что ничего нельзя поделать, это бы подтвердило, что я ничего не знаю, а если я признаюсь, что устала, когда Иржи так сильно пострадал, а Дракона не будет неделю, Данка отдаст приказ. Она отправит несколько мужчин к Иржи. Они уведут Кристину на другой конец деревни, потому войдут внутрь и выйдут назад с тяжелым свертком на руках, который бросят в костер к коровам.

Поэтому я ответила:

— Можно попытаться.

Данка кивнула.

Я медленно поднялась и выбралась из саней.

— Я пойду с тобой, — заявила Кася, и протянула мне руку, чтобы поддержать. Ее не нужно было просить помочь, это было ясно без слов. Мы медленно побрели к дому Иржи.

Его дом был беден и стоял на противоположном от загона конце деревни. Его крохотный садик окружал лес. Для дневного времени дорога была неестественно пустой — все население собралось у загона. Под нашими ногами скрипел выпавший ночью снег. Я неуклюже пробиралась в своем платье сквозь снежные заносы, но не хотела тратить силы на изменение его на что — то более подходящее. Мы услышали Иржи еще загодя: это был нескончаемый горловой стон, который становился громче по мере приближения. Было тяжело решиться постучать в дверь.

Хотя дом был небольшим, пришлось довольно долго ждать. Наконец, Кристина выглянула в щелочку. Она, не узнавая, смотрела на меня, да и ее саму было трудно узнать: под глазами пролегли фиолетовые круги, а живот был сильно раздут от беременности. Она перевела взгляд на Касю, и та сказала:

— Агнешка приехала из Башни на помощь, — и Кристина снова перевела взгляд на меня.

Наконец, после долгой паузы она сказала хрипло:

— Входите.

Она сидела в кресле — качалке у камина прямо рядом с дверью. Я поняла, она ждала. Ждала, что придут за Иржи. В доме была только одна дополнительная комната с простенькой занавеской у входа. Кристина вернулась в кресло. Она не вышивала, не вязала, и не предложила нам чая. Просто раскачивалась в кресле и таращилась в огонь. Внутри дома стоны Иржи были слышны яснее. Я крепче сжала руку Каси, и мы вместе подошли к занавеске. Кася протянула руку и отдернула ее прочь.

Иржи лежал на кровати. Это была грубая тяжелая конструкция, сколоченная из толстых досок, но в данном случае это было на пользу. Его руки и ноги были привязаны к угловым столбам, а тело привязано веревкой к раме. Кончики его пальцев на ногах почернели, и ногти отпали. А там, где проходили веревки, зияли кровоточащие язвы. Он извивался в путах и стонал. Его язык распух и почернел, почти вывалившись изо рта, но стоило нам войти, как он перестал. Иржи поднял голову, посмотрел на меня пожелтевшими глазами и оскалил в улыбке окровавленные зубы. Он начал смеяться:

— Взгляни — ка на себя, ведьмочка, взгляни — ка на себя, взгляни, — начал он напевать дурашливую песенку, то громче, то тише. Он задергался в путах, сотрясая всю кровать так, что она почти на дюйм подвинулась ко мне.

— Подойди же ко мне поближе, ближе, ближе — улыбаясь, распевал он: — малютка Агнешка, поближе, ближе, ближе…

Это было похоже на детскую песенку, но кровать медленно пододвигалась к нам. Трясущимися руками, стараясь на него не смотреть, я открыла свою сумку с эликсирами. Раньше я никогда не была рядом с кем — то, кого поразила скверна Чащи. Стоявшая прямо и внешне спокойно, Кася положила руки мне на плечи. Думаю, если бы не она, я бы удрала прочь.

Я не запомнила заклинание, которое использовал Дракон на принце, но он обучил меня исцелять мелкие порезы и ожоги от готовки и уборки. Я решила, что хуже не будет. Я налила эликсир в большую столовую ложку, сморщив нос, от запаха протухшей рыбы, и начала тихо напевать. Мы с Касей осторожно двинулись к Иржи. Он начал щелкать зубами и яростно шевелить связанными окровавленными руками, стараясь меня поцарапать. Я замерла. До смерти не хотелось, чтобы он меня укусил.

— Постой, — сказала Кася и вышла из комнаты. Она вернулась с кочергой в одной руке и с плотной кожаной рукавицей, в которой шевелят угли. Кристина равнодушно, без капли интереса, наблюдала за ее перемещениями.

Мы поместили кочергу поперек Иржиной шеи и с обеих сторон прижали к кровати, а потом моя храбрая Кася надела рукавицу, вытянула руку, зажала ему нос сверху и не отпускала, даже когда он принялся дергать головой вперед — назад, пока наконец, ему не пришлось открыть рот, чтобы вдохнуть. Я тут же влила ему в рот эликсир, и отпрыгнула вовремя. Он поднял подбородок и умудрился ухватить зубами кусок свисающих кружев на моем бархатном рукаве. Не перестав напевать дрожащим голосом, я смогла вырваться и отшатнулась. Кася отпустила его и тоже встала рядом.

Такого же яркого свечения, как я помнила, не было, но по крайней мере жуткое пение Иржи прекратилось. Я видела свечение эликсира, начавшего свое путешествие по пищеводу. Иржи откинулся назад и, с громким протестующим стоном, принялся метаться из стороны в сторону. Я не останавливалась. Из моих глаз текли слезы от усталости. Я чувствовала себя не лучше, чем в первые дни в Башне Дракона, и даже хуже, но продолжала напевать заклятие, поскольку не смела остановиться, считая, что это поможет остановить происходящий передо мной ужас.

Услышав заклинание, Кристина медленно поднялась и с искрой отчаянной надежды на лице подошла к проему. Эликсир в животе Иржи засветился словно горячие угли: часть кровоточащих язв на его животе и руках зажили. Но даже, не смотря на заклинание, поверх свечения было видно бурление темно — зеленых вихрей, словно тучи на светлом лике полной луны. Все больше и больше их собиралось, мрачнея, пока свет совсем не погас. Иржи медленно перестал дергаться, и его тело расслабилось. Я умолкла. Все же слегка надеясь, я чуточку пододвинулась ближе, и вдруг… он открыл глаза, желтые и безумные, и снова рассмеялся:

— Попробуй снова, Агнешка, — сказал он, и залаял собакой. — Давай, попробуй, ближе, ближе!

Кристина громко взвыла и мешком осела вдоль стены на пол. Из ее глаз брызнули слезы. От неудачи стало досадно и тошно. Иржи чудовищно насмехался, и снова дергал кровать в нашу сторону. «Бум — бум!» — стучали по полу тяжелые ножки. Ничего не изменилось. Чаща победила. Скверна была сильнее и наступала слишком быстро.

— Нешка? — тихо с печалью произнесла Кася. Я поднесла тыльную сторону ладони к лицу, и с мрачной решимостью снова сунула руку в сумку.

— Выведи Кристину из дома, — сказала я и подождала, пока Кася поможет женщине подняться и выйти. Та тихо всхлипывала. Кася бросила на меня последний растерянный взгляд, и я постаралась ей слегка улыбнуться, но не смогла справиться со своим ртом.

Прежде, чем приблизиться к кровати, я сняла с себя тяжелую бархатную юбку и обернула ее вокруг лица, закрыв нос и рот тремя — четырьмя слоями ткани, пока едва могла дышать. Потом я сделала глубокий вдох и задержала дыхание. В это время я сломала печать на сером флакончике и брызнула немного каменным эликсиром в ухмыляющееся гавкающее лицо Иржи.

Я вернула стопор на место и как можно быстрее отпрыгнула назад. Он успел вдохнуть эликсир — в его ноздри и рот проник дымок. Его лицо перекосило от удивления, и кожа начала приобретать серый оттенок, уплотняясь. Он умолк: рот и глаза застыли, тело напряглось, а руки и ноги замерли на месте. Вонь скверны начала отступать. По всему его телу пробежала волна окаменения, и в одно мгновение все было кончено. Я покачнулась от облегчения и ужас отступил. В постели лежала просто статуя — статуя, изображающая безумца, чье лицо было перекошено от нечеловеческой злобы.

Прежде, чем выходить, я удостоверилась, что плотно запечатала пузырек, положила его обратно и распахнула дверь. Кася с Кристиной стояли во дворе по колено в снегу. Лицо Кристины было мокрым и безнадежным. Я позвала их внутрь. Кристина протиснулась в узкий дверной проем и уставилась на безжизненную статую в кровати.

— Он не чувствует боли, — пояснила я. — И уверяю тебя, даже не чувствует хода времени. Таким образом, если Дракону известен способ исцелить в нем скверну… — я умолкла. Кристина плюхнулась в кресло — качалку, словно ноги больше ее не держали. Ее голова склонилась вниз. Не знаю, было ли с моей стороны это проявлением милосердия или я уберегла от боли себя. Я не слышала, чтобы Дракон ранее исцелял настолько скверные случаи, как у Иржи. — Я не знаю, как его спасти, — добавила я тихо, — но… возможно Дракон, когда вернется, отыщет. Мне кажется стоит попытаться.

По крайней мере в доме теперь стало тихо, не было слышно завываний и вони разложения. Ужасное выражение непонимания, словно она не могла все это время размышлять здраво, наконец пропало с лица Кристины, и спустя мгновение она обняла живот и опустила на него взгляд. Ее срок был очень близок, и я уже замечала шевеление ребеночка под ее одеждой. Она подняла голову и спросила меня:

— А как коровы?

— Их сожгли, — ответила я. — Всех до единой. — Она снова повесила голову: ни мужа, ни коров, и скоро рожать. Данка, разумеется, постарается ей помочь, но этот год будет тяжелым для всех. Внезапно я спросила:

— У тебя нет платья в обмен на то, что на мне? — Женщина уставилась на меня. — Я едва могу в нем ходить. — Она с большим сомнением передала мне где — то откопанное домотканое платье в заплатах и плащ из грубой шерсти. Я с большим удовольствием сбросила тяжелый бархат, шелка и кружева в кучку рядом с ее столом. Вне всякого сомнения, платье стоило целой коровы, а молоко в деревне еще долго будет цениться дорого.

Когда мы с Касей наконец выбрались на улицу уже начало темнеть. Пожар в стойле продолжал полыхать, отбрасывая огромное оранжевое зарево до другого конца деревни. Дома все еще стояли пустыми. Мороз пощипывал меня сквозь тонкую одежонку, и я была вымотана до предела. Я шла, спотыкаясь, следом за Касей, которая торила для меня тропинку, то и дело оборачиваясь, чтобы подать мне руку и поддержать. Меня грела одна счастливая мысль: мне не нужно немедленно возвращаться в Башню. А это значит, что я могу отправиться к матушке и остаться, пока не вернется Дракон и не придет за мной снова. А куда еще мне податься?

— Его не будет по меньшей мере неделю, — говорила я Касе, — а может, я ему уже надоела, и он разрешит мне остаться. — Последнее мне не следовало озвучивать даже мысленно. — Но не говори никому, — быстро добавила я, и она остановилась, обернувшись, и крепко меня обняла.

— Я была готова уйти, — произнесла она. — Все эти годы… я готовилась быть храброй и уйти, но не смогла пережить того, что он забрал тебя. Словно все, ради чего я жила, было зря, и вроде все по — прежнему, но тебя как будто не было… — она умолкла. Мы стояли, держась за руки. Плакали и одновременно улыбались друг другу, и вдруг ее лицо переменилось. Она дернула меня за руку и потащила за собой. Я обернулась.

Они медленно появлялись из леса размеренным шагом на крупных лапах, которые умеют ступать, не потревожив наст на сугробах. В нашем лесу водились волки: быстрые, поджарые и серые. Они могли унести раненную овцу, но боялись охотников. Эти не были на них похожи. Их мощные, покрытые белым мехом, холки доставали мне до груди. Из их пастей с огромными, заходящими друг за друга клыками, свешивались розовые языки. Они смотрели прямо на нас… на меня… своими бледно — желтыми глазами. Я вспомнила, как Кася упоминала, что первую заболевшую корову покусал какой — то волк.

Их вожак был мельче остальных. Он понюхал воздух в моем направлении и вдруг замотал головой, не спуская с меня взгляда. Из — за деревьев появилось еще двое зверей. Стая рассыпалась, словно он подал им знак, по обеим сторонам от меня, преграждая путь. Они охотились и охотились на меня.

— Кася, — с колотящимся сердцем сказала я. — Кася, беги, немедленно. — Я отняла у нее свою руку и сунула ее в сумку. — Кася, беги! — крикнула я, сняла стопор и швырнула каменный эликсир в приближавшегося вожака.

Вокруг него взвился серый туман, и к моим ногам рухнула большая каменная статуя волка. Оскаленные челюсти, даже окаменев, укусили меня за лодыжку. Еще один волк попал в край облачка. Окаменение охватило его не так быстро, и он еще мгновение скреб передними лапами снег, пытаясь сбежать.

Кася не побежала. Она схватила меня за руку и потащила к оказавшемуся ближайшим Евиному дому. Волки разом взвыли своими мерзкими голосами, осторожно обходя две образовавшиеся статуи, наконец один из них коротко взвизгнул, остальные его послушались, и все вновь устремились в погоню.

Кася втащила нас в ведущую в сад калитку и захлопнула ее за нами. Волки перемахнули через преграду с легкостью оленя. Я не решилась бросать пекло, не имея возможности остановить его распространение, особенно после всего, что я видела сегодня. Оно бы с легкостью испепелило нашу деревню, а возможно и всю долину, и, разумеется, нас двоих. Вместо этого я вытащила зеленый флакон, надеясь, что он сумеет отвлечь внимание хищников на какое — то время, пока мы не спрячемся в доме. Когда я спросила о нем Дракона, тот пренебрежительно ответил, что эликсир помогает расти. Теплый и здоровый цвет содержащегося в нем эликсира казался мне приветливым, в отличие от странно — холодных оттенков других веществ в лаборатории. «Дает многочисленные всходы разнообразных сорняков. Это может быть полезно лишь в случае, если требуется начисто выжечь поле», — пояснил волшебник. Перед эти я думала воспользоваться им для засевания нашего луга после выгорания пекла. Дрожащими руками я открыла стопор и эликсир слегка пролился мне на руки: от него чудесно пахло: здоровьем, чистотой, свежестью, на ощупь он оказался приятно липким, как свежая травка или весенняя, полная соков листва. Волки мчались прямо на нас. Я плеснула жидкость из сложенной чащей ладони по сторонам заснеженного сада.

Из мертвых грядок словно ярко — зеленые змеи взметнулись лианы и опутали волков, толстыми витками закрутились вокруг лап, повалив чудовищ на землю в паре дюймов от нас. Все начало бурно расти будто год промчался за минуту: фасоль, хмель и тыквы. Все росло очень быстро и становилось невероятно огромным. Даже несмотря на то, что волки рвали зубами, грызли и продирались сквозь растения, тем не менее, растительность преградила им дорогу и продолжала расти, становясь больше, и даже отращивая шипы размером с лезвие ножа. Один из волков был буквально раздавлен объятьями стебля, выросшего до толщины дерева, а свалившиеся одна на другую тыквы были так тяжелы, что, треснув, сбили с ног другого волка.

Пока я глазела, открыв рот, Кася потащила меня за собой, и я, спотыкаясь, побежала следом. Входная дверь дома не открылась, хотя Кася подергала. Мы ринулись к маленькой конюшне рядом с домом и заперлись внутри. На самом деле это был скорее навес для свиней. Внутри не оказалось вил, все забрали к стойлам. Единственной вещью, напоминавшей оружие, был небольшой топорик для рубки дров. Я схватила его от отчаяния, пока Кася закрывала дверь. Оставшиеся волки пробились сквозь разросшийся садик и вновь напали на наш след. Они начали скрести когтями дверь, грызть ее, но потом зловеще затихли. Мы слышали, как они ходят, и потом один из них завыл за небольшим окошком наверху с другой стороны конюшни. Когда мы встревоженно обернулись, сквозь него один за другим запрыгнули трое волков. Остальные взвыли за дверью.

В голове было пусто. Я пыталась вспомнить что — то подходящее из того, чему меня научил волшебник. Все, что могло помочь. Может мне как саду помог эликсир, а может страх сделал свое дело, но я более не чувствовала слабости, и могла снова произнести заклинание… если бы только могла придумать что — то полезное. «Мог ли, к примеру, «vanastalem» вызвать доспехи?», — отчаянно думала я, и внезапно произнесла наобум, схватив в руки старую оловянную тарелку, использованную под поилку: — Rautalem? — смешав его с заклинанием заточки кухонных ножей. Я не знала, что делаю, только надеялась. Возможно магия пыталась спасти себя и меня, потому что блюдо превратилось в большой круглый щит из тяжелой стали. Мы с Касей спрятались за ним, забившись в угол помещения, пока волки скакали вокруг нас.

Кася выхватила у меня топорик и била по их совавшимся к нам лапам и мордам. Мы обе отчаянно, как за собственную жизнь, цеплялись за ручки щита. Тут к моему ужасу один из волков — волков! — подошел прямо к двери в конюшню и поднял засов носом.

Оставшиеся волки стаи оказались внутри. Нам было некуда бежать, и в моей сумке больше не осталось никаких трюков. Мы с Касей цеплялись за щит, и тут внезапно вся стена за нашими спинами обрушилась. Мы повалились на снег прямо к ногам Дракона. Вся стая с воем тут же накинулась на него, но он вскинул руку и на одном дыхании затянул невероятную непрерывную песню. Все волки разом переломились прямо в воздухе с мерзким звуком треснувшей ветки. Они упали мертвыми на снег.

Пока они падали друг на друга вокруг нас, мы с Касей сидели неподвижно, обнявшись. Мы уставились на волшебника. Он посмотрел на нас сверху-вниз, напряженный и разгневанный, и как рявкнет:

— Что еще за идиотскую выходку ты устроила, нереально полоумная гусыня…

— Берегись! — крикнула Кася, но было поздно. Один последний хромой, вымазанный оранжевым соком тыквы, волк перепрыгнул через садовую ограду. И, хотя волшебник тут же произнес заклинание, повернувшись ему навстречу, волк успел перед смертью укусить его за руку. Три капли ярко-красной крови упали на снег к его ногам.

Дракон рухнул на колени, придерживая руку в локте. Его черный кафтан из шерсти был разорван. Его рука вокруг раны уже начала зеленеть от скверны. Там, где его пальцы сжимали руку, цвет еще сохранялся, и из-под них виднелось свечение, но вены на его кисти угрожающе набухли. Я начала нашаривать в сумке целебный эликсир.

— Полей сверху, — сквозь сжатые зубы сказал волшебник, когда я протянула ему флакон для глотка. Я полила из пузырька сверху, и мы затаили дыхание, но темные пятна не пропали, лишь замедлилось их распространение.

— В башню, — сказал он. На лбу волшебника проступил пот. Его челюсти были сцеплены так крепко, что он едва мог говорить. — Слушай: Zokinen valisu, akenezh hinisu, kozhonen valise.

Я уставилась на него. Он доверяет мне заклинание, которое доставит нас назад? Но он больше ничего не добавил. Все его силы, вне всякого сомнения, были брошены на сдерживание скверны, и я слишком поздно вспомнила, как он говорил мне, что если Чаща завладеет мной — необученной и бесполезной ведьмой, то в итоге я превращусь в нечто совсем ужасное. А что случится, если она овладеет самым сильным волшебником королевства?

Я повернулась к Касе и вручила ей флакон с пеклом:

— Передай Данке, пусть отправит кого-нибудь в Башню, — нервно и быстро сказала я ей. — Если мы не появимся и не скажем, что все в порядке, если будут сомнения… пусть сожгут все до основания.

Касины глаза были полны тревоги за меня, но она согласилась. Я повернулась к Дракону и присела рядом с ним на снег.

— Хорошо, — сказал он тихо, метнув взгляд на Касю. И я поняла, что мои худшие опасения не пустые домыслы. Я взяла его за руку, закрыла глаза и представила свою комнату в Башне. Потом я произнесла заклинание.