Я избегала встречи с ним весь следующий день, но слишком поздно поняла, что мне это удавалось лишь благодаря тому, что и он в свою очередь избегал меня, хотя раньше никогда не пропускал уроков. Я не задавалась вопросом, с какой стати, и старалась делать вид, что это ничего не значит, просто мы решили устроить выходной. Но проведя беспокойную ночь, я сама следующим утром, нервничая, спустилась в библиотеку. Он не посмотрел в мою сторону, только коротко бросил: — Начнем с «fulmkea» на странице сорок три. — Это было новое заклинание, и он все время не поднимал голову от книги. Я с радостью погрузилась в безопасную пучину работы.

Так, предоставленные своим занятиям, почти в полной тишине, не считая обмена парой слов, прошло четыре дня. Думаю, в равной степени мог пройти и месяц, но утром четвертого дня прозвучал дверной молоток у входа Башни. Когда я выглянула в окно, под дверью стоял Борис, но он был не один. С ним была Касина матушка Венса, свернувшаяся в санях и показавшаяся маленькой. Ее бледное круглое лицо смотрело на меня из-под платка.

С той самой ночи с сигнальными кострами я больше не видела никого из Дверника. Данка прислала в Ольшанку пекло в сопровождении мрачного эскорта из каждой деревни долины, собравшегося по пути, как только до них дошли слухи. На четвертый день после того, как я доставила Дракона обратно, они собрались у Башни. С стороны простых крестьян и ремесленников выйти на встречу самому худшему из наших кошмаров это был храбрый поступок, и их с трудом удалось убедить, что Дракон выздоровел.

Мэр Ольшанки настолько набрался храбрости, что потребовал, чтобы Дракон показал рану городскому доктору. Волшебник покорно подчинился, закатив рукав и продемонстрировал светлый шрам — все, что осталось от раны — и даже попросил доктора взять немного крови из пальца. Она оказалась чистого алого цвета. Тем не менее, они привели с собой престарелого деревенского священника в полном пурпурном облачении, чтобы провести над Драконом обряд, что безмерно его взбесило:

— А вы-то, во имя всего святого, зачем себя в это втянули? — спросил он у святого отца, с которым был немного знаком. — Я позволял вам отпускать грехи десяткам обреченных душ. Разве кто-то из них пах розами или внезапно объявлял себя спасенным и очистившийся? Какой толк от вашего обряда, будь я действительно поражен скверной?

— Вижу, вы действительно в порядке, — сухо ответил священник. Только после этого все позволили себе в это поверить, и мэр с большим облегчением отдал волшебнику пекло.

Разумеется, моим отцу и братьям не разрешили идти, как и любому из нашей деревни, кто мог бы расстроиться из-за моего сожжения. Пришедшие смотрели на меня, стоящую рядом с Драконом, и я не знала, как назвать чувство, отражавшееся в их лицах. Я снова была в привычном для себя простеньком наряде, но они все равно глядели на меня, путь и не со злобой, но отчужденно — не так, как смотрят на обычную дочку лесоруба из Дверника. Так я поначалу смотрела на принца Марека. Они глядели на меня и видели кого-то из сказки, как издали смотрят на проезжающего мимо и не принадлежавшего к их жизни. От подобных взглядов у меня мурашки пробегали по коже, и я с удовольствием вернулась в Башню.

Это случилось именно в тот самый день, когда я явилась в библиотеку к Дракону с книжечкой Яги в руке и потребовала, чтобы он перестал считать, что у меня есть какие-то особые способности к целительству, чем ко всему остальному, и позволил мне учиться тому, чему я могу. Я не пыталась написать письмо, хотя, полагаю, Дракон позволил бы мне его отправить. Но что бы я в нем написала? Я сбежала домой и даже спасла его, но он перестал быть мне родным. Я не смогу прийти на нашу площадь чтобы потанцевать с подругами, как еще полгода назад не могла прийти в библиотеку Дракона и подсесть к нему за стол.

Когда я увидела лицо Венсы, даже из окна, я об этом не вспомнила. Я бросила свою работу болтаться в воздухе незаконченной, что мне неоднократно запрещал делать волшебник, и кинулась по ступеням вниз. Он что-то кричал мне в след, но я его не слышала, потому что Венса не оказалась бы здесь, если бы могла приехать Кася. Я перескочила последние несколько ступеней и пролетела сквозь большой зал, лишь на мгновение задержавшись у дверей: «Irronar, irronar!» — прокричала я. Это было всего лишь заклятье для распутывания узлов на нитках и, к тому же, произнесенное впопыхах, но я приложила к нему щедрую порцию волшебной силы, словно была настроена прорубить себе путь через лес, вместо того, чтобы тратить время на обходные тропинки. Двери подпрыгнули, словно от удивления, и распахнулись.

Я упала в проем на внезапно подкосившиеся колени. Как с удовольствием и едко мне объяснил Дракон, есть причина, почему более сильные заклинания гораздо сложнее прочих… но я оправилась, и схватила Венсу за руки, занесенные для стука. Вблизи было хорошо заметно, что ее лицо припухло от слез. Ее незаплетенные волосы свободно свисали под платком за спиной, а ее одежда была местами разорвана и испачкана. На ней была накидка, наброшенная прямо поверх ночной сорочки.

— Нешка, — произнесла она, с силой сжимая мои руки почти до полного их онемения. Ее ногти впились в мою кожу. — Нешка, я не могла не приехать.

— Говорите!

— Они забрали ее этим утром, когда она пошла за водой, — рассказала Венса, срывающимся голосом: — Их было трое. Три ходока.

Самой плохой весной из Чащи приходил один ходок, и он собирал людей в роще словно грибы. Однажды я видела одного вдали от деревьев. Он был похож на сложенное из сучьев насекомое, которое почти невозможно заметить в подлеске, и сложенное настолько чуждо и ужасно, что, когда оно двинулось, я попятилась от него в страхе, почувствовав приступ тошноты. Их руки и ноги были похожи на ветки с длинными сучковатыми пальцами. Ходоки пробирались в рощи, выбирая себе место рядом с тропинками, полянами или у воды, и тихо ждали в засаде. Если кто-то подходил к ним на расстояние вытянутой руки, то спасения не было, если только рядом не окажется большое число людей с топорами и огнем. Когда мне было двенадцать, одного из ходоков удалось поймать в полумиле от Заточек — эта крохотная деревенька в нашей долине стояла крайней у Чащи. Ходок утащил ребенка, который нес матери ведро с водой для полоскания белья. Она заметила, как его схватили и подняла крик. Рядом находилось достаточно женщин, чтобы поднять тревогу и задержать ходока.

Они остановили его с помощью огня, но все равно потребовался целый день, чтобы разрубить его на части. Удерживая мальчика, ходок сломал ему руку и ноги, и не отпускал до тех пор, пока им не удалось разрубить его тело и отрубить конечности. И все равно потребовалось трое сильных мужчин, чтобы отломать пальцы, сжимавшие тело ребенка. У него до сих пор остались шрамы на руках и ногах, которые на ощупь были похожи на огрубевшую дубовую кору.

Тем, кого ходоки все-таки утащили в Чащу, повезло меньше. Мы не знаем, что с ними случилось, но иногда они возвращались, испорченные самым худшим образом: они улыбались и были приветливы, даже безобидны на вид. Для окружающих, кто не знал их хорошо, они казались почти прежними. Вы могли провести с таким рядом целый день, и ничего не заподозрить, пока не хватались за нож, и не начинали отрезать себе собственную руку, затем выкалывать глаза, отрезать себе язык, а эта дрянь продолжала бы с вами беседовать, мерзко улыбаясь, как ни в чем не бывало. А после этого оно само бралось за нож, и, пока вы валялись снаружи беспомощный, слепой и кашляющий кровью, заходило в ваш дом, к вашим детям. Если кого-то из близких забирал ходок, для всех была лишь одна надежда: что он умер. Единственная надежда. И в этом не было уверенности, пока кто-нибудь не возвращался из Чаши, чтобы подтвердить, что не умер. Тогда мы начинали за ним охоту.

— Нет, только не Кася, — сказала я. — Только не Кася.

Венса опустила голову. Она плакала, не выпуская мои руки, стискивая их словно железом.

— Прошу тебя, Нешка, пожалуйста, — хрипло приговаривала она без тени надежды. Я знала наверняка, она бы ни за что не стала умолять Дракона о помощи, потому что знала ответ. Она пришла ко мне.

Ее слезы было невозможно осушить. Я завела ее внутрь в небольшую прихожую, куда нетерпеливо вошел Дракон и протянул женщине воду. Она шарахнулась от него и спрятала лицо, пока я не передала ей сама. Выпив, она заметно успокоилась, и ее лицо разгладилось. Она позволила мне отвести ее наверх в мою комнатушку, и тихо улеглась на кровать с открытыми глазами.

Дракон стоял в дверях, наблюдая за нами. Я сняла кулон с шеи Венсы.

— У нее там локон волос Каси, — я знала, что она срезала ее прядь перед самыми смотринами, считая, что у нее ничего не останется на память о дочери кроме этого. — Если использовать заклятие «loytalal»…

Он покачал головой:

— Что ты рассчитываешь найти, помимо улыбающегося трупа? Девушка мертва. — Он дернул подбородков в сторону Венсы, и та закрыла глаза: — Выспавшись, она успокоится. Скажи вознице, пусть возвращается утром, чтобы отвести ее домой.

Он повернулся и ушел, но худшее было в том, как он сказал об этом — словно о свершившемся факте. Он не кричал на меня, не называл дурой. Не говорил, что жизнь деревенской девушки не стоит того, чтобы позволить Чаще схватить меня и обратить себе на пользу. Не говорил, что я идиотка, воспарившая на крыльях успеха: швыряющая налево и направо эликсиры, выращивающая из воздуха цветы и которая вдруг вообразила себе, что сумеет спасти кого-то, кого забрала Чаща.

Девушка мертва. В его голосе даже было слышно сожаление, в его собственном угловатом стиле.

Я села рядом с неподвижной и холодной Венсой, баюкая ее жесткую покрасневшую мозолистую руку на своем колене. Снаружи темнело. Если Кася еще жива, то она находится в Чаще, видя, как садится солнце, и среди веток меркнет вечерний свет. Сколько времени займет кого-то оттуда вызволить? Я размышляла о Касе в хватке ходока. Его длинные пальцы сжимают ее руки и ноги. Она знает, что ей грозит, что случится.

Оставив Венсу спать, я спустилась в библиотеку. Дракон был тут, просматривая записи в одном из томов, в котором обычно делал пометки. Я остановилась в дверях, уставившись ему в спину:

— Я знаю, как она тебе дорога, — сказал он мне через плечо: — Но нет ничего хорошего в том, чтобы раздавать фальшивые надежды.

Я промолчала. Книжечка Яги, маленькая и потертая, раскрытой лежала на столе. Всю прошлую неделю я изучала заклинания земли: «fulmkea, fulmedesh, fulmishta». Они твердые и неподвижные, полная противоположность воздуху и огню, которые давали жизнь иллюзиям. Я взяла книгу со стола за спиной Дракона и положила ее в карман, потом повернулась и тихо сошла вниз по лестнице.

Борис по-прежнему оставался снаружи, ожидая ответа с мрачным выражением на длинном лице. Когда я вышла из Башни, он повернул в мою сторону голову от укрытых попонами коней.

— Отвезете меня к Чаще? — спросила я его.

Он кивнул. Я забралась в его сани и, пока он готовил коней, зарылась в покрывала. Он взобрался на облучок и, звякнув вожжами, прикрикнул на лошадей. Сани двинулись по снегу.

* * *

Этой ночью в небе высоко висела полная, красивая луна. Ее свет отбрасывал голубые тени на сверкающем снеге. По пути я раскрыла книжечку Яги и отыскала заклинание, ускоряющее бег. Я тихо пропела его лошадям. Они услышали меня, прянув ушами, и вокруг наших саней сильнее заревел ветер, щипля щеки и выбивая слезу. Замерзшая Веретянница казалась бегущей рядом светло-серебристой дорогой. А впереди на востоке росла тень. Она становилась больше и больше, пока лошади, заволновавшись, не встали как вкопанные без малейшего окрика или движения вожжей. Мир прекратил движение. Мы остановились под навесом нескольких сосен. Перед нами за нетронутым снежным полем простиралась Чаща.

Раз в год, когда вся земля просыпается, Дракон собирает всех неженатых мужчин долины старше пятнадцати лет и приводит их на границу Чащи. Он выжигает дотла и дочерна широкую полосу поля вдоль ее границы, а следующие за огнем мужчины засыпают землю солью, чтобы ничто не могло ни взойти, ни пустить корни. От нашей деревни хорошо видны клубы дыма. И мы видим, как аналогичные дымы поднимаются по другую сторону Чащи в далекой Росии, и мы знаем — там поступают так же. Но стоит огню добраться до Чащи, как пламя гаснет под тенью темных деревьев.

Я спустилась с саней. Борис посмотрел на меня, его лицо было окостеневшим и испуганным, но он сказал:

— Я дождусь, — хотя я знала, что он не сможет. Ждать? Как долго? Чего? Ждать тут, в самой тени Чащи?

Я подумала о своем собственном отце, ждущем Марту, если бы мы вдруг поменялись местами. Поэтому я покачала головой в ответ, решив, если смогу вытащить Касю, то сумею сама доставить ее в Башню. Надеюсь, заклинание Дракона нас впустит.

— Езжай, — сказала я, и внезапно спросила, заинтересовавшись: — Как там Марта?

Он слегка кивнул:

— Вышла замуж, — ответил он, и почему-то замявшись, добавил: — ждет ребенка.

Я вспомнила Марту на смотринах пять месяцев назад: ее красное платье, красивые темные косы, ее узкое бледное и чуть испуганное лицо. Казалось невероятным, что мы вообще стояли рядом: она, я и Кася. У меня перехватило дыхание, остро и болезненно. Я представила ее, молодую жену, сидящую у очага, готовую стать матерью.

— Я рада, — через силу сказала я, стараясь не показаться завистливой. Хотела ли я замуж и ребёнка? Не хотела, или скорее хотела, но не более, чем дожить до ста лет — где-нибудь, когда-нибудь, не вдаваясь в подробности. Но это и значит жить. Она живет, а я нет. Даже если я каким-то образом умудрюсь выбраться из Чащи живой, у меня не будет того, что есть у нее. И Кася… Кася уже может быть мертва.

Но я не хотела входить в Чащу с проклятьями в душе. Я сделала глубокий вдох и заставила себя сказать:

— Я хочу пожелать ей легких родов и здорового малыша, — и даже сумела себя в этом убедить: роды сами по себе пугают, хотя это и более знакомый страх. — И, спасибо вам, — добавила я и повернулась, чтобы направиться через безжизненную пустыню к стене темно-зеленых стволов. Когда Борис развернул лошадей, и отъехал, я услышала за спиной позвякивание сбруи, но звуки постепенно стихли и вскоре пропали совсем. Не оглядываясь, я медленно шаг за шагом шла, пока не оказалась под первыми ветвями.

Неслышно падал легкий и мягкий снежок. Кулон Венсы холодил мне руку, и я открыла его. У Яги было с полдюжины разных заклятий для розыска, коротких и простых… кажется она постоянно что-то теряла. «Loytalal», — тихо произнесла я над небольшой косичкой из Касиных волос. Как значилось в приписке к заклинанию: «оно хорошо для поиска целого по части». Мое дыхание превратилось в крохотное бледное облачко, которое отплыло от меня и устремилось между деревьями. Я ступила между двумя стволами и пошла за ним следом в саму Чащу.

* * *

Вообще-то я ожидала, что будет гораздо страшнее. Но по началу Чаща казалась всего лишь старым, старым лесом. Деревья были похожи на высокие колонны в темном бесконечном зале. Они стояли на приличном расстоянии друг от друга, и среди темно-зеленого мха проступали их искривленные обнаженные корни. Низкий папоротник слегка сворачивался на ночь. Во множестве росли высокие бледные грибы, похожие на ряды марширующих игрушечных солдатиков. Несмотря на середину зимы, в этом лесу снег не долетал до земли между деревьями. Тонкий слой измороси покрывал опавшие листья и голые ветви. Осторожно пробираясь между деревьев, я услышала, как где-то вдали ухает сова.

Луна все еще висела над головой: ее чистый яркий свет лился сквозь голые ветви. Я следовала за собственным дыханием и представляла себя прячущейся от совы мышкой. Крохотная мышка, рыщущая в поисках кукурузных зерен или закатившегося орешка. Уходя гулять в рощу, я по пути часто воображала, как растворяюсь в холодном разлапистом ельнике, среди птичьих напевов и кваканья лягушек, у журчащего лесного ручейка, бегущего среди камней. Сейчас я тоже пыталась точно так же раствориться, чтобы не привлекать к себе внимание, старалась стать частью леса.

Но здесь что-то было. Что-то следило за мной. Я чувствовала это с каждым шагом вглубь Чащи все сильнее и сильнее, словно на мои плечи лег тяжкий груз или железное ярмо. Я шла, внутренне ожидая свисавших с каждой ветки трупов, прыжка волка из тени. Скоро я уже мечтала о волках, потому что здесь жило нечто гораздо хуже. Здесь жило то, что я мельком видела в глазах Иржи. Нечто живое, и я была заперта, зажата в крохотный уголок, в глухой комнате вместе с ним. В этом лесу тоже были слышны песни, но они были о жестокости, нашептывающие о безумии, о пытках и гневе. Я кралась по лесу, опустив плечи, стараясь стать меньше.

Потом я набрела на небольшую речушку… скорее ручеек, с сильно намерзшим на берега льдом, между которыми бежала темная вода. В просвет между деревьями лился лунный свет, а на противоположном берегу стол ходок. Он склонил свою странную узкую, похожую на корягу, голову к воде и пил. Его пасть была похожа на разлом. Чудище подняло свою голову и посмотрело прямо на меня, роняя капли на землю. Его глаза словно сучки в коре: круглые темные отверстия, в которых могут жить небольшие животные. К одной из ног ходока прилепился обрывок зеленой материи, застряв в выступающем остром суставе.

Мы смотрели друг на друга через узкую полоску бегущей воды. Дрожащим голосом я произнесла: «Fulmedesh», — и в земле под ходоком открылась щель, в которую провалились его задние ноги. Он беззвучно затрепыхался, заскребся о берег свободными, похожими на ветки конечностями, разбрасывая в стороны брызги воды. Но земля поглотила его до середины тела, и он уже не мог выбраться.

Меня согнуло пополам, и я вскрикнула от боли. Было чувство, словно меня ударили палкой по плечам. Чаща ощутила мое вмешательство. Я была уверена в этом. Чаща меня искала. Она искала меня и скоро найдет. Пришлось заставить себя двигаться. Я перепрыгнула через ручей и побежала за призрачным облачком заклинания, которое вело за собой. Ходок пытался перехватить меня своими длинными одревесневшими пальцами, но я увернулась. Я выбежала за круг крупных деревьев и выбралась на поляну, на котором росло дерево поменьше. Все пространство было засыпано снегом.

Поперек поляны лежало упавшее дерево огромных размеров: его ствол был толще моего роста. Именно его падение образовало эту поляну, и прямо посредине ее выросло новое. Но оно не было похоже на другие деревья. Все виденные мною до того в Чаще деревья были мне знакомы. За исключением их странной пятнистой коры и невероятных углов, под которыми изгибались их ветки, это были обычные дубы, черные ивы и сосны. Но такое дерево мне еще не приходилось видеть.

Хотя старое упало совсем недавно, ствол молодого уже было сложно обхватить руками. Гладкая серая кора покрывала странный узловатый ствол с длинными ветвями, расположенными строго по окружности и растущими от ствола как у лиственницы сразу вверх. Ветви даже зимой не были голыми. На них висело множество высохших серебристых, шелестевших на ветру листьев. Казалось этот шорох исходит откуда-то из другого места, словно где-то за спиной вне зоны вашей видимости собрались и тихо разговаривают какие-то люди.

Мое заклинание растаяло в воздухе. Оглядев снег, я заметила ведущие к дереву следы прошедшего здесь ходока и борозды от его брюха. Я сделала несколько неуверенных шагов в снегу, потом еще и остановилась. Кася была соединена с деревом. Она стояла спиной к стволу, а ее руки были заведены назад и там связаны.

Я не смогла заметить ее сразу потому, что на нее уже успела нарасти кора.

Ее лицо было слегка приподнято, и под наплывами подступающей коры я видела ее открытый рот, застывший в крике беззвучном. Я испуганно беспомощно вскрикнула и, вытянув к ней руки, заковыляла по снегу в ее сторону. На ощупь кора уже начала грубеть, посеревшая кожа была гладкой и твердой на ощупь, словно она тоже уже превратилась в дерево, стала его частью, частью Чащи.

Я не могла ухватиться за кору, хотя и пыталась отчаянно ее скрести и отрывать. Но все, что мне удалось, это лишь слегка поцарапать полосу на Касином лице, и под ней я увидела ее собственную мягкую кожу, до сих пор теплую и живую. Но едва я к ней прикоснулась, как кора быстро затянулась, и мне пришлось отдернуть руку, чтобы самой не оказаться пойманной. В еще большем отчаянии я закрыла рот руками. Я еще так мало знала, ни одно заклинание не приходило мне на ум — ничего, что помогло бы вызволить Касю, ничего, что дало бы мне какое-то оружие: топор или нож, даже если бы было время вырубить ее из ствола.

Чаща знала, что я здесь. Уже сейчас ее твари сползались ко мне, неслышно пробираясь по лесу: ходоки, волки и кое-что похуже. Внезапно я осознала, что здесь водились создания, никогда не покидавшие Чащу, создания настолько ужасные, что их никто прежде не видел. И они приближались.

В книжке Яги говорилось: «Если у тебя есть силы, произнеси уверенно: «fulmia» десять раз подряд, стоя голыми ногами на земле, и ты сотрясешь землю до самых ее основ». Дракон верил тому, что здесь было написано настолько, что не позволил мне попробовать сделать это рядом с Башней. А я не верила, что у меня появится необходимость сотрясать землю до основания. Но сейчас я упала на землю и принялась разгребать снег, опавшие листья, гниль и мох, пока не добралась до подмерзшей почвы. Я нашла крупный булыжник и принялась раз за разом долбить им по поверхности, разбивая почву и стараясь согреть ее дыханием, мешая ее с тающим снегом, с моими капающими на землю горячими слезами. Кася застыла надо мной словно статуя в церкви, задрав вверх голову в безмолвном крике.

Погрузив пальцы в почву, и разминая плотные комки, я произнесла: «Fulmia». Не смотря на текущую из-под ногтей кровь, я повторяла раз за разом: «Fulmia, fulmia!», и почувствовала, как неохотно, но земля откликается. Даже она была здесь осквернена, пропитана ядом, но я плюнула слюной на землю и прокричала: «Fulmia!», и представила, как моя сила моего волшебства стекает словно вода в землю, заполняет ее трещинки и пустоты, распространяется под ладонями вокруг, под моими озябшими мокрыми коленями… и земля содрогнулась и заворочалась. Там, где мои руки касались земли, началось небольшое сотрясение, и оно усилилось, когда я повела ими в сторону корней дерева. Смерзшаяся почва начала ломаться вокруг мелкими комочками, сотрясения продолжались и продолжались, распространяясь волнами.

Ветви дерева над моей головой затряслись словно от страха, их шелест превратился в тихий стон. Я выпрямилась, стоя на коленях: «Отпусти ее!» — крикнула я, обращаясь к дереву и стукнула по стволу перепачканными руками. — «Отпусти, или выкорчую тебя! Fulmia!» — крикнула я в гневе, и с размаху ударила кулаками о землю, и там, где опустились мои руки, земля вздыбилась и поднялась, как река, подпитываемая дождями. Сила хлестала из меня потоком, все предостережения Дракона были отброшены и забыты. Я бы потратилась до последней капли и умерла, только чтобы повергнуть это ужасное дерево. Я просто не могла себе представить мир, в котором я смогла бы жить, если бы оставила Касину жизнь и ее сердце на съедение этому монстру. Я бы предпочла скорее погибнуть от собственноручно устроенного землетрясения, но прихватить его с собой. Я уже приготовилась разверзнуть землю, чтобы похоронить нас всех под ней.

И тут со звуком, напоминающим треск льда по весне, кора лопнула снизу вверх по всему Касиному росту. Я вскочила с земли и протиснула пальцы в образовавшуюся щель, раздвигая ее пошире, потянувшись к Касе. Я ухватила ее за запястье, за ее безвольные и потяжелевшие руки и потянула. Она выпала из пугающего темного провала, сложившись пополам словно марионетка, и я, ухватив ее за запястья, попятилась назад, оттаскивая ее тело на снег. Касина кожа казалась мертвенно-бледной, болезненно рыхлой, словно из нее выпили все солнце. С нее зелеными ручейками стекал сок, пахший весенним дождем, и она не двигалась.

Я опустилась рядом на колени. Содрогаясь от рыданий, я позвала: «Кася». Ствол дерева словно шрам уже успел затянуться вокруг дыры, в которой она находилась. Я взяла Касины ладони в свои перепачканные и влажные руки и поднесла их к своим щекам, губам. Они были холодными, но не такими озябшими как мои. В них сохранились признаки жизни. Тогда я нагнулась и взвалила ее тело на плечи.